Оставимъ нашего джентльмена спокойно почивать и улыбаться даже во снѣ и послѣдуемъ за двумя путниками, которые брели тихо въ Чигуиль... Путники эти -- Бэрнеби и мать его, а съ ними вмѣстѣ и неразлучный Грейфъ.
Вдова, которой каждая новая миля казалась длиннѣе прежней, подвигалась впередъ медленно. Бэрнеби, напротивъ, бѣгалъ туда и сюда; онъ то останавливался назади, то забѣгалъ впередъ, то, спрятавшись за какимъ-нибудь кустомъ, выскакивалъ оттуда съ громкимъ смѣхомъ, то влѣзалъ на деревья, откуда перекликался съ матерью; то, взявъ длинный шестъ, перепрыгивалъ черезъ рвы и овраги; то, забѣжавъ впередъ на цѣлую милю, дѣлалъ привалъ и, валяясь по травѣ, игралъ съ Грейфомъ до тѣхъ поръ, пока мать нагоняла его. Видя эту веселость, эту беззаботную радость, она не имѣла духа выговаривать ему за его шалости и ласково улыбалась когда онъ выбѣгалъ къ ней навстнѣчу
Естъ что-то особенно усладительное въ безотчетной радости человѣка посреди роскошныхъ красотъ природы даже и тогда, когда радость эта проявляется въ безумномъ. Мысль, что Великій Творецъ вселенной посылаетъ радость даже и такому бѣдному созданію, которое не умѣетъ понимать его величія, отрадна для сердца и свидѣтельствуетъ о неисчерпаемой любви Создателя къ его творенію.
Умы холодные и бездушные! Вы, которые представляете намъ Предвѣчнаго строгимъ, непреклоннымъ судьею -- загляните въ дивную книгу природы, развертывающую предъ нами листы свои, и посмотрите, что говоритъ она вамъ. Картины ея расписаны не простыми, но яркими, блестящими красками; музыка ея составлена не изъ вздоховъ и стенанія, но изъ веселыхъ, сладостныхъ звуковъ. Прислушайтесь въ тихое лѣтнее утро къ милліонамъ голосовъ и скажите, есть ли въ нихъ хоть одинъ, который, подобно вашему, нарушалъ бы всеобщую гармонію. Припомните, если можете, чувство надежды и радости, которымъ наполнено каждое неиспорченное сердце, при появленіи великолѣпнаго свѣтила дня, и научитесь любить, благоговѣть, молиться.
Бѣдная вдова, удрученная тайною боязнью и скорбію, была грустна и задумчива; но веселость сына поддерживала ее и сокращала для ней длинный путь. По временамъ просилъ онъ ее опереться на его руку и шелъ рядомъ съ нею; но ему было пріятнѣе бѣгать на свободѣ, и она, любя сына, не удерживала его.
Мѣсто, куда она шла теперь, покинуто ею послѣ того ужаснаго случая, который измѣнилъ всю ея будущность; двадцать два года прошло съ тѣхъ поръ, и она ни разу не имѣла силы побывать тамъ. Сколько воспоминаній, тяжкихъ и грустныхъ, овладѣло ея душою, когда родная деревня представилась вдругъ ея взорамъ!
Двадцать два года! Цѣлая жизнь ея сына!.. Когда она въ послѣдній разъ выглянула изъ-за деревьевъ на эти кровли, сынъ лежалъ у груди ея; онъ былъ еще младенцемъ. Какъ часто, съ тѣхъ поръ, сидѣла она надъ нимъ дни и ночи, съ жадностью ожидая какихъ-нибудь признаковъ ума, которые не обнаруживались! Какъ боялась она и какъ въ то же время надѣялась, какъ ловила каждую улыбку сына, думая найти въ ней что-нибудь похожее на смыслъ, и какъ тщетны, какъ обманчивы были ея надежды! Все это представилось ея воображенію такъ живо, какъ будто отъ прошедшаго отдѣлялъ ее одинъ только день, какъ будто все это было вчера. Комната, гдѣ она сидѣла надъ нимъ; мѣсто гдѣ стояла его колыбель; безсмысленный, дикій взоръ, который онъ бросалъ на нее; странныя прихоти, рождавшіяся въ немъ, когда онъ достигнулъ отроческихъ лѣтъ; наконецъ, его вѣчное дѣтство, его безсознательность,-- все это снова воскресло въ душѣ ея со всѣми горестями, со всѣми страданіями.
Взявъ его за руку, поспѣшно шла она по улицамъ деревни. Тамъ все было еще попрежнему, но ей все казалось иначе. Перемѣна, была въ ней самой, а не въ деревнѣ; и она, не подумавъ объ этомъ, всему удивлялась.
Всѣ жители знали Бэрнеби; ребятишки толпою бѣжали за нимъ; она вспомнила, какъ въ дѣтствѣ своемъ также бѣгала за какимъ-нибудь калѣкою; ея никто не зналъ, всѣ были ей совершенно чужіе; съ величайшей поспѣшностью старалась она миновать деревню и скоро вышла опять на чистое поле.
"Кроличья-Засѣка" была цѣлью ихъ странствованія. Мистеръ Гэрдаль прогуливался въ саду; у видевъ сквозь желѣзную рѣшетку путниковъ, онъ поспѣшилъ отворитъ ее и вышелъ къ нимъ навстрѣчу.
-- Наконецъ-то вы собрались съ силами посѣтить старинное ваше убѣжище,-- сказалъ онъ вдовѣ.
-- Это будетъ въ первый и въ послѣдній разъ, сэръ,-- отвѣчала она.
-- Въ первый, послѣ многихъ лѣтъ; но зачѣмъ же въ послѣдній?
-- Рѣшительно въ послѣдній!
-- Вы, вѣроятно, опасаетесь, чтобъ твердость, къ которой вы должны были прибѣгнуть, рѣшаясь придти сюда, не оставила васъ?-- сказалъ мистеръ Гэрдаль. Повѣрьте, вы ошибаетесь; я часто уговаривалъ васъ воротиться сюда; здѣсь будете вы счастливѣе, чѣмъ гдѣ-нибудь, я убѣжденъ въ этомъ; что же касается до Бэрнеби, онъ у насъ совершенно какъ дома.
-- И Грейфъ также,-- сказалъ Бэрнеби, открывъ корзину.-- Воронъ выпрыгнулъ оттуда, вскочилъ ему на плечо и, обратясь къ мистеру Гэрдалю, закричалъ:-- "Долли, поставь чайникъ на огонь, мы всѣ пьемъ чай!"
-- Выслушайте меня, Марія,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль съ участіемъ и приглашая вдову войти въ домъ.-- Жизнь ваша была всегда примѣромъ терпѣнія и мужества, за исключеніемъ только этого одного случая, что меня чрезвычайно огорчаетъ. Я въ полной мѣрѣ постигаю всю громадность вашего несчастій, которое лишило меня единственнаго моего брата, а Эмму отца; неужели долженъ я еще думать, что вы смѣшиваете насъ съ виновникомъ нашихъ общихъ бѣдъ?
-- Смѣшивать васъ съ нимъ!-- воскликнула она.
-- Да, Марія; мужъ вашъ былъ такъ тѣсно связанъ съ нашимъ семействомъ; онъ погибъ, служа ему и защищая его, и все это, вѣроятно, даетъ вамъ поводъ обвинять насъ нѣкоторымъ образомъ въ его убійствѣ.
-- Ахъ!-- отвѣчала она.-- Какъ дурно судите вы о моемъ сердцѣ! Вы не знаете всей истины, сэръ.
-- Такія мысли очень натуральны,-- продолжалъ мистеръ Гэрдаль, какъ будто говоря съ самимъ собою.-- Слава дома нашего погибла; золото было бы только слабымъ вознагражденіемъ такихъ несчастій, даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ мы могли сыпать имъ, а при нашихъ ограниченныхъ средствахъ, мы не въ состояніи сдѣлать и этого; руки наши связаны. Клянусь Богомъ, я чувствую это,-- прибавилъ онъ съ жаромъ.--Почему же ей не чувствовать того же?..
-- Вы несправедливы ко мнѣ, любезный мистеръ,-- отвѣчала она съ грустью:-- и, однакожъ, если вы услышите то, что я скажу вамъ...
-- То удостовѣрюсь еще болѣе въ моемъ мнѣніи?-- сказалъ онъ, видя, что она смутилась.-- Ну, что же, говорите...
Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, потомъ, воротясь, остановился подлѣ нея.
-- И неужели предприняли вы такую дальнюю дорогу для того только, чтобъ поговорить со мною?..
Она сдѣлала головою утвердительный знакъ.
-- Проклятіе лежитъ на насъ, гордыхъ нищихъ!-- пробормоталъ онъ глухо.-- Бѣдные и богатые равно чуждаются насъ; одни обращаются съ нами съ холоднымъ почтеніемъ, другіе думаютъ унизиться, если удостоятъ насъ словомъ, и стараются быть отъ насъ какъ можно дальше... Но если вамъ было такъ трудно, послѣ двадцати двухъ-лѣтняго отсутствія, посѣтить эти мѣста,-- прибавилъ онъ:-- то для чего не дали вы мнѣ знать, что хотите видѣть меня? Я немедленно явился бы къ вамъ.
-- На это не было у меня времени, сэръ. Я рѣшилась только въ прошлую ночь и видѣла, что не могла отложить этого свиданія не только на одинъ день, но даже на одинъ часъ.
Они прошли между тѣмъ къ дому. Мистеръ Гэрдаль остановился на минуту и смотрѣлъ на вдову, какъ будто удивленный ея словами. Замѣтивъ, однакожъ, что она не обращала на него вниманія, но съ какимъ-то ужасомъ смотрѣла на старыя стѣны зданія, съ которымъ въ душѣ ея было связано столько страшныхъ воспоминаній, повелъ ее чрезъ боковую лѣстницу въ свой кабинетъ, гдѣ Эмма сидѣла у окна за книгою.
Увидѣвъ мистриссъ Роджъ, Эмма вскочила, бросилась къ ней, и съ слезами на глазахъ простерла руки; но бѣдная вдова съ трепетомъ уклонилась отъ ея объятій и въ изнеможеніи упала на стулъ.
-- Возвращеніе въ этотъ домъ послѣ такого долгаго отсутствія растрогало и взволновало ее,-- сказала Эмма съ кротостью.-- Позвольте, любезный дядюшка... или нѣтъ, Бэрнеби самъ сбѣгаетъ внизъ... и немного вина...
-- Ни за что въ свѣтѣ!..-- воскликнула вдова съ ужасомъ.-- Не виномъ показалось бы оно мнѣ, и я не имѣла бы силы прикоснуться къ нему устами... Позвольте мнѣ отдохнуть нѣсколько минутъ и больше мнѣ ничего не нужно.
Эмма стала подлѣ ея стула и съ нѣмымъ сожалѣніемъ смотрѣла, какъ она, склонивъ голову на руки, сидѣла неподвижно, подобно статуѣ. Мистеръ Гэрдаль, пройдясь нѣсколько разъ по комнатѣ, бросился въ кресло и устремилъ на нее свой испытующій взоръ.
Глубокое молчаніе царствовало въ кабинетѣ, рядомъ съ которымъ была та комната, гдѣ совершилось нѣкогда злодѣяніе; множество старинныхъ книгъ лежало на полкахъ, устроенныхъ вокругъ стѣнъ; старинныя гардины, полинявшія отъ времени, закрывали до половины окна, осѣненныя густыми деревьями, которыхъ вѣтви, затемняя свѣтъ, стучали по временамъ въ стекла; все это придавало кабинету мрачный, унылый видъ, съ которымъ согласовались также и собравшіяся въ немъ лица: мистриссъ Роджъ, съ своими рѣзкими чертами и опущенною на грудь головою; мистеръ Гэрдаль, мрачный и задумчивый; Эмма, грустная, и удивительно похожая на портретъ своего отца, который, казалось, грозно смотрѣлъ на нее съ почернѣвшей стѣны; Бэрнеби, съ своимъ дикимъ, блуждающимъ взглядомъ, и даже воронь, который, вспрыгнувъ на какой-то огромный фоліантъ, лежавшій на столѣ, устремилъ въ него свою голову и казался какимъ-то страшнымъ чернокнижникомъ, приготовлявшимся къ своимъ таинственнымъ чарамъ.
-- Я, право, не знаю, какъ мнѣ начать,-- сказала, наконецъ, вдова, какъ будто пробудясь изъ глубокой задумчивости.-- Вы подумаете, что я не въ своемъ умѣ.
-- Безукоризненная жизнь ваша ручается вамъ за уваженіе людей,-- сказалъ мистеръ Гэрдаль.-- Почему думаете вы возбудить такое мнѣніе? Вѣдь вы не съ чужими; вы должны быть увѣрены въ нашемъ участіи. Ободритесь, говорите смѣло; всякій совѣтъ, всякая помощь, какую я могу оказать вамъ, будутъ мнѣ пріятны. Говорите...
-- Что жъ подумаете вы, сэръ,-- отвѣчала она:-- если я, у которой въ цѣломъ мірѣ только вы одинъ другъ, скажу, что пришла сюда за тѣмъ, чтобъ отказаться навсегда отъ вашей дружбы и помощи, и что я рѣшилась скитаться одна по свѣту до тѣхъ поръ, пока Богу будетъ угодно призвать меня къ себѣ.
-- Я подумаю, что только какая-нибудь слишкомъ важная причина могла заставить васъ рѣшиться на такой поступокъ, и что вы сообщите мнѣ эту причину,-- отвѣчалъ мистеръ Гэрдаль.
-- Въ томъ-то и несчастіе мое, что я не могу сказать этой причины,-- возразила она.-- Я могу только сказать, что къ этому принуждаетъ меня долгъ мой и что я была бы самымъ презрѣннымъ созданіемъ, еслибъ не исполнила его. Болѣе не могу сказать ни одного слова; языкъ мой будетъ нѣмъ, что бы вы ни говорили!
Сердце ея какъ будто облегчилось, когда она сказала это. и съ той минуты голосъ ея сдѣлался смѣлѣе и тверже.
-- Богъ свидѣтель,-- продолжала она:-- что съ той горькой минуты, о которой мы всѣ имѣемъ причину вспоминать съ такимъ ужасомъ и скорбію, питала я до сихъ поръ чувства глубочайшей признательности къ вашему семейству. Богъ свидѣтель, что чувства эти, куда бы ни пошла я, никогда не истребятся изъ моего сердца, и что только вы одни заставляете меня рѣшиться на поступокъ, который я предпринимаю, и отъ котораго никакая сила въ мірѣ не заставить меня отказаться. Клянусь вамъ въ этомъ будущимъ блаженствомъ души моей!
-- Странная, удивительная загадка!-- воскликнулъ мистеръ Гэрдаль.
-- Быть можетъ, она разрѣшится еще и въ здѣшнемъ мірѣ,-- отвѣчала она.-- Истина явится когда-нибудь во всемъ свѣтѣ; и дай Богъ,-- продолжала она тихимъ голосомъ:-- чтобъ время это настало какъ можно позже!
-- Я хочу увѣриться, такъ ли понимаю васъ...-- возразилъ мистеръ Гэрдаль.-- Не хотите ли вы сказать этимъ, что рѣшились добровольно лишить себя той ничтожной помощи, которую получали отъ насъ такъ давно, что вы хотѣли отказаться отъ пенсіи, производившейся вамъ въ продолженіе слишкомъ двадцати лѣтъ... оставить домъ свой... уйти отсюда въ другую сторону,-- все это по какой-то тайной причинѣ, которой не можете объявить? Но скажите, что съ вами сдѣлалось, что все это значитъ?
-- Чувствую безпредѣльную благодарность къ милостямъ господъ этого дома какъ умершихъ, такъ и живыхъ, и не желая, чтобъ кровля эта, обрушившись, раздавила меня, или чтобъ стѣны эти покрылись кровью, при звукахъ моего имени, рѣшилась я никогда болѣе не прибѣгать къ вашей помощи... Вы не знаете,-- прибавила она съ живостью:-- какъ ужасно употребляется во зло эта помощь, и въ какія руки она попадаетъ. Я знаю это и отказываюсь отъ нея...
-- Но она поддерживаетъ васъ,-- замѣтилъ мистеръ Гэрдаль.
-- Прежде было это такъ, но не теперь. Теперь золото ваше служитъ только къ достиженію цѣли, позорной даже для мертвыхъ, почивающихъ въ гробахъ своихъ... мнѣ не даетъ оно благословенія: оно низвергнетъ только тяжкое проклятіе на главу моего бѣднаго сына, котораго невинность должна будетъ отвѣчать за вину его матери.
-- Что это за слова!-- воскликнулъ мистеръ Гэрдаль съ изумленіемъ.-- Съ какими сообщниками соединились вы?.. Въ какую вину впали вы вмѣстѣ съ ними?
-- Я виновна и невинна, неправа и права и, несмотря на всю чистоту моихъ намѣреній, принуждена потворствовать злу и укрывать его. Не спрашивайте меня ни о чемъ болѣе, сэръ; повѣрьте, я заслуживаю болѣе сожалѣнія, чѣмъ упрека. Завтра должна я покинуть домъ свой, потому что, пока я здѣсь, онъ оскверняетъ его своимъ присутствіемъ. Если сыну случится опять быть когда-нибудь въ этой тюрьмѣ, не принуждайте его ни къ какимъ разысканіямъ или развѣдываніямъ и велите бодрствовать надъ нимъ, когда онъ будетъ возвращаться, потому что мы принуждены будемъ бѣжать опять дальше и дальше, если слѣды его откроются. Теперь,-- прибавила вдова, вздохнувъ глубоко: -- теперь, когда съ сердца моего спало тяжкое бремя, прошу я васъ,-- и васъ также, добрая миссъ,-- не презиврать меня, если это возможно, и вспоминать обо мнѣ съ участіемъ. Память объ этомъ днѣ усладитъ смерть мою даже и тогда, если мнѣ не будетъ позволено на краю могилы высказать свою тайну, а это можетъ легко случиться. Прощайте; будьте счастливы и вѣрьте, что благодарность и любовь къ вамъ не изгладятся у меня изъ сердца до послѣдняго издыханія.
Сказавъ это, она хотѣла идти; но мистеръ Гэрдаль и Эмма остановили ее; съ любовью и участіемъ упрашивали они ее одуматься, переждать, ввѣриться имъ и сказать, что было у ней на сердцѣ. Видя, однакожъ, что она была глуха ко всѣмъ ихъ убѣжденіямъ, Гэрдаль рѣшился на послѣднее средство и просилъ, чтобъ она ввѣрилась одной Эммѣ, которой, по молодости лѣтъ и по сходству пола, она не имѣла причины такъ стыдиться. Но и это предложеніе отвергла она съ прежнею непреклонностью. Все, чего можно было добиться отъ нея, состояло въ обѣщаніи съ ея стороны принять мистера Гэрдаля у себя въ домѣ на слѣдующій вечеръ и отложить до тѣхъ поръ исполненіе, своего намѣренія; она предупредила, однакожъ, что никакая сила не заставитъ ее перемѣнить это намѣреніе.
Наконецъ, видя, что она ни подъ какимъ видомъ не хотѣла ни чѣмъ подкрѣпить свои силы, рѣшились они отпустить ее, и она вмѣстѣ съ Бэрнеби и Грейфомъ удалилась черезъ садъ точно такъ же, какъ пришла, не видѣвъ никого постороннихъ и не будучи никѣмъ видима.
Странно, что воронъ, во все продолженіе этой сцены, смотрѣлъ неподвижно въ книгу, какъ будто углубленный въ чтеніе, не проронивъ ни слова. Разговоръ, слышанный имъ, казалось, все еще вертѣлся у него въ головѣ, и хоть онъ по временамъ вскрикивалъ и каркалъ, однакожъ, въ немъ была замѣтна какая-то особенная задумчивость.
Они должны были воротиться домой съ деревенскимъ дилижансомъ; но какъ онъ отправлялся не ранѣе двухъ часовъ, и какъ они имѣли нужду въ отдыхѣ и пищѣ, то Бэрнеби просилъ убѣдительно позволить ему сбѣгать въ "Майское-Дерево". Мать, не желавшая быть узнанною своими старыми знакомыми, рѣшилась лучше дожидаться въ церковной оградѣ.
И здѣсь воронъ, пообѣдавъ немного, не оставлялъ своей задумчивости; онъ съ пресерьезнымъ видомъ перепрыгивалъ съ одного надгробнаго камня на другой и, казалось, внимательно читалъ надписи. Иногда, осмотрѣвъ могилу со всѣхъ сторонъ, царапалъ онъ ее своимъ клювомъ и начиналъ кричать громко:-- "Я дьяволъ, дьяволъ, дьяволъ!"
Мѣсто, выбранное нашими путниками, было тихо и уединенно; но для матери Бэрнеби оно заключало въ себѣ самыя тяжкія воспоминанія. Тутъ покоился мистеръ Реубень Гэрдаль, а рядомъ съ нимъ виднѣлся камень, положенный въ память ея мужа, съ краткою надписью о времени и родѣ его смерти. Задумчиво сидѣла она подлѣ этого камня до тѣхъ поръ, когда почтовый рожокъ возвѣстилъ прибытіе дилижанса.
Бэрнеби, уснувшій между тѣмъ на травѣ, вскочилъ проворно при этомъ звукѣ, а Грейфъ, который, казалось, хорошо понималъ его, прыгнулъ въ свою корзинку, крикнувъ, однакожъ, какъ бы въ насмѣшку къ тому мѣсту, гдѣ они были:-- "никто не умеръ! никто не умеръ!" -- Скоро сидѣли они уже на имперіалѣ дилижанса и катились по большой дорогѣ.
Дорога эта шла мимо гостиницы "Майскаго-Дерева", и они остановились у самыхъ воротъ ея. Джоя не было дома, и Гогъ выбѣжалъ проворно для отдачи требуемаго пакета. Нельзя было опасаться, чтобъ старый Джонъ вышелъ на крыльцо; съ вершины своего имперіала путешественники видѣли его спящаго за столомъ; онъ всегда поступалъ такимъ образомъ: почта заставала его всегда спящимъ; онъ терпѣть ея не могъ и говорилъ, что дилижансы и почтари созданы на мученье честныхъ людей.
Мистриссъ Годжъ опустила свой вуаль, когда Гогъ влѣзъ наверхъ, чтобъ поболтать съ Бэрнеби; никто не узналъ ея, и она покинула такимъ образомъ мѣстечко, гдѣ родилась, гдѣ была счастливою дѣвушкою, счастливою женою, и гдѣ, наконецъ, постигли ее всѣ бѣды и горести, сдѣлавшіяся удѣломъ ея жизни.