Мракъ господствуетъ въ улицѣ Одинокаго Тома. Разстилаясь и разстилаясь съ тѣхъ поръ, какъ солнце закатилось за горизонтъ, онъ постепенно распространяется и наконецъ наполняетъ каждую пустоту въ этомъ мѣстѣ. На нѣкоторое время тамъ горѣли тусклые оговьки, какъ горитъ свѣточъ жизни въ улицѣ Одинокаго Тома, тяжело, тяжело, въ заразительномъ воздухѣ и мерцали, какъ мерцаетъ тотъ же свѣточъ, бросая слабый свѣтъ на множество отвратительныхъ предметовъ. Но и они потушены. Луна посматривала на Тома угрюмымъ, холоднымъ взглядомъ, какъ будто отдѣляла частичку самой себя въ его опустѣлое владѣніе, негодное для жизни и опаленное вулканическимъ огнемъ; но и она прошла мимо и закатилась за горизонтъ. Кошмаръ самой черной масти разгуливаетъ по грязнымъ жилищамъ улицы Одинокаго Тома; но Томъ, несмотря на то, спитъ крѣпкимъ сномъ.
Много сильныхъ спичей произнесено было въ стѣнахъ и за стѣнами парламента касательно Тома и много было изступленныхъ диспутовъ, какимъ бы образомъ исправить его. Нельзя ли его вывести на большую дорогу съ помощью констаблей и приходскихъ старостъ и съ колокольнымъ звономъ, или расколоть его въ пуки полемической соломы, или вмѣсто того обратить въ щебенку. Среди этой пыли и этого шуму одно только было совершенно ясно, что Томъ могъ бы и можетъ, долженъ и будетъ исправленъ сообразно съ указаніями чьей-то теоріи, но ни чьей практики. И въ ожиданіи лучшей перемѣны, Томъ продолжаетъ опрометью идти къ своему разрушенію съ прежнею непоколебимою рѣшимостью.
Но и онъ умѣетъ отмщать за себя. Самый вѣтеръ повинуется ему и вѣрно служитъ ему въ эти часы непроницаемаго мрака. Нѣтъ ни одной капли зараженной крови Тома, которая бы не распространила гдѣ нибудь заразы. Она заразитъ, въ эту самую ночь, чистѣйшую струю (въ которой химики и аналитики отыскали бы неподдѣльное благородство) одного норманскаго дома, и владѣтель этого дома не въ состояніи выразить отказа такому безславному союзу. Въ ней нѣтъ и атома грязи Тома, нѣтъ на кубическій дюймъ отвратительнаго заразительнаго газа, въ которомъ живетъ Томъ, нѣтъ униженія, нѣтъ невѣжества, нѣтъ гнусныхъ пороковъ, нѣтъ закоснѣлой грубости; но кровь Тома возьметъ свое, она проникнетъ во всѣ слои общества, до надменнѣйшаго изъ надменныхъ, до высшаго изъ высокихъ. И дѣйствительно то заразою, то грабежомъ, то развратомъ, а Томъ не остается неотмщеннымъ.
Когда улица Одинокаго Тома бываетъ отвратительнѣе, днемъ или ночью? Вопросъ нерѣшенный; одно только можно сказать въ разрѣшеніе этого вопроса, что чѣмъ больше смотрѣть на нее, тѣмъ отвратительнѣе она станетъ казаться, и что никакое воображеніе не можетъ представить такъ вѣрно всю ея отвратительность, какъ дѣйствительный видъ ея. Но вотъ день начинаетъ заниматься, и по истинѣ, гораздо было бы лучше для національной славы, еслибъ солнце, изрѣдка показывалось надъ британскими владѣніями, нежели всегда надъ такимъ гадкимъ чудовищемъ, какъ Томъ.
Смуглый, загорѣлый отъ солнца джентльменъ, мучимый безсонницей, предпочитавшій лучше бродить по улицамъ, нежели считать часы на безпокойной подушкѣ, тихо подходитъ сюда въ это спокойное время. Подстрекаемый любопытствомъ, онъ часто останавливается и смотритъ вокругъ себя, смотритъ вверхъ и внизъ по этимъ жалкимъ закоулкамъ. Но не одно любопытство управляетъ имъ; въ его блестящихъ, черныхъ глазахъ отражается состраданіе и участіе. Внимательно разсматривая каждый предметъ, онъ, повидимому, понимаетъ всю отвратительность ихъ; повидимому, онъ изучалъ ихъ прежде.
По краямъ канавы, наполненной застоемъ зловонной грязи,-- канавы, которая и есть улица Одинокаго Тома, ничего на видно, кромѣ дряхлыхъ домовъ, замкнутыхъ и безмолвныхъ. Ни одного безсоннаго созданія, кромѣ его самого, не показывается здѣсь, никого, кромѣ его и еще одной женской фигуры, которая сидитъ въ отдаленіи на порогѣ одного изъ домовъ. Онъ идетъ въ этой фигурѣ. Приближаясь, онъ замѣчаетъ, что она совершила дальній путь, потому что ноги ея избиты и вся она запылена. Она сидитъ на порогѣ, какъ будто кого-то ожидая; однимъ локтемъ она упирается въ колѣно, и голова ея покоится на рукѣ. Подлѣ нея парусинный мѣшокъ или узелъ, который она тащила на себѣ. Вѣроятно она дремлетъ, потому что не обращаетъ ни малѣйшаго вниманія на его шаги въ то время, какъ онъ приближается къ ней.
Изломанный тротуаръ такъ узокъ, что когда Алланъ Вудкортъ подходитъ къ тому мѣсту, гдѣ сидитъ женщина, онъ принужденъ спуститься на дорогу, чтобъ пройти мимо ея. Взглянувъ на ея лицо, его взоры встрѣчаются съ ея взорами, и онъ останавливается.
-- Что ты тутъ дѣлаешь?
-- Ничего, сэръ.
-- Ты не можешь достучаться? Ты хочешь, чтобъ тебя впустили?
-- Я жду, когда встанутъ въ другомъ домѣ... на постояломъ дворѣ... не здѣсь,-- терпѣливо отвѣчаетъ женщина.-- Я жду здѣсь, потому что сюда скоро заглянетъ солнышко и отогрѣетъ меня.
-- Мнѣ кажется, ты очень устала. Мнѣ жалко видѣть, что ты сидишь на улицѣ.
-- Благодарю васъ, сэръ. Это ничего не значитъ.
Привычка его говорить съ бѣдными и не прибѣгать къ тону покровительства или снисхожденія весьма легко приводить его въ хорошія отношенія съ женщиной.
-- Дай мнѣ посмотрѣть твою голову,-- говоритъ онъ, наклоняясь.-- Я докторъ. Не бойся. Я ни за что въ свѣтѣ не сдѣлаю тебѣ вреда.
Онъ знаетъ, что однимъ прикосновеніемъ своей искусной и привычной руки, онъ уже можетъ доставить ей нѣкоторое облегченіе. Она слегка противится ему, говоря: "это ничего, пройдетъ"; но едва только наложилъ онъ пальцы на раненое мѣсто, какъ она поворачиваетъ его къ свѣту.
-- Гм! Весьма дурной ушибъ, кожа сильно ссажена. Тебѣ, должно быть очень больно.
-- Да, немного больно, сэръ,-- отвѣчаетъ женщина, и по щекѣ ея катится слеза.
-- Дай я попробую, нельзя ли это облегчить для тебя. Вѣдь мой платокъ не повредитъ тебѣ.
-- О, нѣтъ, сэръ; я увѣрена въ этомъ!
Онъ очищаетъ рану и осушаетъ ее, и, тщательно осмотрѣвъ и слегка прижавъ ее ладойью руки, вынимаетъ изъ кармана небольшой футляръ и приступаетъ къ перевязкѣ раны. Занимаясь такимъ образомъ, онъ въ душѣ смѣется надъ тѣмъ, что ему привелось дѣлать перевязки на улицѣ, и говоритъ:
-- Итакъ твой мужъ кирпичникъ?
-- Почемъ вы это знаете, сэръ?-- спрашиваетъ удивленная женщина.
-- Я такъ заключаю по цвѣту глины на твоемъ мѣшкѣ и на одеждѣ. Къ тому же я знаю, что многіе кирпичники ходятъ по разнымъ мѣстамъ искать себѣ работы. Мнѣ жаль, но я знаю, что они очень жестоки къ своимъ женамъ.
Женщина торопливо приподнимаетъ глаза кверху, какъ будто она хотѣла опровергнуть, что ея рана есть слѣдствіе жестокости мужа; но, почувствовавъ руку на своей головѣ и увидѣвъ умное и спокойное лицо, она спокойно опускаетъ ихъ.
-- Гдѣ онъ теперь?-- спрашиваетъ докторъ.
-- Вчера онъ нажилъ себѣ хлопоты, сэръ; однако, онъ хотѣлъ повидаться со мной на постояломъ дворѣ.
-- Онъ наживетъ себѣ еще больше и хуже хлопотъ, если будетъ употреблять во зло свою огромную и тяжелую руку, такъ какъ онъ употребилъ ее при этомъ случаѣ. Но ты прощаешь его, несмотря на его жестокость, и я больше ничего не говорю о немъ, какъ только то, что я желаю, чтобы онъ заслуживалъ твое прощеніе. У тебя нѣтъ дѣтей?
Женщина качаетъ головой.
-- Одного малютку я зову своимъ, сэръ, но только онъ но мой, а Лизы.
-- А твой вѣрно умеръ. Бѣдняжка!
Въ это время онъ кончилъ перевязку и закрываетъ свой футляръ.
-- Я полагаю у тебя есть гдѣ нибудь свой домъ. Далеко ли онъ отсюда?-- спрашиваетъ онъ, простодушно принимая за шутку то, что онъ сдѣлалъ, между тѣмъ какъ она поднимается и дѣлаетъ книксенъ.
-- Отсюда будетъ добрыхъ двадцать три мили, сэръ. Въ Сентъ-Албансѣ. Вы знаете, сэръ, гдѣ Сентъ-Албансъ? Вы глядите такъ, какъ будто знаете, гдѣ?
-- Да, я его немного знаю. Теперь и я въ свою очередь спрошу тебя: есть ли у тебя деньги на квартиру?
-- Есть, сэръ,-- говоритъ она:-- по истинѣ и чести есть.
И вмѣстѣ съ этимъ она показываетъ ихъ. Онъ говорить ей въ отвѣтъ на ея множество благодарностей, что рана ея внѣ всякой опасности, желаетъ ей добраго дня и уходитъ. Улица Одинокаго Тома все еще объята сномъ, и никто въ ней не шевелится.
Но нѣтъ, шевелится кто-то! Въ то время, какъ Алланъ Вудкортъ, возвращаясь, подходитъ къ тому мѣсту, откуда увидѣлъ женщину, сидѣвшую на порогѣ, онъ видитъ оборванную фигуру, которая очень осторожно и какъ бы крадучись пробирается вдоль улицы, прижимаясь къ грязнымъ стѣнамъ, къ которымъ бы не прикоснулась даже самая отвратительная фигура. Это фигура юноши, щеки котораго впали и котораго глаза имѣютъ изнуренный блескъ. Онъ такъ старается пройти незамѣченнымъ, что даже появленіе незнакомца въ полномъ одѣянія, не соблазняетъ его оглянуться назадъ. Своимъ оборваннымъ локтемъ онъ прикрываетъ лицо себѣ, пробираясь по другой сторонѣ улицы, ощупывая костлявой рукой стѣну, и его платье, не имѣющее никакого виду, виситъ съ него лохмотьями. Для какого употребленія сдѣлано было это платье и изъ какого матеріала невозможно было бы сказать. Оно выглядитъ, по цвѣту и по свойству, похожимъ на связку болотистыхъ и давно перегнившихъ листьевъ.
Алланъ Вудкортъ останавливается посмотрѣть на него и замѣчаетъ все это съ неяснымъ убѣжденіемъ, что онъ гдѣ-то видѣлъ мальчика прежде. Онъ не можетъ припомнить, какъ онъ видѣлъ его и когда, но въ душѣ его сохранилось воспоминаніе о подобной фигурѣ. Онъ воображаетъ, что видѣлъ его въ какомъ нибудь госпиталѣ или пріютѣ бѣдныхъ и все-таки не можетъ дать себѣ отчета, почему это съ такой необыкновенной силой приходитъ на память.
Онъ постепенно придвигается къ выходу изъ улицы Одинокаго Тома при утреннемъ свѣтѣ, размышляя объ этой фигурѣ, какъ вдругъ позади его раздаются шаги бѣгущаго человѣка, и, оглянувшись, онъ видитъ мальчика опрометью бѣгущаго къ нему и преслѣдуемаго женщиной
-- Держи его, держи его!-- кричитъ женщина, едва не задыхаясь.-- Держи его, держите его, сэръ!
Алданъ Вудкортъ перебѣгаетъ черезъ улицу, чтобъ пересѣчь дорогу мальчику, но мальчикъ проворнѣе его увертывается въ сторону, ныряетъ ему подъ руки, убѣгаетъ на нѣсколько шаговъ впередъ и снова летитъ около стѣны. Между тѣмъ женщина гонится за нимъ, крича что есть духу: "держи, держи его!`` Алланъ полагая, что мальчикъ утащилъ у нея деньги, продолжаетъ погоню и настигаетъ его разъ двѣнадцать, но мальчикъ каждый разъ бросается въ сторону, увертывается, ныряетъ подъ руки и убѣгаетъ впередъ. Чтобъ прекратить погоню, при одномъ изъ подобныхъ случаевъ, стоило только упасть на него и такимъ образомъ отнять всякую возможность къ дальнѣйшему побѣгу; но Алланъ не рѣшается на эту мѣру; и такимъ образомъ, въ высшей степени забавная погоня продолжается. Наконецъ бѣглецъ, преслѣдуемый по пятамъ, бросается въ узкій закоулокъ, на какой-то дворъ, въ которомъ нѣтъ другого выхода. Здѣсь, у груды гнилыхъ дровъ, онъ падаетъ и, задыхаясь, смотритъ на своего преслѣдователя, который тоже стоитъ, смотритъ, запыхавшись, на мальчика и поджидаетъ женщину.
-- Охъ, ты мнѣ, Джо!-- кричитъ женщина.-- Что небось попался мнѣ наконецъ.
-- Джо,-- повторяетъ Алланъ, внимательно посмотрѣвъ на него.-- Джо! Постой. Да, это такъ! Я помню, какъ этого мальчика, нѣсколько времени назадъ, приводили къ слѣдственному судьѣ.
-- Да, я видѣлъ васъ когда-то у Инквича,-- бормочетъ Джо.-- Ну, чтожъ изъ этого? Неужели вамъ нельзя оставить такого несчастнаго какъ я? Неужели я, но-вашему, еще не довольно несчастливъ? Какого же еще несчастнаго хотите вы сдѣлать изъ меня? Меня водили, водили, таскали, таскали отъ одного изъ вашей братьи къ другому, пока не утомили меня до самыхъ костей. Въ дѣлѣ Инквича я ничѣмъ не виноватъ. Я ничего не сдѣлалъ. Онъ былъ очень добръ до меня, особливо когда проходилъ мимо моего перекрестка. Мнѣ вовсе не хотѣлось, чтобы онъ умеръ. Вотъ я только того и хочу, чтобъ умереть. Право, не знаю, почему я до сихъ поръ не вздумаю пробить собой дыру въ глубокой водѣ, право, не знаю.
Онъ говоритъ это съ такимъ плачевнымъ видомъ, и его грязныя слезы кажутся до такой степени неподдѣльными, и онъ лежитъ, прижавшись къ грудѣ дровъ, представляя собою такое близкое подобіе какому-то огромному сморчку или зловредному наросту, произведенному на томъ мѣстѣ нечистотой и небрежностью, что гнѣвъ Аллана Вудкорта смягчается. Онъ обращается къ женщинѣ и говоритъ:
-- Жалкое созданіе! Что онъ сдѣлалъ тебѣ?
Женщина отвѣчаетъ на это, качая головой распростертой фигурѣ, болѣе съ изумленіемъ, нежели съ гнѣвомъ:
-- Охъ ты мнѣ, Джо! Попался мнѣ наконецъ!
-- Что онъ сдѣлалъ?-- спрашиваетъ Алланъ,--Что, онъ обокралъ тебя?
-- Нѣтъ, сэръ, нѣтъ! Обокралъ меня? Онъ ничего мнѣ не сдѣлалъ, какъ только что былъ очень добръ до меня; вотъ это-то удивительно,
Алланъ переводитъ взглядъ отъ Джо на женщину, отъ женщины на Джо въ ожиданіи, кто изъ нихъ разъяснитъ ему эту загадку.
-- Видите ли, онъ пришелъ со мной,-- говоритъ женщина:-- охъ только ты мнѣ, Джо!.. онъ пришелъ со мной, сэръ, въ Сентъ-Альбансъ, больной, и молоденькая леди,-- Господь да благословитъ ее!-- достала мнѣ добраго друга, который сжалился надъ нимъ и взялъ его къ себѣ...
Алланъ съ внезапнымъ ужасомъ отступаетъ отъ него.
-- Точно такъ, сэръ; это правда. Взялъ его къ себѣ, далъ ему покой, и это неблагодарное чудовище убѣжало отъ него въ ту же ночь, и съ тѣхъ поръ я не видѣла его и ничего не слышала о немъ; вотъ только, что сейчасъ и увидѣла его. А та-то, молоденькая леди, такая хорошенькая, слегла его недугомъ и потеряла совсѣмъ свое прекрасное личико, такъ-что теперь никто бы и не сказалъ, что это та же самая леди, еслибъ у нея не было ангельскаго нрава, прекрасной осанки и сладенькаго голоса. Знаешь ли ты это? Ты, неблагодарный злодѣй! Это все изъ-за тебя и изъ-за ея доброты къ тебѣ?-- вопрошаетъ женщина, начиная, вмѣстѣ съ пробужденіемъ воспоминаній, выходить изъ себя и заливаться горючими слезами.
Мальчикъ, пораженный словами женщины, начинаетъ мазать себѣ грязный лобъ своей грязной ладонью, потуплять взоры въ землю и трястись съ головы до ногъ такъ сильно, что потрясаетъ груду гнилыхъ дровъ, къ которой прислонился.
Алланъ удерживаетъ женщину однимъ только спокойнымъ жестомъ; но жестъ этотъ оказывается дѣйствительнымъ.
-- Ричардъ говорилъ мнѣ...-- произноситъ онъ слабымъ голосомъ:-- дайте мнѣ припомнить, что я слышалъ объ этомъ... не обращайте вниманія на мои слова...
Онъ отходитъ въ сторону и нѣсколько минутъ стоитъ подъ крытымъ коридоромъ. Вернувшись назадъ, онъ уже былъ совершенно спокоенъ; только побѣгъ мальчика смущаетъ его; онъ, кажется, до того замѣчательнымъ, что поглощаетъ даже и вниманіе женщины.
-- Ты слышишь, что она говоритъ. Однако вставай, поднимайся на ноги!
Джо, трясясь всѣмъ тѣломъ, медленно поднимается и становится на ноги, по примѣру своей собратіи, когда она попадаетъ въ затруднительное положеніе, прислоняется однимъ бокомъ къ грудѣ дровъ, упирается въ нихъ однимъ плечомъ и украдкою потираетъ правой рукой лѣвую, и лѣвой ногой правую.
-- Ты слышишь, что она говоритъ, и я знаю, что это правда. Былъ ли ты здѣсь послѣ того раза?
-- Умри я на мѣстѣ, если я видѣлъ улицу Одинокаго Тома до сегодняшняго утра,-- отвѣчаетъ Джо хриплымъ голосомъ
-- Зачѣмъ же ты пришелъ сюда теперь?
Джо озирается крутомъ тѣснаго двора, смотритъ на вопрошающаго не выше колѣна и наконецъ отвѣчаетъ:
-- Я не умѣю ничего дѣлать, и ничего не могу достать, ни чего не дѣлая. Я очень бѣденъ и очень боленъ. Думаю: дай приду сюда, когда въ улицѣ нѣтъ ни души, лягу и спрячусь въ извѣстномъ мнѣ углу и пролежу тамъ до сумерекъ, а потомъ схожу къ мистеру Снагзби и попрошу у него бездѣлицу. Онъ всегда охотно давалъ мнѣ что-нибудь, хотя мистриссъ Снагзби всегда косилась на меня, какъ она бываетъ со всѣми и вездѣ.
-- Откуда же ты пришелъ?
Джо еще разъ озирается кругомъ, снова смотритъ на колѣни допрашивающаго и заключаетъ тѣмъ, что прикладываетъ профиль свой къ грудѣ дровъ въ знакъ совершенной покорности.
-- Слышишь ли, я тебя спрашиваю, откуда ты пришелъ?
-- Прибрелъ оттуда,-- отвѣчаетъ Джо.
-- Теперь скажи мнѣ,-- продолжаетъ Алланъ, дѣлая усиліе преодолѣть отвращеніе, подходя весьма близко къ Джо и облокачиваясь на него съ довѣрчивымъ видомъ:-- скажи мнѣ, какимъ это образомъ случилось, что ты убѣжалъ, когда добрая молодая леди была такъ несчастна, что пожалѣла тебя и взяла къ себѣ въ домъ?
Джо внезапно выходитъ изъ своей покорности и довольно рѣзко объявляетъ, обращаясь къ женщинѣ, что онъ никогда не зналъ этой молодой леди, что онъ ничего не слышалъ о ней, что онъ никогда не приходилъ, чтобъ причинять ей вредъ, что онъ скорѣе бы нанесъ вредъ самому себѣ, что онъ скорѣе бы согласился отдать свою несчастную голову на отсѣченіе, нежели рѣшился бы подойти къ ней близко, что она была очень добра до него, всегда была добра. Разсказывая это, онъ держить себя такъ, какъ будто видитъ это все вередъ собой, и въ заключеніе весьма жалко всхлипываетъ.
Алланъ Вудкортъ видитъ, что это вовсе не выдумка. Онъ принуждаетъ себя дотронуться до него
-- Ну, полно же, Джо. Разскажи мнѣ.
-- Нѣтъ. Я не смѣю,-- говоритъ Джо, снова отворачиваясь къ грудѣ дровъ.-- Я не смѣю, а то бы разсказалъ.
-- Но я долженъ узнать все,-- отвѣчаетъ другой.-- Начинай же, Джо, разсказывай!
Послѣ двухъ или трехъ такихъ убѣжденій, Джо снова приподнимаетъ свою голову, снова озирается кругомъ и говоритъ тихимъ голосомъ:
-- Хорошо, я скажу вамъ немного. Меня прогнали оттуда!
-- Прогнали? Ночью?
-- А-ахъ, да!
Опасаясь, чтобъ его не подслушали, Джо еще разъ озирается кругомъ, даже взглядываетъ футовъ на десять выше груды дровъ, и сквозь разсѣлины этой груды въ томъ предположеніи, не увидитъ ли онъ предмета своихъ опасеній, не скрывается ли онъ по другую сторону дровъ.
-- Кто же прогналъ тебя?
-- Я не смѣю назвать его,-- отвѣчаетъ Джо.-- Я этого не смѣю сдѣлать, сэръ.
-- Но я хочу знать, именемъ молодой леди. Ты можешь довѣриться мнѣ. Тебя никто больше не услышитъ.
-- Я не знаю, отвѣчаетъ Джо, мотая головой, съ замѣтнымъ страхомъ:-- я думаю, что онъ услышитъ
-- Да вѣдь его нѣтъ въ этомъ мѣстѣ.
-- Будто нѣтъ?-- говоритъ Джо. Онъ бываетъ вездѣ въ одно и то же время.
Алланъ смотритъ на него съ недоумѣніемъ, но въ то же время открываетъ въ нѣкоторой степени дѣйствительное значеніе и основательность въ несвязныхъ словахъ Джо. Онъ терпѣливо ждетъ опредѣлительнаго отвѣта, и Джо, болѣе смущенный его терпѣніемъ, нежели чѣмъ-нибудь другимъ, дѣлаетъ надъ собой отчаянное усиліе и шепчетъ ему на ухо чье-то имя.
-- Вотъ что!-- говоритъ Алланъ.-- Но что же ты сдѣлалъ?
-- Ничего, сэръ. Я ни въ чемъ не попадался, сэръ, исключая только, когда мнѣ велѣно идти впередъ, да еще по дѣлу Инквича. Но я и теперь иду впередъ. Я иду впередъ на кладбище, вотъ куда я иду теперь.
-- Нѣтъ, нѣтъ, мы постараемся не допустить тебя до этого. Но что же онъ дѣлалъ съ тобой?
-- Посадилъ меня въ карету,-- отвѣчаетъ Джо шепотомъ: потомъ выпустилъ, потомъ далъ мнѣ денегъ, четыре полу-штуки, ну вотъ, что вы называете полукронами, и сказалъ: "На, возьми! Ты больше никому не нуженъ здѣсь -- говоритъ.-- Убирайся вонъ,-- говоритъ.-- Чтобы я тебя не видѣлъ нигдѣ миль на сорокъ отъ Лондона -- говоритъ,-- а то смотри будешь каяться". Пожалуй я и буду каяться, если онъ увидитъ меня, и онъ непремѣнно увидитъ меня, если я останусь въ этихъ мѣстахъ,-- заключаетъ Джо, нервически повторяя всѣ свои прежнія предосторожности и изслѣдованія.
Алланъ задумывается на нѣкоторое время; потомъ замѣчаетъ, обращаясь къ женщинѣ и въ то же время не спуская съ Джо ободряющаго взгляда:
-- Онъ не такъ неблагодаренъ, какъ ты полагала. Онъ имѣлъ причину убѣжать, хотя и несовсѣмъ основательную.
-- Спасибо вамъ, сэръ, благодарю васъ!-- восклицаетъ Джо.-- Такъ вотъ что! Видишь, какъ ты была жестока ко мнѣ. Скажи только молоденькой леди, что говоритъ этотъ джентльменъ, и все дѣло поправится. Ты вѣдь тоже была добра ко мнѣ, я знаю.
-- Теперь, Джо,-- говоритъ Алланъ, не спуская съ него глазъ: -- пойдемъ со мной, и я найду тебѣ лучше мѣсто, чѣмъ валяться здѣсь и прятаться. Я пойду по одной сторонѣ, а ты по другой, чтобы не обратить на себя вниманіе; ты не убѣжишь отъ меня, я знаю очень хорошо, если дашь мнѣ обѣщаніе.
-- Нѣтъ, не убѣгу, если не увижу, что онъ идетъ, сэръ.
-- Прекрасно. Я беру твое слово. Полгорода встаетъ уже въ это время, а еще черезъ часъ и весь городъ будетъ на ногахъ. Пойдемъ же. Еще разъ прощай, добрая женщина.
-- Прощайте, сэръ; премного, много благодарна вамъ.
Она сидѣла все это время на мѣшкѣ и съ глубокимъ вниманіемъ слѣдила за всѣмъ. Теперь она встаетъ и поднимаетъ мѣшокъ; "Ты только скажи молоденькой леди, что я никогда не думалъ сдѣлать ей недоброе; скажи ей только, что говорилъ этотъ джентльменъ",-- повторяетъ Джо, киваетъ головой и переминается съ ноги на ногу; пачкаетъ лицо свое и щуритъ глаза, полусмѣется и полуплачетъ, наконецъ прощается съ ней и отправляется ползти за Алланомъ Вудкортомъ, подлѣ самыхъ стѣнъ и по другой сторонѣ. Въ этомъ порядкѣ они выходятъ изъ улицы Одинокаго Тома, и ихъ встрѣчаетъ яркій свѣтъ солнца и болѣе чистый утренній воздухъ.