Сайлесъ Веггъ, совершая походъ въ Римскую имперію, пробирается къ ней черезъ Клеркенвелль. Время вечернее, непозднее; погода сырая и холодная. Мистеръ Веггъ теперь имѣетъ досугъ уклониться немного отъ кратчайшей дороги, потому что онъ убираетъ свою ширмочку ранѣе обыкновеннаго съ тѣхъ поръ, какъ къ ней присоединился у него новый источникъ дохода. Уклоняется онъ отъ кратчайшей дороги еще и потому, что считаетъ не лишнимъ, чтобы въ павильонѣ поджидали его съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ. "Чѣмъ дольше будетъ Боффинъ ждать меня, тѣмъ лучше будетъ слушать", говоритъ мистеръ Веггъ, постукивая по тротуару своей деревяшкой и лукаво прищуривая сначала правый, а потомъ лѣвый глазъ (что, въ скобкахъ сказать, было совершенно излишне, ибо природа и безъ того порядкомъ стянула ему вѣки).
"Если дѣла мои съ нимъ пойдутъ, какъ я разсчитываю", продолжаетъ, ковыляя, свои размышленія Сайлесъ, "мнѣ невозможно будетъ оставить ее тамъ. Это было бы просто неприлично". Одушевляемый этою мыслью, онъ ковыляетъ проворнѣе и смотритъ далеко впередъ, какъ человѣкъ, которому въ душу запалъ честолюбивый замыселъ.
Зная, что по сосѣдству съ церковью въ Клеркенвеллѣ проживаютъ мастера ювелирнаго цеха, мистеръ Веггъ питаетъ особенное уваженіе къ этимъ краямъ. Но чувства мистера Вегга, въ смыслѣ строгой нравственности, хромаютъ точно такъ же, какъ хромаетъ онъ самъ: они рождаютъ въ немъ мысль о шапкѣ-невидимкѣ, въ которой можно было бы безопасно улизнуть съ драгоцѣнными каменьями и золотыми вещами, и не заключаютъ ни малѣйшаго состраданія къ тѣмъ, кто ихъ утратитъ.
Мистеръ Веггъ, однакоже, направляется не къ мастерскимъ, гдѣ искусные мастера обдѣлываютъ жемчугъ и алмазы, куютъ золото и серебро и до того обогащаютъ этою работою свои руки, что даже вода, въ которой они моютъ ихъ, покупается рафинировщиками, осаждающими изъ нея драгоцѣнные металлы. Онъ ковыляетъ не къ этимъ мастерскимъ, а къ лавкамъ болѣе скромнымъ, гдѣ продаются въ розницу всякія явства и питія, одежда, рамы для картинъ, и прочая и прочая, къ лавкамъ цирюльниковъ, ветошниковъ, торговцевъ собаками и пѣвчими птицами. Изъ этихъ лавокъ, ютящихся въ узенькой и грязной улицѣ, посвященной такого рода торговлѣ, онъ избираетъ одну, съ запыленнымъ окномъ, на которомъ тускло горитъ сальная свѣча, окруженная цѣлымъ полчищемъ какихъ-то странныхъ предметовъ, похожихъ на кусочки кожи, и между которыми нельзя ничего ясно разсмотрѣть, кромѣ самой свѣчи въ старомъ жестяномъ подсвѣчникѣ и двухъ высушенныхъ лягушекъ, фехтующихъ на коротенькихъ шпагахъ. Мистеръ Веггъ, ковыляя все съ возрастающею бодростью, подходитъ къ темному, засаленному входу, отворяетъ неподатливую, темную, одностворчатую дверь, открывающуюся внутрь, и вслѣдъ за нею вступаетъ въ маленькую, темную, грязную лавченку. Въ ней такъ темно, что ничего нельзя разобрать, кромѣ другой сальной свѣчи въ другомъ старомъ жестяномъ подсвѣчникѣ, стоящей у самаго лица человѣка, который сидитъ на стулѣ, низко сгорбившись надъ прилавкомъ.
Мистеръ Веггъ киваетъ этому лицу и говоритъ: -- Добрый вечеръ.
Лицо приподымается и взглядываетъ на него,-- лицо желтое, съ слабыми глазами, прикрытое спутанной копной рыжихъ и пыльныхъ волосъ. Обладатель этого лица сидитъ безъ галстуха. Онъ даже разстегнулъ отложной воротникъ своей рубашки, чтобы работать съ большимъ удобствомъ. По этой же причинѣ на немъ нѣтъ сюртука; на плечахъ только свободный жилетъ, прикрывающій бѣлье. Глаза его походятъ на утомленные глаза гравера, но онъ не граверъ; выраженіе лица и сгорбленная поза напоминаютъ сапожника, но онъ не сапожникъ.
-- Добрый вечеръ, мистеръ Винасъ. Узнаете меня?
Мистеръ Винасъ встаетъ съ постепенно разсвѣтающимъ проблескомъ какого-то воспоминанія на лицѣ, приподнимаетъ свѣчу надъ прилавкомъ, потомъ опускаетъ ее внизъ, къ ногамъ мистера Вегга -- природной и искусственной.
-- Какъ не узнать!-- говоритъ онъ.-- Какъ поживаете?
-- Я -- Веггъ,-- объясняетъ этотъ джентльменъ.
-- Помню, помню,-- говоритъ мистеръ Винасъ.-- Ампутація въ больницѣ?
-- Точно такъ,-- отвѣчаетъ мистеръ Веггъ.
-- Помню, помню,-- повторяетъ мистеръ Винасъ.-- Какъ поживаете? Садитесь-ка къ камину да погрѣйте вашу... внизу-то, другую-то.
Маленькій прилавокъ до того коротокъ, что каминъ, которому слѣдовало бы помѣшаться за прилавкомъ, если бы послѣдній былъ подлиннѣе, представляется вполнѣ доступнымъ, и потому мистеръ Веггъ садится на ящикъ передъ самымъ огнемъ и начинаетъ вдыхать теплый и пріятный запахъ. Но не запахъ лавки. "Запахъ лавки", говоритъ про себя мистеръ Веггъ, раза два-три втянувъ въ себя носомъ воздухъ, чтобы лучше удостовѣриться, "запахъ лавки отзывается и сыростью, и гнилью, и кожей, и перьями, и погребомъ, и клеемъ, и клейстеромъ, и еще, можетъ быть" -- тутъ онъ втягиваетъ воздухъ еще разъ -- "старыми кузнечными мѣхами".
-- Чай готовъ, мистеръ Веггъ, и тартинки поджарены. Не угодно ли покушать?
Одно изъ руководящихъ житейскихъ правилъ мистера Вегга -- никогда не отказываться покушать, и потому онъ говоритъ, что покушаетъ. Но лавченка до того темна и такъ много въ ней какихъ-то черныхъ полокъ, подставокъ, закоулковъ, что онъ видитъ чашку и блюдечко мистера Винаса только потому, что они стоятъ тутъ же, передъ самою свѣчею, и совершенно не видитъ, изъ какого таинственнаго хранилища достаетъ мистеръ Винасъ другую чашку и другое блюдечко; онъ не замѣчаетъ ихъ до тѣхъ поръ, пока они не появляются передъ самымъ его носомъ. Одновременно съ этимъ мистеръ Веггъ замѣчаетъ еще на прилавкѣ красивую маленькую мертвую птичку, склонившую головку на край блюдечка мистера Винаса; изъ груди у нея торчитъ крѣпкая проволока. Эта птичка -- точно самчикъ-реполовъ -- Кокъ Робинъ извѣстной баллады, мистеръ Винасъ -- воробушекъ въ этой балладѣ, а мистеръ Веггъ -- _ мушка съ щелками вмѣсто глазъ.
Мистеръ Винасъ снова куда-то ныряетъ, достаетъ еще хлѣба, вытаскиваетъ изъ груди птицы проволоку, надѣваетъ на кончикъ этого смертоноснаго орудія ломоть хлѣба и принимается поджаривать его. Когда тартинка достаточно подрумянилась надъ огнемъ, мистеръ Винасъ ныряетъ опять, достаетъ масло, и этимъ его работа заканчивается.
Мистеръ Веггъ, какъ человѣкъ себѣ на умѣ, зная, что ужинъ у него еще впереди, настаиваетъ, чтобы хозяинъ прежде кушалъ самъ, разсчитывая такою любезностью расположить его къ сговорчивости или, какъ говорится, подмазать колеса своей телѣги. По мѣрѣ того, какъ скрываются изъ виду тартинки, выступаютъ на видъ черныя полки, подставки и закоулки, и мистеръ Веггъ мало-по-малу получаетъ смутное представленіе о томъ, что прямо противъ него, на наличникѣ камина, сидитъ въ банкѣ индѣйскій ребенокъ съ большой головой, до того подвернутой подъ него, что, кажется, онъ сейчасъ бы перекувырнулся, будь банка чуть-чуть попросторнѣе.
Когда по соображеніямъ мистера Вегга колеса Винаса достаточно подмазались, онъ легонько похлопываетъ ладонь о ладонь какъ бы въ доказательство того, что въ умѣ его нѣтъ задней мысли, и затѣмъ приступаетъ къ своей цѣли вопросомъ:
-- А скажите-ка, мистеръ Винасъ, какъ я у васъ поживалъ все это долгое время?
-- Очень плохо,-- слѣдуетъ неутѣшительный отвѣтъ.
-- Какъ? Неужели я все еще у васъ?-- спрашиваетъ съ удивленіемъ мистеръ Вегпь.
-- Все еще у меня.
Это извѣстіе видимо радуетъ мистера Вегга, но онъ старается скрыть свои чувства и говорить:
-- Странно. Чему же вы это приписываете?
-- И самъ не знаю, чѣмъ это объяснить,-- отвѣчаетъ мистеръ Винасъ (Винасъ -- человѣкъ чахлаго вида, съ грустнымъ лицомъ и слабымъ, плаксиво-жалобнымъ голосомъ) -- не знаю, чѣмъ объяснить, но только я никакъ не могу вставить васъ ни въ одинъ сборный костякъ,-- никакими судьбами. Что я ни дѣлалъ, какъ ни ухитрялся, вы не приходитесь да и только. Всякій, кто хоть сколько-нибудь смыслитъ въ этомъ дѣлѣ, съ перваго же взгляда укажетъ на васъ и непремѣнно скажетъ: "Не пара!"
-- Но, чортъ возьми, мистеръ Винасъ!-- вскрикиваетъ мистеръ Веггъ съ раздраженіемъ.-- Вѣдь не какая же нибудь это особенность во мн ѣ. Со сборными костяками это должно часто случаться.
-- Съ ребрами, согласенъ, что случается, но съ другими костями никогда! Когда мнѣ приходится готовить сборный костякъ, я заранѣе знаю, что сборными ребрами подъ натуру никакъ не поддѣлаешься, потому что у каждаго человѣка свои собственныя ребра и ужъ къ нимъ ребро другого человѣка ни за что не подойдетъ. Во всемъ же прочемъ сборная работа меня не затрудняетъ. Намедни я отослалъ одного красавца въ художественную школу,-- поистинѣ красавца: одна нога англійская, другая бельгійская, а все остальное собрано еще изъ восьми человѣкъ. Толкуйте послѣ этого, что человѣкъ можетъ не годиться для сборнаго костяка. А ужъ вамъ-то слѣдовало бы годиться по всѣмъ правиламъ, мистеръ Веггъ.
Сайлесъ пристально смотритъ на свою единственную ногу, еле видную при слабомъ свѣтѣ камина, и, нахмурившись, думаетъ про себя: "Вся вина тутъ не во мнѣ, а въ другихъ"; затѣмъ нетерпѣливо вопрошаетъ:
-- Отчего же это я не гожусь, какъ вы думаете?
-- Право, не знаю, отчего. Встаньте-ка на минутку да подержите подсвѣчникъ.
Мистеръ Винасъ достаетъ изъ угла, что возлѣ его стула, кости человѣческой ноги, необыкновенно бѣлыя и превосходно скрѣпленныя по суставамъ. Онъ прикладываетъ ихъ къ ногѣ мистера Вегга и сравниваетъ, между тѣмъ какъ этотъ джентльменъ стоитъ неподвижно съ такимъ видомъ, какъ будто бы съ него снимаютъ мѣрку для ботфортъ.
-- Нѣтъ, не могу объяснить, почему, а только что-то не такъ. По моему крайнему разумѣнію, у васъ есть какое-то искривленіе въ этой кости.
Недовѣрчиво посмотрѣвъ на свой собственный членъ и подозрительно на образецъ, съ которымъ его сравниваютъ, мистеръ Веггъ рѣшаетъ дѣло такъ:
-- Пари на фунтъ стерлинговъ, что эта нога не англійская.
-- Нетрудно выиграть: мы часто прибѣгаемъ къ иностраннымъ костямъ. Нога, точно, не англійская; она принадлежитъ вонъ тому французскому джентльмену.
Сказавъ это, мистеръ Винасъ киваетъ головой на темный уголъ за спиной мистера Вегга. Мистеръ Веггъ съ легкимъ испугомъ оборачивается, ищетъ глазами французскаго джентльмена и наконецъ узнаетъ его въ образѣ искуснѣйшимъ образомъ отдѣланныхъ реберъ, стоящихъ на полкѣ въ углу, какъ какая-нибудь кираса или корсетъ.
-- А, сэръ! Въ своемъ отечествѣ вы были, можетъ статься, вполнѣ порядочнымъ человѣкомъ,-- произноситъ мистеръ Веггъ такимъ тономъ, какъ будто обращается къ только что представленному ему новому знакомому,-- но я надѣюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что не родился еще тотъ французъ, съ которымъ я согласился бы хоть въ чемъ-нибудь сравняться.
Въ эту минуту засаленная дверь лавченки отворяется внутрь и вслѣдъ за тѣмъ появляется какой-то мальчикъ, который, выпустивъ дверь и давши ей хлопнуть, заявляетъ:
-- Я за чучеломъ канарейки.
-- Три шиллинга девять пенсовъ,-- кротко отзывается Винасъ.-- Деньги принесъ?
Мальчикъ выкладываетъ на прилавокъ четыре шиллинга, а мистеръ Винасъ, который всегда находится въ грустномъ настроеніи духа, съ легкимъ стономъ осматривается вокругъ, отыскивая чучело канарейки. Чтобы помочь себѣ въ этихъ поискахъ, онъ беретъ свѣчу, и тутъ мистеръ Веггъ замѣчаетъ, что на высотѣ его колѣнъ есть еще полочка, предназначенная исключительно для рукъ скелетовъ, которыя, кажется, такъ и хотятъ заграбастать все, что имъ ни подвернется. Мистеръ Винасъ спасаетъ отъ нихъ канарейку въ стеклянномъ ящикѣ и подноситъ ее мальчику.
-- Вотъ смотри: точно живая. Сидитъ на вѣточкѣ и собирается вспорхнуть. Береги ее,-- прелестная штучка! Вотъ сдача... Три пенса сдачи, три шиллинга девять за канарейку, итого четыре шиллинга. Вѣрно!
Мальчикъ принимаетъ сдачу и уже берется одной рукой за ремень, прибитый къ двери вмѣсто ручки, какъ вдругъ мистеръ Винасъ останавливаетъ его окрикомъ:
-- Эй, стой, негодный мальчишка! У тебя тамъ зубъ между полупенсами.
-- Почемъ же мнѣ знать, что онъ у меня? Вы сами мнѣ его дали. Мнѣ вашихъ зубовъ не нужно: у меня довольно и своихъ,-- хнычетъ мальчикъ, отыскивая зубъ между сдачей и швыряя его на прилавокъ.
-- Не оскорбляй меня въ порочной гордынѣ твоей юности!-- возглашаетъ мистеръ Винасъ патетическимъ тономъ.-- Не обижай меня: ты видишь,-- я и безъ того скорбенъ духомъ. Зубъ, должно быть, попалъ какъ-нибудь въ денежный ящикъ. Они вездѣ попадаютъ. Сегодня за завтракомъ я вынулъ два изъ кофейника -- коренныхъ.
-- Ага!-- произноситъ, успокаиваясь, мальчикъ.-- Такъ зачѣмъ же вы бранитесь?
На это мистеръ Винасъ, встряхнувъ своими пыльными волосами и поморгавъ слабыми глазами, отвѣчаетъ, какъ раньше:
-- Не оскорбляй меня въ гордынѣ твоей юности! Не обижай,-- я и такъ скорбенъ духомъ. Ты и понятія не имѣешь, какой чудесный экземпляръ вышелъ бы изъ тебя, если бъ мнѣ довелось связать твои суставчики проволокой.
Это заявленіе, повидимому, возымѣло свое дѣйствіе, ибо мальчишка съ ворчаньемъ торопливо вышелъ изъ лавки.
-- Охъ-охъ-охъ!-- тяжко вздыхаетъ мистеръ Винасъ, снимая нагаръ со свѣчи.-- Отцвѣлъ для меня міръ!.. Хотите осмотрѣть мою лавку, мистеръ Веггъ? Позвольте, я вамъ все покажу со свѣчей... Вотъ моя рабочая скамья. Вотъ скамья моего подмастерья. Вотъ тиски. Инструменты. Кости разныя. Черепа. Индѣйскій младенецъ въ спирту. Африканскій -- тоже. Препараты разные въ стклянкахъ. Все, что вы можете достать рукой, сохранилось хорошо, а что попортилось,-- стоить выше. А что на самыхъ верхнихъ полкахъ, того я и самъ не припомню. Должно быть, разныя ненужныя кости... Тутъ кошки. Скелетъ англійскаго младенца. Собаки. Утки. Стекляные глаза разные. Набальзамированная птичка. Высушенныя шкурки разныхъ звѣрковъ. Вотъ вамъ общій видъ -- такъ сказать, панорама.
По мѣрѣ того, какъ поднимается и опускается свѣча, поименованные предметы выступаютъ изъ темноты, точно на перекличкѣ, и затѣмъ снова скрываются. Окончивъ свой обзоръ, мистеръ Винасъ повторяетъ скорбнымъ голосомъ: "Охъ-охъ-охъ!" и, усѣвшись на свое мѣсто, наливаетъ себѣ еще чаю.
-- А гдѣ же у васъ я?-- спрашиваетъ мистеръ Веггъ.
-- Вы гдѣ-нибудь въ задней лавкѣ, черезъ дворъ. Говоря откровенно, я напрасно купилъ васъ у больничнаго сторожа.
-- А сколько вы за меня дали?
-- Я купилъ васъ вмѣстѣ съ другими, гуртомъ,-- отвѣчаетъ Винасъ, усердно дуя на свой чай,-- потому не знаю, что причитается за васъ.
Мистеръ Веггъ задаетъ свой вопросъ въ исправленной редакціи:
-- А сколько вы возьмете за меня?
-- Въ настоящую минуту,-- отвѣчаетъ Винасъ, продолжая дуть на чай,-- я не могу вамъ на это отвѣтить.
-- Полноте! По вашимъ же собственнымъ словамъ, я недорого стою,-- говоритъ мистеръ Веггъ убѣдительнымъ тономъ.
-- Оно, дѣйствительно, недорого для сборнаго костяка -- съ этимъ я согласенъ, мистеръ Веггъ, но вы можете оказаться драгоцѣннымъ, какъ... (тутъ мистеръ Винасъ отхлебываетъ еще глотокъ чаю, но такого горячаго, что у него захватываетъ духъ и изъ его слабыхъ глазъ бѣгутъ слезы)... какъ аномалія, какъ уродство, если вы извините мнѣ это слово.
Сайлесъ сдерживаетъ негодующій взглядъ, выражающій все, что угодно, кромѣ желанія извинить мистера Винаса, и говоритъ:
-- Кажется, вы меня знаете, мистеръ Винасъ; знаете и то, что я никогда не торгуюсь.
Мистеръ Винасъ продолжаетъ глотать горячій чай, закрывая глаза при каждомъ глоткѣ и сейчасъ же спазматически ихъ открывая, но согласія на продажу не даетъ.
-- Я имѣю надежду на нѣкоторое улучшеніе моего матеріальнаго положенія,-- говоритъ съ чувствомъ мистеръ Веггъ,-- а потому не желалъ бы, откровенно признаться, не желалъ бы при такихъ обстоятельствахъ быть, такъ сказать, разбросаннымъ по свѣту -- кусочекъ тамъ, кусочекъ тутъ. При такихъ обстоятельствахъ, повторяю, я желалъ бы собрать себя, какъ человѣкъ порядочный.
-- Такъ у васъ пока однѣ лишь надежды, мистеръ Веггъ? Слѣдовательно, большихъ денегъ не водится. Въ такомъ случаѣ послушайте, что я съ вами сдѣлаю. Я попридержу васъ у себя. Я никогда не измѣняю своему слову: не опасайтесь,-- я васъ не продамъ. Вотъ вамъ моя рука. Охъ-охъ-охъ, Боже мой!
Съ немалымъ облегченіемъ принимая обѣщаніе мистера Винаса и желая задобрить его, мистеръ Веггъ сначала молча смотритъ, какъ онъ вздыхаетъ и пьетъ чай, а потомъ говоритъ ему, стараясь придать своему голосу тонъ участія:
-- Вы какъ будто о чемъ-то грустите, мистеръ Винасъ. Или дѣла идутъ плохо?
-- Дѣла никогда такъ хорошо не шли, какъ теперь.
-- Что жъ, можетъ, ловкости въ рукахъ поубавилось?
-- Нѣтъ, руки дѣйствуютъ ловко. Я вамъ скажу, мистеръ Веггъ: я не только первый мастеръ въ нашемъ цехѣ, но я одинъ составляю весь цехъ. Вы можете, если пожелаете, купить себѣ скелетъ въ Вестъ-Эндѣ и заплатить за него вестъ-эндскую цѣну, а онъ будетъ все-таки моей работы. У меня такая уйма работы, что я насилу управляюсь при помощи подмастерья. Я горжусь своей работой, и для меня работа -- удовольствіе.
Въ подкрѣпленіе этой тирады мистеръ Винасъ патетически вытягиваетъ правую руку, поддерживая лѣвою блюдечко, причемъ произноситъ слова такимъ тономъ, какъ будто онъ готовъ залиться горючими слезами.
-- Изъ того, что вы сейчасъ сказали, мистеръ Винасъ, я долженъ заключить, что обстоятельства ваши не такого рода, чтобы можно было горевать,-- вставляетъ мистеръ Веггъ.
-- Мистеръ Веггъ! Знаю, что не такого рода. Мистеръ Веггъ! Не выдавая себя за несравненнаго мастера, я все-таки имѣю право сказать, что усовершенствовалъ себя изученіемъ анатоміи, такъ что для меня нѣтъ теперь тайнъ въ этой наукѣ и я всякую косточку умѣю назвать. Мистеръ Веггъ! Если бы васъ принесли сюда въ мѣшкѣ, разобраннаго по суставамъ, и попросили бы меня сдѣлать изъ васъ костякъ, я назвалъ бы съ завязанными глазами всѣ ваши кости -- большія и маленькія, назвалъ бы безъ запинки, и разсортировалъ бы ихъ всѣ до послѣдняго позвонка, такъ что вы подивились бы и порадовались бы на мою работу.
-- Ну что жъ? И это опять-таки не такія обстоятельства, чтобы можно было горевать,-- повторяетъ мистеръ Веггъ.
-- Мистеръ Веггъ! Самъ я знаю, что обстоятельства не такія,-- самъ знаю! Меня сокрушаетъ сердце мое, сердце сокрушаетъ меня, мистеръ Веггъ! Будьте такъ добры, возьмите эту карточку и прочитайте вслухъ.
Сайлесъ принимаетъ карточку изъ рукъ Винаса, который достаетъ ее изъ ящика, и, надѣвъ очки, читаетъ:
-- "Мистеръ Винасъ"...
-- Такъ. Читайте дальше.
-- "Изготовитель чучелъ, звѣрей и птицъ".
-- Такъ. Дальше!
-- "Препараторъ человѣческихъ костей".
-- Вотъ оно, вотъ! Въ этомъ все дѣло!-- стонетъ мистеръ Винасъ.-- Въ этомъ все дѣло! Мистеръ Веггъ, мнѣ тридцать два года, а я все еще холостякъ. Мистеръ Вегтъ! Я люблю ее. Мистеръ Веггъ! Она достойна любви монарха.-- Тутъ Сайлесъ вздрогнулъ, потому что мистеръ Винасъ въ порывѣ чувствъ вскочилъ на ноги и, ставъ передъ нимъ въ самую рѣшительную позу, схватилъ его за шиворотъ. Но онъ тутъ же извинился и, опускаясь на свое мѣсто, проговорилъ съ покойствіемъ отчаянія: -- Ей противно мое ремесло!
-- А извѣстны ли ей выгоды вашего ремесла!
-- Выгоды извѣстны, но она не цѣнитъ искусства. "Не хочу", пишетъ она собственноручно, "не хочу видѣть себя, не хочу, чтобъ и другіе меня видѣли между костяками".
Мистеръ Винасъ наливаетъ себѣ еще чаю въ глубочайшей тоскѣ, судя по его взгляду и по положенію тѣла.
-- Такъ-то, мистеръ Веггъ! Вотъ она, судьба человѣческая! Взлѣзетъ человѣкъ на верхушку высокаго дерева, думаетъ -- видъ посмотрю, а вида-то и нѣтъ никакого. Цѣлыя ночи просиживаю я здѣсь, окруженный прекрасными трофеями моего искусства, а какой мнѣ отъ нихъ прокъ? Они погубили меня. Она не хочетъ видѣть себя, не хочетъ, чтобъ и другіе ее видѣли между костяками.
Повторивъ это зловѣщее изречеціе, мистеръ Винасъ снова принимается за чай. Онъ пьетъ большими глотками и слѣдующимъ образомъ объясняетъ, почему онъ это дѣлаетъ:
-- Чай разслабляетъ меня. А когда я совсѣмъ ослабѣю, наступаетъ летаргія. Просидѣвъ за чайникомъ до часу или до двухъ ночи, я впадаю въ забытье... Позвольте мнѣ не задерживать васъ болѣе, мистеръ Веггъ. Я теперь никому не товарищъ.
-- Да мнѣ и безъ того пора идти,-- говоритъ Сайлесъ, вставая.-- У меня есть дѣло: мнѣ давно слѣдовало бы быть на мѣстѣ -- въ домѣ Гармона.
-- Что?-- съ удивленіемъ переспрашиваетъ мистеръ Винасъ.-- Въ домѣ Гармона по дорогѣ къ Баттлъ-Бриджу?
Мистеръ Веггъ подтверждаетъ, сказавъ, что онъ отправляется именно туда.
-- Вамъ, должно быть, повалило счастье, что вы ухитрились пробраться туда. Тамъ пропасть денегъ водится.
-- Подумаешь, какъ вы проворно это смекнули и какъ вы все знаете,-- замѣчаетъ не безъ колкости мистеръ Веггъ.-- Удивительно!
-- Удивительнаго тутъ ничего нѣтъ, мистеръ Веггъ. Старикъ Гармонъ любилъ доходить до самой сути вещей и непремѣнно хотѣлъ знать свойства и цѣнность всякой всячины, какая попадалась ему въ мусорѣ. Много перьевъ и всякихъ костей перетаскалъ онъ ко мнѣ, желая знать мое о нихъ мнѣніе.
-- Въ самомъ дѣлѣ?
-- Ну да. Охъ-охъ-охъ-охъ!.. Онъ, знаете, даже похороненъ здѣсь неподалеку,-- вонъ тамъ.
Мистеръ Веггъ не знаетъ этого, но киваетъ головой, дѣлая видъ, что знаетъ. Однако въ то же время онъ переводитъ взглядъ въ ту сторону, куда показалъ мистеръ Винасъ, и какъ будто бы отыскиваетъ, гдѣ это можетъ быть.
-- Я очень заинтересовался,-- продолжаетъ между тѣмъ мистеръ Винасъ,-- очень заинтересовался, когда узналъ объ этомъ тѣлѣ, найденномъ въ рѣкѣ (въ то время она еще не отказала мнѣ наотрѣзъ, понимаете). У меня здѣсь есть... Впрочемъ, все равно,-- не стоитъ объ этомъ толковать.
Онъ взялъ было свѣчу и придвинулъ ее на всю длину своей руки къ одному изъ темныхъ шкаповъ, но прервалъ свою рѣчь какъ разъ въ ту минуту, когда мистеръ Веггъ обернулся, чтобы взглянуть туда.
-- Старикъ былъ хорошо извѣстенъ въ здѣшнемъ околоткѣ. Разсказывали даже будто онъ скрылъ несмѣтныя богатства подъ своими сорными насыпями. Я лично думаю, что тамъ нѣтъ ничего. Вы, можетъ быть, знаете, мистеръ Веггъ?
-- Ничего нѣтъ,-- говоритъ Веггъ, ни слова до тѣхъ поръ не слыхавшій ни о какихъ насыпяхъ.
-- Ну, я васъ не задерживаю. Покойной ночи.
Горемычный Винасъ киваетъ головой, пожимаетъ ему руку и, въ изнеможеніи упавъ на свой стулъ, наливаетъ себѣ еще чаю. И мистеръ Веггъ, который уже взялся за ремень, чтобъ отворить наружную дверь, взглянувъ черезъ плечо назадъ, видитъ, что паденіе хозяина до такой степени потрясло всю покривившуюся лавченку и такъ сильно всколыхнуло пламя свѣчи, что всѣ младенцы -- индѣйскій, африканскій, и британскій, а равно "человѣческія кости разныя", французскій джентльменъ, зеленоглазыя кошки, собаки, утки и все остальное собраніе вдругъ выдвинулись изъ тьмы, какъ будто оживши на секунду. Даже бѣдный мертвый реполовъ у локтя мистера Винаса повернулся на бокъ. Въ слѣдующую минуту мистеръ Веггъ уже ковыляетъ по грязи подъ свѣтомъ газовыхъ фонарей.