Что безпрестанно говорили волны.
Поль съ самаго пріѣзда домой не вставалъ съ своей кроватки. Онъ спокойно лежалъ, прислушиваясь къ шуму на улицѣ, не заботясь о томъ, какъ шло время, но наблюдая все вокругъ себя.
Когда солнечные лучи пробивались къ нему сквозь шторы и играли на противоположной стѣнѣ, к акъ золотая вода, онъ зналъ, что наступаетъ вечеръ, и что небо багрово и прекрасно; когда отраженіе свѣта на стѣнѣ исчезало и мракъ начиналъ всползать вверхъ, онъ слѣдилъ за постепеннымъ его водвореніемъ до наступленія ночи. Тогда онъ думалъ о томъ, какъ на улицахъ горитъ бездна огней, а надъ головою мирно мерцаютъ звѣзды. Воображеніе Поля имѣло странную наклонность переноситься къ рѣкѣ: онъ зналъ, что какая-то рѣка протекаетъ черезъ этотъ большой городъ; думалъ, какъ она должна быть черна и глубока и какъ въ ней отражались безчисленныя звѣзды; но болѣе всего его занимала неутомимость, съ которою она все катилась и катилась къ морю.
Когда дѣлалось позже и ходьба на улицахъ рѣдѣла до того, что Поль могъ слышать шаги пѣшеходовъ и считать ихъ, онъ лежалъ, смотрѣлъ на огонь ночника и ждалъ разсвѣта. Его тревожила только быстрая рѣка. Иногда ему хотѣлось остановить ея теченіе своими дѣтскими руками, завалить ее пескомъ, и когда онъ видѣлъ, что она все идетъ да идетъ къ морю безъ замедленія и отдыха, онъ вскрикивалъ! Но одно слово Флоренсы, непокидавшей его ни днемъ, ни ночью, приводило больнаго малютку въ себя. Онъ успокоивалъ голову на ея груди, разсказывалъ ей свой сонъ и улыбался.
Когда снова разсвѣтало, онъ ждалъ солнца. Когда веселый свѣтъ его начиналъ озарять комнату, онъ воображалъ себѣ -- воображалъ!-- нѣтъ, видѣлъ высокія башни церквей, поднимавшіяся въ утреннія небеса; видѣлъ, какъ городъ пробуждался, оживалъ, а рѣка неслась и неслась-себѣ къ морю. Знакомые ему голоса и звуки начинали раздаваться на улицѣ; лица слугъ заглядывали въ двери и спрашивали добродушно о его здоровьѣ, Поль всегда отвѣчалъ имъ: "Мнѣ лучше, мнѣ гораздо-лучше; благодарю васъ. Скажите это пап а ".
Но мало-по-малу ребенокъ утомлялся суетою на улицѣ, iумомъ экипажей и телегъ, говоромъ и восклицаніями людей. Онъ засыпалъ или тревожился безпокойнымъ чувствомъ (Поль самъ едва могъ сказать, бывало ли это во снѣ, или наяву), которое возбуждала въ немъ текущая рѣка.
-- Не-уже-ли она никогда не остановится, Флой? спрашивалъ онъ иногда у сестры. Мнѣ кажется, она меня уноситъ.
Но Флой всегда умѣла успокоить и утѣшить его. Величайшимъ наслажденіемъ Поля во все продолженіе дня было уговорить ее положить голову на его подушку и отдыхать.
-- Ты все не спишь надо мною, Флой. Дай и мнѣ покараулить тебя.
Его окружали подушками въ углу кровати и тамъ онъ сидѣлъ, глядя на спящую сестру; часто наклонялся надъ нею, чтобъ поцаловать ее, и шепталъ окружающимъ, что она очень устала проведя подлѣ него столько безсонныхъ ночей.
Такимъ-образомъ проходилъ свѣтлый, теплый день, и золотая вода снова начинала играть на стѣнѣ.
Поля навѣщали три важные медика; они собирались въ сѣняхъ и входили всѣ вмѣстѣ; комната была такъ тиха и онъ такъ наблюдалъ ихъ, хоть и не спрашивалъ ни у кого о ихъ совѣщаніяхъ, что могъ даже отличить звукъ часовъ каждаго. Но больше всего онъ интересовался сэромъ Паркеромъ Пепсомъ, который всегда садился подлѣ его кровати: Поль слыхалъ давно еще, что этотъ джентльменъ былъ тутъ, когда его мама обняла Флоренсу и умерла. Онъ и теперь не могъ этого забыть, любилъ за то доктора и не боялся его.
Окружавшіе Поля перемѣнялись такъ же непостижимо, какъ въ первую ночь болѣзни его у Блимбера, -- всѣ перемѣнялись и превращались, кромѣ одной Флоренсы: то, что было сейчасъ только докторомъ Пепсомъ, вдругъ дѣлалось его отцомъ, который сидѣлъ, подперши рукой голову. Старая мистриссъ Пипчинъ, дремавшая въ креслахъ, превращалась въ миссъ Токсъ, или его тётку: Поль закрывалъ тогда глаза и ждалъ спокойно, что будетъ дальше. Но Фигура, подпершая голову рукою, возвращалась такъ часто, оставалась на мѣстѣ такъ долго, сидѣла такъ молчаливо и неподвижно, рѣдко поднимая лицо, что Поль началъ сомнѣваться въ ея существенности. Фигура эта не говорила ни съ кѣмъ и никто не говорилъ съ нею. Увидя ее опять подлѣ себя ночью, Поль спросилъ со страхомъ:
-- Флой! что это такое?
-- Гдѣ, мой другъ?
-- Тамъ, у кровати.
-- Тамъ нѣтъ никого, кромѣ папа...
Фигура подняла голову, встала, подошла къ больному и сказала:
-- Дитя мое! Не-уже-ли ты меня не узнаёшь?
Поль посмотрѣлъ ему въ лицо и подумалъ, не-уже-ли это его отецъ? На лицѣ отца, такъ перемѣнившемся въ его глазахъ, выражалось душевное страданіе; прежде, чѣмъ ребенокъ успѣлъ высвободить руки, обнять его и притянуть къ себѣ, онъ быстро отвернулся и вышелъ.
Поль смотрѣлъ на сестру, съ трепетнымъ сердцемъ; зная, что она хотѣла сказать, онъ остановилъ ее, прижавшись лицомъ къ ея губамъ. Въ слѣдующій разъ, увидя ту же безмолвную и неподвижную фигуру, Поль закричалъ ей:
-- О, не горюйте обо мнѣ, пап а. Я, право, совершенно счастливъ!
Отецъ подошелъ и наклонился надъ нимъ; Поль обхватилъ его шею обѣими ручонками и нѣсколько разъ повторилъ эти слова съ большимъ чувствомъ. Послѣ того, каждый разъ, что онъ видѣлъ отца, днемъ или ночью, онъ кричалъ ему: "не горюйте, папа! я, право, счастливъ!" Вотъ съ которыхъ поръ онъ началъ говорить каждое утро, что ему гораздо-лучше, и просилъ передавать это отцу.
Сколько разъ играла на стѣнѣ золотая вода и сколько ночей рѣка катилась да катилась къ морю, наперекоръ его желанію -- Поль этого не считалъ и не заботился знать.
Однажды ночью онъ думалъ о матери и о портретѣ ея, висѣвшемъ внизу въ гостинной: ему пришло въ голову, что она вѣрно любила его милую Флоренсу больше, чѣмъ отецъ, потому-что не хотѣла выпустить ее изъ своихъ объятій, чувствуя приближеніе смерти; самъ онъ, братъ ея, любившій Флоренсу больше всего на свѣтѣ, не имѣлъ другаго пламеннѣйшаго желанія, какъ умереть такимъ же образомъ. Мысли эти навели его на вопросъ: видѣлъ ли онъ когда-нибудь свою мать? потому-что онъ не помнилъ, сказали ли ему на это прежде да или нѣтъ: рѣка помѣшала -- она текла очень-быстро и сбила его мысли.
-- Флой, видѣлъ я когда-нибудь мама?
-- Нѣтъ, мой другъ. А что?
-- Не видывалъ ли я чьего-нибудь добраго лица, которое было бы похоже на нее и смотрѣло бы на меня, когда я еще былъ очень-малъ?
Онъ спрашивалъ съ недовѣрчивостью, какъ-будто передъ глазами его уже носилось чье-то лицо,
-- О да, мой другъ.
-- Чье же оно было?
-- Твоей прежней кормилицы. Ты часто видѣлъ ее.
-- А гдѣ она? Тоже умерла? Флой, развѣ мы всѣ умерли, кромѣ тебя?
Въ комнатѣ засуетились; на минуту -- но казалось, что. испугъ прошелъ и Снова все утихло. Флоренса, блѣдная какъ полотно, но съ улыбающимся лицомъ, поддерживала ему голову. Рука ея сильно дрожала.
-- Покажи мнѣ эту кормилицу, Флой, прошу тебя!
-- Ея здѣсь нѣтъ, дружокъ, она пріидетъ завтра.
-- Благодарю тебя, Флой!
Поль закрылъ глаза и заснулъ. Когда пробудился, солнце было уже высоко, и день былъ ясный и теплый. Онъ посмотрѣлъ на открытыя окна, въ которыхъ вѣтерокъ шелестилъ шторы, и сказалъ:
-- Флой, пришло уже завтра? А она здѣсь?
За нею отправилась Сузанна и сказала, уходя, что скоро воротится.. Поль опять уснулъ. Черезъ нѣсколько времени послышались на лѣстницѣ шаги. Поль проснулся и сѣлъ въ постели прямо. Теперь онъ видѣлъ всѣхъ, кто были-вокругъ кровати. Передъ глазами ребенка уже не было сѣраго тумана, какъ иногда бывало прежде. Онъ узнавалъ всѣхъ и называлъ каждаго по имени.
-- А это кто? Это моя кормилица? спросилъ онъ, лучезарно улыбаясь входящей Фигурѣ.
Да, да! Чужая не заплакала бы, увидя его; не назвала бы его своимъ милымъ, красавчикомъ, роднымъ, своимъ бѣднымъ чахнущимъ малюткой. Никакая другая женщина не наклонилась бы надъ нимъ какъ она, не взяла бы его исхудалую рученку, не прижала бы ее къ губамъ и сердцу, какъ-будто имѣя право на такія материнскія ласки. Никакая другая женщина не забыла бы такъ все и всѣхъ, кромѣ его и Фдорсисы, не была бы такъ исполнена нѣжности и жалости.
-- Флой! какое у нея доброе лицо! какъ я радъ, что опять ее вижу! Не уходи отъ меня, прежняя кормилица! Побудь здѣсь!
Всѣ чувства его теперь вдругъ изощрились и ему послышалось знакомое имя.
-- Кто сказалъ "Валтеръ"? спросилъ Поль, оглядываясь вокругъ себя.-- Кто-то назвалъ Валтера. Онъ здѣсь? Я бы очень хотѣлъ его увидѣть!
Никто не отвѣчалъ, но мистеръ Домби вскорѣ велѣлъ Сузаннѣ позвать Валтера. Черезъ короткій промежутокъ времени, въ который Поль смотрѣлъ съ улыбкою на добрую Полли и радовался, что она не забыла Флоренсу, привели въ комнату Валтера. Открытость его лица и манеръ и веселые глаза всегда нравились Полю; увидя его, ребенокъ протянулъ руку и сказалъ: "Прощайте, Валтеръ!"
-- Прощайте? воскликнула мистриссъ Пипчинъ.-- Нѣтъ, не прощайте, дружокъ.
Поль взглянулъ на нее такъ же лукаво, какъ часто посматривалъ изъ своего угла у камина и сказалъ кротко: "Да, прощайте! прощайте, милый Валтеръ!" обративъ къ нему голову и снова протягивая руку. "А гдѣ папа?"
Онъ почувствовалъ на щекѣ своей дыханіе отца прежде, чѣмъ успѣлъ выговорить.
-- Не забывайте Валтера, милый папа, шепнулъ онъ, глядя ему въ лицо.-- Не забывайте Валтера, папа. Я любилъ Валтера! Слабая рука ребенка привѣтствовала Валтера, какъ-будто говоря еще разъ: прощай.-- Теперь положите меня снова, продолжалъ онъ: -- Флой, подойди ко мнѣ ближе, я хочу видѣть твое лицо!
Братъ и сестра обвили другъ друга руками и золотой свѣтъ озарилъ группу обнявшихся дѣтей.
-- Какъ быстро течетъ рѣка между своими зелеными берегами и камышами, Флой! Но она очень-близка къ морю. Я слышу, какъ его волны шумятъ! Они это всегда говорили!
Вскорѣ послѣ, онъ сказалъ ей, что движеніе лодки на рѣкѣ наводитъ на него сонь. Какъ зелены берега ея теперь! какіе свѣжіе цвѣты растутъ на нихъ! Какіе высокіе камыши! Теперь лодку уже вынесло въ море, но она плавно скользитъ впередъ. А вотъ и берегъ! Кто стоитъ на берегу?
Ребенокъ сложилъ на шеѣ сестры руки, какъ складывалъ ихъ, когда молился. \
-- Мама похожа на тебя, Флой. Я узнаю ее по твоему лицу! Но скажи имъ, что картинка, которая на лѣстницѣ въ школѣ, не довольно божественна. Сіяніе, которое тамъ вокругъ головы, свѣтитъ теперь на меня!
Золотое мерцаніе заиграло опять на стѣнѣ, но ни что, кромѣ его, не шевелилось въ комнатѣ.
Быстрая рѣка унесла погасшаго малютку въ океанъ вѣчности!
-----
-- Ахъ, Боже мой, Боже мой! сказала миссъ Токсъ съ новымъ взрывомъ горести, какъ-будто сердце ея надорвалось.-- Кто бы подумалъ, что наконецъ изъ Домби и Сына выйдетъ только дочь.