Джой долго сидѣлъ, раздумывая о своей горькой участи и прислушивался, каждую минуту ожидая услышать шумъ ихъ шаговъ но лѣстницѣ или голосъ отца, требующаго немедленной покорности и сдачи. Но ни голосовъ, ни шаговъ не было слышно, и хотя глухой отголосокъ какъ будто отворяемыхъ и затворяемыхъ дверей при входѣ и выходѣ людей отъ времени до времени доносился по длиннымъ коридорамъ до его отдаленнаго убѣжища, но никакой близкій звукъ не нарушалъ тишины его комнаты, которая отъ этого отдаленнаго шума казалась еще тише и была мрачна и угрюма, какъ скитъ пустынника.
Становилось все темнѣе и темнѣе. Старинныя вещи этой комнаты, служившей родомъ богадѣльни для всей инвалидной утвари "Майскаго-Дерева", принимали неясные и призрачные очерки; стулья и столы, днемъ казавшіеся еще сносными калѣками, получали двусмысленную, загадочную наружность; старыя отставныя ширмы изъ полинялаго сафьяна съ позолотою по краямъ, которыя въ былое время много разъ не пропускали холодный воздухъ и много довольныхъ, свѣжихъ лицъ видали подъ своею защитою, мрачно смотрѣли на него изъ опредѣленнаго для нихъ угла, будто тощее, угрюмое привидѣніе, ожидающее только вопроса, чтобъ заговорить. Портретъ, висѣвшій противъ окошка -- уродливый старый сѣроглазый генералъ въ овальной рамкѣ, казалось, морщился и кивалъ, когда смерклось, и, наконецъ, когда потухъ послѣдній слабый лучъ дня, пресерьезно закрылъ глаза и крѣпко заснулъ. Вокругъ царствовала такая тишина и таинственность, что Джой не миновалъ послѣдовать его примѣру; онъ также погрузился въ дре.моту и мечталъ о Долли до тѣхъ поръ, пока на Чигуэльской башнѣ пробило два часа.
Все еще никто не приходилъ. Отдаленный шумъ въ домѣ замолкъ, и внѣ дома было также все тихо; развѣ иногда собака громко лаяла, да ночной вѣтеръ колебалъ вѣтки деревьевъ. Джой грустно смотрѣлъ въ окно на всѣ столь коротко знакомые предметы, дремавшіе въ слабомъ сіяніи мѣсяца; тамъ опять возвращался на постель и раздумывалъ о вчерашнемъ возмущеніи, пока отъ долгаго раздумья ему показалось, что это случилось мѣсяцъ назадъ. Такимъ образомъ, въ грезахъ, думахъ и посматриваньи въ окно протекла ночь; старыя ширмы и сосѣдніе столы и стулья начали являться въ своихъ обыкновенныхъ очертаніяхъ; сѣроглазый генералъ, казалось, сталъ моргать, зѣвать и потягиваться; наконецъ, проснулся совершенно и непріятно, безжизненно глядѣлъ въ туманномъ утреннемъ свѣтѣ.
Солнце уже проглянуло изъ за вершины лѣса и разсѣкало вьющійся туманъ свѣтлыми золотыми полосами, когда Джой спустилъ за окно свой узелокъ и неизмѣнную трость, а вслѣдъ за ними полѣзъ и самъ.
Это было вовсе не трудно, ибо на стѣнѣ было столько уступовъ и кровель, что они образовали почти лѣстницу, и вся трудность состояла въ томъ, что, наконецъ, нужно было спрытуть фута на два внизъ. Скоро Джой, съ узелкомъ на палкѣ черезъ плечо, стоялъ на землѣ и смотрѣлъ, въ послѣдній, можетъ быть, разъ, на старое "Майское-Дерево".
Онъ не произнесъ "обращенія" къ нему, потому что не щеголялъ ученостью; не сказалъ ему, и проклятія, потому что не питалъ ненависти ни къ чему на землѣ. Онъ почувствовалъ даже больше, чѣмъ когда-нибудь, привязанности къ старому дому, отъ всего сердца сказалъ на прощанье: "Богъ съ тобою!" и отвернулся.
Онъ шелъ скорыми шагами, занятый мыслями о томъ, какъ пойдетъ въ солдаты и умретъ гдѣ-нибудь далеко на чужой сторонѣ, среди зной и песчаныхъ пустынь, какъ онъ откажетъ Богъ знаетъ какія несметныя сокровища своихъ добычъ Долли, которая, узнавъ объ этомъ, будетъ, разумѣется, сильно растрогана; и полный такихъ юношескихъ грезъ, то сангвиническихъ, то меланхолическихъ, но всегда къ ней относившихся, онъ бодро подвигался впередъ, пока шумъ Лондона раздался въ его ушахъ и передъ нимъ предсталъ "Черный Левъ."
Было еще только восемь часовъ, и "Черный Левъ" очень удивился, увидѣвъ его въ такую раннюю пору съ запыленными ногами, прибывшаго безъ сѣрой клячи. Но какъ онъ поспѣшно спросилъ завтракъ и представилъ на немъ несомнѣнныя доказательства усерднаго аппетита, то Левъ принялъ его, по обыкновенію, радушно и обращался съ нимъ со всевозможнымъ вниманіемъ, на которое онъ, какъ коренной гость и одинъ изъ франкъ-масоновъ округа, имѣлъ законное право.
Этотъ Левъ или трактирщикъ -- онъ носилъ имя человѣка и животнаго вмѣстѣ, потому что велѣлъ живописцу, рисовавшему его вывѣску, въ физіономіи царственнаго звѣря на вывѣскѣ соблюсти столько подобія съ его почтенными чертами, сколько лишь сумѣетъ -- былъ человѣкъ почти столько жъ понятливый и столько жъ острый, какъ и властительный Джонъ, съ тою, впрочемъ, разницею, что у мистера Уиллита остроуміе было чисто природнымъ даромъ, а Левъ своимъ умомъ болѣе обязанъ былъ пиву, котораго поглощалъ столь обильное количество, что большая часть его умственныхъ способностей была совершенно потоплена и смыта, выключая великаго таланта спать, сохранившагося въ удивительномъ совершенствѣ. Оттого скрипучій левъ надъ дверьми трактира былъ нѣсколько сонный, ручной и смирный левъ, и какъ эти представители дикой породы въ обществѣ носятъ обыкновенно условный характеръ (потому что ихъ обыкновенно рисуютъ въ несбыточныхъ положеніяхъ и сверхъестественными красками), то неученые и малосвѣдущіе сосѣди принимали его за настоящій портретъ трактирщика въ томъ видѣ, какъ онъ являлся на похоронахъ или во время публичнаго траура.
-- Кто это шумитъ въ сосѣдней комнатѣ?-- спросилъ Джой, умывшись и вычистивъ платье послѣ завтрака.
-- Вербовщикъ офицеръ,-- отвѣчалъ Левъ.
Джой невольно вспрыгнулъ отъ радости. Именно объ этомъ онъ мечталъ цѣлую дорогу.
-- Желалъ бы я,-- сказалъ Левъ:-- чтобъ онъ былъ гдѣ угодно, только не здѣсь. Шуму отъ этой сволочи довольно, а заказовъ немного. Много крику, да мало проку, мистеръ Уиллитъ. Я знаю, батюшка вашъ терпѣть ихъ не можетъ.
Можетъ быть. И еслибъ онъ зналъ, что происходило въ эту минуту въ душѣ Джоя, онъ еще больше не сталъ бы ихъ терпѣть.
-- Въ хорошій полкъ онъ вербуетъ?-- сказалъ Джой, взглянувъ въ маленькое круглое зеркальце, висѣвшее въ трактирѣ.
-- Я думаю, что такъ,-- отвѣчалъ трактирщикъ.-- Все равно, въ какой бы полкъ онъ ни вербовалъ. Я слыхалъ, что нѣтъ большой разницы между красавцемъ и безобразнымъ, когда они бываютъ всѣ прострѣлены.
-- Вѣдь не всѣ бываютъ убиты,-- замѣтилъ Джой.
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Левъ: -- не всѣ; но которые убиты -- предположивъ, что они скоро умерли -- тѣ еще въ выигрышѣ, по моему мнѣнію.
-- Ахъ,-- возразилъ Джой:-- такъ вы ни во что не ставите славу?
-- Что?-- спросилъ Левъ.
-- Славу.
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Левъ чрезвычайно равнодушно:-- ни во что не ставлю. Вы правду сказали, мистеръ Уиллитъ. Милости прошу когда-нибудь славу, если она спроситъ выпить и станетъ мѣнять гинею, на расплату, я ничего съ нея не возьму. Но моему мнѣнію, слава нигдѣ много не успѣетъ.
Эти замѣчанія были отнюдь не утѣшительны. Джой вышелъ, остановился у дверей сосѣдней комнаты и сталъ прислушиваться. Вербовщикъ описывалъ военную жизнь.-- У насъ вѣчная попойка,-- говорилъ онъ:-- мы не пьемъ только тогда, когда ѣдимъ или волочимся. А сраженіе!.. Есть ли на свѣтѣ что-нибудь лучше сраженія, когда бываешь на сторонѣ побѣдителей. А Англичане всегда побѣждаютъ.
-- Ну, а если васъ убьютъ, сэръ?-- вскричалъ робкій голосъ изъ угла комнаты.-- Хорошо, сэръ, положимъ, васъ убьютъ,-- отвѣчалъ офицеръ:-- ну, такъ что жъ? Отечество любитъ васъ, сэръ; его величество король Георгъ Третій васъ любитъ; память вашу чтутъ, чествуютъ, уважаютъ; всякій любитъ васъ и благодаритъ; имя ваше во всю его длину вписано въ книгу главнаго штаба. Да и что жъ, джентльменъ, вѣдь рано ли, поздно ли всѣ мы помремъ, а?
Голосъ закашлялъ и не сказалъ больше ни слова.
Джой вошелъ въ комнату. Съ полдюжины парней сидѣли и слушали, развѣсивъ уши. Одинъ изъ нихъ, извозчикъ въ рубашкѣ, казалось, ужъ колебался и готовъ былъ завербоваться. Прочіе, неимѣвшіе большой охоты присягать за барабанѣ, уговаривали его (какъ обыкновенно дѣлаютъ люди), поддакивали на доводы вербовщика, плакали и смѣялись про себя.
-- Я ничего не скажу больше, братцы,-- говорилъ вербовщикъ, который сидѣлъ нѣсколько поодаль, потягивая свой джинъ.-- Для удальцовъ и храбрецовъ,-- тутъ онъ взглянулъ на Джоя -- теперь настоящая пора. Приманивать мнѣ васъ нечего. До этого король еще не дошелъ, слава Богу. Намъ нужна свѣжая, молодецкая кровь, не молоко и не вода. Мы будемъ разборчивы; изъ шестерыхъ пяти не примемъ. Намъ надобны сорви-головы. Я не могу всего выболтать, но, чортъ возьми, еслибъ пересчитывать всю знатную молодежь, какая служитъ въ нашемъ полку оттого, что попала въ бѣду за какія-нибудь ссоры съ ровными, и т. д... тутъ онъ опять взглянулъ на Джоя и такъ привѣтливо, что Джой мигнулъ ему. Онъ тотчасъ подошелъ.
-- Вы джентльменъ, клянусь честью!-- воскликнулъ онъ, ударивъ его по плечу.-- Вы джентльменъ инкогнито. Я самъ то же. Поклянемся быть друзьями.
Этого Джой не сдѣлалъ, но потрясъ ему руку, благодаря за доброе мнѣніе.
-- Вы хотите служить?-- сказалъ его новый пріятель.-- Вы должны служить, вы созданы для этого, вы нашъ -- природный солдатъ. Что прикажете выпить?
-- Покамѣстъ, ничего,-- отвѣчалъ Джой съ легкой улыбкою.-- Я не совсѣмъ расположенъ пить.
-- Такой лихой малый, да не расположенъ пить!-- воскликнулъ вербовщикъ.-- Вотъ, позвольте мнѣ только позвонить, и черезъ полминуты я знаю, что вы будете расположены.
-- Пожалуйста, не дѣлайте этого,-- сказалъ Джой:-- какъ скоро вы позвоните здѣсь, гдѣ меня знаютъ, прощай моя военная служба... Посмотрите мнѣ въ лице. Ну что, видите ли вы меня?
-- Разумѣется,-- отвѣчалъ вербовщикъ съ клятвой:-- и красивѣе молодца или годнѣе на службу королю и отечеству я никогда не видывалъ моими -- тутъ онъ употребилъ прилагательное... глазами.
-- Покорнѣйше благодарю,-- сказалъ Джой:-- я спрашиваю не для того, чтобъ меня хвалили, но все-таки благодарю васъ. Похожъ ли я на плута или обманщика?
Офицеръ пустился увѣрять въ противномъ: еслибъ собственный его (офицера) отецъ сказалъ что-нибудь такое, то онъ почелъ бы долгомъ проткнуть шпагою старика.
Выслушавъ эти увѣренія, Джой продолжалъ:-- ну, такъ вы можете на меня положиться и повѣрить словамъ моимъ. Я намѣренъ нынче же вечеромъ записаться къ вамъ въ полкъ. Причина, почему дѣлаю это не тотчасъ, состоитъ въ томъ, что до вечера мнѣ не хочется сдѣлать рѣшительный шагъ. Гдѣ же я васъ найду?
Пріятель отвѣчалъ нѣсколько неохотно и послѣ многихъ напраснымъ просьбъ покончить дѣло тутъ же же объявилъ, что живетъ въ "Архіерейскомъ Жезлѣ" въ Тоуеръ-Стритѣ, гдѣ его можно найти неспящимъ до полуночи, а на другой день спящимъ до завтрака
-- Если жъ я приду... тысяча противъ одного, что приду -- когда вы возьмете меня изъ Лондона?-- спросилъ Джой.
-- Завтра утромъ въ половинѣ девятаго,-- отвѣчалъ вербовщикъ.-- Вы поѣдете за границу, въ страну, гдѣ есть яркое солнце и грабежъ... чудеснѣйшая страна!
-- За-границу!-- сказалъ Джой, пожимая ему руку:-- Больше мнѣ ничего не нужно. Можете смѣло ждать меня.
-- Вы сущій кладъ!-- воскликнулъ вербовщикъ, держа Джоя за руку, въ избыткѣ своего удивленія.-- Вы далеко пойдете. Не то, чтобъ я завидовалъ вамъ или хотѣлъ убавить славу вашей будущей карьеры; но, будь и такъ воспитанъ и ученъ, какъ вы, я былъ бы теперь полковникомъ.
-- Тссъ, любезный другъ!-- сказалъ Джой:-- объ этомъ ужъ поздно думать. Пришлось служить, если чортъ гонитъ; а чортъ, который гонитъ меня, пустой карманъ и несчастіе въ отцовскомъ домѣ. Покамѣстъ, прощай.
-- За короля и отечество!-- вскричалъ вербовщикъ, махнувъ шляпою.
-- За насущный хлѣбъ!-- вскричалъ Джой, щелкнувъ пальцами.-- Такъ они разстались.
У Джоя мало было денегъ въ карманѣ, такъ мало, что послѣ заплаченнаго за завтракъ (онъ былъ такъ честенъ и, можетъ быть, такъ гордъ, что не хотѣлъ записать на счетъ отца), у него остался одинъ пенни. Несмотря на это, онъ имѣлъ твердость отказаться отъ всѣхъ усердныхъ и настоятельныхъ просьбѣ вербовщика, который съ различными увѣреніями въ вѣчной дружбѣ проводилъ его до дверей и особенно просилъ сдѣлать ему одолженіе принять отъ него хоть одинъ шиллингъ, въ видѣ временнаго пособія. Джой отвергнулъ всякое денежное предложеніе и пустился съ узелкомъ и палкою попрежнему, рѣшившись день перебиться какъ-нибудь, а въ сумерки пойти къ слесарю; ему казалось, что несчастіе его удвоится, если ему не удастся проститься съ прелестной Долли Уарденъ.
Онъ шелъ къ Ислингтону и далѣе до Гейджета; на многихъ улицахъ и на многихъ порогахъ садился онъ, но ни одинъ колоколъ не приглашалъ его воротиться. Со временъ благороднаго Виттингтона {Относится къ сказкѣ, въ которой этому Виттингтону, бывшему впослѣдствіи лордомъ-миромъ, когда онъ въ несчастіи хотѣлъ бѣжать изъ Лондона, колокола кричали: Turn again, Whiltington!}, пышнаго цвѣта купечества,-- колокола мало сочувствуютъ съ человѣчествомъ. Они звонятъ только для сбора денегъ и при государственныхъ событіяхъ. Странники стали многочисленнѣе; корабли оставляютъ Темзу и плывутъ въ отдаленныя страны, не имѣя другого груза, кромѣ того, который находится между переднею и заднею ихъ частью; но колокола молчатъ, не звонятъ ни въ радости, ни въ горѣ; они привыкли ко всему этому и стали нечувствительны.
Джой купилъ себѣ булку и довелъ кошелекъ до того, что онъ (впрочемъ съ нѣкоторою разницею) сталъ похожъ на знаменитый кошелекъ Фортуната, который постоянно содержалъ въ себѣ одинаковую сумму денегъ, несмотря на то, много или мало истрачивалъ его счастливый обладатель. Въ наше положительное время, когда ужъ нѣтъ фей на бѣломъ свѣтѣ, есть еще много кошельковъ подобнаго содержанія. Сумма, которую они вмѣщаютъ въ себѣ, выражается въ ариѳметикѣ простымъ кружкомъ, и помножите ли вы ее на нее самое, или сложите съ нею же самою, итогъ всегда выводится легче, нежели при какомъ-нибудь другомъ счетѣ съ цифрами.
Наконецъ, наступилъ вечеръ. Съ унылымъ чувствомъ безпріютнаго и безкровнаго, впервые одинокаго на свѣтѣ, направилъ Джой шаги свои къ дому слесаря. Онъ мѣшкалъ до тѣхъ поръ, ибо зналъ, что иногда мистриссъ Уарденъ одна, или въ сопровожденіи миссъ Меггсъ, ходила на вечернія проповѣди, и въ глубинѣ души надѣялся, что этотъ вечеръ будетъ однимъ изъ такихъ вечеровъ.
Два или три раза проходилъ онъ мимо дома по противоположной сторонѣ улицы, какъ вдругъ, при оборотѣ, увидѣлъ у двери слесарева дома подолъ женскаго платья. Это платье Долли: чье жъ иначе? Только ея платье можетъ имѣть эти прелестныя складки. Онъ скрѣпилъ сердце и пошелъ за нею въ мастерскую "Золотого Ключа".
Она оглянулась. Что за личико! "Если бъ не оно" подумалъ Джой: "не прибилъ бы я бѣднаго Тома Кобба. Она въ двадцать разъ лучше прежняго. Она могла бы выйти за лорда!"
Онъ не сказалъ этого: онъ только подумалъ, а можетъ быть и глаза его выражали то же. Долли была рада ему и жалѣла, что папеньки и маменьки не было дома. Джой просилъ ее вовсе не поминать объ этомъ.
Долли не шла съ нимъ въ гостиную, потому что тамъ было ужъ почти темно; не хотѣла однакожъ разговаривать и въ мастерской, гдѣ было еще свѣтло, и откуда дверь отворена была на улицу. Случайно подошли они къ маленькой кузницѣ;, и какъ Джой держалъ руку Долли въ своей (по настоящему, онъ не имѣлъ никакого права дѣлать это, потому что Долли подала ему руку для того только, чтобъ поздороваться), то они очень похожи были на чету, обручающуюся передъ домашнимъ алтаремъ.
-- Я пришелъ,-- сказалъ Джой:-- проститься съ вами, проститься Богъ знаетъ на сколько лѣтъ, можетъ быть, навсегда. Я уѣажаю изъ Англіи.
Именно, этого-то ему и не слѣдовало говорить. Онъ стоялъ себѣ и говорилъ, какъ никому не подвластный, знатный баринъ, который воленъ придти, уйти, разъѣзжать, какъ ему угодно, по свѣту, тогда какъ учтивый каретникъ еще вчера божился, что миссъ Уарденъ "оковала его діамантовыми цѣпями", и выразительно увѣряя, что Долли убиваетъ его капля по каплѣ, объявилъ, что онъ намѣренъ недѣли черезъ двѣ умертвить себя приличнымъ образомъ и передать заведеніе матери.
Долли отняла свою руку и сказала: "въ самомъ дѣлѣ?" Не переводя духу, она замѣтила, какая прекрасная ночь на дворѣ, и однимъ словомъ, обнаружила душевнаго волненія такъ же мало, какъ и та кузница, въ которой они были.
-- Я не могъ уѣхать,-- сказалъ Джой:-- не повидавшись съ вами. У меня не достало твердости для этого.
Долли стало очень жаль, что онъ такъ безпокоился. Дорога такая дальняя, а у него, вѣроятно, много хлопотъ. Здоровъ ли мистеръ Уиллитъ, этотъ любезный старичекъ?
-- И больше вы ничего мнѣ не скажете?-- воскликнулъ Джой.
Больше! Боже, мой, чего же ему надобно? Она принуждена была взять въ руку передникъ и внимательно осматривать края его съ одного конца до другого, чтобы только не засмѣяться Джою въ глаза -- не потому, чтобъ его взглядъ приводилъ ее въ замѣшательство, о, нѣтъ, совсѣмъ не по этой причинѣ.
Джой имѣлъ очень мало опытности въ любовныхъ дѣлахъ и чуждъ былъ всякаго понятія о томъ, какъ различны бываютъ молодыя дѣвушки въ различное время; онъ надѣялся найти Долли на той же точкѣ любви, на которой оставилъ ее послѣ незабвеннаго провожанія вечеромъ; къ такой перемѣнѣ онъ столь же мало былъ приготовленъ, какъ и ко внезапной смѣнѣ солнца луною. Онъ цѣлый день утѣшался какимъ-то неяснымъ представленіемъ, какъ она, вѣрно, ему скажетъ "не ѣздите", либо "не оставляйте насъ", либо "зачѣмъ вы уѣзжаете?", "зачѣмъ вы оставляете насъ?", или какъ-нибудь иначе станетъ его одобрятъ и утѣшать. Онъ полагалъ даже возможнымъ, что она зальется слезами, бросится къ нему въ объятія, или вдругъ, не сказавъ ни слова, упадетъ въ обморокъ; но онъ не могъ вообразить, чтобъ она вела себя такъ, какъ теперь, и только смотрѣлъ на нее съ нѣмымъ изумленіемъ.
Долли, между тѣмъ, держалась за край своего фартука, мѣряла его стороны и расправляла складки, оставаясь, подобно ему, безмолвною. Наконецъ, послѣ долгой паузы, Джой сталъ прощаться.-- Прощайте!-- сказала Долли съ такой непринужденною, ласковою улыбкою, какъ будто онъ шелъ только въ ближнюю улицу и къ ужину долженъ былъ воротиться.-- Прощайте.!
-- Подите ко мнѣ,-- сказалъ Джой, протягивая къ ней обѣ руки:-- Долли, милая Долли, не разстанемтесь такъ. Я люблю васъ всѣмъ сердцемъ, всей душою; люблю, кажется, такъ истинно и сильно, какъ только когда-нибудь мужчина любилъ дѣвушку на этомъ свѣтѣ. Я бѣденъ, какъ вамъ извѣстно, бѣденъ теперь больше, чѣмъ когда-нибудь, потому что я бѣжалъ изъ отцовскаго дома, гдѣ не могъ больше выносить жизни, и долженъ теперь одинокимъ скитаться по свѣту. Вы прекрасны, всѣми любимы и уважаемы, здоровы и счастливы! Желаю вамъ и всегда быть счастливою! Сохрани меня Богъ хотѣть увидѣть васъ когда-нибудь въ несчастіи. Но скажите мнѣ хоть одно слово въ утѣшеніе. Скажите мнѣ только одно ласковое слово. Знаю, что не имѣю никакого права ожидать его отъ васъ, но прошу васъ онь этомъ, потому что люблю васъ, и всякое слово изъ устъ вашихъ сберегу на цѣлую жизнь, какъ сокровище. Долли, безцѣнная Долли, неужели мы ничего мнѣ не скажете?..
Нѣтъ, ничего! Долли отъ природы была кокетка и избалованный ребенокъ. Она вовсе не привыкла къ такимъ приступамъ. Каретникъ заливался бы слезами, стоялъ бы передъ нею на колѣняхъ называлъ бы себя презрительными именами, всплеснулъ бы руками, ударялъ бы себя въ грудь, отчаянно рвалъ бы на себѣ галстухъ и употреблялъ бы всѣ роды поэзіи. Джой вообще не долженъ былъ уѣзжать. Онъ не имѣлъ права осмѣлиться на это. Еслибъ онъ былъ "въ діамантовыхъ цѣпяхъ любви", онъ не могъ бы этого сдѣлать.
-- Я ужъ два раза прощалась съ вами,-- сказала Долли.-- Возьмите сейчасъ прочь свою руку, мистеръ Джозефъ, или я кликну Меггсъ.
-- Не хочу васъ упрекать,-- отвѣчалъ Джой:-- виноватъ, конечно, я самъ. Я иногда думалъ, что вы меня не презираете, но я былъ глупъ, думая такимъ образомъ. Меня долженъ презирать всякій, кто видѣлъ жизнь, какую велъ я -- особенно же вы. Да сохранитъ васъ Богъ!
Съ этимъ словомъ онъ ушелъ, ушелъ дѣйствительно. Долли ждала нѣсколько минутъ, думая, что онъ воротится, выглянула за дверь, потомъ глядѣла взадъ и впередъ по улицѣ, сколько позволяла быстро возраставшая темнота, воротилась домой, подождала еще минуту, вбѣжала во второй этажъ, напѣвая пѣсенку, заперлась задвижкою, положила голову на постель и плакала, какъ будто сердце ея хотѣло разорваться. И не смотря на то, подобные характеры составлены изъ такихъ противорѣчій, что воротись Джой Уиллитъ въ ту же ночь, на другой день, черезъ недѣлю, черезъ мѣсяцъ, можно бы держать сто противъ одного, что она опять точно также обошлась бы съ нимъ и потомъ опять такъ же бы горько плакала объ этомъ.
Едва оставила она мастерскую, какъ изъ-за кузничной печи осторожно выглянуло лицо, которое уже раза два или три высовывалось изъ этого вертепа, не будучи замѣчено. Убѣдившись, что оно одно, вытащило оно за собою ноги, плеча и прочіе члены,-- и такимъ образомъ составилась полная фигура мистера Тэппертейта, въ коричневомъ бумажномъ колпакѣ, небрежно сдвинутомъ на ухо, и съ руками, круто подпертыми подъ бока.
-- Уши ли меня обманули,-- сказалъ онъ:-- или все это я видѣлъ во снѣ? Благодарить ли тебя, судьба, или проклинать, а?
Онъ величественно сошелъ съ своего возвышенія, взялъ кусокъ зеркала, приставиль его, какъ обыкновенно, на лавку къ стѣнѣ, повернулъ голову и внимательно осмотрѣлъ свои ноги.
-- Если эти ноги -- мечта, сонъ,-- сказалъ Симъ:-- то желаю ваятелямъ видать такіе сны и высѣкать ихъ изъ камня, когда проснутся. Это не сонъ! У сна нѣтъ такихъ членовъ. Трепещи, Уиллитъ, и отчаивайся. Она моя! Моя!
Съ этимъ торжественнымъ восклицаніемъ схватилъ онъ молотокъ и сильно ударилъ по тискамъ, которые, въ воображеніи, представлялись ему черепомъ Джозефа Уиллита; потомъ захохоталъ такъ, что сама миссъ Меггсъ испугалась этого хохота въ своей отдаленной кухнѣ, окунулъ голову въ рукомойникъ и подбѣжалъ къ алькову за полотенцемъ, которое оказало ему двойную услугу: потушило его волненіе и осушило лицо.
Джой, между тѣмъ, вышедъ безутѣшный и отвергнутый изъ дома слесаря, отправился прямо въ "Архіерейскій Жезлъ" и отыскалъ тамъ своего пріятеля, вербовщика, который, никакъ не ожидавъ его, принялъ съ распростертыми объятіями. Черезъ пять минутъ послѣ прихода въ гостиницу, онъ былъ записанъ въ число храбрыхъ защитниковъ отечества; а черезъ полчаса сидѣлъ уже за дымящимся блюдомъ вареныхъ кишокъ съ лукомъ, которыя, какъ нѣсколько разъ увѣрялъ его пріятель, приготовлялись по именному повелѣнію его августѣйшаго величества, короля. За этимъ ужиномъ, который, послѣ такого продолжительнаго поста, показался чрезвычайно вкусенъ, онъ весело разговаривалъ, и когда послѣ того выпилъ нѣсколько разныхъ вѣрноподанническихъ и патріотическихъ тостовъ, его уложили, наконецъ, въ соломенную постель на полу въ сараѣ и заперли тамъ на ночь.
На другой день онъ увидѣлъ, что обязательная попечительностъ его воинственнаго друга украсила его шляпу разными пестрыми значками довольно яркихъ цвѣтовъ; въ сообществѣ этого офицера и трехъ другихъ новобранныхъ военныхъ, до того покрытыхъ разными цвѣтами, что отъ нихъ виднѣлось только полтора воротника кафтановъ и по четверти шляпъ, отправился онъ на берегъ Темзы. Тутъ присоединился къ нимъ капралъ еще съ четырьмя героями, изъ которыхъ двое были пьяны и шумѣли, двое трезвыхъ, раскаивавшихся; но всѣ, подобно Джою, несли узелки и пыльныя палки. Компанія отплыла на пакетботѣ въ Гревесендъ, откуда имъ должно было идти пѣшкомъ до Чатама; вѣтеръ дулъ попутный, и скоро они оставили за собою Лондонъ, какъ туманное облако -- исполинское привидѣніе въ воздухѣ.