Не знаю, почему я пишу, какъ мнѣ кажется, исключительно о себѣ. Я постоянно только и думаю, чтобы писать о другихъ лицахъ, постоянно стараюсь думать о себѣ какъ можно меньше, и, конечно, когда замѣчаю, что снова ввожу свою особу въ число дѣйствующихъ лицъ, я не на шутку досадую на себя и говорю себѣ: "Ахъ! Боже мой, какое ты скучное, безотвязное созданіе! это не годится, Эсѳирь, это очень дурно", а между тѣмъ все это оказывается безполезнымъ. Надѣюсь, впрочемъ, всякій, кому приведется прочитать написанное мною, пойметъ, что если предъидущія страницы заключаютъ въ себѣ слишкомъ много обо мнѣ, то это потому, что мнѣ не было никакой возможности поступить иначе, и слѣдовательно исключить себя изъ ихъ содержанія.
Любимица моей души и я читали вмѣстѣ, занимались вмѣстѣ рукодѣльемъ, вмѣстѣ учились чему нибудь и вообще находили такое множество разнообразныхъ занятій, что зимніе дни пролетѣли мимо насъ какъ перелетныя пташки. Обыкновенно послѣ обѣда и постоянно вечеромъ къ намъ присоединялся Ричардъ. Хотя онъ былъ однимъ изъ самыхъ неусидчивыхъ созданіи въ мірѣ, но наше общество ему нравилось.
Онъ очень, очень, очень любилъ Аду. По крайней мѣрѣ, я такого мнѣнія, и считаю за лучшее высказать свое мнѣніе безъ дальнѣйшаго отлагательства.-- До этого я еще не видала, какъ влюбляются молодые люди, но въ Ричардѣ и Адѣ я вполнѣ видѣла развитіе этого нѣжнаго чувства. Разумѣется, я не могла сказать имъ своихъ замѣчаній, не могла показать имъ виду, что мнѣ извѣстны взаимныя ихъ чувства; напротивъ, я до такой степени была скромна и до такой степени любила показывать видъ, что ничего не знаю, ничего не замѣчаю, что иногда, оставаясь въ сторонѣ отъ нихъ, за какимъ нибудь рукодѣльемъ, мысленно спрашивала себя, ужь не становлюсь ли я настоящей обманщицей.
Но пользы изъ этого было очень немного. Все, что оставалось мнѣ дѣлать, это -- вести себя какъ можно скромнѣе, и я была скромна какъ мышка. Въ свою очередь, и они были скромны какъ мышки,-- если не въ поступкахъ своихъ, то въ словахъ; впрочемъ, невинность, съ которой они болѣе и болѣе полагались на меня, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ они сильнѣе и сильнѣе привязывались другъ къ другу, была такъ плѣнительна, что скрывать отъ нихъ то, что интересовало меня, становилось въ высшей степени затруднительнымъ.
-- Наша милая старушка такая славная старушка, говаривалъ Ричардъ, встрѣчаясь со мной при началѣ дня въ саду и сопровождая слова свои такимъ чистымъ, плѣнительнымъ смѣхомъ, между тѣмъ какъ лицо его покрывалось яркимъ румянцемъ: -- наша старушка такая милая, такая славная старушка, что безъ нея у меня ничего не клеится. Прежде чѣмъ начну я мой взбалмошный день, прежде чѣмъ начну долбить свои книги, а потомъ скакать сломя голову по окрестностямъ, какъ разбойникъ на большой дорогѣ, я поставляю себѣ въ особенное удовольствіе выйти въ садъ и погулять съ спокойнымъ нашимъ другомъ; вотъ и теперь являюсь къ вамъ именно съ этой цѣлью.
-- Ты знаешь, милаша хозяюшка, говаривала Ада вечеромъ,-- и обыкновенно въ это время головка ея склонялась ко мнѣ на плечо и задумчивые глазки ея загорались яркимъ огнемъ: -- ты знаешь, я не люблю говорить въ этой комнатѣ. Мнѣ пріятно посидѣть здѣсь немного, помечтать, полюбоваться твоимъ милымъ личикомъ, послушать, какъ вѣтеръ гуляетъ на просторѣ, подумать о бѣдныхъ морякахъ.
А! догадываюсь! Быть можетъ, Ричардъ намѣренъ сдѣлаться морякомъ. Мы очень часто говорили объ этомъ, часто говорили о томъ, что Ричардъ имѣлъ въ дѣтствѣ удовлетворительную склонность къ морской службѣ. Мистеръ Джорндисъ писалъ къ одному родственнику, какому-то знаменитому баронету Лэйстеру Дэдлоку, и просилъ его принять въ Ричардѣ участіе. Сэръ Лэйстеръ отвѣчалъ весьма снисходительно, что "онъ поставитъ себѣ въ особенное счастіе споспѣшествовать видамъ молодого человѣка и сдѣлать для него все, что будетъ въ предѣлахъ его власти -- на это, впрочемъ, милордъ не подавалъ большихъ надеждъ -- и что милэди свидѣтельствуетъ свое почтеніе молодому джентльмену; она совершенно помнитъ, что находится съ нимъ въ родствѣ по весьма отдаленному колѣну, и надѣется, что молодой джентльменъ исполнитъ свой долгъ на всякомъ благородномъ поприщѣ, которому посвятитъ себя".
-- Понимаю, все понимаю, сказалъ мнѣ Ричардъ: -- ясно какъ день, что мнѣ самому предстоитъ прокладывать себѣ дорогу. Ничего! Мало ли было до меня людей, которымъ предстояло совершить этотъ трудъ, и они совершили. Я хочу только одного, чтобы на первый случай сдѣлали меня командиромъ хорошенькаго клиппера: это по крайней мѣрѣ доставило бы мнѣ возможности увезти отсюда канцлера и продержать его на полъ-раціонѣ до тѣхъ поръ, пока онъ не кончитъ нашего процесса. Средство это отличное: если онъ не сдѣлается дальновиднѣе, то непремѣнно спадетъ немного съ тѣла и будетъ поприлежнѣе.
Съ легкомысліемъ, самонадѣянностью и веселостью, ни на минуту не измѣнявшимися, Ричардъ соединялъ въ своемъ характерѣ какую-то безпечность, за которую я сильно опасалась, тѣмъ болѣе, что онъ ошибочно принималъ ее за благоразуміе. Эта безпечность проглядывала во всѣхъ его денежныхъ разсчетахъ, и проглядывала замѣчательнымъ образомъ, такъ что, мнѣ кажется, я лучше всего объясню это обстоятельство, если обращусь на минуту къ денежной ссудѣ, сдѣланной нами мистеру Скимполю.
Мистеръ Джорндисъ узналъ, или отъ самого мистера Скимполя, или отъ Коавинсеса, какую сумму заплатили мы за Скимполя, и вручилъ мнѣ деньги, съ приказаніемъ удержать изъ нихъ часть, принадлежавшую мнѣ, а другую часть передать Ричарду. Число поступковъ, обнаруживавшихъ безразсудную расточительность, которую Ричардъ оправдывалъ неожиданнымъ полученіемъ своихъ десяти фунтовъ, и число разъ, которое онъ употребилъ для того, чтобы высказать мнѣ эту неожиданность, какъ будто онъ спасъ эти деньги отъ невозвратной потери, образовало бы добрую сумму для задачи изъ правила простого сложенія.
-- Почему же нѣтъ, моя умница матушка Гоббардъ? сказалъ онъ мнѣ, когда хотѣлъ, ни сколько не подумавъ, пожертвовать пять фунтовъ кирпичнику. Вѣдь эти деньги достались мнѣ по дѣлу Коавинсеса, какъ говорится, ни за что, ни про что.
-- Какъ же это такъ? спросила я.
-- Очень просто: я истратилъ, или, лучше сказать, бросилъ десять фунтовъ, которые хотѣлось мнѣ бросить, безъ всякой надежды увидѣться съ ними еще разъ. Согласны вы съ этимъ?
-- Согласна.
-- Прекрасно! И вдругъ я получаю еще десять фунтовъ....
-- Тѣ же самые десять фунтовъ, намекнула я.
-- Какое дѣло до этого! возразилъ Ричардъ: -- я получилъ десять фунтовъ, которыхъ не думалъ получить, и слѣдственно могу истратить ихъ куда мнѣ угодно.
Когда убѣдили его, что пожертвованіе его не принесетъ желаемой пользы, онъ точно также, съ тою же безпечностью относилъ эти пять фунтовъ къ себѣ на приходъ и расходовалъ ихъ по своему усмотрѣнію.
-- Позвольте! Что же я стану теперь дѣлать съ ними? говорилъ онъ.-- По дѣлу кирпичника въ моемъ карманѣ все-таки остается пять фунтовъ; поэтому, если я прокачусь на почтовыхъ въ Лондонъ и обратно, эта прогулка будетъ стоить всего четыре фунта, и за тѣмъ у меня останется еще одинъ фунтъ. Что ни говорите, а сберечь одинъ фунтъ -- дѣло великое; вѣдь вы знаете пословицу: сбережешь пенни, выиграешь шиллингъ.
Я увѣрена, что Ричардъ былъ такъ чистосердеченъ и щедръ, какъ только можно быть. Онъ имѣлъ большой запасъ усердія и отваги и, несмотря на всю свою вѣтренность и легкомысліе, одаренъ былъ такимъ нѣжнымъ сердцемъ, что въ теченіе нѣсколькихъ недѣль я полюбила его какъ брата. Его нѣжность такъ шла къ нему и весьма замѣтно бы обнаруживалась сама собою даже безъ непосредственнаго вліянія Ады; впрочемъ, при этомъ вліяніи, онъ становился самымъ очаровательнымъ собесѣдникомъ, всегда готовый быть внимательнымъ, всегда такимъ счастливымъ, самоувѣреннымъ и веселымъ. Мнѣ кажется, что я, оставаясь съ ними въ комнатѣ, гуляя съ ними, разговаривая съ ними, наблюдая за ними, замѣчая, какъ они съ каждымъ днемъ сильнѣе и сильнѣе влюблялись другъ въ друга, не говоря имъ слова о своихъ замѣчаніяхъ, и открывая, какъ каждый изъ нихъ воображалъ, что ихъ любовь есть величайшая тайна въ мірѣ,-- тайна, быть можетъ, не подмѣченная ни тѣмъ, ни другой,-- мнѣ кажется, что едва ли я сама менѣе ихъ была очарована и менѣе ихъ находила удовольствія въ упоительныхъ мечтахъ о счастіи.
-----
Дѣла наши шли такимъ чередомъ, когда, однажды утромъ, за завтракомъ, мистеръ Джорндисъ получилъ письмо и, взглянувъ на адресъ, "сказалъ: отъ Бойторна? прекрасно! чудесно!" распечаталъ его, читалъ съ очевиднымъ удовольствіемъ и на срединѣ письма объявилъ намъ, въ видѣ парентеза, что Бойторнъ "ѣдетъ къ намъ" погостить. "Кто былъ этотъ Бойторнъ?-- мы всѣ призадумались. Смѣю сказать, что мы всѣ призадумались также о томъ -- по крайней мѣрѣ про себя скажу, что я призадумалась -- не станетъ ли Бойторнъ вмѣшиваться въ наши дѣла.
-- Лѣтъ сорокъ-пять тому назадъ, сказалъ мистеръ Джорндисъ, положивъ письмо и постукивая по немъ пальцемъ: -- лѣтъ сорокъ-пять тому назадъ и даже больше я поступилъ въ школу вмѣстѣ съ этимъ молодцомъ, Лоренсомъ Бойторномъ. Въ ту пору это былъ самый буйный мальчикъ въ мірѣ, а теперь -- это самый буйный мужчина. Въ ту пору это былъ самый шумный мальчикъ въ мірѣ, а теперь -- это самый шумный мужчина. Въ ту пору это былъ самый здоровый, самый крѣпкій мальчикъ въ мірѣ, а теперь -- это здоровенный и крѣпчайшій мужчина. Это -- громадный человѣкъ.
-- Громадный по росту? спросилъ Ричардъ.
-- Да, Рикъ, пожалуй хоть и по росту, отвѣчалъ мистеръ Джорндисъ.-- Въ этомъ отношеніи онъ какимъ нибудь десяткомъ лѣтъ старше и, можетъ статься, дюймами двумя выше меня; голова у него откинута назадъ, какъ у стараго солдата; могучая грудь, какъ добрая площадка; руки, какъ у самаго дюжаго кузнеца, а лёгкія у него -- ужь я и не знаю, съ чѣмъ сравнить его лёгкія. Заговоритъ ли онъ, захохочетъ ли, захрапитъ ли, ну, право, во всемъ домѣ потолки дрожатъ.
Въ то время, какъ мистеръ Джорндисъ наслаждался описаніемъ своего друга Бойторна, мы видѣли въ этомъ благопріятный и самый вѣрный признакъ, что къ перемѣнѣ вѣтра не было ни малѣйшаго предзнаменованія.
-- Но не то совсѣмъ хотѣлъ я сказать тебѣ, Рикъ, и вамъ, Ада, и тебѣ, маленькая Паутинка -- я знаю, вы всѣ интересуетесь этимъ дорогимъ гостемъ -- я хотѣлъ сказать о внутреннихъ достоинствахъ этого человѣка, о тепломъ сердцѣ этого человѣка, о горячей любви и свѣжести чувствъ этого человѣка. Его языкъ звученъ какъ его голосъ. Онъ всегда доходитъ до крайностей, и очень часто даже въ высшей степени крайностей. Въ своихъ приговорахъ, онъ -- олицетворенная свирѣпость. По его словамъ, вы непремѣнно примете его за Огра, этого чудовища въ "Арабскихъ Сказкахъ"; и мнѣ кажется, что въ понятіяхъ нѣкоторыхъ людей онъ давно уже пользуется этой репутаціей.-- Впрочемъ, довольно! раньше времени я не стану говорить о немъ. Вы не должны удивляться, если увидите, что онъ приметъ меня подъ свое покровительство: онъ до сихъ поръ не забылъ, что я былъ тщедушный мальчишка въ школѣ, и что дружба наша началась съ того времени, какъ онъ однажды натощакъ вышибъ два зуба (а по его словамъ, полдюжины зубовъ) изъ челюсти моего обидчика.-- Бойторнъ, прибавилъ мистеръ Джорндисъ, обращаясь ко мнѣ: -- и его человѣкъ будутъ сюда сегодня къ обѣду.
Сдѣлавъ необходимыя распоряженія къ пріему мистера Бойторна, мы начали ожидать его прибытія съ нѣкоторымъ любопытствомъ. Наступилъ полдень, наступило и время обѣда, а мистеръ Бойторнъ не являлся. Обѣдъ былъ отложенъ на нѣкоторое время, и мы сидѣли у камина, въ которомъ свѣтилъ потухавшій огонекъ, какъ вдругъ дверь въ пріемную залу распахнулась и зала огласилась слѣдующими словами, произнесенными запальчиво и громко:
-- Представь, Джорндисъ, какой-то отъявленный разбойникъ указалъ намъ совсѣмъ не ту дорогу: вмѣсто того, чтобъ повернуть налѣво, онъ велѣлъ намъ ѣхать направо. Да это просто самый закоснѣлый бездѣльникъ, какого не найдешь на бѣломъ свѣтѣ! Да и отецъ-то его, имѣя этакаго сына, должно быть, отчаянный плутъ. Ну вѣришь ли ты, у меня бы не дрогнула рука застрѣлить этого мошенника!
-- Да неужели онъ сдѣлалъ это съ умысломъ? спросилъ мистеръ Джорндисъ.
-- Я не имѣю ни малѣйшаго сомнѣнія, что эта бестія во всю свою жизнь больше ничего не дѣлалъ, какъ только сбивалъ проѣзжихъ съ прямого пути. Клянусь жизнью, когда онъ сказалъ мнѣ, что нужно повернуть направо, я принялъ его за бѣшеную собаку. Подумать только, что я стоялъ лицомъ къ лицу съ этимъ канальей -- и не разможжилъ ему головы!
-- Ты хочешь сказать, что не вышибъ ему зубовъ? сказалъ мистеръ Джорндисъ.
-- Ха, ха, ха! захохоталъ мистеръ Лоренсъ Бойторнъ, и такъ громко, что намъ казалось, будто домъ дѣйствительно дрожалъ.-- Ты, я вижу, не забылъ еще этой исторіи!... Ха, ха, ха!... А это былъ другой въ своемъ родѣ отъявленный бездѣльникъ! Клянусь жизнью, лицо этого негодяя, когда онъ былъ еще мальчишкой, служило грязнѣйшимъ изображеніемъ низости, трусости и жестокосердія,-- лицо, которое когда либо выставлялось вмѣсто вороньяго пугала въ полѣ негодяевъ. Привелись мнѣ встрѣтить эту дрянь на улицѣ,-- право, я бы свалилъ его какъ гнилое дерево.
-- Въ этомъ я не сомнѣваюсь, сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Однако, не хочешь ли ты заглянуть наверхъ, въ свою комнату?
-- Клянусь честью, Джорндисъ, возразилъ гость, взглянувшій въ эту минуту, какъ намъ казалось, на часы: -- еслибъ ты былъ женатъ, я скорѣе шмыгнулъ бы въ садовую калитку и убѣжалъ бы на вершины Гималайскихъ горъ, чѣмъ рѣшился бы явиться сюда въ такое неумѣстное время.
-- Зачѣмъ такъ далеко? сказалъ мистеръ Джорндисъ.
-- Клянусь жизнью и честью, убѣжалъ бы! вскричалъ посѣтитель.-- Я ни за что на свѣтѣ не захотѣлъ бы поставить въ вину себѣ дерзкое нахальство, заставивъ хозяйку дома ждать себя до этой поры. Я бы скорѣе согласился уничтожить себя.-- Клянусь, это для меня было бы въ тысячу разъ легче.
Разговаривая такимъ образомъ, они поднялись наверхъ; и вслѣдъ за тѣмъ мы услышали, какъ комната мистера Бойторна оглашалась снова и снова громкимъ: "ха, ха, ха!". Звукамъ этимъ вторило спавшее окрестное эхо и съ такимъ же удовольствіемъ смѣялось, какъ смѣялся мистеръ Бойторнъ, или какъ смѣялись мы, когда смѣхъ его долеталъ до нашего слуха.
Мы уже были всею душою расположены къ гостю мистера Джорндиса. Въ этомъ чистосердечномъ хохотѣ, въ этомъ мужественнозвучномъ голосѣ, въ этой круглотѣ и полновѣсности, съ которыми произносимо было каждое слово, и даже въ его изступленной побранкѣ, которая, по видимому, вылетала изъ него какъ холостые заряды изъ пушки и никому не вредила,-- во всемъ этомъ мы открывали прекрасныя качества. Но мы еще не успѣли вполнѣ приготовить себя къ подтвержденію нашихъ догадокъ появленіемъ самой особы мистера Бойторна, какъ мистеръ Джорндисъ представилъ его намъ. Это былъ не только очень не дурной собой, пожилыхъ лѣтъ джентльменъ, съ прекрасной осанкой и крѣпкимъ сложеніемъ, съ объемистой головой, покрытой волосами съ просѣдью, и удивительнымъ спокойствіемъ въ лицѣ, когда онъ молчалъ, съ такимъ бюстомъ, который, быть можетъ, показался бы нѣсколько дороднымъ, еслибъ привычка поддерживать разговоръ съ особенной горячностью оставляла его въ неподвижномъ положеніи, и подбородкомъ, который легко бы могъ обвиснуть и раздѣлиться надвое, еслибъ не требовалась постоянная его помощь въ привычкѣ дѣлать сильныя ударенія на нѣкоторыхъ словахъ,-- это былъ, говорю я, не только джентльменъ по внѣшнимъ своимъ признакамъ, но и истый джентльменъ въ своихъ манерахъ: до такой степени онъ былъ рыцарски внимателенъ, его лицо озарялось такой пріятной и нѣжной улыбкой и, по видимому, такъ ясно говорило, что мистеру Бойторну нечего было скрывать отъ другихъ, и выказывало его точно такимъ, какимъ онъ былъ на самомъ дѣлѣ (выказывало его, какъ выражался Ричардъ, человѣкомъ, который вовсе не способенъ былъ на малыя дѣла, и который стрѣлялъ холостыми зарядами изъ огромныхъ пушекъ потому, что не носилъ при себѣ орудій меньшаго калибра),-- до такой степени все это обнаруживалось въ немъ, что во время обѣда, говорилъ ли онъ непрерывно улыбаясь съ Адой и мной, или разряжалъ страшный залпъ побранокъ, вызванный на это мистеромъ Джорндисомъ, или, закинувъ голову назадъ, оглушалъ насъ своимъ потрясающимъ хохотомъ,-- я любовалась имъ съ одинаковымъ удовольствіемъ.
-- А привезъ ли ты съ собой свою пташку? спросилъ мистеръ Джорндисъ.
-- Клянусь небомъ, это удивительнѣйшая птица въ цѣлой Европѣ! отвѣчалъ нашъ гость.-- Преудивительное созданіе! За эту птичку я бы не взялъ десяти тысячь гиней. Я уже назначилъ ей пенсію, въ случаѣ, если умру раньше ея. По уму и привязанности, это -- настоящій феноменъ. Отецъ ея былъ точно такой же умница!
Предметомъ этихъ похвалъ была крошечная канарейка, до такой степени ручная, что человѣкъ мистера Бойторна принесъ ее въ комнату на пальцѣ, и она, покружившись по комнатѣ, спустилась на голову своего господина. Мнѣ кажется, что нѣсколько самыхъ неукротимыхъ и вспыльчивыхъ выраженій со стороны мистера Бойторна, въ то время, какъ это слабое созданіе сидѣло на его головѣ, послужатъ превосходнымъ поясненіемъ его характера.
-- Клянусь жизнью, Джорндисъ! сказалъ онъ, весьма нѣжно поднося къ носику канарейки кусочекъ булки: -- будь я на твоемъ мѣстѣ, то не далѣе, какъ завтра утромъ схватилъ бы канцлера за горло и началъ бы трясти его до тѣхъ поръ, пока изъ кармановъ его не посыпались бы деньги, пока бы его кости не забрянчали въ его кожѣ. Позволительными или непозволительными средствами, но я непремѣнно бы покончилъ дѣло. Вздумай ты уполномочить меня на этотъ подвигъ, и повѣрь, что я бы совершилъ его къ полному твоему удовольствію!
Во все это время канарейка преспокойно клевала изъ его руки кусочекъ булки.
-- Благодарю тебя, Лоренсъ, сказалъ мистеръ Джорндисъ, въ свою очередь захохотавъ:-- но въ настоящее время тяжба находится въ такомъ положеніи, что едва ли можно разсчитывать на ея дальнѣйшій ходъ, даже и въ такомъ случаѣ, если весь составъ юриспруденціи будетъ законнымъ образомъ поколебленъ въ самомъ основаніи.
-- На всемъ земномъ шарѣ не было еще такого Суда! сказалъ мистеръ Бойторнъ.-- Мнѣ кажется, подвести хорошую мину вовремя дѣятельнаго засѣданія и съ помощью десяти тысячь пудовъ пороху взорвать на воздухъ это судилище, со всѣми его дѣлами и продѣлками, со всѣми новыми и старыми постановленіями, со всѣми служащими, отъ мала до велика, отъ креселъ до скамеекъ,-- послужило бы для него чудеснѣйшей реформой!
Невозможно было удержаться отъ смѣха при видѣ этой, такъ сказать, энергической серьёзности, съ которой онъ предлагалъ такую усиленную мѣру реформы. Лишь только начинали мы смѣяться, какъ онъ, откинувъ голову назадъ, потрясалъ хохотомъ свою широкую, могучую грудь, и снова окрестности, казалось, вторили его громогласному, оглушительному "ха, ха, ха!" Его смѣхъ нисколько не пугалъ канарейки, которая вполнѣ была увѣрена въ свою безопасность и прыгала по скатерти, повертывая головкой съ одной стороны на другую и отъ времени до времени бросая моментальный свѣтлый взглядъ на своего господина, какъ будто передъ ней сидѣла другая канарейка.
-- А какъ идутъ у тебя дѣла съ твоимъ сосѣдомъ насчетъ спорной тропинки? спросилъ мистеръ Джорндисъ.-- Вѣдь и ты не можешь похвастать, что тяжебные труды незнакомы тебѣ?
-- Чего, братецъ! подалъ на меня прошеніе за нарушеніе чужихъ предѣловъ; а я подалъ на него прошеніе за то же самое, возразилъ мистеръ Бойторнъ.-- Клянусь небомъ, это такое надменное созданіе, какое когда либо дышало на бѣломъ свѣтѣ. По моему мнѣнію, морально не возможно допустить, что его зовутъ сэръ Лэйстеръ: его имя должно быть не Лэйстеръ, а Люциферъ.
-- Каковъ комплиментъ нашему дальнему родственнику! сказалъ мистеръ Джорндисъ, обращаясь къ Адѣ и Ричарду.
-- Я поставилъ бы себѣ въ непремѣнную обязанность попросить извиненія миссъ Клэръ и мистера Карстона, отвѣчалъ нашъ гость: -- еслибъ, судя по прекрасному личику лэди и улыбкѣ джентльмена, я не былъ увѣренъ, что это совершенно не нужно, и что они сами держатся отъ дальняго своего родственника на благородной дистанціи.
-- Или онъ отъ насъ держится, возразилъ Ричардъ.
-- Клянусь жизнью, воскликнулъ мистеръ Бойторнъ, дѣлая новый залпъ изъ своей баттареи: -- вся эта фамилія по своей надменности невыносима для меня! Впрочемъ, дѣло не въ томъ: ему не запереть мнѣ дороги, даже еслибъ онъ состоялъ изъ пяти десятковъ баронетовъ, слитыхъ воедино, живущихъ въ десяти десяткахъ такихъ помѣстій, какъ Чесни-Воулдъ, и заключающихся другъ въ другѣ какъ китайскіе рѣзные шарики изъ слоновой кости. Этотъ человѣкъ, черезъ агента своего, черезъ секретаря, или черезъ кого вамъ угодно, пишетъ мнѣ слѣдующее: "Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, свидѣтельствуетъ свое почтеніе мистеру Лоренсу Бойторну и предлагаетъ ему обратить особенное вниманіе на то обстоятельство, что тропинка близъ стараго пасторскаго дома, поступившаго нынѣ въ собственность мистера Бойторна, принадлежитъ, по всѣмъ правамъ, баронету Лэйстеру, какъ часть парка Чесни-Воулдъ, и что сэръ Лэйстеръ считаетъ удобнѣйшимъ немедленно загородить эту тропинку." -- Въ отвѣтъ на это посланіе я посылаю такой отзывъ: "Мистеръ Лоренсъ Бойторнъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе баронету Лэйстеру Дэдлоку и покорнѣйше проситъ обратить свое вниманіе на обстоятельство слѣдующаго рода: что онъ вполнѣ отвергаетъ всѣ претензіи сэра Лэйстера Дэдлока касательно закрытія тропинки, и къ тому имѣетъ честь присовокупить, что онъ отъ души будетъ радъ увидѣть того человѣка, который рѣшится принять на себя подобный подвигъ." Несмотря на такое, кажется, убѣдительное посланіе, сосѣдъ мой посылаетъ какого-то безглазаго бездѣльника поставить загородку. Я навожу на этого отъявленнаго плута пожарную трубу и задаю ему такую острастку, что у нею еле-еле душа въ тѣлѣ. Сосѣдъ мой ставитъ загородку ночью, а поутру я срубаю ее и сожигаю до основанія. Онъ нарочно посылаетъ своихъ тунеядцевъ шататься по моей тропинкѣ взадъ и впередъ. Я ловлю ихъ въ капканы, стрѣляю имъ въ ноги моченымъ горохомъ, заливаю ихъ пожарной трубой,-- словомъ сказать, рѣшаюсь освободить человѣчество отъ невыносимаго бремени, сообщаемаго существованіемъ этихъ полу-ночныхъ разбойниковъ. Онъ подаетъ жалобу на нарушеніе чужихъ предѣловъ, я тоже подаю точно такую же жалобу. Онъ подаетъ жалобы на мои нападенія и побои,-- я оправдываюсь и продолжаю нападать и колотить.... Ха, ха, ха!
Слушая, какъ онъ выражалъ все это съ необыкновенной энергіей, другой бы принялъ его за самаго свирѣпаго изъ всего человѣчества. Глядя на него и въ то же время на его канарейку, сидѣвшую у него на пальцѣ, и перышки которой онъ слегка поглаживалъ, другой бы подумалъ, что это самый нѣжный, самый кроткій, добродушный человѣкъ. Слушая его чистосердечный хохотъ и усматривая, какъ на лицѣ его отражалась вся его добрая душа, другой непремѣнно бы подумалъ, что это самый беззаботный человѣкъ, что всякаго рода споры и неудовольствія невѣдомы ему, и что всѣ событія его жизни составляли безпрерывную цѣпь свѣтлой радости.
-- Нѣтъ, ужь извините, говорилъ онъ: -- Дэдлокамъ не удастся заслонить мнѣ дорогу, хотя надобно признаться (при этомъ тонъ его нѣсколько смягчился), и я охотно признаюсь, что лэди Дэдлокъ образованнѣйшая женщина въ мірѣ, и готовъ оказывать ей почтеніе, какимъ только можетъ располагать обыкновенный джентльменъ, и какого не въ состояніи оказать ни одинъ баронетъ съ головой въ семь столѣтій не дюймовъ и не футовъ, а въ семь столѣтій толщиной.... ха, ха, ха! Человѣкъ, поступившій въ военную службу на двадцатомъ году и спустя недѣлю вызвавшій на дуэль самаго заносчиваго и надменнаго фата и отставленный за это отъ службы -- ужь извините!-- не позволитъ ступить себѣ на ногу, клянусь всѣми Люциферами, живыми и мертвыми, замкнутыми и отпертыми -- {Авторъ играетъ здѣсь словами "Лэйстеръ Дэдлокъ" (Leicester Deadlock): Лэйстеръ онъ превращаетъ въ Lucifer, которое произносится Люсиферъ; дедъ dead) въ переводѣ значитъ мертвый, а локъ (lock) -- замокъ. Прим. перев.} Ха, ха, ха!
-- Однако, я думаю, не всякій и тебѣ позволитъ сдѣлать это, сказалъ мистеръ Джорндисъ.
-- Ну, разумѣется! что и говорить объ этомъ! отвѣчалъ мистеръ Бойторнъ, съ видомъ покровительства ударивъ мистера Джорндиса по плечу; въ этомъ поступкѣ проглядывало что-то серьёзное, хотя и сопровождался онъ непринужденнымъ смѣхомъ.-- Разумѣется, не всякій позволитъ. Однако, заговоривъ о нарушеніи чужихъ предѣловъ и извинясь прежде всего передъ вами, миссъ Клэръ и миссъ Соммерсомъ, за развитіе такой сухой матеріи, я долженъ спросить тебя, Джорндисъ, нѣтъ ли ко мнѣ писемъ отъ твоихъ пріятелей Кэнджа и Карбоя?
-- Кажется, что нѣтъ ничего, Эсѳирь? спросилъ мистеръ Джорндисъ.
-- Ничего, сказала я.
-- Премного обязанъ вамъ, миссъ, сказалъ мистеръ Бойторнъ.-- Мнѣ не слѣдовало бы и спрашивать объ этомъ послѣ моего непродолжительнаго знакомства съ предусмотрительностію миссъ Соммерсонъ. (Странно, право! всѣ находили во мнѣ прекрасныя качества, которыхъ я сама не замѣчала; всѣ ободряли меня, всѣ какъ будто рѣшились, какъ будто сговорились дѣлать это!) -- Я спросилъ потому, что, выѣхавъ изъ Линкольншэйра, разумѣется, не заѣзжалъ въ столицу, и полагалъ, что, можетъ статься, нѣкоторыя письма присланы сюда. Надѣюсь, что завтра утромъ они отрапортуютъ мнѣ о ходѣ дѣла.
Въ теченіе вечера, проведеннаго пріятнѣйшимъ образомъ, я замѣчала очень часто, что онъ съ особеннымъ участіемъ и удовольствіемъ любовался Ричардомъ и Адой, слушая музыку въ недальномъ отъ нихъ разстояніи. Ему не нужно было признаваться, что онъ страстно любилъ музыку: эта любовь ясно выражалась на его лицѣ. Мои наблюденія, въ то время, какъ я и мистеръ Джорндисъ играли въ бэггемонъ, невольнымъ образомъ возбудили во мнѣ желаніе узнать, не былъ ли женатъ мистеръ Бойторнъ, и я спросила объ этомъ моего партнёра.
-- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ: -- нѣтъ, не былъ.
-- А какъ будто онъ былъ женатъ? сказала я.
-- Почему ты это заключаешь? съ улыбкой спросилъ мистеръ Джорндисъ.
-- Потому, отвѣчала я, покраснѣвъ немного отъ одной мысли, что такъ смѣло рѣшилась высказать свое предположеніе: -- потому, что въ его манерѣ есть что-то особенно нѣжное, что, къ тому же, онъ такъ учтивъ, ласковъ и внимателенъ къ намъ, и что....
Только что я высказала это, какъ мистеръ Джорндисъ устремилъ свои взоры туда, гдѣ сидѣлъ мистеръ Бойторнъ.
Я больше не сказала и слова.
-- Ты правду говоришь, милая хозяюшка, сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Разъ какъ-то онъ задумалъ жениться и совсѣмъ было женился. Но это было давнымъ-давно и только разъ.
-- Неужели жь умерла его невѣста?
-- Нѣтъ.... впрочемъ, пожалуй, для него она умерла. Это событіе, или, лучше сказать, та минувшая пора имѣла вліяніе на всю его послѣдующую жизнь. Неужели ты думаешь, что голова его и сердце и теперь еще полны романтичности?
-- Да; почему же и не думать? Впрочемъ, теперь мнѣ нетрудно отвѣчать вамъ, когда вы разъяснили мнѣ такъ много.
-- Послѣ той поры онъ никогда не былъ тѣмъ, чѣмъ бы могъ быть, отвѣчалъ мистеръ Джорндисъ: -- теперь онъ въ лѣтахъ и совершенно одинокій: при немъ нѣтъ ни души, кромѣ слуги и этой капарейки.... Тебѣ бросать кости, душа моя.
Соображаясь съ манерами мистера Джорндиса, я понимала, что нельзя было продолжать этого разговора, не подвергаясь опасности произвесть перемѣну вѣтра. Вслѣдствіе этого я удержалась отъ дальнѣйшихъ вопросовъ. Я принимала участіе въ мистерѣ Бойторнѣ, но не любопытствовала узнать о немъ особенныхъ подробностей. Впрочемъ, я принималась мечтать объ этой старинной любовной исторіи; но громкое храпѣнье мистера Бойторна прогоняло отъ меня всѣ мои мечты. Я старалась совершить весьма трудное дѣло -- представить себѣ старыхъ людей молодыми и облачить ихъ красотою юности. Но прежде, чѣмъ успѣла въ этомъ, я уже спала крѣпкимъ сномъ, и мнѣ снились дни, проведенные мною въ домѣ моей крестной маменьки. Не знаю, заслуживаетъ ли вниманія обстоятельство, по которому я почти всегда мечтала объ этомъ періодѣ моей жизни: я еще такъ мало знакома съ дѣлами подобнаго рода.
Поутру пришло къ мистеру Бойторну письмо отъ Кэнджа и Карбоя, которымъ увѣдомляли, что въ полдень явится къ нему одинъ изъ конторскихъ писцовъ. Такъ какъ наступившій день былъ днемъ, въ который я обыкновенно очищала недѣльные счеты, заключала расходныя книги и вообще приводила въ порядокъ всѣ дѣла по хозяйственной части, и потому я осталась дома въ то время, какъ мистеръ Джорндисъ, Ада и Ричардъ, пользуясь прекрасной погодой, поѣхали прогуляться. Мистеръ Бойторнъ остался подождать писца изъ конторы Кэнджа и Карбоя и потомъ обѣщался выйти на встрѣчу гулявшимъ.
Я была очень занята, разсматривая долговыя книги, подводя итоги, выплачивая деньги, принимая квитанціи и, вообще, дѣлая необыкновенно много суеты и шуму, когда пришли сказать мнѣ о пріѣздѣ мистера Гуппи, который вслѣдъ за тѣмъ и явился въ комнату. Я уже нѣсколько догадывалась, что писецъ, командированный Кэнджемъ и Карбоемъ къ мистеру Бойторну, долженъ быть тотъ самый молодой джентльменъ, который встрѣтилъ меня при первомъ моемъ появленіи въ Лондонѣ, и, разумѣется, мнѣ пріятно было увидѣть его, потому что и онъ имѣлъ нѣкоторую связь съ моимъ благополучіемъ, которымъ наслаждалась я въ настоящее время.
Я едва узнала его: такимъ удивительнымъ щеголемъ показался онъ мнѣ. На немъ была новая глянцовитая пара платья, лиловаго цвѣта перчатки, шейный платокъ, отличавшійся пестротою колеровъ, лоснистая шляпа, огромный оранжерейный цвѣтокъ и толстый золотой перстень на мизинцѣ. Ко всему этому, отъ него по всей комнатѣ разливался запахъ медвѣжьяго жиру и другихъ благовоній. Въ то время, какъ я попросила его присѣсть, пока воротится лакей, онъ взглянулъ на меня такъ пристально, что я совершенно сконфузилась, и когда онъ сѣлъ и началъ прибирать болѣе эффектное положеніе своимъ ногамъ, и когда я въ свою очередь начала распрашивать его, доставила ли ему поѣздка въ нашъ край удовольствіе, и выразила надежду на доброе здоровье мистера Кэнджа, я ни разу не взглянула на него, но замѣчала, какъ онъ продолжалъ осматривать меня тѣмъ же испытующимъ и любопытнымъ взоромъ.
Когда лакей возвратился и попросилъ мистера Гуппи наверхъ, въ комнату мистера Бойторна, я намекнула, что внизу будетъ его ждать завтракъ, отъ котораго, какъ надѣялся мистеръ Джорндисъ, онъ, вѣроятно, не откажется.
-- Буду ли я имѣть честь видѣть васъ за этимъ завтракомъ? спросилъ онъ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ, держась за ручку дверей.
Я отвѣчала утвердительно, и онъ вышелъ, сдѣлавъ передъ уходомъ вѣжливый поклонъ и еще разъ бросивъ на меня прежній испытующій взглядъ.
Мистеръ Гуппи очевидно находился въ крайнемъ замѣшательствѣ; но я приписывала это единственно его неловкости и застѣнчивости и разсудила за лучшее подождать его возвращенія, посмотрѣть, исправно ли будетъ поданъ завтракъ, всего ли будетъ довольно, и потомъ удалиться. Завтракъ былъ поданъ и долго стоялъ на столѣ. Свиданіе съ мистеромъ Бойторномъ было довольно продолжительно и, какъ казалось мнѣ, довольно шумно, потому что хотя комната мистера Бойторна и находилась отъ столовой въ значительномъ разстояніи, но я слышала, отъ времени до времени, какъ голосъ его бушевалъ наверху подобно отдаленному урагану, порывы котораго разряжались залпами страшныхъ угрозъ и побранокъ.
Наконецъ мистеръ Гуппи воротился и казался вовсе неспособнымъ для пріятной бесѣды.
-- Клянусь честью, миссъ, сказалъ онъ въ полголоса: -- это настоящій вандалъ.
-- Пожалуста, покушайте чего нибудь, сказала я.
Мистеръ Гуппи подсѣлъ къ столу и началъ натачивать разрѣзной ножъ о разрѣзную вилку, продолжая осматривать меня (мнѣ казалось такъ, хотя сама я вовсе не глядѣла на него) тѣмъ же страннымъ, необыкновеннымъ взглядомъ. Натачиванье ножа длилось такъ долго, что наконецъ я вынужденной нашлась приподнять свои взоры, полагая этимъ разсѣять чарующую силу, подъ вліяніемъ которой находился мистеръ Гуппи, и отъ которой онъ не могъ освободиться.
И въ самомъ дѣлѣ, взглядъ мой произвелъ желаемое дѣйствіе: мистеръ Гуппи взглянулъ на блюдо и началъ рѣзать.
-- А что же вы, миссъ? не прикажете ли чего нибудь?
-- Нѣтъ, благодарю, отвѣчала я.
-- Не прикажете ли, миссъ, маленькій кусочекъ чего нибудь? сказалъ онъ, однимъ глоткомъ выпивая рюмку вина.
-- Рѣшительно нѣтъ, отвѣчала я: -- я осталась здѣсь удостовѣриться, что вы ни въ чемъ не нуждаетесь. Не прикажете ли подать еще чего нибудь?
-- О, нѣтъ, миссъ, я крайне обязанъ вамъ. Здѣсь есть все, что нужно для моего аппетита, для моего спокойствія и счастія.... по крайней мѣрѣ.... то есть, не то, чтобы совершеннаго спокойствія и счастія.... мнѣ еще незнакомо это блаженство.
И мистеръ Гуппи выпилъ еще двѣ рюмки вина, одну за другою.
Я разсудила за лучшее уйти.
-- Ахъ, миссъ, помилуйте, сказалъ онъ, увидѣвъ, что я встала, и въ свою очередь всталъ.-- Неужели вы не удостоите меня позволеніемъ объясниться съ вами наединѣ?
Не зная, что отвѣчать, я снова сѣла.
-- Надѣюсь, миссъ, разговоръ этотъ не будетъ имѣть для меня дурныхъ послѣдствій? сказалъ мистеръ Гуппи, съ лихорадочнымъ безпокойствомъ придвигая стулъ къ моему столу.
-- Я не понимаю, что вы хотите сказать, сказала я, болѣе и болѣе удивляясь.
-- Я хочу сказать, миссъ, что вы не воспользуетесь этимъ объясненіемъ повредить мнѣ въ конторѣ Кэнджа и Карбоя или вообще гдѣ бы то ни было. Если разговоръ нашъ не приведетъ насъ къ желаемой цѣли, надѣюсь, я по прежнему останусь мистеромъ Гуппи, мое положеніе въ конторѣ или вообще всѣ мои виды на будущее не пострадаютъ отъ него. Короче сказать, я долженъ объясниться съ вами по секрету.
-- Я теряюсь, сэръ, въ догадкахъ, сказала я:-- не могу представить себѣ, что бы такое могли вы сказать мнѣ по секрету,-- мнѣ, которую вы видѣли всего только разъ; во всякомъ случаѣ, мнѣ самой было бы очень прискорбно повредить вамъ.
-- Благодарю васъ, миссъ. Я увѣренъ въ этомъ.... для меня этого совершенно достаточно.
Во все это время мистеръ Гуппи то приглаживалъ носовымъ платкомъ переднюю часть головы, то сильно потиралъ ладонь лѣвой руки ладонью правой.
-- Съ вашего позволенія, миссъ, я выпью еще рюмку; это доставитъ мнѣ возможность приступить къ объясненію безъ дальнѣйшаго отлагательства и продолжать его безъ всякаго замѣшательства, для насъ взаимно непріятнаго.
Онъ выпилъ рюмку вина и снова подошелъ ко мнѣ. Я воспользовалась этимъ случаемъ -- отодвинуться за столъ.
-- Не прикажете ли, миссъ, и вамъ налить рюмку? спросилъ мистеръ Гуппи, по видимому, совершенно ободренный.
-- Нѣтъ, отвѣчала я.
-- Хоть полъ-рюмочки? сказалъ мистеръ Гуппи: -- ну хоть четверть рюмочки? Не угодно? Въ такомъ случаѣ можно начать. Въ настоящее время, миссъ Соммерсонъ, я получаю жалованья въ конторѣ Кэйджа и Карбоя два фунта въ недѣлю. Когда я имѣлъ счастіе впервые увидѣть васъ, это жалованье ограничивалось только однимъ фунтомъ и пятнадцатью шиллингами и оставалось на этой цыфрѣ довольно продолжительное время. Прибавка къ жалованью сдѣлана недавно, и надѣюсь, что точно такая же прибавка будетъ сдѣлана не далѣе, какъ по истеченіи годичнаго срока, считая отъ сегодня. Моя матушка имѣетъ маленькое состояніе, въ видѣ небольшой пожизненной пенсіи; на этой пенсіи она живетъ независимо, хотя и черезчуръ неприхотливо, въ Старой Стритъ-Роадъ. Она въ высшей степени имѣетъ качества доброй свекрови. Она ни во что не вмѣшивается; это олицетворенная тишина съ самымъ нѣжнымъ характеромъ. Правда, и она имѣетъ свои недостатки -- дай кто ихъ не имѣетъ?-- но я еще не знаю, чтобы она когда нибудь обнаруживала ихъ при собраніи гостей: въ подобномъ случаѣ вы смѣло можете довѣрить ей распоряженіе всѣми винами, всѣми спиртуозными и другими напитками. Самъ я проживаю въ Пентонвилѣ. Это, конечно, простенькое, но веселое и, какъ находятъ другіе, самое здоровое мѣстечко.... Миссъ Соммерсонъ! позвольте мнѣ съ самымъ нѣжнымъ и самымъ пламеннымъ чувствомъ выразить вамъ, что я обожаю васъ! Будьте такъ великодушпы и позвольте мнѣ, такъ сказать, заключить мое объясненіе, позвольте предложить вамъ вмѣстѣ съ сердцемъ мою руку!
Мистеръ Гуппи упалъ на колѣни. Насъ раздѣлялъ мой столъ, и потому движеніе мистера Гуппи нисколько меня не испугало.
-- Оставьте сію минуту это смѣшное положеніе, сказала я: -- въ противномъ случаѣ, я принуждена буду нарушить свое обѣщаніе и позвонить въ колокольчикъ.
-- Выслушайте меня, миссъ! сказалъ мистеръ Гуппи, скрестивъ руки на груди.
-- Я не хочу и не могу слушать васъ, возразила я: -- пока вы не встанете немедленно съ ковра и не сядете за столъ, гдѣ бы и слѣдовало вамъ сидѣть, если только вы имѣете хоть сколько ни будь благоразумія.
Мистеръ Гуппи плачевно взглянулъ на меня, медленно всталъ съ колѣней и подошелъ къ столу.
-- Не смѣшно ли, миссъ, сказалъ онъ, приложивъ руку къ сердцу и печально кивая головой надъ подносомъ съ завтракомъ: -- не смѣшно ли, миссъ, думать о пищѣ и смотрѣть на нее въ то время, когда душа полна любви!
-- Вы просили меня выслушать, сказала я: -- неугодно ли говорить? я слушаю васъ.
-- Извольте, миссъ, сказалъ мистеръ Гуппи.-- Сколько люблю и васъ и почитаю, столько же и повинуюсь вамъ. О, если бы ты, прекрасное созданіе, была предметомъ священнаго обѣта, въ которомъ предъ брачнымъ алтаремъ произносятся эти слова!
-- Это невозможно, сказала я: -- объ этомъ не стоитъ говорить.
-- Я знаю, сказалъ мистеръ Гуппи, высунувъ впередъ лицо свое и всматриваясь въ меня (какъ я еще разъ ощущала, хотя глаза мои вовсе не смотрѣли на него) своимъ внимательнымъ, испытующимъ взоромъ: -- я знаю, что въ отношеніи къ моему положенію въ свѣтѣ, и принимая въ соображеніе всѣ обстоятельства, я знаю, что мое предложеніе самое жалкое. Но, миссъ Соммерсонъ, душа моя! мой ангелъ! не звоните! я воспитывался въ дѣльной школѣ и пріобрѣлъ уже значительный запасъ опытности. При всей молодости, я уже на многое наглядѣлся, многое узналъ, многое испыталъ. Осчастливленный вашей рукой, о! накихъ бы средствъ не отъискалъ я къ увеличенію вашего благополучія! чего бы только не узналъ я, что такъ близко касается собственно васъ! Разумѣется, теперь я ничего не знаю; но чего бы только не могъ узнать я, пользуясь вашимъ довѣріемъ и поощреніемъ на подвиги!
Я сказала, что онъ разсчитывалъ на мои интересы, или на то, что, по его мнѣнію, составляло мои интересы, такъ же неудачно, какъ и на мое къ нему расположеніе, и что я прошу его немедленно уѣхать отсюда.
-- Жестокая миссъ Соммерсонъ! продолжалъ мистеръ Гуппи: -- выслушайте отъ меня еще одно слово. Я полагаю, вы замѣтили, до какой степени поразили меня ваши прелести въ тотъ незабвенный день, когда я встрѣтилъ васъ въ Лондонѣ. Я думаю, вы должны замѣтить, что я не могъ не отдать должной справедливости тѣмъ прелестямъ, когда захлопывалъ дверцы наемной кареты. Это была слабая дань тебѣ, о несравненная, но дань отъ чистаго сердца, отъ души, сгараемой чувствомъ безпредѣльной любви. Твой образъ впечатлѣлся въ этой душѣ навсегда. Сколько вечеровъ проведено было мною въ прогулкѣ мимо оконъ Джэллиби, собственно затѣмъ, чтобъ посмотрѣть на стѣны, которыя нѣкогда служили для тебя пріютомъ! Сегодняшняя поѣздка, въ сущности не нужная, была придумана мною однимъ и для тебя одной! Если я говорю объ интересахъ, то для того, чтобъ выказать всю мою готовность быть полезнымъ и все мое злополучіе. Любовь,-- одна любовь, управляла и управляетъ моими словами и поступками.
-- Мнѣ было бы очень прискорбно, мистеръ Гуппи, сказала я, вставъ съ мѣста и взявъ въ руку снурокъ колокольчика: -- мнѣ было бы очень прискорбно оказать вамъ или кому бы то ни было несправедливость пренебреженіемъ такого благороднаго чувства, хотя бы оно было высказано еще непріятнѣе. Если вы намѣрены были только представить доказательство вашего прекраснаго мнѣнія обо мнѣ, хотя это было сдѣлано и не вовремя и неумѣстно, то, конечно, мнѣ слѣдуетъ поблагодарить васъ. Я очень мало имѣю причины гордиться своими достоинствами, и я не горжусь. Надѣюсь, сэръ, (кажется я прибавила эти слова, сама не зная, что говорила), надѣюсь, сэръ, вы уѣдете отсюда съ полнымъ убѣжденіемъ, что никогда еще не были до такой степени малодушны, и займетесь дѣлами Кэнджа и Карбоя.
-- Позвольте, миссъ, еще полъ-минуточки! вскричалъ мистеръ Гуппи, останавливая мое намѣреніе позвонить въ колокольчикъ.-- Все, что было сказано, останется между нами? это не повредитъ мнѣ?
-- Я буду молчать объ этомъ до тѣхъ поръ, пока вы сами не подадите повода къ нарушенію моей скромности.
-- Миссъ Соммерсонъ, еще четверть минуточки! Въ случаѣ, если вы подумаете -- когда бы то ни было, спустя сколько вамъ угодно времени -- это рѣшительно все равно, ибо чувства мои никогда не измѣнятся -- если вы обдумаете все, что я сказалъ вамъ, дайте знать мистеру Вильяму Гуппи, въ Пентонвилѣ, No 87; а если я переѣду, или умру, или скроюсь куда нибудь съ своими поблекшими надеждами, или вообще случится со мной что нибудь въ этомъ родѣ, достаточно будетъ вѣсточки къ мистриссъ Гуппи, въ Старую Стритъ -- Роадъ, 302.
Я позвонила; на звонокъ явилась служанка. Мистеръ Гуппи, положивъ на столъ визитную карточку, съ собственноручной надписью, и сдѣлавъ унылый поклонъ, удалился. Я смѣлѣе взглянула теперь и еще разъ увидѣла, какъ онъ; затворяя двери за собой, остановилъ на мнѣ свой прежній пристальный взглядъ.
Я просидѣла въ столовой еще съ часъ или болѣе, заключила книги и разсчеты и вообще сдѣлала очень много,-- послѣ того привела въ порядокъ всѣ свои бумаги, спрятала ихъ и была такъ спокойна и весела, какъ будто вовсе не происходило этого неожиданнаго случая. Но когда я очутилась въ моей комнатѣ, мнѣ стало удивительно, почему я начала смѣяться надъ этимъ, а еще удивительнѣе -- почему я расплакалась. Короче сказать, на нѣкоторое время я находилась въ какомъ-то нервическомъ состояніи; я чувствовала, какъ будто до струны моего сердца, остававшейся такъ долго безмолвною, дотронулись грубѣе, чѣмъ дотрогивались до нея съ тѣхъ поръ, какъ единственной моей подругой въ жизни была моя ненаглядная куколка, давнымъ-давно зарытая подъ деревомъ въ саду крестной маменьки.