Послѣ ухода кормилицы маленькій Павелъ ни съ того ни съ сего вдругъ началъ чахнуть и хирѣть. Какихъ-какихъ только дѣтскихъ болѣзней не пришлось перенести этому маленькому, слабенькому человѣчку! Не успѣвалъ онъ оправиться отъ одной болѣзни, какъ на смѣну ей приходила уже другая. Вообще это былъ самый несчастный ребенокъ въ свѣтѣ, какъ сказала о немъ его новая нянька, мистрисъ У и кемъ, унылая женщина, вѣчно вздыхающая, съ глазами, постоянно обращенными къ небу.
Наконецъ Павлу минуло пять лѣтъ. Онъ былъ довольно красивый мальчикъ, но его блѣдное худенькое личико было всегда такъ грустно и задумчиво, что, глядя на него, мистрисъ Уикемъ только вздыхала и грустно покачивала головой,
Правда, по временамъ угрюмость его проходила, и онъ рѣзвился какъ другія дѣти, но зато, когда иной разъ онъ задумчиво сидѣлъ въ своемъ высокомъ креслѣ и молчалъ, онъ скорѣе былъ похожъ тогда на столѣтняго старика, которому жизнь стала уже не подъ силу, чѣмъ на пятилѣтняго ребенка.
Случалось, что ребенокъ развеселится съ Флоренсой или заиграется въ лошадки съ миссъ Токсъ, и вдругъ въ срединѣ игры бросаетъ игрушки, умолкаетъ и уходитъ, жалуясь на усталость.
Но чаще всего эта тоска находила на него по вечерамъ, когда онъ сидѣлъ съ отцомъ въ отцовской комнатѣ у камина. Тогда онъ просиживалъ по цѣлымъ часамъ, не говоря ни слова, не отрывая глазъ отъ огня, и по лицу ребенка было видно, что онъ много и долго о чемъ-то думалъ.
Одинъ разъ Павелъ такъ долго сидѣлъ молча въ своемъ маленькомъ высокомъ креслѣ, что отецъ подумалъ, что малютка задремалъ, но, заглянувъ ему въ глаза, онъ съ удивленіемъ замѣтилъ, что они широко раскрыты, и мальчикъ, не двигаясь, словно застылъ, не сводя глазъ съ огня.
Увидѣвъ отца, мальчикъ точно проснулся, поднялъ на него свои большіе свѣтлые глаза и спросилъ:
-- Папа, что такое деньги?
Этотъ вопросъ такъ озадачилъ мистера Домби, что онъ въ первую минуту не нашелся, что отвѣтить, и растерянно переспросилъ:
-- Что такой деньги, Павелъ, деньги?
-- Да,-- сказалъ ребенокъ, переводя опять глаза на огонь,-- скажи ты мнѣ, что такое деньги?
-- Деньги, это золотыя, серебряныя, мѣдныя монеты... Ну, узналъ теперь, что это такое?
-- Ну, да, да, я знаю!-- отвѣтилъ Павелъ.-- Но я не объ этомъ думаю, папа. Я хочу знать, что деньги могутъ сдѣлать.
Мистеръ Домби съ изумленіемъ глядѣлъ на страннаго ребенка, а Павелъ, крѣпко сложивъ на груди свои худенькія ручонки, посматривалъ то на отца, то на огонь.
-- Со временемъ ты это хорошо узнаешь,-- сказалъ, наконецъ, мистеръ Домби, поглаживая сына по головкѣ.-- Деньги, мой милый, дѣлаютъ всякія дѣла, и, взявъ маленькую ручку Павла, онъ началъ слегка хлопать ею по своей рукѣ, но ребенокъ нетерпѣливо вырвалъ свою ручонку изъ рукъ отца и долго сидѣлъ молча, глядя въ огонь. Наконецъ онъ повторилъ:
-- Деньги, говоришь ты, дѣлаютъ всякія дѣла?.. Всякія,-- вѣдь это значитъ, что деньги дѣлаютъ все... Вѣдь такъ, папа?
-- Да, деньги могутъ сдѣлать все, мой милый.
-- Такъ почему же деньги не спасли мою маму?-- съ живостью вскричалъ мальчикъ.-- Вѣдь это жестоко!
-- Жестоко? Но тутъ деньги не виноваты,-- сказалъ мистеръ Домби, собираясь съ мыслями.-- Нѣтъ, хорошая вещь не можетъ быть жестокою.
-- Удивительно, однакоже, почему онѣ не спасли мою маму?-- повторилъ опять мальчикъ.
Онъ теперь уже не спрашивалъ отца. Кто знаетъ, быть-можетъ, по лицу отца онъ замѣтилъ, что ему непріятенъ этотъ разговоръ! Теперь онъ просто думалъ вслухъ, словно повѣрялъ огню свою думу.
Мистеръ Домби былъ очень взволнованъ; хотя въ первый разъ сынъ заговорилъ съ нимъ о матери, но по всему было видно, что мальчикъ много думалъ о ней, и это было ему непріятно. Мало-по-малу онъ оправился отъ непріятнаго чувства, охватившаго его душу, и началъ говорить сыну. Онъ долго и много говорилъ ему о деньгахъ, потому что ему хотѣлось внушить мальчику уваженіе къ деньгамъ, къ богатству и къ торговымъ дѣламъ, черезъ которыя скопляются большіе капиталы.
-- Деньги,-- говорилъ мистеръ Домби,-- доставляютъ намъ почетъ и уваженіе, за деньги мы можемъ имѣть много хорошихъ вещей; наконецъ, деньги могутъ все-таки на время удалить и самую смерть: когда мать твоя была больна, за деньги она могла лѣчиться у лучшаго доктора въ Англіи. Словомъ, деньги дѣлаютъ все, что можно сдѣлать.
Ребенокъ молча слушалъ его, не отрывая главъ отъ огня, не отнимая отъ груди худыхъ ручонокъ; когда отецъ кончилъ, онъ нѣсколько минутъ еще молчалъ, потомъ вдругъ поднялъ глаза за отца и сказалъ:
-- А вѣдь вотъ, папа, деньги не могутъ сдѣлать меня здоровымъ и сильнымъ?
-- Какъ, да развѣ ты не здоровъ и не силенъ?-- съ удивленіемъ спросилъ отецъ.
Какъ много грусти и добродушнаго лукавства виднѣлось на старческомъ личикѣ ребенка, когда онъ поднялъ свои печальные глаза на отца!
-- Ты здоровъ и силенъ, какъ всѣ дѣти твоихъ лѣтъ,-- сказалъ мистеръ Домби.
-- Нѣтъ, папа,-- и мальчикъ грустно покачалъ головой,-- Флоренса, правда, старше меня, но, когда она была такая же маленькая, какъ я, мнѣ кажется, она могла играть сколько хотѣла, и никогда не уставала. А если бъ ты зналъ, какъ я иногда устаю,-- охъ, какъ устаю! Право, точно все тѣло болятъ у меня. Няня говоритъ, что это кости болятъ,-- и такъ онѣ болятъ, что ужъ я и не знаю, просто, что мнѣ дѣлать.
И маленькій Павелъ, грѣя руки, согнулся надъ каминной рѣшеткой и вновь устремилъ глаза на огонь.
-- Это, видно, бываетъ съ тобой по вечерамъ,-- сказалъ мистеръ Домби, ближе подвигаясь къ сыну и тихонько поглаживая его по спинѣ: -- дѣти всегда устаютъ къ вечеру и спятъ потомъ очень крѣпко.
-- О, нѣтъ, папа! это бываетъ со мною и днемъ, когда я лежу у Флоренсы на колѣняхъ, и она поетъ мнѣ пѣсни. Ночью же мнѣ снятся такія удивительныя вещи! Право, самыя удивительныя!
И ребенокъ снова устремилъ свои глаза на огонь и глубоко задумался, точно размышляя о тѣхъ удивительныхъ снахъ, которые ему снились но ночамъ.
На этотъ разъ мистеръ Домби былъ слишкомъ встревоженъ и просто не зналъ, что и сказать. Онъ еще ближе придвинулся къ сыну и долго смотрѣлъ на него. Потомъ онъ попробовалъ было отвести отъ огня голову ребенка, но ребенокъ тотчасъ же повернулъ свое личико снова къ камину и продолжалъ всматриваться въ огонь, пока нянька не пришла звать его спать.
-- Почему же Флоренса не пришла за мной?-- спросилъ мальчикъ.
-- Развѣ вы не хотите итти съ своей бѣдной няней?-- спросила мистрисъ Уикемъ, съ притворной печалью закатывая къ потолку глаза и испустивъ глубокій вздохъ. (Она всегда притворялась).
-- Не хочу,-- отвѣчалъ Павелъ,
Черезъ минуту въ комнату вошла Флоренса. Павелъ, увидѣвъ сестру, тотчасъ же оживился, бойко соскочилъ съ кресла и распрощался съ отцомъ. Лицо его повеселѣло, помолодѣло и стало такимъ ребяческимъ, что мистеръ Домби не могъ надивиться этой перемѣнѣ.
Когда дѣти вышли изъ комнаты, ему вдругъ послышался нѣжный голосъ, напѣвавшій какую-то тихую пѣсню. "Я лежу у Флоренсы на колѣняхъ, и она поетъ мнѣ пѣсни..." вспомнились мистеру Домби слова сына. Онъ медленно подошелъ къ двери и сталъ смотрѣть на дѣтей: Флоренса съ усиліемъ взбиралась по ступенямъ огромной лѣстницы, держа въ объятіяхъ маленькаго брата, который, положивъ голову на плечо сестры, обвился руками вокругъ ея шеи. И пока они всходили, Флоренса все пѣла, а Павелъ подтягивалъ ей. Мистеръ Домби безмолвно смотрѣлъ на нихъ съ изумленіемъ.
Дѣти взобрались уже на лѣстницу и вошли въ комнаты и скрылись изъ виду, а мистеръ Домби все еще стоялъ у дверей, съ глазами, поднятыми къ верху, и тогда только, когда блѣдный свѣтъ луны началъ пробиваться въ тусклое окно, онъ задумчиво вернулся на свое мѣсто.
Разговоръ съ сыномъ не выходилъ у него изъ головы: до сихъ поръ никто не говорилъ ему о слабости Павла, и онъ въ первый разъ замѣтилъ, до чего мальчикъ худъ и печаленъ, "Точно все тѣло болитъ у меня. Охъ, какъ я устаю!" -- вспоминались ему слова сына.
На другой день мистеръ Домби долго совѣтовался съ мистрисъ Чикъ и съ домашнимъ докторомъ, мистеромъ Пилькинсомъ. Докторъ посовѣтовалъ отправить мальчика куда-нибудь къ морю.
-- Морской воздухъ навѣрно подкрѣпитъ ребенка, и онъ вернется къ намъ молодцомъ!-- сказалъ онъ.
Мистрисъ Чикъ совѣтовала отдать его къ мистрисъ Пипчинъ.
-- Это очень почтенная женщина,-- говорила она.-- Она живетъ въ Брайтонѣ {Брайтонъ -- городъ, расположенный на морскомъ берегу, въ нѣсколькихъ часахъ ѣзды огъ Лондона.} и беретъ къ себѣ на воспитаніе маленькихъ дѣтей; ея заведеніе славится, и многія знатныя семейства отдаютъ къ ней дѣтей.
Миссъ Токсъ тоже очень расхваливала мистрисъ Пипчинъ и говорила, что Павлу будетъ тамъ очень хорошо. Кончалось тѣмъ, что мистеръ Домби согласился на ихъ предложеніе; особенно его соблазняло то, что сынъ его будетъ воспитываться съ дѣтьми знатныхъ вельможъ.
-- Кто же поѣдетъ съ Павломъ?-- спросилъ онъ мистрисъ Чикъ.
-- Мнѣ кажется, братецъ,-- отвѣчала сестра,-- его теперь никуда нельзя послать безъ Флоренсы. Онъ сильно привязался къ ней и будетъ безъ нея очень скучать; у дѣтей всегда свои прихоти, мой милый.
Мистеръ Домби, не поднимая глазъ на сестру, отошелъ къ шкапу и взялъ наугадъ какую-то книгу.
-- А... еще кто поѣдетъ, кромѣ Флоренсы?-- спросилъ онъ сестру, не поднимая глазъ и небрежно перебирая листы книги.
-- Еще нянька Уикемъ, разумѣется. Больше никого не нужно. Павелъ будетъ въ такихъ рукахъ, что нечего особенно заботиться объ этомъ. Впрочемъ, тебѣ не худо будетъ самому разъ въ недѣлю навѣдываться въ Брайтонъ.
-- Да, разумѣется,-- сухо сказалъ мистеръ Домби.
Ему такъ хотѣлось, чтобы сестра сказала: "Павелъ будетъ скучать безъ тебя, и ты долженъ ѣхать съ нимъ". Нѣтъ, Флоренса, одна Флоренса нужна ему, безъ нея онъ жить не можетъ, а отецъ не нуженъ,-- безъ него ребенокъ обойдется.
И цѣлый часъ послѣ того мистеръ Домби смотрѣлъ все на ту же страницу раскрытой передъ нимъ книги, не говоря больше уже ни слова.
Мистрисъ Пипчинъ, которую такъ расхваливали мистрисъ Чикъ и ея подруга, была очень невзрачная и уже совсѣмъ пожилая дама, худая какъ скелетъ, съ перегнутой спиной, съ рябымъ лицомъ и съ тусклыми сѣрыми глазами. Одѣта она всегда была въ черное и имѣла такой страшный и печальный видъ, что стоило ей только войти въ комнату, и всѣмъ становилось скучно, и даже въ комнатѣ дѣлалось какъ будто темнѣе.
Мистрисъ Чикъ говорила правду, что мистрисъ Пипчинъ славилась своимъ умѣньемъ воспитывать дѣтей, но никто не зналъ, что воспитаніе ея состояло въ томъ, что она всегда давала дѣтямъ то, чего они терпѣть не могли, и не давала того, что они любили. Дѣти терпѣть не могли свою мучительницу и боялись ее какъ огня. Какой бы живой и рѣзвый ни былъ ребенокъ, стоило ему пожить мѣсяцъ въ домѣ мистрисъ Пипчинъ,-- и онъ дѣлался тише воды, ниже травы, и родители не могли надивиться, какъ умѣетъ мистрисъ Пипчинъ обходиться съ дѣтьми.
Домъ мистрисъ Пипчинъ стоялъ недалеко отъ морского берега, на кремнистомъ и безплодномъ участкѣ земли, на которомъ далеко кругомъ не росло ни одного растенія, кромѣ кропивы. Домъ былъ большой, но прескверно построенный; лѣтомъ дѣти умирали въ немъ отъ жары, зимой чуть не задыхались,-- такъ мало было въ комнатѣ воздуха, потому что окна никогда не отворялись.
Черезъ три дня послѣ разговора съ мистрисъ Чикъ, мистеръ Домби привезъ дѣтей въ Брайтонъ и отдалъ ихъ къ мистрисъ Пипчинъ. И вотъ они стояли рядомъ передъ страшной старухой, которая, прислонившись къ камину, осматривала ихъ съ ногъ до головы.
-- Вотъ мы и познакомилась, мой милый,-- сказала она Павлу.-- Надѣюсь, ты будешь любить меня?
-- Ну, нѣтъ, наврядъ ли! Я думаю, что я никогда васъ не полюблю,-- отвѣчалъ Павелъ.-- Мнѣ надо уѣхать отсюда; это не мой домъ.
-- Конечно, не твой,-- возразила мистрисъ Пипчинъ: -- здѣсь я живу.
-- Прегадкій домъ!
-- А есть мѣстечко похуже,-- сказала на это мистрисъ Пипчинъ.-- Такое мѣстечко, куда запираютъ злыхъ дѣтей.
У мистрисъ Пипчинъ, разумѣется, было такое мѣстечко: небольшая угрюмая комната, которая носила страшное названіе "острога"; теперь тамъ томилась одна изъ ея ученицъ, несчастная маленькая миссъ Панкей. Ее посадили туда за то, что она посмѣла три раза фыркнуть при гостяхъ.
-- А онъ былъ когда-нибудь въ этомъ мѣстечкѣ?-- спросилъ Павелъ, указывая на Битерстона, другого ученика мистрисъ Пипчинъ. (Надо сказать, что у мистрисъ Пипчинъ, кромѣ маленькихъ Домби, только и было два ученика: Битерстонъ и маленькая Панкей, а знатныхъ дѣтей у нея никогда и не воспитывалось,-- все это наврала мистеру Домби его сестра, мистрисъ Чикъ, у которой были разныя шашни съ мистрисъ Пипчинъ).
На вопросъ Павла мистрисъ Пипчинъ кивнула головой, то-есть что Битерстонъ былъ въ этомъ мѣстечкѣ, и всѣ смолкли. Павелъ принялся съ любопытствомъ разсматривать этого мальчика, вынесшаго такія страшныя испытанія.
Въ часъ подали обѣдъ; къ этому времени явилась и ученица, миссъ Панкей, кроткая маленькая дѣвочка съ голубыми заплаканными глазами, и мистрисъ Пипчинъ долго читала ей всякія наставленія. Потомъ сѣли за столъ. Дѣтямъ подали какой-то жиденькій супъ, но зато племянница мистрисъ Пипчинъ Беринтія получила кусокъ холоднаго поросенка, а сама мистрисъ Пипчинъ съ большимъ удовольствіемъ кушала бараньи котлеты, которыя были только для нея поданы: она говорила, что по слабости здоровья должна всегда кушать горячія блюда. Послѣ обѣда дѣти прочитали молитву, и мистрисъ Пипчинъ легла отдохнуть, а дѣти съ Беринтіей, или Берри, какъ они ее называли, отправились играть въ "острогъ",-- такъ называлась пустая угрюмая комната; итти гулять на морской берегъ было нельзя, потому что шелъ дождь. Беринтія постоянно жила у своей тетушки и много помогала ей. Это была высокая, тощая, некрасивая дѣвушка среднихъ лѣтъ, съ грубымъ лицомъ и угрями на несу, но она была добрая, безотвѣтная, и дѣти любили оставаться съ ней. Разсказывали, что у миссъ Беринтіи былъ когда-то женихъ, молодой мясникъ, жившій почти по сосѣдству, но мистрисъ Пипчинъ просто разбранила его и выгнала, когда онъ пришелъ свататься, и миссъ Беринтія осталась попрежнему у тетушки, кротко переносила ея сварливый характеръ и работала съ утра до ночи.
Комната, носившая страшное названіе "острога", выходила своимъ одинокимъ окномъ на высокую стѣну и поэтому была темна и имѣла очень невеселый видъ; но теперь въ этой комнатѣ было очень весело. Добрая Берри затѣяла игры и сама играла и возилась съ дѣтьми, пока мистрисъ Пничинъ не постучала сердито въ стѣну,-- дѣти мѣшали ей спать; тогда дѣти умолкли, и Берри принялась шопотомъ разсказывать имъ разныя сказки вплоть до самыхъ сумерекъ.
За чаемъ дѣти получили молоко и хлѣбъ, а мистрисъ Пипчинъ пила горячій крѣпкій чай и кушала съ большой охотой поджаренный на маслѣ бѣлый хлѣбецъ.
Однакожъ ни горячія котлеты ни горячій чай съ горячимъ хлѣбомъ не разогрѣли холодную мистрисъ Пипчинъ, и она была все также черства, брюзглива и неподвижна.
Наконецъ въ урочный часъ дѣти прочли молитву и легли спать. Маленькая Панкей боялась спать въ темнотѣ, поэтому мистрисъ Пиичинъ каждый вечеръ сама гоняла ее наверхъ въ отдѣльный чуланчикъ, гдѣ бѣдная малютка долго всхлипывала, заглушая плачъ въ подушкѣ.
Въ половинѣ десятаго мистрисъ Пипчинъ вынула изъ печки горячій сладенькій пирожокъ,-- она никакъ не могла уснуть, не поѣвши сладенькаго,-- и все въ домѣ скоро заснуло крѣпкимъ сномъ.
-----
По утрамъ дѣти учились, и затѣмъ Павелъ и Флоренса ходили гулять на морской берегъ вмѣстѣ со своей нянькой Уикемъ, которая все время не переставала вздыхать и болѣе, чѣмъ когда-либо, жаловалась на свою несчастную судьбу.
Въ субботу вечеромъ пріѣзжалъ мистеръ Домби, и Флоренса съ Павломъ должны были отправляться къ нему въ гостиницу пить чай. Они оставались у него все воскресенье и обыкновенно выѣзжали вмѣстѣ съ отцомъ послѣ обѣда гулять. Маленькая миссъ Панкей тоже уѣзжала по праздникамъ къ теткѣ и возвращалась всегда въ самой глубокой печали, съ заплаканными глазами,-- такъ тошно ей было возвращаться сюда,-- а другой воспитанникъ, Битерстонъ, всѣ родные котораго жили далеко-далеко въ Индіи, долженъ былъ оставаться одинъ на съѣденіе мистрисъ Пипчинъ, и она такъ ужъ досадила бѣдному мальчику, что онъ не шутя задумалъ убѣжать къ роднымъ въ далекую Индію и разъ какъ-то въ субботу озадачилъ Флоренсу вопросомъ, не можетъ ли она указать ему дорогу въ Индію.
По вечерамъ Павелъ любилъ сидѣть у камина въ своемъ высокомъ креслѣ, которое привезли сюда, и по цѣлымъ часамъ иногда онъ разсматривалъ лицо почтенной мистрисъ Пипчинъ. Онъ не любилъ и не боялся ея, но ея лицо и весь ея видъ казалась ему необыкновенно странными и любопытными. И вотъ онъ сидѣлъ и смотрѣлъ на нее по цѣлымъ вечерамъ, грѣлъ руки и опять поднималъ на нее глаза, смотрѣлъ такъ долго, что иной разъ даже мистрисъ Пипчинъ смущалась и не знала, куда дѣвать глаза.
Одинъ разъ, когда они осталась одни, мистрисъ Пипчинъ спросила вдругъ Павла, о чемъ онъ думаетъ.
-- О васъ,-- отвѣчалъ мальчикъ, нисколько не смутившись.
-- Что же ты думаешь обо мнѣ, мой милый?
-- Я думаю, что вы, должно быть, ужъ очень стары,-- сказалъ Павелъ.-- Сколько вамъ лѣтъ?
-- Объ этомъ ты не долженъ никогда спрашивать!-- сердито отвѣчала почтенная дама, озадаченная этимъ вопросомъ, потому что любила помолодиться.
-- Почему я не долженъ объ этомъ спрашивать?-- спросилъ Павелъ.
-- Потому что это неучтиво,-- досадливо замѣтила мистрисъ Пиичинъ.
-- Неучтиво?
-- Да, неучтиво.
-- А вотъ Уикемъ говоритъ, что неучтиво ѣсть горячія котлеты и поджаренный хлѣбъ, когда другіе ѣдятъ сухія булки,-- отвѣчалъ простодушно ребенокъ.
-- Твоя Уикемъ,-- возразила мистрисъ Пипчинъ, побагровѣвъ отъ злости,-- злая, безстыдная, наглая бестія! Ахъ, она негодница!
-- Что такое бестія и негодница?-- не унимался Павелъ: онъ никогда не слыхивалъ, чтобы такъ ругались.
-- Много будешь знать, скоро состарѣешься, мой милый,-- отвѣчала мистрисъ Пппчинъ.-- Помнишь, я читала вамъ о несчастномъ мальчикѣ, котораго до смерти забодалъ бѣшеный быкъ за то, что тотъ все дѣлалъ вопросы?
-- Какъ же бѣшеный быкъ,-- сказалъ Павелъ, недоумѣвая,-- могъ узнать, что мальчикъ дѣлаетъ вопросы? Никто не посмѣеетъ подходить къ бѣшеному быку и дѣлать ему вопросы.
-- Такъ ты не вѣришь этой исторіи? изумленіемъ спрашивала мистрисъ Пипчинъ.
-- Не вѣрю,-- сказалъ Павелъ рѣшительно.
Мистрисъ Пипчинъ не знала, что ужъ тутъ и сказать.
-- Ну, а если бъ быкъ этотъ былъ не бѣшеный, и тогда бы ты не повѣрилъ?-- вдругъ нашлась она.
Павелъ не нашелся сразу, что отвѣтить на это, и задумался, а мистрисъ Пипчинъ поспѣшила уйти изъ комнаты.
Странное дѣло! Будь на мѣстѣ Павла кто-нибудь другой изъ ея учениковъ,-- Битерстонъ, напримѣръ,-- мистрисъ Пипчипъ при первомъ же его словѣ нащелкала бы его по головѣ и отправила бы въ "острогъ", а этого маленькаго человѣчка она терпѣливо выслушивала и спорила съ нимъ какъ съ равнымъ. Дѣло въ томъ, что что-то привлекало ее къ этому маленькому, слабому ребенку; ея черствое сердце, никогда никого не любившее, какъ будто смягчалось при видѣ его, и она какъ будто даже любила оставаться съ нимъ, и они часто сидѣли вмѣстѣ у каминнаго огня; маленькій Павелъ садился въ свое высокое кресло между каминомъ и мистрисъ Пипчинъ; иногда они молчали по цѣлымъ часамъ, и Павелъ взглядывалъ тогда въ ея лицо съ такимъ любопытствомъ, словно хотѣлъ навѣкъ запомнить каждую ея черту, всматривался такъ долго ей въ глаза, что мистрисъ Пипчинъ закрывала глаза и притворялась, что она спитъ. Иногда черный котъ приходилъ грѣться ложился и свирѣпо моргалъ глазами на огонь.
При красноватомъ свѣтѣ камина они очень походили тогда на картинку изъ волшебной сказки. Мистрисъ Пипчинъ очень напоминала злую старую вѣдьму, а Павелъ и черный котъ -- ея вѣрныхъ служителей.
Здоровье Павла немного поправилось, но все же онъ былъ очень слабъ, и прогулка по морскому берегу очень его утомляла; тогда ему устроили маленькую телѣжку, въ которой онъ очень спокойно могъ лежать или сидѣть съ азбукой и съ игрушками въ рукахъ. Наняли было толстаго, краснощекаго парня, чтобы возить его но берегу, но Павелъ не захотѣлъ его, а выбралъ для этого его дѣдушку, дряхлаго, со сморщеннымъ лицомъ старика, въ истасканномъ клеенчатомъ пальто, отъ котораго несло запахомъ соли и морской травы.
Съ этимъ старымъ возницей, съ Флоренсой подлѣ телѣжки и съ плаксивой мистрисъ Уикемъ, которая должна была итти позади телѣжки, Павелъ каждый день выѣзжалъ на морской берегъ и сидѣлъ и лежалъ тамъ по цѣлымъ часамъ.
Иногда здоровыя, веселыя дѣти, которыя бѣгали и играли на берегу, подбѣгали къ нему, спрашивали его о здоровьи, но Павлу непріятно было это участіе,-- ему тяжело было сознавать свою слабость, и онъ отказывался отъ дѣтскихъ услугъ и гналъ дѣтей отъ себя.
-- Отойдите отъ меня, пожалуйста,-- говорилъ онъ обыкновенно: -- ступайте лучше играть.
И, когда дѣти отбѣгали, онъ оборачивался къ Флоренсѣ и говорилъ:
-- Намъ не нужно другихъ, не правда ли, Флой? Поцѣлуй меня, Флой.
Онъ не любилъ, чтобы мистрисъ Уикемъ была въ такія минуты подлѣ него, и очень былъ радъ, когда она уходила потолковать съ кумушками. Онъ любилъ оставаться совсѣмъ одинъ, вдали отъ всѣхъ гуляющихъ на берегу, и когда подлѣ него сидѣла Флоренса и читала или разсказывала что-нибудь ему, а морской вѣтеръ между тѣмъ дулъ ему въ лицо, и вода подступала къ колесамъ его телѣжки, ему ничего болѣе не нужно было.
-- Флой,-- сказалъ Павелъ однажды,-- гдѣ эта страна... Индія, что ли... гдѣ живутъ родные Битерстона?
-- Ахъ, это очень далеко отсюда, очень далеко!-- отвѣчала Флоренса, отрывая глаза отъ работы.
-- Туда, пожалуй, пришлось бы ѣхать нѣсколько недѣль?-- спросилъ Павелъ.
-- Да, милый, надо много недѣль ѣхать туда, ѣхать и днемъ и ночью.
-- Если бъ ты, Флой, была въ Индіи,-- сказалъ Павелъ, помолчавъ съ минуту,-- то знаешь ли, что бы я сдѣлалъ? Что сдѣлала мама... я все забываю... какъ это называется...
-- Любила меня?-- отвѣчала Флоренса.
-- Не то, не то! Развѣ я не люблю тебя, Флой? Она сдѣлала совсѣмъ другое... она умерла! Да... если бъ ты была въ Индіи, Флой, я бы умеръ безъ тебя.
Флоренса поспѣшно бросила работу, опустила голову на подушку и стала ласкать его.
-- И я бы умерла,-- сказала она,-- если бъ тебя разлучили со мной. Но зачѣмъ объ этомъ думать? Кажется, теперь тебѣ лучше?
-- О, мнѣ теперь хорошо, очень хорошо!-- отвѣчалъ Павелъ.-- Но я не объ этомъ думаю... у меня все не выходитъ изъ головы, что я умеръ бы отъ тоски, если бъ тебя не было со мной.
Въ другой разъ на томъ же самомъ мѣстѣ морского прибрежья онъ заснулъ и спалъ спокойно долгое время, но вдругъ, внезапно проснувшись, онъ сталъ прислушиваться, потомъ сѣлъ въ своей колясочкѣ, все продолжая къ чему-то прислушиваться.
Флоренса спросила, что ему почудилось.
-- Я хочу знать,-- отвѣчалъ онъ, не отрывая глазъ отъ моря,-- что оно говоритъ? Скажи мнѣ, Флоренса, что говоритъ море?
Флоренса отвѣчала, что это только шумятъ волны и больше ничего.
-- Да, да,-- сказалъ онъ,-- волны шумятъ; но я знаю, что онѣ всегда говорятъ... Морскія волны всегда что-то такое говорятъ, все то же самое!.. А что тамъ такое за волнами?
Флоренса отвѣчала, что тамъ далеко-далеко есть морской берегъ.
-- Я знаю. Нѣтъ, а тамъ, дальше, дальше?
Онъ часто задавалъ такіе вопросы. Случалось, среди веселаго разговора, онъ вдругъ обрывалъ рѣчь и начиналъ прислушиваться къ шуму волнъ, точно пытаясь понять, что именно говорили волны, и долго слушалъ и долго смотрѣлъ въ синюю даль.