Въ домѣ мастера Домби глубокая тишина. Слуги на цыпочкахъ ходятъ взадъ и впередъ безъ малѣйшаго шума. Во все это время никто не видитъ осиротѣлаго отца; онъ цѣлый день сидитъ въ отдаленномъ углу своей темной комнаты или мѣрными шагами прохаживается по ней взадъ и впередъ. Кто-то увѣрялъ, будто слышалъ, какъ въ глубокую полночь онъ поднялся наверхъ и оставался тамъ, въ комнатѣ сына, до солнечнаго восхода.
Насталъ день похоронъ. Большая черная карета съ маленькимъ гробикомъ медленно трогается въ путь. Изъ-за толпы слугъ и рыдающихъ женщинъ выступаетъ самъ мистеръ Домби. Печаль и тоска не сокрушили, повидимому, его сердца; походка его тверда, все такъ же высоко держитъ онъ свою голову, не закрываетъ лица платкомъ и гордо смотритъ впередъ, немного поблѣднѣлъ онъ, осунулся, но суровое лицо его спокойно попрежнему. Отвезли маленькаго Павла въ ту же самую церковь, гдѣ крестили его нѣкогда въ скучный осенній день; опустили его маленькій гробикъ въ ту самую могилу, гдѣ лежала его бѣдная мать; рядомъ съ высокой зеленой насыпью возвысился новый маленькій холмикъ. Часто потомъ склонялась надъ этими родными могилками грустная, заплаканная, одинокая Флоренса и поливала ихъ сырую тяжелую землю своими безутѣшными слезами. Схоронили Павла, и мистеръ Домби, съ виду все такой же спокойный, возвращается домой и скрывается опять въ свою комнату, и никто не видитъ и не знаетъ, какъ тоскуетъ сирота-отецъ, какъ страдаетъ его сокрушенное сердце.
А далеко отъ него, наверху, всѣми забытая, рыдаетъ его нелюбимая дочь Флоренса. Некому ее утѣшать и приласкать, некому раздѣлить ея горя! Безъ матери, безъ брата, она теперь круглая сирота, брошенная на произволъ судьбы, и только Сусанна, одна вѣрная Сусанна подлѣ нея и старается успокоить ея наболѣвшее сердце. Пусто, ахъ, какъ пусто и тоскливо теперь въ большомъ домѣ мастера Домби! Темной сырой могилой кажется онъ бѣдной дѣвушкѣ.
-----
Гости, бывшіе на похоронахъ, разъѣхались по домамъ; все пришло въ обычный порядокъ въ домѣ мистера Домбе; слуги принялись за свои дѣла, а мистеръ Домби безвыходно заперся въ своей комнатѣ. Въ первые дни Флоренса плакала съ утра до ночи, бродила въ тоскѣ по всему дому, взбиралась наверхъ къ опустѣвшей маленькой постелькѣ и иногда въ припадкѣ отчаянной тоски убѣгала въ свою комнату и, ломая руки въ рыданіяхъ бросалась на постель и не знала никакого утѣшенія.
Мало-по-малу она справилась съ собою, и тихая грусть легла въ ея душѣ на мѣсто страшнаго отчаянія; теперь она по цѣлымъ часамъ просиживала за работой около опустѣвшей кроватки, съ тихой грустью на лицѣ; пальцы ея быстро скользили по работѣ, а личико дорогого мальчика постоянно стояло передъ ея глазами,-- она вспоминала его улыбку, его голосъ, его разговоры, и воспоминанія эти согрѣвали ея душу; она не чувствовала уже пустоты холоднаго мрачнаго дома. Она постоянно мыслью жила своимъ бѣднымъ умершимъ братомъ. Порою, правда, среди этихъ мыслей она вдругъ склонялась надъ постелькой и тихо рыдала, но это не былъ уже отчаянный вопль, послѣ котораго, бывало, весь свѣтъ ей былъ не милъ и хотѣлось смерти,-- нѣтъ, послѣ этихъ слезъ становилось легче, и сердце не такъ больно щемило.
Она вновь принялась за ту работу, которую вышивала, сидя возлѣ своего маленькаго брата, сидѣвшаго въ колясочкѣ на морскомъ берегу въ Брайтонѣ. И подолгу сидѣла она за этой работой у окна, рядомъ съ портретомъ покойной матери.
Но почему темные печальные глаза ея такъ часто отрываются отъ работы и обращаются къ тому свѣтлому дому напротивъ? Тамъ живутъ четверо хорошенькихъ веселыхъ дѣтей съ розвыми щечками, четверо маленькихъ дѣвочекъ, и у нихъ, какъ у нея, не было матери; и у нихъ, какъ у нея, былъ только отецъ. Но какая разница межъ ними и ею!
Какъ она любили отца, и какъ отецъ, этотъ большой, сильный человѣкъ, любилъ ихъ! Всегда легко было знать, когда отецъ уходилъ и когда опять ожидали его домой,-- дѣти провожали его до дверей и крѣпко цѣловали его на прощанье, крѣпко обвиваясь ручонками вокругъ его шеи, и радостно выбѣгали ему на встрѣчу при возвращеніи. Старшая дѣвочка встрѣчала отца на порогѣ, а младшія дѣвочки, стоя на высокихъ окнахъ, хлопали въ ладоши, барабанили по стеклу и съ громкой радостью встрѣчали его. Какъ сіяли всѣ эти личики при видѣ отца! Иногда они усаживали его въ покойныя кресла, а сами разсаживалась кругомъ,-- кто взбирался на колѣни, кто залѣзалъ за спинку, кто карабкался на ручки креселъ. Отецъ, повидимому, разсказывалъ имъ тогда сказки и забавныя исторійки и самъ заливался вмѣстѣ съ ними веселымъ смѣхомъ. Вечеромъ, когда младшія дѣти уходили спать, старшая дочь оставалась съ отцомъ, разливала ему чай или разговаривала о чемъ-то съ нимъ. Онъ обращался съ этой маленькой дѣвочкой какъ съ равной, какъ съ другомъ, а она была гораздо моложе Флоренсы. И часто, прижавшись лицомъ къ стеклу, Флоренса, забывъ про работу, слѣдила глазами за этой семьей; иногда она не выдерживала,-- склонившись на подоконникъ, она начинала горько рыдать и уже не смотрѣла болѣе въ окно.
А по ночамъ, когда обыденный шумъ смолкалъ и все погружалось въ сонъ, она тихонько выходила изъ своей комнаты, украдкой спускалась по лѣстницѣ и подходила къ дверямъ отцовской комнаты. Здѣсь, едва дыша, она прислоняла свою головку къ этимъ всегда запертымъ дверямъ и прижималась къ нимъ губами. Она опускалась на колѣни на холодный каменный полъ передъ этими дверьми и прислушивалась къ дыханію отца. Любви, отцовской любви жаждало ея наболѣвшее сердце!
Не зналъ и не справлялся мистеръ Домби о томъ, какъ живетъ и что дѣлаетъ его дочь. Быть-можетъ, онъ забылъ даже, что она живетъ подъ одной съ нимъ кровлей.
Черезъ недѣлю послѣ похоронъ Флоренсу навѣстилъ добрый Тутсъ, все еще любившій и помнившій маленькаго Павла. Онъ рѣшилъ, что Флоренсѣ будетъ пріятно имѣть ту собаку, къ которой привязался Павелъ въ домѣ доктора Блимбера, и досталъ ее для дѣвушки. Діогенъ была старая, некрасивая собака, съ хриплымъ голосомъ, съ взъерошенной шерстью. Флоренса очень обрадовалась собакѣ: она была ей дорога ради памяти маленькаго Павла, и она радостно ваяла собаку и не знала, какъ и благодарить добраго Тутса. Тотъ просто не зналъ, куда дѣваться отъ смущенья и отъ радости, что угодилъ Флоренсѣ; онъ краснѣлъ, улыбался и еле выбрался изъ дома мастера Домби.
-- Поди сюда, Діогенъ, поди, мой милый! Мы полюбимъ другъ друга, не правда ли, Діогенъ?-- говорила Флоренса, лаская шершавую голову собаки и приготавливая для нея ѣду.
Наѣвшись и напившись досыта, косматый песъ подошелъ къ хозяйкѣ, взглянулъ на нее умильными глазами и вдругъ всталъ на заднія лапы, положилъ переднія ей на плечи, облизалъ ей лицо и руки и ласково вильнулъ хвостомъ.
Флоренса позвала Сусанну и попросила ее устроить постель для Діогена около дверей своей комнаты.
-- Завтра поутру вашъ папа уѣзжаетъ, миссъ Флой,-- сообщала дѣвица Нипперъ.
-- Завтра утромъ, Сусанна?
-- Да, ранехонько.
Мистеръ Домби рѣшилъ уѣхать куда-нибудь на время, чтобы разсѣять немного свою тоску.
Была пасмурная, сырая ночь; мелкій дождикъ дребезжалъ въ заплаканныя окна; вѣтеръ пронзительно дулъ и стоналъ вокругъ дома. Флоренса сидѣла одна въ своей комнатѣ и заливалась слезами. Наконецъ она поднялась съ мѣста и сошла съ лѣстницы. Боже, какъ хотѣлось любви и ласки этому тоскующему сердцу! Она все надѣялась, что отецъ позоветъ ее наконецъ, приласкаетъ, и каждую ночь она ходила къ его двери и ждала... На этотъ разъ дверь въ комнату отца была пріотворена; Флоренса въ страхѣ отступила, сердце ея сильно застучало и замерло, она простояла такъ нѣсколько минутъ, но вдругъ поборола въ себѣ страхъ, быстро сошла съ лѣстницы, ухватилась дрожащими руками за двери, распахнула ихъ и вошла.
Ея отецъ сидѣлъ за столомъ въ глубинѣ комнаты. Онъ просматривалъ какія-то бумаги и рвалъ нѣкоторыя изъ нихъ на мелкіе клочья. Дождевыя капли громко стучали въ окна, и вѣтеръ завывалъ подъ самымъ окномъ, но мистеръ Домби ничего не слыхалъ и не замѣчалъ: онъ старательно прочитывалъ бумаги. Но вдругъ, повернувъ голову, онъ увидалъ Флоренсу и обратилъ къ ней свое суровое, удивленное лицо.
-- Папа, милый папа!-- вскрикнула Флоренса:-- скажите мнѣ хоть одно словечко!
При этомъ голосѣ мистеръ Домби сильно вздрогнулъ и быстро вскочилъ со стула. Флоренса стояла прямо передъ нимъ съ протянутыми руками, но онъ быстро отступилъ назадъ.
-- Что тебѣ надобно?-- сказалъ онъ сурово.-- Зачѣмъ ты пришла сюда? Ты испугалась чего-нибудь?
Если что ее и испугало, такъ это было лицо отца, обращенное къ ней,-- суровое, черствое лицо, и что-то еще новое, страшное появилось теперь въ немъ, свѣтилось въ его глазахъ. Флоренса угадывала, что это такое, и боялась сознать это. "Зачѣмъ ты жива, ты, нелюбимая, чужая мнѣ, тогда какъ сынъ мой лежитъ въ могилѣ! Ты заняла его мѣсто. Ты жива и здорова, а Павелъ страдалъ и умеръ. Зачѣмъ такъ вышло? Лучше бы ты умерла вмѣсто него!" -- вотъ что думалъ мистеръ Домби, и Флоренса точно читала это въ его глазахъ, и надежда замерла въ ея сердцѣ, и отъ ея сердца точно оторвалось что-то; она такъ и застыла съ обращенными къ отцу глазами и съ протянутыми къ нему руками.
-- Я спрашиваю, Флоренса, чего ты испугалась? Зачѣмъ ты пришла?
-- Я пришла, папа...
-- Противъ моей воли? Зачѣмъ?
Флоренса въ ужасѣ отступила, опустила голову, и изъ груди ея вырвалось рыданіе.
Отецъ взялъ ее за руку, холодно и небрежно, едва касаясь ея пальцевъ и съ зажженной свѣчой въ рукѣ повелъ ее къ двери.
-- Ты устала,-- сказалъ онъ,-- тебѣ нуженъ покой. Всѣмъ намъ нуженъ покой, Флоренса! Ступай, я посвѣчу тебѣ. Весь домъ, кромѣ моихъ комнатъ, теперь твой, ты теперь полная хозяйка. Доброй ночи!
Закрывъ лицо руками, она зарыдала и едва могла проговорить:
-- Доброй ночи, милый, милый папа!
Взбираясь по лѣстницѣ, она еще разъ оглянулась назадъ, какъ будто надѣялась, что отецъ еще позоветъ ее, но онъ не позвалъ ея; онъ продолжалъ стоять внизу, безъ движенья, безъ словъ, пока его дочь не скрылась въ темнотѣ.
Онъ глядѣлъ вверхъ по лѣстницѣ, и ему вспомнилось, какъ она взбиралась когда-то по этой самой лѣстницѣ съ маленькимъ братцемъ на рукахъ, вспомнилъ даже нѣжную пѣсенку, которую она пѣла ему, и тоска охватила его сердце.
Онъ вернулся въ свою комнату, заперъ двери, сѣлъ въ кресло и заплакалъ, о своемъ сынѣ, не о дочери. У него не было дочери!
А Флоренса съ трудомъ взобралась по лѣстницѣ, дошла ощупью до своей постели и съ рыданьями опустилась на нее. Вдругъ что-то косматое, шершавое кинулось ей въ ноги и тыкалось мокрымъ холоднымъ носомъ въ ея похолодѣвшія руки.
-- О, Діогенъ, милый Діогенъ, полюби хоть ты меня, ради него!
Но Діогенъ уже любилъ ее всѣмъ своимъ вѣрнымъ собачьимъ сердцемъ; онъ прыгалъ передъ ней, стучалъ по полу хвостомъ, тыкался мордой въ колѣни и лизалъ ея руки. Наконецъ бѣдная дѣвушка вся въ слезахъ уснула крѣпкимъ тяжелымъ сномъ, а вѣрная собака свернулась на полу у ея ногъ и также заснула, по временамъ вздрагивая и взвизгивая во снѣ.