Ночь давно уже смѣнила сумерки, и время обѣда наступило, а мистеръ Честеръ преспокойно лежалъ на диванѣ въ своей уборной и читалъ какую-то книгу.
Казалось, онъ не спѣшилъ своимъ туалетомъ, потому что, одѣвшись въ половину, предался опять довольно продолжительному отдыху. Хотя вся нижняя часть его туловища была одѣта но самой послѣдней модѣ, но остальная половина туалета была еще не кончена; кафтанъ его висѣлъ на вѣшалкѣ, жилетъ также, а всѣ мелочныя принадлежности наряда лежали на столѣ, разложенныя въ систематическомъ порядкѣ; самъ же онъ, развалившись на диванѣ, углубился въ чтеніе книги.
-- Клянусь честью!-- сказалъ онъ съ видомъ человѣка, размышляющаго серьезно о томъ, что онъ прочелъ.-- Клянусь честью! Книга эта настоящее сокровище; это лучшій нравственный кодексъ, напитанный настоящими джентльменовскими чувствами. О! Нэдъ, Нэдъ! Еслибъ ты захотѣлъ только образовать свой умъ по тѣмъ правиламъ, какія изложены здѣсь, то у насъ насчетъ всего былъ бы одинаковый образъ мыслей, и мы никогда не стали бы спорить другъ съ другомъ и дѣйствовали бы въ полномъ согласіи.
Рѣчь эта была сказана на вѣтеръ, потому что Эдварда не было въ комнатѣ. Почтеннѣйшій мистеръ Честеръ-отецъ ораторствовалъ въ полномъ одиночествѣ.
-- О, любезный мой лордъ Честерфильдъ!-- сказалъ онъ, закрывъ книгу.-- Еслибъ я прежде познакомился съ тобою и еслибъ образовалъ сына по твоимъ урокамъ, теперь мы оба были бы богаты. Шекспиръ, безъ сомнѣнія, прекрасенъ въ своемъ родѣ; Мильтонъ хорошъ, хоть немного скученъ; лордъ Бэконъ глубокъ и ученъ; но лордъ Честерфильдь лучше и выше ихъ всѣхъ; только имъ однимъ имѣемъ мы полное прево гордиться.
Онъ опять погрузился въ размышленіе и сталъ искать свою зубочистку.
-- Я считалъ себя совершеннымъ свѣтскимъ человѣкомъ,-- продолжалъ онъ:-- я думалъ, что обладаю всѣми тонкостями обхожденія, которыя отличаютъ человѣка порядочнаго отъ черни, и нахожу здѣсь столько вещей, мнѣ совершенно неизвѣстныхъ, столько лицемѣрія, столько утонченнаго эгоизма, что, право, краснѣю за самого себя... Удивительный человѣкъ этотъ Честерфильдъ! Настоящій джентльменъ! Каждый король и каждая королева могутъ сдѣлать столько лордовъ, сколько имъ угодно, но развѣ только одинъ дьяволъ и граціи могутъ создать другого Честерфильда.
Возвеличивъ такимъ образомъ своего любимаго писателя, мистеръ Честеръ взялъ опять книгу, какъ вдругъ шорохъ, раздавшійся за наружною дверью, помѣшалъ ему предаться чтенію; казалось, будто его лакей старался отдѣлаться отъ какого-то незванаго гостя, котораго онъ хотѣлъ выпроводить вонъ.
-- Это немного поздно для кредитора,-- сказалъ Честеръ такъ равнодушно, какъ будто дѣло касалось не до него.-- Вѣрно опять обыкновенный предлогъ, что надобно завтра платить значительную сумму. Бѣдный человѣкъ! Онъ только напрасно теряетъ время, а время все равно, что деньги,-- говоритъ старинная пословица.-- Ну, что тамъ такое? Вѣдь ты знаешь, что меня нѣтъ дома!
-- Какой-то человѣкъ принесъ вамъ хлыстъ, который вы не давно потеряли,-- сказалъ слуга, бывшій, въ свою очередь, таким-же хладнокровнымъ и такъ-же безпечнымъ, какъ и господинъ его.-- Я сказалъ ему, что васъ нѣтъ дома; но онъ отвѣчалъ, что будетъ дожидаться и не уйдетъ до тѣхъ поръ, пока я не отдамъ вамъ хлыста.
-- Онъ совершенно правъ, а ты сущій оселъ,-- возразилъ Честеръ.-- Позови его сюда, да смотри, чтобъ онъ хорошенько вытеръ ноги -- слышишь?
Слуга положилъ хлыстъ на стулъ и вышелъ. Честеръ не двинулся, не взглянулъ на него и услыхавъ, что онъ удалился, вынулъ табакерку, понюхалъ табаку и погрузился опять въ прежнія свои размышленія.
-- Еслибъ время и деньги были, дѣйствительно, одно и то же,-- продолжалъ онъ:-- я славно бы раздѣлался съ своими кредиторами; я отдалъ бы имъ... А сколько бы, напримѣръ, въ день?.. Часъ предъ обѣдомъ, когда я отдыхаю; часъ утромъ, между завтракомъ и чтеніемъ газетъ; часъ вечеромъ,-- три часа въ сутки!.. Въ одинъ годъ они получили бы и капиталъ, и проценты!.. Не сдѣлать ли мнѣ имъ такое предложеніе?.. Право, это было бы не худо... А, любезный, ты здѣсь!
-- Да, здѣсь,-- отвѣчалъ Гогъ, войдя въ комнату въ сопровожденіи собаки, которая была такъ же дика и угрюма, какъ онъ самъ:-- и мнѣ стоило не малаго труда добраться до васъ. Зачѣмъ же приказываете вы приходить, когда не хотите впускать къ себѣ?
-- Любезный другъ,-- отвѣчалъ Честеръ, приподнявшись немного съ подушки и окинувъ его глазами съ головы до ногъ.-- Я очень радъ тебя видѣть, и лучшимъ доказательствомъ того, что тебя выпустили, служитъ то, что ты здѣсь.-- Ну, какъ ты поживаешь?
-- Порядочно,-- сказалъ Гогъ съ нетерпѣніемъ
-- Судя по твоему виду, ты долженъ быть чрезвычайно здоровъ.-- Садись-ка!
-- Я лучше постою.
-- Какъ хочешь, любезнѣйшій,-- сказалъ Честеръ, вставъ съ дивана и сбросивъ широкій шлафрокъ, который былъ на немъ.-- Впрочемъ, прошу не церемониться,-- прибавилъ онъ и сѣлъ къ зеркалу.
Сказавъ это самымъ ласковымъ тономъ, онъ продолжалъ одѣваться, не обращая ни малѣйшаго вниманія на своего гостя, который, не зная, что начать, стоялъ за нимъ и время отъ времени посматривалъ на него съ удивленіемъ.
-- Хотите ли вы говорить со мною, мистеръ?-- спросилъ онъ, наконецъ, послѣ продолжительнаго молчанія.
-- Ты, кажется, не въ духѣ, любезнѣйшій,-- отвѣчалъ Честеръ.-- Я подожду, когда ты развеселишься; мнѣ некуда торопиться...
Слова эти имѣли желаемое дѣйствіе; они пристыдили Гога и сдѣлали его еще болѣе нерѣшительнымъ. На грубость отвѣчалъ бы онъ грубостью, на запальчивость запальчивостью; но этотъ холодный, ласковый и вмѣстѣ съ тѣмъ полный презрѣнія пріемъ заставилъ его, лучше чѣмъ что-нибудь, почувствовать то разстояніе, которое было между нимъ и мистеромъ Честеромъ. Онъ подошелъ еще ближе къ стулу, на которомъ сидѣлъ Честеръ, и, посмотрѣвъ черезъ его плечо въ зеркало, какъ будто для того, чтобъ поймать на лицѣ его благосклонную улыбку, сказалъ, наконецъ, тихимъ голосомъ:
-- Угодно ли вамъ говорить со мною, мистеръ, или мнѣ надо уйти?
-- Говори, любезнѣйшій, говори,-- отвѣчалъ Честеръ.
-- Вотъ видите ли, сэръ,-- началъ Гогъ съ примѣтнымъ смущеніемъ.-- Я тотъ самый кому вы оставили свой хлысть уѣзжая изъ "Майскаго-Дерева"; вы хотѣли, чтобъ я принесъ его къ вамъ для того, чтобъ поговорить со мною...
-- Да, вижу, это ты, если только у тебя нѣтъ брата-двойника; а это, кажется, подвержено сомнѣнію,-- сказалъ Честеръ, взглянувъ черезъ зеркало на его смущенное лицо.
-- Вотъ я и пришелъ, сэрь,-- продолжалъ Гогъ:-- принесъ хлыстъ, да и еще кой-что... Письмецо, сэръ, отнятое мною у той, которая должна была доставить его по адресу.
Сказавъ это, положилъ онъ на туалетъ письмо, потерянное Долли, то самое, которое надѣлало ей столько безпокойства.
-- И ты досталъ это письмо силою, любезнѣйшій?-- спросилъ мистеръ Честеръ, взглянувъ на письмо и не обнаруживъ ни малѣйшей радости или удовольствія.
-- Не совсѣмъ,-- отвѣчалъ Гогъ.
-- А кто была та, у которой ты взялъ его?
-- Дѣвушка, дочь Уардена.
-- Право!-- воскликнулъ Честеръ съ усмѣшкою.-- Что жъ взялъ ты у ней еще?
-- Какъ, что?
-- Да, то есть, что ты взялъ у ней еще, кромѣ письма,-- сказалъ Честеръ протяжно, наклеивая между тѣмъ кусочекъ англійскаго пластыря на небольшой прыщикъ, вскочившій у него на щекѣ.
-- Одинъ поцѣлуй,-- отвѣчалъ Гогъ послѣ минутной нерѣшительности.
-- А еще что?
-- Ничего больше...
-- Я думалъ,-- продолжалъ Честеръ съ тою же улыбкой и нагнувшись ближе къ зеркалу, чтобъ удостовѣриться, хорошо ли приклеилъ пластырь.-- Я думалъ, что ты попользовался еще чѣмъ-нибудь... Я какъ-то слышалъ, что это была какая-то бездѣлка, о которой ты, можетъ быть, забылъ... Вспомни-ка хорошенько... что-то въ родѣ браслета.
Гогъ, пробормотавъ какое-то проклятіе, засунулъ руку за пазуху и вытащилъ оттуда браслетъ, завернутый въ сѣно; онъ хотѣлъ уже положить его на столъ, но Честеръ остановилъ его...
-- Ты взялъ этотъ браслетъ собственно для себя, другъ мой, и можешь у себя оставить его,-- сказалъ онъ.-- Я не воръ, я не хочу присвоивать себѣ ничего чужого; спрячь его, любезнѣйшій, спрячь; я даже не хочу и видѣть его.
-- Вы не присвоиваете себѣ ничего чужого!-- воскликнулъ Гогъ, несмотря на невольный страхъ, который внушалъ ему Честеръ, и ударивъ тяжелою рукою своею по письму.-- А какъ же назовете вы это?
-- Это совсѣмъ другое дѣло,-- отвѣчалъ Честеръ хладнокровно.-- И я сію минуту докажу тебѣ.-- Ты усталъ и вѣрно хочешь пить?..
Гогъ отеръ рукавомъ ротъ и пробормоталъ глухо:-- Да.
-- Подойди жъ къ этому шкафу и достань оттуда бутылку съ стаканомъ.
Гогъ повиновался. Честеръ слѣдилъ за нимъ глазами и разсмѣялся. Когда Гогъ принесъ бутылку, Честеръ налилъ ему полный стаканъ, и когда тотъ выпилъ его, налилъ ему другой, потомъ третій.
-- Сколько можешь выпить?-- спросилъ онъ, наливая четвертый стакапъ.
-- Сколько вамъ угодно... Только полнѣе лейте, лейте больше, и я буду готовъ рѣшиться даже на убійство, если вы потребуете его отъ меня.
-- Такъ какъ я не намѣренъ требовать у тебя этого и такъ какъ ты, пожалуй, и безъ требованія пустишься на такой подвигъ, если станешь пить еще, то мы остановимся на этомъ стаканѣ,-- сказала Честеръ съ величайшею важностью.-- Ты, любезный другъ, вѣрно ужъ выпилъ прежде, чѣмъ пришелъ сюда?
-- Я готовъ пить всегда и вездѣ, было бы только вино!-- воскликнулъ Гогъ довольно громко, опрокинувъ пустой стаканъ себѣ на голову.-- Всегда и вездѣ... Почему жъ бы не такъ? Ха, ха, ха!.. Что можетъ быть лучше вина?.. Что помогало мнѣ переносить стужу въ холодныя ночи и голодъ, когда у меня не было куска хлѣба? Вино!.. Что придало мнѣ силы и мужества; что поддержало меня, когда я былъ еще ребенкомъ, и когда люди обращались со мною какъ съ собакой? Вино... Да, мистеръ! Да здравствуетъ вино!.. Ха, ха, ха!..
-- Ты, я вижу, малый веселый!-- сказалъ мистеръ Честеръ, завязывая очень серьезно галстухъ и повертывая голову то въ ту, то въ другую сторону, чтобъ приладить какъ должно свой подбородокъ,-- Очень веселый малый!
-- Видите ли вы эту руку, мистеръ,-- сказалъ Гогъ, вздернувъ рукавъ свой до локтя -- Прежде были здѣсь кожа да кости, и еслибь не вино, то рука эта давно бы уже вмѣстѣ со мною валялась на какомъ-нибудь кладбищѣ.
-- Ты напрасно трудился обнажать ее,-- сказалъ Честеръ:-- и сквозь рукавъ видно, что она довольно сильна и крѣпка.
-- Безъ вина, мистеръ, у меня никогда не достало бы смѣлости поцѣловать дѣвушку!-- воскликнулъ Гогъ.-- А что это былъ за поцѣлуй! Ха, ха, ха... Сладокъ, какъ медъ!.. А кому за него спасибо?.. Вину... Да здравствуетъ вино!.. Налейте-ка еще стаканчикъ; еще одинъ!
-- Ты такой славный малый,-- сказалъ Честеръ, надѣвая жилетъ и не обращая вниманія на просьбу Гога:-- что я долженъ поберечь тебя и посовѣтовать не такъ много пить; а не то, пожалуй, ты прежде времени попадешь на висѣлицу. Сколько тебѣ лѣтъ?
-- Не знаю.
-- Но всякомъ случаѣ, ты еще довольно молодъ и до натуральной смерти, по всей вѣроятности, осталось тебѣ еще много лѣтъ... Какъ же можешь ты, не зная меня коротко, предаваться мнѣ въ руки съ веревкою на шеѣ?.. Ты слишкомъ довѣрчивъ, любезнѣйшій!..
Гогъ отскочилъ на нѣсколько шаговъ и смотрѣлъ на него глазами, въ которыхъ выражался испугъ, страхъ и удивленіе, между тѣмъ, какъ Честеръ продолжалъ поглядывать въ зеркало съ прежнимъ спокойствіемъ и прежнею ласковою улыбкой.-- Грабежъ на большой королевской дорогѣ вещь очень щекотливая, любезный другъ. Конечно, занятіе это очень пріятно; но оно, какъ и всякое наслажденіе въ этомъ мірѣ, непродолжительно. И если ты, въ простотѣ сердца, всегда будешь такъ откровененъ, то, признаюсь, я почти увѣренъ, что тебѣ до висѣлицы недалеко.
-- Что это значитъ, мистеръ?-- воскликнулъ Гогъ,-- Кто же подбилъ меня на это?
-- Кто?-- возразилъ мистеръ Честеръ, повернувшись проворно къ нему и взглянувъ на него гордо.-- Я не вслушался, кто?..
Гогъ запнулся и пробормоталъ какія-то несвязныя слова.
-- Кто же соблазнилъ тебя? Мнѣ бы любопытно узнать это,-- продолжалъ Честеръ ласковымъ тономъ.-- Какая-нибудь деревенская красотка?.. Будь остороженъ, другъ мой; женщины вообще очень опасны... Право, я говорю это для твоей же пользы... Съ этими словами повернулся онъ опять къ зеркалу и продолжалъ одѣваться.
Гогу очень хотѣлось сказать, что онъ же самъ, предостерегавшій его теперь, подбилъ его на это дѣло; но языкъ какъ-то не повиновался... Хитрое искусство, съ какимъ Честеръ, ведя во все время разговоръ съ нимъ, дошелъ, наконецъ, до этого пункта, совершенно его озадачило. Онъ не сомнѣвался, что еслибъ отвѣтилъ Честеру то, что хотѣлъ сказать, когда тотъ такъ быстро повернулся къ нему, то онъ немедленно отправилъ бы его вмѣстѣ съ украденною вещью къ мировому судьѣ, и что тогда ему не миновать бы висѣлицы. Власть, которую Честеръ хотѣлъ пріобрѣсть себѣ надъ этимъ грубымъ человѣкомъ, была съ этой минуты упрочена; Гогъ сдѣлался совершенно ему покоренъ. Онъ смертельно боялся и чувствовалъ, что случай и хитрость до того опутали его своими сѣтями, что, при малѣйшемъ движеніи, рука мастера, державшаго ихъ, могла удавить его.
Преданный этимъ мыслямъ и вмѣстѣ съ тѣмъ удивленный, что этотъ человѣкъ, къ которому онъ пришелъ съ такою полною довѣренностью, могъ такъ скоро поработить его себѣ, стоялъ Гогъ съ опущенною на грудь годовою и время отъ времени посматривалъ съ безпокойствомъ на Честера, продолжавшаго одѣваться. Наконецъ, Честеръ взялъ письмо, разломалъ печать и, развалившись въ креслахъ, сталъ читать его.
-- Прекрасно написано, клянусь честью, прекрасно! Настоящее женское письмо, полное того, что люди называютъ нѣжностью, чувствомъ, увлеченіемъ, и прочее.
Сказавъ это, онъ свернулъ письмо въ трубочку и зажегъ его на свѣчкѣ, взглянувъ между тѣмъ на Гога, какъ будто для того, чтобъ сказать: "видишь?" Когда пламя обхватило бумагу, бросилъ онъ ее въ каминъ, гдѣ она скоро и превратилась въ пепелъ.
-- Письмо это было назначено моему сыну,-- сказалъ онъ, обращаясь къ Гогу:-- и ты сдѣлалъ очень хорошо, что принесъ его ко мнѣ. Вотъ тебѣ за труды.
Гогъ сдѣлалъ шагъ впередъ, и Честеръ, сунувъ ему въ руку монету, прибавилъ:
-- Если ты когда-нибудь случайно опять что-нибудь услышишь, или увидишь, приходи опять ко мнѣ, другъ мой; я буду всегда радъ тебѣ.
Это было сказано съ ласковою улыбкой, которую Гогъ растолковалъ себѣ слѣдующимъ образомъ: "если этого не сдѣлаешь, то тебѣ будетъ плохо",-- онъ поторопился отвѣчать, что придетъ непремѣнно.
-- И,-- прибавилъ Честеръ благосклонно:-- тебѣ нисколько не надобно безпокоиться на счетъ извѣстной вещи; шея твоя въ моихъ рукахъ такъ же безопасна, какъ въ рукахъ ребенка, увѣряю тебя. Ну, выпей еще стаканчикъ; теперь ты отдохнулъ.
Гогъ взялъ стаканъ и выпилъ его медленно, посматривая на улыбающагося Честера.
-- Что-жъ, теперь ты не пьешь уже во славу вина?..-- сказалъ Честеръ, засмѣявшись.
-- Я пью за ваше здоровье, сэръ,-- отвѣчалъ Гогъ мрачно.
-- Покорно благодарю. Кстати, любезный другъ, какъ твое настоящее имя? Тебя зовутъ всѣ Гогомъ, я знаю это; но нѣтъ ли у тебя еще другого имени?
-- Никакого.
-- Удивительный человѣкъ! Но ты, можетъ быть, не хочешь сказать мнѣ это имя?
-- Я сказалъ бы, еслибъ имѣлъ его,-- отвѣчалъ Гогъ поспѣшно:-- но у меня нѣтъ его; я всегда назывался Гогомъ, не зналъ никогда отца своего, не думалъ о немъ, и мнѣ было лѣтъ шесть, когда мать мою повѣсили въ Тайбурнѣ, въ присутствіи тысячи зѣвакъ. А, право, они могли бы оставить ей жизнь: она была такъ бѣдна!..
-- Какъ жаль!-- воскликнулъ Честеръ.-- Она вѣрно была хороша собою?
-- Видите ли вы мою собаку?..-- сказалъ вдругъ Гогъ.
-- Славное животное, и, конечно, очень вѣрное,-- отвѣчалъ Честеръ, разсматривая собаку въ лорнетъ.
-- Такая собака, какъ эта, и такой точно породы, была единственное живое существо, кромѣ меня, которое выло въ тотъ день,-- сказалъ Гогъ.-- Въ числѣ двухъ тысячъ человѣкъ, а можетъ быть и болѣе, собравшихся туда, чтобъ посмотрѣть, какъ станутъ вѣшать бѣдную женщину, только собака и я жалѣли и горевали о ней... Люди радовались, видя страданія несчастной, а собака, которая часто голодала съ нею, выла и стонала,-- ей было жаль бѣдняжки!
-- Да, она поступила совершенно по-собачьи,-- замѣтилъ Честеръ равнодушно.
Гогъ не отвѣчалъ ни слова, но свистнулъ своей собакѣ, которая, въ ту же минуту подбѣжавъ, стала ласкаться къ нему; погладивъ ее, онъ пожелалъ своему патрону доброй ночи.
-- Прощай!-- сказалъ Честеръ.-- Помни, что со мною тебѣ нечего бояться, и что ты всегда найдешь во мнѣ друга и покровителя, на скромность котораго можешь положиться. Но повторяю, будь остороженъ и не забывай, какой опасности ты подвергнулъ бы себя, если бъ имѣлъ дѣло съ кѣмъ-нибудь другимъ. Прощай! Да сохранитъ тебя Богъ!
Гогъ такъ былъ встревоженъ смысломъ этихъ словъ, что вышелъ съ чрезвычайно озабоченнымъ видомъ, поклонившись пренизко своему страшному патрону, который, посматривая на него, лукаво улыбался.
-- А все-таки,-- сказалъ Честеръ, понюхавъ табаку: -- мнѣ очень досадно, что они повѣсили эту женщину. У этого негодяя такіе прекрасные глаза, и я увѣренъ, мать его была очень недурна собою. Но она, вѣрно, была груба, неопрятна, съ краснымъ носомъ и съ огромными ногами,-- вѣрно такъ! Слѣдовательно, все къ лучшему!
Утѣшатъ этой мыслію, надѣлъ онъ свой фракъ, взглянулъ еще разъ въ зеркало и кликнулъ своего камердинера, который явился съ двумя носильщиками.
-- Пфай! Какой запахъ оставилъ послѣ себя этотъ мерзавецъ... Здѣсь воняетъ конюшней!.. Возьми одеколону и опрыскай то мѣсто, гдѣ стоялъ онъ!.. Подай мнѣ духовъ,-- я задыхаюсь...
Камердинеръ исполнилъ приказаніе своего господина, который, надѣвъ шляпу, прыгнулъ въ носилки и, велѣвъ нести себя куда было нужно, запѣлъ какой-то модный мотивъ.