Въ этотъ же самый грязный и сумрачный вечеръ намъ нужно мелькомъ заглянуть въ модный міръ. Этотъ міръ имѣетъ такое близкое сходство съ Верховнымъ Судомъ, что мы такъ же легко можемъ перенестись съ одной сцены на другую, какъ летаютъ вороны. Какъ модный міръ, такъ и Верховный Судъ -- вещи, освященныя временемъ и привычками; это все равно, что сказочные, погруженные въ непробудный сонъ Рипь-фанъ-Винкльсы, которые во время страшной грозы играли въ какія-то странныя игры,-- все равно, что двѣнадцать спящихъ дѣвъ, которыя рано или поздно, то пробудятся при появленіи рыцаря, и тогда всѣ вертелы на кухнѣ въ одинъ моментъ придутъ въ быстрое движеніе!
Этотъ міръ не великъ. Относительно къ міру, въ которомъ мы обитаемъ и который имѣетъ также свои границы (въ чемъ нетрудно убѣдиться: стоитъ только сдѣлать маленькій туръ и достигнуть крайняго его предѣла),-- въ отношеніи къ нашему міру модный мірь представляетъ собою крошечное пятнышко. Въ немъ есть много хорошаго, въ немъ есть много добрыхъ, справедливыхъ и честныхъ людей, онъ имѣетъ свое предназначенное мѣсто. Зло, которое заключается въ немъ, состоитъ въ томъ, что этотъ міръ чрезмѣрно украшаетъ себя драгоцѣнными тканями и драгоцѣнными каменьями,-- въ томъ, что онъ не можетъ слышать стремленія большихъ міровъ, не можетъ видѣть, какъ эти міры обращаются вокругъ солнца. Этотъ міръ остается въ какомъ-то безчувственномъ, мертвенномъ состояніи; за недостаткомъ воздуха, его производительная сила бываетъ иногда зловредна.
Миледи Дэдлокъ возвратилась въ свой столичный домъ на нѣсколько дней до отъѣзда въ Парижъ, гдѣ ея превосходительство намѣревается пробыть нѣсколько недѣль; а оттуда дальнѣйшія ея слѣдованія неизвѣстны. Такъ по крайней мѣрѣ сообщаютъ намъ фешенебельныя газеты, которымъ извѣстно все фешенебельное, и сообщаютъ въ отраду жителямъ Парижа. Говорить объ этомъ иначе, было бы не фешенебельно. Миледи Дэдлокъ находилась, (какъ она въ дружеской бесѣдѣ выражается) въ своей линкольншэйрской "резиденціи". Въ Линкольншэйрѣ сдѣлалось наводненіе. Сводъ каменнаго моста въ паркѣ сначала подмыло, а потомъ и совершенно размыло. Близлежащія низменныя поля, на полмилю въ ширину, покрылись водой. Печальныя деревья представляли въ этихъ огромныхъ лужахъ маленькіе островки, и гладкая поверхность воды въ теченіе цѣлаго дня испещрялась крупными каплями дождя. "Резиденція" миледи Дэдлокъ казалась чрезвычайно скучною. Погода, въ продолженіе многихъ дней и ночей, была такая дождливая, что деревья, повидимому, промокли насквозь; легкіе удары и надсѣчки топора лѣсничаго, подчищавшаго аллеи въ паркѣ, не производятъ рѣзкаго звука и срубленные сучья не трещатъ при ихъ паденіи. Мокрые олени покидаютъ топкія болота, служившія имъ пастбищемъ. Звукъ винтовочнаго выстрѣла теряетъ въ влажномъ воздухѣ свою пронзительность, и дымъ, въ видѣ маленькаго облачка, медленно стелется по зеленой, покрытой кустарникомъ отлогости, составляющей отдаленный планъ въ картинѣ падающаго дождя. Видъ изъ оконъ собственной комнаты миледи Дэдлокъ не представляетъ никакого разнообразія: онъ по очереди то измѣняется въ картину свинцоватаго цвѣта, то въ картину, нарисованную китайской тушью. Вазы, поставленныя на каменной террасѣ, въ теченіе цѣлаго дня собираютъ дождь, тяжелыя капли котораго надаютъ и въ безмолвіи ночи однообразно отдаются на широкой, каменной площадкѣ, называемой съ давнишнихъ временъ "Площадкой замогильнаго призрака". Небольшая церковь въ паркѣ въ воскресные дни кажется мрачною, покрытою темными, отсырѣлыми пятнами; изъ дубовой каѳедры выступаютъ капли холоднаго пота,-- и вообще по всей церкви распространяется удушливой, непріятный запахъ, какъ будто выходящій изъ могилъ покойныхъ Дэдлоковъ. Миледи Дэдлокъ (мимоходомъ сказать, бездѣтная), взглянувъ, при началѣ сумерекъ, изъ окна своего будуара на домикъ привратника, въ концѣ длинной аллеи, видитъ, какъ свѣтлый огонекъ играетъ въ рѣшетчатыхъ окнахъ этого домика, какъ сѣрый дымъ вылетаетъ изъ трубы его, видитъ ребенка, который, впереди какой-то женщины, бѣжитъ подъ дождемъ на встрѣчу мужчины, подходящаго къ воротамъ парка,-- видитъ это все и приходитъ въ самое непріятное расположеніе дула. Миледи Дэдлокъ говоритъ, что ей "скучно до смерти".
Вслѣдствіе этой-то скуки, миледи Дэдлокъ покинула свою линкольншэйрскую резиденцію, оставивъ ее въ полное распоряженіе дождя, грачей, кроликовъ, оленей, куропатокъ и фазановъ. Въ то время, какъ управительница домомъ проходила по его стариннымъ комнатамъ и запирала ставни, казалось, что портреты Дэдлоковъ, изъ которыхъ одни навсегда оставили этотъ міръ, а другіе только на время покинули свое помѣстье,-- прятались въ отсырѣвшія стѣны, выражая на лицахъ своихъ упадокъ духа. Когда же Дэдлоки снова возвратятся въ Линкольншэйръ?-- фешенебельная газета, этотъ зловѣщій демонъ, которому извѣстно все настоящее и прошлое, кромѣ одного только будущаго, не можетъ сказать утвердительно.
Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ все еще только баронетъ, но такой могущественный баронетъ, какихъ не отъищется во всей Британіи. Древность его фамиліи можетъ равняться только съ древностію горъ, окружающихъ его помѣстья, и безпредѣльно респектабельнѣе ихъ. Онъ держится такого мнѣнія, что міръ могъ бы существовать и безъ горъ, но совершенно бы погибъ безъ Дэдлоковъ. Онъ готовъ допустить, что природа -- весьма хорошее произведеніе (немного простовато, это правда, если не обнесено рѣшеткой), но произведеніе, котораго совершенство вполнѣ зависитъ отъ знаменитыхъ фамилій. Это -- джентльменъ самыхъ строгихъ правилъ,-- джентльменъ, чуждый всему мелочному и низкому и готовый скорѣе перенесть смерть, какую бы вамъ ни вздумалось назначить, но не подать малѣйшаго повода къ упреку касательно его честности и прямодушія. Короче сказать, это -- почтенный, твердый въ своихъ правилахъ, честный, справедливый, великодушный человѣкъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ человѣкъ, до высшей степени одаренный предразсудками и лишенный способности судить о предметахъ основательно.
Сэръ Лэйстеръ ни больше, ни меньше, какъ двадцатью годами старше миледи. Къ нему уже не придетъ вторично шестьдесятъ-пятый, ни шестьдесятъ-шестой, ни даже шестьдесятъ-седьмой годъ. Отъ времени до времени къ нему являются припадки подагры. Походка его немного принужденна. Бѣлокурые волосы, съ замѣтной сѣдиной, сѣдые бакенбарды, тонкая сорочка съ пышными манжетами, безукоризненной бѣлизны жилетъ и синій фракъ, постоянно застегнутый золотыми пуговицами, придаютъ его наружности весьма почтенный видъ. Въ отношеніи къ миледи, при какомъ бы то ни было случаѣ, онъ соблюдаетъ крайнюю церемонность, выказываетъ величіе своей особы, соблюдаетъ особенную вѣжливость и личнымъ достоинствамъ миледи оказываетъ безпредѣльное уваженіе. Его рыцарское вниманіе къ миледи, нисколько не измѣнившееся съ тѣхъ поръ, какъ онъ старался ей понравиться, составляетъ въ немъ единственную и притомъ легкую черту романтичнаго настроенія души.
И въ самомъ дѣлѣ, сэръ Лэйстеръ женился на миледи по любви. Въ фешенебельномъ мірѣ и теперь еще носится слухъ, что она происходила изъ неизвѣстной фамиліи; впрочемъ, кругъ фамиліи сэра Лэйстера былъ такъ обширенъ, что къ распространенію его онъ не предвидѣлъ особенной необходимости. Миледи одарена была красотой, гордостью, честолюбіемъ, необузданной рѣшимостью и здравымъ разсудкомъ въ такой степени, что этими качествами можно бы было одѣлить цѣлый легіонъ прекрасныхъ леди. При помощи этихъ качествъ, а также богатства и положенія въ обществѣ, миледи очень скоро взлетѣла наверхъ,-- такъ что въ теченіе весьма немногихъ лѣтъ миледи Дэдлокъ очутилась въ центрѣ фешенебельнаго міра и на самой вершинѣ фешенебельнаго древа.
Каждому извѣстенъ историческій фактъ, какъ горько плакалъ Александръ Македонскій, когда убѣдился, что для его побѣдъ не было другихъ міровъ; по крайней мѣрѣ каждый хоть немного, но долженъ быть знакомъ съ этимъ замѣчательнымъ фактомъ, потому что о немъ упоминалось чрезвычайно часто. Миледи Дэдлокъ, завоевавъ свой міръ, впала въ такое расположеніе духа, которое не согрѣвало, но, вѣрнѣе, можно сказать, оледеняло все ее окружавшее; какое-то истощенное спокойствіе, изнуренное смиреніе, утомленное равнодушіе, не возмущаемыя ни участіемъ въ дѣлахъ свѣта, ни удовольствіемъ, составляютъ трофеи ея побѣды. Она можетъ назваться благовоспитанною, въ строгомъ смыслѣ этого слова. Если-бь на завтра ей пришлось взнестись за облака, то, право, она улетѣла бы туда, не ощутивъ въ душѣ ни малѣйшаго восторга.
Миледи Дэдлокъ до сей поры не утратила своей красоты, и если эта красота перешла уже предѣлы пышной зрѣлости, зато не достигла еще степени увяданія. Лицо у нея прекрасное,-- лицо, которое въ лучшую пору жизни можно было бы назвать скорѣе хорошенькимъ, нежели прекраснымъ; но, вмѣстѣ съ выраженіемъ своего фешенебельнаго величія, оно усвоило въ нѣкоторой степени классичность. Ея станъ изященъ во всѣхъ отношеніяхъ, а высокій ростъ придастъ еще большій эффектъ -- не потому, чтобы она была дѣйствительно высока, но потому, что она "какъ нельзя правильнѣе сложена во всѣхъ своихъ статьяхъ", какъ неоднократно и клятвенно утверждалъ достопочтеннѣйшій Бобъ Стэблзъ, большой знатокъ и любитель лошадей. Этотъ же самый авторитетъ замѣчаетъ, что она сформировалась вполнѣ, и присовокупляетъ, въ особенности въ похвалу волосъ миледи, что по масти она изъ цѣлаго завода, по всей справедливости, можетъ называться отличнѣйшею.
Увѣнчанная такими совершенствами, миледи Дэдлокъ оставила загородную резиденцію, благополучно прибыла (преслѣдуемая фешенебельной газетой по горячимъ слѣдамъ) въ Лондонъ, съ тѣмъ, чтобъ провести въ столичномъ своемъ домѣ нѣсколько дней до отъѣзда въ Парижъ, гдѣ миледи намѣрена пробыть нѣсколько недѣль, и затѣмъ дальнѣйшее ея слѣдованіе покрыто мракомъ неизвѣстности. Въ этотъ же самый грязный и мрачный вечеръ, о которомъ мы упомянули, въ столичный домъ миледи Дэдлокъ является старомодный, старолѣтній джентльменъ, присяжный стряпчій и въ добавокъ прокуроръ Верховнаго Суда,-- джентльменъ, имѣющй честь дѣйствовать въ качествѣ совѣтника фамиліи Дэдлоковъ и въ конторѣ котораго хранится множество желѣзныхъ сундуковъ, украшенныхъ снаружи этимъ именемъ, какъ будто нынѣшній баронетъ представлялъ собою очарованную монету фокусника, по прихоти котораго она невидимо переносилась по всему собранію этихъ сундуковъ. Съ помощію дворецкаго -- настоящаго Меркурія въ пудрѣ -- старый джентльменъ проведенъ былъ по отлогимъ лѣстницамъ, черезъ огромный залъ, вдоль длинныхъ коридоровъ, мимо множества комнатъ, которыя въ теченіе лѣтняго сезона бываютъ ослѣпительно-блестящи, а во все остальное время года невыразимо скучны, которыя покажутся волшебнымъ краемъ для кратковременнаго посѣщенія, но настоящей пустыней -- для постояннаго въ нихъ пребыванія, этотъ джентльменъ, говорю я, проведенъ, былъ Меркуріемъ въ верхніе аппартаменты и, наконецъ, представленъ предъ лицо миледи Дэдлокъ.
На взглядъ старый джентльменъ кажется весьма обыкновеннымъ; но, занимаясь составленіемъ аристократическихъ брачныхъ договоровъ и аристократическихъ духовныхъ завѣщаній, онъ пріобрѣлъ извѣстность и прослылъ богачомъ. Онъ окруженъ таинственнымъ кругомъ фамильныхъ секретовъ и считается вѣрнымъ и безмолвнымъ хранителемъ врученныхъ ему тайнъ. Много есть великолѣпныхъ мавзолеевъ, которые въ теченіе столѣтій пускаютъ корни въ уединенныя прогалины парковъ, между высящимися деревьями и кустами папоротника, и въ которыхъ, быть можетъ, схоронено гораздо менѣе тайнъ въ сравненіи съ тѣмъ, что обращается въ народѣ, или съ тѣмъ, что заперто въ груди мистера Толкинхорна. Это человѣкъ, какъ говорится, старой школы -- выраженіе, обыкновенію означающее, всякую школу, которая, повидимому, никогда не была молодою. Онъ носитъ коротенькіе панталоны, поднизанный на колѣняхъ лентами, носитъ подвязки и чулки. Одна особенность его черной одежды и его черныхъ чулокъ -- будь они шелковые или шерстяные -- состоитъ въ томъ, что ни та, ни другіе не имѣютъ лоску. Безмолвный, скрытный, мрачный,-- и одежда его вполнѣ соотвѣтствуетъ ему. Онъ никогда не вступаетъ въ разговоръ, если предметъ разговора не касается его профессіи и если въ разговорѣ не требуютъ его совѣтовъ. Его нерѣдко можно найти, молчаливаго, но совершенно какъ въ своемъ собственномъ домѣ, за банкетами знаменитыхъ загородныхъ домовъ и вблизи дверей аристократическихъ гостиныхъ, относительно которыхъ фешенебельная газета всегда бываетъ особенно краснорѣчива. Здѣсь каждый знаетъ его, здѣсь половина англійскихъ перовъ останавливается передъ нимъ, чтобы сказать: "какъ вы поживаете, мистеръ Толкинхорнъ?" Мистеръ Толкинхорнъ принимаетъ эти привѣты съ серьезнымъ, важнымъ видомъ и погребаетъ ихъ въ груди своей, вмѣстѣ съ другими завѣтными тайнами.
Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ находится въ одной комнатѣ съ миледи и, судя по словамъ его, очень счастливъ видѣть мистера Толкинхорна. Въ наружности, взглядахъ и пріемахъ мистера. Толкинхорна есть что-то особенное, освященное давностію, всегда пріятное для сэра Лэйстера,-- и сэръ Лэйстеръ принимаетъ это за выраженіе покорности къ своей особѣ, за дань въ своемъ родѣ. Сэру Лэнстеру нравится одежда мистера Толкинхорна, и въ этомъ также онъ видитъ что-то вродѣ дани своему высокому достоинству. И дѣйствительно, одежда мистера Толкинхорна въ высшей степени заслуживаетъ уваженія: она напоминаетъ собой вообще что-то ливрейное. Она выражаетъ метръ-д'отеля семейныхъ тайнъ и вмѣстѣ съ тѣмъ дворецкаго при погребѣ Дэдлоковъ.
Думалъ ли хоть сколько нибудь объ этомъ самъ мистеръ Толкинхорнъ? Быть можетъ, да,-- быть можетъ, нѣтъ. Впрочемъ, это замѣчательное обстоятельство нетрудно объяснить всѣмъ тѣмъ, что только имѣетъ связь съ миледи Дэдлокъ, какъ съ первѣйшей женщиной изъ своего класса, какъ съ единственной предводительницей и представительницей своего маленькаго міра. Она считаетъ себя за существо неисповѣдимое, совершенно выступившее изъ сферы обыкновенныхъ смертныхъ: такою по крайней мѣрѣ она видитъ себя въ зеркалѣ,-- и, дѣйствительно, въ зеркалѣ она кажется именно такою. Но, несмотря на то, каждая тусклая маленькая звѣздочка, которая обращается вокругъ нея, начиная отъ горничной и до режиссера Итальянской Оперы, знаетъ всѣ еи слабости, всѣ предразсудки, всѣ недостатки, всѣ прихоти и всю надменность: каждый окружающій ее, сдѣлаетъ такое вѣрное опредѣленіе, сниметъ такую аккуратную мѣрку съ ея моральной натуры, какую снимаетъ портниха съ ея физическихъ размѣровъ; каждый изъ нихъ знаетъ, что отъ этой вѣрности и аккуратности зависитъ едва ли не самый важный источникъ ихъ существованія. Понадобятся ли ввести новую моду въ одеждѣ, особый костюмъ, потребуется ли дать ходъ новой пѣвицѣ, новой танцовщицѣ, новой формѣ брилліантовъ, новому гиганту или карлику, нужно ли будетъ открыть подписку на сооруженіе новаго храма или вообще сдѣлать что-нибудь новое,-- и, право, найдется премножество услужливыхъ людей изъ дюжины различныхъ сословій и профессій, которыхъ миледи Дэдлокъ считаетъ ни болѣе, ни менѣе, какъ за своихъ рабовъ, но которые вполнѣ изучили ее и, если угодно, научатъ васъ, какимъ образомъ должно поступить съ милэди, какъ будто она для нихъ все равно, что маленькій ребенокъ,-- которые въ теченіе всей своей жизни ничего больше не дѣлаютъ, какъ только нянчатъ ее, которые, показывая видъ, будто смиренно и со всею покорностію слѣдуютъ за ней, водятъ за собой ее и всю ея свиту,-- которые, поймавъ на крючокъ одного, на тотъ же крючекъ ловятъ всѣхъ и вытаскиваютъ ихъ, какъ Лемуель Гулливеръ вытащилъ вооруженный флотъ лилипутовъ.
...Если вы хотите, сэръ, обратиться къ нашимъ, говорятъ ювелиры Глэйзъ и Спаркль, подразумѣвая подъ словомъ наши -- миледи Дэдлокъ и другихъ: -- то не забудьте, что вамъ придется имѣть дѣло не съ обыкновенной публикой: вы должны прежде всего отъискать у нашихъ слабую сторону,-- а слабая сторона ихъ находится вотъ тамъ-то".-- "Чтобы пустить въ ходъ этотъ товаръ, джентльмены, говорятъ магазинщики Шинъ и Глось своимъ друзьямъ-фабрикатамъ: -- вы должны пожаловать къ намъ, потому что мы знаемъ, откуда можно взять людей фешенебельныхъ, и съумѣемъ сдѣлать вашъ товаръ фешенебельнымъ".-- "Если вы хотите, сэръ, чтобы эстампъ лежалъ на. столахъ высокихъ людей, съ которыми я нахожусь въ хорошихъ отношеніяхъ, говоритъ книгопродавецъ мистеръ Сладдери:-- или если вы хотите, сэръ, помѣстить этого карлика или этого великана въ домахъ моихъ высокихъ знакомыхъ, если вы хотите пріобрѣсти для этого увеселенія покровительство моихъ высокихъ знакомыхъ, то, сдѣлайте одолженіе, сэръ, предоставьте это мнѣ; потому что я привыкъ уже изучать колонновожатыхъ моихъ высокихъ знакомыхъ, и, смѣю сказать вамъ, безъ всякаго тщеславія, что могу повернуть ихъ вотъ такъ... "вокругъ пальца": и дѣйствительно, мистеръ Сладдери, какъ честный и прямой человѣкъ, говорилъ это безъ всякихъ преувеличеній.
Изъ этого модно заключить, что хотя мистеръ Толкинхорнъ и показывалъ видъ, будто не знаетъ, что происходило въ настоящее время въ душѣ Дэдлока, но весьма вѣроятно, что онъ зналъ.
-- Что скажете, мистеръ Толкинхорнъ? Вѣрно, дѣло миледи снова представлялось канцлеру?-- спросилъ сэръ Лэйстеръ, протягивая руку адвокату.
-- Да, милордъ, представлялось, и не далѣе, какъ сегодня,-- отвѣчалъ мистеръ Толкинхорнъ, дѣлая одинъ изъ своихъ скромныхъ поклоновъ миледи, которая сидитъ на софѣ передъ каминомъ, прикрывая лицо свое вѣеромъ.
-- Безполезно было бы спрашивать,-- говоритъ миледи, съ тѣмъ сухимъ, скучнымъ выраженіемъ въ лицѣ, которое она вывезла съ собой изъ загородной резиденціи,-- безполезно было бы спрашивать, сдѣлано по этому дѣлу что нибудь или нѣтъ.
-- Да, миледи, сегодня ровно ничего не сдѣлано,-- отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ.
-- И никогда не будетъ сдѣлано,-- замѣчаетъ миледи.
Сэръ Лэйстеръ не представляетъ ни малѣйшаго возраженія противъ нескончаемаго процесса, производимаго въ Верховномъ Судѣ, это быль медленный, сопряженный съ огромными издержками, британскій, конституціонный процессъ. Само собою разумѣется, что сэръ Лэйстеръ не принималъ живого участія въ тяжебномъ дѣлѣ, -- а роль, которую миледи разыгрывала въ этомъ дѣлѣ, составляла единственную собственность, принесенную ею въ приданое милорду. Сэръ Лэйстеръ имѣлъ неясное убѣжденіе, что для его имени, для имени Дэдлоковъ быть замѣшаннымъ въ какомъ нибудь тяжебномъ дѣлѣ и не находиться во главѣ того дѣла было бы самымъ забавнымъ обстоятельствомъ. Впрочемъ, онъ питаетъ къ Верховному Суду совершенное уваженіе, несмотря даже на то, что по временамъ замѣчались въ немъ медленность въ оказаніи правосудія и пустая, незаслуживающпи вниманія путаница; онъ уважалъ его какъ особенное нѣчто, которое, вмѣстѣ съ разнообразнымъ множествомъ другихъ нѣчто, изобрѣтено человѣческой мудростью для прочнаго благоустройства въ мірѣ всего вообще. И во всякомъ случаѣ сэръ Лэйстеръ былъ твердо убѣжденъ, что подтверждать выраженіемъ своего лица какія бы то ни было неудовольствія относительно суда было бы то же самое, что поощрять какое бы то ни было лицо изъ низшаго сословія къ возвышенію его на какомъ бы то ни было поприщѣ.
-- Сегодня, миледи, ничего не было сдѣлано,-- говорить мистеръ Толкинхорнъ:-- но такъ какъ къ вашему дѣлу присоединились новыя показанія, такъ какъ эти показанія довольно кратки, такъ какъ я держусь многотруднаго правила передавать моимъ кліентамъ, съ ихъ позволенія, всѣ новости, какія будутъ открываться при дальнѣйшемъ производствѣ дѣла (мистеръ Толкинхорнъ, какъ видно, человѣкъ весьма осторожный: онъ не принимаетъ на себя отвѣтственности болѣе того чего требуетъ необходимость), и, наконецъ, такъ какъ я вижу, что вы отправляетесь въ Парижъ, поэтому я и принесъ въ карманѣ сегодняшнія показанія.
(Мимоходомъ сказать, сэръ Лэйстеръ также отъѣзжалъ въ Парижъ; но фешенебельныя газеты восхищались отъѣздомъ одной только миледи).
Мистеръ Толкинхорнъ вынимаетъ изъ кармана бумаги, проситъ позволенія положить ихъ на столъ на томъ мѣстѣ, подлѣ котораго покоился локоть миледи, надѣваетъ очки и, при свѣтѣ отѣненной лампы, начинаетъ читать:
"-- Засѣданіе Верховнаго Суда. По тяжебному дѣлу между Джономъ Джорндисомъ..."
На этомъ словѣ миледи прерываетъ чтеніе мистера Толкинхорна и просить избавить ее по возможности отъ всѣхъ ужасовъ приказныхъ формальностей.
Мистеръ Толкинхорнъ бросаетъ взглядъ черезъ очки и начинавъ чтеніе нѣсколькими строками ниже; миледи безпечно и съ видомъ пренебреженія напрягаетъ свое вниманіе. Сэръ Лэйстеръ, въ огромномъ креслѣ, посматриваетъ на каминный огонь и, по видимому съ величайшимъ удовольствіемъ, вслушивается въ присяжныя выраженія, повторенія и многоглаголанія, составляющія въ своемъ родѣ національный оплотъ. Каминный огонь, на томъ мѣстѣ, гдѣ сидетъ миледи, разливаетъ теплоту чрезмѣрно сильно; вѣеръ прекрасенъ на видъ, но не слишкомъ полезенъ,-- драгоцѣненъ по своей работѣ, хотя и очень малъ. Миледи, перемѣнивъ свое мѣсто останавливаетъ взоръ на дѣловыхъ бумагахъ, наклоняется, чтобь взглянуть на нихъ поближе, смотритъ на нихъ еще ближе и, подъ вліяніемъ какой-то непонятной побудительной причины, дѣлаетъ неожиданный вопросъ;
-- Кто писалъ эти бумаги?
Мистеръ Толкинхорнъ, изумленный одушевленіемъ миледи и необыкновеннымъ тономъ ея голоса, внезапно прерываетъ чтеніе.
-- Неужели это и есть тотъ почеркъ, который у васъ называется канцелярскимъ?-- спрашиваетъ миледи, пристально и съ прежней безпечностью взглянувъ въ лицо адвоката и играя вѣеромъ.
-- Нѣтъ, миледи: было бы несправедливо съ моей стороны подтвердить вашъ вопросъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ, разсматривая почеркъ.-- Вѣроятно, сколько я могу судить, что канцелярскій почеркъ этого письма образовался уже послѣ основательнаго изученіи калиграфіи. Но позвольте узнать, миледи, къ чему этотъ вопросъ?
-- Ни для чего больше, какъ для разнообразія въ этой невыносимой скукѣ. Продолжайте, пожалуйста!
И мистеръ Толкинхорнъ снова приступаетъ къ чтенію. Жаръ отъ каминнаго огни становится сильнѣе; миледи закрываетъ вѣеронъ лицо. Сэръ Лэйстеръ дремлетъ. Но вдругъ онъ вскакиваетъ съ мѣста и торопливо восклицаетъ:
-- Э, что вы говорите?
-- Я говорю,-- отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ, въ свою очеродъ, вставая съ мѣста:-- я боюсь, что леди Дэдлокъ нездорова.
-- Со мной только обморокъ, едва внятнымъ голосомъ произноситъ миледи Дэдлокъ,-- губы ея побѣлѣли:-- со мной необыкновенная слабость, очень похожая на слабость предсмертную. Не говорите со мной. Позвоните въ колокольчикъ и снесите меня въ мою комнату.
Мистеръ Толкинхорнъ удаляется въ сосѣднюю комнату, звонитъ въ колокольчикъ; шарканье ногъ и топотъ шаговъ долетаютъ до него, и наконецъ водворяется безмолвіе. Спустя нѣсколько минутъ дворецкій приглашаетъ мистера Толкинхорна пожаловать въ прежнюю комнату.
-- Миледи теперь лучше,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ, предлагая адвокату садиться и продолжать чтеніе для него одного.-- Я очень испугался. До этой минуты я не зналъ, чтобы съ миледи дѣлались обмороки. Впрочемъ, удивляться тутъ не чему: погода такая несносная, и притомъ же миледи, дѣйствительно, соскучилась до смерти въ нашемъ помѣстьи.