Торговый домъ "Домби и Сынъ" находился въ Сити, главной торговой части Лондона. Въ Сити помѣщались всѣ лучшіе лавки и магазины. На углу улицы былъ цѣлый рядъ лавокъ съ инструментами, нужными для морского дѣла,-- ихъ сразу можно было отличить отъ другихъ лавокъ, потому что надъ дверью каждой изъ нихъ вмѣсто вывѣски была выставлена деревянная кукла въ мундирѣ морского офицера.
Хозяиномъ одной изъ такихъ лавокъ, кажется самой старой и унылой, былъ давно-давно уже почтенный Соломонъ Джилѣсъ, или, какъ его чаще называли, дядя Соль. Онъ жилъ при лавкѣ вдвоемъ съ своимъ племянникомъ, хорошенькомъ рѣзвымъ четырнадцатилѣтнимъ мальчикомъ, какъ двѣ капли воды похожимъ на браваго молодого матроса; зато самъ дядя Соль совсѣмъ уже не походилъ на моряка: вѣчно угрюмый, молчаливый, одряхлѣвшій, онъ могъ молчать чуть не цѣлый день, выглядывая на свѣтъ Божій мутными тусклыми покраснѣвшими глазами; одѣвался онъ очень незатѣйливо: у него были только двѣ перемѣны платья, которыя онъ надѣвалъ поочередно: одна пара кофейнаго цвѣта, съ большими свѣтлыми пуговицами, и другая -- тоже кофейнаго цвѣта, но уже съ брюками изъ свѣтлой нанки; другихъ нарядовъ никто никогда не видалъ на дядѣ Солѣ; на головѣ онъ носилъ гладенькій сѣденькій паричокъ {Парикъ -- накладка изъ фальшивыхъ волосъ, которую надѣваютъ плѣшивые, чтобы скрыть свою плѣшь.}; шею стягивалъ высокими стоячими воротниками, а въ карманѣ у него были огромные часы луковицей, которыми онъ очень гордился и вѣрилъ имъ больше, чѣмъ самому солнцу. Дядя Соль носилъ постоянно очки, но оно рѣдко бывали на своемъ мѣстѣ, такъ какъ плохо держались на маленькомъ носу старика; чаще всего они были откинуты у него на лобъ.
Долгіе годы прожилъ Соломонъ Джильсъ въ своей лавкѣ и спалъ на чердакѣ, гдѣ по временамъ свистѣлъ и завывалъ вѣтеръ и бушевала цѣлая буря, какая и не снилась жильцамъ нижнихъ квартиръ.
Съ нѣкоторыхъ поръ торговля морскихъ лавокъ пошла плохо; явились богатые большіе магазины, которые отбили у нихъ покупателей; многія вещи, которыми они торговали, перестали употреблять, ихъ замѣнили другія, улучшенныя, болѣе удобныя вещи, и ихъ перестали покупать, но старикъ Соль не бросалъ своей лавки. Теперь рѣдкій покупатель заглядывалъ въ его лавку, и она часто пустовала по цѣлымъ мѣсяцамъ, но старикъ не хотѣлъ сдаваться; каждый день онъ терпѣливо отпиралъ свою лавку, перетиралъ и разставлялъ товары и ждалъ покупателей.
Былъ осенній ненастный день, около половины шестого пополудни; городскія улицы уже начали пустѣть, народныя толпы отхлынула въ разныя стороны, густыя тучи низко нависли надъ землей, и дождь, казалось, собирался итти всю ночь; крупныя дождевыя капли уже начали падать на сырую, холодную мостовую.
Соломонъ Джильсъ сидѣлъ одинъ одинехонекъ въ своей пустынной лавкѣ и отъ времени до времени нетерпѣливо посматривалъ на своя огромные часы: онъ поджидалъ племянника, который въ этотъ день въ первый разъ отправился на службу въ контору торговаго дома "Домби и Сынъ". Старикъ уже началъ терять терпѣніе: онъ то и дѣло вынималъ часы, подходилъ къ окну и начиналъ смотрѣть на улицу, которая съ минуты на минуту становилась все пустыннѣе и пустыннѣе.
"Куда это онъ запропастился?-- думалъ онъ съ безпокойствомъ.-- Вотъ уже съ полчаса, какъ готовъ обѣдъ, а его все нѣтъ".
И онъ опять приподнялся со стула и, перегнувшись черезъ столъ, посмотрѣлъ въ окно. Но племянника не было въ числѣ прохожихъ на улицѣ.
Мимо его лавки тащились запоздалые пѣшеходы съ вымокшими зонтами, да еще мальчикъ-разносчикъ лѣниво плелся въ своемъ засаленномъ клеенчатомъ картузѣ и, остановясь передъ дверьми, чертилъ пальцемъ свое имя на мѣдной блестящей доскѣ, гдѣ красовалось имя Джильса.
-- Правда, если бъ я не зналъ, какъ горячо онъ любитъ меня, я подумалъ бы, что онъ рѣшался безъ моего согласія поступить на корабль и уплылъ въ море...-- ворчалъ м-ръ Джильсъ, барабаня пальцами по столу.-- Какая мокрота на улицахъ!.. Да нѣтъ, онъ не сдѣлаетъ такъ, безъ меня...
-- Дядюшка!-- раздался вдругъ чей-то молодой веселый голосъ.
-- А, это ты, мой милый!-- вскричалъ мастеръ морскихъ инструментовъ, быстро поворачиваясь.-- Наконецъ-то!
Въ комнату вбѣжалъ веселый, быстроглазый кудрявый мальчикъ, съ раскраснѣвшимся отъ быстрой ходьбы лицомъ.
-- Ну, дядюшка, что ты безъ меня подѣлывалъ? Готовъ ли обѣдъ? Мнѣ ужасно хочется ѣсть.
-- Что подѣлывалъ?-- добродушно сказалъ Соломонъ.-- Какъ будто мнѣ ужъ и нечего дѣлать безъ такого повѣсы, какъ ты? Обѣдъ уже съ полчаса готовъ, и я самъ тоже проголодался.
-- Такъ идемъ, дядюшка! Ну, маршъ впередъ, маршъ впередъ!
И кое-какъ протиснувшись въ маленькую каморку, рядомъ съ лавкой, дядя съ племянникомъ весело принялись уничтожать обѣдъ.
-- А кто это повѣсилъ на гвоздь мою серебряную кружку?-- спросилъ вдругъ мальчикъ, на минуту отрываясь отъ ѣды.
-- Я,-- отвѣчалъ дядя -- Сегодня она намъ не нужна, сегодня мы будемъ пить изъ стакановъ, Вальтеръ, какъ дѣловые люди. Не такъ ли? Вѣдь съ нынѣшняго утра мы вступили съ тобой на широкую дорогу жизни?
-- Хорошо, дядюшка! Я буду пить за твое здоровье изъ чего и сколько хочешь. Да здравствуетъ дядюшка Соль!
-- Ну же, разскажи мнѣ теперь про свои торговый домъ,-- сказалъ черезъ нѣсколько времени дядя.
-- О, дядюшка, про него не такъ-то много разскажешь!-- отвѣчалъ мальчикъ, усердно работая ножомъ и вилкой.-- Контора ужасно темна и угрюма; въ той комнатѣ, гдѣ я сижу, имѣется высокій каминъ, желѣзный денежный шкапъ, по стѣнамъ вывѣшено нѣсколько объявленій объ отплывающихъ корабляхъ, календарь, стулья, столы, чернильницы, книги, коробки и такая пропасть паутины въ одномъ изъ угловъ, какъ разъ надъ моей головой.
-- И больше ничего?
-- Ничего, кромѣ старой клѣтки,-- не знаю, какъ она туда попала,-- да еще корзинка съ углями.
-- Былъ сегодня въ конторѣ мистеръ Домби?
-- О, да! Онъ часто приходилъ и уходилъ.
-- Съ тобою, разумѣется, ничего не говорилъ!
-- Нѣтъ, говорилъ. Проходя мимо меня (какой суровый и жесткій человѣкъ!), онъ сказалъ: "А, ты сынъ мастера морскихъ инструментовъ, мистера Джольса?" -- Племянникъ, сэръ,-- говорю я.-- "Ну, да, любезный, я и говорю племянникъ". А, право, дядюшка, онъ назвалъ меня твоимъ сыномъ.
-- Ты ошибся, мой другъ,-- вотъ и все. Да, впрочемъ, бѣда небольшая.
-- Конечно, небольшая. Только непріятно, что онъ такъ гордъ и грубъ. Кажется, я не слишкомъ ему понравился!
-- Ты хочешь сказать,-- замѣтилъ старикъ,-- что онъ не слишкомъ тебѣ понравился?
-- Можетъ-быть и такъ, дядюшка!-- отвѣчалъ мальчикъ, улыбаясь.
Послѣ обѣда Соломонъ развеселился и отъ времени до времени привѣтливо взглядывалъ на племянника. Когда убрали со стола (кушанье было изъ сосѣдняго трактира), онъ спустился въ погребъ и велѣлъ мальчику свѣтить себѣ сверху. Скоро онъ вернулся оттуда со старой заплѣсневѣлой бутылкой, покрытой пылью и пескомъ.
-- Что ты дѣлаешь, дядюшка?-- вскричалъ мальчикъ.-- Вѣдь это твое завѣтное вино? Его всего двѣ бутылки, и ты ихъ такъ берегъ.
Но дядя Соль не слушалъ; онъ съ торжественною важностью вытащилъ пробку, налилъ два стакана и поставилъ бутылку на столъ вмѣстѣ съ пустымъ третьимъ стаканомъ.
-- Другую бутылку, Валли,-- сказалъ онъ,-- мы разопьемъ, когда ты сдѣлаешься счастливымъ, уважаемымъ человѣкомъ. О, если бъ Богъ услышалъ мою молитву! Благословляю тебя отъ всей души!..
Туманъ, постоянно стоявшій въ глазахъ старика, какъ будто спустился въ горло; его голосъ сдѣлался хриплымъ, и рука дрожала, когда онъ чокался съ племянникомъ, но скоро онъ пришелъ въ себя, и ясная, спокойная улыбка показалась на его лицѣ.
-- Любезный, дядюшка,-- отвѣчалъ растроганный мальчикъ, стараясь улыбнуться ему сквозь слезы,-- большое, большое тебѣ спасибо за все, что ты дѣлалъ и дѣлаешь для меня! Пью за твое здоровье. Да здравствуетъ Соломонъ Джильсъ! Да здравствуетъ онъ сто тысячъ разъ! Ура!
Дядюшка Соль улыбнулся племяннику, и они вновь чокнулись. Потомъ наступило молчаніе; дядя Соль смотрѣлъ на племянника и о чемъ то глубоко задумался: наконецъ онъ заговорилъ опять:
-- Ты видишь, Валли, я такъ сроднился со своимъ ремесломъ, такъ привыкъ къ нему, что не могу жить безъ этихъ занятій, а между тѣмъ дѣла идутъ дурно, очень дурно. Когда носили вотъ эти мундиры,-- онъ указалъ на деревяннаго офицера,-- такъ можно было еще заниматься дѣломъ и стоило! А теперь -- новыя выдумки, моды, богатыя лавки... Міръ движется впередъ, а я остался назади. Я положительно потерялъ голову. Не знаю, куда дѣвались мои покупатели да и самъ я, Богъ знаетъ, гдѣ.
Дядя Соль говорилъ медленно, съ разстановкой, казалось съ трудомъ подбирая слова, и лицо его было очень грустно.
-- Полно, дядюшка, не думай объ этомъ,-- попытался утѣшить его племянникъ.
-- Съ тѣхъ поръ, какъ ты пріѣхалъ имъ школы.-- а этому уже дней десять,-- только одинъ человѣкъ и заглянулъ въ лавку.
-- Нѣтъ, два, дядюшка Соль, право два! Развѣ ты не помнишь? Сперва приходилъ мужчина размѣнять червонецъ...
-- Ну, да, и больше никого...
-- Какъ, дядюшка? А развѣ ты забылъ женщину, помнишь, что заходила спросить, какъ пройти къ Милендской заставѣ?
-- Да, я про нее и забылъ; да, точно два.
-- Но они ничего не купили, да имъ ничего и не было нужно,-- сказалъ мальчикъ.
-- Ну, разумѣется, иначе они пошли бы въ другую лавку,-- увѣренно сказалъ Соломонъ.
-- Но все-таки приходили два, а ты говорилъ, что одинъ!
-- Эхъ, Вальтеръ! сказалъ старикъ, помолчавъ съ минуту.-- Вѣдь мы съ тобой не дикари на пустынномъ островѣ Робинзона Крузе! Ну, что толку, что одинъ размѣнялъ червонецъ, а другая справилась о дорогѣ? Будешь ли съ этого сытъ? Міръ двигается впередъ, какъ я уже тебѣ замѣтилъ, и мнѣ не подъ силу итти за нимъ! Все теперь не то, что прежде: и мастера не такіе, и дѣла не тѣ, и товары, и торговцы не тѣ, и самъ я устарѣвшій торговецъ, въ устарѣвшей лавкѣ... Куда и къ чему я пригоденъ? Инструменты мои вышли изъ моды... улица наша тоже не та... все рѣшительно не такъ, какъ прежде. Да, я отсталъ отъ времени и не въ состояніи его догнать.
Вальтеръ хотѣлъ что-то сказать, но дядя остановилъ его.
-- Вотъ почему, Валли, мнѣ хотѣлось бы поскорѣе пристроить тебя, сдѣлать изъ тебя дѣлового человѣка; я уже не дѣлецъ, а... такъ себѣ, только тѣнь дѣлового человѣка; умру и тѣни не будетъ... Самая торговля моя давно уже умерла, и такое плохое для тебя наслѣдство, какъ этотъ магазинъ, не принесъ бы тебѣ пользы. Во всякомъ случаѣ, поступивъ въ контору мистера Домби, ты выбралъ прекрасную дорогу. Будь дѣятеленъ, дитя мое, трудись... и Господь благословитъ тебя!
Тутъ слезы показались на глазахъ дяди Соля, и губы задрожали.
-- Постараюсь, дядюшка, оправдать твои надежды и не забуду твоихъ совѣтовъ,-- твердо сказалъ мальчикъ,
-- Вѣрю, вѣрю...-- отвѣчалъ дядя Соль и принялся за второй стаканъ вина.-- Ну, а что до морской службы, Валли,-- продолжалъ онъ съ запинкой,-- такъ объ этомъ хорошо мечтать, а на дѣлѣ это не годится, совсѣмъ не годится!
Старикъ зналъ хорошо, что мальчикъ съ дѣтства только и мечталъ, что о морской службѣ, и что только любовь къ старику дядѣ удерживала его въ Лондонѣ.
-- Разумѣется, глядя на всѣ эти снаряды, ты привыкъ мечтать о морѣ, но все это вздоръ, мой другъ, то-есть рѣшительно вздоръ!
Однакожъ старый Соломонъ, говоря о морѣ, и самъ оживился, потиралъ руки и съ тайнымъ удовольствіемъ смотрѣлъ на свои дорогіе инструменты. Старый Соль любилъ море, о, какъ онъ его любилъ! Онъ боялся только, что Вальтеръ уйдетъ въ море и оставитъ его одного на старости лѣтъ.
-- А сколько на морѣ опасностей, лишеній!-- продолжалъ онъ.-- Вотъ, напримѣръ, это вино; Богъ знаетъ, сколько разъ оно прогуливалось по морю вокругъ свѣта, видѣло ночи черныя, какъ смола, слышало свистъ вѣтра, ревъ бури...
-- Громъ, молнію, дождь, градъ!-- съ живостью подхватилъ мальчикъ.
-- Да, да... Вообрази, мой милый, какъ скрипятъ и трещатъ мачты, какъ свиститъ и завываетъ вѣтеръ сквозь реи и снасти...
-- Какъ матросы бѣгаютъ взапуски и суетятся, какъ спѣшатъ укрѣпить паруса,-- а корабль между тѣмъ летитъ какъ бѣшеный!-- кричалъ, сверкая глазами, мальчикъ.
-- Все, все видѣли бочки съ этимъ виномъ,-- продолжалъ Соломонъ.-- Когда корабль "Красавица Салли" пошелъ ко дну.
-- Помню, помню, ты говорилъ,-- она погибла въ Балтійскомъ морѣ въ темную ночь, въ самую полночь, 14-го февраля 1749 года!-- вскричалъ Вальтеръ, все болѣе и болѣе оживляясь.
-- Да, именно такъ; на кораблѣ было 600 бочекъ съ этимъ виномъ, и всѣ матросы, кромѣ нѣсколькихъ только человѣкъ, которые сѣли въ лодку, перепилась мертвецки пьяными, и, распѣвая, пошли ко дну при адскихъ крикахъ и проклятіяхъ. А помнишь, когда корабль "Полифемъ"...
-- Гдѣ капитаномъ былъ Джонъ Браунъ изъ Дептфорда?-- перебилъ его Вальтеръ.
-- Тотъ самый. Когда на кораблѣ, на другой день плаванія, показался огонь...
-- Да, да, на кораблѣ были два брата,-- прервалъ его съ живостью племянникъ.-- Въ единственной лодкѣ, биткомъ набитой людьми, было одно только мѣсто, и ни одинъ братъ не хотѣлъ занять этого мѣста, пока старшій не бросилъ туда младшаго насильно. Тогда этотъ мальчикъ, поднявшись на лодкѣ, закричалъ: "Милый Эдуардъ, подумай о своей невѣстѣ! Я еще мальчикъ, и никто не ждетъ меня дома. Ступай на мое мѣсто!-- и съ этими словами онъ бросился въ море!
Вальтеръ въ волненіи вскочилъ со стула; глаза его блестѣли, щеки сильно раскраснѣлись. Соломонъ Джильсъ вдругъ намѣтилъ это, и сердце его сжалось.
"А вѣдь рано или поздно, а мальчикъ уйдетъ въ море!" съ тоской подумалъ онъ а вдругъ смѣшался, сбился, закашлялся и, наконецъ, сказалъ, отвернувшись:
-- Поговоримъ теперь о другомъ, Вальтеръ.
Какъ разъ въ эту минуту въ лавку вошелъ гость. Это былъ высокій плотный мужчина въ синемъ плащѣ, съ густыми, черными нависшими бровями. Вмѣсто правой руки у него изъ рукава торчалъ желѣзный крюкъ, въ лѣвой рукѣ была толстая палка, шишковатая, какъ и его носъ. На шеѣ у него красовался огромный черный шелковый платокъ, а высокіе воротнички рубашки были такъ толсты и грубы, что скорѣе доходили на паруса. Ясно, что это былъ гость, для котораго дядя Соль поставилъ третій стаканъ, и онъ, повидимому, хорошо зналъ это. Повѣсивъ свой плащъ за дверью на гвоздь, онъ положилъ затѣмъ на столъ свою жесткую клеенчатую шляпу, отъ которой на лбу у него осталась красная полоса, точно отъ желѣзныхъ тисковъ,-- взялъ стулъ, придвинулъ его къ столу и сѣлъ прямо передъ стаканомъ. Гостя этого звали капитаномъ Куттлемъ.
Его лицо, суровое и загорѣлое, прояснилось, когда онъ здоровался съ дядей и племянникомъ, но онъ былъ не изъ разговорчивыхъ людей и говорилъ мало и кратко
-- Какъ поживаете?-- спросилъ онъ, садясь за столъ.
-- Ничего!-- отвѣчалъ дядя Соль, подвигая вино.
Гость приподнялъ бутылку и, пристально осмотрѣвъ ее, проговорилъ:
-- Та?
-- Та самая,-- отвѣчалъ торговецъ морскихъ инструментовъ.
Капитанъ налилъ себѣ стаканъ и на нѣсколько времени задумался, насвистывая какую-то пѣсню.
-- Вальтеръ!-- сказалъ онъ наконецъ, приглаживая крюкомъ свои рѣдкіе волосы и указывая правой рукой на Соломона.-- Чти дядю твоего и воспитателя твоего со страхомъ и трепетомъ, да благо ти будетъ и да долголѣтенъ будеши на земли. Отыщи это въ своей книгѣ и загни листокъ. Да благословитъ тебя Богъ!
Капитанъ Куттль былъ такъ доволенъ своей рѣчью, что повторилъ ее нѣсколько разъ съ видимымъ удовольствіемъ.
Потомъ онъ замолчалъ и снова долго сидѣлъ неподвижно, не говоря ни слова. Наконецъ Соломонъ, который въ это время успѣлъ зажечь лампы въ магазинѣ, потому что стало уже темно, сказалъ:
-- Послушай-ка, Недъ, выпей еще; надо же прикончить бутылку.
-- Идетъ!-- отвѣчалъ капитанъ, наливая себѣ стаканъ.-- А что же твой племянникъ?
-- Выпьетъ и онъ. Выпьемте всѣ на благосостояніе торговаго дома Вальтера, за будущую его контору. Кто знаетъ! вѣдь бѣднякъ Ричардсъ Виттингтонъ разбогатѣлъ же и женился на дочери своего хозяина!
-- Прими-ка это къ свѣдѣнію, Валли!-- сказалъ капитанъ, улыбаясь и подмигивая мальчику.
-- Хоть у мистера Домби и нѣтъ дочери...-- началъ Соломонъ.
-- Есть, дядюшка, есть!-- закричалъ мальчикъ, разсмѣявшись,
-- Развѣ есть?
-- Да, да, я это навѣрно знаю! Я слышалъ объ этомъ въ конторѣ. Говорятъ,-- продолжалъ онъ, понизивъ голосъ,-- что отецъ не любитъ своей дочери; у него только и на умѣ, какъ бы поскорѣе дождаться, когда сынъ его приметъ личное участіе въ дѣлахъ торговаго дома, хотя сынъ этотъ теперь еще грудной младенецъ,-- вотъ, что говорятъ; впрочемъ, я не знаю...
-- Э, да молодецъ уже все провѣдалъ о дочери своего хозяина!-- сказалъ Соломонъ, добродушно посмѣиваясь.
-- Не я, дядюшка, не я!-- отвѣчалъ мальчикъ, смѣясь и краснѣя.-- Что жъ дѣлать, когда я слышалъ это!
-- Боюсь, Недъ, какъ бы Домби-сынъ не помѣшалъ намъ,-- продолжалъ подшучивать старикъ.
-- Очень можетъ статься!-- подхватилъ эту шутку капитанъ.
-- Ну, а все таки мы выпьемъ за его здоровье,-- продолжалъ Соль.-- Да здравствуютъ Домби и сынъ!
-- Прекрасно, дядюшка! только нужно еще кое-что прибавить!-- кричалъ, хохоча, мальчикъ -- да здравствуютъ Домби и сынъ... и дочь!