Мало-по-малу въ домѣ мистера Домби все успокоилось и все пошло своимъ обычнымъ порядкомъ.
Огромный домъ мистера Домби стоялъ на тѣнистой сторонѣ, на углу темной и длинной улицы, одной изъ самыхъ темныхъ и большихъ улицъ Лондона {Лондонъ -- главный городъ Англіи, очень большой и богатый.}. Домъ былъ прадѣдовскій, старый-престарый и очень угрюмый; внизу, въ подвальномъ этажѣ, помѣщались погреба съ желѣзными рѣшетками и кривыми дверями. Окна парадныхъ комнатъ выходили иа большой пустынный дворъ, усыпанный щебнемъ, гдѣ торчали два тощихъ дерева съ почернѣвшими стволами и вѣтвями, съ закоптѣлыми листьями, которыя шуршали при малѣйшемъ вѣтрѣ. Лѣтнее солнце появлялось на улицу только въ самый полдень, вмѣстѣ съ водовозами, тряпичниками, починщиками старыхъ зонтиковъ и продавцами всевозможныхъ вещей, но скоро солнце скрывалось, на улицу ложилась тѣнь, и весь этотъ рабочій народъ уступалъ мѣсто бродячимъ музыкантамъ и шарманщикамъ съ куклами и обезьянами.
Въ сумерки музыканты расходились; улица темнѣла еще больше и пустѣла. Тогда изъ домовъ выходили къ воротамъ слуги и служанки, если ихъ господа не обѣдали дома; около фонарей суетился фонарщикъ, протирая стекла и зажигая огонь.
Огроменъ и пустъ былъ домъ мистера Домби и снаружи и внутри. Большія высокія комнаты, тяжелыя старинныя стулья по стѣнамъ, тусклыя зеркала въ темныхъ огромныхъ рамахъ. Тотчасъ же послѣ похоронъ мистеръ Домби приказалъ накрыть чехлами всю мебель,-- быть-можетъ, для того, чтобы сберечь ее для сына,-- и комнаты стали еще пустѣе и непригляднѣе. Весь домъ казался какимъ-то нежилымъ, забытымъ; тамъ и сямъ громоздились груды стульевъ и столовъ, составленныхъ другъ на друга; зеркала были завернуты въ газетную бумагу, изъ пустыхъ закоптѣлыхъ каминовъ {Каминъ -- родъ печи съ большимъ устьемъ, въ который дрова кладутся на рѣшетку стоймя.} несло сыростью и затхлымъ воздухомъ какъ изъ погреба или изъ могилы. Умершая хозяйка дома точно смотрѣла со стѣны ва своемъ портретѣ въ бѣломъ платьѣ, какъ страшное привидѣніе въ саванѣ.
А на улицѣ вѣтеръ развѣвалъ полусгнившіе клочки соломы, настланной подлѣ дома, когда хозяйка была больна.
Скучно, очень скучно и неуютно было въ большомъ домѣ мистера Домби.
Новой жилицѣ этого дома, кормилицѣ маленькаго Домби, домъ казался погребомъ, тюрьмой, могилой, куда ее схоронили заживо, и ея веселый, свѣтлый домикъ въ Оленьихъ Садахъ казался ей теперь просто раемъ.
Самъ мистеръ Домби занималъ въ домѣ три комнаты внизу; эти три комнаты соединялись дверьми одна съ другою, и поутру, когда мистеръ Домби закусывалъ, и вечеромъ, когда онъ возвращался къ обѣду, кормилица Ричардсъ должна была являться въ крайнюю изъ этихъ комнатъ, маленькую, съ большими стеклами, обращенную окнами на дворъ, гдѣ росли чахлыя деревья и расхаживать взадъ и впередъ съ своимъ маленькимъ питомцемъ.
Бросая изрѣдка взгляды на мистера Домби, который молча сидѣлъ въ глубинѣ комнаты и слѣдилъ глазами за ребенкомъ, кормилица думала иногда, что хозяинъ ея, какъ двѣ капли воды, похожъ на арестанта въ тюремномъ замкѣ или на страшное привидѣніе, на выходца съ того свѣта, неумѣвшаго говорить и понимать живыхъ людей.
Уже нѣсколько недѣль кормилица вела такую жизнь и носила сюда маленькаго Павла; по временамъ выходила она со двора, но отнюдь не одна: обыкновенно въ хорошую погоду заходили за ней мистрисъ Чикъ или миссъ Токсъ и водили ее съ ребенкомъ подышать свѣжимъ воздухомъ, то-есть пройти нѣсколько разъ взадъ и впередъ по темной, скучной улицѣ.
Разъ, хогда послѣ одной изъ такихъ прогулокъ кормилица Ричардсъ вернулась, прошла къ себѣ наверхъ и сѣла съ ребенкомъ около окна, дверь въ комнату потихоньку отворилась, и черноглазая маленькая дѣвочка въ черномъ платьѣ остановилась на порогѣ,
"Это, вѣрно, миссъ Флоренса вернулась отъ своей тетки", подумала Ричардсъ, которая слышала отъ прислуги, что у мастера Домби есть еще дочь, которую мистрисъ Чикъ взяла къ себѣ на время похоронъ.
-- Что вамъ угодно, миссъ?-- спросила кормилица, съ любопытствомъ оглядывая дѣвочку съ ногъ до головы.
-- Это мой братъ?-- спросила дѣвочка, указывая на ребенка,
-- Да, моя красавица, подойдите, поцѣлуйте его.
Но дѣвочка, не двигаясь съ мѣста, задумчиво посмотрѣла въ лицо кормилицы и проговорила:
-- Что вы сдѣлали съ моей мамой?
-- Господи помилуй!-- вскричала Ричардсъ.-- Что сдѣлали? Ничего, миссъ!
-- Что они сдѣлали съ моей мамой?-- настойчиво повторила Флоренса.
-- Въ жизнь мою не видала такой жалости!-- проговорила Ричардсъ, и ей вспомнились ея дѣти: кто знаетъ, быть-можетъ, и они когда-нибудь будутъ такъ же тоскливо спрашивать у чужихъ людей, гдѣ ихъ мать. И она сказала еще ласковѣе: -- Подойдите поближе, моя милая, не бойтесь меня.
-- Я не боюсь васъ,-- отвѣчала дѣвочка, входя въ комнату,-- но мнѣ надобно знать, что она сдѣлали съ моей мамой?
-- Подойдите ко мнѣ, голубушка; сядьте здѣсь, подлѣ меня,-- сказала растроганная кормилица,-- я разскажу вамъ одну сказочку.
Флоренса тотчасъ же положила шляпку, которая была у нея въ рукахъ, подошла и сѣла на маленькую скамейку у ногъ кормилицы и пристально уставила на нее глаза.
-- Въ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ государствѣ,-- начала Ричардсъ,-- жила-была одна леди, очень добрая леди, и маленькая дочь, и эта дочка очень любила ее.
-- Очень добрая леди, а маленькая дочка очень любила ее?-- повторила Флоренса.
-- И угодно стало Богу, что захворала добрая леди, захворала и умерла.
Ребенокъ вздрогнулъ.
-- И умерла добрая леди, и никто не видитъ ея здѣсь, и зарыли добрую леди въ сырой землѣ, гдѣ растутъ деревья...
-- Въ сырой землѣ!-- проговорила дѣвочка, задрожавъ всѣмъ тѣломъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, я ошиблась,-- возразила Полли:-- не въ сырой, а въ теплой землѣ, гдѣ некрасивыя маленькія сѣмена превращаются въ хорошенькіе цвѣточки, и въ траву, и въ колосья, и еще во многое другое; когда похоронятъ тамъ добраго человѣка, онъ становятся свѣтлымъ ангеломъ и улетаетъ на небо...
Ребенокъ, опустившій было головку, поднялъ ее и сталъ внимательно смотрѣть на кормилицу.
-- Ну, такъ, дай Богъ память!-- сказала Полли, сильно взволнованная и этимъ упорнымъ взглядомъ, и желаніемъ утѣшить ребенка, и боязнью, что это ей не удастся: -- ну, такъ, когда добрая леди умерла, куда бы ни дѣвали ее, куда бы ни положили, она отошла къ Богу. И она молится Ему, эта добрая леди,-- продолжала сильно растроганная Полли,-- чтобы Онъ научилъ ея маленькую дочку вѣрить, что она счастлива на небесахъ и любитъ попрежнему свое дитя, чтобы Онъ научилъ надѣяться, всю жизнь надѣяться, что и она, эта маленькая дочка, свидится съ нею на небесахъ, свидится и не разстанется никогда, никогда!
-- Это вы о моей мамѣ!-- закричала дѣвочка, вскочивъ съ мѣста и обнимая кормилицу.
-- И вотъ дѣтское сердце этой маленькой сиротки-дочери,-- говорила Полли, прижимая Флоренсу къ своей груди,-- сердце этой маленькой дѣвочки наполнилось такою надеждою, такою вѣрою, что, когда даже она услышала объ этомъ отъ чужой, посторонней женщины, не умѣвшей хорошо разсказывать, но которая сама имѣетъ дѣтей и ихъ любитъ,-- то дѣвочка нашла утѣшеніе въ ея словахъ, перестала чувствовать себя одинокою, заплакала и прижалась къ груди этой женщины, и начала любить своего братца, маленькаго ребеночка, лежащаго у женщины на колѣняхъ, и тогда, тогда...-- продолжала Полли, лаская кудри дѣвочки и обливаясь слезами,-- тогда мое милое, бѣдное дитя...
-- Хороши же вы, барышня! Что-то скажетъ на это папаша!-- закричалъ вдругъ у двери пронзительный женскій голосъ, и низенькая, смуглая, курносая дѣвочка, лѣтъ четырнадцати, съ большими черными глазами, сверкавшими, какъ бусы, вошла въ комнату.-- Вѣдь вамъ строго настрого запрещено таскаться сюда!-- продолжала она.-- Зачѣмъ вы тормошите кормилицу?
-- Она нисколько не безпокоитъ меня,-- отвѣчала изумленная Полли:-- я очень люблю дѣтей.
-- Не въ томъ дѣло, не въ томъ дѣло, мистрисъ Ричардсъ,-- возразила черноглазая дѣвочка съ такимъ колкимъ видомъ, точно хотѣла проглотить ни въ чемъ неповинную Полли.-- Не худо бы вамъ,-- прошу извинить,-- какъ бишь васъ?-- мистрисъ Ричардсъ,-- не худо бы вамъ зарубить хорошенько на носу, что вы ходите за мистеромъ Павломъ, а миссъ Флой подъ моимъ надзоромъ!
-- Къ чему же намъ ссориться?-- возразила Полли.
-- Не къ чему, ваша правда, не къ чему, любезная мистрисъ Ричардсъ, вотъ-таки рѣшительно не къ чему,-- скороговоркой отвѣчала дѣвочка.-- Я вовсе не желаю ссориться: миссъ Флой у меня навсегда, а мистеръ Павелъ у васъ на время.
Она такъ и сыпала словами, не переводя духу, не давая говорить Полли. Наконецъ она остановилась на минуту, и Полли поспѣшила соросить:
-- Миссъ Флоренса только-что вернулась домой, не правда ли?
-- Да, да, мистрисъ Ричардсъ, она только-что вернулась домой; а вы, миссъ Флой, не успѣли повернуться, а уже нашла время выпачкать платье мистрисъ Ричардсъ!
Съ этими словами задорная дѣвочка, которую звали Сусанна Нипперъ, съ силой оторвала Флоренсу отъ ея новаго друга. Но все это, повидимому, дѣлала она не столько по злобѣ, сколько изъ усердія, чтобы какъ можно больше походить на настоящую воспитательницу ребенка.
-- Теперь, когда миссъ Флоренса вернулась домой,-- сказала Полли, улыбаясь дѣвочкѣ,-- она будетъ совершенно счастлива и увидитъ нынче своего милаго папашеньку.
-- Что-о-о? Что вы сказали, мистрисъ Ричардсъ?-- закричала во все горло Сусанна Нипперъ.-- Она увидитъ милаго папашеньку? Вотъ новость! Хотѣла бы я посмотрѣть, какъ она его увидитъ!
-- Почему же нѣтъ?-- спросила Полли.
-- Да потому... Ахъ, какая вы странная, мистрисъ Ричардсъ! У ея папеньки есть теперь кого видѣть; да и прежде-то миссъ Флой не была его любимецей, такъ какъ, видите ли, мистрисъ Ричардсъ, женщины въ этомъ домѣ ничего не значатъ, право ничего!
Дѣвочка быстро взглянула на собесѣдницъ, какъ будто понимала и чувствовала ихъ разговоръ.
-- Вы удивляете меня,-- сказала Полли.-- Неужели же мистеръ Домби не видалъ ея съ тѣхъ поръ?..
-- Не видалъ, не видалъ,-- прервала ее Сусанна,-- да и прежде-то того не видалъ ея мѣсяцевъ пять-шесть, и, если бъ передъ тѣмъ онъ встрѣтилъ ее на улицѣ, онъ не увидалъ бы, что это миссъ Флой... Да что толковать!.. Встрѣть онъ ее хоть завтра, право не узнаетъ, что это его дочь. Такъ то, мистрисъ Ричардсъ! Ну, а что касается меня,-- продолжала дѣвочка, не переводя духу и помирая со смѣху,-- бьюсь о закладъ, что мастеръ Домби вовсе не знаетъ, что живетъ на свѣтѣ какая-то Сусанна Нипперъ. Ей Богу! Ну, прощайте, мистрисъ Ричардсъ! А вы, миссъ Флой, идите-ка со мною, да смотрите, впередъ ведите себя хорошенько, не такъ, какъ невоспитанная глупая дѣвчонка, которая вѣшается всѣмъ на шею!
Но, несмотря на строгій выговоръ, маленькая Флоренса вырвалась отъ своей воспитательницы и нѣжно поцѣловала кормилицу.
-- Прощайте,-- говорила дѣвочка,-- прощайте, моя добрая! Скоро я опять къ вамъ приду, а не то вы приходите ко мнѣ. Сусанна намъ позволитъ видѣться. Вѣдь правда, Сусанна?
Собственно говоря, Сусанна была довольно добрая дѣвушка, но только она думала, что съ дѣтьми необходимо обращаться какъ можно строже и что въ этомъ именно и состоитъ ея должность,-- ну, она и старалась исполнять ее изо всѣхъ силъ.
Когда Флоренса обратила на нее свои умоляющіе глаза, Сусанна сложила свои коротенькія ручки, покачала головою, и ея большіе черные глаза стали глядѣть очень ласково.
-- Вы нехорошо дѣлаете, что просите меня объ этомъ, миссъ Флой, такъ какъ вы знаете, что я ни въ чемъ не могу вамъ отказать. Пусть только мистрисъ Ричардсъ похлопочетъ у мистера Домби о томъ, чтобы намъ можно было видѣть ея и приходить сюда.
Полли охотно согласилась на это,
-- Въ этомъ домѣ, кажется, никогда не было весело,-- продолжала Сусанна,-- и намъ было бы глупо съ своей стороны дичиться другъ друга и увеличивать скуку. И выходитъ, что мы должны жить по-пріятельски, мистрисъ Ричардсъ. Эй, миссъ Флой, вы еще до сихъ поръ не раздѣлись? Ахъ, вы глупое дитя, ступайте къ себѣ въ комнату!
Съ этими словами дѣвушка схватила ребенка за руку и вышла изъ комнаты.
А кормилица не могла забыть грустнаго и кроткаго лица сиротки. Сердце несчастной дѣвочки искало любви, привѣта, и некого ей было любить; ея душа была полна тоски и печали, и некому было раздѣлить ея горя; все это Ричардсъ чувствовала своимъ материнскимъ сердцемъ, и, когда милая дѣвочка вышла изъ комнаты, кормилица почувствовала, что уже очень любитъ безпріютную сиротку и стала думать о томъ, какъ бы потѣснѣе сойтись съ Сусанной и приблизить къ себѣ ребенка.
Случай представился въ тотъ же вечеръ.
Въ обычное время кормилица явилась въ стеклянную комнатку и начала ходить взадъ и впередъ съ ребенкомъ на рукахъ, какъ вдругъ, къ величайшему ея изумленію и страху, мастеръ Домби вышелъ изъ своей комнаты и, остановившись передъ нею, сказалъ:
-- Добрый вечеръ, Ричардсъ!
И теперь онъ былъ тотъ же суровый, угрюмый, неподвижный господинъ, какимъ видѣла она его въ первый день; онъ уставилъ на нее холодный безжизненный взоръ, и бѣдная женщина еле одолѣла свой страхъ и, потупивъ глаза, поклонилась ему.
-- Здоровъ ли мистеръ Павелъ, Ричардсъ?
-- Совершенно здоровъ, сэръ, и очень быстро растетъ.
-- Это замѣтно,-- сказалъ мистеръ Домби, съ участіемъ всматриваясь въ крошечное личико ребенка.-- Надѣюсь, вамъ даютъ все, что нужно?
-- Покорно благодарю, сэръ; я очень довольна.
И вдругъ ей пришло въ голову -- нельзя ли замолвить словечко за Флоренсу.
-- Я думаю, сэръ, что ребенокъ былъ бы живѣе и веселѣе, если бы около него играли другія дѣти...
-- Когда вы пришли сюда, Ричардсъ, я, кажется, говорилъ вамъ, чтобы дѣтей вашихъ не было въ моемъ домѣ. Можете продолжать свою прогулку,-- и мистеръ Домби скрылся въ свою комнату, не понявъ тайнаго намѣренія Полли.
На другой же день, придя по обыкновенію съ ребенкомъ опять въ эту комнатку, Полли съ изумленіемъ увидала тамъ расхаживавшаго мистера Домби. Озадаченная Полли остановилась въ дверяхъ, не зная, войти ли ей или же вернуться назадъ. Но мистеръ Домби далъ знакъ войти.
-- Если вы думаете,-- заговорилъ онъ тотчасъ же, какъ она взошла,-- что мистеру Павлу нужны другія дѣти, то гдѣ же миссъ Флоренса?
-- Ничего не можетъ быть лучше,-- радостно отвѣчала Полли,-- но я слышала отъ ея дѣвушки, что...
Но мистеръ Домби уже не слушалъ ея, онъ позвалъ слугу.
-- Сказать, чтобы миссъ Флоренсу пускали къ Ричардсъ, когда только она захочетъ; пусть она ходитъ съ ней гулять, сидитъ въ ея комнатѣ. Сказать, чтобы дѣти были вмѣстѣ, когда потребуетъ Ричардсъ.
Ричардсъ смѣло продолжала свое доброе дѣло, хоть и боялась мистера Домби.
-- Не худо бы, если бы миссъ Флоренса сейчасъ пришла сюда, въ эту комнату, чтобы привыкнуть къ братцу,-- добавила она.
Она не спускала глазъ съ суроваго лица мистера Домби, и вотъ, когда слуга ушелъ передавать приказанія, она вдругъ, къ изумленію своему, замѣтила, что мистеръ Домби какъ будто бы поблѣднѣлъ, измѣнился въ лицѣ и поспѣшно пошелъ къ двери; кормилица испугалась: ей показалось, что мистеръ Домби хочетъ вернуть слугу и отмѣнить свое приказаніе; но скоро онъ опомнился, повернулся къ двери спиной, а лобъ его нахмурился.
Кормилица не ошиблась: мистеру Домби тяжело было видѣть дочь. Со смерти жены мистеръ Домби не могъ притти въ себя: ему постоянно вспоминались ея послѣднія минуты, ему вспоминалось отверженное его дитя въ объятьяхъ умирающей матери, онъ не могъ забыть, что здѣсь, въ этомъ предсмертномъ прощанія матери и дочери, у него не было доли, онъ былъ чужой имъ въ эту минуту, о немъ забыли, и въ сердцѣ его шевельнулось какое-то непріятное чувство къ Флоренсѣ. Прежде онъ никогда не думалъ о ней, теперь онъ желалъ бы вовсе не думать о ней, не только не зналъ, какъ это сдѣлать: постоянно передъ его глазами стояло все то же испуганное блѣдное лицо, глубокіе тоскующіе глаза, блѣдныя худенькія ручки, обхватившія шею матери, и при этомъ воспоминаніи душу его охватывало какое-то странное безпокойство; онъ чувствовалъ теперь только зависть къ этому ребенку и боялся, что со временемъ будетъ ее ненавидѣть.
Когда маленькая Флоренса робко вошла въ стеклянную комнатку, мистеръ Домби пересталъ ходить, остановился и взглянулъ на дочь.
Она стояла на порогѣ, испуганная, нерѣшительная, поднявъ на отца глаза, полные страха и надежды. Ей такъ хотѣлось подбѣжать къ нему, броситься въ его объятія и закричать: "Папа, милый папа, люби меня, у меня ни кого нѣтъ, кромѣ тебя!" Но страхъ удерживалъ ее на мѣстѣ; она боялась, что это покажется отцу обиднымъ, разсердитъ его.
Если бы онъ сказалъ ей хоть одно слово, только бы взглянулъ на нее поласковѣе, она не выдержала бы и кинулась къ нему, но отецъ не понималъ того, что дѣлалось въ ея душѣ, онъ видѣлъ только, что она нерѣшительно остановилась въ дверяхъ и робко взглянула на него,-- больше ничего не видалъ мистеръ Домби.
-- Войди,-- сказалъ онъ сухо,-- войди, чего ты боишься?
Она вошла и, осмотрѣвшись, съ нерѣшительнымъ видомъ остановилась противъ него и крѣпко сложила руки на груди.
-- Подойди сюда, Флоренса. Знаешь ли, кто я?
-- Знаю, папа.
-- Не хочешь ли сказать что-нибудь?
Флоренса подняла на отца заплаканные глаза.
Боже, какой суровый взглядъ она увидала! Она опять опустила глаза и робко протянула отцу свою дрожащую руку.
Мистеръ Домби небрежно взялъ протянутую къ нему ручку дѣвочки и молча простоялъ нѣсколько минутъ; повидимому и онъ тоже не зналъ, что говорить и что дѣлать.
-- Ну, будь же доброй дѣвочкой,-- проговорилъ онъ, наконецъ, украдкой бросая за все тревожный взглядъ.-- Ступай къ Ричардсъ, ступай!
По Флоренса еще съ минуту простояла на одномъ мѣстѣ; ей, должно быть, все еще хотѣлось бросаться къ отцу, она не переставала надѣяться, что онъ поцѣлуетъ ее. Она еще разъ подняла на него свое грустное лицо, и онъ, къ ужасу своему, замѣтилъ, что она глядитъ на него точь въ точь такъ, какъ смотрѣла на доктора въ день смерти матери. Онъ медленно выпустилъ ея руку и отвернулся.
Флоренса точно застыла на мѣстѣ; она была какъ связанная, не знала какъ ступить, куда дѣвать руки и ноги. Полли съ жалостью смотрѣла на блѣдненькую печальную дѣвочку въ черномъ платьицѣ и думала: "Не жестоко ли, что этотъ человѣкъ всю свою любовь отдаетъ сыну, тогда какъ другое его дитя, дѣвочка-сиротка, стоитъ передъ его глазами точно совсѣмъ, совсѣмъ ему чужая?"
Полла постаралась какъ можно дольше продержать дѣвочку на глазахъ у отца, и устроила такъ, что маленькій Павелъ повеселѣлъ при сестрѣ. Когда пришло время уходить наверхъ, она хотѣла послать Флоренсу въ комнату отца, чтобы пожелать ему доброй ночи, но дѣвочка въ страхѣ отступила назадъ, закрыла лицо ручонками и съ горестью прошептала:
-- О, нѣтъ, нѣтъ! Онъ не хочетъ меня, онъ меня не хочетъ!
Слезы катились по ея пальцамъ.
И не успѣла кормилица что-нибудь ей сказать Флоренса, какъ уже шмыгнула вонъ изъ комнаты. Когда Ричардсъ оглянулась, Флоренсы уже не было.