Черезъ нѣсколько минутъ, показавшихся ужасно длинными для маленькаго Домби, вошелъ докторъ Блимберъ съ семьей. Онъ снялъ со стола своего новаго ученика и передалъ его Корнеліи.
-- Корнелія,-- сказалъ онъ ей,-- сдаю тебѣ Домби; ты должна будешь заниматься съ нимъ.
-- Сколько тебѣ лѣтъ, Домби?-- спросила Корнелія, устремляя на ребенка свои большія очки.
Павелъ потупилъ глаза.
-- Шесть лѣтъ,-- отвѣчалъ онъ, не переставая удивляться, отчего волосы у этой барышни не такъ длинны, какъ у Флоренсы, и почему она похожа на мальчика.
-- Посмотримъ, много ли ты знаешь,-- сказала Корнелія.
-- Я былъ слабымъ ребенкомъ. Мнѣ нельзя было и думать объ ученьи, когда старикъ Глуббъ вывозилъ меня каждый день на морской берегъ. Ужъ вы позвольте Глуббу навѣщать меня здѣсь!
-- Какое ужасное имя Глуббъ!-- сказала мистрисъ Блимберъ. Что это за чудовище, мой милый?
-- Это такое же чтдовище, какъ и вы.-- сказалъ Павелъ.
-- Какъ?!-- вскричалъ докторъ ужаснымъ голосомъ.-- Что? Что-о-о ты сказалъ? А?
Дрожь пробѣжала по тѣлу маленькаго Павла, но онъ все-таки продолжалъ:
-- Глуббъ очень почтенный старикъ. Онъ возилъ мою телѣжку, гдѣ я могъ лежать и спать, какъ и когда мнѣ угодно. Онъ знаетъ все о глубокомъ морѣ и о рыбахъ, которыя живутъ тамъ, а о большихъ чудовищахъ, которыя выходятъ оттуда и грѣются на скалахъ подъ зноемъ солнечныхъ лучей и которыя сейчасъ же бросаются въ море, когда ихъ испугаютъ. При этомъ, говоритъ Глуббъ, они издаютъ такой шумъ, что ихъ можно слышать за много-много верстъ. Есть еще чудовища,-- не знаю, какъ ихъ зовутъ, они еще такія длинныя-длинныя, Флоренса все это знаетъ,-- только есть такія чудовища, которыя притворяются несчастными и плачутъ какъ маленькія дѣти, а когда кто-нибудь подойдетъ къ нимъ изъ жалости, они разѣваютъ свои огромныя челюсти и нападаютъ. Тутъ одно средство спастись,-- продолжалъ маменькій Павелъ, увлекаясь своимъ разсказомъ и смѣло обращаясь къ доктору Блимберу: -- надо немножко отбѣжать и потомъ вдругъ поворотить назадъ; имъ нельзя такъ скоро поворотиться, потому что они ужасно длинны. Тутъ ихъ легко побѣдить, говоритъ Глуббъ. Вообще онъ много, очень много знаетъ о морѣ, хотя и не можетъ растолковать, что всегда говорятъ морскія волны, и почему я такъ часто думаю о своей мамѣ, когда смотрю на море... Моя мама, знаете, умерла... Я бы желалъ,-- вдругъ оборвалъ разсказъ ребенокъ,-- чтобы старикъ Глуббъ по временамъ заходилъ сюда навѣшать меня, потому что я знаю его очень хорошо, и онъ меня знаетъ.
И онъ робко взглядывалъ въ незнакомыя ему лица.
Мистрисъ Блимберъ, глядя на мальчика, невольно подумала: "Что за странный ребенокъ!"
-- Корнелія, поводи его по дому,-- сказалъ докторъ Блимберъ: -- покажи и растолкуй ему все.
Маленькій Домби подалъ свою ручонку Корнеліи, и они пошли.
-----
Въ школѣ доктора Блимбера, кромѣ Павла, было еще 10 учениковъ. Старшій изъ нихъ уже давно учился у доктора и скоро долженъ былъ выйти изъ учебнаго заведенія. Говорятъ, что мальчикъ былъ очень способный, хорошо учился и прошелъ уже всѣ премудрости, какъ вдругъ... можетъ-быть, отъ множества знаній, умъ его разслабъ, и онъ сдѣлался какимъ-то придурковатымъ, слабоумнымъ малымъ. Теперь онъ уже ничему не учился и съ нетерпѣніемъ ждалъ того времени, когда ему можно будетъ навсегда уйти изъ учебнаго заведенія. Звали его мистеръ Тутсъ; это былъ очень некрасивый юноша, съ преогромной головой и раздутымъ носомъ, вѣчно улыбающійся и путающійся въ словахъ.
Кромѣ доктора Блимбера и его ученой дочки, былъ здѣсь еще одинъ учитель -- мастеръ Фидеръ, длинный, костлявый человѣкъ; у него были жесткіе и взъерошенные волосы, отчего голова его была похожа на щетку.
Когда Корнелія привела Домби въ классъ, тамъ какъ разъ былъ урокъ мистера Фидера. Восемь учениковъ сидѣли за своими столами и что-то съ усердіемъ писали; двое же учениковъ стояли передъ учителемъ и читали что-то вслухъ писклявыми, ноющими голосами.
Павелъ поздоровался съ мистеромъ Фидеромъ, бросилъ взглядъ на мистера Тутса, который сидѣлъ за отдѣльнымъ столомъ, ничего не писалъ и имѣлъ очень скучающій видъ; затѣмъ они вышли изъ классной комнаты и пошли наверхъ. Миссъ Корнелія показала ему небольшую свѣтлую комнатку, гдѣ онъ будетъ спать; тамъ стояли три кровати; надъ одной изъ нихъ Павелъ прочелъ "Домби", на двухъ другихъ было написано "Бриггсъ" и "Тозеръ".
Не успѣли они спуститься съ лѣстницы и вернуться въ классную комнату, какъ Павелъ съ ужасомъ увидѣлъ, что подслѣповатый парень, который отворялъ ему съ отцомъ дверь, схватилъ вдругъ палку и началъ барабанить въ большой мѣдный тазъ. Такая дерзость до нельзя удивила маленькаго Домби, и онъ со страхомъ ждалъ, что воть-вотъ парня накажутъ за такую глупую шутку, но ничего не случилось,-- парень кончилъ барабанить, преспокойно положилъ палку и ушелъ какъ ви въ чемъ не бывало. Наконецъ миссъ Корнелія растолковала ему, что такъ у нихъ сзываютъ къ обѣду, и велѣла ему итти къ товаращамъ въ классъ.
Но тамъ, среди этихъ незнакомыхъ мальчиковъ, онъ былъ какъ потерянный; каждый изъ мальчиковъ былъ занятъ своимъ дѣломъ: кто повязывалъ галстукъ, кто мылъ руки, кто просто-напросто потягивался, стараясь размять онѣмѣвшее отъ долгаго сидѣнья тѣло, и никто не обращалъ вниманія на новаго мальчика. Наконецъ Тутсъ замѣтилъ ребенка, подошелъ къ нему и добродушно сказалъ:
-- Садись, Домби!
-- Покорно благодарю,-- отвѣчалъ ребенокъ и сталъ карабкаться на окно, чтобы сѣсть, но окно было очень высоко; тогда Тутсъ подсадилъ его.
-- Какой ты маленькій!-- сказалъ онъ.
-- Благодарю васъ,-- отвѣчалъ Павелъ.-- Да, я очень малъ.
Потомъ оба замолчали. Видъ маленькаго слабенькаго ребенка трогалъ Тутса; ему хотѣлось что нибудь сказать ему, приласкать его, но, несмотря на всѣ свои стараньи, онъ ничего не могъ выжать изъ своей слабой головы. Наконецъ онъ сказалъ:
-- Кто у тебя портной?
-- На меня шьетъ женщина, та же, что и на сестрицу.
-- А мой портной Бургесъ и компанія,-- важно сказалъ мистеръ Тутсъ.
Черезъ нѣсколько минутъ всѣ отправились въ столовую, и начался обѣдъ. За столомъ было очень чинно и скучно; всѣ ѣли молча, и только докторъ Блимберъ по временамъ возвышалъ голосъ.
Послѣ обѣда мальчики опять учились, потомъ гуляли, и докторъ Блимберъ самъ велъ за руку маленькаго Домби.
За обѣдомъ Тутсъ не переставалъ слѣдить за ребенкомъ и все придумывалъ, что бы ему сказать, чѣмъ бы ободрить и приласкать ребенка. Наконецъ послѣ вечерняго чая онъ пришелъ къ нему и спросилъ:
-- Любишь ли ты жилеты, Домби?
-- Да...-- сказалъ Павелъ, недоумѣвая.
-- И я люблю.
Тѣмъ и кончился разговоръ, Тутсъ не могъ ужъ больше ничего придумать, а Павлу хотѣлось остаться одному,-- тогда онъ могъ бы, сколько хотѣлъ, думать о своей дорогой Флоренсѣ.
Долго не могъ сомкнуть глазъ въ эту ночь маленькій Домби, долго онъ вертѣлся съ боку на бокъ; все кругомъ него было такъ чуждо, темно, неприглядно; что-то тяжелое лежало у него на сердцѣ; какая-то глубокая грусть одолѣвала его. Кругомъ него, около, за стѣной слышалось тяжелое дыханіе спящихъ, вздохи, кашель, бредъ... Наконецъ Павелъ заснулъ, и ему пригрезилось, какъ онъ гуляетъ съ Флоренсой въ прекрасномъ саду, какъ будто любуются они цвѣтами и подходятъ къ огромному подсолнечнику, который вдругъ превратился въ мѣдный тазъ и престрашнымъ голосомъ загудѣлъ надъ самымъ его ухомъ.
Онъ открылъ глаза. Было пасмурное осеннее утро; мелкій дождикъ моросилъ въ стекла, и мѣдный тазъ гудѣлъ по всему дому, сзывая къ ученью.
Такъ со дня на день и потянулась его жизнь въ домѣ доктора Блимбера: чинная, скучная жизнь. Ахъ, какихъ одинокимъ, чужимъ, больнымъ чувствовалъ онъ здѣсь себя!
По утрамъ онъ учился съ Корнеліей, и какіе трудные, непонятные были эти уроки! Ни миссъ Корнелія, ни докторъ Блдмберъ не хотѣли понять, что онъ малъ и слабъ и не можетъ много учиться. Они заставляли его учить греческій и латинскій языки и много еще другихъ трудныхъ вещей; ребенокъ изъ силъ выбивался, чтобы хоть что-нибудь понять, и ничего не понималъ. Иногда, выбившись изъ силъ, онъ говорилъ сквозь слезы:
-- Ахъ, я ничего не понимаю! Вотъ если бы позвать сюда старика Глубба, я бы лучше сталъ понимать. Прикажите его позвать, миссъ!
-- Какія ты глупости говоришь, Домби!-- съ досадой отвѣчала на это Корнелія.-- Не смѣй никогда говорить о Глуббѣ! Тутъ не мѣсто этимъ уродамъ.
И Павелъ, грустно вздохнувъ, опять принимался за трудные уроки.
Всю недѣлю онъ только и думалъ, что о субботѣ, когда его милая Флоренса приходила за нимъ, несмотря ни на какую погоду, и брала его къ себѣ.
Тогда, гдѣ бы ни бродили они, гдѣ бы ни сидѣли, на морскомъ берегу или въ душной комнатѣ,-- для Павла это было все равно,-- съ нимъ была Флоренса, и онъ больше ни въ комъ не нуждался! Лишь бы была съ нимъ Флоренса, которая напѣвала ему нѣжную пѣсенку или покоила его утомленную головку на своихъ колѣняхъ.
Узнавъ, какъ трудно даются Павлу его новые уроки, Флоренса упросила Сусанну Нипперъ, которая была съ ней теперь, вмѣсто мистрисъ Уикемъ, у мистрисъ Пипчинъ, купить такія же книжки, какъ и у Павла, и по ночамъ, кончивъ свои уроки, она терпѣливо училась, скоро догнала своего брата и перегнала его.
И велико было счастье Павла, когда однажды въ субботу вечеромъ, принявшись за свои уроки, Флоренса подсѣла къ нему и стала помогать ему и объяснять то, чего онъ не понималъ! Павелъ краснѣлъ, улыбался, сжималъ свою сестру въ объятіяхъ, и Богу извѣстно, какъ сильно при этомъ трепетало ея сердце.
-- Флой,-- говорилъ онъ,-- какъ я люблю тебя, какъ я люблю тебя, Флой!
-- И я тебя, мой милый!
-- Знаю, Флой, знаю!
Больше ничего не говорилъ онъ ей во весь этотъ вечеръ и спокойно сидѣлъ подлѣ сестры; ночью три или четыре раза онъ приходилъ къ ней изъ своей маленькой комнатки и опять говорилъ, что любитъ ее.
Съ той поры братъ и сестра каждую субботу просиживали вечеръ за книгами, стараясь подготовиться на всю будущую недѣлю. Павлу стало легче учиться; Флоренса объясняла такъ понятно, такъ охотно повторяла по нѣскольку разъ одно и то же, что нельзя было не понять и не научиться у такой милой и заботливой учительницы.
Но скучная, такая чуждая ему жизнь въ школѣ доктора Блимбера дѣлала свое дѣло: мало-по-малу Павелъ снова потерялъ свою живость, и болѣе чѣмъ когда-либо напоминалъ собою слабаго, хилаго старичка. Онъ жилъ словно одинъ въ этомъ большомъ людномъ домѣ; онъ рѣдко съ кѣмъ говорилъ, но за то много думалъ. О, какъ много онъ передумалъ за это время! Въ свободное время онъ любилъ бродить одинъ по дому или просиживалъ по цѣлымъ часамъ на лѣстницѣ, прислушиваясь къ громкому стуку часовъ. Докторъ Блимберъ какъ будто не замѣчалъ его, товарищи забыли о немъ, и только мистрисъ Блимберъ иной разъ долго слѣдила за нимъ глазами и думала про себя: "Что это за удивительный ребенокъ!" да слуги еще говорили, что маленькій Домби скучаетъ. Больше никто и ничего не говорилъ о немъ.
Только Тутсъ, слабоумный Тутсъ, питалъ какое-то теплое чувство, какую-то жалость къ маелнькому Домби, Онъ постоянно слѣдилъ за нимъ глазами и разъ по пятидесяти въ день подходилъ къ нему справляться объ его здоровьи. Иногда, когда ребенокъ молча сидѣлъ гдѣ-нибудь въ уголкѣ или, взгромоздившись на высокій подоконникъ, прильнувъ къ стеклу, задумчиво смотрѣлъ вдаль, Тутсъ подходилъ къ нему и долго стоялъ около, глядя на него добрыми глазами и ломая голову надъ тѣмъ, что бы ему сказать. Разъ какъ-то онъ рѣшился заговорить:
-- Послушай, Домби, о чемъ ты всегда думаешь?
Павелъ оторвалъ на минуту глаза отъ стекла и сказалъ серьезно:
-- О, я думаю о многихъ вещахъ!
И онъ смотрѣлъ на Тутса глубокими печальными глазами.
-- Если бы тебѣ пришлось умереть...-- продолжалъ Павелъ тихимъ голосомъ, складывая на груди худенькія ручонки: -- не лучше ли бы ты согласился умереть въ тихую лунную ночь, при ясномъ чистомъ небѣ, когда вѣетъ вѣтерокъ, какъ въ прошлую ночь?
Тутсъ не зналъ, что на это сказать, смутился и взялъ Павла за руку.
-- О, это была прекрасная ночь!-- продолжалъ задумчиво ребенокъ.-- Я долго смотрѣлъ и прислущивался къ морскимъ волнамъ; вдали, при лунномъ свѣтѣ, качалась лодка съ парусомъ...-- Павелъ на минуту остановился перевести духъ и затѣмъ заговорилъ еще тише, не переставая смотрѣть на Тутса.-- Лодка съ парусомъ...-- повторилъ онъ,-- при полномъ свѣтѣ луны... парусъ весь серебряный. Она плыла далеко отъ берега и,-- какъ ты думаешь?-- что дѣлала она, когда качали ее волны?
-- Ныряла?-- спросилъ Тутсъ.
-- Маѣ казалось, что она манила меня къ себѣ,-- прошепталъ Павелъ.-- Вотъ она, вотъ она!-- вскричалъ онъ вдругъ, кинувшись къ окну.
-- Кто? кто?-- вскрикнулъ Тутсъ въ страшномъ испугѣ.
-- Сестра моя Флоренса! Вотъ она смотритъ и махаетъ мнѣ рукой! Она видитъ меня, она видитъ меня! Здравствуй, милая! Здравствуй! здравствуй!
Павелъ оживился. Онъ стоялъ на окнѣ, хлопалъ въ ладоши и посылалъ сестрѣ поцѣлуи; но когда сестра скрылась изъ виду, онъ опять присмирѣлъ, и снова лицо его сдѣлалось печально.
-----
Когда вечера сдѣлались длиннѣе, Павелъ уже каждый вечеръ садился у окна поджидать Флоренсу. Она въ извѣстный часъ нѣсколько разъ проходила мимо докторскаго дома, пока не увидитъ брата.
Часто, послѣ сумерокъ, еще другой человѣкъ блуждалъ около докторскаго дома. Это былъ мистеръ Домби, который теперь уже рѣдко пріѣзжалъ до субботамъ навѣщать своихъ дѣтей. Онъ не могъ спокойно выносить горячей привязанности Павла къ Флоренсѣ и хотѣлъ лучше быть неузнаннымъ и тайкомъ приходилъ по вечерамъ къ докторскому дому и украдкой смотрѣлъ на высокія окна, гдѣ его сынъ готовился быть образованнымъ человѣкомъ.
И онъ ждалъ и надѣялся, караулилъ и мечталъ. О, если бъ могъ онъ видѣть, какъ бѣдный унылый мальчикъ, прилегшій грудью къ окну, прислушивается къ гулу морскихъ волнъ и по цѣлымъ часамъ не сводитъ печальныхъ глазъ съ глубокаго синяго неба, гдѣ носятся на свободѣ темныя облака, гдѣ беззаботно порхаютъ птицы, тогда какъ онъ, несчастный узникъ, заключенъ безвыходно въ своей пустынной клѣткѣ!
Да, маленькій Домби слабѣлъ и хирѣлъ съ каждымъ днемъ. Вотъ, наконецъ, кончается долгій скучный учебный годъ, приближается лѣто, радостное лѣто, когда не будетъ уже ученья и можно будетъ уѣхать домой; ученики ждутъ съ нетерпѣніемъ дня отпуска, и лица ихъ съ каждымъ днемъ дѣлались все веселѣе и веселѣе, а маленькій Павелъ скучалъ попрежнему, и лицо его стало еще блѣднѣе и печальнѣе.
Онъ замѣтилъ, что всѣ его чуждаются, слышалъ даже, какъ называли его чудакомъ, и это глубоко огорчало его; ему такъ хотѣлось бы, чтобы и здѣсь, въ этомъ чужомъ домѣ, полюбили бы и не чуждались его, И онъ поборолъ свою застѣнчивость и пзо всѣхъ силъ старался заслужатъ любовь къ себѣ; онъ сдѣлался ласковымъ, услужливымъ, нѣжнымъ, и хотя иногда онъ и уединялся на лѣстницу или въ глубину окна, но уже не прятался отъ товарищей, гулялъ съ ними и помогалъ имъ въ урокахъ. Доктору же, его женѣ и своей учительницѣ миссъ Корнеліи онъ старался оказывать мелкія услуги, и иногда вдругъ во время урока онъ обращался къ ней со словами:
-- Право же, миссъ, я не виноватъ, что я такой чудакъ. Конечно, я люблю васъ не такъ, какъ сестрицу Флоренсу, но все-таки я очень люблю всѣхъ васъ, и я буду очень огорченъ, если кто-нибудь обрадуется моему отъѣзду. Ради Бога, миссъ, попробуйте полюбить меня!
Онъ сдружился даже съ огромной цѣпной собакой, хриплой и шершавой, которой прежде терпѣть не могъ и боялся. И онъ добился своего: всѣ въ домѣ полюбило его. Докторъ Блимберъ улыбался ему и даже разговаривалъ съ нимъ, и, если случалось, что кто-нибудь изъ товарищей провинится, маленькій Павелъ смѣло отправлялся въ докторскую комнату просить за провинившагося товарища, и нерѣдко это ему удавалось. Товарищи тоже очень полюбили его, и даже подслѣповатый парень какъ-то особенно ласково улыбался ему.
-----
Приближалось лѣто. Солнце съ каждымъ днемъ свѣтило ярче въ высокія окна, а маленькій Домби чувствовалъ, какъ съ каждымъ днемъ силы его слабѣютъ; онъ замѣчалъ, что руки у него трясутся, голова кружится, а въ головѣ стоитъ постоянно какой-то туманъ. Ахъ, какъ онъ усталъ, бѣдный маленькій Домби!
Наконецъ, въ одинъ день онъ не выдержалъ и расхворался. Блѣдный, исхудалый, онъ лежалъ въ своей маленькой постелькѣ и тускло глядѣлъ въ одну точку. Что-то сковывало его руки и ноги и держало голову крѣпко на подушкѣ. Кругомъ него все кружилось и плясало, и безобразныя кривыя рожи, вышитыя на коврѣ, висѣвшемъ у постели, плясали и корчились въ какомъ-то дикомъ танцѣ. Когда больной Павелъ пришелъ въ себя, онъ увидалъ возлѣ своей постельки мистрисъ Пипчинъ, которая поддерживала его голову и подавала ему воду и лѣкарство.
Павелъ, казалось, нисколько не былъ удивленъ, видя мистрисъ Пипчинъ здѣсь, возлѣ себя, а только воскликнулъ:
-- Мистрисъ Пипчинъ, не говорите, пожалуйста, Флоренсѣ ничего обо мнѣ.
Та обѣщала исполнить его желаніе.
-- Когда я вырасту большой, что я стану дѣлать, какъ вы думаете?-- вновь обратился къ ней больной ребенокъ.-- Я не стану хлопотать, чтобъ у меня денегъ становилось все больше и больше. Я куплю себѣ маленькій домикъ съ хорошенькимъ садикомъ и полемъ, и мы будемъ тамъ жить съ Флоренсой до самой нашей смерти. Да, я непремѣнно такъ сдѣлаю, если я...-- Онъ задумался,-- Если я вырасту большой,-- договорилъ онъ.
Товарищи то и дѣло подходили къ нему и жали его маленькую худенькую ручку. Тутсъ поминутно спрашивалъ, какъ онъ себя чувствуетъ, и подолгу молча просиживалъ у его постели.
-- Будь смѣлѣй, Домби!-- говорили ему товарищи.-- Какъ поживаешь? Не робѣй, Домби!-- И они улыбались ему и старались ободрить его.
Кругомъ было тихо съ утра до ночи; мальчики, проходя мимо его комнаты, старались не стучать ногами, и подслѣповатый парень не стучалъ уже по утрамъ въ мѣдный тазъ, чтобы не безпокоить больного.
Наконецъ, черезъ нѣсколько дней, Павелъ оправился, могъ встать съ постели и вновь принялся бродить по всему дому. Но какъ онъ былъ слабъ, какъ сильно дрожали его руки и ноги!
Докторъ запретилъ ему больше учиться до лѣта, и теперь онъ былъ свободенъ цѣлый день и могъ думать, сколько хотѣлъ.
И онъ думалъ. Думалъ онъ о своей милой Флоренсѣ,-- какъ она пріѣдетъ за нимъ и возьметъ его домой. Въ день отпуска докторъ Блимберъ устроитъ праздникъ для учениковъ; будутъ гости, и Флоренсу также позовутъ. Какъ рада будетъ Флоренса, когда увидитъ, какъ всѣ мальчики любятъ его; пусть она знаетъ, какъ всѣ его любятъ,-- тогда она будетъ думать, что онъ не будетъ скучать, когда повезутъ его назадъ послѣ лѣта, и не будетъ тужить о немъ, милая сестренка Флоренса!
Онъ попрежнему старался всѣмъ угождать. Во время болѣзни онъ узналъ, какъ всѣ любятъ его, и это глубоко его трогало; всѣ казались ему теперь гораздо милѣе.
Разъ какъ-то, когда товарищи его учились, озъ пошелъ посидѣть на свое любимое мѣстечко, на большую пустую лѣстницу, гдѣ на стѣнѣ висѣли часы, и... вотъ чудеса-то! Часы уже не спрашивали болѣе; "Какъ по-жи-ва-етъ мой ма-лень-кій другъ?" Передняя крышка была снята, и часовой мастеръ, стоя на передвижной лѣстницѣ, засовывалъ какіе-то щипцы во внутренность машины. Это ужасно удивило маленькаго Павла; онъ усѣлся на нижней ступенькѣ лѣстницы и сталъ внимательно слѣдить за тѣмъ, что дѣлаетъ мастеръ.
Часовой мастеръ былъ человѣкъ ласковый. Онъ встрѣтилъ Павла съ улыбкой и участливо спросилъ, какъ его здоровье,-- на что Павелъ отвѣчалъ, что, кажется, его находятъ не слишкомъ здоровымъ, а впрочемъ, ничего. Вслѣдъ затѣмъ Павелъ принялся задавать ему множество вопросовъ, на которые мастеръ отвѣчалъ очень охотно. Павелъ спрашивалъ, стоитъ ли кто-нибудь по ночамъ на колокольнѣ, когда бьютъ часы, или часовой колоколъ звонитъ самъ собою, и какъ все это устроено? Отчего это колокола иначе звонятъ при похоронахъ, чѣмъ на свадьбѣ, или они звонятъ одинаково, а это только такъ кажется? А не лучше ли было бы,-- спрашивалъ еще Павелъ,-- намѣрять время сжиганіемъ свѣчъ, какъ хотѣлъ сдѣлать король Альфредъ?
-- Вы вѣдь знаете короля Альфреда?
Часовщикъ отвѣчалъ, что не знаетъ, но думаетъ, что это было бы очень дурно, потому что тогда нечѣмъ было бы жить часовымъ мастерамъ, и что у нихъ не было бы никакой работы. Вообще бесѣда ихъ была очезь занятная, и Павелъ не переставалъ разспрашивать, пока часовщикъ не кончилъ своей работы; онъ сложилъ свои инструменты въ корзину и, ласково распрощавшись съ мальчикомъ, вышелъ изъ комнаты. Павелъ хорошо слышалъ, какъ, выходя изъ комнаты, онъ проговорилъ: "Какой странный мальчикъ,-- чудакъ да и только!"
"Что это всѣ сговорились называть меня чудакомъ?-- думалъ ребенокъ.-- Чудакъ да чудакъ,-- рѣшительно не понимаю!"
Павелъ собирался домой и старательно укладывалъ свои вещи. Собирался онъ такъ, какъ будто ему ужъ не нужно было послѣ лѣтняго отдыха вновь возвращаться сюда.
Блуждая по комнатамъ, онъ думалъ о томъ, что ему навсегда надо проститься съ этимъ домомъ и со всѣми здѣсь живущими.
Проходя по верхнимъ комнатамъ, онъ думалъ о томъ, кто-то займетъ его мѣсто, кто будетъ спать въ его маленькой кроваткѣ, и будетъ ли здѣсь когда-нибудь еще такой странный мальчикъ, какъ онъ.
Иногда онъ взбирался на высокое окно и смотрѣлъ оттуда на морскія волны, и тысячи разныхъ вопросовъ зарождались въ его головѣ. Гдѣ живутъ эти дикія птицы, что летаютъ надъ моремъ въ бурную погоду? Откуда берется вѣтеръ, куда несется онъ черезъ моря?
Онъ думалъ о докторѣ Блимберѣ, Тутсѣ, о всѣхъ мальчикахъ, о своемъ отцѣ, и о Вальтерѣ, и о басистомъ капитанѣ Куттлѣ.
Наконецъ наступилъ день отъѣзда; вечеромъ всѣ мальчики, разодѣтые и припомаженные, спустились въ нижнія комнаты. Докторъ Блимберъ важно расхаживалъ, ожидая гостей, а мистрисъ Блимберъ надѣла такое пышное шелковое платье, что Павлу понадобилось много времени, чтобы обойти кругомъ нея. Тутсъ такъ и сіялъ отъ удовольствія: сегодня онъ разставался навсегда съ докторомъ Блимберомъ.
Мало-по-малу начали собираться гости: знакомые доктора и родные учениковъ. Наконецъ пріѣхала и Флоренса! Какъ обрадовался ей Павелъ! Радостно онъ кинулся къ ней на шею и долго не выпускалъ ея изъ своихъ объятій.
-- Что съ тобою, Флой?-- вдругъ спросилъ онъ ее съ изумленіемъ.
Странное дѣло, ему показалось, что по щекѣ Флоренсы прокатились слезы.
-- Ничего, мой милый, ничего!
Павелъ тихонько дотронулся до щеки,-- на ней и точно была слеза.
-- Милая, что съ тобой?
-- Мы поѣдемъ домой,-- отвѣчала сестра,-- я буду за тобой ухаживать.
-- За мной ухаживать? Что это такое?
Флоренса не отвѣчала ему и на минуту отвернулась; когда она вновь повернула къ нему лицо, оно было опять спокойно, глаза улыбались.
Скоро начались танцы; для Павла было устроено особое мѣстечко, откуда онъ могъ слѣдить за сестрою. Къ удивленію своему, онъ замѣтилъ, что всѣ гости какъ-то особенно ласковы съ нимъ: гладили его по головкѣ, спрашивали, не болитъ ли у него что-нибудь; мальчики заботились о томъ, чтобы Павлу было видно танцующую сестру. Флоренса съ большой охотой оставила бы танцы, чтобы просидѣть вечеръ съ братомъ, но Павлу очень хотѣлось, чтобъ она танцовала. И надо было видѣть, съ какой любовью онъ смотрѣлъ на нее, любовался ею и радовался тому, что она всѣмъ нравится!
Одна важная дама, сидѣвшая подлѣ Павла, замѣтила, съ какой охотой онъ слушаетъ музыку, и спросила его:
-- Вы вѣрно очень любите музыку, Домби?
-- О, да, люблю!-- отвѣчалъ Навелъ.-- А если и вы любите, то я совѣтую вамъ послушать, какъ поетъ Флоренса.
Дама стала упрашивать Флоренсу спѣть что-нибудь. Флоренса отказывалась: она никогда не пѣла при другихъ; но Павелъ смотрѣлъ на нее такими умоляющими глазами, такъ упрашивалъ ее сдѣлать это для него, что она не могла больше противиться и запѣла.
И когда только онъ увидѣлъ, какъ хвалили его сестру, его добрую, милую Флореису, какъ всѣ восхищалось ею, и когда онъ услышалъ ея нѣжный голосъ, онъ не выдержалъ и, закрывъ лицо ручонками, тихо разрыдался.
-- Она пѣла для меня!-- отвѣтилъ онъ, когда гости обступили его и стали участливо разспрашивать, что съ нимъ.
Всѣ полюбили Флоренсу,-- да какъ было и не полюбить ее! Всѣ удивлялось вслухъ скромности, уму и голосу маленькой красавицы, и Павелъ слушалъ все это съ горящими щеками, съ сверкающими глазами, и голова его кружилась отъ счастья.
Наконецъ настало время уѣзжать. Павелъ подошелъ къ доктору Блимберу и протянулъ ему руку.
-- Прощайте, докторъ Блимберъ! Я очень, очень вамъ за все благодаренъ. Прикажите, пожалуйста, беречь Діогена.
Діогенъ была лохматая цѣпная собака, съ которой Павелъ сдружился за послѣднее время. Затѣмъ онъ простился съ остальными и пошелъ къ двери.
-- Домби уѣзжаетъ! Домби уѣзжаетъ!-- повторяли товарищи, и всѣ кинулись его провожать. Каждый хотѣлъ проститься съ нимъ и пожать на прощанье его маленькую ручку. Слуги всѣ выбѣжали также проводить маленькаго Домби, и даже подслѣповатый парень растрогался до слезъ, когда укладывалъ въ карету его книжки и вещи.
-- Прощай, Домби! Не забывай меня, Домби!-- наперерывъ кричали товарищи.
И Павелъ, котораго Флоренса укутывала въ платокъ на крыльцѣ, радостно шепталъ ей:
-- Слышишь ли ты, милая Флой? Рада ли ты?-- и глаза его блестѣли.
А когда они уже тронулись въ путь, кто-то стремглавъ подбѣжалъ къ ихъ каретѣ и просунулъ въ окно свою большую голову.
-- Домби здѣсь?-- спросилъ мистеръ Тутсъ и скрылся, весело захохотавъ. Но не успѣли они проѣхать и десяти шаговъ, какъ лицо мистера Тутса вновь появилось въ другомъ окнѣ кареты, и снова раздался вопросъ: -- Домби здѣсь?-- И опять мистеръ Тутсъ исчезъ, заливаясь еще громче веселымъ смѣхомъ.
Какъ смѣялась Флоренса! Павелъ часто потомъ вспоминалъ объ этой продѣлкѣ Тутса и каждый разъ очень смѣялся.
-----
Дальше маленькій Павелъ ничего не помнитъ; не помнитъ онъ, какъ привезли его къ мистрисъ Пипчинъ, сколько пробылъ онъ времени тамъ. Онъ лежалъ безъ движенія, почти безъ памяти и только иногда приходилъ въ себя и осматривался. Чья-то высокая тѣнь ложилась на стѣну, и ему казалось, что это его отецъ стоитъ подлѣ него, но навѣрно онъ не зналъ этого. Флоренса была постоянно около него, и ему казалось, какъ будто онъ говорилъ ей: "О, Флой, возьми меня домой, Флой!" Можетъ-быть, это ему пригрезилось, но ему казалось, что онъ говорилъ эти слова. Ему представлялось, будто онъ самъ слышалъ, когда говорилъ: "Поѣдемъ домой, Флой, поѣдемъ!" Наконецъ они уѣхали домой.
Онъ помнитъ, какъ несли его по лѣстницѣ и какая толкотня была тамъ. Онъ узналъ свою старую комнату и маленькую постель, куда его по дожили; онъ узналъ и тетушку Луизу, и миссъ Токсъ, и Сусанну; онъ узналъ ихъ всѣхъ и радостно здоровался съ ними.
Но что-то какъ будто безпокоило его, и онъ подозвалъ къ себѣ сестру.
-- Скажи маѣ, голубушка Флой,-- шепнулъ онъ ей на ухо: -- папа былъ на крыльцѣ, когда меня несли?
-- Былъ, мой милый.
-- Кажется, онъ заплакалъ и ушелъ въ свою комнату, когда увидѣлъ меня?
Флоренса отрицательно покачала головой и прижалась губами къ его щекѣ.
-- Ну, я радъ, что онъ не плакалъ. Это, правда, должно быть мнѣ показалось. Не говори никому объ этомъ, Флой.