Миледи Дэдлокъ безпокойна, очень безпокойна; она не можетъ долго оставаться на одномъ и томъ же мѣстѣ. Изумленная такимъ событіемъ, фешенебельная газета не успѣваетъ слѣдить за ней, не знаетъ иногда, гдѣ ее найти. Сегодня она въ своемъ помѣстьи Чесни-Воулдъ, вчера была въ своемъ столичномъ домѣ, завтра, быть можетъ, умчится за границу: фешенебельная газета не можетъ сказать ничего положительнаго. Даже сэръ Лэйстеръ, при всей своей любезности и при всемъ желаніи, не можетъ безотлучно находиться при миледи. Его вѣрная и неразрывная подруга -- подагра, насильственнымъ образомъ пробирается въ старинную дубовую спальню въ Чесни-Воулдъ и сжимаетъ въ своихъ объятіяхъ его обѣ ноги.
Сэръ Лэйстеръ принимаетъ подагру, какъ непріятную гостью, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ гостью въ нѣкоторомъ родѣ изъ высшаго аристократическаго круга. Всѣ Дэдлоки, по прямой мужской линіи, со временъ незапамятныхъ, имѣли подагру. Это не требуетъ даже доказательства. Отцы другихъ людей могли умирать отъ ревматизма или отъ сообщенія въ ихъ организацію зараженной какимъ нибудь другимъ недугомъ крови простолюдина, но фамилія Дэдлоковъ представляла собою что-то исключительное даже въ общемъ для всѣхъ смертныхъ процессѣ умиранія. Причиной смерти всѣхъ Дэдлоковъ была ихъ собственная, фамильная подагра! Она составляла фамильное наслѣдство блистательной линіи Дэдлоковъ и переходила изъ рода въ родъ, какъ серебро, какъ помѣстье въ Линкольншэйрѣ. Она принадлежала къ числу главнѣйшихъ достоинствъ и почестей этой линіи. Быть можетъ, сэръ Лэйстеръ имѣетъ нѣкоторое убѣжденіе, хотя и никогда не рѣшался высказать его, что ангелъ смерти, исполняя свои обязанности, явится въ извѣстный день въ царство аристократическихъ тѣней со слѣдующимъ донесеніемъ: "милорды и джентльмены, имѣю честь представить вамъ еще Дэдлока: онъ присоединяется къ вашему обществу чрезъ фамильную подагру".
Вслѣдствіе этого, сэръ Лэйстеръ спокойно предоставляетъ свои фамильныя ноги фамильному недугу, какъ-будто имя его и богатство много поддерживаются этимъ феодальнымъ правомъ. Онъ считаетъ, что лежать въ постели и испытывать судорожпое сжатіе и язвительную боль въ ногахъ -- принадлежитъ исключительно однимъ Дэдлокамъ; объ этомъ онъ такого мнѣнія:
"Мы всѣ обрекали себя этому недугу; онъ принадлежитъ намъ, какъ наша неотъемлимая собственность; въ теченіе многихъ столѣтій мы нисходили въ фамильные склепы не иначе, какъ пострадавъ сначала отъ этого недуга, и поэтому я съ готовностью покоряюсь тому, чему покорялись мои предки".
И какое величественное зрѣлище представляетъ онъ собою, окруженный малиновымъ бархатомъ, съ золотыми бахромами, по срединѣ великолѣпной гостиной, передъ любимымъ портретомъ миледи! Широкія полосы яркаго солнечнаго свѣта врываются сквозь длинный рядъ оконъ, пересѣкаясь нѣжными отливами тѣней. Снаружи, величавые дубы, пускавшіе въ теченіе вѣковъ корни свои въ почву, покрытую бархатистой зеленью,-- почву, которая никогда не знала плуга, которая служила сборнымъ пунктомъ для героевъ, когда они съ мечомъ и щитомъ отправлялись на бранное поле, или когда съ лукомъ и стрѣлой спѣшили на шумную звѣриную охоту,-- все это безмолвно свидѣтельствуетъ о величіи Дэдлока. Внутри -- его предки, глядя на него съ высокихъ стѣнъ, какъ будто говорятъ: "Каждый изъ насъ провелъ здѣсь свой вѣкъ и оставилъ по себѣ намалеванную тѣнь, уносясь изъ воспоминанія точно такъ, какъ уносится отдаленное карканье грачей, которые теперь убаюкиваютъ тебя!" Эти предки безмолвно свидѣтельствуютъ о его величіи. И дѣйствительно, въ этотъ день Дэдлокъ очень величественъ! И горе Бойторну или всякой дерзновенной твари, которая, въ безумствѣ своемъ, рѣшится оспаривать его величіе.
Въ настоящую минуту присутствіе миледи подлѣ сэра Лэйстера Дэдлока замѣняется ея портретомъ. Она умчалась въ столицу, безъ намѣренія, впрочемъ, остаться тамъ, и скоро примчится сюда снова, къ крайнему недоумѣнію фешенебельныхъ листковъ. Столичный домъ не приготовленъ надлежащимъ образомъ къ ея пріему. Онъ весь подъ чехломъ и полонъ мрачнаго унынія. Одинъ только Меркурій въ пудрѣ безутѣшно зѣваетъ у окна пріемной залы; не дальше, какъ вчера онъ сообщалъ другому Меркурію, своему знакомцу, привыкшему къ порядочному обществу, что если продолжится эта скука еще дольше (невыносимая скука, потому что человѣкъ съ его душой не могъ бы вынести ея),-- если продолжится эта скука, для него, по чести говоря, останется одно только средство -- перерѣзать себѣ горло!
Какая можетъ быть связь между помѣстьемъ въ Линкольншейрѣ, столичнымъ домомъ, Меркуріемъ въ пудрѣ и какимъ-то Джо, отверженнымъ свидѣтелемъ, на которомъ отражался отдаленный лучъ отраднаго свѣта, въ то время какъ онъ подметалъ ступеньки кладбища? Какая можетъ быть связь между многими людьми, которые съ противоположныхъ береговъ огромной бездны, ихъ раздѣляющей, какъ-то странно сталкиваются другъ съ другомъ?
Джо въ теченіе цѣлаго дня подметаетъ свой перекрестокъ, совсѣмъ не помышляя объ этомъ звенѣ, если только есть тутъ какое нибудь звено. Умственное его состояніе всего вѣрнѣе опредѣляется собственными его словами: "я ничего не знаю". Онъ знаетъ, впрочемъ, что въ ненастную погоду тяжело счищать грязь съ перекрестка, и что еще тяжелѣе, жить такой работой. Никто не училъ его даже и этому: онъ самъ доискался того. Джо живетъ, или, вѣрнѣе сказать, Джо до сихъ поръ еще не умеръ, въ грязномъ мѣстѣ, извѣстномъ подобнымъ ему бѣднякамъ, подъ названіемъ Улицы Одинокаго Тома. Это самая грязная улица въ Лондонѣ, которую обѣгаютъ порядочные люди,-- улица, гдѣ ветхія зданія, весьма близкія къ своему паденію, заселены отважными бродягами, которые, вступивъ во владѣніе руинами, отдаютъ ихъ въ наемъ отдѣльными квартирами. Ночью, эти жалкія, падающія обиталища заключаютъ въ себѣ цѣлый рой нищеты. Какъ на тлѣющемъ трупѣ человѣческомъ появляются плотоядные черви, такъ и эти изгнившіе пріюты питаютъ толпу отверженныхъ созданій, которыя вползаютъ сюда и выползаютъ, свертываются въ груду и спятъ въ мѣстахъ, гдѣ дождевая вода обливаетъ ихъ, куда они приходятъ и уходятъ, принося и унося съ собой заразительныя болѣзни и разсѣвая на каждомъ шагу столько зла и разврата, что искоренить то и другое мало было бы пятисотъ лѣтъ для лорда Кудля и сэра Томаса Дудля и герцога Зудля, хотя они и рождены на свѣтъ исключительно для этой цѣли.
Еще не такъ давно въ этой улицѣ два раза произошелъ ужасный трескъ и въ то же время поднялось облако пыли, какъ будто отъ взрыва мины, и каждый разъ разрушался какой нибудь домъ. Эти происшествія доставляли матеріалъ для газетной статейки и наполняли больными ближайшіе госпитали. Несмотря на то, щели остаются незаткнутыми, и въ этомъ хламѣ нѣтъ одной квартиры, которая не была бы биткомъ набита жалкимъ народомъ. Такъ какъ нѣкоторые дома уже готовы къ паденію, то ожидаютъ, что слѣдующій взрывъ будетъ весьма замѣчательный.
Безъ всякаго сомнѣнія, эта пріятная недвижимость составляетъ собственность или опеку Верховнаго Суда. Каждый слѣпецъ знаетъ это очень хорошо. Почему эта улица носитъ такое странное названіе -- никто не знаетъ. Потому ли, что "Томъ" считается народнымъ представителемъ челобитчика или отвѣтчика въ тяжбѣ Джорндисъ и Джорндисъ; потому ли, что Томъ жилъ здѣсь одинъ въ то время, когда тяжба опустошила всю улицу, и жилъ до тѣхъ поръ, пока не поселились другіе сосѣди,-- или потому, что титулъ этотъ, основанный на преданіи, служитъ общимъ названіемъ убѣжища совершенно отрѣзаннаго отъ общества честныхъ людей и лишеннаго всякой надежды? Никому не извѣстно. Разумѣется, и Джо ничего не знаетъ объ этомъ.
-- Я,-- говоритъ Джо:-- ничего не знаю.
Должно быть, весьма странно находиться въ такомъ положеніи, въ какомъ находится Джо! Шататься по улицамъ и оставаться въ совершенномъ мракѣ касательно значенія таинственныхъ символовъ, въ такомъ изобиліи вывѣшенныхъ надъ лавками, по угламъ улицъ, надъ дверьми и въ окнахъ! Видѣть, какъ люди читаютъ, видѣть, какъ люди пишутъ, видѣть, какъ почтальоны вручаютъ письма -- и не имѣть ни малѣйшаго понятія о томъ, какимъ образомъ это дѣлается,-- оставаться глухимъ и нѣмымъ, оставаться камнемъ для всякой каракульки, которую видѣлъ въ письменахъ родного языка! Должно быть, очень, очень странно видѣть, какъ добрые люди, съ книжками въ рукахъ, отправляются по воскреснымъ днямъ въ храмъ Божій -- и подумать (быть можетъ, Джо и думаетъ иногда), что все это значитъ, и если это что-нибудь да значитъ, то почему же для меня оно не имѣетъ никакого значенія? Подвергаться давкѣ, толкотнѣ, уноситься вмѣстѣ съ толпами народа и, нѣкоторымъ образомъ, убѣждаться въ истинѣ, что я не имѣю никакого дѣльнаго занятія ни здѣсь, ни тамъ, нигдѣ, и между тѣмъ приходить въ замѣшательство при одной мысли, что вѣдь я попалъ же сюда какъ-нибудь и зачѣмъ нибудь, и невольнымъ образомъ спросить себя: что же такое я! Должно быть, странное положеніе не только слушать отъ другихъ, что я почти не имѣю сходства съ другими людьми (какъ, напримѣръ, при случаѣ, когда я предлагалъ себя въ свидѣтели), но и чувствовать это по убѣжденію въ теченіе всей своей жизни! Видѣть, какъ проходятъ мимо меня лошади, собаки и всякій скотъ -- и сознаваться, что, по невѣжеству, я принадлежу къ нимъ, а отнюдь не къ превосходнымъ созданіямъ, благородное и высокое назначеніе которыхъ я оскорбляю! До какой степени должны быть странны понятія Джо (если только онъ имѣетъ ихъ) о всѣхъ государственныхъ учрежденіяхъ. Вся его матеріальная и нематеріальная жизнь удивительно странна; а еще страннѣе его смерть.
Джо выходитъ изъ Улицы Одинокаго Тома, встрѣчая запоздалое утро, которое въ этой части Лондона занимается еще позже, и, пробираясь по ней, жуетъ грязный кусокъ хлѣба. Его путь пролегаетъ по множеству улицъ, гдѣ дома еще не отперты.
Онъ идетъ на свой перекрестокъ и начинаетъ очищать его на предстоящій день. Городъ пробуждается; громадная машина заводится на цѣлый день; непостижимое чтеніе и писаніе, прекращавшіяся на нѣсколько часовъ, снова начинаются. Джо и другіе вступаютъ въ общій хаосъ, кто какъ умѣетъ. Сегодня торговый день. Быки съ завязанными глазами, не вмѣру загнанные, не вмѣру покупаемые, никѣмъ не руководимые, забѣгаютъ въ мѣста, куда имъ не слѣдуетъ вбѣгать и откуда выгоняютъ ихъ сильными побоями. Съ глазами, налитыми кровью и съ пѣной у рта, они бросаются на каменныя стѣны и часто наносятъ сильный вредъ невиннымъ, часто наносятъ сильный вредъ себѣ. Точь-въ-точь, какъ Джо и ему подобные,-- точь-въ-точь!
Вотъ подходитъ труппа странствующихъ музыкантовъ и начинаетъ играть. Джо слушаетъ музыку. Ту же музыку слушаетъ и собака,-- собака гуртовщика, которая ждетъ своего хозяина у дверей мясника и, очевидно, думаетъ о трехъ баранахъ, которые въ теченіе нѣсколькихъ часовъ составляли предметъ ея заботъ, и отъ которыхъ, къ счастью, она отдѣлалась. Повидимому, она находится въ недоумѣніи касательно трехъ-четырехъ другихъ барановъ, не можетъ припомнить, гдѣ оставила ихъ, посматриваеть вдоль улицы то въ одну, то въ другую сторону, какъ-будто думаетъ, не заблудились-ли они, и все еще надѣется ихъ увидѣть,-- но вдругъ приподнимаетъ уши, виляетъ хвостомъ и вспоминаетъ все, что сдѣлалось съ ними. Совершенно бездомная собака, привыкшая къ низкимъ обществамъ и питейнымъ домамъ,-- страшная собака для барановъ, готовая по первому свистку вскочить на спину каждаго изъ нихъ и вырвать клокъ шерсти; но, при всемъ томъ, это воспитанная, ученая, съ развитыми способностями собака, которую научили исполнять свою обязанность, и она умѣетъ ее исполнять. Она и Джо слушаютъ музыку, вѣроятно, съ тою же степенью животнаго удовольствія: вѣроятно, они стоятъ на одной параллели въ отношеніи къ тѣмъ душевнымъ ощущеніямъ, которыя производятъ на нихъ окружающіе, предметы, одушевленные и неодушевленные.
Обратите потомковъ этой собаки въ дикое состояніе,-- состояніе, въ которомъ находится Джо, и черезъ нѣсколько лѣтъ они такъ переродятся, что потеряютъ способность лаять,-- но не потеряютъ способности кусаться.
День, вмѣстѣ съ исходомъ своимъ, измѣняется и, отъ мелкаго дождя, становится мрачнымъ. Джо, послѣ тяжелой борьбы на своемъ перекресткѣ съ грязью, колесами, лошадьми, бичами и зонтиками, заключаетъ его и собираетъ сумму, едва достаточную для того, чтобъ заплатить за отвратительный уголокъ въ улицѣ Одинокаго Тома. Наступаютъ сумерки; газъ яркими полосами свѣта начинаетъ вырываться изъ окопъ магазиновъ; фонарщикъ, съ своей лѣсенкой, перебѣгаетъ по окраинѣ тротуара отъ одного столба къ другому. Несносные сумерки замѣняются несноснѣйшимъ вечеромъ.
Мистеръ Толкинхорнъ сидитъ въ своей комнатѣ и замышляетъ о полученіи, на другое утро, отъ ближайшаго судьи приказанія на чей-то арестъ. Гридли, этотъ несчастный, обманутый въ своихъ ожиданіяхъ челобитчикъ, являлся сюда сегодня и былъ ужасенъ. Согласитесь, намъ не слѣдуетъ подвергать себя страху, и этого полоумнаго человѣка, ожесточеннаго противъ цѣлаго міра, непремѣнно нужно снова посадить въ тюрьму. Съ плафона, приплюснутая Аллегорія, въ лицѣ небывалаго римлянина, неизмѣнно указываетъ рукой Самсона (вывихнутой и нѣсколько странной) за окно. Неужели мистеръ Толкинхорнъ станетъ для такихъ пустяковъ смотрѣть за окно? Развѣ рука не указываетъ туда постоянно? Вслѣдствіе этого онъ и не смотритъ за окно.
А еслибъ онъ и взглянулъ, то что вышло бы изъ того, еслибъ увидѣлъ женщину, проходящую мимо его оконъ? По мнѣнію мистера Толкинхорна, въ мірѣ есть много женщинъ,-- даже очень много; онѣ болѣе всего встрѣчаются тамъ, гдѣ въ обыкновенномъ порядкѣ вещей происходятъ безпорядки, хотя, чрезъ это самое, онѣ доставляютъ занятія адвокатамъ. Что бы вышло изъ того, еслибъ увидѣлъ онъ проходящую женщину,-- проходящую даже скрытнымъ, таинственнымъ образомъ? Всѣ женщины скрытны: это извѣстно всякому, а мистеру Толкинхорну больше всѣхъ другихъ.
Впрочемъ, не всѣ женщины имѣютъ сходство съ той, которая въ эту минуту оставляетъ за собой и мистера Толкинхорна и его домъ. Между ея простой одеждой и ея изящными манерами есть что-то чрезвычайно несообразное. По платью она должна быть служанка высшаго разряда, а по осанкѣ и походкѣ -- это настоящая леди. Ея лицо закрыто вуалью, а все же изъ-подъ вуали хорошо видно прекрасное лицо, которое невольно заставляетъ многихъ проходящихъ останавливаться и бросать на нее быстрые и проницательные взгляды.
Она не смотритъ ни въ ту, ни въ другую сторону. Леди это или служанка, но, вѣроятно, она имѣетъ свою цѣль, и стремится къ ней. Она не смотритъ ни въ которую сторону, до самаго перекрестка, гдѣ Джо занимается своей метлой. Джо переходитъ съ ней на другую сторону и проситъ за труды. Она по прежнему не повертываетъ своей головы ни въ ту, ни въ другую сторону. Наконецъ, она останавливается и слегка киваетъ Джо и говоритъ ему: "поди сюда!"
Джо идетъ за ней; они дѣлаютъ нѣсколько шаговъ и входятъ въ безлюдный дворъ.
-- Ты-ли тотъ мальчикъ, о которомъ я читала въ газетахъ?-- спрашиваетъ она изъ-подъ вуали.
-- Не знаю,-- отвѣчаетъ Джо, угрюмо и пристально вглядываясь въ вуаль:-- я ничего не знаю о газетахъ. Я вовсе ничего и ни о чемъ не знаю.
-- Но вѣдь тебя приводили къ какому-нибудь слѣдствію и допрашивали тамъ?
-- Я ничего не знаю... Ахъ, да! Не то ли вы хотите спросить, куда приводилъ меня староста?-- говорилъ Джо.-- Въ газетахъ-то какъ зовутъ мальчика? Джо?
-- Да.
-- Ну, такъ это я!-- говоритъ Джо.
-- Пойдемъ со мной дальше.
-- Мы, вѣрно, насчетъ того... насчетъ человѣка, который умеръ?-- говоритъ Джо, слѣдуя за женщиной.-- Хотите знать, какъ онъ умеръ?
-- Тс! Говори шепотомъ! Слышишь! Скажи, какимъ онъ казался при жизни? Очень больнымъ и бѣднымъ?
-- Онъ былъ похожъ...
-- На кого похожъ... не на тебя -ли?-- спрашиваетъ женщина съ отвращеніемъ.
-- Не то, чтобъ на меня,-- говоритъ Джо:-- онъ былъ лучше меня! Вы, вѣрно, знали его?
-- Какъ ты смѣешь объ этомъ спрашивать меня?
-- Не сердитесь, миледи,-- говоритъ Джо, съ величайшимх уничиженіемъ: даже онъ подозрѣваетъ, что передъ нимъ стоитъ леди.
-- Я не леди, я служанка.
-- Значитъ, вы такая славная служанка!-- говоритъ Джо. безъ малѣйшаго умысла сказать что-нибудь оскорбительное: онъ выражаетъ только свой восторгъ.
-- Слушай и молчи. Не говори со мной и держись отъ меня поодаль. Можешь-ли ты указать мнѣ всѣ тѣ мѣста, о которыхъ я читала въ газетахъ, указать мнѣ мѣсто, гдѣ онъ писалъ, гдѣ онъ умеръ, гдѣ происходили слѣдствія и гдѣ его похоронили? Знаешь-ли ты мѣсто, гдѣ его похоронили?
Джо утвердительно киваетъ головой. Онъ кивалъ точно такъ же послѣ каждаго ея вопроса.
-- Иди впередъ и укажи мнѣ всѣ эти ужасныя мѣста. Останавливайся противъ каждаго изъ нихъ и не говори со мной, пока не спрошу тебя. Не оглядывайся. Дѣлай, что я хочу, и я заплачу тебѣ хорошо.
Джо внимательно выслушиваетъ каждое слово, повторяетъ ихъ надъ палкой своей метлы, находитъ, что трудно ихъ запомнить, старается угадать ихъ значеніе, угадываетъ и еще разъ утвердительно киваетъ своей всклокоченной головой.
-- Я готовъ,-- говоритъ Джо:-- но, знаете, тутъ есть того... чтобъ насъ не поймали на крючокъ.
-- Что хочетъ сказать это странное созданіе!-- восклицаетъ служанка, отвернувшись отъ него.
-- Чтобъ намъ не подрѣзали крыльевъ,-- говоритъ Джо.
-- Я не понимаю тебя. Иди впередъ! Я дамъ тебѣ столько денегъ, сколько ты не видывалъ въ жизни!
Джо складываетъ губы, чтобы свистнуть, почесываетъ свою всклокоченную голову, беретъ подъ мышку метлу и отправляется указывать дорогу, ловко пробираясь босыми ногами по камнямъ черезъ лужи и грязь.
Вотъ подворье Кука. Джо останавливается. Минутное молчаніе.
-- Кто здѣсь живетъ?
-- Тотъ, кто давалъ ему работу и подарилъ мнѣ полъ-кроны,-- шепотомъ говоритъ Джо, не оглядываясь даже черезъ плечо.
-- Ступай дальше.
Вотъ домъ Крука. Джо опять останавливается. Молчаніе продолжительнѣе прежняго.
-- Кто здѣсь живетъ?
-- Онъ здѣсь жилъ,-- отвѣчаетъ Джо, какъ и прежде.
Послѣ минутнаго молчанія его спрашиваютъ: "въ которой комнатѣ?"
-- Въ задней комнатѣ... вонъ тамъ. Съ этого угла вы можете увидѣть ее. Вонъ тамъ... Тамъ я видѣлъ его мертваго. А вотъ это гостиница, въ которую приводили меня.
Слѣдующій переходъ длиннѣе первыхъ; но Джо, откинувъ свои опасенія, строго соблюдаетъ условія, возложенныя на него, и не оглядывается назадъ. Разными улицами и переулками, встрѣчая множество непріятностей, они приходятъ къ небольшому проѣзду подъ зданіемъ, ведущему во дворъ, подходятъ къ газовому фонарю (зажженному теперь) и къ желѣзнымъ воротамъ.
-- Вонъ его тамъ положили,-- говоритъ Джо, держась за рѣшетки и вглядываясь въ даль.
-- Гдѣ?.. О, какая ужасная сцена!
-- Да вонъ тамъ,-- говоритъ Джо, указывая пальцемъ:-- вонъ, вонъ тамъ,-- между грудами костей и какъ разъ подъ окномъ вонъ этой кухни. Они зарыли его неглубоко, такъ неглубоко, что нужно было притоптать ногами. Я, пожалуй, своей метлой открылъ бы его вамъ, еслибъ ворота были отворены. Вотъ почему, я думаю, и запираютъ ихъ (при этомъ Джо сильно потрясъ ворота). Они всегда на-заперти. Взгляните-ка! Крыса, крыса!-- восклицаетъ Джо съ нѣкоторымъ восхищеніемъ.-- Ха, ха!.. Взгляните, вонъ она идетъ! Вонъ, вонъ! Ушла! О, вѣрно, въ чью-нибудь могилу.
Служанка прижимается въ уголъ, и влажныя испаренія отъ мертвецовъ заражаютъ ея платье.. Она протягиваетъ руки и упрашиваетъ провожатаго уйти отъ нея. Онъ становится для нея невыносимо-тяжелымъ. Джо стоитъ, выпуча глаза. Служанка оправилась, наконецъ, отъ страшнаго впечатлѣнія.
-- Неужели это страшное, отвратительное мѣсто отведено для кладбища?
-- Я ничего не знаю,-- говоритъ Джо, выпуча глаза.
-- Освящено-ли оно?
-- Что-о?-- говоритъ Джо, въ высшей степени изумленный.
-- Освящено-ли оно?
-- Не знаю ничего,-- говоритъ Джо, выпуча глаза сильнѣе прежняго:-- ничего не знаю.
Служанка не обращетъ вниманія на слова Джо и, по видимому, не обращаетъ вниманія на свои слова. Она снимаетъ перчатку, чтобы достать изъ кошелька нѣсколько денегъ. Джо, молча замѣчаетъ бѣленькую маленькую ручку и представляетъ себѣ, какая должна быть она славная служанка, если носитъ такія блестящія кольца.
Она опускаетъ монету ему въ руку, не касаясь къ ней и содрогаясь отъ одного сближенія ихъ рукъ.
-- Теперь,-- прибавляетъ она:-- покажи мнѣ еще разъ могилу.
Джо просовываетъ сквозь рѣшетку палку отъ метлы и съ аккуратностью, какою только могъ располагать, указываетъ на могилу. Наконецъ, взглянувъ въ сторону, чтобъ удостовѣриться, понимаютъ-ли его, онъ видитъ, что подлѣ него нѣтъ ни души.
Первымъ дѣломъ онъ считаетъ поднести монету къ газовому фонарю, и испугаться при видѣ ея желтаго цвѣта, при видѣ золота. Потомъ для удостовѣренія въ достоинствѣ монеты, онъ кусаетъ ея ребро; потомъ, для безопасности, кладетъ ее въ ротъ, подметаетъ съ особеннымъ тщаніемъ ступеньки кладбища и проѣздъ. Дѣло его кончено, и онъ отправляется въ улицу Одинокаго Тома, останавливаясь у безчисленнаго множества фонарей, чтобъ вынуть изо рта золотую монету, попробовать ее на зубахъ и убѣдиться, что она не фальшивая.
Меркурій въ пудрѣ не жалуется въ этотъ вечеръ на недостатокъ въ обществѣ. Миледи отправляется на великолѣпный обѣдъ и на три или четыре бала. Сэръ Лэйстеръ скучаетъ въ Чесни-Воулдъ. Онъ бесѣдуетъ съ своей подагрой. Онъ жалуется мистриссъ Ронсвелъ, что дождь такъ монотонно стучитъ на террасѣ, что невозможно читать газеты даже подлѣ камина въ его спальнѣ.
-- Сэръ Лэйстеръ лучше бы сдѣлалъ, еслибъ перебрался въ другую половину дома,-- говоритъ мистриссъ Ронсвелъ, обращаясь къ Розѣ.-- Его спальня подлѣ спальни миледи; а въ теченіе этихъ лѣтъ я еще ни разу не слышала шаговъ на Площадкѣ Замогильнаго Призрака такъ ясно, какъ сегодня вечеромъ.