Воспитаніе Поля.
Черезъ нѣсколько минутъ, которыя показались сидѣвшему на столѣ Полю безконечно-долгими, докторъ Блимберъ возвратился. Походка доктора была величественна и располагала умы его воспитанниковъ къ торжественнымъ размышленіямъ. Мистриссъ и миссъ Блимберъ слѣдовали за нимъ. Докторъ снялъ со стола своего новаго ученика и передалъ его дочери.
-- Корнелія, сказалъ онъ.-- Молодой Домби поручается напередъ тебѣ.
Миссъ Блимберъ приняла ребенка изъ рукъ своего отца; Поль, чувствуя, что она его разсматриваетъ въ очки, потупилъ глаза.
-- Сколько тебѣ лѣтъ, Домби? спросила она.
-- Шесть, отвѣчалъ Поль, взглянувъ на нее украдкою и удивляясь, отъ-чего у нея волосы не такіе длинные, какъ у Флоренсы, и отъ-чего она сама такъ походитъ на мальчика.
-- Много ли ты знаешь изъ латинской грамматики?
-- Нисколько.
Почувствовавъ, что отвѣтъ его поразилъ миссъ Блимберъ горестью, онъ посмотрѣлъ на окружавшія его физіономіи и сказалъ:
-- Я былъ нездоровъ. Я былъ слабымъ мальчикомъ и не могъ выучиться латинской грамматикѣ, когда старый Глоббъ ходилъ со мною на взморье. Скажите Глоббу, прошу васъ, чтобъ онъ пришелъ ко мнѣ.
-- Какое неблагородное имя! замѣтила мистриссъ Блимберъ.-- Такое не классическое! Кто это чудовище, дитя?
-- Какое чудовище?
-- Глоббъ.
-- Онъ столько же чудовище, какъ вы сами.
-- Что такое? воскликнулъ докторъ грознымъ голосомъ.-- Ай, ай, ай! Эге! Это что?
Поль ужасно испугался, однако рѣшился стоять за отсутствующаго Глобба, хотя и задрожалъ:
-- Онъ очень-добрый старикъ, сударыня, и возилъ меня въ колясочкѣ. Онъ знаетъ все о глубокомъ морѣ, и какія тамъ рыбы, и какія чудовища грѣются на солнцѣ, на скалахъ. Онъ говоритъ, что они снова ныряютъ въ воду, когда ихъ испугаютъ, и плещутъ очень-сильно хвостами. Тамъ есть животныя, говорилъ онъ мнѣ, не помню какъ ихъ называютъ и какой они длины,-- Флоренса знаетъ,-- которыя притворяются будто плачутъ; а когда человѣкъ подойдетъ къ нимъ изъ сожалѣнія, онѣ схватятъ его своими огромными зубами и съѣдятъ его. А человѣку тогда остается только бѣжать и бросаться изъ стороны въ сторону, и тогда человѣкъ уйдетъ, потому-что животныя эти худо ворочаются, и спины у нихъ не гнутся. Глоббъ знаетъ очень-много о морѣ, хотя и не могъ сказать мнѣ отъ-чего оно всегда заставляетъ меня думать о моей мама, которая умерла, -- или о томъ, что оно говоритъ, безпрестанно говоритъ! "Я бы хотѣлъ", заключилъ онъ, потерявъ вдругъ все одушевленіе, съ которымъ сообщалъ эти свѣдѣнія, и оглядываясь съ отчаяніемъ на безчувственныя незнакомыя лица: "я бы хотѣлъ, чтобъ старый Глоббъ пришелъ ко мнѣ сюда. Старый Глоббъ добрый человѣкъ и знаетъ меня, а я знаю его очень-хорошо и люблю его..."
-- Эге! воскликнулъ докторъ, качая головою:-- худо! Но науки поправятъ все.
Мистриссъ Блимберъ замѣтила, вздрогнувъ, что Поль непонятный ребенокъ, и смотрѣла на него почти тѣми же глазами, какъ мистриссъ Пипчинъ.
-- Обведи его по комнатамъ, Корнелія, сказалъ докторъ: -- и ознакомь его съ новою сферой. Домби, ступай съ этою молодою дамой.
Домби повиновался и подалъ руку отвлеченной Корнеліи, посматривая на нее искоса съ недовѣрчивостью. Очки съ блестящими стеклами дѣлали ее такою таинственною, что онъ никакъ не могъ понять, куда она смотритъ, и даже есть ли за этими стеклами настоящіе глаза.
Корнелія повела его сначала въ учебную, отдѣлявшуюся отъ залы двойными обитыми войлокомъ дверьми, заглушавшими голоса молодыхъ джентльменовъ. Въ учебной засѣдало восьмеро молодыхъ людей, въ разныхъ степеняхъ умственнаго ослабленія: всѣ они трудились ревностно и казались весьма-серьёзными. Тутсъ, какъ старшій, имѣлъ особый письменный столикъ и показался молодымъ глазамъ Поля человѣкомъ необъятнаго роста и безчисленныхъ лѣтъ.
Мистеръ Фидеръ, баккалавръ, сидѣлъ за другою конторкой и вдалбливалъ Виргилія четыремъ воспитанникамъ доктора. Изъ остальныхъ четырехъ, двое, схватившись обѣими руками за головы, были погружены въ рѣшеніе мудрыхъ математическихъ задачъ; третій, съ лицомъ, походившимъ отъ слезъ на грязное окно, пытался пробиться къ обѣду черезъ безнадежное число строчекъ; а четвертый сидѣлъ въ окаменѣломъ состояніи отчаянія за своимъ урокомъ.
Появленіе новичка не произвело никакого особеннаго впечатлѣнія. Мистеръ Фидеръ (брившій себѣ по-временамъ голову для охлажденія и неимѣвшій на ней ничего, кромѣ жёсткой щетины) протянулъ Полю костлявую руку и сказалъ, что очень-радъ его видѣть. Слѣдуя наставленіямъ Корнеліи, Поль поздоровался съ каждымъ изъ своихъ будущихъ товарищей. Съ Тутсомъ онъ былъ уже знакомъ, и потому глава учениковъ доктора Блимбера взглянулъ на него, пыхнулъ раза два сильнѣе обыкновеннаго и продолжалъ записаться своимъ дѣломъ. Оно было не изъ головоломныхъ: Тутсъ, "прошедшій черезъ все", имѣлъ позволеніе заниматься по произволу, а главнымъ занятіемъ его было -- писать къ самому-себѣ письма отъ имени значительныхъ особъ, адресованныя "П. Тутсу, конюшему, въ Брайтонѣ", и сберегаемыя имъ весьма-тщательно въ конторкѣ.
По окончаніи этихъ церемоній, Корнелія повела Поля наверхъ. Тамъ, въ комнатѣ, выходившей окнами на синее море, Корнелія показала ему опрятную кроватку съ бѣлыми занавѣсками, подлѣ самаго окна, надъ которою красовалась дощечка, съ надписаннымъ отличнымъ почеркомъ именемъ "Домби"; въ той же комнатѣ были двѣ другія кровати съ именами Бриггса и Тозера.
Только-что они снова спустились съ лѣстницы, Поль увидѣлъ слабоглазаго молодаго человѣка, навлекшаго на себя негодованіе мистриссъ Пипчинъ, который схватилъ огромную барабанную палку и принялся съ разлету стучать въ подвѣшенный къ потолку гонгъ, какъ-будто онъ или сошелъ съ ума, или горѣлъ жаждою мести. Корнелія объявила Полю, что этотъ громъ означаетъ скорое приближеніе обѣда, а потому совѣтовала ему подождать въ учебной комнатѣ, вмѣстѣ съ его новыми "друзьями".
Маленькій Домби, пройдя боязливо мимо громко-чикавшаго въ залѣ маятника часовъ, отворилъ съ трудомъ двери учебной комнаты и вошелъ въ нее. Онъ нашелъ "друзей" своихъ разсыпавшихся по комнатѣ, исключая окаменѣлаго, который продолжалъ сидѣть въ прежнемъ безмолвномъ отчаяніи. Мистеръ Фидеръ зѣвалъ такъ громко и потягивался съ такими судорожными кривляньями, что Поль, глядя на него, невольно струсилъ.
Всѣ воспитанники суетились, занимаясь своимъ обѣденнымъ туалетомъ: одни мыли руки, другіе повязывали крутые галстухи, третьи причесывались или чистились въ прилежавшей къ учебной прихожей. Тутсъ, готовый прежде прочихъ, рѣшился приласкать Поля и сказалъ ему съ тяжелымъ добродушіемъ:
-- Садись, Домби.
-- Благодарю васъ, сударь.
Видя, какъ безплодно ребенокъ трудился, стараясь подняться на высокій подоконникъ, Тутсъ сдѣлалъ важное открытіе и сообщилъ ему свою мысль:
-- Ты очень-малъ, Домби.
-- Да, сударь, я маленькій. Тутсъ поднялъ его ласково и посадилъ на окно.-- благодарю васъ.
-- А кто твой портной, Домби?
-- Мнѣ женщина шила платье; швея моей сестры, сударь.
-- Мой портной Бергессъ и коми. Модный. Только очень-дорого.
У Поля достало сметливости, чтобъ покачать головою, какъ-будто выражая: это и видно.
-- Отецъ твой регулярно богатъ, ге?
-- Да, сударь. Онъ Домби и Сынъ.
-- И что?
-- И Сынъ.
Тутсъ попробовалъ заучить эту фирму наизусть, повторялъ ее раза два или три про-себя; но, не успѣвъ въ своемъ намѣреніи, сказалъ Полю, чтобъ тотъ напомнилъ ему названіе фирмы завтра утромъ, такъ-какъ это очень-важно. Мистеръ Тутсъ предположилъ себѣ написать на свое имя партикулярное и дружеское письмо отъ Домби и Сына.
Въ это время остальные воспитанники, за исключеніемъ окаменелаго, были готовы. Всѣ они были очень-чинны, но блѣдны, говорили вполголоса и казались такими унылыми, что юный Битерстонъ, въ сравненіи съ ними, былъ олицетвореннымъ веселіемъ; а Битерстонъ не даромъ собирался нѣсколько разъ отправиться съ отчаянія въ Бепгалъ! л
-- Вы спите въ моей комнатѣ? спросилъ одинъ чопорный молодой джентльменъ, котораго накрахмаленные брыжжи поднимались выше ушей.
-- Вы мистеръ Бриггсъ?
-- Нѣтъ, Тозеръ.
Поль отвѣчалъ утвердительно; а Тозеръ, указавъ на окаменѣлаго юношу, сказалъ, что это Бриггсъ. Поль догадывался, самъ не зная почему, что окаменѣлый непремѣнно долженъ быть или Бриггсъ, или Тозеръ.
-- Вы крѣпкаго сложенія? спросилъ Тозеръ.
-- Я думаю, что нѣтъ.
-- Это бы не мѣшало. Вы начинаете учиться у Корнеліи?
-- Да.
Всѣ молодые джентльмены, за исключеніемъ Бриггса, испустили тихій стонъ, который былъ заглушенъ новыми бѣшеными ударами въ гонгъ. Тогда всѣ, кромѣ Бриггса, направились въ столовую, откуда вынесли къ Бриггсу хлѣбецъ на тарелкѣ, покрытой чистою салфеткой.
Докторъ Блимберъ сидѣлъ уже въ головѣ стола, съ женою и дочерью по бокамъ. Мистеръ Фидеръ, въ черномъ фракѣ, усѣлся на другомъ концѣ. Стулъ Поля былъ поставленъ подлѣ миссъ Блимберъ; но какъ въ этомъ положеніи брови ребенка были только-только на высотѣ стола, то на стулъ подложили нѣсколько книгъ. Съ-этихъ-поръ, Поль всегда сидѣлъ на такомъ возвышеніи, которое въ-послѣдствіи долженъ былъ регулярно приносить для себя самъ и потомъ, по минованіи потребности, относить назадъ въ кабинетъ.
Докторъ произнесъ молитву, и обѣдъ начался. Все было чинно и пристойно; кушанья хорошія, столовое бѣлье, сервизъ и прислуга опрятны; у каждаго воспитанника по массивной серебряной вилкѣ. Никто не говорилъ, если съ нимъ не говорили, исключая доктора Блимбера, мистриссъ Блимберъ и миссъ Блимберъ. Когда молодые джентльмены не дѣйствовали ножомъ, вилкою или ложкой, взоры ихъ притягивались неодолимою силою къ глазамъ доктора, его супруги или дочери, и скромно на нихъ устанавливались. Тутсъ казался единственнымъ исключеніемъ изъ этого правила: онъ сидѣлъ подлѣ мистера Фидера, на той же сторонѣ, гдѣ былъ Поль, и часто смотрѣлъ черезъ головы другихъ мальчиковъ, чтобъ взглянуть на Поля.
Разъ только въ-теченіе всего обѣда завязался разговоръ, касавшійся молодыхъ джентльменовъ. Это случилось въ эпоху подаванія сыра, когда докторъ, выпивъ рюмку портвейна и крякнувъ раза три, сказалъ:
-- Достойно замѣчанія, мистеръ Фидеръ, что Римляне...
При названіи этого страшнаго народа, непримиримо-враждебнаго всѣмъ воспитанникамъ, каждый изъ нихъ устремилъ взоръ на доктора съ выраженіемъ глубочайшаго вниманія. Одинъ изъ нихъ въ это время пилъ, и, поймавъ сквозь стекло стакана направленный на него взглядъ доктора, въ торопяхъ поперхнулся, чѣмъ въпослѣдствіи помѣшалъ рѣчи своего наставника.
-- Достойно замѣчанія, мистеръ Фидеръ, началъ снова съ разстановкою докторъ:-- что Римляне на своихъ великолѣпныхъ пиршествахъ, о которыхъ мы читаемъ въ періодѣ царствованія императоровъ, когда роскошь достигла высоты, неизвѣстной ни прежде, ни послѣ, и когда грабили цѣлыя области для доставленія лакомствъ на императорскіе банкеты...
Тутъ поперхнувшійся мальчикъ, который натуживался и дѣлалъ надъ собою сверхъестественныя усилія, чтобъ не прорваться, вдругъ разразился неудержимымъ откашливаніемъ.
-- Джонсонъ, сказалъ мистеръ Фидеръ тихимъ голосомъ съ выраженіемъ укора:-- выпейте воды.
Докторъ, смотрѣвшій очень-сурово, пріостановился пока не принесли воды, и потомъ продолжалъ:
-- И когда, мистеръ Фидеръ...
Но мистеръ Фидеръ, чувствуя, что Джонсонъ непремѣнно снова прорвется, и понимая, что доктору никакъ не кончить періода пока это не случится, не могъ свести глазъ съ Джопсона, и такимъ образомъ не глядѣлъ на доктора, который въ-слѣдствіе того остановился.
-- Извините, сударь, сказалъ мистеръ Фидеръ покраснѣвъ.-- Извините, господинъ докторъ.
-- И когда, продолжалъ докторъ, возвысивъ голосъ: -- когда, сударь, какъ мы читаемъ,-- хотя это и кажется неимовѣрнымъ невѣждамъ нашего времени, братъ Вителлія приготовилъ для него пиръ, на которомъ подавали тысячи однихъ рыбныхъ блюдъ...
-- Выпейте еще воды, Джонсонъ... блюдъ, сударь, сказалъ мистеръ Фидеръ.
-- Пять тысячъ блюдъ изъ живности.
-- Или попробуйте взять хлѣбную корку, Джонсонѣ.
-- И одно блюдо, продолжалъ докторъ Блимберъ, возвыся голосъ еще сильнѣе и грозно оглядывая присутствующихъ:-- блюдо, названное по своимъ огромнымъ размѣрамъ "Щитомъ Минервы", и составленное, въ числѣ прочихъ дорогихъ припасовъ, изъ мозговъ фазановъ.
Джонсонъ закашлялся.
-- И куликовъ.
Джонсонъ разразился еще сильнѣе.
-- Печеной маленькой рыбы, именуемой скари...
-- Джонсонъ! у васъ лопнетъ въ головѣ одинъ изъ кровоносныхъ сосудовъ; лучше не удерживайтесь, сказалъ Фидеръ.
-- И икры выона, привозимой изъ Карпатскаго-Моря, продолжалъ докторъ громовымъ голосомъ:-- когда мы читаемъ объ этихъ пиршествахъ и припоминаемъ, что у насъ есть примѣры Тита...
-- Джонсонъ, что почувствуетъ ваша матушка, если вы умрете отъ удара! сказалъ мистеръ Фидеръ.
-- Домиціана...
-- Да вы посинѣли; послушайте...
-- Нерона, Тиверія, Калигулы, Геліогабала и многихъ другихъ: достойно замѣчанія, мистеръ Фидеръ -- если вы сдѣлаете мнѣ честь выслушать, достойно особеннаго замѣчанія, сударь...
Но Джонсонъ, будучи не въ силахъ превозмочь себя дольше, прорвался такимъ страшнымъ кашлемъ, что прошли полныя пять минутъ прежде, чѣмъ онъ понравился, хотя во все это время его съ обѣихъ сторонъ колотили по спинѣ, а мистеръ Фидеръ держалъ у рта несчастнаго стаканъ съ водою. Наконецъ настало глубокое безмолвіе.
-- Джентльмены, не угодно ли встать для молитвы? сказалъ докторъ Блимберъ.-- Корнелія, сними со стула Домби. Джонсонъ повторитъ мнѣ завтра утромъ, передъ завтракомъ, безъ книги, изъ греческаго текста, первое посланіе апостола Павла къ Эфесцамъ. Мистеръ Фидеръ, мы черезъ полчаса займемся снова нашими уроками.
Молодые джентльмены раскланялись и вышли. Мистеръ Фидеръ, также. Въ-продолженіе получаса свободнаго время, воспитанники прогуливались по-парно, рука-объ-руку, взадъ и впередъ по небольшой лужайкѣ за домомъ. Но никто и не думалъ о такой неприличной вещи, какъ юношескія игры. Въ назначенное время снова раздались удары въ гонгъ, и лекціи начались подъ руководствомъ доктора Блимбера и его помощника, мистера Фидера.
Такъ-какъ свободнаго времени, по милости поперхнувшагося не-кстати Джонсона, было дано меньше обыкновеннаго, то молодые джентльмены пошли гулять передъ чаемъ. Даже Бриггсъ принялъ участіе въ прогулки, наслаждаясь которою онъ раза два мрачно посмотрѣлъ внизъ съ утеса. Докторъ Блимберъ пошелъ вмѣстѣ съ ними и оказалъ маленькому Полю честь -- велъ его за руку.
Чай прошелъ такъ же чинно, какъ обѣдъ; послѣ чая, раскланявшись, молодые джентльмены пошли заниматься уроками, недоконченными въ-теченіе дня. Мистеръ Фидеръ удалился въ свою комнату, а Поль сидѣлъ въ углу, размышляя, думаетъ ли о немъ теперь Флоренса, и что дѣлается у мистриссъ Пипчинъ.
Тутсъ, задержанный важнымъ письмомъ отъ герцога Веллингтона, отъискалъ Поля черезъ нѣсколько времени; посмотрѣвъ на него довольно-долго, онъ спросилъ, любитъ ли Поль жилеты?
-- Да, сударь.
-- И я также.
Въ этотъ вечеръ Тутсъ не сказалъ ему ни слова больше, но все смотрѣлъ на Поля и какъ-будто полюбилъ его.
Въ восемь часовъ гонгъ прогремѣлъ призывъ къ молитвѣ, въ столовую. На боковомъ столѣ были хлѣбъ и сыръ для желающихъ. Церемонія кончилась изреченіемъ доктора:
-- Джентльмены, завтра мы начнемъ лекціи съ семи часовъ утра.
Ученики поклонились и пошли по спальнямъ.
Тамъ, Бриггсъ сообщилъ Полю по довѣренности, что у него нестерпимо болитъ голова и готова треснуть, и онъ бы давно желалъ умереть, еслибъ у него дома не было матери и скворца, отлично-выученнаго. Тозеръ говорилъ мало, но безпрестанно вздыхалъ и посовѣтовалъ Полю вооружиться твердостью, такъ-какъ съ завтрашняго утра начнутся и его испытанія. Послѣ этого зловѣщаго пророчества всѣ трое улеглись спать. Поль долго не могъ заснуть; обоихъ товарищей его преслѣдовали уроки и во снѣ, потому-что Поль слышалъ, какъ они произносили рѣчи на неизвѣстныхъ языкахъ, или бредили отрывками изъ латинской и греческой грамматики.
Поль погрузился наконецъ въ тихій сонъ; ему видѣлось, что онъ гуляетъ рука-объ-руку съ Флоренсой по прекраснымъ садамъ, но вдругъ, когда оба они остановились передъ большимъ подсолнечникомъ, онъ внезапно превратился въ гонгъ и поднялъ оглушительный шумъ. Открывъ глаза, Поль узналъ, что настало дождливое, пасмурное утро, и что настоящій гонгъ звонитъ изо всей мочи.
Онъ всталъ и увидѣлъ, что товарищи его одѣваются въ самомъ кисломъ расположеніи духа. Бѣдный ребенокъ, непривыкшій одѣваться самъ, попросилъ ихъ помочь ему, но тѣ сказали: "О, какъ же! какъ-бы не такъ!" и Поль, надѣвъ на себя какъ могъ свое платье, спустился въ другой этажъ, гдѣ увидѣлъ молоденькую и хорошенькую женщину, которая въ кожаныхъ перчаткахъ чистила каминъ. Она удивилась его появленію и спросила, гдѣ его мама. Когда Поль сказалъ, что она давно уже умерла, она сняла перчатки, завязала ему кой-какія тесемки, потерла руки ребенка, чтобъ согрѣть ихъ, и поцаловала его. Потомъ она сказала, чтобъ онъ спросилъ Мелію, если ему что-нибудь понадобится относительно одѣванья, и Поль обѣщалъ это, усердно благодаря ее. Потомъ онъ продолжалъ спускаться по лѣстницѣ въ учебную комнату; проходя мимо одной отворенной двери, онъ услышалъ изъ нея голосъ: "Это Домби?"
-- Да, сударыня. Онъ узналъ голосъ миссъ Блимберъ.
-- Поди сюда, Домби.
Онъ вошелъ.
Миссъ Блимберъ предстала ему точь-въ-точь въ томъ же видѣ, какъ вчера, въ очкахъ, но въ накинутой на плечи шали. Поль подумалъ, не спитъ ли она въ очкахъ?.. Она сидѣла въ своей комнаткѣ, окруженная книгами, но огонь никогда не зажигался въ каминѣ, потому-что миссъ Блимберъ никогда не зябла и никогда не была сонлива.
-- Теперь, Домби, возьми эти книги: это для тебя.
Поль посмотрѣлъ на маленькую груду новыхъ книгъ, которыя миссъ Блимберъ очевидно сейчасъ пересматривала.
-- Это для тебя, Домби, повторила она.
-- Все, сударыня?
-- Да. Мистеръ Фидеръ пріищетъ тебѣ еще, если ты будешь прилеженъ.
-- Благодарю васъ, сударыня.
-- Я теперь выйду, а ты къ завтраку прочти мѣста, которыя я отмѣтила въ книгахъ: я послѣ спрошу, понялъ ли ты чему тебѣ надобно будетъ учиться. Не теряй времени, Домби, и принимайся сейчасъ же.
-- Да, сударыня.
Книгъ было такъ много, что Поль никакъ не могъ ухитриться забрать ихъ всѣ разомъ. Какъ онъ ни трудился, онѣ безпрестанно вываливались у него изъ рукъ. Наконецъ, онъ выбрался съ ними изъ комнаты Корнеліи, и, разсыпавъ нѣкоторыя изъ нихъ по лѣстницѣ, внесъ главную массу въ учебную комнату, а потомъ пошелъ за остальными и подобралъ ихъ. Окруженный своею новопріобрѣтенною библіотекой и поощренный замѣчаніемъ Тозера: "ну, теперь и твоя очередь!" Поль усердно принялся за дѣло и трудился до завтрака, послѣ котораго былъ уведенъ Корнеліей.
-- Ну, Домби, каково идутъ твои занятія?
Книги заключали въ себѣ немного англійскаго, бездну латини, имена существительныя и прилагательныя, взглядъ на древнюю исторію, намекъ или два на новѣйшую, нѣсколько первоначальныхъ грамматическихъ правилъ и примѣровъ, двѣ-три таблицы и нѣсколько неименованныхъ чиселъ. Все это было до крайности непонятно бѣдному Полю, который сбивался на каждомъ шагу и все перепутывалъ.
-- О, Домби, Домби! Это ужасно!
-- Еслибъ вы позволили мнѣ поговорить со старымъ Глоббомъ, сударыня, я бы, можетъ-быть, понялъ лучше.
-- Вздоръ, Домби! Здѣсь мѣсто не для какихъ-нибудь Глоббовъ. Тебѣ, я думаю, надо приниматься за книги поочередно и усовершенствоваться въ предметѣ А прежде, чѣмъ возьмешься за предметъ В. Теперь, Домби, возьми верхнюю книгу и прійди ко мнѣ, когда выучишь урокъ.
Поль удалился съ верхнею книгой и принялся работать въ учебной комнатѣ безъ устали. Иногда онъ помнилъ урокъ отъ слова до слова, иногда забывалъ рѣшительно весь и все постороннее; наконецъ, думая, что добился премудрости, онъ рѣшился подняться къ миссъ Блимберъ, которая совершенно сбила его съ толку, закрывъ книгу и сказавъ:
-- Ну, начинай, Домби!
Онъ, однако, отдѣлался довольно-благополучно. Миссъ Блимберъ, въ ознаменованіе своего удовольствія, немедленно снабдила его предметомъ B, а потомъ предметомъ C и наконецъ, передъ обѣдомъ, даже предметомъ Д. Бѣдному ребенку показалось очень-трудно возобновить свои занятія послѣ обѣда: онъ чувствовалъ себя утомленнымъ, отуманеннымъ, сбитымъ съ толку. Но всѣ остальные воспитанники доктора подвергались тѣмъ же ощущеніямъ, и занятія шли обычной чередою, какъ заведенныя часы.
Послѣ чая опять работа, повтореніе стараго и приготовленіе къ завтрашнему дню. Сонъ бѣднаго Поля также начиналъ тревожиться по ночамъ грамматическими примѣрами и всякою тарабарщиной.
О, субботы! О, блаженныя субботы, когда Флоренса приходила за нимъ въ полдень и не хотѣла переждать ни минуты, какова бы ни была погода, хотя ей за это каждый разъ доставалось отъ мистриссъ Пипчинъ! Субботы, эти были истинными суббатами для двухъ малютокъ, которыхъ соединяла самая нѣжная взаимная привязанность.
Даже вечера воскресеніи, тяжкіе, омрачавшіе первое пробужденіе свѣта по воскреснымъ утрамъ, не могли испортить радостей субботнихъ. На берегу ли широкаго моря, гдѣ они сидѣли или прогуливались, или въ скучной задней комнатѣ у мистриссъ Пипчинъ, гдѣ Флоренса сладко напѣвала Полю, когда усталая голова его покоилась на ея рукѣ,-- Поль былъ одинаково счастливъ: подлѣ него была сестра! Больше онъ не думалъ ни о комъ и ни о чемъ. По воскреснымъ вечерамъ, когда растворялась дверь доктора, чтобъ проглотить Поля еще на недѣлю, онъ разлучался съ одною Флоренсой, ни съ кѣмъ больше.
Мистриссъ Виккемъ вытребовали въ городъ, и ее замѣнила бойкая Сузанна Нипперъ, которая съ перваго же дня пребыванія своего въ залѣ людоѣдки извлекла мечъ битвы и отбросила далеко отъ себя ножны. Она неутомимо воевала съ мистриссъ Пипчинъ, не просила и не давала пощады, и не уступала ей ни на волосъ.
Миссъ Нипперъ возвратилась въ одинъ воскресный вечеръ вмѣстѣ съ Флоренсой, отведя Поля къ доктору Блимберу, и дѣвочка, показавъ ей лоскутокъ бумаги, исписанный карандашомъ, сказала:
-- Посмотри сюда, Сузанна. Это названіе книжекъ, которыя Поль приноситъ домой для приготовленія уроковъ; онъ всегда такъ устаетъ послѣ приготовленія...
-- Не показывайте этого мнѣ, миссъ Флой, прошу васъ. Это для меня то же, что видѣть мистриссъ Пипчинъ.
-- Я хочу просить тебя, чтобъ ты ихъ купила завтра утромъ, Сузанна. У меня довольно денегъ.
-- Ахъ, Боже мой, миссъ Флой! Да развѣ у васъ мало книгъ, и учителей, и учительницъ?
-- Но мнѣ нужны эти книги, Сузанна.
-- А на что? Еслибъ на то, чтобъ пустить ихъ въ голову мисстриссъ Пипчипъ, прибавила она вполголоса: -- готова накупить хоть полную телегу.
-- Я думаю, Сузанна, что могла бы помочь Полю, еслибъ у меня были эти книги. Можетъ-быть, это облегчитъ ему немножко слѣдующую недѣлю. Прошу тебя, милая Сузанна, купи ихъ; я тебѣ буду очень-благодарна!
Взглядъ, сопровождавшій эти слова, тронулъ бы сердце гораздо-жостче сердца Сузанны. Она молча взяла протянутый ей кошелекъ и пошла покупать книги.
Ихъ не легко было добыть: въ книжныхъ лавкахъ Сузаннѣ отвѣчали, или что книги эти уже всѣ раскуплены, или что ихъ тамъ никогда не держатъ, или что ждутъ новаго подвоза. Но ее этимъ нельзя было успокоить. Она поймала какого-то бѣловолосаго юношу у книгопродавца, гдѣ ее знали, и замучила его до того переходами изъ одного мѣста въ другое, что тотъ приложилъ всѣ усилія отдѣлаться отъ нея, и наконецъ отъискалъ-таки все нужное.
Запасшись этими сокровищами, Флоренса, по окончаніи своихъ ежедневныхъ уроковъ, садилась по вечерамъ за работу и старалась выслѣдить шаги Поля на тернистомъ пути ученія. Одаренная понятливымъ умомъ, хорошими способностями, и подкрѣпляемая любовью къ брату, она скоро попала на слѣдъ и обогнала Поля.
Ни слова объ этомъ не было сообщено мистриссъ Пипчинъ. Дѣвочка трудилась неутомимо, когда всѣ въ домѣ давно уже спали. Ничто не могло сравниться съ ея радостью и гордостью, когда въ одинъ субботній вечеръ она сѣла подлѣ Поля, расположившагося по обыкновенію протверживать уроки, и принялась показывать ему всѣ трудности, объяснять все темное, мудреное и непонятное. На исхудаломъ лицѣ Поля обнаружилось сначала удивленіе, потомъ оно вдругъ зардѣлось; онъ улыбнулся и бросился обнимать сестру.
-- О, Флой! Какъ я люблю тебя, Флой! какъ я тебя люблю!
-- А я тебя, мой милый!
-- О, я въ этомъ увѣренъ, Флой!
Онъ не сказалъ ни слова больше, но весь вечеръ просидѣлъ молча близехонько подлѣ Флоренсы; а ночью, легши въ постель въ маленькой комнаткѣ, смежной съ комнаткою сестры, кричалъ ей нѣсколько разъ:
-- О, Флой, какъ я люблю тебя!
Послѣ этого, въ слѣдующія субботы, Флоренса регулярно садилась подлѣ брата и терпѣливо помогала ему просматривать и постигать, сколько они вмѣстѣ предугадывали, уроки слѣдующей недѣли. Ободрительная мысль, что онъ трудится надъ тѣмъ же, надъ чѣмъ Флоренса трудилась прежде его, облегчала Полю безпрестанныя занятія: это спасло его отъ сокрушенія, которое иначе непремѣнно бы его подавило страшнымъ бременемъ мудрости, неутомимо-нагромождаемой на его плечи прелестною Корнеліей.
Не то, чтобъ миссъ Корнелія находила удовольствіе мучить своего маленькаго ученика, или чтобъ докторъ Блимберъ имѣлъ какую-нибудь злобу на молодыхъ джентльменовъ вообще -- нѣтъ! Корнелія держалась вѣры, въ которой была воспитана; а докторъ смотрѣлъ на всѣхъ молодыхъ джентльменовъ, какъ на докторовъ наукъ и какъ-будто они родились взрослыми. Поощряемый ближайшими родственниками своихъ воспитанниковъ и подстрекаемый ихъ слѣпымъ тщеславіемъ и необдуманною торопливостью, докторъ даже не могъ замѣтить недостатки своей методы, а еще меньше отступить отъ нея.
То же самое было касательно маленькаго Поля. Когда докторъ Блимберъ объявилъ мистеру Домби, что сынъ его дѣлаетъ успѣхи и надѣленъ отъ природы хорошими способностями, отецъ почувствовалъ больше, чѣмъ когда-нибудь, наклонность стиснуть его сильнѣе и приневолить еще круче. Когда докторъ сообщилъ отцу Бриггса, что сынъ его нѣсколько-тупъ, отецъ былъ также неумолимъ, основываясь на той же идеѣ. Короче, какъ ни была неестественна Форсированная температура теплицы доктора, владѣльцы посаженныхъ въ нее юныхъ растеній всегда были готовы поддать въ нее жару и приложить руку къ раздувальнымъ мѣхамъ.
Вся бодрость, какою Поль былъ надѣленъ до вступленія въ домъ доктора Блимбера, исчезла очень-скоро; но за то въ немъ уцѣлѣло все странное, стариковское, задумчивое и причудливое, чѣмъ прежде отличался его характеръ. Можно даже сказать, что онъ сдѣлался еще страннѣе, задумчивѣе, старѣе и причудливѣе.
Но теперь онъ меньше обнаруживалъ себя. Онъ съ каждымъ днемъ, при содѣйствіи методы доктора Блимбера, дѣлался задумчивѣе и скрытнѣе, и никто въ цѣломъ домѣ не возбуждалъ его любопытства столько, какъ нѣкогда мистриссъ Пипчинъ. Онъ любилъ уединеніе, и въ краткіе промежутки свободнаго отъ книгъ времени бродилъ одинъ по комнатамъ, или сидѣлъ на лѣстницѣ, прислушиваясь къ стуку часоваго маятника въ залѣ. Бумажные обои комнатъ были ему коротко-знакомы, и онъ видѣлъ въ узорахъ ихъ Фигуры, никому другому неизвѣстныя: миньятюрные тигры и львы карабкались въ воображеніи его по стѣнамъ, а изъ квадратиковъ и Фигуръ разрисованнаго пола на него косились странныя лица.
Одинокое дитя продолжало жить, окруженное прихотливыми арабесками своей Фантазіи, и никто не понималъ его. Мистриссъ Блимберъ считала его чудакомъ, а домашняя прислуга замѣчала иногда, что маленькій Домби дремлетъ: вотъ и все.
Одинъ только молодой Тутсъ, ненадѣленный отъ природы проницательнымъ умомъ, находилъ въ Полѣ нѣчто особенное и невольно интересовался имъ.
-- Здоровъ ли ты, Домби? спрашивалъ онъ иногда разъ по пятидесяти въ день.
-- Здоровъ, благодарю васъ.
-- Дай руку.
Поль протягивалъ ему ручонку, и Тутсъ, разглядывая его долго, опять повторялъ свой вопросъ о здоровьѣ и получалъ тотъ же отвѣтъ.
Разъ, вечеромъ, мистеръ Тутсъ сидѣлъ за конторкою, погруженный въ свою корреспонденцію, какъ вдругъ въ умѣ его блеснула новая мысль. Онъ положилъ перо и пошелъ искать Поля, котораго нашелъ, наконецъ, не безъ труда сидящимъ у окна спальни и выглядывающимъ въ пустое пространство.
-- Послушай! О чемъ ты думаешь?
-- О! Я думаю о многихъ вещахъ.
-- Будто-бы?
-- Еслибъ вамъ пришлось умереть... сказалъ Поль, пристально посмотрѣвъ ему въ лицо.
Тутсъ отшатнулся съ очевиднымъ безпокойствомъ.
-- Не лучше ли было бы умереть при лунномъ свѣтѣ, когда небо чисто и вѣтеръ дуетъ, какъ въ прошедшую ночь?
Мистеръ Тутсъ, глядя недовѣрчиво на Поля, покачалъ головою и сказалъ, что не знаетъ.
-- Или не то, что дуетъ, а только слышенъ въ воздухѣ, какъ шумъ моря между раковинами. Вчера была прекрасная ночь. Я долго слушалъ, какъ шумѣла вода, а потомъ всталъ и выглянулъ: тамъ, далеко на водѣ, была лодка съ парусомъ.
Ребенокъ смотрѣлъ такъ упорно и говорилъ такъ серьёзно, что мистеръ Тутсъ, чувствуя надобность отвѣтить ему что-нибудь на счетъ лодки, сказалъ: "Смогглеры, или таможенные".
-- Лодка съ парусомъ, повторилъ Поль:-- при полномъ свѣтѣ луны. Парусъ походилъ на серебряную руку. Онъ все удалялся, и какъ вы думаете, что онъ дѣлалъ, когда уходилъ вмѣстѣ съ волнами?
-- Раздувался.
-- Онъ какъ-будто манилъ меня! какъ-будто звалъ меня къ себѣ! Вотъ она, вотъ она!
-- Кто? вскричалъ Тутсъ внѣ себя.
-- Моя сестра Флоренса! Она смотритъ сюда и машетъ рукою. Она меня видитъ, видитъ! Доброй ночи, милая, милая! Доброй ночи!
Быстрый переходъ Поля къ безграничной радости, когда онъ, стоя у окна, хлопалъ въ ладоши и посылалъ обѣими руками поцалуи милой сестрѣ; потомъ терпѣливая грусть, замѣнившая на его личикѣ сіяніе, когда она удалилась -- все это поразило даже мистера Тутса. Въ это время свиданіе ихъ прервалъ приходъ мистриссъ Пипчинъ, которая имѣла обыкновеніе навѣшать Поля раза по два въ недѣлю, по вечерамъ.
Вечера сдѣлались теперь длиннѣе, и Поль удалялся каждый разъ къ окну, чтобъ взглянуть на Флоренсу, которая ходила взадъ-и-впередъ передъ домомъ, пока не увидитъ брата; встрѣча ихъ взглядовъ была проблескомъ свѣта въ ежедневной жизни Поля. Часто бродила и другая одинокая фигура передъ домомъ доктора: то былъ отецъ Поля, навѣшавшій дѣтей своихъ все рѣже и рѣже по субботамъ. Онъ не могъ перенести ихъ вида и предпочиталъ бродить одинъ, неузнанный, и смотрѣть въ тѣ окна, гдѣ сынъ его готовился быть мужемъ совершеннымъ. Онъ ждалъ, думалъ, строилъ планы и надѣялся...
О! еслибъ онъ могъ видѣть, или, подобно другимъ, видѣлъ худенькаго мальчика, прижавшагося къ окну, который слѣдилъ въ сумерки за волнами и облаками съ серьёзнымъ лицомъ и внимательнымъ взоромъ, когда птицы проносились мимо его одинокой клѣтки, изъ которой душа его стремилась вылетѣть!