Чесни-Воулдъ на запорѣ; ковры, свернутые въ большіе тюки, лежатъ по угламъ непріютныхъ комнатъ; роскошная штофная мебель тоскуетъ подъ холщевыми чехлами; рѣзьба и позолота покрываются слоемъ пыли, и предки Дэдлоковъ прячутся отъ дневного свѣта. Вокругъ дома обильно падаютъ листья; но не вдругъ достигаютъ они земли, а кружатся въ воздухѣ съ какою-то мертвенною легкостью, которая наводитъ тоску и уныніе. Пусть садовникъ мететъ лужайки сколько душѣ его угодно, пусть собираетъ онъ сухія листья, наполняетъ ими до верху свою телѣжку и увозитъ ее, листья все-таки лежатъ вокругъ толстымъ слоемъ. Рѣзкій вѣтеръ обуреваетъ Чесни-Воулдъ; ненастный дождь бьетъ въ стекла оконъ, рамы скрипятъ, трубы каминовъ воютъ. Туманъ застилаетъ аллеи, закрываетъ проспекты и движется по землѣ съ какою-то могильною медленностью. Надъ всѣмъ домомъ носится сырой, бѣловатый паръ, точно надъ обширнымъ кладбищемъ; онъ напоминаетъ, повидимому, что давно умершіе и похороненные Дэдлоки странствуютъ здѣсь въ длинныя ночи и оставляютъ послѣ себя запахъ своихъ гробницъ.
За то городской домъ, который рѣдко раздѣляетъ общее настроеніе духа съ Чесни-Воулдомъ въ одно и то же время, который рѣдко веселится, когда веселится деревенскій собратъ, рѣдко печалится, когда тотъ въ уныніи, исключая случаевъ смерти кого либо изъ Дэдлоковъ, городской домъ какъ будто проснулся отъ продолжительной летаргіи. Теплый и свѣтлый на столько, сколько возможно въ настоящее время года, напитанный упоительнымъ запахомъ рѣдкихъ цвѣтовъ, какіе только въ состояніи переносить комнатную атмосферу, и заставляя такимъ образомъ забывать, что теперь зима, мирный и молчаливый, такъ-что только бой часовъ и трескъ углей въ каминахъ нарушаетъ тишину комнатъ, онъ кажется обертываетъ оледенѣлыя кости сэра Лэйстера шерстянымъ одѣяломъ радужныхъ цвѣтовъ. И сэръ Лэйстеръ, повидимому, съ полнымъ величія самодовольствіемъ отдыхаетъ передъ большимъ каминомъ своей библіотеки, снисходительно осматривая переплеты и корешки книгъ или бросая одобрительные взгляды на красующіяся передъ нимъ произведенія изящныхъ искусствъ. У него есть древнія и новыя картины. Нѣкоторыя изъ нихъ принадлежатъ къ той легкой фантастической школѣ, въ которой искусство какъ будто забывало о своемъ высокомъ значеніи, и произведенія которой можно бы пустить въ продажу подъ самыми разнообразными именами. Таковы: три стула съ высокими спинками, столъ, накрытый скатертью, бутылка съ длиннымъ горлышкомъ, наполненная виномъ, фляга, испанскій женскій костюмъ, трехъ-четвертной оригинальный портретъ миссъ Джоггъ en face, и кираса Донъ-Кихота. Или "Каменная полуразвалившаяся терраса, гондола въ отдаленіи, полное облаченіе венеціанскаго сенатора, богато вышитый золотомъ бѣлый атласный костюмъ съ портретомъ миссъ Джоггъ въ профиль, кинжалъ, великолѣпно обдѣланный въ золото, съ ручкою изъ дорогихъ каменьевъ, изящная мавританская одежда (очень рѣдкая), и Отелло".
Мистеръ Толкинхорнъ приходитъ и уходитъ довольно часто; есть много капитальныхъ дѣлъ, которыя онъ должень обдѣлать, много контрактовъ, которые долженъ возобновить. Онъ довольно часто видится и съ миледи и онъ и она постоянно казкугся натянутыми, равнодушными и не обращаютъ другъ на друга ни малѣйшаго вниманія, какъ прежде. Можетъ быть, что миледи боится этого мистера Толкинхорна, и что мистеръ Толкинхорнъ знаетъ это. Можетъ быть, что онъ преслѣдуетъ ее неутомимо, съ ужасающимъ постоянствомъ, безъ малѣйшаго признака состраданія, сожалѣнія или раскаянія. Можетъ быть, что ея красота и блестящее положеніе, занимаемое ею, только развиваютъ въ немъ стремленіе къ цѣли, которой онъ задался, и дѣлаютъ его болѣе непоколебимымъ. Дѣйствительно ли онъ холоденъ и жестокъ, дѣйствительно ли онъ безчувственъ въ тѣхъ случаяхъ, когда дѣло идетъ объ исполненіи имъ своей обязанности, погруженъ ли онъ въ сильнѣйшее властолюбіе, рѣшился ли онъ изслѣдовать все даже скрывающееся подъ землею, гдѣ онъ схоронилъ многія тайны своей жизни, презираетъ ли онъ въ сущности тотъ блескъ и то величіе, которыхъ отдаленную пружину онъ самъ составляетъ нѣкоторымъ образомъ, терпитъ ли онъ обиды и оскорбленія отъ своихъ высокомѣрныхъ кліентовъ, вслѣдствіе ли нѣкоторыхъ изъ этихъ причинъ или всѣхъ ихъ вмѣстѣ взятыхъ, но только миледи предпочла бы, чтобы пять тысячъ паръ фешенебельныхъ глазъ устремлены были на нее съ недовѣрчивою бдительностью, нежели выноситъ взглядъ этого черстваго адвоката съ галстухомъ, съѣхавшимъ на сторону и съ брюками, завязанными на колѣняхъ ленточками.
Сэръ Лэйстеръ сидитъ въ комнатѣ миледи -- той самой, въ которой мистеръ Толкинхорнъ читалъ присяжный допросъ по дѣлу Джорндисъ и Джорндисъ -- и кажется особенно въ духѣ. Миледи, какъ и въ тотъ день, сидитъ передъ каминомъ, держа въ рукѣ вѣеръ. Сэръ Лэйстеръ въ особенно пріятномъ расположеніи духа, потому что онъ только что прочиталъ въ газетѣ нѣкоторыя замѣчанія, направленныя противъ рѣчныхъ шлюзовъ и разрушительныхъ началъ современнаго общества,-- замѣчанія совершенно согласныя съ его убѣжденіями. Это такъ приходилось кстати къ положенію его собственныхъ дѣлъ, что сэръ Лэйстеръ пришелъ изъ библіотеки въ комнату миледи именно затѣмъ, чтобы прочитать ей статью эту вслухъ.
-- Человѣкъ, который написалъ эту статью,-- замѣчаетъ сэръ Лэйстеръ въ видѣ предисловія, наклоняя голову, какъ будто бы онъ кланялся, стоя на горѣ, кому нибудь, находящемуся подъ горою:-- человѣкъ, который написалъ эту статью, долженъ имѣть свѣтлый, благоустроенный умъ.
Впрочемъ это произведеніе благоустроеннаго ума навело сильную скуку на миледи, которая послѣ неоднократныхъ попытокъ заставить себя слушать, или скорѣе послѣ подвига самоотверженія стараться казаться внимательною, дѣлается разсѣянною и въ раздумьи смотритъ на огонь, какъ будто бы это былъ ея любимый каминъ Чесни-Воулда, какъ будто бы она не разставалась съ нимъ. Сэръ Лэйстеръ, вовсе не подозрѣвая ощущеній своей супруги, продолжаетъ читать, смотря въ двойные очки, по временамъ останавливается, чтобы поправить эти очки, выражаетъ свое согласіе съ мнѣніемъ автора фразами: "Въ самомъ дѣлѣ, это очень справедливо", "Какъ мѣтко сказано!", "Я самъ не разъ дѣлалъ подобныя замѣчанія". Послѣ каждой изъ этихъ фразъ онъ теряетъ мѣсто, на которомъ остановился, и потомъ отыскиваетъ его глазами, водя ими вверхъ и внизъ но страницѣ, иногда довольно продолжительное время.
Сэръ Лэйстеръ читаетъ съ необыкновенною важностью и самосознаніемъ, когда дверь отворяется и Меркурій въ пудрѣ дѣлаетъ слѣдующій странный докладъ:
-- Молодой человѣкъ, по имени Гуппи, миледи.
Сэръ Лэйстеръ умолкаетъ, смотритъ пристально на вѣстника и повторяетъ оглушительнымъ голосомъ:
-- Молодой человѣкъ, по имени Гуппи?
Обернувшись, онъ видитъ молодого человѣка, по имени Гуппи, который стоитъ въ замѣшательствѣ и по своей наружности и манерамъ не располагаетъ много въ свою пользу.
-- Скажи, пожалуйста,-- говоритъ сэръ Лэйстеръ Меркурію:-- что это значитъ, что ты такъ настоятельно возвѣстилъ о молодомъ человѣкѣ, по имени Гуппи?
-- Извините меня, сэръ Лэйстеръ:-- но миледи приказала проситъ этого молодого человѣка, когда онъ придетъ. Я не зналъ, что вы были здѣсь, сэръ Лэйстеръ.
Произнося это оправданіе, Меркурій бросаетъ презрительный и свирѣпый взглядъ на молодого человѣка, по имени Гуппи, взглядъ которымъ говоритъ:
-- Кто васъ просилъ придти сюда и подвести меня подъ брань?
-- Онъ говоритъ правду. Я отдала ему это приказаніе,-- отзывается миледи.-- Пусть молодой человѣкъ подождетъ немного.
-- Зачѣмъ же, миледи? Какъ скоро вы приказали просить его, я вовсе не хочу мѣшать вамъ.
Сэръ Лэйстеръ, какъ снисходительный мужъ и вѣжливый кавалеръ, удаляется и даже удостаиваетъ, при выходѣ изъ комнаты, отвѣтить на поклонъ молодого человѣка, котораго онъ съ высоты своего величіи принимаетъ за какого нибудь сапожника-попрошайку.
Леди Дэдлокъ бросаетъ повелительный взглядъ на гостя, когда слуга уходитъ изъ комнаты. Она осматриваетъ его съ ногъ до головы. Она заставляетъ его ждать у двери и спрашиваетъ, что ему нужно.
-- Вы были такъ милостивы, миледи, что хотѣли удостоить меня переговорить съ вами,-- отвѣчаетъ мистеръ Гуппи въ замѣшательствѣ.
-- Значитъ, вы тотъ человѣкъ, который писалъ ко мнѣ столько писемъ?
-- Нѣсколько писемъ, миледи, много писемъ, прежде нежели вы удостоили меня отвѣтомъ.
-- А развѣ вы не могли употребить то же самое средство, чтобы сдѣлать разговоръ не нужнымъ? Не можете ли вы и теперь избѣжать объясненія?
Мистеръ Гуппи сжавъ губы произноситъ едва слышное "нѣтъ!" и качаетъ головою.
-- Вы были чрезвычайно неотвязчивы. Впрочемъ, и теперь, если я увижу, что то, что вы хотите мнѣ сказать, не касается меня, да я и не знаю, какимъ образомъ это можетъ касаться меня, вы позволите мнѣ прервать васъ безъ излишнихъ церемоній. Говорите, что у васъ есть.
Миледи небрежно покачивая вѣеръ, обращается къ огню, повернувшись почти спиною къ молодому человѣку, по имени Гуппи.
-- Съ вашего позволенія, миледи,-- начинаетъ молодой человѣкъ:-- я приступлю къ своему дѣлу... Я какъ вы изволите уже знать изъ моего перваго письма, служу по адвокатской части. Занимаясь изученіемъ казуистики, я усвоилъ себѣ привычку не давать въ извѣстныхъ случаяхъ о себѣ знать письменно, потому я не могъ назвать вамъ, миледи, фирмы, въ которой я состою въ связяхъ, и въ которой положеніе мое, я могу прибавить даже, и доходы довольно удовлетворительны. Я могу теперь сказать вамъ, миледи, конфиденціально, что имя этой фирмы -- Кэнджъ и Карбой. Имя это, я думаю, несовершенно безызвѣстно вамъ, миледи, такъ какъ оно связано съ производствомъ по процессу Джорндисъ и Джорндисъ.
Лицо миледи начинаетъ выказывать нѣкоторые признаки вниманія. Она перестаетъ обмахиваться вѣеромъ, держитъ его въ спокойномъ состояніи, какъ будто прислушиваясь къ словамъ посѣтителя.
-- Теперь я долженъ прежде всего сказать вамъ, миледи,-- продолжаетъ мистеръ Гуппи, нѣсколько ободрившись:-- что не обстоятельство какое либо изъ дѣла Джорндисъ и Джорндисъ заставило меня домогаться разговора съ вами, миледи, хотя, можетъ быть, поведеніе мое показалось и кажется вамъ съ перваго взгляда несовсѣмъ понятнымъ и приличнымъ.
Подождавъ нѣсколько минутъ, какъ бы желая выслушать увѣренія въ противномъ и не получая ихъ, мистеръ Гунии продолжаетъ:
-- Если бы дѣло это было въ прямой связи съ дѣломъ Джорндисъ и Джорндисъ, то я пошелъ бы, конечно, къ вашему стряпчему, миледи, мистеру Толкинхорну. Я имѣю удовольствіе быть знакомымъ съ мистеромъ Толкинхорномъ, по крайней мѣрѣ мы кланяемся при встрѣчахъ, и если бы это былъ какой нибудь тяжебный вопросъ, я обратился бы къ нему.
Миледи нѣсколько повертывается къ говорящему и произноситъ:
-- Что вы не сядете?
-- Благодарю васъ, миледи.
Мистеръ Гуппи садится.
-- Итакъ, миледи...-- мистеръ Гуппи бросаетъ украдкою взглядъ на маленькій клочекъ бумаги, на которомъ онъ сдѣлалъ кое-какія бѣглыя замѣтки съ цѣлью услѣдить нить своей рѣчи, и который погружаетъ лицо его въ густую тѣнь всякій разъ, когда онъ принимается читать его.-- Я... ахъ, да!.. Я совершенно предаю себя въ ваши руки, миледи. Если бы вы, миледи, захотѣли принести какую либо жалобу Кэнджу и Карбою, или мистеру Толкинхорну на мое настоящее посѣщеніе, я былъ бы поставленъ въ очень непріятное положеніе. Я откровенно сознаюсь въ этомъ. Слѣдовательно, я разсчитываю на ваше благородство, миледи.
Миледи небрежнымъ движеніемъ руки, которая держитъ вѣеръ, даетъ ему понять, что онъ недостоинъ какой бы то ни было жалобы съ ея стороны.
-- Очень вамъ благодаренъ, миледи,-- отвѣчаетъ мистеръ Гуппи:-- я совершенно этимъ удовлетворяюсь. Теперь... я... экая досада!.. Дѣло въ томъ, что я наставилъ тутъ нѣсколько начальныхъ буквъ и знаковъ; все это такъ дурно и слѣпо написано, что я не вдругъ могу догадаться, что они значатъ. Если вы позволите мнѣ, миледи, отойти къ окошку на полминуты, я...
Мистеръ Гуппи, идя къ окошку, задѣваетъ за стулъ и говоритъ, растерявшись:
-- Извините, пожалуйста.
Все это не помогаетъ ему разобрать написанныя имъ каракули. Онъ бормочетъ что-то про себя, краснѣетъ, блѣднѣетъ, чувствуетъ сильнѣйшій внутренній жаръ и держитъ клочокъ бумаги то вплоть передъ глазами, то отдаляетъ его на значительное разстояніе.
-- Ч. О. Что это за Ч. С.? Э. С., да, знаю! Именно, такъ и есть!
И просвѣтлѣвъ душою, онъ возвращается къ миледи.
-- Я не знаю хорошенько,-- начинаетъ мистеръ Гуппи, остановившись между миледи и стуломъ, который онъ до того занималъ:-- я не знаю, миледи, слыхали ли вы когда нибудь, или видали ли вы когда нибудь молоденькую леди, по имени миссъ Эсѳирь Соммерсонъ?
Глаза миледи устремляются теперь на него прямо.
-- Я видѣла молоденькую леди этого имени не очень давно, прошлою осенью.
-- Не поразило ли васъ, миледи, сходство ея съ кѣмъ либо?-- спрашиваетъ мистеръ Гуппи, скрестивъ руки, наклонивъ голову на сторону и чеша себѣ уголокъ рта своею памятною запиской.
Миледи уже не спускаетъ съ него глазъ.
-- Нѣтъ.
-- Ни съ кѣмъ изъ вашей фамиліи, миледи?
-- Ни съ кѣмъ.
-- Я думаю, что вы, миледи, не можете хорошо припомнить черты лица миссъ Соммерсонъ?
-- Напротивъ, я помню молоденькую леди очень хорошо. Но какое же это имѣетъ отношеніе ко мнѣ?
-- Могу васъ увѣрить, миледи, что, запомнивъ очень хорошо черты лица миссъ Соммерсонъ и имѣя подъ рукою ея портретъ, я нашелъ... я говорю вамъ объ этомъ конфиденціально... я нашелъ, удостоившись быть въ вашемъ домѣ, миледи, въ Чесни-Воулдѣ, въ одну изъ поѣздокъ моихъ съ пріятелемъ въ Линкольншэйръ,-- нашелъ такое сходство между миссъ Эсѳирью Соммерсонъ и вашимъ собственнымъ портретомъ, что это меня совершенно изумило, точно обухомъ по лбу ударило, до того, что я даже не зналъ хорошенько въ чему отнести такое изумленіе. И теперь, когда я имѣю честь глядѣть на васъ, миледи, вблизи (съ того времени я часто позволялъ себѣ вольность смотрѣть на васъ, когда вы прогуливались въ каретѣ по парку, чего вы, конечно, не замѣчали), теперь я еще болѣе удивляюсь этому сходству,-- удивляюсь сверхъ моего ожиданія.
Молодой человѣкъ, по имени Гуппи! Было время, когда леди жили въ замкахъ и имѣли въ своемъ распоряженіи безотвѣтныхъ прислужниковъ; тогда такая ничтожная жизнь какъ ваша висѣла бы на маленькомъ волоскѣ, если бы эти прекрасные глаза смотрѣли на васъ такъ, какъ они теперь смотрятъ.
Миледи, лѣниво обмахиваясь вѣеромъ, снова спрашиваетъ его, почему онъ думаетъ, что это досадное сходство должно непремѣнно касаться ея?
-- Миледи,-- отвѣчаетъ мистеръ Гуппи, снова прибѣгая къ своему листку:-- я сейчасъ дойду до этого. Проклятыя каракули! Ахъ, мистриссъ Чадбандъ... именно!
Мистеръ Гуппи подвигаетъ свой стулъ нѣсколько впередъ и садится на него. Миледи полулежитъ въ своемъ креслѣ, въ нѣсколько разсчитанной позѣ, хотя, можетъ быть, съ меньшею противъ обыкновенія граціей и не спускаетъ глазъ съ говорящаго.
-- А!.. позвольте одну минуту.
Мистеръ Гуппи снова смотритъ на бумажку.
-- Э. С. повторенные дважды? Ахъ, да! теперь я попалъ на прямую дорогу!
Свернувъ бумажку въ видѣ инструмента, которымъ бы можно было объяснять пунктуацію въ теченіе своей рѣчи, мистеръ Гуппи продолжаетъ:
-- Въ рожденіи и воспитаніи миссъ Эсѳири Соммерсонъ есть тайна. Я знаю этотъ фактъ, потому что... я говорю это конфиденціально... занятія мои у Кэнджа и Карбоя доставили мнѣ къ тому случаи. Кромѣ того, какъ я уже имѣлъ честь замѣтить, у меня есть подъ рукою портретъ миссъ Соммерсонъ. Если бы я могъ разъяснить въ пользу ея эту тайну, доказать, что она имѣетъ завидное родство, разыскать, что, принадлежа къ отдаленной отрасли вашей фамиліи, миледи, она имѣетъ право на участіе въ дѣлѣ Джорндисъ и Джорндисъ, то почему бы, напримѣръ, не надѣяться мнѣ получить отъ нея болѣе рѣшительное согласіе на предложенія, которыя я ей дѣлалъ, и на которыя она въ противномъ случаѣ отвѣчала бы рѣшительнымъ отказомъ. Вообще, она не польстила моему самолюбію.
Что-то въ родѣ горькой улыбки пробѣгаетъ въ это время по лицу миледи.
-- Теперь, извольте видѣть какое странное обстоятельство, миледи,-- говоритъ мистеръ Гуппи:-- положимъ, что это одно изъ тѣхъ обстоятельствъ, которыя часто встрѣчаются должностнымъ людямъ подобно мнѣ, хотя я и не принятъ еще совершенно въ штатъ конторы -- именно, я встрѣтилъ особу, которая служила у леди, воспитывавшей миссъ Соммерсонъ, прежде чѣмъ мистеръ Джорндисъ взялъ ее на свое попеченіе. Эта леди была миссъ Барбари, миледи.
Неужели эта мертвенная блѣдность, которая подернула лицо миледи, отражается отъ вѣера, имѣющаго зеленое шелковое поле, отъ вѣера, который она держитъ, поднявъ руку, точно въ какомъ-то раздумьи, или въ самомъ дѣлѣ это -- дѣйствіе волненія, овладѣвшаго высокородною леди?
-- Случалось вамъ слыхать что-нибудь о миссъ Барбари, миледи?
-- Не знаю, право. Кажется, что слыхала. Именно.
-- Миссъ Барбари имѣла вообще какія нибудь сношенія съ вашей фамиліей?
Губы миледи движутся, но не произносятъ ничего. Она качаетъ головою.
-- Не имѣла сношеній?-- говоритъ мистеръ Гуппи.-- О, можетъ быть, только вы не изволите знать, миледи? Не правда ли? Вѣдь такъ?
Послѣ каждаго изъ этихъ вопросовъ миледи наклоняетъ голову.
-- Очень хорошо! Итакъ, эта миссъ Барбари была чрезвычайно скрытна, даже необыкновенно скрытна для женщины, потому что женщины вообще (по крайней мѣрѣ въ нашемъ быту) скорѣе созданы для разговора и болтовни, и особа, отъ которой я получилъ всѣ эти свѣдѣнія, не знала даже, есть ли у нея кто нибудь изъ родственниковъ. Только однажды, въ одномъ только случаѣ, она какъ будто довѣрилась той особѣ, и сказала ей, что настоящее имя маленькой дѣвочки не Эсѳирь Соммерсонъ, а Эсѳирь Гаудонь.
-- Боже мой!
Мистеръ Гуппи останавливается. Леди Дэдлокъ сидитъ передъ нимъ, смотритъ на него пристально, съ тою же мрачною думою на лицѣ, въ той же самой позѣ, держа въ рукѣ вѣеръ; губы ея полуоткрыты, лицо нѣсколько нахмурено и неподвижно какъ у мертвой. Онъ видитъ пробужденіе въ ней совѣсти, видитъ какъ трепетъ пробѣгаетъ по ея тѣлу, точно рябь по поверхности воды, видитъ какъ губы ея дрожатъ, какъ она усиливается побѣдить свое замѣшательство, обдумать свое настоящее положеніе и слова, произнесенныя посѣтителемъ. Все это совершается такъ быстро, что ея восклицаніе и оцѣпенѣніе ея организма исчезаютъ такъ же скоро, какъ черты лица на тѣхъ тѣлахъ усопшихъ, которыя, бывъ вынуты изъ гробницъ, при первомъ соприкосновеніи съ воздухомъ, распадаются въ прахъ.
-- Вамъ извѣстно имя Гаудона, миледи?
-- Я когда-то слышала о немъ.
-- Это, вѣроятно, дальній, по боковой линіи, родственникъ вашей фамиліи, миледи?
-- Нѣтъ.
-- Итакъ, миледи,-- говоритъ мистеръ Гнши:-- я перехожу къ послѣднему пункту дѣла въ той мѣрѣ, въ какой оно мнѣ извѣстно. Оно все еще разыгрывается и я буду обнимать его съ теченіемъ времени все яснѣе и яснѣе. Вы должны узнать, миледи, если, по какому либо случаю вы до сихъ поръ еще этого не дѣлали, вы должны узнать, что въ домѣ нѣкоего Крука, близъ переулка Чансри, нѣсколько времени тому назадъ найденъ былъ мертвымъ адвокатскій писецъ, въ самомъ жалкомъ положеніи. Объ этомъ писцѣ произведено было слѣдствіе. Имя его и равно обстоятельства жизни, впрочемъ, остались неизвѣстными. Но представьте себѣ, миледи, въ очень недавнее время я узналъ, что имя этого адвокатскаго писца было Гаудонъ.
-- Да что же мнѣ до этого за дѣло?
-- Ахъ, миледи, въ томъ-то и вопросъ! Теперь, послушайте, какая странность случилась послѣ смерти этого человѣка. Явилась какая-то леди, переодѣтая леди, которая приходила послѣ производства слѣдствія на могилу умершаго. Она нанимала мальчика, чтобы показать его могилу. Если вамъ угодно будетъ, миледи, чтобы мальчикъ этотъ явился для подтвержденія моихъ предположеній, то я могу привести его во всякое время.
Какой-нибудь мальчишка не можетъ составлять никакого авторитета для миледи, и она вовсе не желаетъ, чтобы онъ былъ ей представленъ.
-- Ахъ, повѣрьте мнѣ, миледи, что это въ самомъ дѣлѣ чрезвычайно странное обстоятельство,-- говоритъ мистеръ Гуппи.-- Если бы вы только послушали его разсказы о кольцахъ, когда она сняла перчатки, вы бы сознались, что это совершенно романтическая исторія.
На рукѣ, держащей вѣеръ, и теперь блестятъ брилліанты. Миледи играетъ вѣеромъ и заставляетъ ихъ сіять еще ярче. Лицо ея сохраняетъ все то же выраженіе, которое при другихъ обстоятельствахъ было бы весьма опасно для молодого человѣка, по имени Гуппи.
-- Сначала всѣ предполагали, что Гаудонъ но оставилъ послѣ себя никакой тряпки, никакого лоскута, но которымъ бы можно было узнать его. Между тѣмъ и послѣ него осталось наслѣдство. Онъ оставилъ цѣлый пукъ писемъ.
Вѣеръ продолжаетъ дѣйствовать попрежнему. Все это время миледи не спускаетъ глазъ съ разсказчика.
-- Письма эти взяты и спрятаны. Завтра къ ночи они будутъ у меня, миледи.
-- Я все-таки опять спрашиваю, что мнѣ до этого за дѣло?
-- Я сейчасъ окончу, миледи.
Мистеръ Гуппи встаетъ.
-- Если, но мнѣнію вашему, миледи, совокупности всѣхъ этихъ обстоятельствъ, вмѣстѣ взятыхъ, этого неопровержимаго сходства молодой дѣвушки съ вами, миледи, что составляетъ положительный фактъ для судебнаго разбирательства, воспитанія ея у миссъ Барбари, показанія миссъ Барбари, что настоящее имя миссъ Соммерсонъ есть Гаудонъ, ваши убѣжденія, миледи, что оба эти имени вамъ очень хорошо знакомы, наконецъ странной смерти Гаудона -- если всего этого достаточно, чтобы внушить вамъ, миледи, фамильное участіе въ дальнѣйшемъ разъясненіи этого дѣла, я принесу вамъ тѣ письма сюда. Я не знаю, что они въ себѣ заключаютъ; я знаю только, что это старыя письма; они еще никогда не бывали у меня въ рукахъ. Я принесу эти письма сюда, лишь только достану ихъ, потомъ мы можемъ прочесть ихъ вмѣстѣ, миледи. Я объяснилъ вамъ, миледи, сущность всего дѣла. Я уже сказалъ вамъ, миледи, что я былъ бы поставленъ въ весьма непріятное положеніе, если бы вы захотѣли принести на меня жалобу. Все между нами должно быть основано на строжайшемъ довѣріи.
Конецъ ли это объясненію молодого человѣка, по имени Гуппи, или у него есть еще что-нибудь сказать? Разоблачаютъ ли слова его, измѣряютъ ли они длину, ширину, глубину предмета, устраняютъ ли подозрѣніе, которое можетъ сюда вкрасться, или же они только гуще, сложнѣе заслоняютъ истицу?
-- Вы можете принести письма, если хотите,-- говоритъ миледи.
-- Ваши слова, миледи, не очень утѣшительны, клянусь честью,-- говоритъ мистеръ Гуппи, нѣсколько обидѣвшись.
-- Вы можете принести письма,-- повторяетъ она тѣмъ же тономъ:-- можете принести, если вамъ будетъ угодно.
-- Это будетъ сдѣлано. Желаю вамъ добраго дня, миледи.
На столѣ возлѣ нея стоитъ богатая миніатюрная шкатулка, обитая желѣзомъ и гвоздями на подобіе древняго сундука. Миледи, смотря на своего гостя, беретъ шкатулку и отпираетъ ее.
-- Ахъ, увѣряю васъ, миледи, что я не дѣйствовалъ подъ вліяніемъ подобныхъ побужденій,-- говоритъ мистеръ Гуппи:-- и я не могу принять ничего въ этомъ родѣ. Я желаю вамъ, миледи, добраго дня и смѣю васъ увѣрить, что я и безъ того много благодаренъ.
Съ этими словами молодой человѣкъ кланяется и сходитъ съ лѣстницы, при чемъ надменный Меркурій не считаетъ себя обязаннымъ сойти съ Олимпа, который замѣняетъ ему каминъ въ прихожей, и отворить молодому человѣку дверь.
Пока сэръ Лэйстеръ грѣется въ своей библіотекѣ и восхищается газетными новостями, неужели ничто, происходящее въ домѣ, не пугаетъ его, ничто не заставляетъ его задуматься; неужели деревья въ Чесни-Воулдѣ не будутъ размахивать своими сучковатыми вѣтвями, портреты не будетъ хмуриться, вооруженія не будутъ издавать звуковъ?
Нѣтъ. Слова, вздохи и рыданія летучи, неуловимы, какъ воздухъ, а даже воздуху столько преградъ въ городскомъ домѣ Дэдлоковъ, что въ комнатѣ миледи нужно бы было гремѣть въ трубы, чтобы произвести хотя малѣйшее впечатлѣніе на слуховые органы сэра Лэйстера; а между тѣмъ въ домѣ раздаются стенанія; кто-то рыдаетъ, стоя на колѣняхъ.
-- О, дитя мое, дитя мое! Ты не умерла въ первыя минуты твоей жизни, какъ сказала мнѣ жестокая сестра. Она воспитала тебя, отрекшись отъ меня и моего имени. О, дочь моя! Дочь моя!