У Вениринговъ суета: совершенно зрѣлая молодая дѣвица выходить замужъ (съ пудрою и съ прочимъ) за совершенно зрѣлаго молодого джентльмена. Она выходитъ за него изъ дома Вениринговъ, и Beниринги по этому случаю даютъ парадный завтракъ. Мрачный алхимикъ, который, какъ бы по установленному разъ навсегда правилу, протестуетъ противъ всего, что дѣлается въ домѣ, упорно протестуетъ и противъ этой свадьбы, но въ дѣлахъ такого рода согласіе его не есть необходимость, и потому небольшая рессорная фура выгружаетъ у подъѣзда Вениринговъ цѣлый транспортъ тепличныхъ растеній для украшенія цвѣтами завтрашняго торжества.
Совершенно зрѣлая молодая дѣвица -- невѣста съ состояніемъ. Совершенно зрѣлый молодой джентльменъ -- женихъ тоже съ состояніемъ. Онъ пускаетъ свой капиталъ въ обороты и, какъ любитель этого дѣла, ѣздитъ въ Сити, засѣдаетъ на собраніяхъ директоровъ акціонерныхъ компаній и участвуетъ въ торговлѣ всевозможными акціями. Не имѣйте ни заслугъ, ни репутаціи, ни образованія, ни идей, ни приличныхъ манеръ,-- имѣйте только акціи. Имѣйте достаточное количество акцій, чтобы ваше имя значилось большими буквами въ спискѣ директоровъ, разъѣзжайте по таинственнымъ дѣламъ между Лондономъ и Парижемъ, и вы будете велики. Откуда онъ?-- Акціи. Куда стремится?-- Акціи. Что онъ за человѣкъ?-- Акціи. Есть ли у него принципы?-- Акціи. Онъ, можетъ быть, никогда и ни въ чемъ не имѣлъ успѣха, никогда ничего не придумалъ, никогда ничего не совершилъ -- нужды нѣтъ: на все довольно одного отвѣта -- акціи. О, всесильныя акціи! Высоко возносите вы этихъ кумировъ; насъ же, ничтожныхъ червей, заставляете вопить денно и нощно, словно подъ дѣйствіемъ дурмана: "Избавьте насъ отъ нашихъ денегъ, расточайте ихъ! Покупайте насъ, продавайте насъ, раззоряйте! Мы молимъ васъ объ одномъ: займите мѣсто между сильными міра сего и жирѣйте на нашъ счетъ".
Покуда Амуръ и Граціи готовятъ Гименею свѣточъ, долженствующій воспламениться въ упомянутый торжественный день, у мистера Твемло мутится умъ. Ему начинаетъ казаться, что совершенно зрѣлая молодая дѣвица и совершенно зрѣлый молодой джентльменъ -- самые старинные друзья Вениринговъ. Не состоитъ ли Beнирингъ ихъ опекуномъ?-- Едва ли, такъ какъ оба они старше. Однако онъ вѣдь посвященъ во всѣ ихъ тайны и много содѣйствовалъ тому, чтобы заманить ихъ къ алтарю. Однажды онъ даже самолично разсказывалъ ему, Твемло, какъ онъ сказалъ своей женѣ: "Не правда ли, Анастасія, какая славная парочка?" Онъ говорилъ еще, что смотритъ на Софронію Экершэмъ (зрѣлую молодую дѣвицу) какъ на свою сестру, а на Альфреда Ламля (зрѣлаго молодого джентльмена) какъ на брата. Твемло спросилъ его при этомъ, не учились ли они съ Альфредомъ въ одной школѣ, но онъ отвѣтилъ: "Несовсѣмъ". На вопросъ же, не была ли Софронія усыновлена его матерью, онъ отвѣчалъ: "Нѣтъ, нельзя сказать". Твемло прикладывалъ руку ко лбу и терялся въ догадкахъ.
Но вотъ какъ-то разъ, недѣли три тому назадъ, мистеръ Твемло, сидя но утру у себя надъ конюшней въ Дьюкъ-Стритѣ на Сентъ-Джемскомъ скверѣ за газетами и за слабымъ чаемъ съ поджаренной булкой, получилъ раздушенную записочку съ вензелемъ. Записочка была отъ мистрисъ Beнирингъ. Мистрисъ Beнирингъ просила "дорогого мистера Твемло, если онъ ничѣмъ особенно не занятъ, пожаловать къ ней отобѣдать съ мистеромъ Подснапомъ и обсудить одно важное семейное дѣло". Послѣднія три слова были два раза подчеркнуты и завершены восклицательнымъ знакомъ. Отвѣтивъ на записочку: "Ничѣмъ не занятъ и болѣе чѣмъ радъ", Твемло явился къ Венирингамъ, и вотъ что за симъ воспослѣдовало.
-- Дорогой мой Твемло,-- говоритъ ему Beнирингъ съ милой улыбкой,-- любезная готовность, съ какою вы отозвались на безцеремонное приглашеніе Анастасіи, поистинѣ неоцѣнима; это такъ похоже на стараго, стараго друга... Знакомы вы съ нашимъ другимъ добрымъ другомъ Подснапомъ?
Твемло хорошо помнитъ добраго друга Подснапа, когда-то причинившаго ему такой конфузъ. Онъ отвѣчаетъ, что знакомъ, и Подснапъ подтверждаетъ его заявленіе. Повидимому. этотъ Подснапъ въ короткое время такъ близко сошелся съ Венирингомъ, что считаетъ себя другомъ его дома много, много, много лѣтъ. Онъ ведетъ себя съ самою дружеской развязностью, чувствуетъ себя совершенно какъ дома и, ставъ спиной къ камину, изображаетъ изъ себя статую Колосса Родосскаго. Твемло и раньше замѣчалъ, хотя, по своему обыкновенію, несовсѣмъ ясно, что всѣ гости Вениринговъ заражаются фикціей Вениринговъ; но онъ и до сихъ поръ еще не сознаетъ, что съ нимъ самимъ случилось то же.
-- Наши друзья Альфредъ и Софронія,-- продолжаетъ этотъ пророкъ подъ покрываломъ -- Beнирингъ,-- наши дорогіе друзья Альфредъ и Софронія -- надѣюсь, господа, вы порадуетесь за нихъ вмѣстѣ со мной,-- вступаютъ въ бракъ. Мы съ женою видимъ въ этомъ событіи наше семейное дѣло и принимаемъ на себя всѣ хлопоты, о чемъ я считаю своимъ священнымъ долгомъ объявить друзьямъ нашего дома.
"Ага!", думаетъ Твемло, поглядывая на Подснапа, "значитъ насъ только двое: онъ -- второй".
-- Я разсчитывалъ,-- продолжаетъ Beнирингъ,-- что леди Типпинсъ встрѣтится здѣсь съ вами, но на нее всегда такой большой спросъ: она, къ несчастью, отозвана.
"Эге!" думаетъ Твемло, блуждая глазами, "насъ, значитъ, трое: она -- третья".
-- Мортимера Ляйтвуда, съ которымъ вы оба знакомы, нѣтъ сейчасъ въ городѣ,-- продолжаетъ опять Beнирингъ,-- но онъ мнѣ пишетъ (въ шутливомъ тонѣ, по своей всегдашней привычкѣ), что не откажется быть шаферомъ жениха, когда наступить день церемоніи, хоть и не видитъ, какая тутъ можетъ быть надобность именно въ немъ.
"Ого!" думаетъ Твемло, закатывая глаза, "выходитъ, что насъ четверо: этотъ -- четвертый".
-- А Бутса и Бруэра, съ которыми вы тоже знакомы,-- прибавляетъ Beнирингъ,-- я хоть и не приглашалъ на сегодня, но держу ихъ въ запасѣ на этотъ случай.
"О, Боже!", думаетъ Твемло, закрывая глаза, "такъ насъ уже шес..." Но тутъ онъ изнемогаетъ и въ такомъ положеніи остается до конца обѣда, до самой той минуты, когда алхимикъ былъ приглашенъ удалиться.
-- Теперь мы приступимъ къ предмету нашего настоящаго совѣщанія,-- говоритъ послѣ этого Венирингъ.-- Софронія -- круглая сирота, и у нея нѣтъ никого, кто выдалъ бы ее замужъ.
-- Такъ будьте вы ей посаженнымъ отцомъ,-- предлагаетъ Подснапъ.
-- Милѣйшій мой Подснапъ, это невозможно. Невозможно по тремъ причинамъ. Во-первыхъ, потому, что я не могу взять на себя столь почетную обязанность, когда я долженъ имѣть въ виду столькихъ почтенныхъ друзей моего дома. Во-вторыхъ, потому, что я не такъ тщеславенъ, чтобы считать себя пригоднымъ для такой роли. Въ третьихъ потому, что Анастасія немного суевѣрна и не желаетъ, чтобы я былъ у кого-нибудь посаженнымъ отцомъ, пока не подрастетъ и не станетъ невѣстой наша малютка.
-- А что такое случится, если вашъ мужъ согласится быть раньше посаженнымъ отцомъ?-- спрашиваетъ Подснапъ у мистрисъ Венирингъ.
-- Ахъ, милый мистеръ Подснапъ, я сознаюсь, что это очень глупо, но у меня есть предчувствіе, что если Гамильтонъ выдастъ кого-нибудь замужъ прежде нашей дочурки, онъ никогда не выдастъ ее.
Такъ говоритъ мистрисъ Венирингъ, сложивъ при этомъ раскрытыя кисти рукъ такимъ образомъ, что каждый изъ ея орлиныхъ пальцевъ принимаетъ форму ея орлинаго носа, отъ котораго ихъ отличаютъ только новые съ иголочки перстни, нанизанные на нихъ.
-- Но, дорогой мой Подснапъ,-- продолжаетъ Венирингъ,-- у насъ есть испытанный другъ дома, на котораго -- я надѣюсь, вы согласитесь со мной,-- на котораго пріятная обязанность посаженнаго отца падаетъ, такъ сказать, сама собою. Другъ этотъ (послѣднія слова произносятся такимъ тономъ, какъ будто компанія состоитъ по крайней мѣрѣ изъ полутораста человѣкъ)... другъ этотъ теперь между нами. Другъ этотъ -- Твемло.
-- Совершенно вѣрно! (Со стороны Подснапа.)
-- Другъ этотъ,-- повторяетъ Beнирингъ съ большею твердостью,-- нашъ милый и добрый Твемло. Вамъ же, дорогой мой Подснапъ, я даже не знаю, какъ выразить мое удовольствіе и признательность за ту готовность, съ какою это мое убѣжденіе -- мое и моей Анастасіи -- раздѣляется вами, столь же близкимъ и испытаннымъ нашимъ другомъ, стоящимъ въ почетномъ положеніи... т. е. я разумѣю -- почетно стоящимъ въ положеніи... или, пожалуй, лучше будетъ сказать -- поставившимъ насъ съ Анастасіей въ почетное положеніе тѣмъ именно, что сами вы стали въ скромное положеніе крестнаго отца нашей малютки.
Beнирингъ остается совершенно доволенъ, видя, что Подснапъ не проявляетъ ни малѣйшей зависти къ возвышенію Твемло.
Спустя нѣкоторое время рессорная фура осыпаетъ цвѣтами подъѣздъ и лѣстницу Вениринговъ, и Твемло осматриваетъ мѣстность, гдѣ завтра ему предстоитъ разыграть важную роль. Онъ уже побывалъ въ церкви и записалъ для памяти кой-какія неудобства, замѣченныя имъ тамъ по указанію унылой вдовы-сторожихи, отпирающей церковныя ложи и страдающей жестокимъ ревматизмомъ въ лѣвой рукѣ, согнутой, однако, не отъ ревматизма, а добровольно, дабы служить кружкой для сбора денежной мзды.
Но вотъ Beнирингъ выходитъ изъ библіотеки, гдѣ онъ, въ часы созерцательнаго настроенія, приковываетъ свой умъ къ рѣзьбѣ и позолотѣ пилигримовъ, отправляющихся въ Кентербери.
Онъ подаетъ Твемло статейку, приготовленную имъ для газетъ, дабы онѣ могли протрубить фешенебельному міру о томъ, какъ семнадцатаго числа текущаго мѣсяца, въ церкви Св. Іакова, его высокопреподобіе Бланкъ-Бланкъ, при содѣйствіи его преподобіе Дашъ-Даша, сочеталъ узами брака Альфреда Ламля, эсквайра изъ Саквелль-Стрита, въ Пикадилли, съ Софроніею, единственною дочерью покойнаго Горація Экершема, эсквайра изъ Іоркшира, и какъ прекрасная невѣста была выдана изъ дома Гамильтона Вениринга, эсквайра изъ Стукконіи, по благословеніи ея посаженнымъ отцомъ ея Мельвиномъ Твемло, эсквайромъ изъ Дьюкъ-Стрита, близъ Сентъ-Джемскаго сквера, вторымъ кузеномъ лорда Снигсворта изъ Снигсвортскаго Парка. Пробѣгая эту статейку, Твемло какъ-то смутно соображаетъ, что если его высокопреподобіе Бланкъ-Бланкъ и его преподобіе Дашъ-Дашъ не сумѣютъ, послѣ этого перваго знакомства своего съ Венирингомъ, попасть въ реестръ самыхъ старинныхъ дорогихъ и близкихъ его друзей, то благодарить за это имъ будетъ некого, кромѣ самихъ себя.
Затѣмъ является Софронія (которую Твемло видѣлъ счетомъ два раза за всю свою жизнь), чтобы поблагодарить мистера Твемло за принятую имъ на себя роль покойнаго Горація Экершема, эсквайра изъ Іоркшира. А послѣ нея является Альфредъ (котораго Твемло видѣлъ только разъ въ жизни), чтобы сдѣлать то же самое и блеснуть своею, въ нѣкоторомъ родѣ кондитерской наружностью, предназначенною, повидимому, для вечерняго освѣщенія и попавшею на свѣтъ дневной по какой-то непростительной ошибкѣ. Послѣ этого выходитъ изъ своихъ апартаментовъ мистрисъ Венирингъ, съ преизбыткомъ орлиной важности во всей своей фигурѣ и съ темноватыми пятнышками на душѣ, подъ стать темной родинкѣ на ея подбородкѣ,-- выходитъ "измученная хлопотами и ощущеніями", какъ она сама объявляетъ дорогому своему Твемло, и лишь чуть-чуть подкрѣпленная рюмочкой ликера, поданнаго ей почти противъ ея воли мрачнымъ алхимикомъ. Напослѣдокъ являются подружки невѣсты, прибывшія по желѣзнымъ дорогамъ съ разныхъ сторонъ, точно партія очаровательныхъ рекрутиковъ, навербованныхъ сержантомъ, очевидно здѣсь не присутствующимъ, ибо, попавъ въ депо Вениринговъ, онѣ оказываются въ странѣ имъ неизвѣстной.
Послѣ всего этого Твемло отправляется къ себѣ домой, въ Дьюкъ-Стритъ, близъ Сентъ-Джемскаго сквера, съѣдаетъ тарелку супу и кусочекъ баранины и просматриваетъ въ молитвенникѣ обрядъ вѣнчанія, чтобы запомнить то мѣсто, гдѣ ему придется отвѣчать въ качествѣ посаженнаго отца. Мистеръ Твемло грустить надъ своею конюшней: бѣдняга ясно чувствуетъ, что на сердцѣ у него осталась царапинка отъ ноготковъ самой очаровательной изъ очаровательныхъ подружекъ невѣсты. Бѣдный, кроткій маленькій джентльменъ любилъ въ дни оны, но его милая не отвѣчала ему взаимностью (какъ это часто бываетъ). Онъ находитъ, что очаровательная подружка невѣсты похожа на его милую, какою та была во время оно (хотя она ни капли не похожа); онъ увѣренъ, что если бъ его милая не вышла за другого изъ-за денегъ, а вышла бы за него по любви, то и онъ, и она были бы счастливы (чего отнюдь не случилось бы), и надѣется, что она все еще продолжаетъ питать къ нему нѣжныя чувства (хотя она давно забыла объ его существованіи). Задумавшись передъ каминомъ, онъ низко склоняетъ свою высохшую головку на свои высохшія ручки, ставитъ свои высохшіе локотки на свои высохшія колѣпки и груститъ. "Нѣтъ волшебницы, которая дѣлила бы со мною время здѣсь, дома", думаетъ онъ. "Нѣтъ у меня волшебницы и въ клубѣ. Пустыня, пустыня, пустыня, мой любезный Твемло!" И онъ забывается сномъ, и вдругъ всѣ члены его вздрагиваютъ, какъ отъ гальваническаго тока.
На другой день поутру страшная старуха, леди Типпинсъ (вдова покойнаго сэра Томаса Типпинса, возведеннаго по ошибкѣ, вмѣсто кого-то другого, въ достоинство рыцаря его величествомъ королемъ Георгомъ III-имъ, который, совершая эту церемонію, всемилостивѣйше соизволилъ сказать: "Что, что, что? Кто, кто, кто? Зачѣмъ, зачѣмъ, зачѣмъ?")... страшная леди Типпинсъ поступаетъ въ краску и лакировку для предстоящаго интереснаго событія. Леди Типпинсъ издавна слыветъ мастерицей живо описывать разнаго рода происшествія, и потому, мои милые, ей необходимо быть у Вениринговъ пораньше, чтобы ничего не пропустить изъ предстоящей потѣхи. Вотъ она наконецъ въ платьѣ и въ шляпкѣ, но гдѣ подъ этимъ платьемъ и подъ этою шляпкой, именуемыми ея именемъ, скрываются остатки подлинной женщины, это, должно быть, извѣстно одной ея камеристкѣ. Всѣ внѣшнія, видимыя оболочки леди Типпинсъ вы всегда можете пріобрѣсти за деньги въ Бондъ-Стритѣ, но ужъ разъ она спряталась въ нихъ, то какъ вы ни обдирайте ее, какъ ни скальпируйте, какъ ни оскабливайте, какъ ни старайтесь сдѣлать изъ нея двухъ леди Типпинсъ, вы все равно не доберетесь до подлиннаго товара. У леди Типпинсъ всегда съ собой большой золотой лорнетъ въ одно стеклышко, и сквозь него она обозрѣваетъ все, что передъ нею творится. Если бы у нея былъ другой такой же лорнетъ, онъ бы поддерживалъ другое ея вѣко и придавалъ бы лицу ея больше симметріи. Но не бѣда: въ ея искусственныхъ цвѣтахъ дышитъ вѣчная юность, и реестръ ея обожателей заполненъ.
-- Послушайте, Мортимеръ, негодный вы человѣкъ,-- возглашаетъ леди Типпинсъ,-- гдѣ же женихъ, порученный вашимъ заботамъ?
-- Честное слово, не знаю, да и знать не интересуюсь,-- отвѣчаетъ Мортимеръ.
-- Несчастный! Развѣ такъ должны вы исполнять вашу обязанность?
-- Увѣряю васъ, я рѣшительно не имѣю представленія, въ чемъ состоитъ моя обязанность, кромѣ того, что онъ будетъ сидѣть у меня на носу и что мнѣ придется помогать ему въ какомъ-то мѣстѣ предстоящей церемоніи, какъ бойцу на кулачномъ бою.
Юджинъ тоже присутствуетъ въ числѣ приглашенныхъ, но видъ у него такой, какъ будто онъ ожидалъ попасть на похороны и непріятно обманулся въ своемъ ожиданіи.
Мѣсто дѣйствія -- ризница церкви св. Іакова, гдѣ на полкахъ тѣснится множество старыхъ пергаментныхъ метрикъ, переплетенныхъ, быть можетъ, въ кожу разныхъ леди Типпинсъ.
Но чу!-- къ паперти подкатила карета. Пріѣхалъ женихъ, больше похожій на поддѣльнаго Мефистофеля или на одного изъ непризнанныхъ членовъ семейства этого джентльмена. Леди Типпинсъ осматриваетъ его въ лорнетъ и находитъ красавцемъ, даже опаснымъ, и Мортимеръ, до послѣдней степени недовольный всѣмъ происходящимъ, видя, что этотъ господинъ подходитъ къ нему, думаетъ про себя:
"Ага! Этотъ-то, должно быть, и есть мой пріятель, провалъ его возьми!"
Подъѣзжаетъ карета за каретой, и вотъ всѣ участники торжества на лицо. Леди Типпинсъ взбирается на скамеечку, обозрѣваетъ всѣхъ въ свой лорнетъ и такимъ образомъ резюмируетъ свои наблюденія: "Невѣста -- сорокъ пять съ хвостикомъ, платье -- тридцать пять шиллинговъ аршинъ, фата -- пять фунтовъ, носовой платокъ дареный. Подружки невѣсты подобраны ей подъ стать, чтобы ни одна не затмила ея: все старыя дѣвы; платья -- двѣнадцать съ половиной аршинъ, цвѣты -- на счетъ Вениринговъ. Курносенькая подружка недурна, но слишкомъ выставляетъ на показъ свои чулки. Шляпки -- по три фунта съ половиной. Твемло добрѣйшій малый: такъ счастливъ, точно дочь родную выдаетъ; онъ даже растроганъ: вѣрно воображаетъ, что она въ самомъ дѣлѣ его дочь. Мистрисъ Beнирингъ: -- такого бархата и не видано; всего на ней будетъ тысячи на двѣ фунтовъ стерлинговъ -- ни дать, ни взять витрина ювелира; ея отецъ навѣрно былъ ростовщикомъ, иначе откуда бы этимъ выскочкамъ набрать столько добра. Остальные -- все невѣдомый сбродъ".
Обрядъ вѣнчанія конченъ. Леди Типпинсъ выходитъ изъ священнаго зданія въ сопровожденіи Вениринга. Кареты катятся въ Стукконію; у лакеевъ бантики на плечѣ и цвѣты въ петличкѣ. Всѣ ѣдутъ къ Венирингамъ: гостиныя въ его домѣ -- верхъ роскоши. Тамъ счастливую чету ожидаютъ Подснапы. У мистера Подснапа головныя его щетки взбиты елико возможно; мистрисъ Подснапъ -- сей громоздкій игрушечный конь -- величаво любезна. Тутъ же присутствуютъ Бутсъ и Бруэръ и еще два буффера -- всѣ съ цвѣточками въ петлицѣ, съ подвитыми волосами и въ туго застегнутыхъ перчаткахъ. Всѣ они какъ будто приготовились, въ случаѣ несчастья съ женихомъ, сейчасъ же заступить его мѣсто и обвѣнчаться. Тутъ и тетушка невѣсты, ближайшая ея родственница, вдова, нѣчто въ родѣ Медузы; въ чепцѣ, какъ будто изсѣченномъ изъ камня, бросающая на всѣхъ своихъ ближнихъ окаменяющіе взгляды. Тутъ и повѣренный невѣсты, словно откормленный масломъ дѣловой человѣкъ, въ большихъ круглыхъ очкахъ, лицо всѣхъ интересующее. Beнирингъ обращается къ этому джентльмену, какъ къ своему старинному другу, "значитъ къ седьмому", говоритъ себѣ Твемло, и конфиденціально уводить его въ оранжерею. Это даеть поводъ предполагать, что Венириніъ тоже повѣренный и что оба они удалились для окончательнаго совѣщанія по вопросу объ имуществѣ невѣсты. Слышно даже, какъ всѣ четыре буффера, перешептываясь между собой, говорятъ: "Тридцать тысячъ фунтовъ!" и такъ аппетитно причмокиваютъ при этомъ губами, что на умъ невольно приходятъ самыя свѣжія устрицы. Невѣдомые гости, дивясь сами себѣ, какъ это они ухитрились такъ скоро подружиться съ Венирингомъ, набираются смѣлости и, скрестивъ на груди руки, начинаютъ препираться съ хозяевами, даже не дождавшись завтрака. Мистрисъ Beнирингъ, съ своей малюткой на рукахъ, разряженной не хуже невѣсты, порхаетъ среди гостей и блещетъ разноцвѣтными молніями, вылетающими изъ ея брилліантовъ, изумрудовъ и рубиновъ.
Тѣмъ временемъ алхимикъ улаживаетъ, не теряя своего достоинства, нѣсколько размолвокъ, возникшихъ было между нимъ и поставщиками фруктовъ и сластей, послѣ чего торжественно докладываетъ, что завтракъ поданъ. Столовая не уступаетъ въ роскоши гостиной. Столы сервированы превосходно: всѣ верблюды выведены и навьючены. Свадебный тортъ великолѣпенъ и, какъ подобаетъ, украшенъ купидонами, сахарной глазурью и эмблематическими фигурами.
Прежде, чѣмъ сойти къ завтраку, хозяинъ выноситъ изъ внутреннихъ покоевъ блестящій браслетъ и надѣваетъ его на руку невѣстѣ. И при всемъ томъ никто, повидимому, не думаетъ о Венирингахъ: ихъ какъ будто принимаютъ за содержателей гостиницы, исполняющихъ свою обязанность по ремеслу за столько-то съ персоны. Молодые воркуютъ въ уголку, какъ это водится между молодыми, а буффера съ систематической послѣдовательностью прикладываются къ каждому блюду, какъ это водится между буфферами. Невѣдомые чрезвычайно радушно угощаютъ другъ друга шампанскимъ. Что же касается мистрисъ Подснапъ, то эта дама, величаво покачиваясь на своемъ стулѣ и крутя свою конскую шею, положительно имѣетъ вокругъ себя болѣе внимательныхъ собесѣдниковъ, чѣмъ мистрисъ Венирингъ, и мистеръ Подснапъ чуть ли не хозяйничаетъ.
Другое прискорбное обстоятельство заключается въ томъ, что Beнирингъ, имѣя по одну сторону отъ себя плѣнительную леди Типпинсъ, а по другую -- тетушку невѣсты, крайне затрудняется сохранить между ними миръ и тишину. Медуза не довольствуется тѣмъ, что бросаетъ окаменяющіе взгляды на очаровательную Типпинсъ,-- нѣтъ: послѣ каждаго игриваго замѣчанія эгого прелестнаго существа она громко фыркаетъ носомъ, что остается приписать или хроническому насморку или негодованію и презрѣнію -- какъ хотите. Фырканье повторяется до того равномѣрно и правильно, что наконецъ все общество начинаетъ его ожидать, и это ожиданіе рождаетъ моменты томительнаго молчанія, отчего эффектъ фырканья становится съ каждымъ разомъ сильнѣе. Каменная родственница невѣсты имѣетъ, кромѣ того, обидную манеру отказываться отъ всѣхъ блюдъ, къ которымъ прикасается леди Типпинсъ. Какъ только такое блюдо приближается къ ней, она возглашаетъ во всеуслышаніе:
"Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, не желаю. Пожалуйста, уберите!" Сознавая близкое сосѣдство врага, леди Типпинсъ раза два молодецки атакуетъ его, наводя на него свой лорнетъ, но отъ непроницаемаго чепца и фыркающаго боевого снаряда каменной тетушки всякое оружіе отскакиваетъ, не производя ни малѣйшаго дѣйствія.
Какъ третье непріятное обстоятельство можно отмѣтить тотъ фактъ, что невѣдомые какъ будто сговорились ничему не удивляться въ домѣ. Не поражаютъ ихъ ни золотые ни серебряные верблюды; они даже не безъ презрѣнія взираютъ на изящныя кованыя вазы для охлажденія вина. Кромѣ того, всѣ они, повидимому, задались задачей дѣлать намеки (правда, туманные) въ томъ смыслѣ, что хозяинъ съ хозяйкой получатъ отъ завтрака изрядный барышъ, и сообразно съ этимъ они, т. е. невѣдомые, ведутъ себя, какъ посѣтители трактира. Такой образъ ихъ дѣйствій ни мало не выкупается поведеніемъ подружекъ невѣсты. Нисколько не интересуясь невѣстой подружки они не интересуются и другъ другомъ, а заняты, каждая въ отдѣльности, нарядами присутствующихъ дамъ, стараясь удешевить ихъ по своей оцѣнкѣ елико возможно. Одинъ лишь шаферъ жениха, въ изнеможеніи утонувшій въ спинкѣ своего стула, какъ будто разнообразитъ немного этотъ скучный праздникъ тѣмъ, что видимо съ раскаяніемъ припоминаетъ свои прошлые грѣхи. Разница между нимъ и его другомъ Юджиномъ, тоже утонувшимъ въ спинкѣ стула, состоитъ только въ томъ, что послѣдній какъ будто созерцаеть свои будущіе грѣхи, которые онъ намѣренъ еще натворить.
При такомъ положеніи дѣлъ всѣ обычныя въ подобныхъ случаяхъ церемоніи идутъ скучно и вяло. Великолѣпный свадебный тортъ, разрѣзанный прекрасною ручкой невѣсты, кажется всѣмъ положительно неудобоваримымъ. Какъ бы то ни было, все, что полагалось сказать, сказано; все, что полагалось сдѣлать, сдѣлано (причемъ леди Типпинсъ, какъ и слѣдуетъ быть; позѣвала, подремала и наконецъ проснулась, утративъ сознаніе). Наступаютъ поспѣшные сборы къ свадебному путешествію на островъ Уайтъ. На улицѣ гремитъ духовой оркестръ и толпятся зрители. Несчастная звѣзда алхимика судила ему претерпѣть посрамленіе на глазахъ этихъ послѣднихъ: стоя у подъѣзда, дабы почтить своимъ присутствіемъ отъѣздъ новобрачныхъ, онъ неожиданно получаетъ сильный ударъ въ голову отъ налетѣвшаго невѣдомо откуда тяжеловѣснаго башмака. Эта полезная обувь, взятая на прокатъ у чернорабочаго, поставщика сластей, однимъ изъ буфферовъ, разгоряченнымъ шампанскимъ и утратившимъ благодаря этому вѣрность прицѣла, была брошена изъ прихожей вслѣдъ отъѣзжавшей четѣ въ видѣ добраго предзнаменованія, по обычаю старины.
Послѣ отъѣзда молодыхъ всѣ гости, раскраснѣвшіеся отъ завтрака до неприличія, точно они схватили скарлатину всѣмъ скопомъ, снова вступаютъ въ пышныя пріемныя Вениринговъ. Тамъ невѣдомые злонамѣренно пачкаютъ ногами диваны и вообще стараются какъ можно основательнѣе испортить дорогую мебель. Но вотъ леди Типпинсъ, давно уже недоумѣвающая, считать ли ей нынѣшній день за позавчера или за послѣзавтра, или за одинъ изъ дней будущей недѣли, окончательно потухаетъ и отправляется домой. Мортимеръ Ляйтвудъ и другъ его Юджинъ тоже потухаютъ и тоже скрываются. Потухаетъ и уѣзжаетъ и Твемло. Но каменная тетушка просто уѣзжаетъ: она рѣшительно отказывается потухнуть и остается до конца скала скалой. Наконецъ мало по малу выкуриваются изъ дому и невѣдомые, на чемъ и заканчивается торжество.
Все кончилось, т. е. въ настоящее время. Но есть еще время и въ будущемъ; оно наступаетъ недѣли черезъ двѣ и застаеть мистера и мистрисъ Ламль въ Шанклинѣ, на песчаномъ берегу острова Уайта.
Мистеръ и мистрисъ Ламль уже довольно долго прохаживались по шанклинскимъ пескамъ. По отпечаткамъ ихъ ногъ можно догадаться, что ходили они рука объ руку, не по прямому направленію и притомъ въ дурномъ расположеніи духа. Она ковыряла передъ собой зонтикомъ продолговатыя ямочки на мокромъ пескѣ, а онъ, по своей принадлежности къ фамиліи Мефистофеля, волочилъ за собой свою тросточку, точно опущенный хвостъ.
-- И вы хотите меня увѣрить, Софронія, что...
Такъ начинаетъ онъ послѣ долгаго молчанія. Но Софронія бросаетъ на него свирѣпый взглядъ и быстро поворачивается къ нему.
-- Не навязывайте мнѣ вашихъ словъ, сэръ! Это я васъ спрашивала, не хотите ли вы увѣрить меня, что...
Мистеръ Ламль не отвѣчаетъ, и они идутъ попрежнему. Мистрисъ Ламль раздуваетъ ноздри и кусаетъ нижнюю губу. Мистеръ Ламль собираетъ лѣвой рукой свои имбирныя бакенбарды и, сведя ихъ вмѣстѣ, украдкой хмурится изъ густого имбирнаго куста на свою дражайшую половину.
-- Хочу ли я его увѣрить, скажите на милость!-- съ негодованіемъ повторяетъ нѣсколько минутъ спустя мистрисъ Ламль.-- Навязываетъ мнѣ свои слова! Какая малодушная низость!
Мистеръ Ламль круто останавливается, выпускаетъ изъ руки бакенбарды и свирѣпо смотритъ на нее:
-- Какая -- что?!
Мистрисъ Ламль, не удостаивая остановиться и не оборачиваясь, гордо отвѣчаетъ:
-- Малодушная слабость.
Онъ въ два шага догоняетъ ее, идетъ съ нею рядомъ и говорить:
-- Вы не то сказали: вы сказали низость.
-- Такъ что жъ, если и сказала?
-- Не "если",-- вы дѣйствительно сказали.
-- Ну, сказала. Что же изъ этого?
-- Что изъ этого?-- повторяетъ мистеръ Ламль.-- И у васъ хватаетъ рѣшимости говорить мнѣ такія слова?!
-- Хватаетъ, да!-- рѣзко отвѣчаетъ мистрисъ Ламль, глядя на него съ холоднымъ презрѣніемъ.-- А теперь я попрошу васъ, сэръ, отвѣтить: какъ вы посмѣли мнѣ сказать это слово?
-- Я ничего подобнаго вамъ не говорилъ.
Это было справедливо, а посему мистрисъ Ламль прибѣгаетъ къ женской уловкѣ и заявляетъ:
-- Мнѣ все равно, что вы говорили и чего не говорили,-- совершенно все равно!
Пройдя еще немного и немного еще помолчавъ, мистеръ Ламль снова прерываетъ молчаніе:
-- Вы все будете долбить свое. Итакъ вы присваиваете себѣ право спросить, въ чемъ я хочу васъ увѣрить. Ну-съ, въ чемъ же такомъ я хочу васъ увѣрить позвольте узнать?
-- Что вы богаты.
-- Нѣтъ, я совсѣмъ не богатъ.
-- Такъ значитъ вы женились на мнѣ обманомъ?
-- Пусть будетъ такъ. Теперь объясните мнѣ, въ чемъ бы хотѣли увѣрить меня. Не хотите ли вы и сейчасъ увѣрить меня, что вы богаты?
-- Ничуть?
-- Такъ значитъ вы вышли за меня обманомъ, не такъ ли?
-- Если вы, гоняясь за деньгами, были настолько недальновидны, что обманули сами себя, или если вы были такъ жадны и корыстны, что позволили обмануть себя внѣшней обстановкой, то развѣ я въ этомъ виновата, авантюристъ вы этакій?-- вопрошаетъ супруга съ сугубой суровостью.
-- Я разспрашивалъ Вениринга; онъ мнѣ сказалъ, что вы богаты.
-- Вениринга! (съ величайшимъ презрѣніемъ).-- Что знаетъ обо мнѣ Венирингъ?
-- Развѣ онъ не состоитъ вашимъ повѣреннымъ по дѣламъ?
-- Нѣтъ. У меня нѣтъ повѣреннаго кромѣ того, котораго вы видѣли въ тотъ день, когда женились на мнѣ обманомъ. Да и ему мое имущество не доставляетъ большихъ хлопотъ, такъ какъ я имѣю всего на всего сто пятнадцать фунтовъ пожизненнаго годового дохода. Впрочемъ, есть еще, кажется, сколько-то шиллинговъ или пенсовъ, если вы желаете знать точно.
Мистеръ Ламль смотритъ далеко не нѣжными глазами на подругу своихъ радостей и печалей. Онъ начинаетъ что-то бормотать, но тотчасъ же сдерживается и говоритъ спокойно:
-- Вопросъ за вопросъ. Теперь моя очередь, мистрисъ Ламль. Что подало вамъ поводъ считать меня богатымъ человѣкомъ?
-- Вы сами подали поводъ. Теперь вы, можетъ быть, отречетесь и не сознаетесь, что всегда старались казаться богачемъ?
-- Но вѣдь вы тоже разспрашивали кого-нибудь обо мнѣ. Скажите, мистрисъ Ламль -- признаніе за признаніе -- вы спрашивали кого-нибудь?
-- Да, спрашивала Вениринга.
-- Но Beнирингъ столько же знаетъ обо мнѣ, сколько и о васъ, или сколько его самого кто-нибудь знаетъ.
Пройдя еще немного, молодая вдругъ останавливается и говоритъ запальчиво:
-- Я никогда не прощу Венирингамъ!
-- И я не прощу,-- отзывается молодой.
Послѣ этого они опять идутъ рядомъ; она сердито ковыряетъ ямки въ пескѣ, а онъ волочить свой опущенный хвостъ. Въ морѣ отливъ, и кажется, какъ будто это онъ оставилъ высоко на обнаженномъ берегу эту чету, выброшенную приливомъ. Надъ ихъ головами проносится чайка и смѣется надъ ними. Еще недавно на бурыхъ утесахъ блестѣла золотистая поверхность воды, а теперь тамъ только сырая земля. Съ моря долетаетъ укоризненный ревъ: далекіе морскіе валы взбираются другъ на друга, чтобы взглянуть на попавшихся въ ловушку обманщиковъ и бѣсовски-радостными скачками потѣшиться на ихъ счетъ.
-- Вы говорите, я пошла за васъ по разсчету,-- начинаетъ опять суровымъ тономъ мистрисъ Ламль.-- Но неужели вы воображаете, что была какая-нибудь разумная возможность выйти за васъ ради васъ самого?
-- Тутъ опять-таки двѣ стороны вопроса, мистрисъ Ламль. Вы какъ полагаете?
-- Вы обманули меня, а теперь еще оскорбляете!-- кричитъ молодая, тяжело дыша.
-- Вовсе нѣтъ. Не я началъ. Обоюдоострый вопросъ задали вы.
-- Я?!-- повторяетъ внѣ себя молодая, и зонтикъ переламывается въ ея гнѣвной рукѣ.
Цвѣтъ его лица превращается въ мертвенно-блѣдный; около носа выступаютъ зловѣщія пятна, точно пальцы самого дьявола дотрагивались до него въ разныхъ мѣстахъ въ теченіе послѣднихъ мгновеній. Но у него есть самообладаніе, а у нея нѣтъ.
-- Бросьте его,-- хладнокровно говоритъ онъ о зонтикѣ: -- теперь онъ никуда не годенъ: вы кажетесь смѣшны съ нимъ.
Въ своемъ гнѣвѣ она, не задумавшись, обзываетъ его "отпѣтымъ негодяемъ" и бросаетъ сломанный зонтикъ такъ неловко, что онъ падая, задѣваетъ его. Слѣды прикосновенія дьявольскихъ пальцевъ около его носа на одинъ мигъ еще больше бѣлѣютъ, но онъ спокойно продолжаетъ идти рядомъ съ ней.
Она заливается слезами, называетъ себя самою несчастною, жестоко обманутой, позорно униженной женщиной, потомъ говоритъ, что, если бъ у нея хватило рѣшимости, она бы непремѣнно покончила съ собой. Потомъ она называетъ его подлымъ обманщикомъ, потомъ спрашиваетъ, отчего онъ, обманувшись въ своихъ низкихъ разсчетахъ, не умертвитъ ее своею собственной рукой, пользуясь теперешнимъ благопріятнымъ моментомъ; потомъ опять рыдаетъ, потомъ еще разъ разряжается гнѣвомъ и упоминаетъ что-то о мошенникахъ. Въ заключеніе, вся въ слезахъ, она садится на камень и подвергается заразъ всѣмъ припадкамъ своего нѣжнаго пола. Все время, пока длятся эти припадки, вышеупомянутыя пятна на его лицѣ то появляются, то исчезаютъ въ разныхъ мѣстахъ, точно бѣлые клапаны флейты, на которой играетъ адскій музыкантъ. Наконецъ его побѣлѣвшія губы раскрываются, какъ будто онъ задыхался отъ быстраго бѣга. Однако онъ не задохнулся:
-- Встаньте теперь, мистрисъ Ламль, и поговоримъ разсудительно.
Она сидитъ на своемъ камнѣ, не обращая на него никакого вниманія.
-- Встаньте, вамъ говорятъ!
Она приподымаетъ голову, окидываетъ его уничтожающимъ взглядомъ и повторяетъ презрительно:
-- Мнѣ говорятъ, скажите пожалуйста.
Она снова опускаетъ голову и дѣлаетъ видъ, что не замѣчаетъ, какъ онъ приковалъ къ ней свой взглядъ, но вся ея сжавшаяся фигура свидѣтельствуетъ о томъ, что она тревожно сознаетъ это.
-- Довольно. Пойдемте... Вы слышите, что я говорю? Вставайте сейчасъ!
Уступая его рукѣ, она встаетъ, и они вновь идутъ рядомъ, на этотъ разъ обратившись лицомъ къ мѣсту своего жительства.
-- Мистрисъ Ламль! Мы оба обманывали, и оба обмануты. Мы оба кусались, и оба укушены. Мы вмѣстѣ попали впросакъ.
-- Вы искали во мнѣ...
-- Перестаньте! Не будемъ говорить объ этомъ. Мы оба хорошо знаемъ, какъ все было. Зачѣмъ говорить о томъ, чего ни вы, ни я не можемъ скрыть? Слушайте дальше. Я обманулся въ ожиданіяхъ и теперь представляю собой самую плачевную фигуру.
-- А что же я?
-- Вы? Я сказалъ бы и о васъ, если бъ вы подождали минутку. Вы тоже обманулись въ ожиданіяхъ и тоже представляете собой плачевную фигуру.
-- Оскорбленную, хотите вы сказать!
-- Теперь вы успокоились немножко, Софронія, и можете понять, что васъ нельзя оскорбить, не оскорбивъ и меня вмѣстѣ съ вами, а потому слова тутъ ничего не прибавятъ. Припоминая прошлое, я только дивлюсь, какъ могъ я быть до такой степени глупъ, что рѣшился жениться на васъ, повѣривъ розсказнямъ безъ провѣрки.
-- Вы, припоминая прошлое...-- начинаетъ было, плача, молодая, но онъ прерываетъ ее.
-- И вы, припоминая прошлое, дивитесь, какъ вы могли быть до такой степени... вы извините за выраженіе?..
-- Продолжайте.
-- ... до такой степени глупы, что пошли за меня, повѣривъ розсказнямъ безъ провѣрки. Но глупость сдѣлана съ обѣихъ сторонъ. Я не могу отъ васъ избавиться. Вы не можете избавиться отъ меня. Что же изъ этого слѣдуетъ?
-- Позоръ и нищета.
-- Я этого не скажу. Должно воспослѣдовать обоюдное соглашеніе, и я думаю, оно выручитъ насъ. Для краткости и ясности я раздѣляю на три части то, что хочу вамъ сказать (возьмите меня подъ руку, Софронія, такъ будетъ удобнѣе идти). Во-первыхъ, довольно съ насъ и того, что оба мы остались въ дуракахъ, и намъ не будетъ легче, если объ этомъ узнаютъ другіе. Условимся хранить эту тайну. Согласны?
-- Если это возможно,-- согласна.
-- Все на свѣтѣ возможно. Мы, кажется, довольно хорошо прикидывались другъ передъ другомъ. Такъ неужели, дѣйствуя заодно, мы не сумѣемъ притворяться передъ свѣтомъ?... Во-вторыхъ, мы оба въ долгу у Вениринговъ и компаніи, и развѣ не пріятно будетъ надуть ихъ точно такъ же, какъ они надули насъ? Согласны вы постараться объ этомъ?
-- Согласна.
-- Перехожу къ третьему пункту. Вы назвали меня авантюристомъ. Да, это правда, я авантюристъ. Говоря простымъ, безцеремоннымъ англійскимъ языкомъ, я -- авантюристъ и ничего больше. Но вы, моя душа, тоже авантюристка. То же самое можно сказать и о многихъ другихъ. Поэтому, условимся хранить нашу тайну и будемъ дѣйствовать сообща для осуществленія нашихъ плановъ.
-- Какихъ?
-- Всякихъ плановъ, отъ которыхъ намъ могутъ перепасть деньги. Подъ "нашими планами" я разумѣю наши общіе интересы. Итакъ, согласны вы?
Послѣ непродолжительнаго молчанія она отвѣчаетъ:
-- Хорошо, согласна.
-- Вопросъ рѣшенъ, какъ видите. Теперь, Софронія, еще десятокъ словъ. Мы изучили другъ друга до тонкости. Не поддавайтесь же искушенію попрекать меня тѣмъ, что вамъ извѣстно о моемъ прошломъ, потому что мое прошлое очень похоже на ваше, и, попрекнувъ меня, вы себя упрекнете. При установившемся между нами согласіи лучше оставить попреки. Въ заключеніе скажу еще вотъ что: сегодня вы показали мнѣ свой характеръ, Софронія; остерегайтесь показывать его впредь, потому что у меня у самого предьявольскій характеръ.
Такимъ образомъ, подписавъ и скрѣпивъ печатью этотъ многообѣщающій супружескій договоръ, счастливая чета продолжала шествовать къ дому. Если замѣченные выше слѣды адскихъ пальцевъ на блѣдномъ, безжизненномъ лицѣ Альфреда Ламля, эсквайра, означали, что онъ задумалъ привести къ покорности свою любезную супругу, мистрисъ Альфредъ Ламль, искорененіемъ въ ея душѣ самомалѣйшихъ остатковъ искренняго или притворнаго самоуваженія, то цѣль эта, какъ кажется, была достигнута съ полнымъ успѣхомъ. Печальное лицо совершенно зрѣлой молодой дамы нуждалось въ немалой толикѣ пудры въ то время, когда, сопутствуемая супругомъ, она безмолвно шла подъ лучами заходящаго солнца къ обители своего блаженства.