Аллегорія въ Линкольнъ-Инѣ смотритъ довольно свѣжо, несмотря что вечеръ очень зноенъ.-- Оба окна въ комнатѣ мистера Толкинхорна открыты, и самая комната кажется обширною, освѣжаемою вѣтромъ и мрачною. Такихъ прекрасныхъ характеристикъ нельзя пожелать для какой бы то ни было комнаты, когда наступаетъ ноябрь съ туманами и слякотью, или январь съ морозами и снѣгами, но они имѣютъ свои особенныя достоинства во время длинныхъ и знойныхъ лѣтнихъ вакацій. Они доставляютъ возможность аллегоріи казаться еще свѣжѣе, несмотря что у нея и безъ того уже щечки румяны какъ спѣлые персики, колѣни какъ букеты цвѣтовъ, а икры на ногахъ и мускулы на рукахъ представляютъ ярко розовыя выпуклости.
Много пыли влетаетъ въ окна мистера Толкинхорна, а еще болѣе гнѣздятся ее въ мебели и бумагахъ. Она лежитъ повсюду густымъ слоемъ. Когда заблудившійся сельскій вѣтерокъ, залетѣвъ въ комнату мистера Толкинхорна, испугается и начнетъ вырываться изъ нея на улицу, онъ бросаетъ тогда столько пыли въ глаза аллегоріи, сколько адвокатство, или самъ мистеръ Толкинхорнъ, одинъ изъ его благонадежнѣйшихъ представителей, бросаетъ пыли, при удобномъ случаѣ, въ глаза кліентовъ
Мистеръ Толкинхорнъ сидитъ у открытаго окна, въ своемъ мрачномъ магазинѣ пыли, въ которую превратится со временемъ и онъ самъ, и всѣ его бумаги, и кліенты, и всѣ земные предметы, одушевлевные и неодушевленные,-- сидитъ мистеръ Толкинхорнъ у открытаго окна и съ наслажденіемъ проводитъ время за бутылкой стараго портвейна. Хотя мистеръ Толкинхорнѣ, человѣкъ въ высшей степени шероховатый, скрытный, холодный и молчаливый, но онъ не хуже другихъ умѣетъ наслаждаться хорошимъ портвейномъ. У него есть драгоцѣнный запасъ стараго портвейна въ одномъ изъ потаенныхъ погребовъ въ зданіи, который принадлежитъ къ числу многихъ его тайнъ. Когда онъ обѣдаетъ одинъ въ своихъ комнатахъ, какъ обѣдалъ онъ сегодня, и когда къ обѣду его принесутъ изъ ближайшаго ресторана любимый кусокъ рыбы, кусокъ биф-стексу или цыплятъ, онъ спускается со свѣчкой въ нижнія области опустѣлаго дома, и, сопровождаемый отдаленнымъ гуломъ гремящихъ дверей, медленно возвращается назадъ, и окруженный подземной атмосферой, приноситъ бутылку, изъ которой онъ выливаетъ лучезарный пятидесяти-лѣтній нектаръ, который краснѣетъ въ стаканѣ, сознавая свою знаменитость, и наполняетъ всю комнату ароматомъ южнаго винограда.
Мистеръ Толкинхорнъ, окруженный сумерками, сидитъ у открытаго окна и наслаждается старымъ портвейномъ. Портвейнъ какъ будто нашептываетъ о своемъ пятидесяти-лѣтнемъ безмолвіи и заточеніи, и заставляетъ мистера Толкинхорна казаться еще скрытнѣе и молчаливѣе. Болѣе непроницаемый, чѣмъ когда нибудь, онъ сидитъ, пьетъ и становится пріятнымъ только для себя. Онъ углубляется въ созерцаніе тайнъ, извѣстныхъ ему одному и имѣющихъ связь съ темными парками въ провинціяхъ и огромными, пустыми, запертыми домами въ столицѣ. Быть можетъ, въ минуты созерцаніи, онъ удѣляетъ мысли двѣ себѣ, своей семейной исторіи, своимъ деньгамъ и своему духовному завѣщанію, что, между прочимъ, составляетъ непроницаемую тайну для всякаго. Онъ вспоминаетъ о своемъ другѣ, человѣкѣ одного съ нимъ призванія, холостякѣ, который жилъ точно такою же жизнью до семидесяти пяти-лѣтняго возраста, и потомъ вдругъ, замѣтивъ (какъ полагаютъ другіе), что эта жизнь страшно однообразна, подарилъ въ одинъ прекрасный лѣтній вечеръ золотые часы своему парикмахеру, спокойно возвратился домой въ Темпль и повѣсился.
Но, мистеръ Толкинхорнъ не можетъ, по принятому имъ обыкновенію, предаваться безконечно долго своимъ размышленіямъ, потому что сегодня вечеромъ онъ не одинъ въ своей комнатѣ. За тѣмъ же столомъ, на стулѣ, почтительно и довольно неловко отодвинутомъ отъ стола, сидитъ плѣшивый, кроткій, лоснящійся человѣка, который почтительно кашляетъ себѣ въ кулакъ, когда адвокатъ предлагаетъ ему налить себѣ еще стаканчикъ.
-- Теперь Снагзби,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ:-- поговоримте объ этой странной исторіи.
-- Если вамъ угодно, сэръ.
-- Вы говорили, что вчера вечеромъ, когда были такъ добры и вошли сюда....
-- Я долженъ просить у васъ извиненія, сэръ, если это была смѣлость съ моей стороны: но я вспомнилъ, что вы принимали нѣкоторое участіе въ этой особѣ, и подумалъ, что, быть можетъ, вы.... то есть.... вы пожелаете....
Мистеръ Толкинхорнъ не такой человѣкъ, чтобы помогъ мистеру Снагзби сдѣлать какое нибудь заключеніе, или допустить какую нибудь возможность касательно своей особы.
Мистеръ Снагзби дѣлаетъ въ кулакъ боязливый кашель и вмѣсто заключенія рѣшается сказать:
-- Я долженъ, сэръ, просить прощенія у васъ за эту вольность: я увѣренъ въ этомъ.
-- Вовсе нѣтъ, говоритъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Вы говорили мнѣ, Снагзби, что вы надѣли шляпу и пошли сюда, не сказавъ женѣ, что вы намѣрены дѣлать. Это съ вашей стороны было сдѣлано весьма благоразумно, потому что дѣло это не такъ важно, чтобы нужно было говорить о немъ.
-- Вы знаете, сэръ, возражаетъ мистеръ Снагзби: -- моя хозяюшка, не придавая этому слишкомъ важнаго значенія, очень любознательна. Она очень любознательна. Бѣдняжка! она подвержена спазмамъ, и потому для нея необходимо находиться въ постоянномъ возбужденіи. Вслѣдствіе этого, она интересуется каждымъ предметомъ, касается ли онъ ея или нѣтъ, это все равно; въ особенности она интересуется тѣми предметами, которые ея не касаются. Вообще говоря, у моей хозяюшки очень дѣятельное настроеніе духа.
Мистеръ Снагзби пьетъ и съ нѣкоторымъ восхищеніемъ кашляетъ въ кулакъ:
-- Какое у васъ прекрасное винцо, говоритъ онъ.
-- Поэтому-то вы и вздумали побывать у меня вчера? говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, не обращая вниманія на замѣчаніе Снагзби.-- Поэтому-то вы вздумали прійти ко мнѣ и сегодня?
-- Точно такъ, сэръ, и сегодня. Моя хозяюшка, непридавая этому слишкомъ важнаго значенія, въ настоящее время находится въ поэтическомъ настроеніи, по крайней мѣрѣ такъ она думаетъ, и занимается теперь Вечерними Упражненіями (такъ по крайней мѣрѣ это называется у нихъ) подъ руководствомъ почтеннѣйшей особы, по имени Чадбандъ. Нѣтъ спора, что онъ владѣетъ огромнымъ запасомъ краснорѣчія, но мнѣ оно какъ-то не нравятся. Впрочемъ, это не касается настоящаго дѣла. Моя хозяюшка отправилась туда, а я воспользовался этимъ обстоятельствомъ и отправился сюда.
Мистеръ Толкинхорнъ соглашается, что это сдѣлано весьма благоразумно.
-- Налейте свой стаканъ, Снагзби, говоритъ онъ.
-- Благодарю васъ, сэръ, отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей, производя въ кулакъ почтительный кашель.-- А винцо, я вамъ доложу, сэръ: ужасно прекрасное!
-- Да, теперь такое вино въ диковину, говорить мистеръ Тодкинхорнъ. Ему пятьдесятъ лѣтъ.
-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? Впрочемъ, тутъ нѣтъ ничего удивительнаго. Ему можно сказать столько лѣтъ, сколько вамъ угодно.
Отдавъ эту дань хвалы портвейну, мистеръ Снагзби въ знакъ того, что онъ еще не пивалъ такого драгоцѣннаго винца, смиренію, почтительно и съ нѣкоторымъ извиненіемъ кашляетъ въ кулакъ.
-- Не можете ли вы повторить мнѣ еще разъ то, что разсказывалъ вамъ мальчикъ? спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ, опуская руки въ карманы своихъ ржавыхъ панталонъ и откидываясь на спинку своего стула.
-- Извольте, сэръ, съ удовольствіемъ.
И поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей съ точностію, хотя съ излишнею подробностію, повторяетъ признаніе Джо, сдѣланное имъ въ присутствіи гостей, въ домѣ Снагзби. Достигая конца своего повѣствованія, Снагзби вдругъ останавливается и произноситъ:
-- Ахъ, Боже мой! я вовсе и не зналъ, что здѣсь находится еще джентльменъ!
Мистеръ Снагзби съ изумленіемъ видитъ, что между нимъ и адвокатомъ, въ нѣкоторомъ разстояніи отъ стола, стоитъ человѣкъ съ шляпой я палкой въ рукѣ, и съ весьма внимательнымъ лицомъ. Его не было тамъ, когда вошелъ Снагзби, и не входилъ онъ туда послѣ его прихода ни въ дверь, ни въ одно изъ двухъ оконъ. Въ комнатѣ есть шкафъ, но его петли не скрипѣли, и не было слышно на полу человѣческихъ шаговъ. А между тѣмъ передъ ними стоялъ третій человѣкъ, съ лицомъ, выражающимъ вниманіе, съ шляпой и палкой въ рукѣ; онъ стоялъ передъ ними, закинувъ руки назадъ, какъ безмолвный и спокойный слушатель. Это человѣкъ крѣпкаго тѣлосложенія, проницательный, съ необыкновеннымъ спокойствіемъ къ лицѣ и въ манерахъ, одѣтый въ черное платье и среднихъ лѣтъ. Кромѣ того, что онъ такъ пристально всматривается въ мистера Снагзби, какъ будто хочетъ сдѣлать портретъ съ него, въ немъ, съ перваго взгляда, нѣтъ нечего замѣчательнаго; одно только поразительно въ немъ -- это его призрачное появленіе.
-- Не обращайте вниманія на этого джентльмена, говоритъ мистеръ Толкинхорнъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ.-- Это ни больше ни меньше какъ мистеръ Боккетъ.
-- О! въ самомъ дѣлѣ, сэръ, отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей, выражая своимъ особеннымъ кашлемъ, что онъ находится въ совершенномъ невѣдѣніи касательно того, кто и что такое Боккетъ.
-- Я нарочно пригласилъ его выслушать эту исторію, говоритъ адвокатъ: -- потому что, по нѣкоторымъ причинамъ, у меня есть намѣреніе разузнать объ этомъ поболѣе, а этотъ человѣкъ весьма опытенъ въ подобныхъ дѣлахъ. Что вы скажете на этотъ счетъ, мистеръ Боккетъ?
-- Это очень просто, сэръ. Съ тѣхъ поръ, какъ наши люди выгнали этого мальчишку, то объ немъ нѣтъ ни духу, ни слуху; но если мистеру Снагзби не будетъ въ трудъ сходить со мной въ улицу Одинокаго Тома и указать мнѣ на него, то часа черезъ два мы представимъ его сюда. Конечно, я могу сдѣлать это и безъ мистера Снагзби, но съ нимъ вмѣстѣ дѣло будетъ вѣрнѣе.
-- Мистеръ Боккетъ полицейскій офицеръ, говоритъ адвокатъ, обращаясь къ Снагзби для поясненія.
-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? говоритъ мистеръ Снагзби съ явными признаками, что волоса его намѣрены стать дыбомъ.
-- И если вы не имѣете основательнаго препятствія проводить мистера Боккета къ означенному мѣсту, продолжаетъ адвокатъ: -- я буду очень обязанъ вамъ.
Въ минуту нерѣшительности со стороны мистера Снагзби, Боккетъ погружается въ самую глубь его души.
-- Вы, пожалуйста, не бойтесь за мальчика, говоритъ онъ. Вамъ нечего бояться за него. Мы ничего дурного ему не сдѣлаемъ. Мы только приведемъ его сюда и предложимъ ему нѣсколько вопросовъ. Это для него же послужитъ въ пользу. Какъ честный человѣкъ, обѣщаю вамъ, что мальчикъ будетъ отправленъ отсюда въ совершенной безопасности. Пожалуйста, не бойтесь за него: все будетъ сдѣлано прекрасно.
-- Очень хорошо, мистеръ Толкинхорнъ! восклицаетъ мистеръ Снагзби. увѣренный въ словахъ мистера Боккета: -- ужь если такъ...
-- Ну да, конечно такъ, мистеръ Снагзби, возражаетъ Боккетъ, отводя его въ сторону, похлопывая его фамильярно по плечу и говоря съ нимъ дружелюбнымъ, внушающемъ довѣріе тономъ;-- вѣдь вы человѣкъ свѣтскій, человѣкъ дѣловой, человѣкъ съ здравымъ разсудкомъ, слѣдовательно понимаете въ чемъ дѣло.
-- Премного обязанъ вамъ за ваше хорошее мнѣніе о мнѣ, отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей, употребляя при этомъ скромный и почтительный кашель въ кулакъ: -- но....
-- Но, вѣдь вы понимаете въ чемъ дѣло, говоритъ Боккетъ.-- Нѣтъ никакой надобности говорить такому человѣку какъ вы, занятому такими дѣлами какъ ваши, которыя требуютъ особаго довѣрія къ своей особѣ, особой дальновидности,-- словомъ, особаго ума и характера (вѣдь у меня дядюшка занимался нѣкогда вашимъ ремесломъ), нѣтъ никакой необходимости говорить такому человѣку, что чѣмъ скромнѣе и спокойнѣе повести дѣла подобнаго рода, тѣмъ лучше и благоразумнѣе.
-- Конечно, конечно, отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей.
-- Я не хочу скрывать отъ васъ одного обстоятельства, говоритъ Боккетъ, принимая тонъ чистосердечія: -- что, сколько я понимаю, въ этой исторіи скрывается нѣкоторое сомнѣніе насчетъ небольшаго наслѣдства, которое принадлежало покойному, и что эта женщина вѣроятно имѣла какіе нибудь виды на это наслѣдство, понимаете меня?
-- О! совершенно понимаю, говоритъ мистеръ Снагзби; но, по видимому, онъ понимаетъ весьма несовершенно.
-- Значитъ дѣло теперь въ томъ, продолжаетъ мистеръ Боккетъ, снова похлопывая по плечу Снагзби одобрительнымъ и дружескимъ образомъ: -- дѣло въ томъ, что каждый человѣкъ долженъ пользоваться правосудіемъ. Не такъ ли?
-- Совершенно такъ, отвѣчаетъ мистеръ Снагзби, кивая головой.
-- Такъ вотъ поэтому и въ то же время чтобы обязать вашего.... какъ бишь вы называете ихъ, кліентами или покупателями? Я не помню, какъ называлъ ихъ мой дядя.
-- Я обыкновенно называю ихъ моими покупателями, отвѣчаетъ мистеръ Снагзби.
-- Вы правы, возражаетъ мистеръ Боккетъ, дружески пожимая ему руку: такъ вотъ поэтому-то, и потому еще, чтобъ обязать вашего прекраснаго покупателя, вы, съ полной увѣренностію въ мое чистосердечіе, пойдете со мной въ улицу Одинокаго Тома и послѣ того будете хранить все это въ тайнѣ отъ другихъ. Если я понимаю васъ, такъ вы совершенно согласны съ этимъ.
-- Вы правы, сэръ. Вы понимаете меня, говоритъ мистеръ Снагзби.
-- Такъ вотъ ваша шляпа, отвѣчаетъ его новый другъ, подавая шляпу такъ безцеремонно, какъ будто онъ самъ дѣлалъ ее: -- и если вы готовы, то я съ своей стороны также готовъ.
Они оставляютъ мистера Толкинхорна, который продолжаетъ пить старый портвейнъ безъ всякаго измѣненія на поверхности неизмѣримой глубины его души.
-- Не случалось ли вамъ встрѣчаться съ человѣкомъ весьма хорошаго сорта? его зовутъ Гридли, говорить Боккетъ въ дружескомъ разговорѣ съ мистеромъ Снагзби въ то время, какъ они спускаются съ лѣстницы.
-- Нѣтъ, отвѣчаетъ мистеръ Снагзби, послѣ нѣкотораго размышленія; -- не знаю никого подъ этимъ именемъ. А что же?
-- Такъ, ничего, говоритъ Боккетъ: -- я хотѣлъ только сказать, что онъ, позволивъ нѣкоторую свободу своему черезчуръ буйному нраву и надѣлавъ множество грубостей нѣкоторымъ почтеннѣйшимъ людямъ, скрывается теперь отъ предписанія, по которому я долженъ арестовать его; жаль, право, что такой благоразумный человѣкъ рѣшился поступить подобнымъ образомъ.
По дорогѣ мистеръ Снагзби сообщаетъ въ видѣ новости, что хотя они и идутъ чрезвычайно быстро, во его спутникъ, по видимому, имѣетъ какую-то странную манеру осматривать прохожихъ и зѣвать по сторонамъ; что каждый разъ, когда имъ приходится повернуть направо или налѣво, онъ продолжаетъ идти впередъ, какъ будто твердо рѣшился на это и потомъ вдругъ повернетъ въ ту или другую сторону. Когда имъ случалось встрѣчаться съ полицейскимъ констеблемъ на стражѣ, мистеръ Снагзби замѣчаетъ, что какъ констебль, такъ и его вожатый, подходя другъ къ другу, впадаютъ въ глубокое самосозерцаніе, по видимому, совсѣмъ просматриваютъ другъ друга и смотрятъ въ пространство. Случалось, что мистеръ Боккетъ, подходя сзади къ какому нибудь малорослому молодому человѣку въ лоснящейся шляпѣ и съ волосами, опускавшимися изъ подъ шляпы однимъ густымъ локономъ, дотрогивается до него своей палочкой, и при этомъ молодой человѣкъ оборачивается назадъ и въ одинъ моментъ исчезаетъ. По большей чести мистеръ Боккетъ смотритъ на вещи вообще съ такимъ малымъ измѣненіемъ въ лицѣ, какъ мало было измѣненія въ траурномъ перстнѣ на его мизинцѣ, или въ булавкѣ, украшенной весьма малымъ числомъ брильянтовъ и весьма большимъ числомъ стразъ -- булавкѣ, которою зашпилена его манишка.
Когда они приходятъ наконецъ въ улицу Одинокаго Тома, мистеръ Боккетъ останавливается на минуту на углу, беретъ зажженный фонарь отъ сторожеваго констебля, который также провожаетъ его съ другимъ фонаремъ, прикрѣпленнымъ къ поясу. Между этими двумя вожатыми, мистеръ Снагзби идетъ посрединѣ отвратительной улицы, не имѣющей водосточныхъ канавъ, безъ всякой вентиляціи, покрытой толстымъ слоемъ грязи и вонючей воды (хотя всѣ другія улицы сухи и чисты), издающей такой смрадъ и представляющей такія грязныя сцены на каждомъ шагу, что даже тотъ, кто провелъ въ Лондонѣ всю свою жизнь, едва ли бы рѣшился повѣрить своимъ ощущеніямъ. Изъ этой улицы и ея развалинъ тянутся другіе улицы и дворы, до такой степени отвратительные, что мистеръ Снагзби упадаетъ тѣломъ и духомъ и чувствуетъ, какъ будто онъ съ каждой минутой погружается глубже и глубже въ адскую пропасть.
-- Посторонитесь немножко сюда, мистеръ Снагзби; говоритъ Боккетъ, увидѣвъ, что къ нимъ приближается что-то въ родѣ оборваннаго паланкина, окруженнаго шумною толпою.-- Это, извольте видѣть, прогуливается по улицѣ лихорадка.
Въ то время какъ невидимый страдалецъ равняется съ тремя нашими знакомцами, толпа народа, бросивъ этотъ привлекательный предметъ, окружаетъ ихъ, какъ страшные призраки, и потомъ вдругъ разбѣгается по улицѣ и скрывается въ развалинахъ и за стѣнами, откуда вылетаютъ бранные крики и пронзительный свистъ и продолжаются до тѣхъ поръ, пока они не уходятъ отъ этого мѣста.
-- Неужели это все лихорадочные домы, Дэрби? хладнокровно спрашиваетъ мистеръ Боккетъ, обращая свой фонарь на рядъ вонючихъ развалинъ.
-- Всѣ, отвѣчаетъ Дэрби: -- вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ въ нихъ заболѣваютъ дюжинами и выносятъ изъ нихъ мертвыхъ и умирающихъ, какъ изъ стада паршивыхъ овецъ.
Проіолжая идти далѣе, Боккетъ замѣчаетъ мистеру Снагзби, что онъ кажется унылымъ и не совсѣмъ здоровымъ. Мистеръ Снагзби отвѣчаетъ, что онъ не можетъ дышать этимъ ужаснымъ воздухомъ.
Наконецъ Боккетъ дѣлаетъ въ разныхъ домахъ освѣдомленія, гдѣ живетъ мальчикъ по имени Джо. Но такъ какъ въ улицѣ Одинокаго Тома весьма немногіе изъ жителей извѣстны по имени, то мистера Снагзби осаждаютъ со всѣхъ сторонъ вопросами, не имѣетъ ли этотъ мальчикъ какого прозвища, какъ-то: Моркови, Висѣлицы, Молодого долота, Брустбарда, Тощаго или Кирпича. Мистеръ Cнагзби снова и снова принимается описывать примѣты Джо. Въ мнѣніяхъ касательно оригинала его описаніи являются неблагопріятныя столкновенія. Одни полагаютъ, что это долженъ быть Морковь; другіе думаютъ, что Кирпичъ. Приводятъ Молодое Долото, но оказывается, что онъ не имѣетъ даже и близкаго сходства съ Джо. Каждый разъ, когда мистеръ Снагзби и его провожатые останавливаются, вокругъ нихъ стекается толпа и изъ грязной глубины ея подаются мистеру Боккету подслужливые совѣты. Каждый когда они трогаются съ мѣста, толпа разбѣгается, попрежнему прячется въ переулкахъ, развалинахъ и за стѣнами и попрежнему осыпаетъ ихъ бранью и свистомъ.
Наконецъ отыскивается лачужка, куда какой-то Тугоумый приходитъ ночевать; полагаютъ, что этотъ Тугоумый и есть тотъ самый Джо, котораго ищутъ. Къ такому заключенію окончательно приводятъ переговоры между мистеромъ Снагзби и хозяйкою дома, пьяное лицо которой завязано грязной тряпкой и заглядываетъ изъ подъ груды лохмотьевъ на полу собачьей конуры, которая служитъ ей спальней. Тугоумый ушелъ къ доктору принесть отъ него скляночку лекарства для какой-то больной женщины и скоро вернется назадъ.
-- Дайте-ка взглянуть, кто здѣсь ночуетъ сегодня? говоритъ мистеръ Боккетъ, отворяя дверь и освѣщая комнату фонаремъ.-- Двое пьяныхъ мужчинъ, кажется? И двѣ женщины? Мужчины-то спятъ черезчуръ что-то крѣпко; и вмѣстѣ съ этимъ онъ, чтобъ осмотрѣть ихъ подробнѣе, отвелъ руки ихъ отъ лица.-- А что, мои милыя, это ваши мужья?
-- Точно такъ, сэръ, отвѣчаетъ одна женщина.-- Она наши мужья.
-- Кирпичники, вѣрно?
-- Точно такъ, сэръ.
-- Чѣмъ же они промышляютъ здѣсь? Вѣдь вы не здѣшнія?
-- Нѣтъ, сэръ, не здѣшніе. Мы изъ Гертфоршайра.
-- А изъ какого мѣстечка?
-- Изъ Сентъ-Албанса.
-- Пришли пѣшкомъ сюда?
-- Мы пришли вчера. Въ нашемъ краю совсѣмъ нѣтъ работы, да не знаемъ, достанемъ ли мы здѣсь что нибудь; я думаю, что нѣтъ.
-- Разумѣется, если они всегда станутъ работать такъ, какъ сегодня,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, взглянувъ на мужчинъ, безъ чувствъ лежащихъ на полу.
-- Правда ваша, сэръ,-- отвѣчаетъ женщина съ глубокимъ вздохомъ.-- Дженни и я знаемъ это хорошо.
Комната, хотя и была футами тремя выше двери, однако же, она такъ низка, что голова самаго высокаго изъ посѣтителей коснулась бы закоптѣлаго потолка, еслибъ онъ выпрямился во весь ростъ, она грязна и отвратительна и даже сальный огарокъ горитъ въ зловредномъ воздухѣ блѣднымъ, тусклымъ, болѣзненнымъ огнемъ. Въ ней находятся двѣ скамейки для сидѣнья и одна высокая вмѣсто стола. Мужчины заснули тамъ, гдѣ повалились на полъ; а женщины сидѣли за свѣчкой. На рукахъ женщины, которая говорила, лежитъ ребенокъ.
-- Сколько лѣтъ твоему малюткѣ?-- говоритъ Боккетъ ласковымъ тономъ и обращая на него свѣтъ фонаря.-- Какой крошка! Какъ будто вчера родился!
-- Ему еще нѣтъ и трехъ недѣль,-- говоритъ женщина.
-- Это твое дитя?
-- Мое.
Другая женщина, сидѣвшая, когда они вошли, склонясь надъ ребенкомъ, нагибается еще разъ и цѣлуетъ его, соннаго.
-- Ты, кажется, любишь его? Вѣрно ты сама была матерью?-- спрашиваетъ мистеръ Боккетъ.
-- Я была матерью точно такого же малютки; но онъ не выжилъ у меня.
-- Ахъ, Дженни, Дженни! говоритъ другая женщина: -- вѣдь это къ лучшему. Гораздо лучше вспоминать о мертвомъ, чѣмъ хлопотать о живомъ. Гораздо лучше!
-- Однако, я не думаю, что ты такая жестокая женщина, говоритъ мистеръ Боккетъ суровымъ тономъ:-- чтобъ пожелать смерти своему ребенку?
-- Вы, правду говорите, сэръ, я не жестокая. Я готова, если нужно, удалить отъ него смерть своею жизнію; я также нѣжно умѣю любить свое дѣтище, какъ и всякая леди.
-- Такъ зачѣмъ же ты говорятъ такія вещи? говоритъ мастеръ Боккетъ, снова смягчившись: -- зачѣмъ ты говоришь такія вещи?
-- А затѣмъ, что мнѣ всегда приходятъ такія мысли въ голову, когда я смотрю на ребенка,-- отвѣчаетъ женщина съ глазами, полными слезъ.-- А засни онъ и въ самомъ дѣлѣ навсегда и, право, я бы сошла тогда съ ума. Я знаю это очень хорошо. Я была у Дженни, когда умеръ ея маленькій, вѣдь я была, Дженни? И я знаю, какъ она, бѣдняжка сокрушалась. А оглянитесь-ка назадъ. Взгляните на нихъ,-- продолжаетъ женщина, указывая на спящихъ машинъ.-- Взгляните на мальчика, котораго вы ждете, который пошелъ за лекарствомъ для меня. Вспомните о дѣтяхъ, съ которыми вамъ часто приходится имѣть дѣло, и которыя выростаютъ на вашихъ глазахъ.
-- Къ чему это говоришь, замѣчаетъ мистеръ Боккетъ; -- ты воспитай его честно, и онъ будетъ утѣшеніемъ для тебя, онъ будетъ беречь тебя въ твоихъ преклонныхъ лѣтахъ.
-- Я ужь постараюсь, отвѣчаетъ она, утирая глаза:-- но сегодня вечеромъ я очень устала, нездоровится что-то, такъ я и задумалась, и Богъ знаетъ чего не передумала о томъ, что ожидаетъ его впереди! Можетъ статься отецъ не полюбитъ его, будетъ бить его; ребенокъ будетъ видѣть мои побои, станетъ бѣгать изъ родительскаго дома и, быть можетъ, совсѣмъ отстанетъ отъ него. Мнѣ никто не поможетъ. Вѣдь я работаю для него одна, употребляю для него всѣ силы свои; и что, если за всѣ мои хлопоты, за всѣ попеченія о немъ, онъ окажется послѣ негодяемъ? Право, невольно подумаешь, что лучше, еслибъ онъ умеръ, какъ умеръ ребенокъ Дженни!
-- Полно, перестань! говоритъ Дженни.-- Ты устала, Лиза, да и больна. Дай-ка я возьму его.
Принимая ребенка, она приводитъ въ безпорядокъ одежду матери, но тотчасъ же поправляетъ ее и прикрываетъ грудь, у которой лежалъ ребенокъ.
-- Вѣдь это мое покойное дитя, говоритъ Дженни, няньча ребенка: -- это оно заставляетъ меня любить такъ сильно этого малютку, и онъ же, мой ангелочекъ, заставляетъ и Лизу любить своего ребенка такъ сильно, что она даже желаетъ, чтобы Богъ прибралъ его теперь же. Она думаетъ такъ, а я думаю иначе. Чего бы не дала я, чтобъ только имѣть при себѣ моего свѣтика, Впрочемъ, мы думаемъ одно и то же, только высказать-то не умѣемъ того, что у насъ кроется вотъ здѣсь.... въ бѣдныхъ нашихъ сердцахъ!
Въ то время, какъ мистеръ Снагзби сморкаетъ носъ и производитъ симпатичный кашель въ кулакъ, за дверями послышались чьи-то шаги. Мистеръ Боккетъ бросаетъ свѣтъ фонаря въ другую комнату и говоритъ мистеру Снагзби:
-- Ну, что вы скажете теперь на счетъ Тугоумаго. Не онъ ли это?
-- Это Джо, говоритъ мистеръ Снагзби.
Джо стоитъ изумленный подъ лучемъ яркаго свѣта, какъ оборванная фигура волшебнаго фонаря. Онъ дрожитъ при мысли, что сдѣлалъ преступленіе, не удалившись изъ города, какъ ему приказано. Мистеръ Снагзби успокаиваетъ его.
-- Не бойся, Джо,-- говоритъ онъ: -- ты пойдешь съ нами и тебѣ за это заплатятъ.
Джо приходитъ въ себя. Мистеръ Боккетъ отводитъ его въ сторону и дѣлаетъ нѣсколько частныхъ вопросовъ. Джо отвѣчаетъ на нихъ весьма удовлетворительно, хотя все еще съ трудомъ переводя духъ, подъ вліяніемъ испуга.
-- Я кончилъ съ этимъ молодцомъ, говоритъ мистеръ Боккетъ, возвращаясь: -- все исправно. Теперь мистеръ Снагзби, мы къ вашимъ услугамъ.
Во первыхъ, Джо исполняетъ порученіе, передавъ женщинѣ принесенное лекарство, и заключаетъ лаконическимъ наставленіемъ: "принять все за-разъ". Во вторыхъ, мистеръ Снагзби кладетъ на столъ подъ-кроны, какъ универсальное средство противъ безчисленныхъ и разнообразныхъ человѣческихъ страданій. Въ третьихъ, мистеръ Боккетъ беретъ Джо за руку, немного повыше локтя, и открываетъ шествіе: безъ этой предосторожности нельзя было бы поручиться за точное доставленіе въ Линкольнинскій кварталъ не только Тугоумаго Джо, но и всякаго другого. Кончивъ всѣ эти распоряженія, они прощаются съ женщинами и еще разъ выходятъ на грязную улицу Одинокаго Тома.
Они постепенно выходятъ изъ этой шумной ямы тѣмъ же смраднымъ путемъ, которымъ вошли въ нее. Толпа провожаетъ ихъ съ бранью и свистомъ до того мѣста, гдѣ возвращается фонарь въ руки Дэрби. Здѣсь толпа, какъ собраніе демоновъ, съ визгомъ повертываетъ назадъ и исчезаетъ. Сквозь болѣе чистыя и свѣжія улицы, которыя кажутся мистеру Снагзби еще свѣжѣе и чище, они приходятъ наконецъ къ воротамъ дома, гдѣ живетъ мистеръ Толкинхорнъ.
Въ то время какъ они поднимаются по лѣстницѣ (комнаты мистера Толкинхорна расположены въ первомъ этажѣ), мистеръ Боккетъ говоритъ, что у него въ карманѣ есть ключъ отъ дверей, и что нѣтъ надобности звонить въ колокольчикъ. Мистеръ Боккетъ, столь опытный въ дѣлахъ подобнаго рода, отпираетъ дверь не слишкомъ скоро и при этомъ производитъ нѣкоторый шумъ. Быть можетъ, онъ дѣлаетъ это за тѣмъ, чтобъ приготовить хозяина къ своему посѣщенію.
Какъ бы то ни было, они входятъ наконецъ въ пріемную, гдѣ горятъ лампа; такая же лампа горитъ и въ кабинетѣ мистера Толкинхорна, гдѣ онъ сегодня пилъ старый портвейнъ. Самого его нѣтъ въ кабинетѣ; во на столѣ стоятъ двѣ свѣчки въ старинныхъ подсвѣчникахъ, и комната освѣщена довольно ярко.
Мистеръ Боккетъ все еще продолжая держать Джо за руку и, какъ кажется Снагзби, обладая безчисленнымъ множествомъ глазъ, дѣлаетъ нѣсколько шаговъ впередъ; какъ вдругъ Джо вскрикиваетъ и останавливается.
-- Въ чемъ дѣло?-- говоритъ Боккетъ шепотомъ.
-- Это она!-- кричитъ Джо.
-- Кто она!
-- Леди!
Въ срединѣ комнаты стоитъ женская фигура, плотно закрытая вуалью и ярко освѣщенная. Она неподвижна и безмолвна. Лицомъ она обращена къ нимъ, но, несмотря на то, она какъ будто не замѣчаетъ ихъ прихода и стоитъ какъ статуя.
-- Скажи же мнѣ, говорятъ Боккетъ вслухъ: -- почему ты знаешь, что это та самая леди.
-- Я узнаю ее по вуали, отвѣчаетъ Джо, выпуча глаза: -- по шляпкѣ и по платью.
-- Смотри, увѣренъ ли ты въ томъ, что говоришь? спрашиваетъ Боккетъ, внимательно наблюдая за нимъ.-- Посмотри хорошенько!
-- Я и то смотрю хорошо! говорятъ Джо, еще больше выпучивъ глаза: -- тотъ же самый вуаль, та же шляпка, и то же платье.
-- А что ты скажешь на счетъ колецъ? спрашиваетъ Боккетъ.
-- Блестятъ вотъ тутъ, да и только; говоритъ Джо, потирая пальцы лѣвой руки суставами пальцевъ правой: -- но не спуская глазъ съ женской фигуры.
Женская фигура снимаетъ перчатку и показываетъ правую руку.
-- Ну, что ты теперь скажешь? спрашиваетъ Боккетъ.
Джо мотаетъ головой.
-- Нѣтъ, это не тѣ кольца, и рука совсѣмъ не та.
-- Что ты говоришь? возражаетъ Боккетъ: -- очевидно весьма довольный,
-- Та рука была гораздо бѣлѣе, нѣжнѣе и меньше, отвѣчаетъ Джо.
-- Пожалуй ты этакъ скажешь еще какой нибудь вздоръ, говоритъ мастеръ Боккетъ.-- А помнишь ли ты голосъ той леди?
-- Кажется, что помню; отвѣчаетъ Джо.
Женская фигура говоритъ: "Похожъ ли тотъ голосъ на мой? Я буду говорить сколько угодно, если ты не узнаёшь его. Тотъ ли это голосъ, имѣетъ ли онъ хоть маленькое сходство?"
Джо со страхомъ смотритъ на мистера Боккета.
-- Не похожъ, ни на волосъ!-- говоритъ онъ.
-- Такъ почему же же ты сказалъ давича, что эта та самая леди?-- произносить мистеръ Боккетъ, указывая на женскую фигуру.
-- Потому, говоритъ испуганный Джо, не отказываясь отъ своей увѣренности.-- Потому что на ней тотъ же вуаль, та же шляпка и тоже платье. Одно ея, а другое не ея. Рука не ея, кольцы не ея и голосъ не ея. А платье ея, и вуаль, и шляпка точь-въ-точь какія были на леди, и ростомъ похожа.... дала мнѣ соверенъ, и была такова.
-- Я вижу, говорить мистеръ Боккетъ;-- отъ тебя не добьешься толку. Но все же, вотъ тебѣ пять шиллинговъ. Смотри, умѣй распорядиться ими, а то какъ разъ попадешься.
И Боккетъ воровски отсчитываетъ деньги изъ одной руки въ другую, потомъ кладетъ ихъ небольшой кучкой въ руку мальчика и выводитъ его изъ комнаты, оставляя мистера Снагзби, весьма обезпокоеннаго при такихъ таинственныхъ обстоятельствахъ, одного съ женской фигурой, закрытой вуалью. Впрочемъ, по приходѣ мистера Толкинхорна, вуаль приподнимается и взорамъ открылась француженка, довольно недурная собой, хотя выраженіе ея лица не совсѣмъ пріятное.
-- Благодарю васъ, mademoiselle Гортензія, говоритъ мистеръ Толкинхорнъ съ своимъ обычнымъ равнодушіемъ: -- я больше не хочу безпокоить васъ насчетъ этого маленькаго пари.
-- Я надѣюсь, сэръ, вы будете такъ добры и не забудете, что я до сихъ поръ безъ мѣста, говоритъ m-lle Гортензія.
-- Конечно, конечно.
-- Я надѣюсь, сэръ, вы не оставите меня вашей блистательной рекомендаціей.
-- Ни подъ какимъ видомъ, m-lle Гортензія.
-- Одно слово мистера Толкинхорна такъ могущественно!
-- Я съ своей стороны сдѣлаю для васъ все, что можно.
-- Примите увѣреніе, милостивый государь, въ моей преданности и благодарности.
-- Спокойной ночи!
M-lle Гортензія выходитъ съ врожденною непринужденностію.
Мистеръ Боккетъ, который, при непредвидѣнныхъ случаяхъ умѣетъ выполнить какую угодно роль, провожаетъ ее съ лѣстницы съ ловкостію и любезностію церемоніймейстера.
-- Ну что, Боккетъ? спрашиваетъ мистеръ Толкихорнъ по его возвращеніи.
-- Ничего; кажется, я сдѣлалъ свое дѣло удовлетворительно. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что это была другая въ ея одеждѣ. Мальчикъ былъ опредѣлителенъ касательно каждаго предмета. Мистеръ Снагзби, я обѣщалъ вамъ, какъ честный человѣкъ, что онъ будетъ отпущенъ отсюда безъ обиды. Скажите, сдержалъ ли я слово?
-- Вы сдержали свое слово, сэръ,-- отвѣчаетъ поставщикъ канцелярскихъ принадлежностей:-- и если я больше не могу быть полезенъ, мистеръ Толкинхорнъ, то, я думаю, такъ какъ моя хозяюшка станетъ безпокоиться...
-- Благодарю васъ, Снагзби: вы больше не нужны,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Я премного обязанъ вамъ за хлопоты, которыя вы приняли на себя.
-- Помилуйте, сэръ, я всегда готовъ служить вамъ. Желаю вамъ спокойной ночи.
-- Послушайте, мистеръ Снагзби,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, провожая его до дверей и нѣсколько разъ принимаясь пожимать ему руку:-- что мнѣ нравится въ васъ, такъ это то, что вы человѣкъ, изъ котораго не скоро выпытаешь тайну: вотъ вы какой человѣкъ. Сдѣлавъ правое дѣло, вы откладываете его въ сторону, уходите и кончено. Вотъ вы какой человѣкъ.
-- Да, я стараюсь поступать такимъ образомъ, сэръ,-- говоритъ мистеръ Снагзби.
-- О, нѣтъ, вы не отдаете себѣ надлежащей справедливости. Не потому, чтобы вы старались поступать такимъ образомъ,-- говоритъ мистеръ Боккетъ, пожимая ему руку и напутствуя его самыми нѣжными желаніями:-- но потому, что вы ужъ такой человѣкъ. Вотъ это-то я и уважаю въ человѣкѣ вашей профессіи.
Мистеръ Снагзби дѣлаетъ приличный отвѣтъ и отправляется домой, до такой степени смущенный событіями вечера, что начинаетъ сомнѣваться, происходило ли это все на яву или во снѣ; сомнѣвается въ дѣйствительности улицъ, по которымъ проходитъ, сомнѣвается въ дѣйствительности мѣсяца, который свѣтитъ надъ нимъ. Однако сомнѣнія его вскорѣ разсѣваются неизмѣнною дѣйствительностью особы мистриссъ Снагзби, которой голова, убранная папильотками и чепцомъ, представляетъ собою пчелиный улей, которая отправила Густеръ въ полицію съ оффиціальнымъ донесеніемъ о пропажѣ своего супруга, и которая, въ теченіе двухъ послѣднихъ часовъ прошла всѣ степени обмороковъ, во всѣхъ ихъ видоизмѣненіяхъ и съ соблюденіемъ всякаго приличія. Но за все это, какъ выражается сама чувствительная хозяюшка, она получаетъ самую слабую благодарность!