Мистеру Джорджу не далеко приходится ѣхать, сложа руки на козлахъ, потому что цѣль его путешествія составляютъ Линкольнскія Поля. Когда кучеръ остановилъ лошадей, мистеръ Джорджъ спускается внизъ и, смотря въ окно кареты, говоритъ:
-- Господинъ, къ которому вы меня везете, вѣдь мистеръ Толкинхорнъ, не такъ-ли?
-- Да, любезный другъ мой. А вы знаете его, мистеръ Джорджъ?
-- Какъ же, я слышалъ о немъ, даже видѣлъ его, сколько помнится. Впрочемъ, я его не знаю, да и онъ меня не знаетъ.
Затѣмъ слѣдуетъ втаскиваніе мистера Смолвида на лѣстницу и, съ помощью кавалериста, мистеръ Смолвидъ вносится въ обширную комнату мистера Толкинхорна, и кресло его ставится на турецкомъ коврѣ передъ каминомъ. Мистера Толкинхорна въ настоящую минуту нѣтъ дома, но онъ не замедлитъ придти. Швейцаръ, объяснивъ это гостямъ въ самыхъ короткихъ словахъ, мѣшаетъ огонь въ каминѣ и оставляетъ весь тріумвиратъ грѣться передъ огнемъ, съ полнымъ комфортомъ.
Мистеръ Джорджъ крайне интересуется комнатой. Онъ осматриваетъ расписанный потолокъ, разсматриваетъ старинныя юридическія книги, разсматриваетъ портреты знаменитыхъ кліентовъ, читаетъ вслухъ надписи на полкахъ.
"Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, ага!-- произноситъ мистеръ Джорджъ глубокомысленно: -- владѣлецъ помѣстья Чесни-Воулдъ, гм!..
Мистеръ Джорджъ стоитъ и долго разсматриваетъ эти надписи, какъ-будто какія-нибудь картины; потомъ возвращается къ огню, повторяя:
-- Сэръ Лэйстеръ Дэдлокъ, баронетъ, и помѣстье Чесни-Воулдъ, гм!..
-- Пахнетъ цѣлой кучей денегъ, мистеръ Джорджъ,-- говоритъ шопотомъ дѣдушка Смолвидъ, потирая себѣ ноги.-- Онъ чрезвычайно богатъ!
-- О комъ вы говорите? Объ этомъ пожиломъ джентльменѣ или о баронетѣ?
-- Объ этомъ джентльменѣ, объ этомъ джентльменѣ.
-- Я слышалъ самъ и бьюсь объ закладъ, что онъ смыслить кое-что. Квартира недурна,-- продолжаетъ мистеръ Джорджъ, осматриваясь кругомъ.-- Посмотрите, какіе тамъ огромные ящики!
Отвѣтъ прерванъ приходомъ мистера Толкинхорна. Онъ все такой же, какимъ былъ прежде. Одѣтъ въ ржавое платье, носитъ очки и самый футляръ отъ очковъ истертъ до нельзя. Въ обхожденіи видна скрытность и сухость. Въ голосѣ сипловатость. Во взглядѣ проницательность. Въ разговорѣ злословіе и ѣдкость. Вообще, англійская аристократія имѣла бы болѣе горячаго поклонника и безотвѣтнаго ходатая, еслибъ ей все на свѣтѣ было извѣстно.
-- Съ добрымъ утромъ, мистеръ Смолвидъ, съ добрымъ утромъ,-- говоритъ онъ, входя въ комнату.-- Вы, какъ я вижу, привезли сержанта. Садитесь, сержантъ.
Пока мистеръ Толкинхорнъ снимаетъ съ себя перчатки и кладетъ ихъ на шляпу, онъ смотритъ, прищуря глаза въ глубину комнаты, гдѣ стоитъ кавалеристъ и произноситъ про себя:
-- Что-то ты намъ скажешь, голубчикъ!
-- Садитесь, служивый,-- повторяетъ онъ, подходя къ столу, который стоитъ сбоку отъ камина, и затѣмъ беретъ для себя мягкое кресло.-- Сегодня холодно и сыро, холодно и сыро!
Мистеръ Толкинхорнъ грѣетъ передъ рѣшеткою камина то ладони, то суставы своихъ костлявыхъ рукъ и смотритъ, потупивъ глаза и притворяясь совершенно разсѣяннымъ, на трехъ особъ, сидящихъ передъ нимъ полукругомъ.
-- Теперь я начинаю постепенно соображать обстоятельства, мистеръ Смолвидъ,-- говоритъ адвокатъ.
Старый джентльменъ получаетъ толчекъ отъ Юдиѳи, которая хочетъ заставить его принять участіе, въ разговорѣ.
-- Вы, какъ я вижу, привезли нашего добраго друга, сержанта.
-- Да, сэръ,-- отвѣчаетъ мистеръ Смолвидъ униженно, подчиняясь мысли о богатствѣ и вліяніи адвоката.
-- А что же сержантъ говоритъ насчетъ этого дѣла?
-- Мистеръ Джорджъ,-- произноситъ дѣдушка Смолвидъ, дѣлая робкій жестъ безсильною рукою:-- это тотъ самый джентльменъ, сэръ.
Мистеръ Джорджъ кланяется джентльмену. Но онъ продолжаетъ сидѣть попрежнему, вытянувшись и храня глубокое молчаніе, на самомъ краю стула, какъ-будто онъ чувствуетъ себя совершенно готовымъ всякую минуту вступить въ бой.
Мистеръ Толкинхорнъ продолжаетъ.
-- Итакъ, Джорджъ?.. Кажется, что ваше имя Джорджъ?
-- Точно такъ, сэръ.
-- Что же вы скажете, Джорджъ?
-- Извините меня, сэръ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ:-- но я бы желалъ знать, что вы изволите сказать?
-- То есть, вы говорите насчетъ вознагражденія?
-- Я говорю насчетъ всего, сэръ.
Этотъ отвѣтъ такъ пріятно подѣйствовалъ на мистера Смолвида, что онъ внезапно вскричалъ:
-- Ахъ, ты негодная скотина!
Вслѣдъ за тѣмъ онъ столь же поспѣшно сталъ просить прощенія у мистера Толкинхорна и оправдываться передъ Юдиѳью въ томъ, что у него сорвалось съ языка.
-- Я предполагалъ, сержантъ,-- произноситъ мистеръ Толкинхорнъ, облокачиваясь на одну сторону кресла и положивъ ногу на ногу:-- я предполагалъ, что мистеръ Смолвидъ достаточно объяснилъ вамъ сущность дѣла. Объяснить ее не составляетъ особенной трудности. Вы когда-то служили подъ начальствомь капитана Гаудона. Вы ухаживали за нимъ во время его болѣзни, оказали ему много маленькихъ услугъ и пользовались, какъ я слышалъ, полною его довѣренностью. Такъ или не. такъ?
-- Да, сэръ, это такъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Джорджъ съ воинственною краткостью.
-- Слѣдовательно, могло случиться, что у насъ осталось что-нибудь, все равно что бы ни было, счеты, записки, приказы, письма, однимъ словомъ, что-нибудь написанное рукою капитана Гаудона. Я бы желалъ сличить его почеркъ съ кое-чѣмъ, у меня находящимся. Если вы мнѣ доставите къ тому возможность, вы будете вознаграждены за этотъ трудъ. Вы можете разсчитывать на три, четыре, даже до пяти гиней.
-- Благородный и милый сердцу другъ!-- восклицаетъ дѣдушка Смолвидъ, поднимая глаза къ потолку.
-- Если этого мало, то скажите, по чистой совѣсти, какъ солдатъ, сколько вамъ нужно за эту услугу; вамъ не предстоитъ необходимости совершенно разстаться съ подобнымъ документомъ, если вы не захотите этого, хотя для меня это было бы еще полезнѣе.
Мистеръ Джорджъ сидитъ, вытянувшись все въ той же самой позѣ; онъ смотритъ на полъ, смотритъ на расписанный потолокъ и не произноситъ ни слова. Раздражительный мистеръ Смолвидъ царапаетъ воздухъ.
-- Вопросъ состоитъ въ томъ,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ своимъ методическимъ, равнодушнымъ голосомъ: -- въ томъ, во первыхъ, есть-ли у васъ что-либо, написанное рукою капитана Гаудона.
-- Во первыхъ, есть-ли у меня что-либо, написанное рукою капитана Гаудона, сэръ,-- повторяетъ мистеръ Джорджъ.
-- Во вторыхъ, сколько потребуете вы за трудъ передать это въ мои руки?
-- Во вторыхъ, сколько потребую я за трудъ передать это въ ваши руки, сэръ,-- повторяетъ мистеръ Джорджъ.
-- Въ третьихъ, вы можете сами судить, похоже-ли то, что у васъ есть, на это,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ, поспѣшно вынимая нѣсколько связанныхъ вмѣстѣ листовъ исписанной бумаги.
-- Похоже-ли то на это, сэръ,-- повторяетъ мистеръ Джорджъ.
-- Совершенно такъ.
Всѣ эти слова мистеръ Джорджъ произноситъ механически, смотря прямо въ лицо мистеру Толкинхорну. Онъ не обращаетъ особеннаго вниманія на клятвенное, показаніе, взятое изъ дѣла Джорндисъ и Джорндисъ, показаніе, которое теперь представляется ему на разсмотрѣніе, хотя и держитъ его въ рукѣ; онъ продолжаетъ глядѣть на адвоката съ видомъ безпокойнаго размышленіи.
-- Итакъ,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ.-- Что вы скажете на это?
-- Вотъ что, сэръ,-- отвѣчаетъ мистеръ Джорджъ, поднявшись со стула и смотря въ пространство: -- я бы предпочелъ, если бы вы позволили мнѣ ничего не сказать на это.
Мистеръ Толкинхорнъ, повидимому, нисколько не удивленный, спрашиваетъ:
-- Почему же нѣтъ.
-- Да такъ, сэръ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ.-- Кромѣ военнаго дѣла, я вовсе не дѣловой человѣкъ. Посреди гражданскихъ людей я, что называется, рохля. Голова моя не ладитъ съ бумагами, сэръ. Я готовъ выдерживать скорѣй какой угодно батальный огонь, чѣмъ судебный вопросъ. Я объяснилъ мистеру Смолвиду, всего съ часъ тому назадъ, что когда доходитъ дѣло до бумагъ и переписки, я начинаю чувствовать сильное удушье. Вотъ уже и теперь меня начинаетъ душить, вотъ такъ и есть,-- произноситъ мистеръ Джорджъ, осматривая присутствующихъ.
Съ этими словами онъ дѣлаетъ три шага впередъ, чтобъ положить бумаги на столъ къ адвокату, и три шага назадъ, чтобы занять свое прежнее мѣсто: тутъ онъ стоитъ, совершенно вытянувшись, посматривая то на полъ, то на потолокъ и заложивъ руки на спину, какъ-будто изъ боязни, чтобы ему не втерли еще какого-нибудь документа..
Во все это время любимое крѣпкое выраженіе мистера Смолвида готово сорваться у него съ языка. Онъ пытается говорить, начинаетъ то фразой "мой милый другъ", то, не окончивъ ея, хочетъ произнести свое прежнее бранное слово, выговариваетъ уже первый слогъ "ско", потомъ прижимаетъ руку къ груди, сознавая, что онъ совершенно лишился голоса. Избавившись, впрочемъ, отъ этого непріятнаго припадка вспыльчивости, онъ убѣждаетъ своего друга, въ самыхъ нѣжныхъ выраженіяхъ, не быть слишкомъ упрямымъ, но исполнить то, чего требуетъ такой почтенный джентльменъ, и исполнить съ приличною вѣжливостію, тѣмъ болѣе, что это нисколько не трудно, а, между тѣмъ, соединено съ выгодою. Мистеръ Толкинхорнъ произноситъ только фразы: "Вы скорѣе всякаго другого, сержантъ, можете обсудить свои собственныя выгоды".-- "Подумайте, подумайте хорошенько". "Если вы вникнете въ сущность дѣла, этого уже довольно". Онъ повторяетъ это изрѣченіе съ видомъ совершеннаго равнодушія, смотря на бумаги, лежащія на столѣ, и приготовляясь писать письмо.
Мистеръ Джорджъ недовѣрчиво переноситъ взоры съ расписаннаго потолка на полъ, съ пола на мистера Смолвида, съ мистера Смолвида на мистера Толкинхорна, а съ мистера Толкинхорна опять на расписанный потолокъ; при этомъ въ замѣшательствѣ и волненіи онъ мѣняетъ ноги, на которыя опирается.
-- Увѣряю васъ, сэръ,-- говоритъ мистеръ Джорджъ:-- не въ обиду вамъ будь сказано, что, стоя здѣсь, между вами и мистеромъ Смолвидомь, я разъ пять уже чувствовалъ сильнѣйшее удушье, въ самомъ дѣлѣ, я задыхаюсь, сэръ. Я не подъ стать вамъ, джентльменамъ. Позвольте мнѣ спросить, для чего вы желаете увидѣть почеркъ капитана? Можетъ быть, у меня, дѣйствительно, есть что-нибудь, написанное его рукою...
Мистеръ Толкинхорнъ хладнокровно покачиваетъ головою.
-- Если бы вы были человѣкомъ дѣловымъ, сержантъ, то мнѣ нечего было бы объяснять вамъ, что есть причина, составляющая тайну, саму по себѣ очень невинную, которая заставляетъ людей моего званія искать подобныхъ письменныхъ документовъ. Но если васъ останавливаетъ мысль сдѣлать какой-нибудь вредъ капитану Гаудону, то на этотъ счетъ совѣсть ваша можетъ быть спокойна.
-- Ахъ, онъ скончался, сэръ!
-- Уже?
Мистеръ Толкинхорнъ спокойно принимается писать.
-- Да, сэръ,-- продолжаетъ кавалеристъ, глядя въ свою шляпу и выдержавъ довольно продолжительную паузу:-- мнѣ очень жаль, что я не могу теперь вполнѣ удовлетворить васъ. Если дѣйствительно будетъ нѣкоторое вознагражденіе, то я лучше посовѣтуюсь съ однимъ моимъ пріятелемъ, старымъ солдатомъ, у котораго голова болѣе способна къ дѣламъ, чѣмъ моя. Я... я въ самомъ дѣлѣ чувствую сильнѣйшее удушье,-- говоритъ мистеръ Джорджъ, съ отчаяніемъ проводя себѣ по лицу рукою.
Мистеръ Смолвидъ, услыхавъ, что авторитетъ, избранный сержантомъ, есть старый солдатъ, съ такимъ настояніемъ поддерживаетъ въ кавалеристѣ мысль посовѣтоваться съ нимъ и въ особенности сообщить ему, что тутъ дѣло идетъ о пяти гинеяхъ или и болѣе, что мистеръ Джорджъ вызывается идти къ нему. Мистеръ Толкинхорнъ не говоритъ ни въ пользу, ни противъ этого намѣренія.
-- Съ вашего позволенія, сэръ, я посовѣтуюсь съ моимъ пріятелемъ,-- говоритъ кавалеристъ:-- и нынѣшнимъ же днемъ постараюсь забѣжать къ вамъ съ окончательнымъ отвѣтомъ. Мистеръ Смолвидъ, угодно вамъ, чтобы я снесъ васъ съ лѣстницы?
-- Сію минуту, любезный мой другъ, сію минуту. Вы позволите мнѣ только сказать сперва полслова этому джентльмену наединѣ?
-- Безъ сомнѣнія, сэръ. Не стѣсняйтесь, пожалуйста, для меня.
Сержантъ отходитъ въ дальній конецъ комнаты и продолжаетъ осматривать полки шкафовъ и ящики.
-- Если бы я не былъ болѣзненъ и слабъ какъ старая баба, сэръ,-- шепчетъ дѣдушка Смолвидъ, взявъ адвоката за петлю сюртука, притянувъ его къ себѣ и показывая въ это время зеленыя искры въ своихъ разгнѣванныхъ взорахъ:-- я бы вырвалъ у него эти рукописанія. Онъ только что положилъ ихъ къ себѣ за пазуху. Я видѣлъ, какъ онъ ихъ клалъ туда. Юдиѳь тоже видѣла. Да говори же, ты, балаганное чучело, цырульная вывѣска., говори, что ты видѣла, какъ онъ клалъ за пазуху.
Это сильное убѣжденіе старый джентльменъ сопровождаетъ такимь сильнымъ толчкомъ въ бокъ своей внучки, что самъ падаетъ со стула и увлекаетъ за собою мистера Толкинхорна. Юдиѳь поднимаетъ его и сильно потрясаетъ.
-- Я не люблю употреблять насилія, мой другъ,-- замѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ хладнокровно.
-- Я знаю, знаю, сэръ. Но это хоть кого взорветъ, взбѣситъ... это... это хуже чѣмъ выходки твоей упрямой, сварливой бабки,-- продолжаетъ онъ, обращаясь въ хладнокровной Юдиѳи, которая все смотритъ на огонь:-- знать, что нужная вещь при немъ и что онъ не хочетъ отдать ее. Онъ не хочетъ отдать... онъ, бродяга! Но не безпокоитесь, сэръ, не безпокойтесь. Во всякомъ случаѣ недолго ему дурачиться. Я запущу въ него свои когти. Я скручу его, сэръ, раздавлю его, выжму изъ него сокъ, сэръ. Если онъ не согласится на ваше предложеніе добровольно, я заставлю его согласиться противъ воли, сэръ. Ну, теперь, мой милый мистеръ Джорджъ,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ, дѣлая адвокату на прощанье отвратительную гримасу: теперь я совершенно къ вашимъ услугамъ, мой безцѣнный другъ!
Мистеръ Толкинхорнъ, съ нѣкоторымъ, едва замѣтнымъ признакомъ удовольствія, проявлявшагося, несмотря на его совершенное самообладаніе, стоитъ у рѣшетки камина, оборотившись спиною къ огню, ожидая ухода мистера Смолвида и отвѣчая на прощальный поклонъ сержанта легкимъ наклоненіемъ головы.
Мистеръ Джорджъ убѣждается, что гораздо легче снести стараго джентльмена на рукахъ съ лѣстницы, чѣмъ отвязаться отъ него; потому что лишь только Смолвидъ остался вдвоемъ съ сержантомъ, какъ сдѣлался такимъ словоохотливымъ въ отношеніи гиней и такъ крѣпко ухватился за пуговицу солдата, питая тайное желаніе разстегнуть у него сюртукъ и обобрать его, что кавалеристу приходится употребить силу, чтобы разстаться съ своимъ пріятелемъ. Наконецъ ему удается этого достигнуть, и онъ идетъ уже одинъ отыскивать своего руководителя въ дѣлѣ о рукописяхъ капитана Гаудона.
Мимо храма, обнесеннаго высокою оградою, мимо монастыря кармелитовъ, не утерпѣвъ бросить украдкою взглядъ въ переулокъ Висящаго Меча, который приходится ему почти по дорогѣ, по Бляк-Фрайрскому мосту мистеръ Джорджъ медленно шествуетъ къ улицѣ, которая наполнена маленькими лавочками, разсѣянными на этомъ перекресткѣ дорогъ изъ Кента и Соррея и лондонскихъ мостовъ, имѣющихъ центромъ знаменитую гостинницу "Слона", который хотя и лишился своихъ орнаментовъ, состоящихъ изъ тысячи четвероногихъ колесницъ, но уступилъ мѣсто еще болѣе громадному колоссу, готовому искрошить своего предшественника въ мелкіе куски {Этотъ пунктъ служилъ нѣкогда сборнымъ мѣстомъ почтовыхъ экипажей, а теперь стоитъ на немъ станція желѣзной дороги. Прим. пер.}. Къ одной изъ маленькихъ лавочекъ этой улицы, съ выставленными въ окнѣ старыми скрипками, нѣсколькими дудочками, тамбуриномъ, треугольникомъ и продолговатыми листами нотной бумаги, мистеръ Джорджъ направляетъ свои скорые шаги. Остановившись въ нѣсколькихъ шагахъ отъ этой лавки, при видѣ похожей на солдата женщины, которая подобравъ передъ у своего платья, выходитъ съ небольшимъ деревяннымъ корытомъ и начинаетъ плескать и брызгать на тротуары, мистеръ Джорджъ говоритъ самому себѣ:
-- Она, по обыкновенію, моетъ зелень. Мнѣ еще ни разу не удавалось ее видѣть, кромѣ какъ на багажномъ вагонѣ, иначе какъ моющею зелень.
Особа, служившая предметомъ этихъ размышленій, до такой степени занята въ настоящую минуту промывкою зелени, что не замѣчаетъ приближенія мистера Джорджа. Наконецъ, распрямившись и поднявъ корыто для того, чтобы слить воду въ канаву, она видитъ кавалериста, стоящаго возлѣ нея. Пріемъ, сдѣланный ею старому солдату, не очень льститъ его самолюбію.
-- Джорджъ, я почти никогда не вижу васъ; но я бы желала, чтобы и теперь вы были миляхъ во ста отъ меня.
Кавалеристъ, не обращая вниманія на это привѣтствіе, идетъ въ лавку музыкальныхъ инструментовъ, гдѣ женщина эта ставитъ корыто съ зеленью на прилавокъ и, пожавъ руку старому солдату, опирается на плечо его.
-- Я никогда не считаю Матѳея Бэгнета въ безопасности, когда онъ стоитъ возлѣ васъ, Джорджъ. Вы все тотъ же, безпокойный, вѣчно бродящій.
-- Да! Я знаю, что я таковъ, мистриссъ Бэгнетъ. Я знаю, что я таковъ.
-- Вы знаете, что вы таковы!-- говоритъ мистриссъ Бэгнетъ.-- А что же въ этомъ пользы? Для чего вы такой, скажите-ка лучше?
-- Ужъ такова животинка, должно полагать,-- отвѣчаетъ кавалеристъ съ добродушіемъ.
-- Вотъ славно!-- восклицаетъ мистриссъ Бэгнетъ съ нѣкоторою запальчивостію:-- да что мнѣ за дѣло до вашей животины, когда животина эта готова отвлечь моего Мата отъ музыкальныхъ занятій и угнать его въ Новую Зеландію или Австралію!
Мистриссъ Бэгнетъ нельзя вообще назвать безобразною женщиною. Она широка костью, отличается довольно грубою кожей, загорѣвшею на солнцѣ и обвѣтренною. Волосы напереди головы у нея выцвѣли отъ дѣйствія воздуха. Она здорова, весела на видъ и отличается блестящими глазами. Это сильная, дѣятельная, проворная, порядочная на видъ женщина, лѣтъ сорока-пяти или пятидесяти. Она одѣта строго, опрятно и почти бѣдно (хотя съ разсчетомъ на существенное), такъ что единственнымъ украшеніемъ ея туалета оказывается обручальное кольцо. Вокругъ этого кольца палецъ ея до того пополнѣлъ съ тѣхъ поръ какъ оно надѣто, что кольцо не снимается, пока развѣ не истлѣетъ вмѣстѣ съ прахомъ мистриссъ Бэгнетъ.
-- Мистриссъ Бэгнетъ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ:-- увѣряю васъ честію, я насколько не виноватъ въ поступкахъ Мата. Вы должны мнѣ повѣрить на этотъ разъ.
-- Хорошо, хорошо, я вѣрю. Но у васъ какіе-то блуждающіе глаза,-- продолжаетъ мистриссъ Бэгнетъ.-- Ахъ, Джорджъ, Джорджъ, если бы вы остепенились и женились на вдовѣ Джо Поуча, когда онъ умеръ въ Сѣверной Америкѣ, она стала бы чесать вамъ волосы по крайней мѣрѣ.
-- Это, конечно, было бы недурно для меня,-- отвѣчаетъ кавалеристъ полушутливымъ, полусерьезнымъ тономъ:-- но я никогда не остепенюсь и не сдѣлаюсь порядочнымъ человѣкомъ. Вдова Джо Поуча, конечно, принесла бы мнѣ пользу: въ ней и за нею было кое-что хорошаго, а я не могъ принудить себя подумать объ этомъ какъ должно. Вотъ, если бы мнѣ удалось подцѣпить такую женушку, какую нашелъ Матъ; тогда дѣло другое!
Мистриссъ Бэгнетъ, не отличаясь особенною щепетильностью въ понятіяхъ о морали, но и не желая уступить кому бы то ни было, когда дѣло доходитъ до любезностей, отвѣчаетъ на этотъ комплиментъ тѣмъ, что ударяетъ мистера Джорджа по лицу цѣлымъ пучкомъ зелени и потомъ уноситъ корыто въ маленькую комнату, бывшую сзади лавки.
-- А! Квебекъ, куколка моя!-- говоритъ Джорджъ, слѣдуя по приглашенію въ эту комнату.-- И маленькая Мальта, тоже! Подите, поцѣлуйте меня, толстяка!
Эти маленькія дѣвочки -- да не подумаетъ читатель, что онѣ въ самомъ дѣлѣ носили имена, которыми ихъ назвалъ кавалеристъ, ихъ прозвали такъ въ семействѣ по мѣстамъ ихъ рожденія, въ солдатскихъ палаткахъ -- заняты каждая своимъ дѣломъ, сидя на треногихъ стульяхъ: младшая (пяти или шести лѣтъ) учится читать по грошовому букварю, старшая (восьми или девяти лѣтъ) поправляетъ ее и между тѣмъ шьетъ съ чрезвычайнымъ прилежаніемъ. Обѣ встрѣчаютъ мистера Джорджа съ восклицаніями, какъ стараго друга и, послѣ нѣсколькихъ поцѣлуевъ и прыжковъ, придвигаютъ свои стулья вплоть къ его стулу.
-- А, что подѣлываетъ молодой Вуличъ?-- спрашиваетъ мистеръ Джорджъ.
-- Ахъ, онъ теперь тамъ!-- восклицаетъ мистриссъ Бэгнетъ, повернувь разгорѣвшееся лицо свое отъ кострюль и сковородъ (она готовитъ обѣдъ).-- Можете себѣ представить? Онъ нанялся въ театрѣ съ отцомъ играть на флейтѣ въ какой-то пьесѣ воинственнаго содержанія.
-- Молодецъ мой крестничекъ,-- одобрительно говоритъ мистеръ Джорджъ, ударивъ себя по колѣну.
-- Да, вы правду сказали,-- присовокупляетъ мистриссъ Бэтстъ.-- Онъ у насъ настоящій британецъ. Вотъ кто такой нашъ Вуличъ... настоящій британецъ!
-- А самъ Матъ дуетъ себѣ въ бассонъ и знать никого не хочетъ. Вы достойные уваженіи граждане, люди созданные для семьи. Дѣти подрастаютъ. Старушка-мать Мата живетъ въ Шотландіи, вашъ батюшка гдѣ-то въ другомъ мѣстѣ. Всѣ вы переписываетесь другъ съ другомъ, помогаете другъ другу понемногу, и хорошо, хорошо! Въ самомъ дѣлѣ, отчего мнѣ и не бѣжать отъ васъ миль за сто, потому что здѣсь, кажется, мнѣ ничего не остается дѣлать.
Мистеръ Джорджъ дѣлается задумчивымъ. Сидя передъ огнемъ въ чисто-выбѣленной комнатѣ, въ которой полъ усыпанъ пескомъ, которая напоминаетъ своимъ запахомъ казарму, въ которой нѣтъ ничего лишняго и ни малѣйшихъ признаковъ грязи или пыли, начиная отъ рожицъ Квебека и Мальты до жестяныхъ блюдъ и кастрюлекъ на полкахъ, онъ погружается въ нескончаемыя размышленія. Мистриссъ Бэгнетъ попрежнему занята, когда мистеръ Бэгнетъ и молодой Вуличъ возвращаются домой. Мистеръ Бэгнетъ отставной артиллеристъ, высокій ростомъ и прямой, съ мохнатыми жесткими бровями, бакенбардами, напоминающими волокна кокоса, съ головою, лишенною малѣйшихъ признаковъ волосъ, и сухимъ тѣлосложеніемъ. Голосъ его отрывистый, густой и громкій, имѣетъ нѣкоторое сходство съ тонами инструмента, которому онъ себя посвятилъ. Вообще въ немъ можно замѣтить непреклонный, неукротимый, упругій, какъ мѣдь, духъ, какъ будто онъ самъ составляетъ баесонь въ человѣческомъ оркестрѣ. Молодой Вуличъ совершенный типъ свѣжаго, неразбитаго еще и незаглохшаго барабана.
Отецъ и сынъ радушно привѣтствуютъ кавалериста. Когда послѣдній объясняетъ, какъ прилично благовоспитанному и искусившемуся въ дѣлахъ человѣку, что онъ пришелъ къ мистеру Бэгнету за совѣтомъ, мистеръ Бэгнетъ гостепріимно объявляетъ, что онъ не намѣренъ говорить о дѣлахъ прежде обѣда, и что пріятель его не воспользуется его совѣтомъ прежде чѣмъ не откушаетъ варенаго поросенка съ салатомъ. Кавалеристъ одобряетъ подобное предложеніе, и мистеръ Бэгнетъ, чтобы не помѣшать хозяйственнымъ приготовленіямъ, уводитъ гостя прогуляться взадъ и впередъ но проулку, который они проходятъ мѣрными шагами, скрестивъ на груди руки, точно будто разгуливая по крѣпостному валу.
-- Джорджъ,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ.-- ты знаешь меня. Моя баба настоящая у меня совѣтница. У нея есть на это сметка. А же прежде нея не принимаюсь ни за какое дѣло. Должно поддерживать дисциплину. Погоди пока салатъ и коренья выйдутъ у нея изъ головы; тогда мы спросимъ у нея совѣта. Что моя баба скажетъ, такъ тому и быть!
-- Я совершенно согласенъ съ тобою, Матъ,-- отвѣчаетъ тотъ.-- Я скорѣе готовъ держаться ея мнѣнія, чѣмъ мнѣнія какойнибудь коллегіи.
-- Коллегія,-- отвѣчаетъ мистеръ Бэгнетъ отрывистыми фразами, которыя произноситъ голосомъ звучнымъ какъ бассонъ.-- Какая коллегія научить тебя переѣхать изъ другой части свѣта... когда за душой ничего, кромѣ зеленаго сюртучишка да зонтика... Какая коллегія научитъ теоя добраться домой въ Европу? А моя баба сдѣлаетъ это хоть завтра. Доказала-вѣдь ужъ?
-- Правда, правда!-- говоритъ мистеръ Джорджъ.-- Пріятно слышать это, Матъ.
-- Моя баба,-- продолжаетъ мистеръ Бэгнегь съ увлеченіемъ:-- кромѣ того умѣетъ откладывать запасы. У нея гдѣ-то есть копилка. Никогда не видалъ, а знаю, что есть. Дай только зелени выйти у нея изъ головы; тогда она поставитъ тебя на ноги.
-- Она настоящее сокровище!-- восклицаетъ мистеръ Джорджъ.
-- Больше чѣмъ сокровище. Но я никуда не суюсь прежде ея. Должно соблюдать дисциплину. Моя же баба открыла во мнѣ и музыкальныя способности. Я бы и теперь былъ въ артиллеріи, если бы не она. Шесть лѣтъ я пилилъ на скрипкѣ. Десять лѣтъ дулъ во флейту. Баба моя сказала, что это не дѣло, что тонъ есть да мало бѣглости; попробуй, дескать, на бассонѣ. Вотъ она достала бассонъ у капельмейстера карабинернаго полка. Надувалъ, надувалъ, вникъ понемногу, и теперь, какъ видишь, тутъ мой хлѣбъ насущный.
Джорджъ замѣчаетъ, что она свѣжа какъ роза и сочна какъ яблоко.
-- Баба моя,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ въ отвѣтъ:-- весьма миловидная женщина. Потому она похожа на красный день: чѣмъ дальше, тѣмъ лучше. Я никогда еще не видывалъ бабы, которая была бы ей подъ стать. Но я никогда не суюсь въ дѣла прежде ея. Должно соблюдать дисциплину.
Разговаривая такимъ образомъ о разныхъ предметахъ, они ходятъ взадъ и впередъ по проулку, пока наконецъ Квебекъ и Мальта не зовутъ ихъ отдать справедливость поросенку и зелени. Надъ этими яствами мистриссъ Бэгнетъ, какъ полковой капелланъ, произноситъ короткую молитву. Въ распредѣленіи кушаньевъ, какъ и во всѣхъ другихъ дѣлахъ домашняго хозяйства, мистриссъ Бэгнетъ руководствуется строгою системой. Она ставитъ каждую тарелку передъ собою; прибавляетъ къ каждой порціи поросенка необходимую дозу сока, зелени, картофелю и даже горчицы, затѣмь подаетъ все это уже въ полномъ изящномъ составѣ. Разнеся такимъ же образомъ и пиво въ кружкѣ и снабдивъ обѣденный столъ всѣми необходимыми принадлежностями, мистриссъ Бэгнетъ принимается утолять свой собственный голодъ, который свидѣтельствуетъ о здоровомъ состояніи ея желудка. Столовый сервизъ, если только можно назвать такъ посуду, составлявшую принадлежность обѣда, главнымъ образомъ сдѣланъ изъ жести и рога и служилъ уже хозяевамъ въ разныхъ частяхъ свѣта. Въ особенности ножикъ молодого Вулича, принадлежащій по черенку къ устричному разряду и одаренный особенною наклонностью чрезвычайно скоро закрываться, наклонностію, которая нерѣдко раздражаетъ аппетитъ юнаго музыканта, замѣчателенъ тѣмъ, что прошелъ нѣсколько рукъ и совершилъ полную карьеру заграничной службы.
По окончаніи обѣда, мистриссъ Бэгнетъ, вспомоществуемая младшими членами своего семейства (которые сами моютъ и чистятъ свои кружки, тарелки, ножи и вилки), доводитъ весь столовый сервизъ до того же блестящаго положенія, въ какомъ онъ былъ прежде, и убираетъ его. При этомъ она обметаетъ очагъ, чтобы мистеръ Бэгнетъ и гость его безъ замедленія и съ полнымъ комфортомъ могли закурить свои трубки. Эти домашнія занятія сопровождаются безпрестанными переходами по заднему двору и употребленіемъ въ дѣло ведра, которое наконецъ имѣетъ удовольствіе служить къ омовенію самой мистриссъ Бэгнетъ. Когда хозяйка дома является такимъ образомъ въ освѣженномъ и украшенномъ видѣ, принимается за иголку, тогда, только тогда -- ибо ранѣе нельзя было считать голову ея освобожденною отъ мысли о зелени -- мистеръ Бэгнетъ приглашаетъ кавалериста приступить къ изложенію дѣла.
Мистеръ Джорджъ принимается за это съ чрезвычайною умѣренностію. Онъ, повидимому, обращается къ мистеру Бэгнету и только однимъ глазкомъ смотритъ все время на бабенку; точно также поступаетъ и мистеръ Бэгнетъ въ отношеніи къ мистеру Джорджу. Мистриссъ Бэгнетъ, скромная подобно имъ, внимательно занимается шитьемъ. Когда дѣло было доложено и разъяснено, мистеръ Бэгнетъ прибѣгнулъ къ своей любимой уловкѣ соблюденія дисциплины.
-- И это все, не правда ли, Джорджъ?-- вопрошаетъ онъ.
-- Это все.
-- И ты намѣренъ дѣйствовать согласно моему мнѣнію?
-- Я совершенно буду имъ руководствоваться,-- отвѣчаетъ Джорджъ.
-- Старуха,-- говоритъ мистеръ Бэгнетъ: -- скажи ему мое мнѣніе. Ты знаешь его. Скажи ему какъ быть дѣлу.
Не должно связываться съ людьми, которые для насъ слишкомъ глубоки; въ дѣлахъ, которыхъ мы не понимаемъ совершенно, слѣдуетъ обходиться весьма осторожно. Необходимо поставить себѣ главнымъ правиломъ ничего не дѣлать въ потемкахъ и ощупью, не принимать участія ни въ какомъ скрытномъ или таинственномъ предпріятіи и не соваться туда, гдѣ не видно броду. Вотъ въ сущности мнѣніе мистера Бэгнетъ, высказанное устами его старухи. Мнѣніе это до такой степени просвѣтляетъ умъ Джорджа, поддерживая его личный взглядъ на вещи и прогоняя его сомнѣнія, что онъ рѣшается, противъ обыкновенія, выкурить еще трубочку и принимается толковать о добромъ старомъ времени со всѣми членами семьи Бэгнетъ, на основаніи добытыхъ ими опытовъ и наблюденій.
Вслѣдствіе всѣхъ сихъ обстоятельствъ, въ совокупности взятыхъ, мистеръ Джорджъ поднимается со стула и вытягивается ко всю длину своего роста уже тогда, когда бассону и флейтѣ настаетъ время идти въ театръ, гдѣ ихъ ожидаетъ британская публика; но и теперь мистеръ Джорджъ, по свойственному ему характеру домашняго баловника и балясника, не скоро успѣваетъ распрощаться съ Квебекомъ и Мальтой. Онъ опускаетъ въ карманъ къ своему крестному шиллингъ, поздравляетъ его съ успѣхами въ жизни и возвращается въ Линкольнскія Поля уже тогда, когда на дворѣ сдѣлалось совершенно темно.
-- Семейный домъ,-- бормочетъ онъ самъ съ собою, идя вдоль по улицѣ:-- какъ бы ни былъ онъ скроменъ, заставляетъ человѣка, подобнаго мнѣ, считать себя одинокимъ. Но хорошо, что я никогда не рѣшился на брачную эволюцію. Я не годился бы для нея. А такой бродяга отъ природы, даже въ теперешніе мои годы, что я не усидѣлъ бы дома и съ мѣсяцъ, особенно если бы приходилось имѣть постоянную квартиру, а не кочевать по цыгански. Что же въ самомъ дѣлѣ! Я никого не обижаю, никому не въ тягость: это уже что-нибудь да значитъ. Такъ размышлялъ онъ, продолжая свой путь.
Придя къ дому, гдѣ проживалъ мистеръ Толкинхорнъ, и поднявшись на лѣстницу, онъ находитъ наружную дверь запертою и комнаты неосвѣщенными. Но кавалеристъ, не слишкомъ глубоко посвященный въ дѣло наружныхъ дверей, при томъ мракѣ, который облекалъ лѣстницу, начинаетъ возиться и шарить въ надеждѣ отыскать ручку отъ звонка или отворить себѣ дверь. Въ это время мистеръ Толкинхорнъ съ обычнымъ хладнокровіемъ появляется наверху лѣстницы и спрашиваетъ съ неудовольствіемъ.
-- Кто тутъ? Что вы тутъ дѣлаете?
-- Простите, сэръ. Это Джорджъ... это сержантъ.
-- А развѣ Джорджъ, сержантъ, не могъ разглядѣть, что дверь моя заперта?
-- Именно, сэръ, я не могъ. Въ всякомъ случаѣ, я не разглядѣлъ,-- говоритъ кавалеристъ, нѣсколько разгорячившись.
-- Ну, что, перемѣнили вы свое мнѣніе, или остаетесь при прежнемъ?-- спрашиваетъ мистеръ Толкинхорнъ. Между тѣмъ онъ съ перваго взгляда угадалъ уже отвѣтъ кавалериста.
-- При томъ же мнѣніи, сэръ.
-- Я такъ и думалъ. Этого довольно. Вы можете отправляться. Вѣдь вы тотъ человѣкъ,-- продолжаетъ мистеръ Толкинхорнъ, отпирая ключемъ дверь,-- тотъ самый человѣкъ, въ квартирѣ котораго найденъ была, мистеръ Гридли?
-- Да, я тотъ человѣкъ,-- отвѣчаетъ кавалеристъ, опустившись на двѣ или три ступеньки.-- А что же, сэръ?
-- Что же? Я не очень-то одобряю ваше сообщество. Вы не переступили бы за порогъ моеи комнаты сегодня утромъ, если бы я зналъ, что вы тотъ человѣкъ. Гридли? Да это страшный, опасный злодѣй, готовый на всякое убійство.
Съ этими словами, произнесенными съ необычайнымъ возвышеніемъ голоса, что съ нимъ случалось очень рѣдко, адвокатъ идетъ въ свои комнаты и захлопываетъ дверь съ оглушающимъ громомъ.
Мистеръ Джорджъ принялъ эту манеру прощаться съ весьма неблагопріятной стороны, тѣмъ болѣе, что писецъ входившій въ это время на лѣстницу, безъ сомнѣнія, слышалъ послѣднія фразы адвоката и конечно примѣнилъ ихъ къ нему, Джорджу. "Много нужно кротости, чтобы перенести это", ворчитъ кавалеристъ, пронзнеся наскоро кой-какую брань и спускаясь по лѣстницѣ. "Страшный, опасный злодѣй!" и взглянувъ въ это время вверхъ, онъ видитъ письма, который смотритъ на него и слѣдитъ за нимъ, какъ онъ пройдетъ мимо фонаря. Это такъ усиливаетъ его досаду, что онъ еще остается минутъ на пять, какъ призракъ. Но онъ прогоняетъ свое раздумье, посвистываетъ, удаляетъ отъ себя мрачныя мысли и идетъ въ свою галлерею для стрѣльбы въ цѣль и другихъ гимнастическихъ упражненій.