Нѣтъ нужды говорить, какъ много я думала о моей живой матери, которая сказала мнѣ считать ее навсегда умершею. Я не смѣла приблизиться къ ней, или вести съ ней переписку, потому что мое понятіе объ опасности, въ которой проходила ея жизнь, можно только сравнить съ моимъ страхомъ касательно того, что я увеличиваю эту опасность. Сознавая, что мое существованіе служило непредаидѣннымъ несчастіемъ на пути ея жизни, я не всегда могла преодолѣть ужасъ къ самой себѣ, овладѣвшій мною, когда я впервые узнала тайну. Никогда и ни за что я не смѣла произнести ея имя. Мало того, я чувствовала даже, какъ будто не смѣла даже слышать это имя, когда произносили его другіе. Если разговоръ гдѣ нибудь въ моемъ присутствіи, принималъ такое направленіе, что весьма натурально и случалось, я старалась ничего не слышать, я мысленно представляла себѣ портретъ моей матери, повторяла про себя ея нѣкоторыя слова, или выходила изъ комнаты. Я знаю теперь, что часто дѣлала подобныя вещи, когда не видно было никакой опасности въ томъ, что говорили о ней; но я дѣлала ихъ подъ вліяніемъ страха и въ томъ убѣжденіи, что всякій разговоръ могъ измѣнить ея тайнѣ, и измѣнить черезъ меня.
Нѣтъ нужды до того, какъ часто вспоминала я звуки голоса моей матери, удивлялась тому, неужели при всемъ моемъ желаніи я никогда не услышу его, и думала, какъ странно для меня то обстоятельство, что эта звуки были соверпіенно новы для меня. Нѣтъ нужды до того, что я слѣдила за каждымъ газетнымъ извѣстіемъ о моей матери; проходила по нѣскольку разъ мимо дверей ея дома; меня влекла къ нимъ какая-то магическая сила, но я не смѣла посмотрѣть на нихъ; сидѣла однажды въ театрѣ, когда моя мать была тамъ и видѣла меня, и когда мы до такой степени были чужды другъ другу, передъ собраніемъ народа всѣхъ возможныхъ сословій, что всякая связь и близкія отношенія между нами казались мечтой. Все, все это миновало. Я такъ счастлива своей судьбой, что право, я очень мало могу разсказать о себѣ, не упомянувъ о благородствѣ и великодушіи другихъ, и потому прохожу молчаніемъ объ этомъ мало и продолжаю свой разсказъ.
Когда мы снова устроились въ нашемъ домѣ, Ада и я часто разговаривали съ моимъ опекуномъ и предметомъ нашихъ разговоровъ почти постоянно былъ Ричардъ. Моя милочка сильно огорчалась тѣмъ, что Ричардъ былъ такъ несправедливъ къ ихъ доброму кузену, и вмѣстѣ съ тѣмъ была такъ предана Ричарду, что не могла слышать когда обвиняли его даже за это. Мой опекунъ зналъ объ этомъ, и никогда не сочеталъ съ его именемъ слово упрека. "Рикъ находится въ заблужденіи, душа моя -- говаривалъ онъ ей -- но что же дѣлать! Мы сами часто заблуждались и заблуждаемся. Исправленіе его нужно предоставить тебѣ, моя милая, и времени".
Мы уже впослѣдствіи узнали о томъ, что именно возбуждало въ насъ подозрѣніе; мы узнали, что онъ не ранѣе началъ предоставлять времени исправленіе Ричарда, какъ послѣ неоднократныхъ попытокъ открыть ему глаза. Мы узнали, что онъ писалъ къ нему, ѣздилъ къ нему, говорилъ съ нимъ и употреблялъ всѣ благородныя и убѣдительныя средства, какія только могло придумать его великодушіе. Нашъ бѣдный, преданный своей неопредѣленной цѣли, Ричардъ былъ глухъ и слѣпъ ко всему. Если онъ поступалъ несправедливо, то обѣщалъ принести извиненіе съ окончаніемъ тяжбы. Если онъ шелъ по дорогѣ своей ощупью, то ничего не могъ сдѣлать лучше, какъ только употребить всѣ усилія, чтобъ разсѣять облака, которыя помрачали для него каждый предметъ. Вѣдь подозрѣніе и недоразумѣніе были причиной запутанности этой тяжбы? Такъ дайте же ему возможность разъяснить ее и придти къ окончанію съ свѣтлымъ умомъ и спокойнымъ духомъ. Таковъ былъ его неизмѣнный отвѣтъ. Тяжба Джорндисъ и Джорндисъ до такой степени овладѣла всей его натурой, что невозможно было представить ему какой либо благоразумный доводъ, на которой бы онъ не сдѣлалъ, безъ всякой логики, новаго доказательства въ защиту своихъ поступковъ. "Такъ-что, по моему мнѣнію -- однажды сказалъ мнѣ мой опекунъ,-- лучше оставить бѣднаго Рика на его произволъ, нежели прибѣгать къ непріятнымъ для него убѣжденіямъ".
Я воспользовалась однимъ изъ такихъ случаевъ, чтобъ сообщить свои сомнѣнія касательно того, что могъ ли мистеръ Скимполь посовѣтовать Ричарду что-нибудь доброе.
-- Посовѣтовать?-- отвѣчалъ мой опекунъ со смѣхомъ -- Милая моя, да кто бы сталъ совѣтоваться съ Скимполемъ?
-- Ну такъ поощрять Ричарда въ его поступкахъ; быть можетъ, это выраженіе будетъ вѣрнѣе,-- сказала я.
-- Поощрять!-- снова возразилъ мой опекунъ.-- Да кому понадобятся поощренія Скимполя?
-- Ричарду,-- сказала я.
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ мой опекунъ.-- Такое несвѣтское, безразсчетное, легкомысленное созданіе служитъ для Ричарда отрадой, и даже какой-то забавой. Но что касается до того, чтобы совѣтовать или поощрять, или вообще занимать серьезное положеніе въ отношеніи къ кому нибудь или къ чему-нибудь -- этого не слѣдуетъ и помышлять о такомъ ребенкѣ, какъ Скимполь.
-- Скажите, кузенъ Джонъ,-- спросила Ада, которая въ это время подошла къ намъ, и теперь смотрѣла черезъ мое плечо:-- что сдѣлало его такимъ ребенкомъ?
-- Что сдѣлало его такимъ ребенкомъ?-- спросилъ мой опекунъ, потирая себѣ голову и, повидимому, теряясь въ отвѣтѣ.
-- Да, кузенъ Джонъ.
-- Вотъ что,-- медленно отвѣчалъ онъ, сильнѣе и сильнѣе потирая себѣ голову:-- онъ очень мечтателенъ, очень, очень воспріимчивъ... чувствителенъ и... и одаренъ пылкимъ воображеніемъ. Этимъ качествамъ не было дано правильнаго направленія. Я думаю, что люди, которые восхищались имъ въ его молодости, приписывали этимъ качествамъ слишкомъ много важности, и слишкомъ мало обращали вниманія на средства, которыя могли бы уравнять ихъ, привесть въ порядокъ и примѣнить къ чему-нибудь полезному; вотъ поэтому-то онъ и сдѣлался такимъ ребенкомъ. Ну что,-- сказалъ мой опекунъ, бросивъ на насъ ободряющій взглядъ:-- что вы скажете на это?
Ада, посмотрѣвъ сначала на меня, сказала, что ей очень жаль, что Ричардъ дѣлаетъ для него лишнія издержки.
-- Правда, правда.,-- отвѣчалъ мой опекунъ, поспѣшно.-- Этого не должно быть. Намъ нужно устроить это. Я долженъ прекратить это. Это никуда не годится.
Въ свою очередь и я высказала сожалѣніе, что онъ за пять фунтовъ стерлинговъ отрекомендовалъ Ричарду Вольза.
-- А развѣ это такъ было?-- сказалъ мой опекунъ; и по лицу его пробѣжала тѣнь досады.-- Теперь вы сами можете судятъ объ этомъ человѣкѣ! Для него въ такомъ поступкѣ нѣтъ ничего неблагороднаго, онъ не сидитъ въ этомъ барышнической сдѣлки. Онъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о цѣнности денегъ. Онъ рекомендуетъ Рика, становится хорошимъ пріятелемъ съ мистеромъ Вользомъ, и занимаетъ отъ него пять фунтовъ. Онъ въ этомъ ничего не видитъ дурного, онъ ровно ничего не думаетъ объ этомъ. Я готовъ держать пари, что это онъ самъ сказалъ тебѣ, моя милая.
-- О, да!-- отвѣчала я.
-- Такъ и есть!-- воскликнулъ опекунъ мой съ торжествующимъ видомъ,-- Теперь вы сами можете судить объ этомъ человѣкѣ! Еслибъ онъ видѣлъ въ этомъ что-нибудь дурное, еслибъ зналъ, что отъ этого могутъ произойти дурныя послѣдствія, онъ бы не сказалъ вамъ ни слова. Онъ какъ говоритъ, такъ и поступаетъ, то есть, съ совершеннымъ простодушіемъ. Вамъ нужно увидѣть его въ его домѣ, и тогда вы поймете его лучше. Мы должны сдѣлать визитъ Гарольду Скимполю и предостеречь его въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ. О, милая моя, это ребенокъ, настоящій ребенокъ!
Въ исполненіе этого плана, мы отправились въ Лондонъ при первой возможности и явились у дверей дома мистера Скимполя.
Онъ жилъ въ части города, называемой Полигономъ, гдѣ въ ту пору обрѣталось множество испанскихъ выходцевъ, которые разгуливали тамъ въ своихъ плащахъ и курили папиросы. Считался ли онъ прекраснымъ постояльцемъ (вслѣдствіе того, что кто нибудь изъ его друзей постоянно выплачивалъ за него квартирныя деньги), или, быть можетъ, его неспособность къ какому бы то ни было занятію представляла величайшее затрудненіе выжить его изъ квартиры, я право не знаю, но только онъ занималъ одинъ и тотъ же домъ въ теченіе многихъ лѣтъ. Въ желѣзныхъ перилахъ у крыльца недоставало многихъ рѣшетокъ, водосточныя трубы были сломаны, уличная скоба отбита, рукоятка отъ звонка оторвана давнымъ давно, судя по тому, что проволока была покрыта толстымъ слоемъ ржавчины, и грязныя отпечатки слѣдовъ были единственными признаками обитаемости дома.
Какая-то оборванная, полновѣсная женщина, которая, повидимому, вылѣзала изъ швовъ своего платья и изъ трещинъ башмаковъ, точь-въ-точь какъ перезрѣлая ягода, отвѣтила на нашъ стукъ тѣмъ, что открыла немного дверь и своей фигурой закрыла отверстіе. Такъ какъ она знала мистера Джорндиса (и въ самомъ дѣлѣ, Адѣ и мнѣ показалось, что она знала его потому собственно, что получала отъ него жалованье), то она немедленно распахнула дверь и позволила намъ войти. Замокъ у дверей находился въ весьма разстроенномъ состояніи, и потому она употребила въ дѣло цѣпь, которая, какъ и замокъ, съ трудомъ повиновалась ея усиліямъ. Она спросила насъ, не угодно ли намъ пожаловать наверхъ.
Мы поднялись въ первый этажъ, по прежнему не встрѣчая признаковъ домашней утвари, кромѣ грязныхъ слѣдовъ. Мистеръ Джорндисъ безъ всякой церемоніи вошелъ въ комнату, и мы послѣдовали за нимъ. Комната была довольно грязная, но меблированная съ какой-то странной оборванной роскошью. Въ ней находилась большая скамейка, софа, нѣсколько кушетокъ, кресло, нѣсколько подушекъ, фортепьяно, книги, рисовальные матеріалы, ноты, газеты и нѣсколько набросковъ и картинъ. Разбитое стекло въ одномъ изъ грязныхъ оконъ было залѣплено бумагой, между тѣмъ какъ на одномъ столѣ стояла маленькая тарелка съ прекрасными персиками, другая тарелка съ виноградомъ, третья съ бисквитами и подлѣ нихъ бутылка столоваго вина. Мистеръ Скимполь полулежалъ на софѣ, въ халатѣ, пилъ ароматическій кофей изъ старинной чашки китайскаго фарфора,-- тогда было около полудня,-- и любовался коллекціей левкоевъ, поставленныхъ на балконѣ.
Нанге прибытіе нисколько не встревожило его; онъ всталъ и принялъ насъ съ своей обычной безпечной манерой.
-- Вотъ и я къ вашимъ услугамъ!-- сказалъ онъ, когда мы заняли мѣста, заняли не безъ нѣкотораго затрудненія, потому что большая часть стульевъ была переломана.-- И я къ вашимъ услугамъ! Это мой скромный завтракъ. Нѣкоторые люди непремѣнно хотятъ, чтобы къ завтраку у нихъ была часть говядины или баранины; я не имѣю этой привычки. Дайте мнѣ плоды, чашку кофею, рюмку лафита, и я совершенно доволенъ. Конечно, я не имѣю къ нимъ пристрастія, я люблю ихъ потому, что они напоминаютъ мнѣ о солнцѣ; а согласитесь, что въ мясѣ и баранинѣ нѣтъ ничего солнечнаго. Это, по моему мнѣнію, одно только животное наслажденіе!
-- Вотъ это пріемная комната нашего друга, комната для консультацій (или, вѣрнѣе сказать, была бы такой комнатой, еслибъ онъ прописывалъ рецепты), это его мастерская, и его кабинетъ,-- сказалъ намъ мой опекунъ.
-- Да,-- сказалъ мистеръ Скимполь, окидывая взоромъ комнату съ улыбающимся лицомъ:-- это птичья клѣтка. Это комната, гдѣ птичка живетъ и поетъ. Отъ времени до времени ей общипываютъ перья и подвязываютъ крылья, а она все-таки поетъ и поетъ.
Онъ предложилъ намъ винограду, повторяя съ свѣтлымъ лицомъ:
-- Она поетъ! Поетъ безъ всякаго притязанія на похвалы, поетъ и поетъ!
-- Чудесный виноградъ,-- сказалъ мой опекунъ.-- Вѣрно, подарокъ?
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Нѣтъ, какой-то любезный садовникъ продаетъ его! Вчера человѣкъ его, когда принесъ ко мнѣ эти плоды, хотѣлъ знать, нужно-ли ждать деньги: "Напрасно, мои другъ,-- отвѣчалъ я:-- совершенно напрасно, если только ты дорожишь своимъ временемъ." Полагаю, что онъ дорожилъ, потому что немедленно ушелъ.
Мой опекунъ взглянулъ на насъ съ улыбкой, какъ-будто онъ спрашивалъ насъ: "Ну, можно-ли послѣ этого быть взыскательнымъ къ такому человѣку?"
-- Этотъ день,-- сказалъ мистеръ Скимполь, весело наливая въ стаканъ лафиту:-- останется для меня незабвеннымъ. Мы назовемъ его днемъ Клэръ и Соммерсонъ. Вы должны увидѣть моихъ дочерей. У меня есть голубоглазая дочь, я называю ее красавицей; другую дочь я называю мечтательницей, а третью -- насмѣшницей. Вы всѣхъ ихъ должны увидѣть. Онѣ будутъ очарованы вашимъ присутствіемъ.
Онъ хотѣлъ было позвать ихъ, но мой опекунъ остановилъ его и попросилъ подождать минуту, такъ какъ ему хотѣлось предварительно поговорить съ нимъ.
-- Любезный Джорндисъ, отвѣчалъ онъ, безпечно возвращаясь къ софѣ:-- столько минутъ, сколько вамъ угодно. Время здѣсь ничего не значитъ, мы никогда не знаемъ здѣсь, который часъ, и никогда не заботимся о номъ. Вы, пожалуй скажете, что это весьма дурно, что этакъ недалеко уйдешь въ жизни? Конечно, но мы и не торопимся жить. Мы не имѣемъ на это никакихъ претензій.
Мой опекунъ снова взглянулъ на насъ, ясно говоря своимъ взглядомъ: "Слышите, слышите?"
-- Нѣтъ, Гарольдъ,-- сказалъ онъ:-- разговоръ, который я хочу начать, относится до Рика.
-- До моего неоцѣненнаго друга!-- воскликнулъ мистеръ Скимполь отъ чистаго сердца.-- Я полагаю, ему бы не слѣдовало быть моимъ неоцѣненнымъ другомъ, когда онъ находится съ вами не совсѣмъ-то въ дружескихъ отношеніяхъ. Но, какъ бы то ни было, онъ мой другъ, и я не могу удержаться отъ этого; онъ полонъ юношеской поэзіи, и я люблю его. Я не виноватъ, если вамъ это не нравится, я не могу передѣлать этого. Я люблю его и только
Плѣнительное простодушіе, съ которымъ онъ сдѣлалъ это признаніе, въ самомъ дѣлѣ, имѣло безкорыстный видъ и восхищало моего опекуна; если я не. ошибаюсь, то на минуту восхитило оно и Аду.
-- Ты имѣешь полное право любить, какъ и сколько тебѣ угодно,-- отвѣчалъ мистеръ Джорндисъ:-- но намъ нужно, Гарольдъ, поберечь его карманъ.
-- О!-- сказалъ мистеръ Скимполь.-- Его карманъ? Вы приходите къ тому, чего я совсѣмъ не понимаю.
Наливъ еще немного лафиту и обмакнувъ въ него бисквитъ, онъ покачалъ головой и улыбнулся Адѣ и мнѣ, показывая видъ, что ему этого никогда и не понять.
-- Если ты отправляешься съ нимъ куда-нибудь,-- сказалъ мой опекунъ откровенно:-- то не долженъ заставлять его платить издержки за двоихъ.
-- Любезный мой Джорндисъ,-- отвѣчалъ мистеръ Скимполь; и лицо его озарилось улыбкой, въ которой выражалось его ребяческое отношеніе къ дѣлу:-- что же мнѣ дѣлать? Если онъ беретъ меня куда-нибудь, я долженъ ѣхать. А какимъ же образомъ я стану расплачиваться? Вѣдь у меня никогда не бываетъ денегъ. Еслибъ у меня и были деньги, такъ я рѣшительно ничего въ нихъ не смыслю. Положимъ, мнѣ скажутъ, что я долженъ заплатитъ столько-то, положимъ, хоть семь шиллинговъ и шесть пенсовъ; но я ровно ничего не знаю о семи шиллингахъ и шести пенсахъ, и поэтому для меня не предстоитъ никакой возможности удовлетворить подобное требованіе. Не идти же мнѣ къ дѣловымъ людямъ и не просить ихъ объясненія, что значитъ семь шиллинговъ и шесть пенсовъ, да къ тому же, все равно, я бы ихъ не понялъ.
-- Прекрасно,-- сказалъ мой опекунъ, совершенно довольный этимъ безыскусственнымъ отвѣтомъ:-- если ты вздумаешь предпринять какую-нибудь поѣздку съ Рикомъ, то долженъ занять денегъ у меня (но отнюдь не намекая ему на это обстоятельство), а расчеты предоставить ему.
-- Любезный Джорндисъ,-- отвѣчалъ мистерь Скимполь:-- я готовъ на все, чтобъ сдѣлать для васъ удовольствіе, но мнѣ кажется, это пустая форма, какое-то предубѣжденіе. Кромѣ того, клянусь честью, миссъ Клэръ и милая моя миссъ Соммерсонъ, я полагалъ, что мистеръ Карстонъ имѣетъ несмѣтныя богатства. Я полагалъ, что ему стоило совершить какую-нибудь продѣлку, напримѣръ, подписать обязательство, вексель, прибавить что-нибудь къ кипѣ бумагъ и деньги посыплются на него градомъ.
-- О, нѣтъ, это не такъ,-- сказала Ада:-- онъ очень бѣденъ.
-- Нѣтъ! Въ самомъ дѣлѣ?-- возразилъ мистеръ Скимполъ съ свѣтлой улыбкой.-- Вы удивляете меня.
-- И, опираясь на гнилую пластинку, онъ нисколько не будетъ богаче,-- сказалъ мой опекунъ, твердо положивъ свою руку на рукавъ халата мистера Скимполя;-- и потому, Гарольдъ, остерегайся поддерживать его въ этой надеждѣ, остерегайся поощрять его.
-- Мой дорогой и добрый другъ,-- отвѣчалъ мистеръ Скимполь:-- моя милая миссъ Соммерсонъ и моя милая миссъ Клэръ, какимъ образомъ могу я это сдѣлать? Это въ своемъ родѣ дѣловая часть, а въ ней я ровно ничего не смыслю. Напротивъ того, онъ меня поощряетъ. Онъ вырывается съ великихъ пиршествъ дѣловыхъ занятій, рисуетъ передо мной свѣтлыя перспективы, какъ результатъ этихъ занятій, и заставляетъ меня восхищаться ими. И я восхищаюсь ими, какъ свѣтлой перспективой. Больше я ничего не знаю о нихъ, и говорю ему это.
Ребяческое чистосердечіе, съ которымъ онъ представлялъ это передъ нами безпечность и радость, съ которыми онъ забавлялся своей невинностью, фантастическая манера, съ которой онъ бралъ самого себя подъ свою собственную защиту и оправдывалъ себя, все это вмѣстѣ съ восхитительной непринужденностью въ его словахъ, вполнѣ оправдывало предположеніе моего опекуна. Чѣмъ болѣе я смотрѣла на него, тѣмъ болѣе казалось мнѣ невѣроятнымъ, что онъ способенъ хитрить, скрывать или имѣть на кого-нибудь вліяніе; и тѣмъ менѣе казалось это вѣроятнымъ, когда я не видѣла его, и мнѣ не такъ пріятно было предполагать, что онъ въ состояніи сдѣлать что-нибудь съ человѣкомъ, о которомъ я заботилась.
Услышавъ, что его испытанія (такъ называлъ онъ нашъ разговоръ) кончились, мистеръ Скимполь съ лучезарнымъ лицомъ вышелъ изъ комнаты, чтобъ привести своихъ дочерей (сыновья его всѣ разбѣжались), оставивъ моего опекуна въ полномъ восторгѣ отъ его манеры, съ которой онъ оправдывалъ свой дѣтскій характеръ. Онъ скоро вернулся назадъ, ведя съ собой трехъ дѣвицъ и мистриссъ Скимполь, которая когда-то была красавицей, но теперь была слабая, больная женщина, съ длиннымъ носомъ, страдавшая сцѣпленіемъ различныхъ недуговъ.
-- Вотъ это,-- сказалъ мистеръ Скимполь:-- моя красавица-дочь -- Аретуза, играетъ и поетъ разныя разности, какъ и ея отецъ. Это моя мечтательница-дочь -- Лаура, играетъ немного, но не поетъ. Это моя насмѣшница-дочь -- Китти, поетъ немного, но не играетъ. Мы всѣ рисуемъ немного, сочиняемъ музыкальныя пьесы, и никто изъ насъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о времени или о деньгахъ.
Мистриссъ Скимполь, какъ мнѣ казалось, вздохнула, какъ-будто она отъ души была бы рада вычеркнуть эту статью изъ списка фамильныхъ дарованій. Мнѣ показалось также, что этотъ вздохъ произвелъ не совсѣмъ пріятное впечатлѣніе на моего опекуна, и что она пользовалась каждымъ случаемъ повторить его.
-- Пріятно,-- сказалъ мистеръ Скимполь, переводя свои бѣглый взглядъ съ одной изъ насъ на другую:-- пріятно и въ высшей степени интересно подмѣчать въ семействахъ различные оттѣнки характера и наклонности. Въ этомъ семействѣ мы всѣ дѣти, и я самый младшій.
Дочери, которыя, повидимому, очень любили его, остались какъ нельзя болѣе, довольны этимъ забавнымъ фактомъ; особливо дочь-насмѣшница.
-- Мои милыя, вѣдь это правда,-- сказалъ мистеръ Скимполь:-- не такъ-ли? Это такъ, и должно быть такъ. Вотъ, напримѣръ, здѣсь между нами присутствуетъ миссъ Симмерсонъ, съ превосходнѣйшими способностями къ распорядительности и съ изумительными свѣдѣніями о всемъ вообще. Для слуха миссъ Соммерсонъ странно отзовется, если я скажу, что въ этомъ домѣ никто изъ насъ ничего не знаетъ о котлетахъ. Но это правда, мы ровно ничего не знаемъ. Мы вовсе не умѣемъ стряпать. Мы не знаемъ употребленія иголки и нитки. Мы восхищаемся людьми, обладающими практической мудростью, которой въ насъ недостаетъ; но мы на нихъ не сердимся за это. Да и къ чему мы станемъ сердиться? "Живите себѣ съ Богомъ,-- говоримъ мы имъ:-- и дайте намъ возможность жить. Живите на счетъ своей практической мудрости, и дозвольте намъ жить на вашъ счетъ."
Онъ засмѣялся, но, по обыкновенію, казался чистосердечнымъ, и былъ вполнѣ убѣжденъ въ своихъ словахъ.
-- Мы имѣемъ сочувствіе, мои розочки,-- сказалъ мистеръ Скимполь:-- сочувствіе ко всему рѣшительно. Не правда-ли?
-- О, да, папа!-- воскликнули три дочери.
-- Въ самомъ дѣлѣ, въ суматохѣ жизни это нашъ фамильный уголокъ, нашъ департаментъ,-- сказалъ мистеръ Скимполь. Мы имѣемъ возможность смотрѣть отсюда на жизнь, интересоваться сю, и мы смотримъ на нее и интересуемся. Что же больше можемъ мы сдѣлать? Вотъ, напримѣръ, моя дочь-красавица вышла замужъ года три тому назадъ. Смѣю сказать, что ея женитьба съ другимъ, точно такимъ же ребенкомъ, какъ я, и еще два ребенка отъ брака ихъ -- все это имѣло весьма вредное вліяніе на политическую экономію, но было для насъ очень пріятно. При этихъ случаяхъ мы имѣли свои маленькіе праздники и мѣнялись идеями общежитія. Въ одинъ прекрасный день она привела сюда своего молодого мужа, и они вмѣстѣ съ птенцами своими, свили себѣ гнѣздышко наверху. Смѣю сказать, что мечтательница и насмѣшница со временемъ также приведутъ своихъ мужей, и также наверху совьютъ себѣ гнѣздышко. Тикамъ образомъ мы поживаемъ; какъ именно, мы этого не знаемъ, но живемъ но немножку.
Красавица-дочь казалась очень молодой, чтобъ быть матерью трехъ дѣтей; и я не могла не пожалѣть какъ ее, такъ и ихъ. Очевидно было, что три дочери выросли, какъ умѣли, и настолько получили образованіе, сколько было достаточно для того, чтобъ быть игрушками своего родителя въ его самые досужные часы. Я замѣтила, что онѣ даже въ прическѣ своей соображались съ его вкусомъ и познаніями въ живописи. Красавица имѣла классическую прическу, мечтательница -- роскошную и волнистую, а насмѣшница -- имѣла открытый лобъ и мелкіе, игривые кудри. Одѣты онѣ были соотвѣтственно прическамъ, хотя въ высшей степени неопрятно и небрежно.
Ада и я поговорили съ этими дѣвицами и узнали, что онѣ очень любили моего отца. Между тѣмъ мистеръ Джорндисъ (который все это время сильно потиралъ себѣ голову, и уже не разъ намекалъ на перемѣну вѣтра), разговаривалъ съ мистриссъ Скимполь въ отдаленномъ углу, откуда, однакожъ, долетало до нашего слуха брянчанье монетъ. Мистеръ Скимполь еще заранѣе вызвался проводить насъ до дому, и для этой цѣли вышелъ изъ комнаты переодѣться.
-- Мои розанчики,-- сказалъ онъ, вернувшись назадъ:-- поберегите свою мама. Она сегодня что-то очень не въ духѣ. Отправляясь къ мистеру Джорндису денька на два, я услышу жаворонковъ и поддержу свою любезность, которая пострадала, вы знаете, и стала бы страдать, еслибъ я остался дома.
-- Изъ-за какого-то негоднаго человѣка!-- сказала насмѣшница.
-- И въ то самое время, когда онъ зналъ, что папа лежалъ подъ левкоями и любовался голубымъ небомъ, сказала Лаура.
-- И когда запахъ свѣжаго сѣна разливался по воздуху!-- прибавила Аретуза.
-- Это ясно показывало недостатокъ поэтическихъ чувствъ въ этомъ человѣкѣ,-- подтвердилъ мистеръ Скимполь съ полнымъ удовольствіемъ.-- Это было весьма грубо съ его стороны. Въ этомъ проглядываетъ совершенное отсутствіе нѣжныхъ чувствъ человѣчества! Мои дочери сильно оскорблены,-- объяснилъ мистеръ Скимполь:-- однимъ честнымъ человѣкомъ.
-- Нѣтъ, папа, вовсе не честнымъ. Невозможно, чтобы онъ былъ честный!-- возразили всѣ три дочери въ одинъ голосъ.
-- Ну, такъ довольно грубымъ человѣкомъ, чѣмъ-то въ родѣ свернувшагося ежа,-- сказалъ мистеръ Скимполь: -- человѣкомъ, который въ этомъ околоткѣ считается пекаремъ, и отъ котораго мы взяли на прокатъ два кресла. Намъ нужно было два кресла, мы не могли достать ихъ и, безъ сомнѣнія, обратились къ человѣку, который имѣлъ ихъ и попросили его одолжить намъ. Прекрасно! Этотъ грубый человѣкъ одолжилъ, и мы ихъ вынесли. Но когда вынесли, такъ онъ захотѣлъ внести ихъ назадъ, и внесъ. Вы скажете что онъ остался доволенъ этимъ. Ни чуть не бывало. Онъ возражалъ, что ихъ износили. Я вразумлялъ его въ противномъ и доказывалъ ему его ошибку. Я говорилъ ему: "Неужели вы, въ ваши лѣта такъ безтолковы, милостивый государь, и не можете понять, что кресло не такая вещь, чтобъ ставить его на полку и любоваться имъ? Неужели вы не знаете, что кресла были взяты отъ васъ для того, чтобы сидѣть на нихъ?" Но не было никакой возможности ни убѣдить его, ни вразумить; онъ былъ упрямъ, какъ оселъ, и употреблялъ при этомъ самыя грубыя выраженія. Терпѣливый во всякое время, я предложилъ ему другое убѣжденіе. А сказалъ: "Послушайте, любезный мой, несмотря на различіе нашихъ способностей вести житейскія дѣла, мы всѣ дѣти одной великой матери -- природы. Вы видите меня въ это роскошное лѣтнѣе утро (я лежалъ тогда на софѣ); цвѣты окружаютъ меня, передо мной лежатъ плоды на столѣ, надо мной разстилается безоблачное голубое небо, воздухъ полонъ упоительнаго благоуханія, я созерцаю природу. Я умоляю васъ именемъ нашего общаго братства не становиться между мной и этимъ возвышеннымъ предметомъ, я умоляю тебя, нелѣпая фигура гнѣвнаго пекаря!" Однако, онъ не послушалъ меня,-- сказалъ мнетръ Скимполь, поднимая свои смѣющіяся брови съ игривымъ изумленіемъ:-- онъ таки поставилъ эту забавную фигуру, ставитъ ее. и будетъ ставить. И потому я очень радъ, что могу отдѣлаться отъ него и уѣхать съ моимъ другомъ Джорндисомъ.
Казалось, что онъ совершенно упускалъ изъ виду то обстоятельство, что мистриссъ Скимполь, съ тремя дочерьми, должна оставаться дома, чтобъ имѣть непріятныя встрѣчи съ булочникомъ; но для всѣхъ ихъ это было такъ не ново, что обратилось въ дѣло весьма обыкновенное. Онъ простился съ своимъ семействомъ съ нѣжностью такою легкою и такою милою, какъ и всякой другой, видъ которой онъ принималъ на себя, и поѣхалъ съ нами совершенно спокойный и довольный. Спускаясь съ лѣстницы, мы успѣли замѣтить чрезъ отворенныя двери, что покои мистера Скимполя были настоящимъ дворцомъ въ сравненіи съ другими въ этомъ домѣ.
Я не имѣла предчувствія о томъ событіи, которое должно было случиться до истеченія этого дня, весьма изумительномъ для меня въ этотъ моментъ и навсегда памятномъ по послѣдствіямъ. Нашъ гость находился въ такомъ одушевленіи во всю дорогу, что я ничего больше не могла дѣлать, какъ только слушать его и удивляться ему, и не одна я находилась въ этомъ положеніи, но и Ада подчинялась тому же очарованію. Что касается моего опекуна, то вѣтеръ, который грозилъ дуть неизмѣнно съ востока, когда мы оставили Соммерсъ-Тоунъ, сдѣлался совсѣмъ противоположнымъ, прежде чѣмъ мы отъѣхали отъ него какихъ-нибудь двѣ мили.
Сомнительно было или нѣтъ ребячество мистера Скимполя во всѣхъ другихъ дѣлахъ, но онъ имѣлъ чисто дѣтскій восторгъ отъ перемѣны мѣста и отъ ясной погоды. Не чувствуя никакой усталости отъ свой болтовни во время дороги, онъ уже былъ въ гостиной прежде всѣхъ насъ, и не успѣла я посмотрѣть за моимъ хозяйствомъ, какъ онъ уже сидѣлъ за фортепіано, пѣлъ отрывки баркароллъ и вакхическія пѣсни, италіанскія и нѣмецкія одну за другой.
Не задолго передъ обѣдомъ мы всѣ собрались въ гостиной, а онъ продолжалъ сидѣть за фортепьяно, безпечно разыгрывать небольшія пьесы и говорить въ промежутки, что завтра намѣренъ кончить нѣсколько набросковъ разрушенной старинной Веруламской стѣны, которые онъ началъ года два тому назадъ и которые страшно наскучили ему, какъ вдругъ внесли визитную карточку, и опекунъ мой прочиталъ вслухъ голосомъ, выражавшимъ его изумленіе:
-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ!
Посѣтитель былъ уже въ комнатѣ прежде, нежели я успѣла очнуться отъ удивленія и собраться съ силами уйти. Еслибъ я имѣла ихъ, я бы поспѣшила выйти. Въ припадкѣ головокруженія у меня не хватало духа подойти къ Адѣ, къ окну, я не видѣла этого окна, забыла, гдѣ оно находилось. Прежде чѣмъ я успѣла придвинуться къ стулу, я слышала, что меня называютъ по имени, и едва-едва догадалась, что опекунъ мой представлялъ меня.
-- Прошу покорно садиться, сэръ Лэйстеръ.
-- Мистеръ Джорндисъ,-- сказалъ сэръ Лэйстеръ, кланяясь и садясь на мѣсто:-- я поставляю себѣ за удовольствіе и честь, заѣхавъ къ намъ...
-- Вы мнѣ дѣлаете, честь, сэръ Лэйстеръ.
-- Благодарю васъ... заѣхавъ по дорогѣ изъ Линкольншэйра, выразить мое сожалѣніе, что моя вражда, и притомъ весьма сильная, съ джентльменомъ, который... который извѣстенъ вамъ, и у котораго вы гостили, воспрепятствовали вамъ, а тѣмъ болѣе дамамъ находившимся подъ вашимъ покровительствомъ, осмотрѣть мой домъ въ Чесни-Воулдѣ, въ которомъ, хоть мало, но есть вещи, которыя могутъ удовлетворить образованному и изящному вкусу.
-- Вы чрезвычайно обязательны, сэръ Лэйстеръ, и я, какъ за тѣхъ дамъ (которыхъ въ настоящую минуту вы изволите видѣть), такъ и за себя приношу вамъ искреннюю благодарность.
-- Весьма быть можетъ, мистеръ Джорндисъ, что джентльменъ, о которомъ, по причинамъ, мною уже высказаннымъ, я удерживаюсь отъ дальнѣйшихъ замѣчаній, весьма быть можетъ, мистеръ Джорндисъ, что тотъ джентльменъ очень дурно понялъ мой характеръ и принудилъ васъ убѣдиться, что васъ бы не приняли въ моемъ Линкольншэйрскомъ помѣстьѣ съ тою вѣжливостью, съ тою любезностью, какую члены нашой фамиліи научены отзывать всѣмъ леди и джентльменамъ, которые являются въ ихъ домъ. Прошу васъ замѣтить, сэръ, что вамъ представили этотъ фактъ въ превратномъ видѣ.
Опекунъ мой выслушалъ это замѣчаніе, не сдѣлавъ на него отвѣта.
-- Мнѣ прискорбно было, мистеръ Джорндисъ, продолжалъ сэръ Лэйстеръ съ особенной важностью,-- увѣряю васъ, сэръ, мнѣ прискорбно было узнать отъ домоправительницы въ Чесни-Воулдѣ, что джентльменъ, которыя находился въ вашей компаніи въ той части графства, и который, повидныому, обладаетъ образованнымъ вкусомъ въ изящныхъ искусствахъ, точно такъ же и по такой же точно причинѣ, былъ удержанъ отъ посѣщенія фамильныхъ портретовъ съ той свободой, съ тѣмъ вниманіемъ и тщаніемъ, которыя онъ желалъ бы удѣлить для нихъ, и которыхъ многіе изъ нихъ вполнѣ заслуживали.-- При этомъ онъ вынулъ изъ кармана карточку и прочиталъ сквозь очки съ величайшей важностью и безъ всякаго затрудненія: мистеръ Гиррольдъ... Герральдъ... Гарольдъ... Скамплингъ... Скомплингъ... Извините, пожалуйста.... Скимполь.
-- Вотъ это и есть мистеръ Гарольдъ Скимполь,-- сказалъ мой опекунъ, очевидно, изумленный.
-- О!-- воскликнулъ сэръ Лэйстеръ.-- Я считаю за особенное удовольствіе, что встрѣчаю мистрра Скимполя и имѣю случай лично выразить ему свое сожалѣніе. Надѣюсь, сэръ, что когда вы будете опять въ тѣхъ мѣстахъ, то васъ уже ничто не станетъ стѣснять.
-- Вы весьма обязательны, сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ. Пользуясь такимъ лестнымъ дозволеніемъ, я, конечно, постараюсь доставить себѣ удовольствіе и пользу чрезъ вторичное посѣщеніе вашего прекраснаго дома. Владѣтелей такихъ мѣстъ, какъ Чесни-Воулдь,-- сказалъ мистеръ Скимполь, сохраняя свой обычный счастливый и непринужденный видъ:-- можно по справедливости назвать народными благодѣтелями. Они такъ добры, что собираютъ и хранятъ множество очаровательныхъ предметовъ собственно затѣмъ, чтобъ мы, бѣдняки, восхищались ими. Не выражать своего восхищенія и удовольствія, которое они доставляютъ, значитъ, быть неблагодарными къ нашимъ благодѣтелямъ.
Сэръ Лэйстеръ, повидимому, въ высшей степени одобрялъ это мнѣніе.
-- Вы артистъ, сэръ?
-- Нѣтъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Скимполь -- Я совершенно праздный человѣкъ. Я любитель всего прекраснаго.
Этотъ отзывъ еще болѣе понравился Дэдлоку. Онъ объявилъ, что былъ бы счастливъ находиться въ Чесии-Воулдѣ, когда мистеръ Скимполь пріѣдетъ вторично въ Линкольншэйръ. Мистеръ Скимполь выразилъ, что ему чрезвычайно это лестно, что ему оказываютъ слишкомъ много чести.
-- Мистеръ Скимполь объявилъ,-- продолжаетъ сэръ Лэйстеръ, снова обращаясь къ моему опекуну объявилъ домоправительницѣ, которая, какъ онъ, вѣроятно, замѣтилъ, старинная и преданная слуга нашей фамиліи...
(-- Я осматривалъ его домъ по случаю нежданнаго пріѣзда моего къ миссъ Соммерсонъ и къ миссъ Клэръ,-- объяснилъ намъ по воздуху мистеръ Скимполь).
-- Такъ, мистеръ Скимполь объявилъ моей домоправительницѣ, что другъ, съ которымъ онъ пріѣзжалъ передъ этимъ, былъ мистеръ Джорндисъ. (И сэръ Лэйстеръ поклонился владѣтелю этого имени.) Поэтому-то я и познакомился съ обстоятельствомъ, по которому выразилъ мое сожалѣніе. Увѣряю васъ, мнѣ очень прискорбно, еслибъ это случилось, мистеръ Джорндисъ, со всякимъ джентльменомъ, особливо съ джентльменомъ, нѣкогда извѣстнымъ леди Дэдлокъ, который находится съ ней въ родствѣ въ отдаленномъ колѣнѣ, и которому она (я узналъ это отъ самой миледи) питаетъ высокое уваженіе.
-- Прошу васъ, сэръ Лэйстеръ, не говорите больше объ этомъ,-- отвѣчалъ мой опекунъ.-- Я очень чувствую и понимаю, увѣренъ, что и другіе одинаково чувствуютъ со мной ваше благосклонное нниманіе. Ошибка была моя, и я долженъ просить за нее извиненія.
Я ни разу не взглянула вверхъ. Я не видѣла посѣтителя и даже мнѣ казалось, что я не слышала его разговора. Меня удивляетъ открытіе, что я могу припомнить этотъ разговоръ, потому что онъ не сдѣлалъ на меня никакого впечатлѣнія. Я слышала, что они говорили, но умъ мой былъ въ такомъ смутномъ, состояніи, и мое инстинктивное желаніе избѣгать этого джентльмена дѣлало его присутствіе до такой степени невыносимымъ для меня, что, мнѣ кажется, при сильномъ біеніи моего сердца и приливѣ крова въ голову, я ничего не поняла изъ разговора.
-- Я сообщилъ объ этомъ предметѣ миледи Дэдлокъ,-- сказалъ сэръ Лэйстеръ, вставая:-- и миледи увѣдомила меня, что она имѣла удовольствіе обмѣняться нѣсколькими словами съ мистеромь Джорндисомъ и его питомицами, при случайной встрѣчѣ, во время ихъ прогулки въ паркѣ. Позвольте мнѣ, мистеръ Джорндисъ, повторить вамъ и этимъ леди увѣренія, которыя я уже высказалъ мистеру Скимполю. Обстоятельства, безъ сомнѣнія, не позволяютъ высказать, что мнѣ не слишкомъ бы пріятно было услышать, что мистеръ Бойторнъ удостоилъ мой домъ своимъ посѣщеніемъ; но эти обстоятельства относятся только до того джентльмена и ни подъ какимъ видомъ не распространяются на другихъ.
-- Вамъ извѣстно мое старинное мнѣніе о немъ,-- сказалъ мистеръ Скимполь, слегка ссылаясь на насъ.-- Это любезный быкъ, который рѣшился принимать всякій цвѣтъ за малиновый!
Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ закашлялъ, какъ будто другого отзыва онъ, весьма вѣроятно, не могъ бы и выслушать о такомъ индивидуумѣ, и распрощался съ величайшей церемоніей и вѣжливостью. Я ушла въ мою комнату и оставалась въ ней, пока не возвратилось ко мнѣ самообладаніе. Оно было сильно встревожено во мнѣ; и когда я спустилась внизъ, мнѣ пріятію было видѣть, какъ надо мной начали подтрунивать за то, что я была застѣнчива и безмолвна передъ великимъ Линкольншэйрскимъ баронетомъ.
Теперь я окончательно убѣдилась, что наступило время, когда я должна сообщить моему опекуну все, что знала. Возможность быть приведенной въ ближайшее столкновеніе съ моей матерью, быть взятой въ ея домъ, даже принятіе выраженія благоволенія отъ ея мужа мистеромъ Скимполемъ, все это имѣвшее ко мнѣ самыя отдаленныя отношенія, было для меня такъ мучительно, что я чувствовала, что не могла далѣе руководить себя безъ его помощи.
Когда мы отправились спать, когда Ада и я кончили обычный разговоръ нашъ, въ нашей маленькой гостиной, я вышла за двери и искала моего опекуна между его книгами. Я знала, что онъ всегда читалъ въ эти часы, и когда стала приближаться, я увидѣла въ корридорѣ полосу яркаго свѣта отъ его кабинетной лампы.
-- Могу-ли я войти, сэръ?
-- Конечно, маленькая женщина. Что случилось?
-- Ничего особеннаго. Я полагала, что мнѣ можно будетъ воспользоваться этимъ спокойнымъ временемъ и сказать вамъ нѣсколько словъ о себѣ.
Онъ поставилъ стулъ для меня, закрылъ свою книгу, положилъ ее подлѣ себя и повернулъ ко мнѣ свое внимательное лицо. Я не могла не замѣтить, что оно носило на себѣ то странное выраженіе, которое я, однакожъ, замѣтила въ немъ, и именно въ тотъ вечеръ, когда онъ сказалъ мнѣ, что для него нѣтъ такого безпокойства. которое бы я могла легко понять.
-- Что касается до тебя, милая моя Эсѳирь,-- сказалъ онъ:-- касается и до всѣхъ насъ. Какъ охотно ты хочешь говорить со мной, такъ и я охотно готовъ тебя слушать.
-- Я знаю это, дорогой мой. Но я такъ нуждаюсь въ вашемъ совѣтѣ и помощи. О, вы не знаете, какъ я нуждаюсь въ нихъ сегодня.
Онъ казался совсѣмъ неприготовленнымъ къ такому серьезному началу и даже немного встревоженнымъ.
-- Вы не знаете, съ какимъ нетерпѣніемь ждала я минуты поговорить съ вами послѣ того, какъ побывалъ сегодня этотъ посѣтитель.
-- Посѣтитель, моя милая! Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ?
-- Да.
Онъ сложилъ руки на грудь и смотрѣлъ на меня съ видомъ глубочайшаго удивленія, ожидая, что я стану говорить дальше. Я не знала, какъ приготовить его.
-- Послушай, Эсѳирь,-- сказалъ онъ, замѣняя удинленіе улыбкой:-- нашъ посѣтитель и ты, это два лица, которыя, я долженъ думать, менѣе всего на свѣтѣ имѣютъ другъ къ другу какія-либо отношенья?
-- О, да, разумѣется, я знаю это. Я точно также думала, но только не теперь, а раньше.
Улыбка исчезла на лицѣ его, и онъ сдѣлался серьезнѣе прежняго. Онъ всталъ и подошелъ къ дверямъ посмотрѣть, заперты ли онѣ (но я сама озаботилась объ этомъ), и потомъ снова сѣлъ передо мной.
-- М-ръ Джорндисъ,-- сказала я:-- помните ли вы, когда насъ застала гроза, что говорила вамъ леди Дэдлокъ о своей сестрѣ?
-- Безъ сомнѣнія... помню.
-- Помните, какъ она говорила, что онѣ не сошлись, что онѣ пошли разными путями?
-- Помню и это.
-- Почему онѣ разошлись? Скажите мнѣ!
Его лицо совершенно измѣнилось въ то время, какъ онъ взглянулъ на меня.
-- Дитя мое, какіе странные вопросы! Я никогда не знать причины тому и полагаю, что кромѣ ихъ никто не зналъ ее. Кто можетъ сказать, какого рода тайны были у этихъ двухъ прекрасныхъ и надменныхъ женщинъ! Ты видѣла леди Дэдлокъ. Если-бь ты увидѣла сестру ея, ты бы узнала, что она также была рѣшительна, скрытна и надменна, какъ и сама миледи.
-- О, мой дорогой, я видѣла ее многое множество разъ!
-- Ты видѣла ее?
Онъ замолчалъ на минуту, кусая себѣ губы.
-- Поэтому, Эсѳирь, когда ты говорила мнѣ за долго передъ этимъ о Бойторнѣ, и когда я сказалъ тебѣ, что онъ былъ почти женатъ, и что невѣста его не умерла обыкновенной смертью, но умерла для него, и что то время имѣло свое вліяніе на его послѣдующую жизнь, знала ли ты тогда все, и знала ли, кто была эта леди?
-- Нѣтъ, сэръ,-- отвѣчала я, устрашенная свѣтомъ, тускло мелькнувшимъ въ умѣ моемь:-- я еще и теперь не знаю.
-- Сестра леди Дэдлокъ.
-- Зачѣмъ-же,-- я едва-едва могла спросить его: -- скажите мнѣ ради Бога, зачѣмъ они разлучились?
-- Это было ея дѣло, причины котораго она хранила въ своемъ непоколебимомъ сердцѣ. Бойторнъ впослѣдствіи догадывался (но это была одна только догадка), что въ какой-нибудь ссорѣ съ сестрой своей ея надменная душа была уязвлена, была оскорблена; впрочемъ, она написала къ нему, что съ минуты, когда она окончила свое письмо, она умерла для него, умерла въ буквальномъ смыслѣ этого слова, что эта рѣшимость была вынуждена отъ нея ея увѣренностью въ его благородную гордость и его строгія понятія о чести, которыя точно также составляли отличительную черту и ея характера. Въ уваженіе этихъ преобладающихъ качествъ въ немъ, и въ уваженіе ихъ въ ней самой, она принесла эту жертву, будетъ жить съ этимъ чувствомъ и умретъ съ нимъ. Она, мнѣ кажется, исполнила то и другое; съ тѣхъ поръ онъ ни разу не видѣлъ ее, ничего не слышалъ о ней. Да и никто не видѣлъ ее и не слышалъ о ней.
-- О, Боже мой, что я сдѣлала!-- вскричала я, предаваясь совершенно моей горести.-- Какой печали была причиной я невиннымъ образомъ!
-- Ты была причиной, Эсѳирь?
-- Да, мой дорогой. Я была причиной, невинно, но это вѣрно: Эта удалившаяся отъ свѣта сестра -- первое лицо, сохранившееся въ моихъ дѣтскихъ воспоминаніяхъ.
-- Нѣтъ, не можетъ быть!-- вскричалъ онъ, испуганный.
-- Да, мой опекунъ, да! А ея сестра -- моя мать!
Я начала было разсказывать ему все письмо моей матери, но онъ не хотѣлъ тогда и слушать. Онъ говорилъ со мной такъ нѣжно и такъ умно, и такъ ясно изложилъ передо мной все, о чемъ я сама думала и на что надѣялась въ болѣе спокойномъ состояніи моей души, что, проникнутая безпредѣльною благодарностью къ нему въ теченіе столь многихъ лѣтъ, я вѣрила, что никогда такъ нѣжно не любила его, никогда сердце, мое не было такъ полно благодарности къ нему, какъ въ этотъ вечеръ. И когда онъ проводилъ меня къ моей комнатѣ и поцѣловалъ меня у дверей, и когда, наконецъ, я легла въ постель, моя мысль была о томъ, какимъ бы образомъ мнѣ сдѣлаться еще дѣятельнѣе, еще добрѣе, какимъ бы образомъ на моемъ тѣсномъ пути могла я надѣяться забывать о самой себѣ, посвятить ему все свое существованіе и быть полезной для другихъ, и все это только для того, чтобъ показать ему, какъ благословляла я его и какъ почитала.