Секретарь держалъ руку передъ глазами, заслоняя ихъ отъ свѣта лампы, и нѣсколько мгновеній смотрѣлъ на Гога, наморщивъ лобъ, какъ будто припоминалъ, что недавно его видѣлъ, но не зналъ, гдѣ и по какому случаю. Неизвѣстность его не была продолжительна; не успѣлъ еще Гогъ вымолвить слово, какъ онъ сказалъ ему ласково:
-- А, помню. Хорошо. Джонъ, тебѣ здѣсь нечего дожидаться. Погоди уходить, Денни.
-- Къ вашимъ услугамъ, сэръ,-- сказалъ Гогъ, когда Грюбэ вышелъ.
-- Здравствуй, любезный другъ,-- отвѣчалъ секретарь своимъ вкрадчивымъ тономъ.-- Что тебя привело сюда? Мы ничего, вѣдь, не забыли, надѣюсь?
Гогъ усмѣхнулся, засунулъ руку за пазуху и вытащилъ одинъ изъ листковъ, измокшій и загрязнившійся на землѣ ночью, разгладилъ его на колѣнѣ своею тяжелою рукою, разогнулъ и положилъ на бюро секретаря.
-- Ничего, кромѣ этого, сэръ. Видите, оно попало не въ дурныя руки.
-- Что это?-- воскликнулъ секретарь, вертя листокъ съ притворнымъ удивленіемъ.-- Откуда ты это взялъ, любезный? Что это значитъ? Я ничего не понимаю.
Смущенный нѣсколько этимъ пріемомъ, Гогъ глядѣлъ то на секретаря, то на Денни, который всталъ и также стоялъ у стола, украдкою разсматривая незнакомца, котораго наружность нравилась ему, повидимому, чрезвычайно. Денни видѣлъ, что секретарь молча какъ бы ссылался на него, и потому покачалъ три раза головою, будто говоря о Гашфордѣ: -- Нѣтъ. Онъ рѣшительно ничего не знаетъ. Я это вижу. Готовъ побожиться, что онъ ничего не знаетъ; и закрывъ свой профиль отъ Гога длиннымъ концомъ худого платка, онъ за этою ширмою одобрительно киваль и улыбался секретарю.
-- Тутъ велѣно придти, кто найдетъ, такъ ли?-- спросилъ Гогъ.-- Я самъ не ученый, не умѣю ни читать, ни писать, но я показывалъ одному пріятелю, который мнѣ прочелъ.
-- Въ самомъ дѣлѣ такъ,-- сказалъ Гашфордъ и вытаращилъ глаза сколько могъ больше: -- право, это самый удивительный случай, какой только мнѣ встрѣчался. Какъ попалъ туда этотъ лоскутокъ, любезный?
-- Мистеръ Гашфордъ,-- шепталъ палачъ:-- стоитъ цѣлаго Ньюгета.-- Слышалъ ли его Гогъ или увидѣлъ, что надъ нимъ смѣются, или догадался, куда клонитъ дѣло секретарь, только онъ по своему грубо пошелъ прямо къ цѣли.
-- Ну,-- сказалъ онъ, протянувъ руку и взявъ назадъ листокъ:-- да что ужъ вамъ въ запискѣ, что тамъ написано или чего не написано? Вѣдь вы объ ней ничего не знаете, сэръ, такъ же какъ я, или онъ,-- прибавилъ Гогъ, показавъ глазами на Денни.-- Никто изъ васъ не знаетъ, что она значитъ и откуда взялась: такъ и конецъ исторіи. А хотѣлось бы мнѣ противъ католиковъ: я человѣкъ -- "прочь папство", и готовъ присягнутъ. За тѣмъ-то я было и пришелъ.
-- Внесите его въ списокъ, мистеръ Гашфордъ,-- сказалъ Денни.-- Дѣлать дѣло, такъ дѣлать,-- прямо къ цѣли и нечего мѣшкать.
-- Что толку стрѣлять около цѣли, не правда ли, старикъ?-- воскликнулъ Гогъ.
-- У меня сердце не на мѣстѣ!-- отвѣчалъ палачъ.-- Вотъ настоящій человѣкъ, для моего отряда, мистеръ Гашфордъ. Давайте мнѣ его! Вносите его въ списокъ. Я готовъ пойти къ нему въ крестные отцы, хоть бы его крестили въ потѣшномъ огнѣ, зажженномъ развалинами англійскаго банка.
Съ такими выраженіями дружбы, ударилъ его Денни ласково по плечу, и Гогъ не замедлилъ отвѣчать тѣмъ же.
-- Прочь папство, братъ!-- вскричалъ палачъ.
-- Прочь собственность {Въ подлинникѣ игра словами: Popery и Property.}, братъ,!-- отвѣчалъ Гогъ.
-- Папство, папство,-- сказалъ секретарь съ своей обыкновенной ласковостью.
-- Такъ или этакъ, все равно!-- вскричалъ Денни.-- Все такъ. Въ списокъ его, мистеръ Гашфордъ. Въ списокъ всѣхъ и каждаго! Ура, протестантская религія! По рукамъ, мистеръ Гашфордъ!
Секретарь очень привѣтливо смотрѣлъ на ихъ обоихъ, пока они предавались этимъ и другимъ патріотическимъ восторгамъ, и только что хотѣлъ сдѣлать какое-то замѣчаніе, какъ Денни подошелъ къ нему и, толкнувъ его локтемъ, закрылъ ротъ рукою, прошептавъ:
-- Не проговоритесь о ремеслѣ конституціоннаго служителя, мистеръ Гашфордъ. Знаете, въ народѣ есть предразсудокъ противъ этого; можетъ быть, онъ не любитъ... Погодите, мы станемъ покороче. А вѣдь складный дѣтина, не правда ли?
-- Дюжій малый!
-- Видали-ль вы, мистеръ Гашфордъ,-- шепнулъ Денни, звѣрски любуясь, какъ любуется какой-нибудь каннибалъ, когда онъ голоденъ и видитъ своего задушевнаго друга,-- видали-ль вы гдѣ (тутъ онъ протянулся еще ближе къ уху Гашфорда и закрылъ ротъ обѣими ладонями):-- видали-ль вы гдѣ такую глотку? Взгляните только. Вотъ шея-то для висѣлицы!
Секретарь кивнулъ утвердительно на это замѣчаніе съ самымъ дружескимъ видомъ, какой только могъ принять (трудно поддѣлаться подъ чисто художническій вкусъ, который по большей части бываетъ восторженъ), ы, сдѣлавъ кандидату нѣсколько незначительныхъ вопросовъ, внесъ его въ списокъ членовъ великаго протестантскаго союза. Радость Денни при успѣшномъ окончаніи этого дѣла могъ превзойти только восторгъ, съ которымъ онъ узналъ, что новый членъ не умѣетъ н читать, ни писать; эти два искусства (какъ увѣрялъ Денни) были самой ужасною язвою благоустроеннаго общества, и его художническимъ интересамъ, какъ и цѣли великой конституціонной должности, которую онъ имѣлъ честь отправлять, вредили больше, чѣмъ самыя неблагопріятныя обстоятельства, какія могла вообразить его фантазія.
Пока совершалось принятіе, и Гашфордъ, съ свойственною ему манерою, разсказывалъ Гогу о мирной и совершенно законной цѣли общества, въ которое онъ вступилъ, мистеръ Денни весьма часто толкалъ его локтемъ и дѣлалъ разныя удивительныя гримасы. Секретарь далъ имъ понять, что хочетъ остаться одинъ. Они немедленно раскланялись и вышли вмѣстѣ изъ дому.
-- Не хочешь ли немного пройтись вмѣстѣ, братъ?-- сказалъ Денни.
-- Пожалуй,-- отвѣчалъ Гогъ.-- Куда хочешь.
-- Вотъ что называется обходительность!-- сказалъ его новый пріятель,-- Куда же мы пойдемъ? Не хочешь ли пойти взглянуть на домъ, въ двери котораго мы скоро громко застучимся, а?
Гогъ отвѣчалъ утвердительно, и они тихими шагами отправились въ Вестминстеръ, гдѣ происходили засѣданія обоихъ парламентовъ. Они вмѣшались въ толпу каретъ, лошадей, слугъ, носильщиковъ, носилокъ и факеловъ, лѣнтяевъ всякаго рода, и начали зѣвать по сторонамъ. Новый знакомецъ Гога съ важнымъ видомъ показывалъ ему слабыя стороны зданія, гдѣ легко пройти въ сѣни или въ коридоръ, а оттуда прямо къ дверямъ Нижней Палаты; толковалъ, какъ явственно, когда они пойдутъ въ боевомъ порядкѣ, слышенъ будетъ ихъ крикъ и вопли членамъ парламента; Гогъ слушалъ все съ явнымъ восторгомъ.
Онъ назвалъ ему также имена нѣкоторыхъ лордовъ и депутатовъ, выходившихъ въ это время; разсказывалъ, благоволятъ ли они къ папистамъ или нѣтъ; совѣтовалъ ему замѣтить ихъ ливреи и экипажи, чтобъ въ случаѣ нужды онъ узналъ ихъ. Иногда онъ поспѣшно подводилъ его къ окну проѣзжавшей кареты, чтобъ при свѣтѣ фонарей онъ разглядѣлъ лицо ѣхавшаго; словомъ, въ разсужденіи особъ и мѣстностей, онъ показалъ столько свѣдѣній, что видно было съ его стороны внимательное изученіе; онъ дѣйствительно признался въ этомъ Гогу, когда, они подружились короче.
Самое поразительное во всей сценѣ было множество людей, раздѣленныхъ на особенныя группы, много что изъ двухъ или трехъ человѣкъ, которые толкались между народомъ съ тѣми же, казалось, намѣреніями, какъ и наши пріятели. Большая часть этихъ господъ довольствовалась легкимъ киваньемъ головы или взглядомъ Гогова товарища; но иногда тотъ или другой подходилъ, становился въ толпѣ возлѣ него и шепталъ, не повертывая головы и не обращаясь, повидимому, къ нему, слово или два, на которыя тотъ отвѣчалъ также осторожно. Потомъ они расходились, какъ будто незнакомые другъ съ другомъ. Нѣкоторые изъ этихъ людей часто вдругъ подходили въ толпѣ къ Гогу, пожимали ему руку мимоходомъ или заглядывали въ лицо; но ни они съ нимъ не говорили, ни онъ съ ними не говорилъ ни слова.
Странное дѣло! Какъ скоро они останавливались въ тѣснотѣ, и Гогъ потуплялъ глаза,-- всякій разъ онъ видѣлъ, что протягивалась рука, между его рукъ или около него, совала кому-нибудь изъ окружащихъ бумажку въ руку или въ карманъ, и отдергивалась такъ проворно, что нельзя было угадать, кто положилъ бумажку; оглянувшись, онъ ни на одномъ изъ множества лицъ не могъ замѣтить ни малѣйшаго смущенія или оторопѣлости. Часто они наступали ногами на бумагу, похожую на ту, которая была у него за пазухой, но товарищъ шепталъ ему, чтобъ онъ не поднималъ ея и не дотрагивался, даже не смотрѣлъ на нее; такъ они оставляли ее и проходили далѣе.
Походивъ такимъ образомъ часа съ два по всѣмъ улицамъ и подъѣздамъ парламентскаго зданія, они воротились назадъ, и пріятель спросилъ его, что онъ думаетъ о видѣнномъ и готовъ ли поработать вмѣстѣ, когда придетъ время.-- "Чѣмъ жарче, тѣмъ лучше" отвѣчалъ Гогъ: "я на все готовъ".-- Я тоже, сказалъ пріятель, какъ многіе изъ насъ; затѣмъ они ударили по рукамъ, прибавивъ еще нѣсколько страшныхъ проклятій на папистовъ.
Такъ какъ, между тѣмъ, имъ захотѣлось пить, то Денни предложилъ зайти въ лавку, гдѣ есть добрые товарищи и крѣпкій джинъ. Гогъ охотно согласился, и они отправились туда, не теряя времени.
Лавка эта была уединенная харчевня, находившаяся на полѣ, по ту сторону воспитательнаго дома, мѣстѣ, въ то время очень пустынномъ и послѣ сумерекъ будто вымершемъ. Она стояла въ сторонѣ отъ всѣхъ улицъ и была доступна только съ темной, узкой тропинки, такъ что Гогъ очень удивился, нашедши тамъ много пьющихъ и шумное веселье. Еще больше удивился онъ, узнавъ въ собесѣдникахъ почти всѣ лица, поразившія его въ толпѣ; но какъ товарищъ еще у дверей шепнулъ ему, что неловко обнаруживать въ лавкѣ даже малѣйшее любопытство касательно гостей, то онъ молчалъ и не подавалъ вида, что узнавалъ кого-нибудь.
Прежде, чѣмъ поднесъ онъ къ губамъ поданный джинъ, Денни громкимъ голосомъ вскричалъ: "здоровье лорда, Джорджа Гордона, президента великаго протестантскаго союза!" и Гогъ съ приличнымъ энтузіазмомъ выпилъ тостъ. Скрипачъ, присутствовавшій въ званіи менестреля общества, тотчасъ заигралъ шотландскую пѣсню, и заигралъ такъ одушевленно, что Гогъ и его пріятель (оба они ужъ выпили прежде), будто заранѣе сговорившись, вскочили со стульевъ и, къ великому удовольствію всѣхъ гостей, проплясали экспромтомъ танецъ "прочь папство".