Имя мистера Вольза, съ предшествующею ему надписью: "нижній этажъ", выставлено на наружной двери въ Сеймондъ-Иннѣ, въ переулкѣ Чансри; это приземистое, тѣсноватое, подслѣповатое, дряхлое строеніе, похожее на огромный ларь, раздѣленный перегородками и усѣянный разнообразными отверстіями. Замѣтно, что Сеймондъ былъ въ свое время очень бережливъ и устроилъ домъ изъ какихъ-то старыхъ матеріаловъ, которые давно уже сроднились съ гнилостью, грязью и со всѣми признаками разрушенія и упадка, увѣковѣчивая память Сеймонда самыми характеристическими лохмотьями и обломками. Въ этомъ-то мрачномъ убѣжищѣ, носящемъ на себѣ слѣды трудовъ Сеймонда, нашла себѣ пріютъ законная дѣятельность мистера Вольза.
Канцелярія мистера Вольза, по природной наклонности своей и самому расположенію квартиры, избѣгая дневного свѣта и взоровъ порядочнаго человѣка, прижата въ уголъ и смотритъ тусклыми окнами на глухую стѣну. Три фута грязнаго темнаго корридора, приводятъ кліента къ черной, забрызганной чернилами двери мистера Вольза, сдѣланной въ углу, гдѣ царствуетъ густой мракъ даже въ самое ясное лѣтнее утро и гнѣздится сырая перегородка, отдѣляющая лѣстницу, ведущую въ погребъ,-- перегородка, о которую запоздавшіе законники и сутяги расшибаютъ себѣ лбы. Комнаты мистера Вольза до того необширны, что писецъ можетъ отворить дверь, не вставая со стула, на которомъ сидитъ, и что другой писецъ, занимаюшійся рядомъ съ нимъ за столомъ, съ полнымъ удобствомъ мѣшаетъ и раздуваетъ огонь въ каминѣ, также не оставляя своего сѣдалища. Запахъ, похожій на запахъ отъ козлиной шкуры, въ соединеніи съ запахомъ сырости и тлѣнія должно приписать главнѣйше ночному, а иногда и дневному употребленію свѣчъ изъ бараньяго сала и постоянному шевырянью пергаментныхъ документовъ и полуистлѣвшихъ дѣлъ, заплѣсневѣвшихъ въ грязныхъ ящикахъ. Воздухъ вообще затхлъ и удушливъ. Помѣщеніе это было выкрашено и выбѣлено еще въ незапамятныя времена, но съ тѣхъ поръ дымъ изъ камина, густой слой ничѣмъ небезпокоимой сажи и копоти налегли на всѣ предметы и, вмѣстѣ съ толстыми, перегнившими и перекосившимися рамами, сохраняютъ одинъ и тотъ же отличительный, рѣзко очерченный характеръ,-- характеръ неизмѣннаго неряшества, возмутительнаго зловонія и какой-то неумолимой замкнутости.
Мистеръ Вользъ очень почтенный человѣкъ; у него неслишкомъ много дѣла, но онъ очень почтенный человѣкъ. Даже болѣе, чѣмъ онъ, извѣстные стряпчіе -- стряпчіе, нажившіе или наживающіе себѣ состояніе, и тѣ признаютъ его весьма почтеннымъ человѣкомъ. Онъ никогда не упускаетъ удобнаго случая въ дѣлахъ своей практики, что уже одно можетъ сдѣлать его почтеннымъ. Онъ никогда не пользуется никакимъ удовольствіемъ -- новое право на названіе почтеннаго человѣка. Онъ уклончивъ, умѣренъ въ выраженіяхъ и серьезенъ -- еще признакъ человѣка почтеннаго. Пищевареніе у него въ сильномъ разстройствѣ, что также чрезвычайно возвышаетъ уваженіе къ человѣку.
Одно изъ великихъ началъ англійскаго законодательства состоитъ въ томъ, чтобы дѣлать дѣло для самого дѣла. Въ его мудренымъ, запутанныхъ изворотахъ нѣтъ другого основного начала, ясно, истинно и постоянно поддерживаемаго, кромѣ этого начала. Разсматриваемое съ этой точки зрѣнія, оно представляется непрерывной системой, чѣмъ-то связнымъ, цѣлымъ, органическимъ и перестаетъ быть тѣмъ чудовищнымъ лабиринтомъ, какимъ считаетъ его большинство профановъ. Докажите имъ хоть разъ, что великое начало этого законодательства состоитъ въ томъ, чтобы дѣлать дѣло для самого дѣла и насчетъ участниковъ въ этомъ дѣлѣ, и повѣрьте они перестанутъ ворчать на формы судопроизводства.
Но не постигая этого вполнѣ, взирая на этотъ предметъ не довольно прямымъ взглядомъ и съ какой-то мрачной стороны, большинство профановъ платится иногда насчетъ своихъ кармановъ и своего спокойствія и, по увлеченію близорукаго неразумія, продолжаетъ сильно ворчать и сѣтовать. Тогда и достопочтенныя качества мистера Вольза подвергаются съ ихъ стороны жаркимъ нападеніямъ. "Отмѣнить это постановленіе, мои добрый сэръ?" говоритъ мистеръ Кэнджъ какому нибудь изнывающему кліенту.-- "Отмѣнить это постановленіе, мой милый сэръ? Никогда, никогда не соглашусь я на это. Отмѣните этотъ законъ, сэръ, и какими послѣдствіями будетъ сопровождаться вашъ необдуманный поступокъ для многочисленнаго класса стряпчихъ, такъ достойно представляемыхъ, позвольте мнѣ сказать это, такъ достойно представляемыхъ, хотя и на противной намъ сторонѣ, въ лицѣ мистера Вольза? Тогда этотъ полезный классъ стряпчихъ былъ бы стертъ съ лица земли. А вы не можете, сэръ, съ достаточнымъ основаніемъ, я скажу даже, не можетъ цѣлое общество, если оно благоустроено, желать потери такого сословія, къ которому принадлежитъ мистеръ Вользъ. Прилеженъ, постояненъ, проворенъ, неутомимъ, опытенъ въ дѣлахъ. Мой милый сэръ, я понимаю ваши настоящія чувства противъ существующаго порядка вещей, который, согласенъ, можетъ быть, нѣсколько крутъ для васъ; но я никогда не осмѣлюсь возвысить мой голосъ на погибель такого класса людей, къ которому принадлежитъ мистеръ Вользъ". Достоинства мистера Вольза были высказываемы съ разрушительнымъ эффектомъ даже предъ собраніемъ парламента, какъ, напримѣръ, въ слѣдующемъ мнѣніи одного изъ знаменитыхъ адвокатовъ. "Вопросъ (пятьсотъ-семнадцать-тысячъ-восемьсотъ-шестьдесятъ девятый по порядку): сколько я могу понять васъ, эти формы судопроизводства влекутъ за собою нѣкоторую медленность? Отвѣтъ: да, нѣкоторую медленность. Вопросъ: и большіе расходы? Отвѣтъ: безъ всякаго сомнѣнія, тутъ не обойдется безъ расходовъ. Вопросъ: и невыразимыя мученія и безпокойства? Отвѣтъ: признаюсь, я не приготовился отвѣчать на это. Что касается до меня, то всѣ эти формальности нисколько не безпокоили меня, а напротивъ производили во мнѣ какое-то сладкое, отрадное ощущеніе. Вопросъ: но вы думаете, что сокращеніе дѣлопроизводства нанесетъ вредъ сословію стряпчихъ? Отвѣтъ: я увѣренъ въ томъ. Вопросъ: можете ли вы назвать кого нибудь образцомъ изъ этого класса? Отвѣтъ: да; я съ полнымъ убѣжденіемъ упомяну о мистерѣ Вользѣ. Онъ раззорится тогда. Вопросъ: мистера Вольза, по его профессіи, считаютъ почтеннымъ человѣкомъ? Отвѣтъ... который отодвинулъ назадъ иное дѣло лѣтъ на десять:-- мистеръ Вользъ, въ своей спеціальности, считается весьма почтеннымъ человѣкомъ".
Точно также въ откровенныхъ бесѣдахъ частныхъ людей, въ домашнихъ разговорахъ должностныхъ лицъ не менѣе справедливыхъ и безкорыстныхъ, часто вы услыхали бы мысль, что нынѣшній вѣкъ стремится Богъ вѣсть къ чему, что мы сами роемъ себѣ подъ ногами пропасть, что и безъ того перемѣны происходятъ безпрестанно, что эти перемѣны могутъ совершенно убить людей, подобныхъ Вользу,-- Вользу, который извѣстенъ за человѣка почтеннаго и уважаемаго, Вользу, у котораго есть отецъ въ долинѣ Тоунтонской и три дочери дома. Сдѣлайте только нѣсколько шаговъ по этому ложному, обманчивому пути, говорятъ они, и что будетъ съ отцомъ Вольза? Неужели въ самомъ дѣлѣ погибать ему? А что станется съ дочерьми Вольза? Неужели имъ сдѣлаться швеями или идти въ гувернантки?
Однимъ словомъ, мистеръ Вользъ съ своими тремя дочерьми и отцомъ, проживающимъ въ Тоунтонской долинѣ, постоянно отправляетъ, на подобіе какого нибудь здороваго бревна, обязанность подпирать позагнившее зданіе, грозящее паденіемъ и заразою всему окружающему.
Канцлеръ, въ теченіе этихъ десяти минутъ, только что "порушилъ" свои занятія для продолжительнаго отдохновенія. Мистеръ Вользъ, его молодой кліентъ и нѣсколько синихъ мѣшковъ, набитыхъ наскоро и потерявшихъ совершенно свою настоящую форму, возвратились въ адвокатскую берлогу. Мистеръ Вользъ спокойный и невозмутимый, какъ подобаетъ столь почтенному человѣку, снимаетъ съ рукъ туго натянутыя черныя перчатки, точно облупливаетъ съ нихъ самую кожу, стаскиваетъ съ себя глубоко и прочно надѣтую шляпу, унося, кажется, вмѣстѣ съ нею и часть волосатой покрышки черепа, и садится за свое бюро. Кліентъ бросаетъ шляпу и перчатки на полъ, толкаетъ ихъ куда ни попало, несмотря на нихъ и не заботясь, куда онѣ упадутъ; онъ опускается на стулъ со вздохомъ и стенаніями, поникаетъ головою на руку и походитъ въ эту минуту на изображеніе "Отчаянія".
-- Опять ничего не сдѣлано!-- говоритъ Ричардъ.-- Ничего, ровно ничего не сдѣлано!
-- Не говорите, что ничего не сдѣлано,-- отвѣчаетъ невозмутимый Вользъ.-- Это нехорошо, сэръ, право нехорошо.
-- А что же, что же сдѣлано?-- вопрошаетъ Ричардъ, обратившись къ нему съ унылымъ видомъ.
-- Вопросъ не весь въ этомъ заключается,-- отвѣчаетъ Вользъ.-- Вопросъ развѣтвляется здѣсь на двѣ части: что дѣлается и что будетъ сдѣлано.
-- А что же дѣлается?-- спрашиваетъ унылый кліентъ.
Вользъ, сидя за бюро, положивъ на него ладони и хладнокровно поднося кончики пальцевъ правой руки къ кончикамъ пальцевъ лѣвой руки, потомъ столь же хладнокровно отдѣляя ихъ другъ эти друга, пристально, но кротко, незаносчиво смотритъ на своего кліента и отвѣчаетъ:
-- Многое дѣлается, сэръ, наберется таки кое-что. Мы налегли плечомъ на колесо, мистеръ Карстонъ, и колесо пошло вертѣться.
-- Да; но когда же будетъ этому конецъ? Какъ я переживу эти проклятые четыре-пять мѣсяцевъ?-- восклицаетъ молодой человѣкъ, поднимаясь со стула и начиная ходить по комнатѣ.
-- Мистеръ Карстонъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Вользъ, слѣдуя за нимъ глазами, пока онъ ходитъ взадъ и впередъ:-- вы слишкомъ нетерпѣливы, неразсудительны, и мнѣ очень жаль, что я долженъ признать въ васъ этотъ недостатокъ. Извините меня, если я посовѣтую вамъ не горячиться такимъ образомъ, не увлекаться и не выходить изъ себя. Вамъ необходимо нужно терпѣніе. Вы должны осмотрительнѣе держать себя.
-- Что же, не подражать ли мнѣ вамъ, мистеръ Вользъ?-- говоритъ Ричардъ, снова сѣвъ на стулъ съ нетерпѣливымъ смѣхомъ и выводя сапогомъ по безцвѣтному ковру какіе-то дьявольскіе узоры.
-- Сэръ,-- отвѣчаетъ Вользъ, все продолжая смотрѣть на кліента, какъ будто онъ медленно хотѣлъ пожирать его глазами и удовлетворять такимъ образомъ свой казуистическій аппетитъ.-- Сэръ, повторяетъ Вользъ какимъ-то затаеннымъ, едва слышнымъ голосомъ и съ чрезвычайнымъ, безкровнымъ спокойствіемъ:-- я не такъ притягателенъ и высокомѣренъ, чтобы сталъ предлагать вамъ или кому бы то ни было себя за образецъ для подражанія. Позвольте мнѣ оставить доброе имя моимъ тремъ дочерямъ, и этого съ меня довольно; я не слишкомъ большой эгоистъ. Но если уже вы такъ рѣзко сдѣлали указаніе прямо на меня, то, признаюсь вамъ, я желалъ бы сообщить вамъ нѣсколько моей -- я знаю, сэръ, что вы готовы подсказать мнѣ слово: безчувственность, и я не стану вамъ противорѣчить,-- итакъ я бы желалъ удѣлить вамъ нѣсколько моей безчувственности.
-- Мистеръ Вользъ,-- говоритъ кліентъ, оправдываясь,-- меня вовсе не было намѣренія обвинять васъ въ безчувственности.
-- По всей вѣроятности, было, сэръ, хотя вы, можетъ быть, сами не отдаете себѣ въ томъ отчета,-- отвѣчаетъ правдивый Вользъ.-- Очень естественно. Мои долгъ соблюдать наши выгоды благоразумно, хладнокровно, безъ увлеченія, и я вполнѣ понимаю, что для вашихъ возбужденныхъ чувствъ я кажусь -- въ минуты, подобныя настоящимъ -- кажусь равнодушнымъ, безчувственнымъ. Мои дочери, можетъ быть, знаютъ меня лучше; мой престарѣлый отецъ, можетъ быть, знаетъ меня лучше. Но они узнали меня гораздо прежде чѣмъ вы, и довѣрчивый глазъ привязанности не такъ склоненъ къ сомнѣнію какъ глазъ посторонняго человѣка, состоящаго съ нами въ дѣловыхъ отношеніяхъ. Я не жалуюсь, впрочемъ, сэръ, что дѣловыя отношенія не развиваютъ довѣрія, напротивъ. Ограждая ваши интересы, я подвергаю себя всевозможнымъ толчкамъ и неудачамъ, и желаю ихъ потому, что они неизбѣжны и все-таки ведутъ къ разъясненію и опредѣленію существа дѣла. Но собственныя ваши выгоды требуютъ въ то же время, чтобы я былъ хладнокровенъ, методически послѣдователенъ, мистеръ Карстонъ; я не могу держать себя иначе -- нѣтъ, сэръ, я не могу, какъ вамъ угодно.
Мистеръ Вользъ опять устремляетъ свой испытующій взоръ на молодого кліента и потомъ опять продолжаетъ своимъ застегнутымъ, едва слышнымъ голосомъ, какъ будто въ немъ поселился нечистый духъ, который не хочетъ ни выйти наружу, ни говорить во всеуслышаніе.
-- Вы спрашиваете, сэръ, что вамъ дѣлать въ продолженіе вакацій. Надѣюсь, что вы, господа офицеры, находите много развлеченій, если только хотите искать ихъ. Если бы вы меня спросили, что я буду дѣлать во время вакацій, я бы тотчасъ нашелъ, что отвѣчать вамъ. Я долженъ заботиться о вашихъ интересахъ. Меня вы постоянно найдете здѣсь, день за день, соблюдающимъ вашу пользу. Это мой долгъ, мистеръ Карстонъ, и присутственное время или вакаціи не составляютъ для меня никакой разницы. Если вамъ угодно будетъ посовѣтоваться со мною касательно вашихъ дѣлъ, вы найдете меня здѣсь во всякое время. Другіе дѣловые люди выѣзжаютъ за городъ. Я не выѣзжаю, не потому, чтобы я осуждалъ ихъ за то, что они выѣзжаютъ; я говорю только, что я самъ не отлучаюсь. Эта конторка, сэръ, можетъ служить для васъ камнемъ, на который вы съ увѣренностью опираетесь.
Мистеръ Вользъ даетъ толчокъ своей конторкѣ, и она звучитъ какъ пустой гробъ. Впрочемъ, не для Ричарда она имѣетъ такой мрачный характеръ; въ этомъ звукѣ Ричардъ находитъ что-то ободряющее, успокоительное. Можетъ быть это извѣстно и мистеру Вользу.
-- Я совершенно убѣжденъ, мистеръ Вользъ,-- говоритъ Ричардъ болѣе довѣрчивымъ и непринужденнымъ голосомъ:-- я убѣжденъ, что вы самый добросовѣстный человѣкъ въ свѣтѣ, и что имѣть съ вами дѣло значитъ имѣть дѣло съ человѣкомъ опытнымъ, который одаренъ прямымъ взглядомъ на вещи и не дастъ промаховъ. Но представьте себя на моемъ мѣстѣ: я влачу самую нелѣпою жизнь, съ каждымъ днемъ запутываюсь все болѣе и болѣе, постоянно надѣюсь и постоянно теряю надежду, знаю, что всѣ перемѣны, которыя такъ быстро постигаютъ наше дѣло, клонятся только къ урону и убыткамъ, и что ни одна изъ этихъ перемѣнъ не послужитъ къ улучшенію моего состоянія. Войдите хорошенько въ мое положеніе, и вы сознаетесь, что я еще не слишкомъ мрачно смотрю на судьбу свою.
-- Вы знаете,-- говоритъ мистеръ Вользъ:-- что я никогда не обнадеживаю, сэръ. Я сказалъ вамъ съ перваго раза, мистеръ Карстонъ, что я никогда не обнадеживаю. Особенно въ дѣлѣ, подобномъ настоящему, гдѣ судебныя издержки чуть не превышаютъ цѣнности всего иска, было бы несовмѣстно съ моимъ достоинствомъ обнадеживать понапрасну. Тогда могло бы показаться даже, что главный предметъ моихъ попеченій составляютъ протори и убытки. Но если уже вы высказали убѣжденіе, что вы не видите перемѣны къ лучшему, то я, какъ человѣкъ правдивый, считаю долгомъ возразить противъ этого.
-- Что же вы можете сказать?-- спрашиваетъ Ричардъ съ нѣсколько просіявшимъ лицомъ.-- Что же вы скажете мнѣ въ утѣшеніе?
-- Мистеръ Карстонъ, вашъ ходатай...
-- Вы сейчасъ сказали, надеженъ какъ гора.
-- Да, сэръ,-- говоритъ мистеръ Вользъ, тихонько кивая головою и ударяя по верхней доскѣ конторки, которая издаетъ такой звукъ, какъ будто пепелъ падаетъ на пепелъ и прахъ на прахъ,-- вы угадали, надеженъ какъ гора -- это уже что-нибудь да значитъ. Вы имѣете отдѣльнаго представителя, и ваши интересы не скрываются и не поглощаются интересами другихъ лицъ -- это что-нибудь да значитъ. Тяжба наша не спитъ же, мы будимъ ее, провѣтриваемъ ее, сообщаемъ ей необходимое движеніе -- это что-нибудь да значитъ. Теперь уже не все и не вездѣ одинъ только Джорндисъ -- это что-нибудь да значитъ. Не всякому удастся проложить себѣ такую независимую дорогу, сэръ. А это развѣ ничего не значитъ?
Ричардъ, вспыхнувъ отъ довольно живого увлеченія, бьетъ по конторкѣ кулакомъ.
-- Мистеръ Вользъ! Если бы какой нибудь человѣкъ сказаль мнѣ въ то время, когда я въ первый разъ пріѣхалъ въ домъ Джона Джорндиса, если бы онъ осмѣлился сказать, что Джонъ Джорндисъ не благороднѣйшій и не безкорыстнѣйшій изъ всѣхъ друзей, какимъ онъ казался, если бы онъ сталъ доказывать, что Джорндись таковъ, какимъ я сталъ разумѣть его впослѣдствіи, я затруднился бы найти довольно сильныхъ словъ, чтобы опровергнуть эту клевету; я не сумѣлъ бы по моимъ понятіямъ, защитить его довольно пылко. Такъ мало я зналъ въ то время свѣтъ! За то теперь я говорю вамъ съ полнымъ убѣжденіемъ, что онъ становится для меня олицетвореніемъ тяжбы, что тяжба эта, вмѣсто того, чтобы бытъ чѣмъ-то отвлеченнымъ, превращается въ Джона Джорндиса, что чѣмъ болѣе я страдаю, тѣмъ болѣе имѣю причинъ негодовать на него, что всякая новая проволочка, всякая новая неудача представляютъ для меня лишь новую обиду со стороны Джона Джорндиса.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- говоритъ Вользъ.-- Не думайте такимъ образомъ. Мы всѣ, всѣ должны вооружиться одинаковымъ терпѣніемъ. Притомъ же я не имѣю обыкновенія унижать чье либо достоинство, рѣшительно не имѣю этого обыкновенія, сэръ.
-- Мистеръ Вользъ,-- отвѣчаетъ раздражительный кліентъ.-- Но вы, конечно, столь же хорошо знаете, сколько и я, что онъ бы готовъ былъ задушить эту тяжбу, если бы могъ.
-- Однако, онъ не дѣйствовалъ въ этомъ смыслѣ,-- позволяетъ себѣ замѣтить мистеръ Вользъ съ недовольнымъ видомъ.-- Онъ рѣшительно не дѣйствовалъ въ этомъ смыслѣ. Можетъ быть, очень можетъ быть, что у него весьма добрыя намѣренія. Кто въ состояніи читать въ человѣческомъ сердцѣ, мистеръ Карстонъ?
-- Вы въ состояніи,-- отвѣчаетъ Ричардъ
-- Я, мистеръ Карстонъ?
-- Да, вы въ состояніи понятъ, какого рода были его намѣренія. Не находятся ли наши интересы, по самому существу своему, въ борьбѣ другъ съ другомъ? Скажите только мнѣ одно это!-- говоритъ Ричардъ, сопровождая послѣднія слова новыми, неистовыми ударами по конторкѣ.
-- Мистеръ Карстонъ,-- отвѣчаетъ Вользъ, оставаясь все въ той же спокойной позѣ и не спуская своихъ пытливыхъ глазъ съ своего кліента:-- я бы погрѣшилъ противъ моего долга быть вашимъ исключительнымъ руководителемъ, я отступилъ бы отъ принятыхъ мною правилъ соблюденія вашихъ интересовъ, если бы я сталъ представлять вамъ ваши интересы тождественными съ интересами мистера Джорндиса. Они совершенно разнородны, сэръ. Я никому не вмѣняю въ вину какихъ бы то ни было намѣреній; у меня есть отецъ, я самъ отецъ моихъ дочерей, и я никогда не вмѣняю въ вину какихъ либо намѣреній. Но въ то же время я не отступлю отъ исполненія моего долга, хотя бы поселилъ этимъ раздоръ въ семействѣ. Я полагаю, что вы теперь спрашиваете меня какъ должностного человѣка, который обязанъ блюсти ваши выгоды. Не такъ ли? Въ такомъ случаѣ, я повторяю вамъ, что ваши интересы не тождественны съ интересами мистера Джорндиса.
-- Безъ сомнѣнія, нѣтъ!-- восклицаетъ Ричардъ.-- Вы давно еще угадали это.
-- Мистеръ Карстонъ,-- отвѣчаетъ Вользъ,-- Я бы не желалъ говорить ни о которой изъ партій болѣе того, сколько необходимо. Я бы желалъ оставить свое имя незапятнаннымъ, вмѣстѣ съ маленькимъ состояніемъ, которое мнѣ удастся скопить прилежаніемъ и терпѣніемъ, я бы желалъ оставить свое имя незапятнаннымъ, сэръ, моимъ дочерямъ -- Эммѣ, Джэнъ и Каролинѣ. Потому я стараюсь жить въ мирѣ съ моими собратіями по дѣламъ. Когда мистеръ Скимполь сдѣлалъ мнѣ честь, сэръ, я не скажу особенно высокую честь, потому что я не люблю льстить, свести меня въ этой комнатѣ съ вами, я объяснилъ вамъ, что не могу сказать вамъ ни моего мнѣнія, ни дать совѣта относительно вашихъ интересовъ, пока эти интересы будутъ ввѣрены попеченію кого нибудь другого изъ нашего сословія. И я говорилъ это такимъ тономъ, какимъ обязанъ былъ говорить о конторѣ Кэнджа и Карбоя, которая пользуется заслуженною знаменитостью. Вы, впрочемъ, сэръ, признали удобнѣйшимъ ходатайство по вашему дѣлу взять у нихъ и передать мнѣ. Вы передали его открытыми руками, и я принялъ его открытыми руками. Соблюденіе вашихъ выгодъ составляетъ теперь краеугольный камень дѣятельности этой конторы. Пищевареніе у меня, какъ я уже имѣлъ случай замѣтить вамъ, находится въ весьма неудовлетворительномъ состояніи, отдохновеніе и покой только и могли бы помочь моему недугу; но я не буду предаваться покою и отдохновенію, пока не перестану быть вашимъ ходатаемъ. Когда вы будете имѣть во мнѣ нужду, вы найдете меня здѣсь. Позовите меня куда угодно, и я явлюсь къ вамъ. Въ продолженіе длинныхъ вакацій я посвящу свои досуги ближайшему и болѣе глубокому соображенію вашихъ интересовъ и необходимымъ распоряженіямъ, чтобы поднять небо и землю (включая, разумѣется, сюда и канцлера) къ Михайлову дню, и когда я окончательно поздравлю васъ, сэръ, говоритъ мистеръ Вользъ съ строгостью рѣшительнаго человѣка:-- отъ всего сердца поздравлю со вступленіемъ во владѣніе вашимъ имѣніемъ (я не имѣю, впрочемъ, обыкновенія обнадеживать, какъ уже не разъ замѣчалъ вамъ), то вы не будете мнѣ должны нисколько, кромѣ того, что мы выведемъ тогда маленькій балансъ расходамъ нашимъ съ вами какъ ходатая и кліента, независимо отъ тѣхъ судебныхъ пошлинъ, которыя взимаются по закону въ пользу государства. Я не простираю къ вамъ никакихъ требованій, мистеръ Карстонъ, кромѣ посильнаго вознагражденія за ревностное и дѣятельное окончаніе тяжбы, за труды, далекіе отъ равнодушія и избитой рутины, сэръ. Я вправѣ требовать въ этомъ случаѣ довѣрія къ себѣ и даже долженъ его требовать по своей обязанности. Когда же моя обязанность въ отношеніи къ вамъ разрѣшится окончательно, то все между нами будетъ кончено.
Вользъ присовокупляетъ въ заключеніе, въ видѣ необходимаго разъясненія высказанныхъ имъ основаній, что какъ мистеръ Карстонъ сбирается ѣхать въ свой полкъ, то, вѣроятно, не откажетъ выдать двадцать фунтовъ впредь до разсчета.
-- Ибо,-- продолжаетъ мистеръ Вользъ въ поясненіе, перелистывая свою приходо-расходную книгу:-- ибо въ послѣднее время оказывалось необходимымъ входить въ нѣкоторыя совѣщанія и дѣвать маленькія угожденія нужнымъ людямъ, и все это требуетъ издержекъ; а вы знаете, что я вовсе не капиталистъ. Когда мы вошли впервые въ наши настоящія отношенія, я сказалъ вамъ откровенно: я держусь того правила, что между адвокатомъ и кліентомъ чѣмъ болѣе откровенности тѣмъ лучше; я сказалъ вамъ начисто, что я не капиталистъ, и что если вы желаете избрать человѣка денежнаго, то вамъ лучше передать свои бумаги въ контору Кэнджа. Нѣтъ, мистеръ Карстонъ, вы не найдете здѣсь ни выгодъ, ни невыгодъ сношеніи съ людьми капитальными, сэръ. Вотъ (Вользъ при этомъ снова наноситъ ударъ своей конторкѣ), вотъ ваша надежда, вотъ гора, на которую вы можете положиться, далѣе же ничего не требуйте.
Кліентъ, оправившись отъ своего унынія и поддерживаемый неопредѣленными, туманными надеждами, которыя получали въ его глазахъ болѣе и болѣе вѣроятія, беретъ перо и чернильницу и пишетъ предписаніе своему агенту, не безъ смущенія разсчитывая число, которое онъ долженъ выставить, и сумму, которую долженъ означить, предвидя медленность и затрудненія со стороны агента. Въ продолженіе этого времени, Вользъ, застегнутый попрежнему и тѣломъ и душою, смотритъ на него внимательно. Все это время кошка мистера Вольза стережетъ мышь у отверстія обрѣтенной ею норы. Наконецъ кліентъ, съ пожатіемъ рукъ, умоляетъ мистера Вольза, во имя неба и земли, сдѣлать все отъ него зависящее, чтобы избавить его отъ крючкотворства Верховнаго Суда. Мистеръ Вользъ, который никогда не обнадеживаетъ, кладетъ ладонь на плечо кліента и отвѣчаетъ съ улыбкою:
-- Я всегда здѣсь, сэръ. Лично или письмомъ вы всегда застанете меня здѣсь, сэръ, ретиво налегающимъ на ваше дѣло.
Такимъ образомъ они разстаются, и Вользъ, оставшись одинъ, занимается тѣмъ, что отмѣчаетъ въ записной книгѣ полученные имъ барыши и извлекаетъ изъ нея извѣстныя приходныя статейки въ особую шнуровую книгу, заведенную для исчисленія приданаго ею трехъ дочерей. Такъ можетъ быть иная хитрая лисица или медвѣдица считаютъ похищенныхъ ими цыплятъ и растерзанныхъ путниковъ, случайно забредшихъ въ лѣсъ, посматривая однимъ глазомъ на своихъ дѣтенышей, если только позволительно будетъ разумѣть подъ этимъ словомъ трехъ недозрѣвшихъ, сухощавыхъ, не менѣе отца застегнутыхъ дѣвъ, которыя живутъ съ отцомъ Вольза въ коттэджѣ, расположенномъ въ мрачномъ саду Теннингтона.
Ричардъ, выбравшись изъ густой тѣни Сеймондъ-Инна на солнечный свѣтъ Ченсри-Лэна, потому что въ это время солнце свѣтило -- идетъ погруженный въ раздумье, поворачиваетъ къ Линкольнъ-Инну и вступаетъ подъ прохладную сѣнь деревьевъ Линкольнъ-Инна. На многихъ уже странниковъ, подобныхъ Ричарду, пестрая тѣнь этихъ деревьевъ падала въ продолженіе длиннаго ряда годовъ; всѣ они точно также приходили, поникнувъ головами, кусая ногти съ досады, уныло смотря въ землю, медленно передвигая ноги, и безъ всякаго опредѣленнаго направленія какъ будто въ просонкахъ; точно также и у нихъ исчезало или исчезло уже все имѣніе, и жизнь становилась имъ ненавистною. Этотъ странникъ не покрытъ еще лохмотьями, но нищета придетъ сама собою. Всрховный Судъ, не вѣдая другой мудрости, кромѣ мудрости своего президента, чрезвычайно богатъ подобными президентами; а почему же каждому изъ нихъ не быть похожимъ на десять-тысячъ другихъ.
Но съ тѣхъ поръ, какъ началось разрушеніе его денежныхъ дѣлъ, прошло такъ немного времени, что странствуя теперь подъ тѣнью деревьевъ Линкольнъ-Инна, принужденный оставить это мѣсто на столь продолжительное время, Ричардъ какъ будто боится своего намѣренія. Пока сердце его томится заботами, медленностью, недовѣрчивостью, сомнѣніемъ, оно не можетъ не подчиниться какому-то непріятному удивленію при мысли о томъ, какъ многое перемѣнилось со времени посѣщенія имъ этого мѣста въ первый разъ, какъ перемѣнился онъ самъ, какіе отличные отъ прежнихъ оттѣнки приняла душа его. Но всякая несправедливость порождаетъ другую несправедливость; борьба съ призраками фантазіи и уронъ, понесенный въ этой борьбѣ, заставляютъ отыскивать болѣе существенные предметы для раздражительной дѣятельности, отъ неуловимой, неподчиняющсйся осязанію тяжбы, которой ни одинъ живой человѣкъ не въ состояніи понять, такъ какъ время для удовлетворительнаго разъясненія ея давно уже миновало, онъ переходитъ, находя въ томъ какое-то грустное облегченіе, къ осязаемой личности друга, который могъ бы избавить его отъ совершенной погибели, но который сдѣлался врагомъ его. Ричардъ сказалъ правду Вользу. Приходитъ ли онъ въ болѣе тяжкое или болѣе спокойное расположеніе духа, онъ все-таки относитъ свои неудачи къ одной и той же причинѣ. Въ намѣреніяхъ своихъ онъ терпѣлъ неудачу, а эти намѣренія стремились къ одному предмету, проистекали изъ одного предмета, который опредѣлялъ, обусловливалъ все его существованіе. Притомъ же онъ находитъ для себя оправданіе въ своихъ глазахъ, имѣя передъ собою противника и утѣснителя, одареннаго плотью и кровью.
Но виноватъ ли во всемъ этомъ самъ Ричардъ, или у Верховнаго Суда найдется много такихъ президентовъ, которыхъ ангелъ мести назоветъ въ послѣднюю минуту виновниками бѣдствій многихъ, весьма многихъ людей?
Двѣ пары глазъ смотрятъ на него въ это время, пока онъ, кусая себѣ ногти и произнося что-то въ полголоса, переходитъ скверъ, и погружается въ тѣнь, отбрасываемую южными воротами. Эти пары глазъ принадлежатъ мистеру Гуппи и мистеру Вивлю, которые ведутъ между собою разговоръ, облокотясь на низенькій каменный парапетъ подъ деревьями. Ричардъ проходить мимо нихъ, не видя ничего, кромѣ земли подъ ногами.
-- Вильямъ,-- говоритъ мистеръ Вивль, приглаживая свои бакебарды:-- кажется тутъ дѣло идетъ не на шутку, малый-то подожженъ со всѣхъ концовъ, и радъ бы да не можетъ совладѣть съ своими благопріятелями.
-- Да,-- замѣчаетъ мистеръ Гуппи:-- теперь ему не отвязаться отъ Джорндиса, а между тѣмъ онъ, я думаю, по уши въ долгахъ. Я, впрочемъ, никогда не знавалъ его коротко. Когда онъ былъ у насъ на испытаніи, онъ держалъ себя такъ высоко какъ какой нибудь монументъ. Большое удовольствіе, если бы онъ у насъ былъ клеркомъ или кліентомъ! Да, Тони, то, о чемъ я говорилъ, еще все растетъ да надбавляется.
Мистеръ Гуппи, разведя руками, опирается на парапетъ, какъ человѣкъ, ведущій интересный разговоръ.
-- Растетъ, сэръ, и надбавляется,-- говоритъ мистеръ Гуппи:-- сводятъ счеты, разсматриваютъ бумаги и накопляютъ груда на груду сору и дрязгъ. Въ такомъ родѣ дѣло ихъ протянется на семь лѣтъ.
-- А Смолъ помогаетъ?
-- Смолъ оставилъ насъ при недѣльномъ расчетѣ. Онъ сказалъ Кэнджу, что дѣла его дѣда слишкомъ широки для стараго джентльмена, и что потому ему лучше самому взяться за нихъ. Мы съ Смолемъ сдѣлались было очень холодны другъ къ другу за его скрытность ко мнѣ. Но онъ сказалъ по крайней мѣрѣ тебѣ, въ чемъ дѣло, и поэтому я сдѣлалъ первый шагъ; затѣмъ, взвѣшивая его отношенія ко мнѣ, я возобновилъ знакомство съ нимъ попрежнему. Вотъ какимъ образомъ я узналъ о настоящемъ положеніи дѣла.
-- Впрочемъ ты не принималъ въ немъ участія.
-- Тони,-- говоритъ мистеръ Гуппи съ недовольнымъ видомъ: -- сказать тебѣ правду, я вообще не очень доволенъ домомъ, исключая твоего сообщества, потому я и не принималъ участія въ дѣлѣ, потому же я предложилъ эту маленькую уловку, чтобы выручить свои вещи. Скоро пробьютъ часы, Тони! (Мистеръ Гуппи становится таинственно и трогательно краснорѣчивымъ). Необходимо, чтобы я еще разъ напечатлѣлъ въ умѣ твоемъ то, что обстоятельства, управлять которыми я не въ состояніи, сдѣлали печальный переворотъ въ моихъ самыхъ близкихъ къ сердцу планахъ, и даже въ томъ недоступномъ для меня существѣ, о которомъ я упоминалъ тебѣ и прежде. Образъ этой женщины поблекъ для меня, мой идолъ упалъ съ пьедестала. Теперь единственное мое желаніе, относительно свѣдѣній, которыя я надѣялся извлечь изъ судебнаго разбирательства, при твоей дружеской помощи, состоитъ въ томъ, чтобы запутать эти свѣдѣнія и предать ихъ забвенію. Какъ ты думаешь, возможно ли, вѣроятно ли это -- я предлагаю тебѣ этотъ вопросъ какъ другу -- вѣроятно ли, при твоемъ ближайшемъ знакомствѣ съ этою желѣзною, неразгадочною личностью, которая сама покусилась на жизнь свою, вѣроятно ли, чтобы въ припадкѣ своемъ старикъ, послѣ того, какъ ты видѣлъ его въ послѣдній разъ живымъ, запряталъ куда нибудь эти письма и чтобы они не были уничтожены въ ту ночь?
Мистеръ Вивль предался на нѣкоторое время размышленію. Онъ качаетъ головою. Онъ думаетъ, что этого не можетъ быть.
-- Тони,-- говоритъ мистеръ Гуппи:-- пока они идутъ по направленію къ суду, выслушай меня еще разъ, какъ подобаетъ другу. Не входя въ дальнѣйшія объясненія, я повторю тебѣ только, что идолъ мой разбитъ. Теперь у меня нѣтъ никакихъ стремленій кромѣ желанія мои прежніе интересы предать забвенію. Я посвятилъ себя этому. Я обязанъ это исполнить по отношенію къ самому себѣ, по отношенію къ моей исчезнувшей мечтѣ, по отношенію къ обстоятельствамъ, съ которыми я не имѣю силъ совладать. Если бы ты далъ мнѣ замѣтить хотя малѣйшимъ движеніемъ, малѣйшимъ знакомъ, что ты видѣлъ гдѣ нибудь въ своей послѣдней квартирѣ бумаги, подобныя бумагамъ, о которыхъ идетъ рѣчь, я бросилъ бы ихъ въ огонь, подъ собственною своею отвѣтственностью.
Мистеръ Вивль киваетъ головой въ знакъ согласія. Мистерь Гуппи, возвысясь въ своемъ мнѣніи отъ сдѣланныхъ имъ замѣчаній, которыя носили частью дѣловой, частью романтическій колоритъ -- такъ какъ этотъ джентльменъ имѣлъ страсть вести какое бы то ни было дѣло въ формѣ судебнаго изслѣдованія и говорить все но возможности въ формѣ воззванія или ораторскаго спича, мистеръ Гуппи съ достоинствомъ сопровождаетъ своего друга на пути къ суду.
Никогда еще, съ тѣхъ поръ какъ прекратилось присутствіе въ Верховномъ Судѣ, не было такой суматохи и болтовни, какъ теперь, въ лавкѣ тряпья и бутылокъ. Постоянно, каждое утро, въ восемь часовъ старый мистеръ Смолвидъ выносится изъ своего жилища на улицу и переносится въ лавку, въ сопровожденіи мистриссъ Смолвидъ, Юдиѳи и Барта; постоянно, каждый день, они остаются тамъ до девяти часовъ вечера, пользуясь весьма необильнымъ, часто цыганскимъ, обѣдомъ изъ мелочной лавки, шарятъ, роются, копаются, возятся, суетятся посреди сокровищъ, оставленныхъ покойникомъ.
Въ чемъ состоятъ эти сокровища они держатъ это въ такой тайнѣ, что канцелярія Верховнаго Сула чуть не бѣсится отъ попытокъ любопытства. Въ припадкахъ изступленія представители ея воображаютъ себѣ гинеи, падающія изъ чайниковъ, кроны, насыпанныя верхомъ въ пуншевые стаканы, старые стулья и матрасы, набитые билетами англійскаго банка. У этихъ господъ есть шестипенсовая исторія -- съ богато-размалеваннымъ фронтисписомъ -- мистера Даніэля Дэнсера и его сестры, также мистера Эльвза изъ Суффолька, и потому имъ очень удобно всѣ несомнѣнные факты, разсказанные въ этой исторіи, отнести къ мистеру Круку. Всякій разъ, когда мусорщикъ приходилъ въ квартиру покойника и выносилъ оттуда охабки старыхъ бумагъ, разнаго хламу, битыхъ бутылокъ, все собраніе судейской канцеляріи бросается къ корзинамъ сору и съ любопытствомъ заглядываетъ въ нихъ. Много разъ два джентльмена, которые пишутъ неутомимыми перьями на лощеной бумагѣ, много разъ появляются они въ сосѣдствѣ встревоженные и смущенные смертью ихъ прежняго покровителя. Гостинница Солнца входитъ въ новую фразу успѣховъ и значительности отъ своихъ ночныхъ гармоническихъ собраній. Маленькій Свильзъ, за свои "кучи" меткихъ намековъ на настоящія обстоятельства, принимается съ громкимъ одобреніемъ, а привиллегированный пѣвецъ "наяриваетъ" приличныя случаю импровизаціи какъ вдохновенный. Даже миссъ Мельвильсонъ, выводя возобновленную ею каледонскую мелодію, выказываетъ столько неумолимой жолчи, и такъ часто повертываетъ голову къ двери, что всякій немедленно понимаетъ ея намекъ, что мистеръ Смолвидъ не прочь отъ даровыхъ деньжонокъ, за что пѣвица и получаетъ должныя похвалы. Несмотря на все это, или лучше сказать благодаря всему этому, канцелярія не открываетъ ничего, и по отзывамъ мистриссъ Пайперъ и мистриссъ Перкинсъ, сообщаемымъ жильцу, котораго появленіе всегда бываетъ знакомъ, что пора убираться домой, канцелярія находится въ лихорадочномъ нетерпѣніи узнать что-нибудь новенькое.
Мистеръ Вивль и мистеръ Гуппи, на которыхъ обращено вниманіе всего судейскаго племени, стучатся въ запертую дверь жилища покойника и въ эту минуту пользуются величайшею популярностью. Но когда, противъ ожиданія Суда, ихъ впускаютъ чрезъ эту дверь, они тотчасъ же теряютъ эту популярность и пріобрѣтаютъ репутацію людей сомнительной нравственности. Ставни въ большей или меньшей мѣрѣ заперты во всемъ домѣ и въ нижнемъ этажѣ такъ темно, что хоть принести свѣчки. Введенные въ заднюю комнату лавки молодымъ мистеромъ Смолвидомъ, наши пріятели прямо со двора не видятъ ничего, кромѣ мрака и тѣни, но они постепенно различаютъ стараго мистера Смолвида, сидящаго на своемъ креслѣ, на краю пропасти или могилы, образованной грудами негодныхъ, изорванныхъ бумагъ; добродѣтельная Юдиѳь роется въ этомъ хламѣ, какъ подобаетъ могильщику, а мистриссъ Смолвидъ лежитъ на полу, осыпанная обрывками печатныхъ и рукописныхъ бумагъ, точно будто конфектными билетиками, которыхъ ей надарили въ теченіе дня. Все это общество, включая сюда и Смола, чернѣетъ отъ пыли и нечистосты, и представляетъ какую-то адскую группу, характеръ которой нисколько не смягчается общимъ видомъ комнаты. Въ этой комнатѣ кажется еще больше сору и грязи, чѣмъ было прежде, она теперь еще неопрятнѣе, если только это возможно; вмѣстѣ съ тѣмъ въ ней остались зловѣщіе слѣды покойника, обитавшаго здѣсь, и между прочимъ нѣсколько знаковъ, начерченныхъ имъ на стѣнѣ мѣломъ.
При входѣ посѣтителей, мистеръ Смолвидъ и Юдиѳь въ одну минуту складываютъ руки и прекращаютъ свои изысканія.
-- Ага!-- произноситъ старый джентльменъ хриплымъ голосомъ.-- Какъ вы поживаете, джентльмены, какъ вы живете, можете? Вы вѣрно пришли взять свои вещи, мистеръ Вивль? Хорошо, хорошо. Ха, ха! А мы рѣшительно принуждены бы были продать все ваше имущество, чтобы заплатить за вашу комнату, если бы вы долѣе оставались здѣсь. Вы теперь, я думаю, опять здѣсь какъ дома, не правда ли? Очень радъ васъ видѣть, очень радъ васъ видѣть!
Мистеръ Вивль, благодаря его, поводитъ однимъ глазомъ кругомъ комнаты; глазъ мистера Гуппи слѣдуетъ за глазомъ мистера Вивля. Глазъ мистера Вивля возвращается изъ путешествія, безъ всякаго замѣтнаго измѣненія въ ощущеніяхъ. Глазъ мистера Гуппи возвращается немедленно жe и встрѣчается съ глазомъ мистера Смолвида. Этотъ гостепріимный джентльменъ продолжаетъ бормотать подобно какому нибудь разбитому инструменту, который падаетъ на полъ: "какъ вы поживаете, сэръ, какъ вы... какъ..." и потомъ сползя со стула и какъ будто улегшись на полу, онъ впадаетъ въ упорное молчаніе; въ то же самое время мистеръ Гуппи вздрагиваетъ, замѣтивъ мистера Толкинхорна, который стоитъ въ темнотѣ въ противоположномъ углу комнаты, съ заложенными назадъ руками.
-- Такой любезный и снисходительный джентльменъ, что согласился быть моимъ ходатаемъ,-- говоритъ дѣдушка Смолвидъ.-- По настоящему, мнѣ не чета быть кліентомъ такого знаменитаго джентльмена, но онъ такъ добръ, такъ милостивъ!
Мистеръ Гуппи, дѣлая легкій знакъ своему пріятелю, чтобы обратить его вниманіе на вновь пришедшаго, отвѣшиваетъ мистеру Толинихорну довольно неловкій поклонъ, на который мистеръ Толкинхорнъ отвѣчаетъ очень непринужденно. Мистеръ Толкинхорнъ продолжаетъ посматривать, какъ будто ему нечего больше и дѣлать, какъ будто только новизна предметовъ забавляетъ его.
-- Изрядное количество движимости, сэръ, смѣю сказать,-- замѣчаетъ мистеръ Гуппи, обращаясь къ мистеру Смолвиду.
-- Преимущественно соръ и тряпки, мой милый другъ, соръ и тряпки! Я, Бартъ и моя внучка Юдиѳь пытаемся общими силами привести въ извѣстность, что бы могло быть продано хотя за бездѣлицу. Но мы еще не дошли до подобныхъ вещей, мы... не дошли... до... ой!
Мистеръ Смолвидъ опять сползъ съ кресла; между тѣмъ глазъ мистера Вивля, въ сопровожденіи глаза мистера Гуппи, снова обошелъ кругомъ комнату и возвратился назадъ.
-- Очень хорошо, сэръ,-- говоритъ мистеръ Вивль.-- Но мы не желали бы безпокоить васъ долѣе, если бы вы только позволили намъ подняться по лѣстницѣ.
-- Куда вамъ угодно, мой милый сэръ, куда вамъ угодно! Вы здѣсь у себя дома. Дѣлайте, что вамъ заблагоразсудится, прошу васъ!
Когда они идутъ по лѣстницѣ, мистеръ Гуппи вопросительно поднимаетъ одну изъ бровей и смотритъ на Тони. Тони киваетъ головою. Они находятъ ветхую комнату чрезвычайно мрачной и въ большомъ безпорядкѣ, съ остатками пепла за рѣшеткою камина отъ огня, который горѣлъ въ достопамятную ночь. Имъ чрезвычайно не хочется дотрогиваться до какого бы то ни было предмета, и подходя къ каждому изъ нихъ, они прежде всего сдуваютъ пыль. Они вовсе не желаютъ продолжать свое посѣщеніе: они подбираютъ и складываютъ на скорую руку все, что удобно взять съ собою, и говорятъ не иначе какъ шопотомъ.
-- Посмотри,-- говоритъ Топи, отступая назадъ:-- эта ужасная кошка идетъ сюда! (Мистеръ Гуппи становится на стулъ). Смолъ говорилъ мнѣ о ней. Она все это время бродила, прыгала, скакала, какъ какой нибудь драконъ, взбиралась на верхушку дома, мяукала по ночамъ цѣлыя двѣ недѣли безъ умолку и потомъ спускалась по каминной трубѣ. Видалъ ли ты когда нибудь такое чудовище? Она смотритъ такъ, какъ будто понимаетъ все, что случилось; не правда ли? Ни дать, ни взять второй Крукъ. Брысь! Убирайся отсюда, проклятая!
Леди Джэнъ, стоя на порогѣ съ неумолкаемымъ шипѣніемъ и вытянувъ хвостъ точно палку, не выказываетъ ни малѣйшаго намѣренія послушаться; но когда мистеръ Тодкнихорнъ при входѣ задѣваетъ за нее, она бросается на его уродливыя ноги, шипитъ и фыркаетъ съ остервенѣніемъ, и бросается, изогнувъ спину на чердакъ, съ тѣмъ, можетъ быть, чтобы бродить по крышѣ и спуститься потомъ по трубѣ камина.
-- Мистеръ Гуппи,-- говоритъ мистеръ Толкинхорнъ:-- могу ли я сказать вамъ одно слово?
Мистеръ Гуппи занятъ въ это время тѣмъ, что снимаетъ со стѣны галлерею британскихъ красавицъ и складываетъ эти произведенія искусства въ дрянной картонъ, въ которомъ они были принесены сюда.
-- Сэръ,-- отвѣчаетъ онъ, покраснѣвъ:-- я бы желалъ обходиться по всѣмъ правиламъ вѣжливости, съ кѣмъ бы то ни было изъ нашего сословія, тѣмъ болѣе съ особою столь извѣстною какъ вы, сэръ, я обязываюсь даже прибавить -- столь знаменитою какъ вы. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, мистеръ Толкинхорнъ, я долженъ предупредить васъ, сэръ, что если вамъ нужно сказать мнѣ слово, то говорите его въ присутствіи моего друга.
-- Какъ, въ самомъ дѣлѣ?-- вопрошаетъ мистеръ Толкинхорнъ.
-- Точно такъ, сэръ. Причины, заставляющія меня требовать этого, не зависятъ исключительно отъ меня самого; но за то онѣ имѣютъ для меня полную обязательную силу.
-- Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія. (Мистеръ Толкинхорнъ также невозмутимъ, какъ внутренность потухшаго камина, къ которому онъ теперь подошелъ). Дѣло, впрочемъ, не такого рода, чтобы вамъ нужно было безпокоиться предлагать какія либо условія, мистеръ Гуппи. (Тутъ онъ остановился, чтобы улыбнуться; и улыбка его также мрачна и истерта, какъ его панталоны). Васъ надо поздравить, мистеръ Гуппи, вы счастливый молодой человѣкъ, сэръ.
-- Можетъ быть, мистеръ Толкинхорнъ, вообще я не жалуюсь.
-- Жаловаться? Высокородные друзья, свободный доступъ въ знатные дома, свободный доступъ къ моднымъ леди! Да, мистеръ Гуппи, въ Лондонѣ найдется много людей, которые позволяли бы обрѣзать себѣ уши, только бы быть на вашемъ мѣстѣ.
Мистеръ Гуппи смотритъ въ эту минуту такъ, какъ будто бы свой яркій румянецъ и даже свои покраснѣвшія уши онъ отдалъ бы этимъ завистливымъ людямъ лишь бы помѣняться съ ними положеніями.
-- Сэръ,-- говоритъ онъ,-- если я исполняю свою обязанность и дѣлаю то, что мнѣ приказываютъ Кэнджъ и Карбой, то надѣюсь, что это не должно имѣть связи съ отношеніями моими къ моимъ друзьямъ и знакомымъ, и не можетъ вредить никому изъ членовъ нашего сословія, не исключая и мистера Толкинхорна изъ Полей. Я не считаю себя обязаннымъ входить въ дальнѣйшія объясненія, и при всемъ уваженіи къ вамъ, сэръ, не допуская и мысли объ оскорбленіи, еще разъ повторю -- не допуская и мысли объ оскорбленіи.
-- О, разумѣется!
-- Я не намѣренъ дѣлать этого.
-- И прекрасно,-- отвѣчаетъ мистеръ Толкинхорнъ съ спокойнымъ наклоненіемъ головы.-- Я замѣчаю, къ своему удовольствію, что вы принимаете живое участіе въ особахъ высшаго полета, сэръ; не такъ ли? Онъ обращаетъ эти слова къ изумленному Тони, который оставляетъ его замѣчаніе безъ возраженія.
-- Добродѣтель, которою рѣдкій изъ англичанъ не можетъ похвалиться,-- продолжаетъ мистеръ Толкинхорнъ. (Онъ стоялъ въ это время у камина, повернувшись спиною къ закоптѣлой рѣшеткѣ, теперь же оборачивается и поправляетъ очки).-- Кто это? Леди Дэдлокъ? Ахъ! Очень удовлетворительное сходство въ своемъ родѣ, хотя портрету и не достаетъ силы характера. Добрый день вамъ, джентльмены, добрый день!
Когда онъ вышелъ, мистеръ Гуппи, покрывшійся между тѣмъ сильною испариной и задыхающійся, старается поскорѣе уносить Галаксову галлерею, заключая коллекцію портретомъ леди Дэдлокъ.
-- Тони,-- говоритъ онъ впопыхахъ своему удивленному пріятелю:-- поспѣшимъ уложить поскорѣе всѣ эти вещи вмѣстѣ и убраться отсюда. Безполезно бы было скрывать отъ тебя, Тони, что между мною и однимъ изъ членовъ высокомѣрной аристократіи существовали таинственныя сношенія, о которыхъ я, разумѣется, никому не говорилъ. Можетъ быть въ прежнее время я и рѣшился бы разсказать тебѣ все, что касается этого предмета: но теперь не желаю этого болѣе. Я связанъ въ этомъ случаѣ данною мною клятвою, требованіемъ моего разбитаго въ прахъ идола и обстоятельствами, надъ которыми я не имѣю ни малѣйшей власти. Все это заставляетъ меня желать, чтобы дѣло предано было забвенію. Потому я прошу и тебя какъ друга, во имя участія, которое ты выказывалъ, къ вопросамъ, касающимся фешенебельнаго круга, во имя той поддержки, которую я заранѣе могу обѣщать тебѣ, если ты будешь дѣйствовать въ моихъ видахъ, похоронить всѣ эти обстоятельства въ твоей памяти, не произнося ни одного слова любопытства.
Всю эту рѣчь мистеръ Гуппи произноситъ какъ будто въ припадкѣ казуистическаго бреда; между тѣмъ какъ другъ его выражаетъ изумленіе всѣми мускулами своей волосатой головы и даже своими обработанными бакенбардами.