Мистеръ Домби отправляется путешествовать для разсѣянія.
-- Мистеръ Домби, сэръ, сказалъ майоръ Бэгстокъ:-- Джое Б. вообще человѣкъ не сантиментальный: онъ тугъ. Но у Джое есть свои чувства, сэръ, и когда они разгорятся... годдемъ, мистеръ Домби! воскликнулъ онъ съ внезапною свирѣпостью:-- это слабость и я ей не поддамся!
Майоръ Бэгстокъ выразился такимъ образомъ, принимая у себя мистера Домби какъ гостя и стоя на верху лѣстницы своей квартиры въ Принцесс-Плэсѣ. Мистеръ Домби пришелъ завтракать къ майору передъ отправленіемъ ихъ обоихъ въ дальнѣйшій путь; а злополучный туземецъ вытерпѣлъ мученія неописанныя, приготовляя тосты, яйца въ смятку и прочія принадлежности.
-- Не старому солдату Бэгстоковой породы, замѣтилъ майоръ: -- разнѣживаться какъ женщинѣ, но, годдемъ, сэръ! (предавшись свѣжему порыву бѣшенства) я вамъ соболѣзную!
Багровое лицо майора потемнѣло и глаза его выкатились какъ у морскаго рака, когда онъ пожималъ протянутую ему руку мистера Домби, какъ-будто это дружелюбное дѣйствіе предшествовало бою на жизнь и смерть. Съ вращательнымъ движеніемъ головы и порывистымъ сопѣніемъ, похожимъ на лошадиный кашель, майоръ повелъ своего посѣтителя въ гостиную, гдѣ привѣтствовалъ его, успокоившись отъ внутренняго волненія, съ открытою непринужденностью дорожнаго сотоварища.
-- Домби, я радъ васъ видѣть. Горжусь этимъ. Въ Европѣ наберется немного людей, которымъ бы Дж. Бэгстокъ сказалъ то же самое -- онъ крутъ, сэръ, такова его натура -- По Джое Б. гордится тѣмъ, что видитъ васъ у себя, Домби.
-- Майоръ, вы очень-любезны.
-- Нѣтъ, сэръ, чортъ возьми! Это не въ моемъ характерѣ. Еслибъ характеръ Джое Б. былъ таковъ, то онъ былъ бы давнымъ-давно генерал-лейтенантомъ сэромъ Джозефомъ Бэгстокомъ, кавалеромъ и командоромъ рыцарскаго ордена Бани! Тогда бы онъ принималъ васъ не въ такихъ комнатахъ. Я замѣчаю, что вы еще не совершенно постигли стараго Джое. Но теперешній случай выходитъ изъ ряда обыкновенныхъ и я горжусь имъ. Клянусь Богомъ, сэръ, прибавилъ онъ съ рѣшительностью: -- я считаю себя особенно въ правѣ гордиться!
Мистеръ Домби, оцѣняя по справедливости себя и свое богатство, чувствовалъ, что майоръ говорилъ правду и не противорѣчилъ ему: инстинктивное постиженіе такой истицы майоромъ и чистосердечіе, съ которымъ онъ это высказалъ, произвели на него пріятное впечатлѣніе. Слова майора подтвердили мистеру Домби, еслибъ онъ только могъ въ этомъ усомниться, что майоръ понимаетъ вполнѣ всю его великость, и что могущество его понято воиномъ и джентльменомъ такъ же хорошо, какъ биржевымъ швейцаромъ.
Обстоятельство это, вообще утѣшительное для гордости мистера Домби, утѣшало его тѣмъ болѣе, что недавнимъ доказательствомъ безсилія богатства была смерть сына, котораго потеря разрушила всѣ надежды и замыслы надменнаго богача. Бѣдный ребенокъ спросилъ его нѣкогда, что могутъ сдѣлать деньги? Припоминая себѣ этотъ дѣтскій вопросъ, мистеръ Домби едва могъ удержаться, чтобъ не спросить себя внутренно: что же онѣ сдѣлали?
Но мысли эти посѣщали его только въ уединенныя ночи, въ припадкахъ сердитой грусти, и самолюбіе находило имъ всегда успокоительныя противоядія. Мистеръ Домби, въ надменномъ одиночествѣ своемъ, чувствовалъ нѣкоторую наклонность къ майору. Нельзя сказать, чтобъ замороженное сердце его отогрѣвалось при этомъ, по оно какъ-будто до нѣкоторой степени оттаявало. Майоръ принималъ нѣкоторое участіе -- очень-незамѣтное, конечно, въ дняхъ, проведенныхъ на взморьѣ Брайтона; майоръ былъ человѣкъ свѣтскій и зналъ нѣсколькихъ знатныхъ людей; онъ говорилъ много, разсказывалъ разныя исторіи и анекдоты, а мистеръ Домби былъ готовъ считать его въ числѣ блещущихъ въ обществѣ умовъ, незапятнанныхъ непростительнымъ порокомъ бѣдности, которая вообще значительно омрачаетъ достоинства избранныхъ умовъ. Положеніе майора въ свѣтѣ было несомнѣнно по его военному чину, и вообще, его можно было считать довольно-приличнымъ товарищемъ въ путешествіи. Кромѣ того, онъ зналъ нѣсколько внутренность Англіи, въ которую мистеръ Домби, вѣчно жившій въ Сити, почти никогда не заглядывалъ.
-- Гдѣ мой мошенникъ? воскликнулъ майоръ, яростно оглядываясь вокругъ себя.
Туземецъ, не имѣвшій никакого христіанскаго или языческаго имени, но отзывавшійся на всякій ругательный эпитетъ, появился въ дверяхъ, не осмѣливаясь идти дальше.
-- Гдѣ завтракъ, мерзавецъ?
Темноцвѣтный слуга исчезъ и вскорѣ послышались по лѣстницѣ шаги, сопровождавшіеся дребезжаніемъ блюдъ и тарелокъ, происходившимъ отъ трепетнаго состоянія его духа.
-- Домби, сказалъ майоръ, глядя строго на туземца и поощривъ его сжатымъ кулакомъ, когда онъ уронилъ одну ложечку:-- вотъ наперченный, поджаренный дьяволъ, паштетъ, почки и прочая. Прошу садиться. Старый Джое можетъ угощать васъ только лагерными кушаньями.
-- Прекрасныя кушанья, майоръ.
-- Вы, кажется, смотрѣли черезъ улицу, сэръ. Видѣли вы нашу пріятельницу?
-- Вы говорите о миссъ Токсъ? Нѣтъ.
-- Очаровательная женщина, сэръ, замѣтилъ майоръ съ жирнымъ смѣхомъ, отъ котораго чуть не задохся.
-- Миссъ Токсъ, я думаю, женщина довольно-хорошаго разбора.
Надменная холодность этого отвѣта доставила майору Бэгстоку неописанное наслажденіе.
-- Старый Джое, сказалъ онъ пыхтя и потирая себѣ руки: -- былъ нѣкогда ея Фаворитомъ. Но солнце Джое закатилось. Дж. Б. погашенъ, смятъ, стоптанъ, сэръ. Знаете что, Домби?.. Майоръ пріостановился и смотрѣлъ съ таинственнымъ негодованіемъ: -- Это чертовски-самолюбивая женщина, сэръ.
-- Право! возразилъ мистеръ Домби съ морознымъ равнодушіемъ, смѣшаннымъ, можетъ-быть, съ легкимъ негодованіемъ на то, что миссъ Токсъ имѣетъ дерзость ощущать честолюбіе.
-- Эта женщина, сэръ, Люциферъ въ своемъ родѣ. Старый Джое имѣлъ свои свѣтлые дни, и хотя они миновались, однако глаза его зорки по-прежнему. Его королевское высочество, герцогъ Йоркскій, замѣчалъ нѣкогда о Джое, что онъ видитъ хорошо.
При этомъ случаѣ, майоръ надулся и посинѣлъ до такой степени, что возбудилъ даже въ мистерѣ Домби нѣкоторыя опасенія.
-- Эта забавная старая образина, сэръ, имѣетъ замыслы. Она заносится въ небеса, сэръ. Въ-отношеніи брачномъ, Домби.
-- Сожалѣю о ней.
-- Не говорите этого, Домби, возразилъ майоръ предостерегательнымъ тономъ.
-- Почему же нѣтъ?
Майоръ отвѣчалъ только своимъ лошадинымъ кашлемъ и принялся ѣсть съ удвоеннымъ усердіемъ.
-- Она очень интересуется вашимъ домомъ, замѣтилъ онъ послѣ краткаго промежутка: -- и часто посѣщаетъ васъ.
-- Да, отвѣчалъ мистеръ Домби съ большою величавостью: -- миссъ Токсъ была принята у меня въ домѣ около времени смерти мистриссъ Домби, какъ пріятельница моей сестры. Она вела себя прилично, обнаруживала привязанность къ моему младенцу, и потому ей было позволено -- могу даже сказать, что она поощрялась къ этому -- повторять свои посѣщенія вмѣстѣ съ моею сестрою; потомъ она постепенно сдѣлалась въ домѣ нѣкотораго рода домашнею. Я имѣю, продолжалъ онъ тономъ особенно-милостивой снисходительности: -- уваженіе къ миссъ Токсъ. Она оказывала въ моемъ домѣ кой-какія бездѣльныя услуги, которыми обращала на себя мое вниманіе. Я даже отчасти обязанъ ей за удовольствіе знакомства съ вами.
-- Домби, нѣтъ! возразилъ майоръ съ жаромъ.-- Нѣтъ, сэръ! Джозефъ Бэгстокъ не можетъ допустить такого мнѣнія неопроверженнымъ. Началомъ знакомства нашего былъ благородный малютка, сэръ, который сдѣлался бы со временемъ великимъ человѣкомъ. Да, Домби! Мы узнали другъ друга черезъ вашего сына.
Мистеръ Домби былъ, по-видимому, тронутъ. Онъ потупилъ глаза и вздохнулъ, а майоръ, почувствовавъ новый пароксизмъ ярости, объявилъ, что онъ въ опасности подвергнуться слабости, которой ни подъ какимъ видомъ не намѣренъ поддаться.
-- Пріятельница наша играла тутъ очень-незначительную роль, Домби, и Джое Б. готовъ отдать ей всю должную справедливость. А не смотря на то, сударыня, прибавилъ онъ, взглянувъ въ окно черезъ Принцесс-Плэсъ, въ сторону квартиры миссъ Токсъ, показавшейся въ это время у окна и поливавшей свои цвѣты: -- вы Фигура коварная и ваше честолюбіе принадлежитъ къ числу самыхъ неслыханныхъ обращиковъ самонадѣянности. Если отъ этого вы однѣ дѣлаетесь посмѣшищемъ, сударыня, то Богъ съ вами. Джое Б. вамъ не мѣшаетъ. Но когда вы, сударыня -- тутъ онъ засмѣялся всѣми жилами своего лица, раздувшимися какъ веревки: -- когда вы компрометируете другихъ людей, благородныхъ, не подозрѣвающихъ ничего, въ вознагражденіе за ихъ снисходительность, тогда вы расшевеливаете кровь стараго Джое!
-- Майоръ, сказалъ мистеръ Домби, покраснѣвъ:-- надѣюсь, вы намекаете не на что-нибудь столько нелѣпое со стороны миссъ Токсъ, какъ...
-- Домби, я не намекаю ни на что. Но Джое Б. пожилъ въ свѣтѣ, сэръ, и съ ушами на взводѣ: Джое говоритъ вамъ, Домби, что черезъ улицу отъ насъ живетъ чертовски-лукавая и честолюбивая женщина.
Мистеръ Домби невольно взглянулъ въ ту сторону и послалъ туда сердитый взглядъ.
-- Джозефъ Бэгстокъ не скажетъ ни. слова больше. Джое не сплетникъ, но онъ говоритъ, когда считаетъ долгомъ говорить и когда захочетъ говорить! Годдемъ, сударыня, ваши продѣлки пришли ему не въ терпежъ!
Припадокъ этого негодованія повергъ майора въ пароксизмъ лошадинаго кашля, отъ котораго онъ не скоро поправился. Прійдя въ себя, онъ прибавилъ:
-- Теперь, Домби, такъ-какъ вы пригласили Джое, стараго Дж. Б., который тугъ и открытъ, хотя и не имѣетъ другихъ достоинствъ -- быть вашимъ гостемъ и путеводителемъ въ Лимингтонѣ,-то располагайте имъ какъ угодно, онъ весь вашъ. Я, право, не понимаю, сэръ, продолжалъ онъ шутливымъ тономъ: -- что вы находите въ старомъ Джое и для чего онъ всѣмъ вамъ такъ нуженъ; я знаю только одно: еслибъ онъ не былъ препорядочно тугъ, сэръ, и упрямъ въ своихъ отказахъ, то вы бы убили его вашими приглашеніями давнымъ-давно.
Мистеръ Домби выразилъ въ короткихъ словахъ, что онъ ему очень благодаренъ за такое лестное предпочтеніе, но майоръ остановилъ его, объявивъ, что онъ внялъ въ этомъ случаѣ исключительно своимъ личнымъ наклонностямъ, а онѣ объявили ему наотрѣзъ: "Джое Б., Домби человѣкъ, котораго дружбу ты непремѣнно долженъ пріобрѣсти!"
Какъ майоръ уже насытился до того, что эссенція паштета выступала изъ угловъ его глазъ, а почки и наперченный дьяволъ сдѣлали галстухъ слишкомъ узкимъ, да къ-тому же время отъѣзда приближалось, то онъ позвалъ туземца, который напялилъ на него съ величайшимъ трудомъ теплый сюртукъ; потомъ подалъ ему одно послѣ другаго, съ разстановкою, замшевыя перчатки, толстую палку и шляпу. Туземецъ еще заранѣе погрузилъ въ экипажъ мистера Домби, дожидавшійся у крыльца, невозможное количество чемоданчиковъ, дорожныхъ сумочекъ и мѣшковъ такой же апоплексической наружности, какъ самъ майоръ; потомъ, наложивъ въ свои собственные карманы зельдервассеру, остиндскаго хереса, шарфовъ, сухариковъ, зрительныхъ трубочекъ, дорожныхъ картъ и газетъ -- все предметовъ, могущихъ понадобиться майору въ каждую минуту путешествія, объявилъ, что все готово. Когда несчастный чужеземецъ, котораго вообще считали бывшимъ княземъ одной изъ индійскихъ странъ, усѣлся подъ зонтомъ подлѣ Тоулинсона, хозяинъ квартиры метнулъ въ него цѣлою связкой запасныхъ плащей и теплыхъ сюртуковъ майора, закрывшихъ его совершенно, такъ-что онъ доѣхалъ до станціи желѣзной дороги, какъ за-живо зарытый въ могилу.
Но прежде, чѣмъ карета тронулась, миссъ Токсъ показалась у своего окна и граціозно замахала лилейно-бѣлымъ платочкомъ. Мистеръ Домби принялъ это прощальное привѣтствіе очень-холодно -- даже для него -- и, удостоивъ ее самаго умѣреннаго наклоненія головы, раскинулся въ каретѣ съ недовольнымъ видомъ. Это доставило неизъяснимое наслажденіе майору, раскланявшемуся съ миссъ Токсъ съ неимовѣрною любезностью; послѣ того, онъ долго сидѣлъ въ каретѣ молча и только сопѣлъ, пыхтѣлъ и злодѣйски подмигивалъ, какъ объѣвшійся Мефистофель.
Пока готовился поѣздъ желѣзной дороги, мистеръ Домби и майоръ пошли прохаживаться вдоль ваггоновъ по галереѣ; одинъ, молчаливый и угрюмый, а другой, разсказывая анекдоты и воспоминанія о быломъ, въ большей части которыхъ Джое Б. всегда игралъ главную роль. Ни одинъ изъ нихъ не замѣчалъ, что они обращали на себя вниманіе работника, стоявшаго подлѣ самаго паровоза и прикладывавшаго руку къ шапкѣ каждый разъ, какъ они мимо его проходили. Наконецъ, однако, при одномъ изъ ихъ поворотовъ, онъ выступилъ впередъ, снялъ шапку и закивалъ головою мистеру Домби.
-- Извините, сударь, по я надѣюсь, что вы въ добромъ здоровьѣ.
Работникъ этотъ, одѣтый въ парусинный костюмъ, обильно запачканный сажею, масломъ и угольною пылью, былъ не кто, какъ мистеръ Тудль, въ нарядѣ своего званія.
-- Я буду имѣть честь кочегарить вамъ, сэръ. Извините, сэръ, я полагаю, вы ѣдете туда?
Мистеръ Домби взглянулъ на работника, какъ-будто одинъ видъ его могъ запачкать ему зрѣніе.
-- Извините, сэръ, продолжалъ Тудль, видя, что его не узнаютъ: -- но моя жена Полли, которую у васъ въ домѣ называли Ричардсъ...
Перемѣна въ лицѣ мистера Домби выразила, что онъ узналъ Тудля; но въ то же время на немъ обнаружилось въ сильной степени сердитое чувство уничиженія, которое сразу остановило бѣднаго кочегара, хотѣвшаго вступить въ дальнѣйшій разговоръ.
-- Твоей женѣ, вѣроятно, нужны деньги, сказалъ мистеръ Домби надменно, запуская руку въ карманъ.
-- Нѣтъ, сударь, благодарствуйте. Ей не нужно, смѣю сказать. Мнѣ не нужно.
Мистеръ Домби сконфузился въ свою очередь и остался съ запущенною въ карманъ рукою.
-- Нѣтъ, сударь, началъ Тудль снова, повертывая шляпу.-- Мы живемъ благополучно, сэръ; жаловаться нѣтъ причины, сэръ. У насъ послѣ того родилось еще четверо, сэръ, но мы живемъ-себѣ.
Мистеръ Домби хотѣлъ уйдти, по вниманіе его остановилось на лоскуткѣ крепа, обвязаннаго вокругъ шапки Тудля, которую онъ продолжалъ повертывать.
-- Мы лишились одного младенца, сэръ, замѣтилъ Тудль:-- безъ сомнѣнія.
-- Недавно?
-- О, нѣтъ, слишкомъ три года тому назадъ, но всѣ остальные здоровы, все благополучно, сэръ. А меня сыновья мои выучили писать, сэръ.
-- Пойдемте, майоръ!
-- Извините, сэръ, сказалъ Тудль, выступая еще впередъ и все держа шапку въ рукѣ:-- я бы не сталъ васъ задерживать, но мнѣ нужно сказать вамъ о моемъ сынѣ Байлерѣ, котораго христіанское имя Робинъ, ну, томъ самомъ, котораго вы сдѣлали милосердымъ точильщикомъ.
-- Ну, такъ что съ нимъ? спросилъ мистеръ Домби самымъ суровымъ голосомъ.
-- Да что, сэръ, покачивая головою съ горестью:-- онъ пошелъ по худой дорогѣ...
-- Дошелъ по худой дорогѣ?
-- Да, сэръ. Больно говорить объ этомъ, и Полли въ отчаяніи...
-- Я доставилъ воспитаніе сыну этого человѣка, майоръ, сказалъ мистеръ Домби, подавая ему локоть.-- Вотъ всегдашніе результаты благодѣяній!
-- Пріймите совѣтъ стараго Джое, сэръ, и никогда не воспитывайте этого народа. Годдемъ, сэръ! это никогда не удается!..
Простодушный отецъ началъ-было разсказывать, какъ жестокосердо въ школѣ сѣкъ и мучилъ его сына учитель, и какъ колотили, дразнили и обижали товарищи, но мистеръ Домби повторилъ сердито: "Вотъ всегдашній результатъ благодѣяній!" и увелъ съ собою майора. Наконецъ ваггоны были готовы, они оба усѣлись и поѣздъ тронулся.
Мистеръ Домби былъ въ самомъ горькомъ расположеніи духа и смотрѣлъ, съ нахмуренными бровями на мелькавшіе мимо предметы. Причиною его пасмурности была не одна неудача благодѣтельнаго воспитанія Байлера въ школѣ Милосердыхъ Точильщиковъ,-- нѣтъ! Онъ видѣлъ на грязной шапкѣ кочегара лоскутокъ свѣжаго крепа и убѣдился изъ его отвѣтовъ и выраженія лица, что работникъ этотъ носитъ трауръ по его сынѣ.
Такъ вотъ! сверху до низу, дома и внѣ дома, начиная съ Флоренсы и до запачканнаго простолюдина, который теперь подсыпаетъ уголь въ огонь дымящейся впереди ихъ машины, всякій имѣетъ болѣе или менѣе притязанія на участіе въ его сынѣ и оспориваетъ его у отца! Могъ ли онъ забыть, какъ эта женщина рыдала надъ подушкою ребенка и называла его своимъ роднымъ дитятей! или какъ маленькій Поль, проснувшись отъ предсмертнаго сна, изъявилъ желаніе ее увидѣть; а потомъ, когда она вошла, какъ онъ поднялся на постели и какъ лицо ея засіяло радостью!
Думать объ этомъ дерзкомъ размѣшивателѣ угольевь и золы, съ его трауромъ на шапкѣ! Думать, что онъ осмѣлился раздѣлять тайную горесть и разрушенныя надежды гордаго джентльмена! Думать, что умершій ребенокъ, которому предстояло наслѣдовать ему въ богатыхъ замыслахъ, могуществѣ, въ соединеніи съ которымъ они бы отдѣлились золотыми вратами отъ цѣлаго свѣта -- что этотъ самый ребенокъ впустилъ къ нему стадо такихъ людей, которые оскорбляютъ его знаніемъ его печали и разстроенныхъ замысловъ, и дерзаютъ имѣть общія чувства съ нимъ, такъ неизмѣримо отъ нихъ отдаленнымъ: едва они не втерлись въ сердце ребенка и не вытѣснили оттуда отчасти его самого!
Мистеръ Домби не находилъ никакого удовольствія въ путешествіи по желѣзной дорогѣ. Мучимый тяжкими мыслями, онъ проносился не черезъ живописныя мѣстоположенія, но черезъ пустыни погибшихъ надеждъ и гложущей зависти. Самая быстрота движенія какъ-будто дразнила его своимъ подобіемъ съ юною жизнью, унесенною такъ неумолимо къ ея преждевременной метѣ. Сила, мчавшая теперь его-самого вихремъ по желѣзнымъ рельсамъ, пробивавшая себѣ путь всюду, черезъ все, пронзая насквозь всѣ преграды и унося живыя существа всѣхъ классовъ общества, возрастовъ и разрядовъ, сила эта напоминала собою торжествующее чудовище, смерть!
Тронувшись съ мѣста, изъ многолюднаго города, съ визгомъ, ревомъ и дребезгомъ, прорываясь среди человѣческихъ жилищъ, машина пронеслась мгновенно надъ зелеными лугами, потомъ сквозь сырую землю, черезъ тьму и тяжелый воздухъ, и опять на Божій свѣтъ, на ясное солнце, съ визгомъ, ревомъ и дребезгомъ черезъ лѣса, поля, сквозь скалы, между предметами, близкими къ путникамъ и пролетающими мимо: -- это совершенно какъ путь незнающей угрызеній совѣсти смерти!
Машина визжитъ, реветъ и дребезжитъ сильнѣе, порываясь къ концу дороги, и путь ея, какъ путь смерти, усыпанъ пепломъ и прахомъ. Все здѣсь вокругъ черно: черныя лужи, грязные закоулки и жалкія обиталища людей, далеко внизу, подъ сводами арокъ. Всѣ предметы смотрѣли угрюмо, холодно, мертвенно на мистера Домби, выглядывавшаго изъ окошка ваггона; онъ смотрѣлъ на нихъ такъ же мрачно, холодно и мертвенно. Вездѣ и во всемъ, что онъ видѣлъ и что представлялось его воображенію, находилъ онъ подобіе своему собственному несчастно; во всемъ видѣлъ онъ злобное, безпощадное торжество, которое язвило его гордость и завистливость надменной души, въ какихъ бы Формахъ оно ни представлялось: но больше всего, когда оно напоминало на раздѣлъ съ нимъ кѣмъ бы то ни было любви и воспоминанія умершаго ребенка.
Было одно лицо, на которое онъ смотрѣлъ прошлою ночью и оно смотрѣло на него глазами, читавшими въ его душѣ,-- хотя ихъ отуманивали слезы и закрывали дрожащія руки,-- лицо, которое часто представлялось его внутреннимъ взорамъ во время переѣзда. Ему казалось, что оно робко умоляетъ его съ выраженіемъ прошедшей ночи. На этомъ лицѣ не было упрека, но выражалось что-то въ родѣ сомнѣнія или скорѣе надѣющейся недовѣрчивости, превратившейся въ подобіе упрека, когда оно убѣдилось въ его нелюбви. Мистера Домби смущало воспоминаніе о лицѣ бѣдной Флоренсы.
Потому ли, что онъ ощутилъ къ ней новое для него влеченіе? Нѣтъ. Но теперь она пробудила въ немъ чувство, которое проявлялось уже въ давнопрошедшіе дни, и теперь, созрѣвъ окончательно, угрожало одолѣть его. Лицо ея казалось ему окруженнымъ атмосферою преслѣдованія и ненависти; оно заостряло стрѣлу безпощаднаго врага, который занималъ его мысли, и напитывало ее свѣримъ ядомъ. Ему представлялось при этомъ, что жизнь имѣетъ столько же участія въ его горести, какъ и смерть: одного изъ его дѣтей не стало, а другое уцѣлѣло -- почему смерть унесла предметъ его надеждъ, а не ее?
Кроткій, спокойный видъ ея, рисовавшійся передъ его воображеніемъ, не возбуждалъ въ немъ никакихъ другихъ чувствъ. Она была съ самаго рожденія пришельцемъ нежеланнымъ, а теперь стала тяжкимъ бременемъ и источникомъ горечи. Еслибъ сынъ былъ единственнымъ дѣтищемъ мистера Домби и тотъ же ударъ сразилъ его, то, конечно, это сильно опечалило бы его; но все-таки ему было бы легче, чѣмъ теперь, когда ударъ могъ пасть на нее и не упалъ -- на нее, которой бы онъ лишился, какъ ему казалось, безъ сожалѣнія. Любящее и невинное лицо Флоренсы, являясь ему, не производило никакого успокоительнаго или укрощающаго вліянія. Онъ отвергъ ангела и прилѣпился къ демону-мучителю, терзавшему его сердце. Ея терпѣніе, доброта, юность, нѣжная любовь были не больше, какъ пылинками золы, которую онъ попиралъ пятою. Въ его глазахъ, свѣтлый и чистый образъ дочери не разсѣвалъ, а только сгущалъ окружающій его самого мракъ. Часто, во время переѣзда по желѣзной дорогѣ, придумывалъ мистеръ Домби, что бы поставить между имъ и ею?
Майоръ, пыхтѣвшій, отдувавшійся во всю дорогу, какъ другой паровозъ, я часто поднимавшій глаза отъ газеты на окрестные виды, какъ-будто лукаво разглядывая цѣлую процессію уничтоженныхъ миссъ Токсъ, уносившихся назадъ вмѣстѣ съ дымомъ, пробудилъ своего спутника извѣстіемъ, что лошади запряжены и карета готова.
-- Домби, сказалъ майоръ:-- полно задумываться, это дурная привычка. Старый Джое, сэръ, не былъ бы такъ тугъ, какимъ вы его знаете, еслибъ онъ предавался ей. Вы великій человѣкъ, Домби, и вамъ ли впадать въ задумчивость? Въ вашемъ положеніи, сэръ, вы должны быть далеко выше такихъ вещей.
Майоръ, дѣлая даже дружескія увѣщанія мистеру Домби, не переставалъ обращаться къ чувствамъ его достоинства и гордости, а потому все болѣе и болѣе выигрывалъ въ его мнѣніи. Въслѣдствіе этого, онъ сдѣлалъ надъ собою усиліе, хотѣлъ слушать анекдоты своего спутника, пока лошади бѣжали рысью но гладкому шоссе, при чемъ майоръ, находя, что въ коляскѣ гораздо удобнѣе бесѣдовать, чѣмъ въ ваггонѣ, чувствовалъ себя особенно блистательнымъ.
Такимъ-образомъ продолжали они ѣхать цѣлый день, и разговоръ прерывался только параличными припадками майора, легкими закусками въ придорожныхъ гостинницахъ, да по-временамъ яростными нападеніями на темноцвѣтнаго слугу. Несчастный туземецъ, носившій серьги въ темно-коричневыхъ ушахъ и наряженный въ одежду, которая была ему очевидно чужестранною, потому-что сидѣла на немъ, независимо отъ искусства портнаго, по своей собственной прихоти, съёживался всякій разъ какъ озябшая обезьяна или высохшій грибъ, когда майоръ грозно обращался къ нему. Въ такомъ расположеніи духа и разговора пріѣхали они въ Лимингтонъ, гдѣ расположились въ Королевскомъ-Отелѣ и заказали себѣ обѣдъ.
На слѣдующее утро, майоръ поднялся какъ освѣжившійся исполинъ и принялся съ исполинскимъ аппетитомъ за завтракъ, за которымъ они уговорились на счетъ своихъ ежедневныхъ занятій. Майоръ долженъ былъ взять на себя отвѣтственность заказовъ всего съѣстнаго и питейнаго; они положили завтракать ежедневно вмѣстѣ, попозже, и обѣдать также вмѣстѣ и также попозже. Мистеръ Домби предпочелъ на первый день пребыванія ихъ въ Лимингтонѣ остаться въ своей комнатѣ и гулять одинъ, но объявши", что на слѣдующее утро будетъ имѣть удовольствіе сопровождать майора въ прогулкѣ по городу и пойдетъ вмѣстѣ съ нимъ въ общую залу пріѣзжихъ на воды. Такимъ-образомъ, они разстались на все время до поздняго обѣда. Мистеръ Домби удалился предаться своимъ мыслямъ, а майоръ, въ сопровожденіи туземца, несшаго за нимъ складной стулъ, теплый сюртукъ и зонтикъ, пошелъ скитаться по всѣмъ гостинницамъ. Онъ заглядывалъ тамъ въ объявленія и счетныя книги, желая узнать, кто гдѣ жилъ; кокетничалъ съ пожилыми дамами, которыя были отъ него въ восторгѣ; увѣрялъ, что старый Джое Б. туже чѣмъ когда-нибудь, и при всякомъ удобномъ случаѣ выставлялъ своего богатаго пріятеля Домби. Трудно было бы найдти человѣка, который стоялъ бы тверже за друга, чѣмъ майоръ, восхвалявшій мистера Домби, съ цѣлью озариться самому лучами его блеска.
Удивительно, сколько набралось у майора занимательныхъ матеріаловъ для разговора за обѣдомъ. Мнѣніе мистера Домби о его свѣтскихъ достоинствахъ возвысилось еще больше. За завтракомъ слѣдующаго утра, онъ зналъ содержаніе всѣхъ вновь прибывшихъ газетъ; говорилъ о предметахъ, имѣвшихъ сношеніе съ свѣжими новостями, на счетъ которыхъ спрашивали его мнѣнія особы такой важности и могущества, что онъ даже не рѣшался называть ихъ но имени, а только неясно намекалъ на нихъ. Мистеръ Домби, жившій такъ долго взаперти, да и въ городѣ рѣдко выходившій изъ очарованнаго круга операцій конторъ Домби и Сына, слушалъ его не безъ удовольствія; вмѣсто того, чтобъ отказаться отъ общества майора еще на день, какъ онъ вознамѣрился-было сдѣлать, оставаясь въ своей комнатѣ одинъ, онъ взялъ его подъ руку и оба вышли гулять.