Когда Джонъ Уиллитъ увидѣлъ, что всадники быстро оборотились и всѣ трое рядомъ стояли на узкой дорогѣ, поджидая его съ Гогомъ, ему съ необыкновенной скоростью пришла мысль, что это разбойники, и будь только у Гога, вмѣсто дубины, ружье въ рукахъ, онъ вѣрно велѣлъ бы ему стрѣлять на удачу, а самъ, во время выстрѣла, искалъ бы спасенія въ бѣгствѣ. Но въ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ, въ какихъ онъ находился съ своимъ тѣлохранителемъ, счелъ онъ за лучше принять совершенно иную тактику, и потому шепнулъ своему, проводнику приказаніе заговорить съ незнакомцами какъ можно миролюбивѣе и вѣжливѣе. Дѣйствуя въ духѣ полученнаго приказанія, Гогъ выступилъ впередъ, и махая палкою подъ самымъ носомъ ближайшаго всадника, спросилъ грубо, что это значитъ, что они такъ поздно ночью скачутъ по королевской большой дорогѣ, и едва не задавили его съ хозяиномъ.
Вопрошаемый началъ было отвѣчать тѣмъ же тономъ, какъ вдругъ былъ прерванъ стоявшимъ посерединѣ всадникомъ, который съ видомъ начальническаго достоинства вступился въ дѣло, и нѣсколько громкимъ, но отнюдь не грубымъ и не непріязненнымъ голосомъ спросилъ:
-- Скажите, эта дорога въ Лондонъ?
-- Коли прямо поѣдете, такъ въ Лондонъ,-- грубо отвѣчалъ Гогъ.
-- Нѣтъ, братъ,-- сказало то же лицо:-- ты не болѣе, какъ дикій англичанинъ, если еще только англичанинъ, въ чемъ я сильно бы усомнился, когда бы ты не говорилъ по-англійски. Товарищъ твой вѣрно отвѣтитъ учтивѣе. Что ты скажешь, любезный?
-- Я скажу, сэръ, это дорога въ Лондонъ,-- отвѣчалъ Джонъ.-- Желалъ бы я,-- продолжалъ онъ, понизивъ голосъ, Гогу:-- чтобъ ты былъ гдѣ-нибудь не здѣсь на дорогѣ, бродяга. Развѣ тебѣ надоѣла жизнь, что ты заводишь ссору съ тремя такими головорѣзами, которые могутъ, если захотятъ, затоптать насъ до смерти, а потомъ взять за сѣдла и бросить въ воду миль за десять отсюда?
-- Далеко ли до Лондона?-- спросилъ тотъ же говорившій.
-- Отсюда, сэръ,-- отвѣчалъ Джонъ умилительнымъ голосомъ:-- будетъ не больше тринадцати очень легкихъ миль.
Прилагательное "очень-легкихъ", надѣялся онъ, заставитъ всадниковъ поскакать, сломя голову; но вмѣсто ожидаемаго успѣха, оно вызвало у спрашивающаго восклицаніе: "Тринадцать миль! Далеко же!" и за этимъ послѣдовала короткая, нерѣшительная пауза.
-- Скажи, пожалуйста,-- спросилъ онъ опять:-- нѣтъ ли тутъ вблизи гостиницъ?
При словѣ "гостиницъ" Джонъ удивительно ободрился; страхъ его исчезъ, какъ исчезаютъ отруби передъ вѣтромъ; трактирщикъ проснулся въ оробѣвшемъ Джонѣ.
-- Гостиницъ нѣтъ по близости,-- отвѣчалъ мистеръ Уиллитъ, дѣлая особое удареніе на послѣднемъ слогѣ, означавшемъ множественное:-- а есть одна гостиница -- "Майское-Дерево". Вотъ ужъ настоящая гостиница, нечего сказать. Подобную ей не вездѣ найдете.
-- Не ты ли хозяинъ ея?-- сказалъ, смѣясь, всадникъ.
-- Конечно, сэръ,-- возразилъ Джонъ, очень удивляясь, какъ тотъ угадалъ это.
-- А далеко ли отсюда до "Майскаго-Дерева"?
-- Около мили,-- Джонъ хотѣлъ добавить, что это самая короткая миля въ свѣтѣ, какъ третій всадникъ, до тѣхъ поръ державшійся нѣсколько поодаль, вдругъ прервалъ его:
-- А есть ли у тебя отличная постель, господинъ-хозяинъ? Гм! Постель, за которую бы ты могъ поручиться,-- постель, разумѣется, хорошо провѣтреная,-- постель, въ которой не спалъ никто, кромѣ особъ почтенныхъ и безукоризненныхъ?
-- Бродягъ и сволочи у насъ не останавливается, сэръ,-- отвѣчалъ Джонъ.-- А что касается до постели...
-- Скажите до трехъ постелей,-- прервалъ господинъ, говорившій прежде:-- потому что если мы остановимся, намъ понадобятся три постели, хотя мой товарищъ и говоритъ только объ одной.
-- Нѣтъ, нѣтъ, мой высокій господинъ; вы слишкомъ добры; но ваша жизнь такъ дорога для націи въ наше трудное время, что не можетъ быть поставлена на-ряду съ такою безполезною и ничтожною жизнью, какъ моя. Великое дѣло, мой великій господинъ, огромное дѣло лежитъ на васъ. Вы его вождь и руководитель, поборникъ и провозвѣстникъ. Это дѣло нашего отечества и нашей вѣры, вопросъ идетъ о тронѣ и алтарѣ, о жизни и имуществѣ. Мнѣ позвольте уснуть на стулѣ, на коврѣ,-- гдѣ попало. Некому будетъ сѣтовать, если я схвачу насморкъ или лихорадку. Джонъ Грюбэ можетъ провести ночь на дворѣ -- о немъ некому жалѣть. Но сорокъ тысячъ человѣкъ (не считая дѣтей и женщинъ) на этомъ островѣ живутъ и дышутъ лордомъ Джорджемъ Гордономъ; ежедневно, съ восхода солнечнаго до заката, молятъ они Бога сохранить его здоровье. Милордъ!-- сказалъ ораторъ, приподнявшись на стременахъ. Это славное дѣло, и нельзя забывать его. Милордъ, это священное дѣло, и нельзя оставлять его постыднымъ образомъ.
-- Да, священное дѣло!-- воскликнулъ его превосходительство и съ величайшей торжественностью снялъ шляпу.-- Аминь!
-- Джонъ Грюбэ,-- сказалъ долговязый господинъ съ кроткимъ упрекомъ:-- его превосходительство сказалъ "аминь".
-- Я слышалъ, сэръ,-- отвѣчалъ онъ, и продолжалъ неподвижно сидѣть на лошади.
-- А ты не слѣдуешь его примѣру?
На это Джонъ Грюбэ не отвѣтилъ ничего, но сидѣлъ и смотрѣлъ впередъ.
-- Дивлюсь тебѣ, Грюбэ,-- сказалъ увѣщатель.-- Въ такое критическое время, какъ теперь, когда королева Елизавета, дѣвственница королева, плачетъ въ гробѣ, и кровожадная Марія, съ мрачнымъ человѣкомъ, торжествуя...
-- Э, сэръ,-- воскликнулъ тотъ съ досадою: -- что толку болтать о кровожадной Маріи, когда милордъ промокъ до костей и усталъ отъ скорой ѣзды? Либо поѣдемте въ Лондонъ, сэръ, либо пріютимся гдѣ-нибудь; а то эта несчастная кровожадная Марія еще больше будетъ виновата; и такъ, я думаю, она въ могилѣ надѣлала гораздо больше зла, чѣмъ когда-нибудь при жизни.
Мистеръ Уиллитъ никогда еще не слыхивалъ столько словъ заразъ и притомъ произносимыхъ съ такою скоростью и высокопарностью, какъ слова долговязаго господина; умъ его, будучи не въ состояніи понять и выдержать такое множество словъ, совсѣмъ было растерялся; но при послѣднихъ словахъ Джона Грюбэ оправился и могъ выговорить, что "Майское-Дерево" представляетъ всѣ удобства для почтенной компаніи: прекрасныя постели, цѣльныя вина, отличную пищу для людей и лошадей, особыя комнаты для большихъ и малыхъ партій; обѣды, готовые по малѣйшему знаку въ самое короткое время; превосходныя конюшни и сараи съ замками; словомъ, мистеръ Уиллитъ высказалъ всю кучу рекомендательныхъ фразъ, которыя были прибиты по разнымъ частямъ его гостиницы и которыя онъ, въ теченіе сорока лѣтъ, насилу заучилъ наизусть. Онъ еще раздумывалъ, нельзя ли прибавить нѣсколько новыхъ выраженій въ темъ же родѣ, какъ господинъ, говорившій прежде, спросилъ у долговязаго:
-- Какъ ты думаешь, Гашфордъ? Ночевать намъ въ этомъ домѣ, про который онъ говоритъ, или ѣхать дальше? Рѣшай.
-- Я, ваше превосходительство, замѣтилъ бы всепокорнѣйше,-- отвѣчалъ спрошенный необыкновенно угодливо: -- что ваше здоровье и силы, которыя такъ важны для нашего великаго, чистаго и правдиваго дѣла -- тутъ его превосходительство опять снялъ шляпу, несмотря на проливной дождь,-- нуждаются въ покоѣ и подкрѣпленіи.
-- Ступай же впередъ, господинъ хозяинъ, и показывай намъ дорогу,-- сказалъ лордъ Гордонъ. Мы поѣдемъ за тобою.
-- Если вы позволите, милордъ,-- сказалъ Джонъ Грюбэ тихимъ голосомъ:-- перемѣнить мое мѣсто, я поѣду впереди васъ. Товарищъ нашего хозяина не очень честной наружности, и нѣкоторая предосторожность относительно его не помѣшала бы.
-- Джонъ Грюбэ совершенно правъ,-- сказалъ мистеръ Гашфордъ, отъѣхавъ поспѣшно назадъ.-- Милордъ, такую драгоцѣнную жизнь, какъ ваша, нельзя подвергать опасности. Во всякомъ случаѣ, Джонъ, поѣзжай впереди. Если замѣтишь въ молодцѣ что-нибудь подозрительное, расшиби ему черепъ.
Джонъ не отвѣчалъ ни слова, а смотрѣлъ вдаль, что, повидимому, онъ дѣлалъ всякій разъ, когда секретарь начиналъ говорить, и велѣлъ Гогу идти впередъ, а самъ слѣдовалъ за нимъ по пятамъ. Потомъ ѣхалъ его превосходительство, съ мистеромъ Уиллитомъ, державшимся за узду; сзади всѣхъ былъ секретарь его превосходительства -- такова была, повидимому, должность Гашфорда.
Гогъ бодро выступалъ впередъ; онъ часто оглядывался на слугу, котораго лошадь шла за самол его спиною, и бросалъ украдкою взоръ на пистолетныя чушки, повидимому, высоко имъ цѣнимыя. Слуга былъ широкоплечій, плотный малый, чисто англійскаго покроя; и какъ Гогъ мѣрялъ его глазами, онъ также мѣрялъ Гога взглядомъ гордаго презрѣнія. Онъ былъ гораздо старше Гога, имѣя, по всѣмъ признакамъ, лѣтъ сорокъ пять отъ роду, былъ одинъ изъ тѣхъ разсудительныхъ, твердыхъ, непоколебимыхъ молодцовъ, которые, пойдетъ ли дѣло на кулаки или на другую драку, не чувствуютъ побои и хладнокровно лѣзутъ впередъ, пока верхъ останется за ними.
-- А что, еслибъ я повелъ тебя не по настоящей дорогѣ,-- сказалъ Гогъ, подшучивая вѣдь ты бы... ха, ха, ха!.. ты бы, пожалуй, влѣпилъ мнѣ пулю въ лобъ?
Джонъ Грюбэ такъ мало обратилъ вниманія на эти слова, какъ будто бъ онъ былъ глухъ, а Гогъ нѣмъ, и продолжалъ спокойно ѣхать, устремивъ глаза вдаль.
-- Случалось тебѣ когда-нибудь въ молодости бороться, пріятель?-- сказалъ Гогъ.-- Умѣешь драться на палкахъ, а?
Джонъ Грюбэ посмотрѣлъ на него искоса съ тою же самодовольною миною, но не удостоилъ его ни однимъ словомъ.
-- Вотъ этакъ, напримѣръ?-- сказалъ Гогъ, повернувъ свою палку однимъ изъ тѣхъ ловкихъ маневровъ, которыми щеголяли палочные бойцы того времени.-- Пафъ!
-- Или вотъ такъ,-- отвѣчалъ Джонъ Грюбэ, отпарировавъ кнутомъ его палку и ударивъ его рукоятью по головѣ.-- Какъ же! И я когда-то умѣлъ это дѣлать. Волосы у тебя очень длинны; будь они покороче, я бы тебѣ разсѣкъ черепъ.
Ударъ былъ ловкій, громкій и явно привелъ въ удивленіе Гога; въ первую минуту онъ, казалось, былъ не прочь стащить своего новаго знакомца съ лошади. Но такъ какъ лицо Грюбэ не выражало ни злости, ни торжества, ни запальчивости, вообще никакого сознанія въ томъ, что онъ обидѣлъ его; такъ какъ онъ спокойно и равнодушно продолжалъ смотрѣть впередъ, будто просто согналъ муху, то Гогъ невольно смутился и уже рѣшился признать въ противникѣ своемъ необыкновенно крѣпкаго малаго. Потомъ усмѣхнулся, вскричалъ "браво!", подался немного въ сторону и началъ молча указывать дорогу.
Черезъ нѣсколько минутъ компанія остановилась у дверей "Майскаго-Дерева". Лордъ Джорджъ и секретарь проворно соскочили и отдали лошадей своему слугѣ, который, въ сопровожденіи Гога, отправился въ конюшню. Радуясь, что укрылись отъ жесткой погоды этой ночи, вошли они за мистеромъ Уиллитомъ въ общую комнату и расположились у огня, грѣясь и суша платье, между тѣмъ, какъ хозяинъ занимался распоряженіями и приготовленіями, какихъ требовало высокое званіе гостя.
Вбѣгая во время этихъ приготовленій и выбѣгая изъ комнаты, онъ имѣлъ случай разсмотрѣть двухъ незнакомцевъ, которыхъ зналъ до тѣхъ поръ только по голосу. Лордъ, важная особа, дѣлавшая столь много чести "Майскому-Дереву", былъ почти средняго роста, худощавъ и блѣденъ, съ орлинымъ носомъ и темно-русыми волосами, прямо и гладко зачесанными за уши и слегка напудренными, безъ малѣйшаго слѣда кудрей. Онъ носилъ подъ сюртукомъ совершенно черное платье, безъ всякаго украшенія и самаго скромнаго, самаго приличнаго покроя. Отъ этой строгой одежды, нѣкоторой худощавости и гордости въ обращеніи, онъ казался лѣтами десятью старѣе, хотя по лицу ему нельзя было дать болѣе тридцати лѣтъ. Когда онъ задумчиво стоялъ на красномъ отблескѣ пламени, поразительно было видѣть его большіе блестящіе глаза, въ которыхъ сверкало безпокойство мыслей, особенно несогласовавшееея съ изученнымъ спокойствіемъ и умѣренностью его мины и съ его скромнымъ, важнымъ костюмомъ. Ни въ глазахъ его, ни въ худомъ, кроткомъ лицѣ не было никакого грубаго и жестокаго выраженія; скорѣе можно было замѣтить въ немъ что-то меланхолическое; но въ нихъ было какое-то невыразимое безпокойство, которое поражало всякаго, кто его видѣлъ, и возбуждало къ нему родъ состраданія, хотя трудно было объяснить себѣ причину этого впечатлѣнія.
Гашфордъ, секретарь, былъ высокъ, угловато сложенъ, сутуловатъ, костлявъ и неграціозенъ. Платье его, въ подражаніе господину, было очень скромно, просто даже до излишества; осанка форменна и принужденна. Этотъ человѣкъ имѣлъ выпуклый лобъ, большія руки, ноги и уши, глаза необычайно вдавшіеся подъ лобъ и какъ будто образовавшіе пещеру. Обращеніе его было ровно и покорно; во всемъ замѣтна была гибкость и вкрадчивость. Онъ смотрѣлъ человѣкомъ, который безпрестанно ожидаетъ чего-то, отъ чего должно уклониться, но смотритъ терпѣливо, очень терпѣливо, и ползаетъ, какъ лягавая собака. Даже, теперь, грѣясь у огня и потирая руки, онъ, казалось, позволялъ себѣ это наслажденіе въ такой лишь мѣрѣ, въ какой прилично его мѣщанскому званію, и хоть зналъ, что его превосходительство не смотрѣлъ на него, взглядывалъ ему время отъ времени въ лицо: улыбался съ кроткимъ, покорнымъ видомъ, какъ будто для упражненія въ своей способности сгибаться.
Таковы были гости, на которыхъ старый Джонъ Уиллитъ смотрѣлъ по крайней мѣрѣ сто разъ неподвижными, оловянными глазами и къ которымъ явился, наконецъ, съ парадными подсвѣчниками въ рукахъ и съ просьбою -- пожаловать за нимъ въ лучшія комнаты.-- Милордъ,-- сказалъ Джонъ (довольно забавно, что нѣкоторые люди находятъ, повидимому, столько же удовольствія выговаривать титулы, сколько владѣльцы этихъ титуловъ носить ихъ):-- эта комната, милордъ, вовсе не приличное мѣсто для вашего превосходительства, и я покорнѣйше прошу ваше превосходительство извинить меня, что заставилъ васъ пробыть въ ней минуту, милордъ...
Съ этимъ приглашеніемъ, Джонъ повелъ ихъ по лѣстницѣ въ парадный покой, который, подобно многимъ другимъ параднымъ и великолѣпнымъ вещамъ, былъ холоденъ и неудобенъ. Шаги ихъ, раздаваясь по широкой комнатѣ, звучали пустотою въ ушахъ ихъ; и сырой, холодный воздухъ этой залы, по сравненію съ отрадной теплотою, которую они оставили, былъ вдвойнѣ непріятенъ.
Но безполезно было бы желать возвратиться въ покинутую ими комнату, ибо приготовленія и приборка залы происходили такъ быстро, что остановить ихъ было ужъ невозможно.
Джонъ, съ длинными подсвѣчниками въ рукахъ, проводилъ ихъ до камина; Гогъ пришелъ съ горящимъ пукомъ лучины и съ вязанкою дровъ, которую бросилъ на очагъ и зажегъ; Джонъ Грюбэ (съ большою, синею кокардою на шляпѣ, отъ которой, повидимому, имѣлъ чрезвычайное отвращеніе) принесъ чемоданъ, который везъ съ собою на лошади и положилъ его на полъ; ревностно шли приготовленія, разставлялись ширмы, накрывался столъ, поправлялись постели, разводился огонь въ спальняхъ, готовился ужинъ и все устроивалось такъ удобно и пріютно, какъ только можно было сдѣлать въ столь короткое время. Менѣе нежели въ часъ, ужинъ поданъ, съѣденъ и убранъ; и лордъ Джорджъ, въ туфляхъ, протянувъ ноги передъ каминомъ, сидѣлъ съ своимъ секретаремъ за стаканомъ горячаго глинтвейна.
-- Такъ кончается, милордъ,-- сказалъ Гашфордъ, прихлебывая свой стаканъ съ большимъ удовольствіемъ: -- благословенный трудъ благословеннаго дня.
-- И благословенпаго вчерашняго дня,-- сказалъ его превосходительство, приподнявъ голову.
-- Ахъ!-- тутъ секретарь сложилъ руки.-- Подлинно благословенный вчерашній день! Суффолькскіе протестанты благочестивые и вѣрные люди. Если другіе наши соотечественники и блуждаютъ во тьмѣ, точно какъ мы, милордъ, блуждали сегодня вечеромъ, то имъ свѣтъ и слава!
-- Сдѣлалъ я на нихъ впечатлѣніе, Гашфордъ?-- сказалъ лордъ Джорджъ.
-- Впечатлѣніе, милордъ! Впечатлѣніе! Они кричали, чтобъ ихъ только повели на папистовъ, они клялись имъ страшной местью, они ревѣли, какъ одержимые...
-- Однако не бѣсомъ,-- замѣтилъ милордъ.
-- Нѣтъ, милордъ! Свѣтлыми геніями.
-- Да... о, разумѣется, свѣтлыми! Безъ сомнѣнія! -- говорилъ лордъ Джорджъ, то засунувъ руки въ карманы, то опять вынувъ и грызя ногти, то смотря безпокойно на огонь.-- Конечно, свѣтлыми -- не правда ли, Гашфордъ?
-- Вѣрно вы не усомнитесь въ этомъ, милордъ?-- сказалъ секретарь.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- отвѣчалъ лордъ.-- Нѣтъ. Да и почему же сомнѣваться? Я думаю, было бы безбожно сомнѣваться въ этомъ, не такъ ли, Гашфордъ? Хоть, правда,-- промолвилъ онъ, не дожидаясь отвѣта:-- между ними было и нѣсколько ужасныхъ мерзавцевъ...
-- Когда вы разгорячились,-- сказалъ секретарь, пристально смотря на потупленные глаза лорда, постепенно оживлявшіеся при его словахъ:-- когда въ благородномъ одушевленіи вы сказали имъ, что вы не изъ числа робкихъ и холодныхъ сыновъ отечества, что они должны быть готовы идти за вами смѣло, даже на смерть; когда вы упомянули о ста сорока тысячахъ человѣкахъ за шотландскою границею, которые сами найдутъ удовлетвореніе, если имъ не дадутъ его; когда вы воскликнули: "гибель папѣ и всѣмъ его поклонникамъ; законы противъ нихъ до тѣхъ поръ не отмѣнятся, пока у англичанъ есть еще сердца и руки", когда вы махнули рукою и ударили себя по шпагѣ, а толпа закричала "прочь папство!", а вы опять: "прочь, хотя бы пришлось окунуться въ крови", а народъ бросилъ шапки вверхъ съ крикомъ: "ура! Хотя бы окунуться въ крови; прочь папство! Лордъ Джорджъ! Смерть папистамъ, мщеніе, смерть имъ!". Когда въ это-то время одно слово ваше, милордъ, утишало и возбуждало волненіе... ахъ, тогда-то я почувствовалъ, что такое истинное величіе, и подумалъ: у кого можетъ быть столько могущества, какъ у лорда Джорджа Гордона!
-- Да, это могущество. Ты правъ. Большое могущество!-- воскликнулъ онъ съ сверкающими глазами.-- Но, любезный Гашфордъ, неужели я въ самомъ дѣлѣ говорилъ все это?
-- А сколько еще говорили вы, кромѣ того!-- воскликнулъ секретарь, поднявъ глаза вверхъ.-- Ахъ! Сколько еще говорили!
-- И я въ самомъ дѣлѣ сказалъ имъ, что ты мнѣ разсказываешь, о ста сорока тысячахъ человѣкахъ въ Шотландіи?-- спросилъ онъ съ явнымъ восторгомъ.-- Это было смѣло!
-- Для нашего дѣла нужна смѣлость, милордъ. Истина всегда смѣла.
-- Разумѣется. И религія также. Вѣдь она смѣла, Гашфордъ?
-- Да, милордъ, истинная религія.
-- А наша истинная,-- возразилъ онъ, безпокойно ворочаясь на стулѣ и кусая ногти, какъ будто хотѣлъ ихъ обгрызть до мяса.-- Нѣтъ никакого сомнѣнія, что наша религія истинная. Вѣдь ты столько же въ этомъ увѣренъ, какъ и я, Гашфордъ, не правда ли?
-- Меня милордъ спрашиваетъ объ этомъ,-- сказалъ Гашфордъ плаксивымъ тономъ и какъ оскорбленный подвинулъ себѣ стулъ, положивъ на столъ широкую, плоскую руку:-- меня,-- повторилъ онъ, вперивъ въ него свои темные впалые глаза съ горькою улыбкою,-- меня, который годъ тому назадъ, очарованный его краснорѣчіемъ въ Шотландіи, отступился отъ заблужденій католической церкви и послѣдовалъ за нимъ, какъ за геніемъ хранителемъ, чья рука во время извлекла меня изъ бездны?
-- Правда. Нѣтъ... нѣтъ. Я... я не то хотѣлъ сказать,-- отвѣчалъ лордъ, пожавъ ему руку, всталъ съ своего кресла и началъ безпокойно ходить по комнатѣ.-- А лестное дѣло предводительствовать народомъ!-- прибавилъ онъ, вдругъ остановившись.
-- И притомъ предводительствовать силою разума,-- отвѣчалъ уступчивый секретарь.
-- Да, конечно. Пусть они дуются, трунятъ и смѣются въ парламентѣ, пусть зовутъ меня глупцомъ и сумасшедшимъ, но кто изъ нихъ можетъ располагать этимъ моремъ людей и заставлять его шумѣть и бушевать по своему желанію? ни одинъ.
-- Ни одинъ,-- повторилъ Гашфордъ.
-- Кто изъ нихъ можетъ похвалиться такою же честностью, какою могу я похвастать? Кто изъ нихъ могъ получать ежегодно тысячу фунтовъ министерскаго подкупа, еслибъ отказался отъ своего мѣста въ пользу другого и отвергъ подкупъ? Никто.
-- Никто,-- повторилъ опять Гашфордъ, завладѣвъ на этотъ разъ всѣмъ глинтвейномъ.
-- И какъ мы честны, справедливы и участвуемъ въ священномъ дѣлѣ, Гашфордъ,-- продолжалъ лордъ, съ яркимъ румянцемъ на щекахъ и громкимъ голосомъ, положивъ ему руку на плечо:-- какъ мы одни уважаемъ великую массу народную и ею взаимно уважаемы, то станемъ ее защищать до послѣдней крайности; поднимемъ противъ этихъ папистовъ крикъ, который раздастся по всей Англіи и прокатится подобно грому. Я покажу, что не недостойно ношу на своемъ гербѣ слова: "призванъ, избранъ и вѣренъ".
-- Призванъ отъ Провидѣнія,-- сказалъ секретарь.
-- Да.
-- Избранъ народомъ.
-- Да.
-- Вѣренъ обоимъ, Провидѣнію и народу.
-- До гроба.
Трудно было бы дать правильное понятіе о волненіи, съ какимъ милордъ отвѣчалъ на эти внушенія секретаря, о поспѣшности его рѣчей, о рѣзкости рги тсва и тѣлодвиженій, въ которыхъ сквозь пуританскую строгость проглядывало нѣчто дикое, необузданное. Нѣсколько минутъ онъ торопливо ходилъ но комнатѣ, потомъ вдругъ остановился и воскликнулъ:
-- Гашфордъ, ты такъ же увлекалъ ихъ вчера. О, да! Ты такъ же увлекалъ!
-- Свѣтъ, которымъ я блисталъ, былъ заимствованный, милордъ,--отвѣчалъ скромный секретарь, прилгавъ руку къ сердцу.-- Я дѣлалъ, что могъ.
-- Ты славно держалъ себя,-- сказалъ лордъ:-- ты великое, достойное орудіе. Позвони, пожалуйста, чтобъ Джонъ Грюбэ внесъ чемоданъ въ мою комнату и подождалъ здѣсь, пока я раздѣваюсь, а тамъ мы, по обыкновенію, займемся дѣлами, если ты не слишкомъ усталъ.
-- Слишкомъ усталъ, милордъ! Но ужъ таковъ онъ, весь проникнутъ попечительностью! Христіанинъ съ ногъ до головы.-- Во время этого разговора съ самимъ собою секретарь нагнулъ кружку и внимательно поглядѣлъ на глинтвейнъ, чтобъ видѣть, сколько его осталось.
Джонъ Уиллитъ и Джонъ Грюбэ пришли вмѣстѣ. Одинъ несъ большіе подсвѣчники, другой чемоданъ. Такимъ образомъ отвели обольщеннаго лорда въ комнату и оставили секретаря одного. Онъ потягивался, зѣвалъ и, наконецъ, заснулъ передъ огнемъ.
-- Ну, мистеръ Гашфордъ, сэръ,-- шепталъ ему на ухо Джонъ Грюбэ, когда секретарь, какъ ему казалось, забылся на минуту:-- милордъ въ постели.
-- Ахъ, любезный Джонъ,-- отвѣчалъ тотъ кротко:-- благодарю тебя, Джонъ. Оставаться никому не нужно. Я ужъ найду свою спальню.
-- Надѣюсь, однако, что вы съ милордомъ не станете нынѣшнюю ночь кружить себѣ головы исторіями о кровожадной Маріи,-- сказалъ Джонъ.-- Желалъ бы я, чтобъ проклятой старухи никогда не было на свѣтѣ.
-- Я сказалъ: ступай спать, Джонъ,-- отвѣчалъ секретарь.-- Вѣрно ты не разслышалъ.
-- Отъ вашей кровожадной Маріи, синихъ кокардъ, славной королевы Елисаветы, прочь папство, протестантскаго союза и ораторства,-- продолжалъ Джонъ Грюбэ, не замѣтивъ знаковъ, дѣлаемыхъ секретаремъ, потому что смотрѣлъ по привычкѣ впередъ:-- милордъ почти совсѣмъ помѣшался. Выѣдемъ ли мы со двора, за нами сберется шайка бродягъ и кричитъ:-- "да здравствуетъ Гордонъ!", такъ что мнѣ самого себя стыдно, и я не знаю, куда глаза дѣвать. Пріѣдемъ ли куда въ домъ, они соберутся вокругъ дома, ревутъ и кричатъ, какъ воплощенные дьяволы; а милордъ, чѣмъ бы ихъ велѣть разогнать, выйдетъ на балконъ, дурачится, говоритъ имъ рѣчи, зоветъ ихъ мужами Англіи и земляками, какъ будто онъ ихъ о четь любитъ и благодаренъ имъ за то, что они пришли. Не знаю какъ, только всѣ они, видите, въ какой-то связи съ несчастной кровожадной Маріей и кричатъ ея имя, пока вспотѣютъ. Всѣ они протестанты -- отъ стараго до малаго, а протестанты, видно, любятъ ложки и вообще серебро, какъ скоро дверь не притворена. Еще пусть бы это было самое худшее, пусть бы не было никакого больше вреда; но если вы не заткнете во время глотки гнуснымъ проповѣдникамъ, мистеръ Гашфордъ (я васъ знаю; вы раздуваете огонь), увидите, что вамъ не сдобровать съ ними. Да вотъ, станетъ потеплѣе, и протестантамъ захочется пить: они еще растащатъ весь Лондонъ,-- а я не слыхалъ чтобъ кровожадная Марія доходила до этого когда-нибудь.
Гашфордъ уже давно ушелъ, и слова эти говорены были просто на вѣтеръ. Джонъ Грюбэ нимало не разсердился, замѣтивъ, что Гашфорда нѣтъ, надѣлъ задомъ напередъ свою шляпу, чтобъ не видать и тѣни ненавистной кокарды, и отправился спать; но, идучи, до самой постели продолжалъ качать головою, съ угрюмымъ видомъ.