Интересно было, когда я одѣлась до разсвѣта, взглянуть въ окно, на темныхъ стеклахъ котораго мои свѣчи отражались какъ два маяка,-- интересно было взглянуть въ окно и, увидѣвъ, что все еще покрывалось непроницаемымъ мракомъ минувшей ночи, наблюдать, какой представится видъ съ наступленіемъ дня. Въ то время, какъ темная даль постепенно прояснялась и открывала сцену, надъ которой вѣтеръ свободно разгуливалъ во мракѣ, подобно моимъ воспоминаніямъ надъ протекшими днями ранней моей жизни,-- я испытывала безпредѣльное удовольствіе, усматривая незнакомые предметы, окружавшіе меня во время ночи. Сначала они, облеченные утреннимъ туманомъ, тускло были видны, и подъ ними все еще сверкали запоздалыя звѣзды. Но миновалъ этотъ промежутокъ блѣдно-тусклаго начала дня, и картина стала шириться и наполняться предметами такъ быстро, что съ каждымъ минутнымъ взглядомъ мнѣ представлялось такъ много новаго, что можно было любоваться имъ въ теченіе часа. Мои свѣчи незамѣтнымъ образомъ сдѣлались вовсе не соотвѣтствующими принадлежностями наступившаго утра; темныя мѣста въ моей комнатѣ исчезали, и дневной свѣтъ ярко засіялъ надъ веселымъ ландшафтомъ, въ которомъ рельефно высилась церковь стариннаго аббатства, и своей массивной башней бросала болѣе мягкую тѣнь на всю сцену, нежели можно было ожидать, судя по ея грубой, нахмуренной наружности. Такъ точно грубыя, шероховатыя наружности (кажется, эту мысль я гдѣ-то заучила) часто производятъ на насъ мягкое, отрадное впечатлѣніе.
Каждая часть въ домѣ была въ такомъ порядкѣ и всѣ живущіе въ немъ до такой степени были внимательны ко мнѣ, что двѣ связки ключей нисколько меня не безпокоили. Стараясь запомнить содержаніе шкафовъ и ящиковъ въ каждомъ небольшомъ чуланѣ, дѣлая замѣтки на аспидной доскѣ о количествѣ различнаго варенья, соленья и сушеныхъ плодовъ, о числѣ графиновъ, рюмокъ, чайной посуды и множества другихъ подобныхъ вещей и, по обыкновенію, представляя изъ себя родъ аккуратной, устарѣлой дѣвы, а на самомъ-то дѣлѣ -- глупенькую маленькую особу, я до такой степени была занята своимъ дѣломъ, что когда прозвонилъ утренній звонокъ, то не хотѣла вѣрить, что наступило время завтрака. Какъ бы то ни было, я побѣжала въ столовую и приготовила чай: эта обязанность лежала вполнѣ на моей отвѣтственности. Сдѣлавъ надлежащія распоряженія касательно завтрака и замѣтивъ, что всѣ опоздали встать и никто еще не спустился внизъ, я подумала, что успѣю заглянуть въ садъ и составить о немъ должное понятіе. Я нашла его очаровательнымъ. Передъ лицевымъ фасадомъ дома находился подъѣздъ, по которому мы наканунѣ подъѣхали къ дому (и на которомъ, мимоходомъ сказать, колеса нашего экипажа такъ страшно врѣзались въ песокъ, что я попросила садовника заровнять наши слѣды); передъ заднимъ фасадомъ расположенъ былъ цвѣтникъ, и въ него выходило окно изъ комнаты Ады, которая отворила его, чтобъ улыбнуться мнѣ, и улыбнулась такъ мило, какъ будто хотѣла поцаловать меня, несмотря на разстояніе, насъ отдѣлявшее. За цвѣтникомъ находился огородъ, далѣе -- птичный дворъ, потомъ -- небольшая рига, и, наконецъ, премиленькая ферма. Что касается до самого дома, съ его тремя отдѣльными шпицами, съ его разнообразными окнами, или слишкомъ большими, или черезчуръ маленькими, но вообще премиленькими, съ его трельяжной рѣшеткой, на южномъ фасадѣ, для розъ и каприфолій, и, наконецъ, съ его незатѣйливой, комфортабельной, привѣтливой наружностью,-- этотъ домъ, по словамъ Ады, вышедшей встрѣтить меня подъ руку съ домовладѣтелемъ, былъ вполнѣ достоинъ ея кузена Джона. Со стороны Ады это сказано было довольно смѣло; но кузенъ Джонъ только потрепалъ за это ея миленькую щечку.
Мистеръ Скимполь былъ такъ же пріятенъ за завтракомъ, какъ и наканунѣ вечеромъ. На столѣ, между прочимъ, стоялъ медъ, и это послужило для него поводомъ къ разговору о пчелахъ. Онъ не имѣлъ ничего сказать противъ меду (и дѣйствительно не имѣлъ, потому что, какъ казалось мнѣ, онъ очень любилъ его), но сильно возставалъ противъ высокаго мнѣнія пчелъ о своихъ слишкомъ преувеличенныхъ достоинствахъ. Онъ вовсе не видѣлъ причины, почему пчелъ представляютъ ему за образецъ трудолюбія. Почемъ еще знать, любитъ ли пчела собирать медъ, или не любитъ: никто ее не спрашивалъ объ этомъ. Пчелѣ вовсе не слѣдуетъ основывать своего достоинства на своемъ расположеніи трудиться. Если каждый кандитеръ станетъ жужжать по бѣлому свѣту, станетъ сбивать съ ногъ каждаго встрѣчнаго и, побуждаемый чувствомъ эгоизма, станетъ принуждать всякаго обратить вниманіе на то, что онъ намѣренъ приняться за работу и долженъ продолжать ее безъ остановки со стороны посторонняго,-- право, тогда міръ сдѣлался бы самымъ несноснѣйшимъ мѣстомъ! Въ добавокъ къ тому, едва только узнаете вы, что пчела собрала свое богатство, какъ немедленно начнете ѣдкимъ дымомъ выкуривать ее изъ ея владѣній и сами овладѣете всѣмъ ея достояніемъ -- положеніе слишкомъ незавидное! Вы бы имѣли очень дурное понятіе о манчестерскомъ работникѣ, еслибъ стали полагать, что онъ работаетъ безъ всякой другой цѣли. Мистеръ Скимполь говорилъ, что, по его мнѣнію, трутень есть олицетвореніе болѣе пріятной и болѣе умной идеи. Всякій трутень непринужденно обращается къ своей трудолюбивой собратіи съ слѣдующими словами: "Вы извините меня, но я, право, не могу трудиться надъ вашимъ магазиномъ. Я летаю на свободѣ, по обширному міру, гдѣ такъ много есть предметовъ, которыми нужно любоваться, и такъ мало времени, чтобы вполнѣ налюбоваться ими, что я вынужденнымъ нахожусь взять смѣлость поглядѣть вокругъ себя и попросить заняться дѣломъ другихъ, которые не желаютъ любоваться тѣмъ, что окружаетъ ихъ." Это, какъ думалъ мистеръ Скимполь, была философія трутня, и онъ считалъ ее весьма умной философіей: она всегда допускала, что трутень имѣлъ расположеніе находиться въ дружескихъ отношеніяхъ съ трудолюбивой пчелой; да онъ, сколько извѣстно мистеру Скимполю, всегда бы и былъ въ тѣхъ отношеніяхъ, еслибъ только высокомѣрное созданіе позволило ему это и не воображало бы черезчуръ много о своемъ медѣ.
Мистеръ Скимполь безъ всякаго принужденія развивалъ эту идею и всячески разнообразилъ ее; онъ, какъ говорится, безъ оглядки и легко гнался за ней по весьма неровной, разнообразной поверхности, и какъ нельзя болѣе забавлялъ насъ; но и при этомъ случаѣ, по видимому, старался придать такое серьёзное значеніе словамъ своимъ, какимъ онъ могъ располагать. Отвлекаемая необходимостью исполнять свои обязанности, я оставила мистера Джорндиса, Ричарда и Аду слушать философію мистера Скимполя. Распоряженія по хозяйству отняли у меня немного времени, и уже я возвращалась по коридору въ столовую, весело побрякивая ключами, которые въ коробочкѣ висѣли на рукѣ моей, когда мистеръ Джорндисъ попросилъ меня въ небольшую комнатку, подлѣ его спальни,-- комнатку, которая, по собранію книгъ и бумагъ, показалась мнѣ маленькой библіотекой, а по собранію сапоговъ, башмаковъ и шляпныхъ картонокъ -- маленькимъ музеемъ.
-- Присядьте, душа моя, сказалъ мистеръ Джорндисъ.-- Прежде всего нужно вамъ сказать, что эта комната называется Ворчальной. Когда я теряю пріятное расположеніе духа, то обыкновенно прихожу сюда ворчать.
-- Вамъ слѣдуетъ, сэръ, какъ можно рѣже являться сюда, сказала я.
-- О, вы еще не знаете меня! возразилъ мистеръ Джорндисъ.-- Когда я обманусь, или ожиданія мои будутъ обмануты насчетъ.... насчетъ вѣтра, и обыкновенно восточнаго вѣтра... я всегда ищу убѣжища въ этой комнаткѣ. Ворчальная для меня самая лучшая комната изъ цѣлаго дома. Вы еще и въ половину не знаете моего прихотливаго нрава.... Что съ вами, милая моя? отчего вы дрожите такъ?
Дѣйствительно, я дрожала всѣмъ тѣломъ, но дрожала противъ своего желанія. Я всѣми силами старалась успокоитъ себя,-- но тщетно. Да и могла ли я располагать спокойствіемъ, находясь передъ лицомъ моего великодушнаго благодѣтеля, встрѣчая взорами его кроткіе, ласковые, добрые взоры, испытывая въ душѣ своей такое безпредѣльное счастіе, сознавая довѣріе къ себѣ? Мое сердце было такъ переполнено....
Я поцаловала его руку. Не знаю, что я сказала, не знаю, даже говорила ли я что нибудь. Знаю только, что мистеръ Джорндисъ, разстроенный, отошелъ къ окну. Я почти была убѣждена, что онъ выпрыгнетъ въ него; но вскорѣ онъ воротился на прежнее мѣсто, и я совершенно разувѣрилась, увидѣвъ въ глазахъ его слѣды слезъ, чтобы скрыть которыя онъ нарочно отходилъ къ окну. Онъ нѣжно погладилъ меня по головѣ.
-- Ну, полно, полно! сказалъ онъ.-- Теперь все кончилось! Оставь же! надо быть умницей.
-- Въ другое время этого не будетъ, сэръ, возразила я: -- но при первомъ разѣ это такъ трудно
-- Какой вздоръ! напротивъ, очень, очень легко. Да и почему же трудно? Я услышалъ о доброй маленькой сироткѣ безъ всякаго защитника и вздумалъ сдѣлаться ея защитникомъ. Она выростаетъ и болѣе чѣмъ оправдываетъ мои ожиданія, а я остаюсь ея опекуномъ и ея другомъ. Что же слѣдуетъ изъ всего этого? Кажется, ничего!... Ну вотъ такъ, такъ! мы квитъ теперь,-- теперь я снова вижу передъ собой твое милое, внушающее къ себѣ довѣріе лицо.,
Я сказала самой себѣ: "Эсѳирь, моя милая, ты удивляешь меня! Это совсѣмъ не то, чегъ я ожидала отъ тебя!" И слова эти произвели на меня такое благодѣтельное дѣйствіе, что, сложивъ руки на коробочку съ ключами, я совершенно успокоилась. Мистеръ Джорндисъ, выразивъ на лицѣ своемъ одобреніе, началъ говорить со мной такъ откровенно, такъ довѣрчиво, какъ будто я привыкла бесѣдовать съ нимъ каждое утро, Богъ знаетъ съ какого давняго времени. Я начинала даже убѣждаться въ этомъ несбыточномъ предположеніи.
-- Безъ сомнѣнія, Эсѳирь, сказалъ онъ;-- вы не понимаете этой тяжбы въ Верховномъ Судѣ?
И, безъ сомнѣнія, я отрицательно покачала головой.
-- Да я и не знаю, кто понимаетъ ее, возразилъ мистеръ Джорндисъ.-- Сами судья и адвокаты обратили его въ такую страшную путаницу, что первоначальныя основы тяжбы давнымъ-давно исчезли съ лица земли. Оно производится, или, вѣрнѣе сказать, производилась нѣкогда объ одномъ духовномъ завѣщаніи и о лицахъ, къ которымъ оно относилось, а теперь -- ни о чемъ больше, какъ объ однихъ только судебныхъ проторяхъ и убыткахъ, о взысканіяхъ за дѣлопроизводство. По поводу этихъ взысканій, мы постоянно являемся въ судъ и исчезаемъ изъ него, даемъ клятвенныя показанія и дѣлаемъ запросы, выступаемъ впередъ и отступаемъ, приводимъ все въ порядокъ и въ безпорядокъ, дѣлаемъ различныя донесенія и объясненія, вертимся около канцлера и всѣхъ его спутниковъ и, точно какъ въ вальсѣ, уносимся въ вѣчность. Вотъ это-то и есть главный вопросъ во всемъ дѣлѣ. Все прочее, по какимъ-то страннымъ, неизъяснимымъ случаямъ, исчезло такъ, что и слѣдовъ не осталось.
-- Однако, сэръ, вѣдь вы сказали, что дѣло началось по поводу духовнаго завѣщанія? спросила я, замѣтивъ, что мистеръ Джорндисъ начиналъ потирать себѣ голову.
-- Да, конечно; когда нужно было начать дѣло по поводу чего нибудь, такъ его начали но поводу завѣщанія. Одинъ изъ Джорндисовъ, въ недобрый часъ, составилъ громадное богатство и сдѣлалъ огромное завѣщаніе. Пока производились разбирательства и совѣщанія о томъ, какимъ образомъ распредѣлить между наслѣдниками завѣщанное богатство, оказалось что наслѣдство уже все растрачено. Лица, которымъ ввѣрено было храненіе духовной, доводятся до такого жалкаго положенія, что оно уже само собой служило весьма достаточнымъ наказаніемъ, еслибъ они и дѣйствительно учинили страшное преступленіе, утаивъ и растративъ завѣщанныя деньги; наконецъ и самое завѣщаніе сдѣлалось документомъ по одному только преданію. Въ теченіе всей этой плачевной тяжбы, каждый изъ участвующихъ въ ней долженъ имѣть простыя копіи и копіи съ копій о всемъ накопившемся по дѣлопроизводству и въ сложности составлявшемъ огромныя телѣги, нагруженныя бумагой! Кто не хотѣлъ имѣть этихъ копій, тотъ долженъ былъ платить за нихъ; а это случалось чаще всего, потому что кому какая нужда была въ грязной бумагѣ! Каждый долженъ былъ выдѣлывать всѣ туры какого-то адскаго танца подъ музыку судебныхъ издержекъ, взысканій, взятокъ и тому подобнаго,-- такого танца, какого воображеніе человѣка никогда еще не представляло, рисуя дикую картину шабаша какой нибудь вѣдьмы. Верховный Судъ посылаетъ запросы въ судъ низшей инстанціи, который въ свою очередь обращается съ тѣми же запросами въ Верховный Судъ; судъ низшей инстанціи находитъ, что онъ не можетъ сдѣлать этого,-- Верховный Судъ дѣлаетъ то же самое открытіе. Ни тотъ, ни другой не смѣетъ сказать, что онъ можетъ сдѣлать что нибудь безъ увѣдомленія о томъ вотъ этого ходатая и безъ личнаго присутствія вотъ этого адвоката, защищающихъ сторону А, или безъ увѣдомленія ходатая и личнаго присутствія адвоката, защищающихъ сторону Б, и такъ далѣе, до конца всей азбуки, тотъ-въ-точь, какъ дѣтская сказка о яблочномъ пирожномъ. И такимъ образомъ, въ теченіе многихъ и долгихъ лѣтъ, съ истеченіемъ многихъ и многихъ человѣческихъ жизней,-- все, по видимому, идетъ своимъ чередомъ, все постоянно начинается снова и снова и никогда не достигаетъ желаннаго конца. Ко всему этому мы ни подъ какимъ видомъ, ни на какихъ условіяхъ не смѣемъ отказаться отъ этой тяжбы, потому что мы прикосновенны къ ней и должны участвовать въ ней, несмотря на то, нравится ли намъ она, или нѣтъ. Впрочемъ, не стоитъ и думать объ этомъ! Когда мой двоюродный дѣдъ, несчастный Томъ Джорндисъ, началъ думать о ней, такъ это начало сдѣлалось концемъ его жизни!
-- Неужели это тотъ самый мистеръ Джорндисъ, съ исторіей котораго я случайно познакомилась?
Мистеръ Джорндисъ, съ весьма серьёзнымъ видомъ, утвердительно кивнулъ головой.
-- Я былъ его наслѣдникомъ, Эсѳирь; и этотъ домъ принадлежалъ ему. Когда я пріѣхалъ сюда, это былъ дѣйствительно холодный, безпріютный домъ. Мой дѣдъ оставилъ на каждомъ предметѣ этого дома признаки своего несчастія.
-- Это названіе слѣдовало бы теперь перемѣнить, сказала я.
-- До дѣдушки Тома-домъ этотъ назывался Шпицами. Нынѣшнее названіе далъ ему дѣдушка Томъ и жилъ въ немъ настоящимъ затворникомъ: день и ночь просиживалъ онъ надъ кипами злосчастныхъ тяжебныхъ бумагъ и, вопреки всякой надеждѣ, надѣялся распутать эту страшно запутанную тяжбу и привести ее къ концу. Между тѣмъ домъ незамѣтнымъ образомъ ветшалъ и ветшалъ, вѣтеръ свисталъ въ разсѣлины стѣнъ, дождь лилъ какъ въ рѣшето въ полу-разрушенную кровлю, коридоръ покрылся мхомъ и травой до полу-согнившей двери. Когда я привезъ сюда бренные останки дѣда, мнѣ казалось, что и изъ дома его, точно такъ же, какъ изъ него самого, вылетѣли мозги: до такой степени все было ветхо и пусто.
Сказавъ эти слова какъ будто про себя, мистеръ Джорндисъ нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ, потомъ взглянулъ на меня, и лицо его прояснилось: онъ снова сѣлъ на прежнее мѣсто, не вынимая рукъ изъ кармановъ.
-- Вѣдь я сказалъ тебѣ, душа моя, что эта комната называется Ворчальной. На чемъ бишь я остановился?
Я напомнила ему, что на отрадной перемѣнѣ, произведенной имъ въ Холодномъ Домѣ.
-- Да, дѣйствительно, я остановился на Холодномъ Домѣ. Надобно сказать, что въ Лондонѣ существуетъ также наше недвижимое имущество, или, вѣрнѣе, домъ, который въ настоящее время находится точно въ такомъ же положеніи, въ какомъ Холодный Домъ находился во времена дѣдушки Тома. Я говорю объ этомъ домѣ, какъ о нашей собственности, но вѣрнѣе можно назвать его собственностью тяжбы, а еще вѣрнѣе -- собственностью тяжебныхъ издержекъ, ибо издержки по тяжбѣ, по моему мнѣнію, единственная сила на землѣ, которая можетъ еще что нибудь сдѣлать изъ этого дома, или, по крайней мѣрѣ, можетъ убѣдиться, что этотъ домъ ни для чего больше не годенъ, какъ только служить бѣльмомъ на глазу или кручиной въ сердцѣ. Собственность тяжебныхъ издержекъ!-- я не иначе представляю ее себѣ, какъ въ родѣ цѣлой улицы погибающихъ слѣпыхъ домовъ, у которыхъ глаза выбиты каменьями. Въ нихъ нѣтъ ни одного стеклышка, нѣтъ даже рамъ; остались однѣ только оконницы, съ обнаженными, полинялыми ставнями, которые уныло скрипятъ на петляхъ и чуть-чуть не падаютъ; съ желѣзныхъ рѣшетокъ слоями лупится ржавчина; дымовыя трубы осѣли; каменныя ступеньки у каждой двери (а каждую дверь смѣло можно назвать преддверіемъ смерти) покрылись плесенью, зеленѣющимъ мхомъ; самые устои, на которые опираются руины, измѣняютъ своему назначенію. Хотя Холодный Домъ и не былъ въ Верховномъ Судѣ, зато владѣтель его былъ, и та же самая печать сдѣлала свой оттискъ и на домѣ. Эти оттиски канцлерской печати, моя милая, находятся въ Англіи повсюду; они знакомы даже ребятишкамъ!
-- О, какъ удивительно перемѣнился Холодный Домъ! сказала я еще разъ.
-- Да, конечно, онъ перемѣнился, отвѣчалъ мистеръ Джорндисъ въ замѣтно веселомъ расположеніи духа: -- и съ вашей стороны будетъ весьма благоразумно поддерживать меня въ свѣтлой сторонѣ картины. (Представить себѣ, что у меня есть благоразуміе!) Объ этихъ вещахъ я никогда по говорю, даже никогда не думаю, развѣ только, когда бываю здѣсь -- въ Ворчальной. Если вы находите нужнымъ разсказать объ этомъ Рику или Адѣ (при этомъ мистеръ Джорндисъ бросилъ на меня серьёзный взглядъ), вы можете. Я вполнѣ предоставляю это на вашъ произволъ.
-- Надѣюсь, сэръ....
-- Мнѣ кажется, душа моя,-- лучше будетъ, если станете говорить со мной, не употребляя этого холоднаго эпитета.
Въ то время, какъ онъ показывалъ видъ, что говоритъ это такъ, слегка, какъ будто это была съ его стороны прихоть, а не разсчитанная нѣжность, я еще разъ почувствовала справедливый упрекъ и въ свою очередь мысленно упрекнула себя: "Эсѳирь, вѣдь ты знаешь, что это очень, очень дурно!" Впрочемъ, чтобъ еще сильнѣе напомнить себѣ объ этомъ, я слегка потрясла ключами и, рѣшительнѣе прежняго сложивъ руки на коробку, спокойно взглянула на него.
-- Надѣюсь, сказала я: -- вы не станете черезчуръ много оставлять на мой произволъ. Не ошибаетесь ли вы во мнѣ? Я боюсь, что ожиданія ваши будутъ обмануты, когда вы убѣдитесь, что я не очень умна; а что я не умна, такъ это истина: вы бы сами у видѣли это въ непродолжительномъ времени, еслибъ я не имѣла столько прямодушія признаться вамъ въ своемъ недостаткѣ.
По видимому, слова мои не разочаровали его: напротивъ, онъ какъ нельзя болѣе остался ими доволенъ. Съ улыбкой, разливавшейся по всему лицу его, онъ сказалъ мнѣ, что знаетъ меня весьма хорошо, и что ума моего для него весьма достаточно.
-- Надѣюсь, быть можетъ и будетъ по вашему, сказала я:-- но все же не ручаюсь за себя.
-- Вашего ума, душа моя, весьма довольно, чтобы быть доброй хозяйкой въ нашей семьѣ, возразилъ онъ: -- быть Старушкой изъ дѣтскаго стихотворенія (я не разумѣю тутъ стихотворенія мистера Скимполя):
"Старушка, Старушка! куда ты спѣшишь?
-- Паутину смѣсти со свѣтлаго неба."
Вы, Эсѳирь, во время вашего домохозяйства, будете такъ чисто смѣтать паутину съ нашего неба, что мы забросимъ эту Ворчальную и гвоздями заколотимъ дверь въ нее.
Это было началомъ того, что меня стали называть старухой, старушкой, паутинкой, милашей-хозяюшкой, матушкой Гоббардъ, хозяюшкой Дорденъ и такимъ множествомъ другихъ подобныхъ именъ, что между ними мое собственное имя въ скоромъ времени совершенно потерялось.
-- Однако, сказалъ мистеръ Джорндисъ: -- возвратимтесь къ нашей болтовнѣ. Съ нами живетъ теперь Рикъ, прекрасный и, какъ кажется, много обѣщающій юноша. Что бы съ нимъ сдѣлать, напримѣръ?
О, Боже мой! у меня спрашиваютъ совѣта по такому щекотливому предмету! одна мысль объ этомъ удивляетъ меня!
-- Да, Эсѳирь, онъ живетъ съ нами, повторилъ мистеръ Джорндисъ, покойно укладывая руки въ карманы и протягивая ноги.-- Онъ долженъ имѣть какую нибудь профессію; онъ долженъ выбрать для себя какую нибудь дорогу. Я полагаю, что при этомъ случаѣ начнется страшная система путаницы; но дѣлать нечего!
-- Система.... чего вы сказали? спросила я.
-- Система путаницы! Другого названія я не придумаю для подобнаго обстоятельства. Вѣдь вы знаете, душа моя, что онъ находится подъ опекой Верховнаго Суда: поэтому, вѣроятно, Кэнджъ и Карбой найдутъ что нибудь сказать насчетъ его выбора; адвокатъ его тоже найдетъ что нибудь сказать; найдетъ сказать что нибудь и лордъ-канцлеръ; скажутъ что нибудь и его спутники. Они всѣ найдутъ какую нибудь основательную причину вникнуть въ этотъ выборъ; изъ нихъ каждому порознь и всѣмъ вообще придется заплатить и заплатить за это. Весь этотъ процессъ будетъ черезчуръ церемонный, многословный, безтолковый и чувствительный для кармана,-- процессъ, который я вообще называю системой приказныхъ проволочекъ, системой путаницы. Какимъ образомъ приходится людямъ испытывать тяжкія огорченія отъ этой системы или за чьи грѣхи приходится молодымъ людямъ сталкиваться съ ней, я рѣшительно не понимаю; а между тѣмъ это совершенно такъ.
Тутъ онъ началъ тереть себѣ голову и дѣлать намеки, что чувствуетъ перемѣну вѣтра. Нельзя было не принять за восхитительный примѣръ великодушія и снисхожденія къ моей маленькой особѣ того обстоятельства, что когда потиралъ онъ себѣ голову, или ходилъ по комнатѣ, или дѣлалъ то и другое вмѣстѣ, его лицо тотчасъ же принимало пріятное выраженіе при одномъ взглядѣ на мое. И обыкновенно послѣ этого онъ снова спокойно располагался на стулѣ, засовывалъ руки въ карманы и протягивалъ ноги.
-- Можетъ статься, будетъ лучше всего, сказала я: -- если я спрошу мистера Ричарда, къ чему онъ имѣетъ особенную наклонность?
-- Совершенно такъ, отвѣчалъ онъ.-- Вотъ объ этомъ-то я и думалъ! Пожалуста, постарайтесь переговорить объ этомъ съ Ричардомъ и Адой, употребите вашъ тактъ и ваше спокойствіе, которые вы съ особеннымъ умѣньемъ примѣняете ко всему, и посмотрите, что изъ этого можно сдѣлать. Черезъ ваше посредничество, милая хозяюшка, мы, безъ всякаго сомнѣнія, вникнемъ въ самую сущность дѣла.
Я не на шутку начинала бояться мысли о своемъ важномъ значеніи, которое пріобрѣтала въ глазахъ мистера Джорндиса, и о множествѣ серьезныхъ предметовъ, которые довѣрялись мнѣ. Я вовсе не ожидала этого; я думала, по настоящему, ему бы самому слѣдовало ггереговорить съ Ричардомъ. Но, само собою разумѣется, я не сказала въ отвѣтъ ничего особеннаго, кромѣ того, что постараюсь съ своей стороны сдѣлать все, что только будетъ можно, хотя и боялась (мнѣ кажется, вовсе бы не нужно и повторять этого), что его понятія касательно моего ума и дальновидности черезчуръ преувеличены.-- При этомъ покровитель мой засмѣялся такимъ чистосердечнымъ и пріятнымъ смѣхомъ, какого, мнѣ кажется, я не слыхала во всю свою жизнь.
-- Уйдемте же отсюда! сказалъ онъ, вставая, и вмѣстѣ съ тѣмъ сильно оттолкнулъ отъ себя кресло.-- На этотъ день, кажется, можно проститься съ Ворчальной! Въ заключеніе скажу еще одно слово. Эсѳирь, душа, моя, не имѣете ли вы спросить меня о чемъ нибудь?
Онъ бросилъ на меня такой проницательный взоръ, что и я въ свою очередь пристально поглядѣла на него и, какъ кажется, поняла смыслъ его вопроса.
-- Собственно о себѣ? спросила я.
-- Да.
-- Мой покровитель, ничего! сказала я, осмѣливаясь положить мою руку (которая совсѣмъ неожиданно сдѣлалась холоднѣе, чѣмъ мнѣ бы хотѣлось) въ его руку: -- рѣшительно не имѣю ничего! Я увѣрена, что еслибъ мнѣ нужно было узнать что нибудь, то и тогда бы я не должна просить васъ исправить мое невѣдѣніе. У меня было бы весьма дурное сердце, еслибъ вся моя надежда, вся моя увѣренность не были возложены на васъ.... Нѣтъ, я ничего не имѣю спросить у васъ,-- ничего въ мірѣ!
Онъ взялъ меня подъ руку, и мы вышли отъискивать Аду. Съ этого часа въ его присутствіи я не чувствовала ни малѣйшаго стѣсненія: я была откровенна съ нимъ,-- была совершенно довольна своимъ положеніемъ, не имѣла никакого расположенія узнать о себѣ что нибудь болѣе,-- словомъ сказать, была совершенно счастлива.
На первыхъ порахъ наша жизнь въ Холодномъ Домѣ отличалась необычайной дѣятельностью: намъ предстояло знакомиться со многими резидентами, жившими въ предѣлахъ и за предѣлами ближайшаго сосѣдства и коротко знавшими мистера Джорндиса. Адѣ и мнѣ казалось, что всѣ его знакомые отличались тѣмъ, что каждый изъ нихъ имѣлъ расположеніе дѣлать какіе нибудь обороты чужими капиталами. Когда мы начинали разсматривать письма на имя мистера Джорндиса и на нѣкоторыя изъ этихъ писемъ отвѣчать за него -- а это обыкновенно дѣлалось по утрамъ, въ Ворчальной -- для насъ удивительнымъ казалось, что главная цѣль существованія почти всѣхъ его корреспондентовъ, по видимому, состояла въ томъ, чтобъ учредить изъ себя комитеты для пріобрѣтенія капиталовъ и потомъ для распредѣленія ихъ по своему усмотрѣнію. Дамы такъ же усердно стремились къ этой цѣли, какъ и мужчины -- даже, мнѣ кажется, гораздо усерднѣе. Онѣ бросались въ комитеты съ самымъ необузданнымъ рвеніемъ и собирали подписки съ необыкновенной горячностью. Намъ казалось, что нѣкоторыя изъ нихъ проводили всю свою жизнь въ раздачѣ и разсылкѣ подписокъ по всему почтовому вѣдомству -- подписокъ на шиллингъ, подписокъ на полкроны, на полсоверена, на пенни. Онѣ нуждались рѣшительно во всемъ. Имъ нужно было готовое платье, нужны были полотняныя тряпки, нужны деньги, нуженъ каменный уголь и горячій супъ, нужны участіе и вліяніе, нужны были автографы, нужна байка,-- словомъ сказать, нужно было все, что только имѣлъ мистеръ Джорндисъ и чего не имѣлъ. Ихъ цѣли были такъ же многоразличны, какъ и требованія. Онѣ намѣревались соорудить новое зданіе, намѣревались очистить отъ долговъ старыя зданія, намѣревались возвести живописное зданіе (при чемъ прилагался и видъ западнаго фасада предполагаемаго зданія), намѣревались учредить въ этомъ зданіи что нибудь въ родѣ общины средневѣковыхъ сестеръ милосердія, намѣревались выдать мистриссъ Джэллиби похвальный аттестатъ, намѣревались списать портретъ съ секретаря ихъ комитета и подарить его тещѣ секретаря, которой глубокая преданность къ нему хорошо извѣстна каждому; короче сказать, по моимъ понятіямъ, онѣ намѣревались совершить все, что только можно представить себѣ,-- отъ изданія пятисотъ тысячъ какихъ нибудь назидательныхъ трактатовъ до назначенія пожизненной пенсіи,-- отъ сооруженія мраморнаго памятника до серебрянаго чайника. Онѣ принимали на себя множество звучныхъ названій; это были: Благотворительницы Англіи, Дщери Британіи, Сестры всѣхъ главныхъ добродѣтей отдѣльно, Покровительницы Америки,-- дамы сотни многоразличныхъ наименованій. По видимому, онѣ принимали живѣйшее участіе въ составленіи партій для выборовъ и въ самыхъ выборахъ. Для нашихъ неопытныхъ умовъ, и согласно съ ихъ собственными объясненіями, онѣ, казалось, выбирали людей десятками тысячь, а не выбрали и одного кандидата для чего нибудь дѣльнаго. Мы испытывали болѣзненное чувство отъ одной мысли, что онѣ должны были добровольно вести какую-то лихорадочную жизнь.
Между дамами, болѣе всего отличавшимися благотворительностью на чужой счетъ (если можно употребить такое выраженіе), была какая-то мистриссъ Пардигль, которая, по видимому, сколько могла я судить по множеству писемъ ея къ мистеру Джорндису, точно такъ же неутомимо занималась перепиской, какъ и мистриссъ Джэллиби. Мы сдѣлали открытіе, что вѣтеръ каждый разъ перемѣнялся, какъ только предметомъ разговора становилась мистриссъ Пардигль. При этихъ случаяхъ мистеръ Джорндисъ замѣчалъ, что благотворительные люди раздѣлялись на два класса: одинъ состоялъ изъ людей, которые дѣлаютъ очень мало пользы и черезчуръ много шуму, а другой -- изъ людей, которые безъ малѣйшаго шума оказывали величайшую пользу,-- и, обыкновенно, замѣчаніемъ этимъ мистеръ Джорндисъ заключалъ свою бесѣду и, при всемъ желаніи, возобновить ее не могъ. Вслѣдствіе этого любопытство наше увидѣть мистриссъ Пардигль было возбуждено въ высшей степени; мы считали ее типомъ благотворительницы, принадлежащей къ первому классу, и весьма обрадовались, когда она пожаловала къ намъ однажды, съ пятью младшими сыновьями.
Это былъ образецъ громадной женщины, въ очкахъ, съ носомъ, выдававшимся впередъ на огромное пространство, и одаренной такимъ громкимъ голосомъ, при звукахъ котораго наша гостиная оказывалась крайне тѣсною. И дѣйствительно, она была тѣсна, потому что мистриссъ Пардигль роняла стулья полами своего платья, которыя свободно и широко размахивались во время ея движеній. Такъ какъ дома находились только Ада и я, то не удивительно, что мы приняли ее довольно боязливо; она, но видимому, вошла въ нашъ домъ какъ олицетворенная стужа, что подтверждалось, между прочимъ, слѣдовавшими за ней посинѣвшими маленькими Пардиглями.
-- Рекомендую вамъ, молодыя барышни, это мои дѣтушки -- пять сынковъ, весьма бѣгло сказала мистриссъ Пардигль, послѣ первыхъ взаимныхъ привѣтствій.-- Весьма вѣроятно, вы видѣли, и видѣли, быть можетъ, не разъ, имена ихъ на печатномъ спискѣ подписчиковъ, которымъ владѣетъ нашъ много уважаемый другъ мистеръ Джорндисъ. Эгбертъ, старшій изъ нихъ, двѣнадцати лѣтъ, тотъ самый мальчикъ, который выслалъ изъ своихъ собственныхъ карманныхъ денегъ пять шиллинговъ и три пенса къ индѣйцамъ изъ племени Токкахупо. Освальдъ, второй сынокъ, десяти съ половиной лѣтъ,-- то самое дитя, которое пожертвовало два шиллинга и девять пенсовъ Великому Обществу Ковалей. Францисъ, третій изъ нихъ, девяти лѣтъ, подписалъ одинъ шиллингъ и шесть съ половиною пенсовъ, а Феликсъ, четвертый мой сынокъ, семи годковъ, пожертвовалъ восемь пенсовъ на престарѣлыхъ вдовъ; Альфредъ, мой младшій, по пятому годочку, добровольно записался въ "Общество дѣтскихъ обязательствъ наслаждаться радостью" и далъ клятву никогда въ теченіе всей своей жизни не употреблять табаку, въ какомъ бы то ни было видѣ.
Такихъ недовольныхъ дѣтей мы еще никогда не видѣли. Неудовольствіе на ихъ лицахъ не потому отражалось сильно, что они были тощія и сморщенныя, хотя они дѣйствительно были въ высшей степени тощи и сморщенны, но потому, что оно придавало ихъ лицамъ какое-то свирѣпое выраженіе. Когда мистриссъ Пардигль упомянула объ индѣйцахъ изъ племени Токкахупо, я невольнымъ образомъ подумала, что Эгбертъ принадлежалъ къ числу самыхъ несчастнѣйшихъ изъ этого племени: такъ дико, такъ свирѣпо взглянулъ онъ на меня. Лицо каждаго ребенка, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ упоминалась сумма его пожертвованія, помрачалось какою-то злобою,-- въ особенности лицо Эгберта, которое злобнымъ выраженіемъ своимъ сильнѣе отличалось отъ всѣхъ другихъ. Впрочемъ, я должна сдѣлать исключеніе для маленькаго новобранца "Общества дѣтскихъ обязательствъ наслаждаться радостью", представлявшаго собою глупое и неизмѣнно жалкое созданіе.
-- Я слышала, сказала мистриссъ Пардигль: -- вы посѣщали домъ мистриссъ Джэллиби?
Мы сказали "да" и прибавили, что ночевали въ немъ.
-- Мистриссъ Джэллиби, продолжала лэди, употребляя тотъ же самый убѣдительный, громкій, рѣзкій тонъ, такъ что голосъ ея производилъ на меня впечатлѣніе такого рода, какъ будто и на немъ надѣты были очки (при этомъ случаѣ я могу замѣтить, что очки не придавали лицу ея ни красоты, ни выразительности и теряли всю свою привлекательность потому, что глаза ея были слишкомъ на выкатѣ, или, какъ выражалась Ада, мистриссъ Пардигль была слишкомъ "пучеглаза"): -- мистриссъ Джэллиби, по всей справедливости, можно назвать общественной благотворительницей, и она вполнѣ заслуживаетъ того, чтобы подать ей руку помощи. Мои дѣти тоже принесли свою лепту на африканское дѣло: Эгбертъ пожертвовалъ полтора шиллинга, а это, замѣтьте, составляетъ весь источникъ его денежныхъ пріобрѣтеній въ теченіе цѣлыхъ девяти недѣль; Освальдъ подписалъ одинъ шиллингъ и полтора пенса изъ такого же точно источника; остальныя -- соразмѣрно съ своими маленькими средствами. Несмотря на то, я не во всемъ поступаю одинаково съ мистриссъ Джэллиби. Касательно обхожденія съ семействомъ, я поступаю совсѣмъ не такъ, какъ мистриссъ Джэллиби. Это уже замѣчено всѣми. Замѣчено, что ея молодое семейство совершенно чуждо участія въ тѣхъ предпріятіяхъ, которымъ она себя посвящаетъ. Быть можетъ, она поступаетъ справедливо, быть можетъ -- нѣтъ; справедливо или нѣтъ, но у меня не въ характерѣ поступать подобнымъ образомъ съ моимъ юнымъ семействомъ. Я беру ихъ съ собой во всѣ мѣста.
Впослѣдствіи я убѣдилась (точно также убѣждена была и Ада), что послѣднія слова мистриссъ Пардигль вынудили изъ ея несчастнаго дѣтища пронзительный прерванный возгласъ, или, лучше сказать, вопль, который въ ту же минуту превратился въ зѣвокъ; но начало этого зѣвка было, неоспоримо, начало вопля.
-- Они бываютъ со мной на заутреняхъ (а если бы вы знали, какая служба во время этихъ заутрень!). Мы отправляемся туда въ половинѣ седьмого, каждое утро, въ теченіе круглаго года, не выключая даже и глубокой зимы (эти слова произнесены были необыкновенно быстро). Они ни на шагъ не отступаютъ отъ меня въ теченіе моихъ многотрудныхъ разнообразныхъ дневныхъ обязанностей. Надобно вамъ сказать, что я исполняю обязанности покровительницы учебныхъ заведеній, посѣтительницы бѣдныхъ, распорядительницы заведеній для безграмотныхъ и наблюдательницы за раздачею пищи бѣднымъ, я присутствую въ комитетѣ снабженія бѣдныхъ одеждою и во многихъ другихъ комитетахъ. Это мои неизмѣнные спутники, и чрезъ это они пріобрѣтаютъ то вѣрное свѣдѣніе о бѣдныхъ и страждущихъ, ту способность оказывать благодѣяніе,-- короче сказать, тотъ вкусъ въ этомъ родѣ занятій, который въ послѣдующіе годы ихъ жизни доставитъ имъ возможность оказывать пользу ближнему и наслаждаться безпредѣльнымъ удовольствіемъ. Мои дѣточки, смѣю сказать, не имѣютъ въ себѣ пагубной наклонности къ мотовству: все, что получаютъ, они употребляютъ, подъ моимъ присмотромъ и руководствомъ, на благотворительныя подписки. Они присутствовали на такомъ множествѣ публичныхъ митинговъ и выслушали такое множество назидательныхъ поученій, глубокомысленныхъ рѣчей и трогательныхъ увѣщаній, какое обыкновенно выпадаетъ на долю весьма немногихъ взрослыхъ людей. Альфредъ, пятилѣтній птенецъ мой, который, какъ я уже сказала, по своему собственному убѣжденію и расположенію присоединился къ "Обществу дѣтскихъ обязательствъ наслаждаться радостью", былъ однимъ изъ немногихъ дѣтей, которыя, несмотря на позднюю пору, внимательно и съ чувствомъ самосознанія выслушали убѣдительную рѣчь президента того Общества, длившуюся цѣлыхъ два часа.
При этомъ Альфредъ такъ угрюмо и такъ косо взглянулъ на насъ, какъ будто онъ не могъ или не хотѣлъ забыть наказанія, испытаннаго имъ въ тотъ вечеръ.
-- Можетъ статься, миссъ Соммерсонъ, сказала мистриссъ Пардигль:-- можетъ статься, вы замѣтили въ одномъ изъ списковъ, о которыхъ уже я упоминала, и которыми владѣетъ нашъ многоуважаемый другъ мистеръ Джорндисъ, что имена моихъ юношей заключаются подпискою на одинъ фунтъ стерлинговъ именемъ О. А. Пардигля, члена Королевскаго Общества. Это ихъ отецъ. Мы, по обыкновенію, слѣдуемъ по одной и той же рутинѣ. Я первая кладу мою лепту; потомъ юное.мое семейство приноситъ свою дань, согласно съ ихъ возрастомъ и слабыми средствами, и, наконецъ, мистеръ Пардигль заключаетъ приношеніе. Мистеръ Пардигль вмѣняетъ себѣ въ особенное счастіе совершить, подъ моимъ руководствомъ, скудное подаяніе; такое обыкновеніе, такой порядокъ вещей не только доставляетъ намъ самимъ безпредѣльное удовольствіе, но, мы полагаемъ, оно служитъ назидательнымъ примѣромъ для другихъ.
Ну что, если бы мистеру Пардиглю привелось пообѣдать съ мистеромъ Джэллиби, и если бы мистеръ Джэллиби вздумалъ послѣ обѣда облегчить свою душу откровенной бесѣдой съ мистеромъ Пардиглемъ, неужели бы и мистеръ Пардигль, въ свою очередь, не сообщилъ нѣсколько откровенныхъ признаній мистеру Джэллиби? Я совершенно сконфузилась, когда подумала объ этомъ,-- а все-таки подумала.
-- А вѣдь здѣсь весьма пріятное мѣстоположеніе, сказала мистриссъ Пардигль.
Мы были рады перемѣнить разговоръ и, подойдя къ окну, указали на прекрасныя мѣста въ картинѣ, на которыхъ очки мистриссъ Пардигль, какъ казалось мнѣ, останавливались съ изысканнымъ равнодушіемъ.
-- А вы знаете мистера Гошера? спросила наша гостья.
Мы были обязаны сказать, что не имѣли еще удовольствія познакомиться съ этимъ джентльменомъ.
-- Это съ вашей стороны большая потеря, смѣю увѣрить васъ, сказала мистриссъ Пардигль, принимая величавую осанку.-- Надобно вамъ сказать, что мистеръ Гошеръ -- самый ревностный ораторъ: его рѣчи потрясаютъ душу, его душа самая пылкая! Поставьте его, положимъ, хоть на вагонъ, вонъ на этомъ лугу, который, по своему расположенію, какъ нельзя болѣе соотвѣтствуетъ публичнымъ митингамъ, и онъ готовъ бесѣдовать съ народомъ о какихъ угодно предметахъ! Теперь, молодыя барышни, сказала мистриссъ Пардигль, отодвигаясь къ своему стулу и опрокидывая, какъ будто невидимой силой, круглый маленькій столикъ, который, вмѣстѣ съ моей рабочей корзинкой, откатился въ сторону на значительное разстояніе: -- теперь, смѣю сказать, вы вполнѣ узнали меня?
Вопросъ этотъ былъ до такой степени щекотливъ, что Ада взглянула на меня въ крайнемъ смущеніи. Что касается до преступнаго свойства моихъ собственныхъ ощущеній, оно по необходимости должно было выразиться яркимъ румянцемъ моихъ щекъ.
-- То есть, сказала мистриссъ Пардигль: -- вы узнали, вы изобличили замѣтный пунктъ моего характера. Я сама знаю, этотъ пунктъ до такой степени замѣтенъ, что самъ собою бросается въ глаза. Я сама знаю, что, для полнаго обнаруженія, выставляю себя всю наружу. Нисколько не стѣсняясь, могу сказать вамъ, что я женщина дѣловая. Я люблю тяжелый трудъ: тяжелый трудъ доставляетъ мнѣ неизъяснимое удовольствіе. Всякое возбужденіе служитъ мнѣ въ пользу. Я такъ привыкла, такъ пріучила себя къ тяжелому труду, что слово "усталость" мнѣ совсѣмъ неизвѣстно.
Мы пробормотали, что это очень удивительно и очень пріятно, или вообще сказали что-то въ этомъ родѣ. Было ли это и въ самомъ дѣлѣ удивительно и пріятно, мы, кажется, сами не знали: мы сказали эти слова изъ одной учтивости.
-- Я не понимаю, что значитъ испытывать усталость; при всемъ вашемъ желаніи, вамъ ни за что не утомить меня, сказала мистриссъ Пардигль.-- Несмѣтное множество усилій (впрочемъ, для меня это вовсе не усилія), множество хлопотъ (впрочемъ, я вовсе не считаю ихъ за хлопоты), которыя я переношу, иногда изумляютъ меня. Я видѣла мое юное семейство, видѣла мистера Пардигля, какъ они совершенно утомлялись, свидѣтельствуя мои подвиги, а я, между тѣмъ, была свѣжа какъ жаворонокъ!
Еслибъ старшему юношѣ, съ его мрачнымъ взглядомъ, представилась возможность глядѣть еще мрачнѣе и еще злобнѣе, то это была самая лучшая пора. Я замѣтила, что онъ сжималъ правый кулакъ и опустилъ тайкомъ ударъ на донышко фуражки, торчавшей изъ подъ лѣвой мышки.
-- Во время моихъ визитацій эта способность даетъ мнѣ большое преимущество, продолжала мистриссъ Пардигль.-- Если я увижу, что кто нибудь не имѣетъ расположенія выслушать до конца то, что я намѣрена сказать, я наотрѣзъ скажу тому: "вы знаете, мой добрый другъ, я не способна къ усталости, я никогда не устаю и потому намѣрена продолжать начатое до самого конца." И, повѣрите ли, это удивительно какъ идетъ къ дѣлу! Миссъ Соммерсонъ, надѣюсь, вы не откажетесь немедленно оказать мнѣ помощь въ моихъ визитаціяхъ, надѣюсь и миссъ Клэръ присоединится къ намъ въ непродолжительномъ времени?
Сначала я хотѣла отдѣлаться обыкновеннымъ извиненіемъ, что въ настоящее время имѣю занятіе, которое невозможно оставить. Но такъ какъ этотъ предлогъ оказался недѣйствительнымъ, поэтому уже съ большею точностію сказала ей, что я не совсѣмъ еще увѣрена въ своихъ способностяхъ на дѣла подобнаго рода; что я еще такъ неопытна въ примѣненіи своего ума къ умамъ, быть можетъ, совершенно противоположнымъ, и вслѣдствіе этого не могу подѣйствовать на нихъ надлежащимъ образомъ; что я еще не пріобрѣла того тонкаго знанія человѣческаго сердца, которое, при подобныхъ подвигахъ, должно оказываться существеннымъ; что мнѣ самой нужно учиться еще весьма многому, чтобы имѣть возможность съ пользою учить другихъ, и что я не смѣю еще положиться на одни только добрыя наклонности моего сердца, чтобъ сдѣлать доброе дѣло. По этимъ причинамъ, я считаю за лучшее быть полезной по мѣрѣ возможности и по возможности оказывать всякаго рода услуги тѣмъ, которые непосредственно окружаютъ меня, и стараться постепенно и натурально расширять кругъ моихъ обязанностей въ отношеніи къ ближнему. Само собою разумѣется, что все это было высказано съ моей стороны съ замѣтнымъ смущеніемъ и робостью; ибо мистриссъ Пардигль была гораздо старше меня, имѣла не въ примѣръ больше моего опытности и была воинственна въ своихъ манерахъ.
-- Вы ошибаетесь, миссъ Соммерсонъ, сказала она.-- Впрочемъ и то можетъ быть, что вы не вполнѣ способны къ тяжкому труду и къ сильнымъ ощущеніямъ, проистекающимъ изъ этого труда; а это дѣлаетъ огромную разницу. Не угодно ли вамъ посмотрѣть, какъ я совершаю свой трудъ? Вотъ и теперь я отправляюсь, съ моимъ юнымъ семействомъ, навѣстить одного кирпичника (весьма дурного человѣка); это близехонько отсюда, и я съ величайшимъ удовольствіемъ взяла бы васъ съ собой.... И васъ, миссъ Клэръ, тоже взяла бы, еслибъ вы согласились оказать мнѣ честь вашимъ согласіемъ.
Ада и я обмѣнялись взорами. Мы и безъ того намѣревались прогуляться, поэтому приняли предложеніе. Надѣвъ шляпки и возвратясь въ гостиную со всевозможной поспѣшностью, мы увидѣли, что юное семейство столпилось въ углу въ томительномъ ожиданіи, а мистриссъ Пардигль плавно расхаживала по комнатѣ, роняя на полъ всѣ болѣе легкіе предметы, имѣвшіе счастіе прикоснуться къ ея платью. Мистриссъ Пардигль завладѣла Адой, а я пошла за ними, взявъ на свое попеченіе юное семейство.
Ада разсказала мнѣ впослѣдствіи, что мистриссъ Пардигль сообщала ей во время всей дороги къ кирпичнику, громкозвучнымъ своимъ голосомъ (который со всѣми оттѣнками долеталъ до меня), объ удивительной борьбѣ, которую привелось имѣть ей, въ теченіе двухъ-трехъ лѣтъ, съ другой лэди, по поводу назначенія какой-то пенсіи ихъ избраннымъ кандидатамъ. Во время этой борьбы столько было переписки, столько обѣщаній, столько увертокъ и крючковъ, неизбѣжныхъ съ выборами всякаго рода, что и представить себѣ невозможно; по видимому, эта борьба сообщила величайшее одушевленіе всѣмъ соприкосновеннымъ къ ней, кромѣ избираемыхъ пенсіонеровъ, оставшихся, несмотря на всѣ усилія борющихся сторонъ, безъ пенсіи.
Я всегда любила видѣть довѣрчивое ко мнѣ расположеніе маленькихъ дѣтей, и въ этомъ отношеніи могу назвать себя счастливою; но при теперешнемъ случаѣ дѣтское общество причиняло мнѣ величайшее стѣсненіе. Лишь только мы вышли изъ дверей, какъ Эгбертъ, съ пріемами разбойника, началъ требовать отъ меня нѣсколько шиллинговъ, подъ тѣмъ благовиднымъ предлогомъ, что всѣ его карманныя деньги безсовѣстнымъ образомъ "вытягиваютъ изъ его души". Когда я хотѣла поставить ему на видъ всю непристойность подобнаго выраженія, особливо, когда это выраженіе относилось до его родителей, онъ щипнулъ меня и сказалъ: "Ну, что, каково? Ага! вамъ не нравится это? Къ чему же мама обманываетъ всѣхъ и выдаетъ мнѣ деньги съ тѣмъ, чтобы снова отнять ихъ?" Эти раздражительные вопросы до такой степени воспламеняли его и его братьевъ Освальда и Франсиса, что они соединенными силами начали щипать меня, и щипать со всею ловкостью опытнѣйшихъ школьниковъ, причиняя мнѣ, въ особенности моимъ рукамъ, такую страшную боль, что я съ трудомъ удерживалась отъ слезъ. Между тѣмъ, какъ старшіе братья дѣлали это нападеніе, Феликсъ, всей своей тяжестью, наступалъ мнѣ на ноги. А маленькій членъ Общества наслажденія радостью, который, вслѣдствіе того, что всѣ его маленькіе доходы имѣли уже заранѣе свое назначеніе, по необходимости долженъ былъ дать обязательство воздерживаться не только отъ табаку, но и отъ всякаго рода лакомства,-- этотъ милый ребенокъ до такой степени предавался горести и гнѣву, когда мы проходили мимо кондитерской, что я боялась, что лицо его останется багровымъ на всю его жизнь. Во всю свою жизнь, во время прогулокъ съ молодыми людьми, я столько не вытерпѣла тѣлесно и душевно, какъ отъ этихъ ненатурально скромныхъ дѣтей, такъ натурально выражавшихъ мнѣ всю свою вѣжливость.
Я порадовалась отъ души, когда мы пришли къ дому кирпичника; впрочемъ, это не былъ домъ, а одна изъ группы жалкихъ хижинъ на пустынномъ опредѣленномъ выдѣлкѣ кирпича клочкѣ земли; это была хижина съ свинарнями подлѣ разбитыхъ оконъ и небольшими палисадниками, въ которыхъ ничего не прозябало кромѣ лужъ гнилой стоячей воды. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ стояли деревянныя кадушки для стока съ крышъ дождевой воды; такія же кадушки, наполненныя грязью по самые края, стояли, какъ квашенки съ грязью вмѣсто тѣста, при окраинѣ небольшого пруда. У дверей и оконъ стояло нѣсколько мужчинъ, говорившихъ о чемъ-то и очень мало обращавшихъ на насъ вниманіе, а если и обращавшихъ, то собственно затѣмъ, чтобъ посмѣяться другъ съ другомъ.
Мистриссъ Пардигль, шествуя впереди съ выраженіемъ моральной рѣшимости и бѣгло разсуждая о неопрятныхъ жилищахъ окружавшаго народа (хотя я очень сомнѣвалась, чтобы кто нибудь изъ насъ могъ вести опрятную жизнь въ подобныхъ жилищахъ), привела насъ въ самую отдаленную хижину, въ нижнемъ этажѣ которой мы съ величайшимъ трудомъ помѣстились. Въ этой удушливой, наполненной зловредными испареніями хижинѣ находилась какая-то женщина съ подбитымъ глазомъ, нянчившая передъ очагомъ жалкаго, едва дышавшаго, грудного ребенка,-- мужчина, съ головы до ногъ запачканный глиной и грязью и съ весьма безпечнымъ видомъ лежавшій на полу и курившій изъ глиняной трубки,-- видный и здоровый молодой человѣкъ, надѣвавшій ошейникъ на собаку, и очень бойкая дѣвушка, стиравшая что-то въ весьма грязной водѣ. При нашемъ входѣ они всѣ взглянули на насъ, а женщина немедленно отвернулась къ камину, какъ будто затѣмъ, чтобъ скрыть подбитый глазъ. Никто не сказалъ намъ привѣтливаго слова.
-- Ну, что, друзья мои, сказала мистриссъ Пардигль (но ея голосъ не звучалъ дружелюбіемъ: это скорѣе былъ голосъ повелительный и систематическій): -- какъ вы поживаете? А я опять къ вамъ. Вѣдь я сказала, что вамъ не утомить меня. Я люблю тяжелый трудъ и всегда вѣрна своему слову.
-- А что, сударыня, проворчалъ мужчина на полу, голова котораго покоилась на рукѣ, въ то время, какъ онъ, выпуча глаза, осматривалъ насъ: -- изъ вашей братьи никто больше не придетъ сюда?
-- Нѣтъ, мой другъ, отвѣчала мистриссъ Пардигль, садясь на грубый деревянный стулъ и въ то же время роняя другой.-- Мы всѣ тутъ.
-- То-то; а я думалъ, что васъ тутъ мало собралось, сказалъ мужчина, не выпуская трубки изъ зубовъ и продолжая осматривать насъ съ головы до ногъ.
Молодой человѣкъ и дѣвушка захохотали. Два друга молодого человѣка, привлеченные нашимъ приходомъ и стоявшіе у входа въ хижину, съ руками, засунутыми въ карманы, дружно и шумно подхватили хохотъ.
-- Не безпокойтесь, друзья мои, сказала мистриссъ Пардигль, обращаясь къ двумъ юношамъ.-- Этимъ вы меня не удивите; я не устану дѣлать свое дѣло. Я люблю тяжелый трудъ, тяжелую работу, и чѣмъ работа эта тяжелѣе, тѣмъ для меня пріятнѣе.
-- Въ такомъ случаѣ, нужно бы дать ей полегче работу! сказалъ мужчина.-- Въ самомъ дѣлѣ, нужно же когда нибудь положить конецъ всему этому. Надобно положить конецъ этимъ вольностямъ въ моемъ домѣ. Я не хочу, чтобъ меня дразнили здѣсь какъ злую собаку. Я знаю, зачѣмъ вы шляетесь сюда, и -- чортъ возьми!-- постараюсь избавить васъ отъ этого труда. Вы ходите сюда подслушивать, что говорятъ здѣсь, да подсматривать, что дѣлаютъ. Ну, смотрите!-- Вы видите, что дочь моя стираетъ? Ну да, она стираетъ бѣлье, а не дѣлаетъ что нибудь другое. Взгляните, въ какой водѣ она стираетъ. Понюхайте ее! Вотъ такую-то воду мы пьемъ. Ну, какъ вамъ нравится она? и что вы скажете насчетъ джину, если бы пить его вмѣсто этой водицы! Э! э! то-то и есть! Поди-ка вы скажете, что у насъ здѣсь больно грязно? Ну да, грязно -- здѣсь отъ природы грязно и нездорово; у насъ было пятеро грязныхъ и больныхъ дѣтей,-- и всѣ они умерли маленькими ребятишками -- тѣмъ лучше для нихъ, да и для насъ-то нисколько не хуже. Поди-ка спросите, читалъ ли я книжонку, оставленную вами? Нѣтъ, я не читалъ вашей книжонки. У насъ здѣсь никто не умѣетъ читать,-- а если и умѣлъ бы кто, такъ я не сталъ бы ее слушать: она мнѣ больно не по вкусу. Эта книжонка годится ребятишкамъ на игрушки, а я вѣдь не ребенокъ. Еще бы вздумали оставить мнѣ куклу да сказали бы мнѣ: няньчись съ ней! Какъ бы не такъ! Поди-ка вы спросите, хорошо ли я веду себя? Да, порядочно: три дня сряду я пилъ,-- пилъ бы и четвертый день, да денегъ нѣтъ. Поди-ка спросите, намѣренъ ли я ходить въ церковь? Нѣтъ, не намѣренъ ходить въ церковь. Тамъ и безъ меня дѣло обойдется, да къ тому же и староста церковный намъ вовсе не съ руки. Поди-ка еще спросите, почему у жены моей глаза подбиты? а потому, что мнѣ вздумалось подбить ей; а если скажетъ она, что я не подбивалъ ей глазъ, такъ она лжетъ!
Чтобъ высказать все это, онъ вынулъ трубку изъ зубовъ, и, высказавъ, повернулся на другой бокъ и снова закурилъ. Мистриссъ Пардигль, наблюдавшая его сквозь очки съ натянутымъ спокойствіемъ, съ окончаніемъ его словъ, вынула изъ кармана Библію, какъ будто она была самой строгой блюстительницей моральнаго порядка.
Ада и я были очень встревожены. Обѣ мы чувствовали какую-то тягость и желали какъ можно скорѣе выйти изъ этого мѣста. Мы обѣ думали, что мистриссъ Пардигль поступила бы несравненно лучше, еслибъ не прибѣгнула къ такому механическому средству завладѣть этимъ народомъ. Ея дѣти хмурили и пучили глаза; семейство кирпичника не обращало на насъ ни малѣйшаго вниманія, исключая только той поры, когда молодой человѣкъ заставлялъ лаять собаку,-- а это онъ дѣлалъ каждый разъ, какъ только энергія мистриссъ Пардигль достигала высшей степени. Съ болѣзненнымъ чувствомъ видѣли мы, что насъ отдѣляла отъ этихъ людей желѣзная преграда, которая ни подъ какимъ видомъ не могла быть устранена нашей новой подругой. Кѣмъ именно и какимъ образомъ можно было устранить эту преграду, мы рѣшительно не знали, хотя и знали, что ее можно устранить. Даже все то, что читала мистриссъ Пардигль или говорила, казалось намъ дурно выбраннымъ для такихъ слушателей, несмотря даже на то, еслибъ оно и передано было имъ съ приличною скромностью и надлежащимъ тактомъ. Что касается до книжонки, на которую ссылался мужчина, лежавшій на полу, мы получили о ней кой-какія свѣдѣнія уже впослѣдствіи; самъ мистеръ Джорндисъ выразилъ свое сомнѣніе въ томъ, что сталъ ли бы читать ее и Робинзонъ Крузо, хотя на его необитаемомъ островѣ совершенно не было книгъ.
При этихъ обстоятельствахъ мы почувствовали величайшее облегченіе, когда мистриссъ Пардигль кончила свое засѣданіе.
-- Ну, что, кончили ли вы свою исторію? весьма угрюмо спросилъ кирпичникъ, еще разъ повернувъ свою голову.
-- На этотъ день я кончила, мой другъ! Но я никогда не устану. Исполняя твое приказаніе, я опять побываю у тебя, возразила мистриссъ Пардигль, въ веселомъ расположеніи духа, подтверждавшемъ несомнѣнность ея словъ.
-- Прежде всего вы уберитесь отсюда, сказалъ кирпичникъ, съ грубой бранью, сложивъ на груди руки и зажмуривъ глаза: -- а потомъ дѣлайте себѣ что хотите!
Вслѣдствіе этого мистриссъ Пардигль встала и при этомъ случаѣ произвела въ комнатѣ маленькое разрушеніе, отъ котораго, между прочимъ, едва уцѣлѣла глиняная трубка. Взявъ въ каждую руку по одному изъ своей юной фамиліи, приказавъ другимъ держаться отъ нея въ ближайшемъ разстояніи, и на прощанье выразивъ надежду, что сердца кирпичника и всей его семьи къ будущему свиданію замѣтно смягчатся, она отправилась въ сосѣднюю хижину. Полагаю, никто не припишетъ этого моей нескромности, если скажу, что мистриссъ Пардигль, какъ въ этомъ, такъ и во всякомъ другомъ случаѣ, желая оказать благотворительность, какъ говорится, оптомъ и въ большихъ размѣрахъ, принимала видъ, вовсе не располагавшій къ ней сердца ближнихъ.
Мистриссъ Пардигль воображала, что и мы тоже пошли по ея слѣдамъ; но лишь только комната получила просторъ, мы приблизились къ женщинѣ, сидѣвшей подлѣ очага, и спросили о здоровьи младенца.
Безмолвный взглядъ, брошенный на младенца, былъ, съ ея стороны, единственнымъ отвѣтомъ. Мы еще до этого замѣтили, что когда она глядѣла на него, то прикрывала рукой посинѣвшій глазъ, какъ будто ей хотѣлось устранить отъ несчастнаго малюткц все, что только напоминало собою шумъ, буйство и побои.
Ада, нѣжное сердце которой было тронуто положеніемъ ребенка, хотѣла прикоснуться къ его маленькому личику. Въ то время, какъ она наклонялась исполнить свое желаніе, я увидѣла въ чемъ дѣло и въ тотъ же моментъ остановила движеніе Ады. Ребенокъ скончался.
-- О, Эсѳирь! взгляни сюда! вскричала Ада, опускаясь на колѣни подлѣ маленькаго покойника.-- О, Эсѳирь! посмотри, какая крошка. Безмолвно страдающее, милое, невинное созданіе! О, какъ мнѣ жаль его! Какъ жаль его несчастную мать! Я никогда еще не видѣла сцены печальнѣе этой! О, малютка, малютка!
Такое состраданіе, такая чувствительность, съ которыми Ада на колѣняхъ оплакивала младенца и держала руку бѣдной матери, смягчило бы, кажется, какое угодно сердце, бившееся въ груди матери. Женщина посмотрѣла сначала на Аду съ удивленіемъ и потомъ залилась слезами.
Въ эту минуту я сняла съ ея колѣнъ легкое бремя, сдѣлала все, что только можно было сдѣлать для лучшаго и спокойнаго положенія малютки, положила его на прилавокъ и накрыла моимъ бѣлымъ батистовымъ платкомъ. Мы старались утѣшить несчастную мать и передать ей слова нашего Спасителя о дѣтяхъ. Она ничего не отвѣчала, но продолжала сидѣть, и плакала, горько, горько!
Оглянувшись назадъ, я увидѣла, что молодой человѣкъ вывелъ собаку и изъ дверей смотрѣлъ на насъ глазами сухими, правда, но спокойными. Дѣвушка приняла тоже спокойное выраженіе въ лицѣ и сидѣла въ углу съ потупленными взорами. Кирпичникъ всталъ съ полу. Съ полупрезрительнымъ видомъ онъ все еще сосалъ свою трубку, но былъ безмолвенъ.
Въ то время, какъ бѣглымъ взглядомъ я осматривала ихъ, въ комнату вошла какая-то безобразная, весьма бѣдно одѣтая женщина. Она прямо подошла къ матери и сказала:
-- Дженни! Дженни!
При этомъ призывѣ несчастная мать встала и бросилась на шею безобразной гостьи.
На лицѣ и рукахъ этой женщины также обнаруживались слѣды побоевъ. Въ ней не было ничего привлекательнаго, кромѣ одной симпатичности, кромѣ неподдѣльнаго сочувствія къ горести ближняго, и когда она выражала свое соболѣзнованіе, когда слезы потокомъ лились изъ ея глазъ, безобразіе ея совершенно исчезало. Я говорю, она выражала соболѣзнованіе; но ея единственными словами для этого выраженія были слова:
-- Дженни! Дженни!
Для меня трогательно было видѣть этихъ двухъ женщинъ, грубыхъ, оборванныхъ, избитыхъ,-- видѣть, какимъ утѣшеніемъ, какой отрадой онѣ служили другъ другу, и убѣждаться, до какой степени смягчались чувства ихъ тяжкими испытаніями ихъ жизни. Мнѣ кажется, что лучшая сторона этихъ несчастныхъ созданій совершенно скрыта отъ насъ. Какъ высоко несчастные понимаютъ и цѣнятъ чувства подобныхъ себѣ, это извѣстно однимъ только имъ да Богу!
Мы разсудили за лучшее удалиться въ это время и оставить ихъ предаваться горести и утѣшать другъ друга безъ постороннихъ свидѣтелей. Мы начали отступать потихоньку и незамѣтно отъ всѣхъ другихъ, кромѣ кирпичника. Онъ стоялъ у самого выхода, прислонясь къ стѣнѣ, и, замѣтивъ, что въ тѣснотѣ намъ трудно выбраться изъ комнаты, пошелъ впереди насъ. Казалось, онъ хотѣлъ скрыть отъ насъ, что дѣлаетъ это изъ угожденія къ намъ, однако же мы замѣтили его расположеніе и при выходѣ поблагодарили его. На нашу благодарность онъ не отвѣтилъ намъ даже однимъ словомъ.
Возвращаясь домой, Ада такъ горевала, и Ричардъ, который былъ уже дома, былъ такъ опечаленъ ея слезами (хотя онъ и признавался мнѣ, во время отсутствія Ады изъ комнаты, что въ слезахъ она еще прекраснѣе), что мы условились еще разъ сходить въ хижину кирпичника съ слабыми утѣшеніями и повторить это посѣщеніе еще нѣсколько разъ. Мистеру Джорндису мы разсказали объ этомъ происшествіи въ весьма немногихъ словахъ и имѣли несчастіе быть свидѣтелями, какое пагубное вліяніе производила на него перемѣна вѣтра.
Вечеромъ Ричардъ проводилъ насъ къ сценѣ утренняго посѣщенія. Идучи туда, намъ привелось проходить мимо питейнаго дома, около дверей котораго толпились рабочіе. Между ними, въ жаркомъ спорѣ, находился отецъ умершаго младенца. Пройдя еще немного, намъ встрѣтился молодой человѣкъ, въ неразлучномъ обществѣ съ собакой. Его сестра смѣялась и тараторила съ другими молодыми женщинами на углу длиннаго ряда однообразныхъ хижинъ. Замѣтивъ насъ, она, какъ видно было, сконфузилась и отвернулась въ сторону, когда мы проходили мимо.
Оставивъ нашего провожатаго въ виду жилища кирпичника, мы отправились туда однѣ. Подходя къ двери, мы увидѣли подлѣ нея женщину, которая явилась утромъ съ утѣшеніемъ, и которая съ безпокойствомъ смотрѣла на дорогу.
-- Ахъ, это вы, барышни? сказала она шоптомъ.-- А я все смотрю, не идетъ ли мой хозяинъ. Вѣдь у меня что на сердцѣ, то и на языкѣ. Если онъ узнаетъ, что я ушла изъ дому, то приколотитъ меня до смерти.
-- Твой хозяинъ? ты вѣрно хочешь сказать -- твой мужъ? спросила я.
-- Ну, да, миссъ, то есть мой хозяинъ. Дженни спитъ теперь; бѣдняжка, она совсѣмъ истомилась. Сряду семь дней и ночей съ рукъ не спускала ребенка, развѣ только когда мнѣ удавалось взять отъ нея, и то минуточки на двѣ.
Она пропустила насъ въ комнату; мы тихо вошли и положили принесенное нами подлѣ жалкой постели, на которой спала жалкая мать. Во время нашего отсутствія ничего не было предпринято, чтобы очистить комнату: оставаться грязною было для нея, по видимому, весьма естественнымъ. Впрочемъ, маленькій покойникъ, сообщавшій всему окружавшему его такъ много торжественности, былъ уже обмытъ, переложенъ на другое мѣсто и опрятно одѣтъ въ обрывки бѣлаго полотна. На платкѣ моемъ, все еще покрывавшемъ бѣднаго малютку, находился букетъ ароматическихъ травъ, сорванный и такъ легко и съ такою нѣжностью положенный тѣми же самыми избитыми руками.
-- Да наградитъ тебя небо! сказали мы.-- По всему видно, ты добрая женщина.
-- Кто? я, барышни? возразила она, съ крайнимъ изумленіемъ.-- Тс! Дженни, Дженни!
Усталая, изнуренная мать простонала что-то сквозь сонъ и сдѣлала легкое движеніе. Звуки знакомаго голоса, по видимому, успокоили ее. Она снова заснула крѣпкимъ сномъ.
Какъ мало думала я, приподнимая платокъ, чтобы взглянуть на холодный, крошечный трупъ и сквозь распустившіеся волосы Ады; когда она съ чувствомъ безпредѣльнаго сожалѣнія склонила голову, увидѣть свѣтлый ореолъ, окружавшій младенца,-- о, какъ мало думала я, на чьей груди суждено было лежать этому платку, послѣ того, какъ онъ служилъ покровомъ охладѣвшей и бездыханной груди малютки! Я думала объ одномъ только, что, быть можетъ, ангелъ-хранитель младенца осѣнитъ крыломъ своимъ добрую женщину, которая, съ чувствомъ материнской горести, снова прикрыла младенца тѣмъ же самымъ платкомъ; быть можетъ, уже онъ осѣнялъ ее въ тѣ минуты, когда мы, простясь съ ней, оставили ее у дверей то посматривать на дорогу, то трепетать за отсутствіе изъ дому, то прризносить соболѣзнующимъ голосомъ: "Дженни, Дженни!"