Въ предѣлахъ переулка Чансри настали вакаціи. Добрые корабли "Юстиція" и "Юриспруденція", выстроенные, изъ дуба, обшитые мѣдью, скрѣпленные желѣзными болтами, украшенные бронзовыми статуйками, и ни подъ какимъ видомъ не скороходы, втянулись въ гавань и наслаждаются отдыхомъ. Летучій Голландецъ, съ своей командой изъ призраковъ-кліентовъ, умоляющихь всякаго встрѣчнаго разсмотрѣть ихъ документы, отнесло на это время Богъ вѣсть куда. Суды всѣ заперты, публичныя конторы предаются сладкой дремотѣ. Даже сама Вестминстерская Палата представляетъ собою тѣнистый безлюдный уголокъ, гдѣ могли бы, кажется, пѣть соловьи и гулять челобитчики болѣе нѣжнаго класса въ сравненіи съ тѣми челобитчиками, которые обыкновенно встрѣчаются тамъ.
Темпль, переулокъ Чансри, Линкольнинскій Судъ и даже самыя Лникольнинскія Поля какъ будто обратились въ гавани, куда корабли входятъ только во время отливовъ, гдѣ обмелѣвшее судопроизводство, конторы на якоряхъ, лѣнивые писцы на стульяхъ, согнувшихся на бокъ и имѣющихъ придти въ вертикальное положеніе съ наступленіемъ прилива, стоять обнаженные отъ киля до верхней окраины бортовъ и сушатся во время длинныхъ вакацій. Наружныя комнаты судейскихъ приказовъ заперты, и всѣ письма и посылки собираются въ одну груду, въ комнатѣ привратника. Между щелями мостовой вокругъ Линкольнинскаго Суда выросъ бы цѣлый сѣнокосъ травы, еслибъ разсыльные не сидѣли тутъ въ прохладной тѣни и, отъ нечего дѣлать, прикрывъ голову передникомъ, не гоняли бы мухъ, не рвали бы этой травы и не жевали бы ее съ задумчивымъ видомъ.
Во всемъ городѣ одинъ только судья, но и онъ является въ судъ по два раза въ недѣлю. Если бы провинціалы ассизныхъ городовъ, подлежащихъ его вѣдомству, могли только взглянуть на него теперь! Нѣтъ напудреннаго парика, нѣтъ стражи въ красныхъ курткахъ, съ длинными копьями, нѣтъ бѣлыхъ палочекъ. Сидитъ одинъ только чисто выбритый джентльменъ въ бѣлыхъ панталонахъ и въ бѣлой шляпѣ, судейское лицо его приняло бронзовый цвѣтъ, солнечные лучи слупили съ судейскаго носа его кусочки бѣлой кожицы; отправляясь въ судъ, онъ заходитъ въ лавки съ устрицами и пьетъ инбирное пиво со льдомъ.
Адвокаты Англіи разсѣялись по всему лицу земному. Какимъ образомъ можетъ Англія обойтись безъ адвокатовъ въ теченіе четырехъ длинныхъ лѣтнихъ мѣсяцевъ, безъ своего убѣжища въ несчастіи и единственнаго законнаго тріумфа въ счастіи? Это до насъ не касается; вѣроятно, Британія въ теченіе этого времени не очень нуждается въ своемъ вѣрномъ оплотѣ. Одинъ ученый джентльменъ, страдавшій страшнымъ негодованіемъ отъ неслыханныхъ, ожесточенныхъ нападеній на чувства своего кліента со стороны противной партіи, теперь значительно понравился въ Швейцаріи. Другой ученый джентльменъ, на отвѣтственности котораго лежитъ самая тяжкая обязанность, и который поражаетъ своихъ противниковъ самыми грозными сарказмами, проводитъ самую безпечную и веселую жизнь въ приморскихъ мѣстахъ Франціи. Еще одинъ ученый мужъ, который заливался слезами при малѣйшемъ къ тому поводѣ, въ теченіе шести недѣль не пролилъ еще ни одной слезинки. Еще одинъ ученый джентльменъ, который охлаждалъ натуральный жаръ своего инбирнаго темперамента въ потокахъ и фонтанахъ юриспруденціи, пока накопить не сдѣлался великимъ въ судейскомъ крючкотворствѣ, непостижимомъ для умовъ непосвященныхъ въ эту тайну и для большей части посвященныхъ, бродить, съ характеристическимъ наслажденіемъ, по засухѣ и пыли въ окрестностяхъ Стамбула. Другіе разбросанные обломки отъ этого великаго палладіума находятся на каналахъ Венеціи, у вторыхъ пороговъ рѣки Нила, въ купальняхъ Германіи, и разсыпались по всему протяженно песчаныхъ береговъ Англіи. Едва-едва можно встрѣтиться съ однимъ изъ нихъ въ опустѣлыхъ предѣлахъ переулка Чансри. И если этотъ одинокій членъ общества британскихъ адвокатовъ встрѣтитъ здѣсь случайно докучливаго просителя, который не. въ силахъ разстаться съ мѣстами, служившими, быть можетъ, въ теченіе лучшихъ лѣтъ его жизни, свидѣтелями его душевныхъ истязаній, они испугаются другъ друга и спрячутся по разнымъ угламъ.
Такихъ жаркихъ, длинныхъ вакаціи не запомнятъ въ теченіе многихъ лѣтъ. Всѣ молодые писцы, сообразно съ различными степенями своего положенія въ конторахъ, влюблены до безумія и томятся по обожаемымъ предметамъ въ Маргэтѣ, Гамсгэтѣ или І'рэвзендѣ. Всѣ пожилые писцы находятъ, что ихъ семейства слишкомъ велики. Всѣ бездомныя собаки, которыя привыкли бродить по подворьямъ Линкольнинскаго Суда, томятся жаждою на лѣстницахъ и другихъ безводныхъ мѣстахъ и отъ времени до времени издаютъ жалобные стоны. Всѣ собаки слѣпыхъ приводятъ своихъ хозяевъ къ помпамъ и заставляютъ ихъ спотыкаться объ ушаты съ водой. Магазинъ, надъ окнами котораго спущены маркизы, тротуаръ котораго полить водою и въ окнахъ котораго стоятъ вазы съ серебряными и золотыми рыбками, считается эдемомъ. Темпль-Баръ такъ раскаленъ, что для прилегающихъ къ нему улицъ, Страндъ и Флитъ, служитъ какъ бы трубой въ самоварѣ и заставляетъ ихъ кипѣть въ теченіе всей ночи.
Въ подворьяхъ Линкольнинскаго Суда есть еще конторы, въ которыхъ можно прохладиться, если только стоить покупать прохладу цѣной такой невыносимой скуки; впрочемъ, въ маленькихъ переулкахъ, тотчасъ за этими уединенными мѣстами, жарко какъ въ раскаленномъ котлѣ. Во дворѣ мистера Крука такъ знойно, что жители выворотили свои дома наизнанку и сидятъ на тротуарахъ, включая въ число жителей и мистера Крука; рядомъ съ своей кошкой (которой никогда не жарко) онъ на улицѣ продолжаетъ свои ученыя занятія. Гостинница Солнца прекратила гармоническіе митинги, и маленькій Свильзъ ангажированъ въ Пасторальные Сады, лежащіе на Темзѣ близко ея устья, гдѣ онъ поетъ комическія пѣсенки самаго невиннаго содержанія, съ тою цѣлью (какъ говорится въ афишѣ), чтобы не оскорбить чувства самыхъ разнообразныхъ людей.
Надъ всѣмъ приказнымъ околоткомъ виситъ, подобно облаку ржавчины или гигантской паутины, бездѣйствіе и сонливость длинныхъ вакацій. Мистеръ Снагзби испытываетъ на себѣ это вліяніе, не только въ душѣ своей, какъ симпатичный и созерцательный человѣкъ, но также и въ своемъ занятіи, какъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей. Въ эти длинныя вакаціи онъ имѣетъ болѣе свободнаго времени предаваться созерцаніямъ на архивномъ дворѣ и въ любимой своей загородной гостиницѣ, нежели во всякое другое время года. Онъ часто говоритъ своимъ двумъ прикащикамъ:-- "Какая славная вещь воображать въ такіе знойные дни, что живешь на какомъ нибудь островѣ, гдѣ со всѣхъ сторонъ море катитъ свои волны и вѣтерокъ приносить отрадную прохладу!"
Въ одинъ изъ такихъ знойныхъ дней, мистеръ и мистриссъ Снагзби имѣютъ въ виду принять къ себѣ гостей, и по этому поводу Густеръ хлопочетъ около маленькой гостиной. Ожидаемые гости скорѣе избранные, нежели многочисленные: они состоять только изъ мистера и мистриссъ Чадбандъ. Мистеръ Чадбандъ неоднократно въ описаніяхъ своей особы, какъ изустныхъ такъ и письменныхъ, сравниваетъ себя съ кораблемъ, а потому люди, незнакомые съ нимъ лично, иногда ошибочно считали его за джентльмена, посвятившаго себя мореплаванію; между тѣмъ на самомъ дѣлѣ онъ, употребляя его собственное выраженіе: "человѣкъ духовный". Вообще же мистеръ Чадбандъ не имѣетъ особаго наименованія, а враги его утверждаютъ, будто бы онъ, при всемъ своемъ желаніи выказать себя краснорѣчивымъ ораторомъ, не сказалъ еще ничего замѣчательнаго при самыхъ важныхъ случаяхъ и что нерѣдко погрѣшалъ противъ своей совѣсти; но несмотря на то, онъ имѣетъ своихъ послѣдователей, и къ числу ихъ принадлежитъ мистриссъ Снагзби. Ей до такой степени нравились правила мистера Чадбанда, что она во что бы то ни стало рѣшилась усвоить ихъ и для этого считала необходимымъ свести съ нимъ болѣе короткое знакомство.
Итакъ, Густеръ, убѣжденная въ томъ, что хотя на время будетъ прислуживать Чадбанду, одаренному способностію проговорить безъ отдыха часа четыре сряду, дѣятельно занимается приготовленіемъ маленькой гостиной къ чаю. Пыль съ мебели обметена, портреты мистера мистриссъ Снагзби обтерты мокрымъ полотенцемъ; на столѣ выставленъ лучшій чайный сервизъ, и около него расположена чайная провизія, какъ-то: мягкій хлѣбъ и сдобные сухари, свѣжее сливочное масло, тоненькіе ломтики ветчины, копченаго языка и колбасы и нѣжный рядъ анчоусовъ на петрушкѣ, не говоря уже о свѣжихъ яицахъ, которыя имѣли быть принесены прямо изъ кастрюли въ салфеткѣ, и вмѣстѣ съ поджаренными на маслѣ тостами. Мистеръ Чадбандъ, надобно замѣтить, корабль, уничтожающій провизію -- враги говорятъ, что это даже обжорливый корабль -- и замѣчательно искусно умѣетъ управлять такими абордажными орудіями, какъ напримѣръ вилы и ножикъ.
Мистеръ Снагзби, въ лучшемъ сюртукѣ своемъ, смотритъ на всѣ эти приготовленія и, прокашлянувь въ кулакъ свой значительный кашель, спрашиваетъ мистриссь Снагзби:
-- Въ которомъ часу, душа моя, ты ожидаешь мистера и мистриссъ Чадбандъ?
-- Въ шестъ,-- отвѣчаетъ мистриссъ Снагзби.
Мистеръ Снагзби кротко и какъ будто мимоходомъ замѣчаетъ, что шесть часовъ давно уже пробило.
-- Такъ не думаешь ли ты начать безъ нихъ?-- говоритъ мистрисъ Снагзби съ гнѣвнымъ упрекомъ.
Повидимому, мистеръ Снагзби не прочь отъ этого; но, прокашлявшись кротко и почтительно, онъ говоритъ:
-- О, нѣтъ, душа моя, какъ это можно! Я только хотѣлъ спросить: въ которомъ часу обѣщались они бытъ?
-- Что значитъ часъ въ сравненіи съ вѣчностью?-- замѣчаетъ мистриссъ Снагзби.
-- Совершенно справедливо,-- отвѣчаетъ мистеръ Снагзби.-- Но я хочу только сказать, что если кто приготовляетъ для кого нибудь закуску къ чаю, тотъ долженъ назначить время. И если часъ для чаю назначенъ, то слѣдовало бы явиться аккуратно въ этотъ часъ и приступить къ чаю.
-- Приступить!-- восклицаетъ мистриссъ Снагзби, съ замѣтнымъ неудовольствіемъ.-- Приступить! Какъ будто мистеръ Чадбандъ какой нибудь кулачный боецъ!
-- Совсѣмъ нѣтъ, душа моя; я этого во говорю,-- отвѣчаетъ мистеръ Снагзби.
Въ это время, Густеръ, смотрѣвшая въ спальнѣ изъ окна, съ шумомъ и трескомъ сбѣгаетъ съ маленькой лѣстницы и восклицаетъ, что мистеръ и мистриссъ Чадбандъ показались на дворѣ. Пслѣдь за тѣмъ раздался звонокъ въ парадную дверь. Густеръ получаетъ приказаніе от отъ мистриссъ Снагзби принять гостей въ корридорѣ и доложить о нихъ съ надлежащимъ приличіемъ,-- въ противномъ же, случаѣ мистриссъ Снагзби немедленно отправитъ ее въ благотворительное заведеніе. Сильно встревоженная этой угрозой, Густеръ, при докладѣ, совершенно сбивается съ толку и страшно искажаетъ фамилію гостей:
-- Мистеръ и мистриссъ Чизмингъ... мистеръ... мистеръ... какъ бишь его зовутъ?-- говоритъ она и съ отягченною совѣстью удаляется.
Мистеръ Чадбандъ огромный жолтаго цвѣта человѣкъ, съ жирной улыбкой, и вообще, судя по наружности, имѣющій въ своей системѣ большое количество масла. Мистриссъ Чадбандъ угрюмая, грозновзирающая, молчаливая женщина. Мистеръ Чадбандъ двигается тихо и неповоротливо, совершенно какъ медвѣдь, выученный ходить на заднихъ лапахъ. Онъ очень затрудняется насчетъ своихъ рукъ, какъ будто онѣ мѣшаютъ ему, или какъ будто хотѣлъ онъ стать на четвереньки; голова его безпрестанно потѣетъ, и когда онъ начинаетъ говорить, то прежде всего поднимаетъ свою огромную руку въ знакъ того, что намѣренъ наставлять своихъ слушателей.
-- Друзья мои!-- говоритъ мистеръ Чадбандъ.-- Миръ дому сему! Миръ и согласіе хозяину сего дома и его хозяйкѣ и молодымъ служанкамъ и молодымъ приказчикамъ! На чѣмъ я желаю мира друзья мои? Что такое миръ? Война ли это? Нѣтъ не война. Вражда ли это? Нѣтъ не вражда. Что же это такое? Это нѣжное, сладостное, прекрасное, умилительное, свѣтлое, отрадное чувство! По этому-то, друзья мои, я и желаю вамъ мира.
Вслѣдствіе этого мистриссъ Снагзби кажется глубоко тронутою; мистеръ Снагзби считаетъ приличнымъ произнести аминь! и очень кстати произноситъ.
-- Теперь, друзья мои,-- продолжаетъ мистеръ Чадбандъ:-- избравъ эту тему...
Въ эту минуту является Густеръ. Мистриссъ Снагзби, не сводя глазъ съ Чадбанда, вполголоса, но совершенно внятно говоритъ:-- поди вонъ!
Густеръ не уходитъ, но что-то ворчитъ себѣ подъ носъ.
-- Поди вонъ!-- повторяетъ мистриссъ Снагзби еще внятнѣе.
-- Теперь, друзья мои,-- говорить мистеръ Чадбандъ:-- одушевляемые чувствомъ любви къ ближнему, мы спросимъ...
Густеръ собирается съ духомъ и плачевнымъ голосомъ прерываетъ:
-- Тысяча семьсотъ восемьдесятъ второй нумеръ...
Мистеръ Чадбандъ останавливается съ рѣшимостію человѣка, привыкшаго страдать отъ преслѣдователей, и, задумчиво сложивъ свои губы для выраженія жирной улыбки, говоритъ:
-- Позвольте намъ выслушать дѣвственницу! Говори, дѣвственница, что тебѣ нужно?
-- Тысяча семьсотъ восемьдесятъ второй нумеръ желаетъ знать, сэръ, за что вы дали ему шиллингъ?-- говоритъ Густеръ, едва переводя духъ.
-- За что?-- возражаетъ мистриссъ Чадбандъ.-- Разумѣется за ѣзду!
Густеръ отвѣчаетъ, что "тысяча семьсотъ восемьдесятъ второй нумеръ требуетъ за ѣзду шиллингъ и восемь пенсовъ, въ противномъ случаѣ грозитъ полиціей".
Мистриссъ Снагзби и мистриссъ Чадбандъ готовы разразиться негодованіемъ, но мистеръ Чадбандъ поднятіемъ своей руки усмиряетъ бурю.
-- Друзья мои, говоритъ онъ; -- я помню, что вчера не исполнилъ свой долгъ и потому, по всей справедливости, долженъ сегодня поплатиться. Мнѣ не слѣдуетъ роптать на это. Рахиль, заплати восемь пенсовъ!
Пока мистриссъ Снагзби, переводя духъ, бросаетъ суровый взглядъ на мистера Снагзби, какъ будто говоритъ: -- вотъ какъ нужно поступать! и пока мистеръ Чадбандъ сіяетъ смиреніемъ и масломъ,-- мистриссъ Чадбандъ отсчитываетъ восемь пенсовъ. Мистеръ Чадбандъ имѣетъ привычку,-- хотя немного странную привычку, оставаться въ долгу и потомъ расчитываться при свидѣтеляхъ,-- вѣроятно, это дѣлалъ онъ въ назиданіе своимъ слушателямъ,
-- Друзья мои, говоритъ мистеръ Чадбандъ:-- восемь пенсовъ еще немного, могло быть шиллингъ и четыре пенса, могло быть даже полкроны. О, будемъ же радоваться! будемъ веселиться!
Вмѣстѣ съ этимъ замѣчаніемъ, заимствованнымъ, безъ сомнѣнія, изъ какой нибудь пѣсенки, мистеръ Чадбандъ тихо подходитъ къ столу, и прежде, чѣмъ взялся за стулъ, поднялъ свою увѣщательную руку.
-- Друзья мои, говоритъ онъ: -- что мы видимъ распростертымъ передъ нами? Мы видимъ закуску. Нуждаемся ли мы въ закускѣ, друзья мои? Да, мы нуждаемся. А почему мы нуждаемся въ ней, друзья мои? Потому, что мы смертны, потому что мы грѣховны, потому что мы созданы изъ земли, потому что мы не изъ воздуха. Можемъ ли мы летать, друзья мои? мы не можемъ летать. Почему мы не можемъ летать, друзья мои?
Мистеръ Снагзби, ободренный успѣхомъ своего прежняго замѣчанія, рѣшается вторично замѣтить и на этотъ разъ веселымъ и утвердительнымъ тономъ говоритъ:
-- Потому что не имѣемъ крыльевъ.
Мистриссъ Снагзби хмуритъ лицо и бросаетъ на мистера Свагзби суровый взглядъ.
-- Я спрашиваю васъ, друзья мои, продолжаетъ мистеръ Чадбандъ, совершенно отвергая и уничтожая замѣчаніе мистера Снагэби: -- почему мы не можемъ летать? Не потому ли, что намъ назначено ходить? Да, именно потому. Могли ли бы мы, друзья мои, ходить безъ силъ? Конечно не могли бы. Чтобы мы стали, друзья мои, дѣлать, не имѣя силъ? Наши ноги отказались бы влачить насъ, колѣни бы подгибались, ступни бы вывернулись, и мы какъ снопъ повалились бы за землю. И такъ друзья мои, откуда же мы должны почерпать силы, необходимыя для нашихъ членовъ? Откуда? При этомъ мистеръ Чадбандъ окинулъ взглядомъ накрытый чайный столъ: -- откуда, какъ не изъ хлѣба въ различныхъ его формахъ, изъ масла, сбиваемаго изъ сливокъ, доставляемыхъ намъ коровами, изъ яицъ, снесенныхъ птицами, изъ ветчины, изъ колбасы, изъ языка и тому подобнаго? Такъ раздѣлимте же трапезу, которая накрыта передъ нами!
Преслѣдователи мистера Чадбанда утверждали, что онъ обладаетъ даромъ дѣлать-наборъ словъ, по представленному нами образцу; но это утвержденіе можно принять за доказательство ихъ настойчивости, съ которой они преслѣдуютъ его. Всякому извѣстно, что ораторскій слогъ мистера Чадбанда пріобрѣлъ уже обширную извѣстность, и всѣ имъ восхищаются.
Какъ бы то ни было, мистеръ Чадбандъ, заключивъ свою спичь, садится за столъ и начинаетъ дѣйствовать за нимъ съ неподражаемымъ усердіемъ. Превращеніе пищи всякаго рода въ масло, составляетъ, по видимому, процессъ до того не раздѣльный съ устройствомъ этого примѣрнаго корабля, что, начиная пить и ѣсть, онъ становится похожъ на огромную маслобойню или на обширный заводъ, устроенный въ обширныхъ размѣрахъ для производства этого продукта.
Въ этотъ періодъ угощенія, Густеръ, несовсѣмъ еще оправившаяся отъ перваго промаха, не упустила изъ виду ни одного позволительнаго и непозволительнаго средства, чтобъ навлечь на себя негодованіе. Изъ числа всѣхъ ея неловкихъ подвиговъ, мы, для сокращенія, упомянемъ только о двухъ: военный маршъ, который она тарелками проиграла на головѣ мистера Чадбанда, и сдобные пирожки, которые она просыпала на мистера Чадбанда. Въ этотъ періодъ угощенія, Густеръ шепчетъ мистеру Снагзби, что его требуютъ въ лавку.
-- Меня требуютъ, не придавая этому слишкомъ важнаго значенія, меня требуютъ въ лавку! говоритъ мистеръ Снагзби, вставая.-- Надѣюсь, что почтенная компанія извинитъ меня, если я отлучусь на полминуты.
Мистеръ Снагзби спускается въ лавку и видитъ, что его прикащики внимательно осматриваютъ полицейскаго констэбля, который держитъ за руку оборваннаго мальчишку.
-- Ахъ, Боже мой! говорить мистеръ Снагзби: -- что это значитъ!
-- Вотъ этотъ мальчишка, говоритъ констэбль: -- несмотря на многократныя повторенія, не хочетъ идти....
-- Я всегда хожу, сэръ, возглашаетъ мальчикъ, утирая рукавомъ свои жалкія слезы. Съ тѣхъ поръ какъ родился, я постоянно только и знаю, что хожу. Куда же мнѣ еще идти, сэръ, и какъ еще идти мнѣ?
-- Не хочетъ идти да и только, спокойно говорить констэбль и слегка подергиваетъ шеей, чтобъ доставить ей болѣе покойное положеніе въ туго затянутомъ галстухѣ: -- я говорилъ ему не разъ, предостерегалъ его и теперь долженъ взять его подъ стражу. Это самый упрямый мальчишка: не хочетъ идти да и только.
-- О, Боже мой! Куда же я еще пойду! восклицаетъ мальчикъ, страшно взъерошивая волосы и топнувъ босой ногой по досчатому полу.
-- Если ты не пойдешь, такъ я раздѣлаюсь съ тобой по своему! говоритъ констэбль, заключая слова свои выразительнымъ толчкомъ.-- Я получилъ приказаніе, чтобы ты шелъ. Кажется, я говорилъ тебѣ объ этомъ пять-сотъ разъ.
-- Но куда же? спрашиваетъ мальчикъ.
-- И въ самомъ дѣлѣ, констэбль; говоритъ мистеръ Снагзби задумчиво и съ кашлемъ въ кулакъ, выражавшимъ величайшее недоумѣніе: -- согласитесь, кажется, что нужно сказать ему куда идти.
-- Въ мои приказанія этого не входитъ; отвѣчаетъ констэбль.-- Мои приказанія заключаются въ томъ, что этотъ мальчикъ долженъ идти да и только!
Мистеръ Снагзби не дѣлаетъ на это никакого возраженія; онъ не говоритъ на это ни слова; но совершаетъ самый отчаянный кашель, не подающій ни той ни другой сторонѣ повода сдѣлать какое нибудь заключеніе. Между тѣмъ, мистеръ и мистриссъ Чадбандъ и мистриссъ Снагзби, услышавъ споръ внизу и не постигая причины его, явилось на лѣстницѣ. Густеръ постоянно оставалась въ концѣ корридора, и такимъ образомъ весь домъ собрался въ одно мѣсто.
-- Простой вопросъ состоитъ въ томъ, говоритъ констэбль: -- знаете ли мы этого мальчишку? Онъ говоритъ, что вы знаете.
-- Не знаетъ, не знаетъ! съ возвышенія восклицаетъ мистриссъ Снагзби.
-- Душа моя! говоритъ мистеръ Свагзби, бросая взглядъ на лѣстницу.-- Душа моя, позволь мнѣ самому отвѣчать. Пожалуйста, имѣй на минуту терпѣніе. Я кое-что знаю объ этомъ мальчикѣ, и въ томъ, что я знаю о немъ, ничего нѣтъ дурного. Быть можетъ напротивъ, констэбль: въ этомъ заключается много хорошаго!
И при этомъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей сообщаетъ констэблю пріятныя и непріятныя свѣдѣнія о Джо, умалчивая, впрочемъ, о полкронѣ.
-- Хорошо! говоритъ констэбль: -- теперь я вижу, что въ словахъ его есть нѣсколько правды. Когда я бралъ его подъ стражу на улицѣ Голборнъ, онъ сказалъ мнѣ, что знаетъ васъ. При этомъ изъ толпы вышелъ молодой человѣкъ и сказалъ, что онъ знакомъ съ вами, что вы почтенный человѣкъ, и что если я зайду къ вамъ и вздумаю навести справки объ этомъ мальчикѣ, такъ и онъ тоже явится къ вамъ. А между тѣмъ молодой человѣкъ, какъ видно, не имѣетъ расположенія сдержать свое слово.. А! да вотъ и онъ къ вашимъ услугамъ!
Входитъ мистеръ Гуппи, слегка киваетъ головой мистеру Снагзби и съ вѣжливостью, свойственною адвокатскимъ писцамъ, обращается къ дамамъ, стоящимъ на лѣстницѣ, и прикасается пальцами къ полямъ шляпы.
-- Идучи изъ конторы домой, я замѣтилъ на улицѣ шумъ, говоритъ мистеръ Гуппи, обращаясь къ поставщику канцелярскихъ принадлежностей: -- въ шумѣ этомъ упомянули ваше имя, сэръ, и я счелъ за обязанность вмѣшаться.
-- Это очень хорошо съ вашей стороны, сэръ, говоритъ мистеръ Снагзби: -- и я вамъ очень обязанъ.
При этомъ мистеръ Снагзби еще разъ повторяетъ все, что ему извѣстно по этому предмету, и еще разъ забываетъ сказать о полкровѣ.
-- Теперь я знаю гдѣ ты живешь, говоритъ констэбль, обращаясь къ Джо.-- Ты живешь въ улицѣ Одинокаго Тома. Не правда ли, что это славное мѣстечко?
-- Я не смѣю жить въ другомъ мѣстѣ, сэръ; говоритъ Джо.-- Въ другое мѣсто меня не пустятъ. Кто пуститъ жить въ хорошемъ мѣстѣ такого бѣдняка, какъ я!
-- Поди-ко ты очень бѣденъ? говоритъ констэбль.
-- Да, отвѣчаетъ Джо: -- я очень, очень бѣденъ.
-- Теперь посудите же вы сами! Я собственными моими руками нашелъ у него вотъ эти двѣ полкроны, говоритъ констэбль, показывая всей компаніи двѣ монеты.
-- Они остались у меня отъ соверена, мистеръ Снагзби, говоритъ Джо: -- отъ соверена, который подарила мнѣ леди, подъ вуалью; пришла однажды вечеромъ ко мнѣ на перекрестокъ и попросила показать ей, гдѣ вотъ этотъ домъ, гдѣ домъ, въ которомъ умеръ человѣкъ, которому давали вы работу, и гдѣ кладбище, на которомъ его похоронили. Ты ли, говоритъ, тотъ мальчикъ, о которомъ писали, говоритъ, въ газетахъ. Я говорю -- да, тотъ самый. Можешь ли ты, говорить, показать мнѣ всѣ эти мѣста, говоритъ. Я говорю: да, я могу. Такъ покажи же, говоритъ; ну я и показалъ, и она дала мнѣ за это соверенъ. Изъ этого соверена мнѣ немного досталось, говоритъ Джо, обливаясь грязными слезами: -- пять шиллинговъ нужно было отдать за квартиру, пять шиллинговъ укралъ мальчишка, другой мальчишка стянулъ еще шиллингъ, да хозяинъ два, такъ что у меня всего на все осталось только двѣ полкроны.
-- И ты думаешь, что кто нибудь повѣритъ этой сказкѣ? говоритъ констэбль, бросая на Джо взглядъ, полный невыразимаго отвращенія.
-- Не знаю, сэръ, повѣритъ ли кто, отвѣчаетъ Джо.-- Я ничего, не думаю; только это не сказка, а быль.
-- Каковъ негодяй? а! замѣчаетъ констэбль, обращаясь къ слушателямъ.-- Послушайте, мистеръ Снагзби, если я не запру его сегодня на замокъ, ручаетесь ли вы, что онъ пойдетъ куда слѣдуетъ?
-- Нѣтъ, нѣтъ! восклицаетъ съ лѣстницы мистриссъ Снагзби.
-- Душа моя! говоритъ мистеръ Снагзби убѣждающимъ тономъ.-- Я не сомнѣваюсь, господинъ констэбль, что онъ пойдетъ. Ты знаешь Джо, что тебѣ, во всякомъ случаѣ, должно идти, говоритъ мистеръ Снагзби.
-- Я сдѣлалъ все для васъ угодное, сэръ; отвѣчаетъ несчастный Джо.
-- Ну такъ и дѣлай! замѣчаетъ консіэбль.-- Ты вѣдь знаешь, что должно тебѣ дѣлать. Дѣлай же! Да помни, что въ другой разъ такъ легко не отдѣлаешься. Возьми свои деньги, и чѣмъ скорѣе уберешься отсюда миль на пять, тѣмъ лучше будетъ для тебя и для другихъ.
Сказавъ этотъ совѣтъ на прощанье и указавъ на заходящее солнце какъ будто за тѣмъ, чтобы Джо зналъ по крайней мѣрѣ въ какую сторону должно идти ему, констэбль желаетъ честной компаніи добраго вечера, выходитъ на улицу, идетъ по отѣненной сторонѣ ея, неся въ рукахъ кожанную свою шляпу для лучшаго освѣженія головы, и эхо подворья Кука вторитъ его одинокимъ и медленнымъ шагамъ.
Неправдоподобная исторія Джо пробудила въ большей или меньшей степени любопытство во всемъ обществѣ. Мистеръ Гуппи, который отъ природы одаренъ проницательнымъ умомъ, особливо въ дѣлахъ, требующихъ доказательства, и которому длинныя вакаціи становятся невыносимыми, принимаетъ участіе въ этомъ обстоятельствѣ и обнаруживаетъ свое участіе приступомъ къ настоящему допросу, который до такой степени становится интереснымъ для дамъ, что мистриссъ Снагзби очень ласково приглашаетъ мистера Гуппи на верхъ выпить чашку чаю и заранѣе проситъ извиненія за безпорядокъ на чайномъ столѣ, произведенный до его прихода. Мистеръ Гуппи, изъявивъ согласіе на это предложеніе, приказываетъ несчастному Джо идти за нимъ; ставитъ его у дверей, снова беретъ его въ свои слѣдственныя руки, жметъ его какъ масленики жмутъ куски масла, чтобы придать имъ требуемыя формы. Допросъ идетъ надлежащимъ образомъ и сохраняетъ всѣ условія судопроизводства какъ въ отношеніи продолжительности, такъ и въ отношеніи окончанія. Несмотря на то мистеръ Гуппи сознаетъ свой талантъ, мистеръ Снагзби чувствуетъ, что подобное обстоятельство не только удовлетворяетъ ея любознательнымъ наклонностямъ, но нѣкоторымъ образомъ возвышаетъ заведеніе ея мужа въ глазахъ молодого, но опытнаго юрислрудента. Въ теченіе этого тонкаго допроса, корабль Чадбандъ, предназначенный исключительно для перевоза масла, садится на мель и ждетъ, когда приливъ приподниметъ его и дастъ ему возможность пуститься въ дальнѣйшее плаваніе.
-- Кончено! говорятъ мистеръ Гуппи: -- или этотъ мальчикъ рѣшительно хочетъ поставить на своемъ, или это такой необыкновенный случай, какой не встрѣчался мнѣ во всю мою бытность въ конторѣ Кэнджа и Карбоя.
Мистрисъ Чадбандъ шепчетъ что-то на ухо мистриссъ Снагзби.
-- Можетъ ли это быть! восклицаетъ мистриссъ Снагзби.
-- Да, да, и еслибъ вы знали какъ давно! отвѣчаетъ мистриссъ Чадбандъ.
-- Представьте! эта леди знаетъ контору Кэнджа и Карбоя дивнымъ давно! съ торжествующимъ вяломъ мистриссъ Снагзби объясняетъ мистеру Гуппи.-- Эта леди, мистриссъ Чадбандъ, супруга вотъ этого джентльмена, мистера Чадбандъ.
-- Въ самомъ дѣлѣ! говоритъ мистеръ Гуппи.
-- Да, я знала эту контору еще до моего послѣдняго замужества.
-- Не имѣли ли вы какого нибудъ дѣла въ нашей конторѣ? спрашиваетъ мистеръ Гуппи.
-- Нѣтъ.
-- Рѣшительно никакого дѣла?
Мистриссъ Чадбандъ мотаетъ головой.
-- Быть можетъ, вы были знакомы съ кѣмъ нибудь изъ нашихъ кліентовъ? говоритъ мистеръ Гуппи, которому въ высшей степени нравилось вести разговоръ по правиламъ судопроизводства.
-- Немножко не угадали, отвѣчаетъ мистриссъ Чадбандъ съ принужденной улыбкой.,
-- Немножко не угадалъ, повторяетъ мистеръ Гуппи.-- Очень хорошо. Позвольте васъ спросить, сударыня, была ли эта леди изъ вашихъ знакомыхъ, имѣвшихъ дѣло въ конторѣ Кэнджа и Карбоя (въ настоящее время мы не станемъ говорить какого рода дѣло), или джентльменъ? Не торопитесь вашимъ отвѣтомъ, сударыня. Мы сейчасъ рѣшимъ дѣло. Скажите только, мужчина это или женщина?
-- Ни мужчина и ни женщина! отвѣчаетъ мистриссъ Чадбандъ, съ прежней улыбкой.
-- А! теперь понимаю! ни мужчина и ни женщина -- значитъ дитя! говоритъ мистеръ Гуппи, бросая на восхищенную мистриссъ Снагзби самый проницательный и выразительный взглядъ, какимъ обладаютъ одни только британскіе адвокаты.-- Теперь, сударыня, быть можетъ вамъ угодно сказать намъ, какое это было дитя?
-- Наконецъ-то вы отгадали! говоритъ мистриссъ Чадбандъ, повторивъ принужденную кислую свою улыбку.-- Судя по вашей наружности, сэръ, надо полагать, что это случилось до поступленія вашего въ контору. Мнѣ порученъ былъ присмотръ за ребенкомъ, по имени Эсѳирь Соммерсонъ, которую впослѣдствіи Кэнджъ и Карбой пристроили куда-то на мѣсто.
-- Миссъ Соммерсонъ! восклицаетъ мистеръ Гуппи, въ сильномъ волненіи.
-- Я называла ее просто Эсѳирь Соммерсонъ; говоритъ мистриссъ Чадбандъ, съ суровымъ видомъ.-- Въ ту пору, никто не думалъ прибавлять къ ея имени миссъ. Ее звали просто Эсѳирь. Бывало скажешь: Эсѳирь, сдѣлай это! Эсѳирь, сдѣлай то! и Эсѳирь дѣлала безпрекословно.
-- Милостивая государыня, возражаетъ мистеръ Гуппи, дѣлая нѣсколько шаговъ по маленькой гостиной: -- покорнѣйшій слуга, который въ настоящую минуту говоритъ съ вами, встрѣтилъ эту молодую леди въ Лондонѣ, когда она впервые пріѣхала сюда съ тѣмъ, чтобы пожаловать въ контору, о которой за минуту передъ этимъ говорили. Позвольте мнѣ, сударыня, имѣть удовольствіе пожать вамъ руку.
Мистеръ Чадбандъ, воспользовавшись, наконецъ, благопріятнымъ случаемъ, дѣлаетъ обычный сигналъ, поднимается съ мѣста съ дымящейся головой, отирая ее носовымъ платкомъ. Мистриссъ Снагзби шепчетъ: тс!
-- Друзья мои! говоритъ мистеръ Чадбандъ: -- мы насладились съ умѣренностію (хотя это выраженіе никакимъ образомъ нельзя примѣнить къ его особѣ) дарами природы, предоставленными въ наше распоряженіе. Да процвѣтаетъ сей домъ на плодотворной почвѣ вашей планеты, да будетъ изобиліе въ хлѣбахъ и винѣ подъ крышею его; да возрастаетъ онъ, множится и успѣваетъ во всемъ отнынѣ и до вѣка! Но, друзья мои, вкусили ли мы кромѣ этой пищи еще чего нибудь? Да, мы вкусили. Чего же мы вкусили? Мы вкусили пищи духовной. Кто же снабдилъ этою пищею? Другъ мой, поди сюда!
Послѣднія слова относятся къ несчастному Джо. Онъ дѣлаетъ нѣсколько шаговъ впередъ, отступаетъ шагъ назадъ, выпрямляется и становится лицомъ къ лицу съ краснорѣчивымъ Чадбандомъ, очевидно, сомнѣваясь въ его намѣреніяхъ.
-- Юный мой другъ, говоритъ Чадбандъ: -- ты для насъ неоцѣненный перлъ, ты для насъ блестящій брильянтъ, ты для насъ дивное сокровище! Но почему? скажи намъ, юный другъ.
-- Я не знаю, говоритъ Джо.-- Я ничего не знаю.
-- Юный мой другъ, говоритъ Чадбандъ: -- ты ничего не знаешь, поэтому-то ты и служишь для насъ неоцѣненнымъ сокровищемъ. Скажи, кто ты и что такое? Звѣрь ли ты, рыскающій по степямъ? Нѣтъ, ты не звѣрь. Птица ли ты, летающая по воздуху? Нѣтъ, ты не птица. Рыба ли ты, плавающая въ моряхъ, рѣкахъ и источникахъ? Нѣтъ, ты не рыба. Ты, мой юный другъ,-- человѣкъ. О! великое дѣло быть человѣкомъ! А почему великое дѣло, мой юный другъ? Потому, что ты способенъ получать совѣты мудрости, потому что ты способенъ извлекать пользу изъ словъ, которыми въ настоящую минуту я обращаюсь къ тебѣ, потому что ты не камень, не дерево, не столбъ фонарный, не тумба, не пробка! О, сколько радости, сколько неисчерпаемаго наслажденія скрывается для человѣка въ рѣкѣ мудрости! Купаешься ли ты въ настоящую минуту въ этой рѣкѣ? Нѣтъ, ты не купаешься. Почему ты не купаешься? Потому, что ты блуждаешь въ мракѣ, потому что обрѣтаешься въ тьмѣ, потому что ты скованъ цѣпями грѣховности. Почему ты скованъ? Объ этомъ спрашиваю тебя я, проникнутый чувствомъ любви къ ближнему.
При этихъ словахъ, принимавшихъ грозную форму, Джо, который постепенно терялъ всякое сознаніе о томъ, что творится съ нимъ, проводитъ грязной рукой по грязному лицу и страшно зѣваетъ.
-- Друзья мои; говоритъ мистеръ Чадбандъ, окидывая взоромъ все собраніе и складывая подбородокъ свой въ улыбку: -- я по дѣламъ своимъ долженъ испытывать смиреніе; я созданъ для того, чтобъ переносить тяжкія испытанія, я долженъ самъ себя наказывать, я долженъ исправлять себя. Я слишкомъ возмечталъ о себѣ; недавно я съ гордостію помыслилъ о своей трехъ-часовой назидательной бесѣдѣ, былъ тогда же наказанъ за это и наказуюсь теперь. О, друзья мои! возрадуемтесь, возвеселимтесь!
Со стороны мистриссъ Снагзби обнаруживается чувство умиленія.
-- Друзья мои, говоритъ Чадбаядъ, окончательно окидывая взорами все собраніе: -- я не стану больше бесѣдовать съ этамъ юношей. Приходи, мой юный другъ, ко мнѣ завтра, спроси у этой леди, гдѣ меня найти для назидательной бесѣды; какъ ласточка среди безводныхъ степей, приходи ко мнѣ утолить свою жажду послѣ завтра, приходи на третій, на четвертый день и поучайся слову мудрости.
Джо, котораго главное желаніе, по видимому, состоитъ въ томъ, чтобы уйти, но отнюдь не приходить, безтолково киваетъ головой. Мистеръ Гуппи бросаетъ ему мѣдную монету. Мистриссъ Снагзби приказываетъ Густеръ проводить его до дверей. Но пока Джо спускается съ лѣстницы, мистеръ Снагзби нагружаетъ его остатками съ чайнаго стола, и Джо уноситъ ихъ, крѣпко прижавъ обѣими руками кгь груди своей.
Мистеръ Чадбандъ, о которомъ говорятъ враги, что это еще не диво, если онъ сколько угодно часовъ сряду будетъ городить вамъ всякій вздоръ, но диво въ томъ, что онъ оканчиваетъ иногда свои безтолковыя спичи, при самомъ ихъ началѣ,-- удаляется также. Джо идетъ къ Блякфрайрскому мосту, гдѣ онъ находитъ согрѣтый камнемъ уголокъ и садится закусывать.
И сидитъ онъ тамъ, ждетъ и грызетъ и смотритъ на большой крестъ, на вершинѣ собора св. Павла, блистающій надъ красаовато-фіолетовымъ облакомъ городскаго дыму. По лицу несчастнаго мальчика можно догадаться, что онъ не постигаетъ этой священной эмблемы. Онъ видитъ только, что она горитъ въ лучахъ солнца, высятся надъ шумнымъ городомъ, и что для него она недосягаема. Солнце садится, рѣка катитъ свои волны, народъ стремится мимо его двумя потоками, стремится къ своей опредѣленной цѣли, стремится впередъ, впередъ! Вотъ и его вытѣсняютъ изъ тепленькаго уголка и ему то же говорятъ впередъ, впередъ!