Въ первыя минуты ошеломляющаго изумленія, овладѣвшаго Беллой, самой изумительной, самой ошеломляющей для нея вещью было сіяющее лицо мистера Боффина. Что старушка его казалась радостной, чистосердечной и простой и что ея лицо выражало самыя чистыя, самыя широкія человѣческія чувства и ничего мелкаго или низкаго,-- это вполнѣ согласовалось съ тѣмъ, что знала о ней Белла. Но что онъ стоялъ здѣсь и такъ радостно-благодушно смотрѣлъ на нее и на Джона, точно ликующій добрый геній съ пухлымъ, румянымъ лицомъ,-- этого она не постигала. Развѣ такимъ онъ былъ когда она въ послѣдній разъ видѣла его въ этой комнатѣ (той самой комнатѣ, гдѣ она показала ему, что думаетъ о немъ). Куда дѣвались эти отвратительныя морщины -- морщины скупости, подозрительности и злобы, искажавшія тогда его лицо?
Мистрисъ Боффинъ усадила Беллу на широкую оттоманку и сѣла рядомъ съ ней. Джонъ, ея мужъ, сѣлъ по другую ея сторону, а мистеръ Боффинъ сталъ напротивъ, сіяя на всѣхъ и на вся бившими черезъ край радостью и весельемъ. Тутъ съ мистрисъ Боффинъ вдругъ сдѣлался припадокъ смѣха: она захлопала въ ладоши, захлопала себя по колѣнямъ и принялась качаться съ боку на бокъ. Потомъ, съ новымъ приступомъ смѣха, неожиданно обняла Беллу и закачалась вмѣстѣ съ ней. Оба припадка продолжались довольно долго.
-- Старуха, старуха!-- сказалъ ей, наконецъ, мистеръ Боффинъ.-- Если ты не начнешь, такъ надо же начать кому-нибудь!
-- Я сейчасъ начну, Нодди,-- отвѣчала она.-- Только, когда человѣкъ такъ счастливъ, ему трудно придумать, съ чего начать... Белла, радость моя, скажи -- кто это?
-- Кто это?-- повторила съ удивленіемъ Белла.-- Мой мужъ.
-- Ну, да! Но ты скажи мнѣ, какъ его зовутъ, дорогая!-- воскликнула мистрисъ Боффинъ.
-- Роксмитъ.
-- Нѣтъ, не такъ!-- снова закричала мистрисъ Боффинъ, хлопая въ ладоши и качая головой.-- Ничего похожаго?
-- Ну, такъ Гандфордъ,-- сказала Белла.
-- И не Гандфордъ.-- И мистрисъ Боффинъ опять захлопала въ ладоши и замотала головой.-- Совсѣмъ не Гандфордъ!
-- Но имя-то его все-таки Джонъ, я надѣюсь?-- спросила Белла.
-- Еще бы! Надѣюсь, что такъ!-- подхватила мистрисъ Боффинъ въ восторгѣ.-- Надѣюсь, что такъ. Много, много разъ звала я его этимъ именемъ -- Джономъ. Но фамиліи его? Какъ его фамилія -- настоящая? Ну-ка, отгадай, моя красавица!
-- Я не могу отгадать,-- проговорила Белла, обращая свое блѣдное лицо то къ одной, то къ другому.
-- А я такъ отгадала!-- вскрикнула мистрисъ Боффинъ.-- Меня точно свѣтомъ озарило разъ вечеромъ, и я узнала его! Я отгадала, кто онъ!.. Не отгадала развѣ, Нодди?
-- Правда. Старуха моя отгадала,-- съ гордостью подтвердилъ мистеръ Боффинъ.
-- Слушай, моя милая,-- продолжала мистрисъ Боффинъ, захвативъ обѣ руки Беллы въ свои и легонько похлопывая по нимъ.-- Это случилось на другой вечеръ послѣ того памятнаго дня, когда Джонъ обманулся, какъ онъ думалъ тогда, въ своихъ надеждахъ. Послѣ того случилось, какъ Джонъ посватался за одну молодую дѣвицу и эта молодая дѣвица отказала ему. Въ тотъ вечеръ случилось, когда онъ чувствовалъ себя никому не нужнымъ, одинокимъ и думалъ уже ѣхать въ чужіе края искать счастья. Вотъ какъ это вышло. Нодди понадобилась какая-то бумага. Она была въ комнатѣ секретаря. Вотъ я и говорю Нодди: "Мнѣ все равно мимо идти, такъ я спрошу у него". Я постучалась къ нему; онъ не слыхалъ. Я заглянула въ дверь и вижу -- сидитъ онъ одинъ у огня и о чемъ-то крѣпко задумался. Вдругъ онъ поднялъ глаза, увидѣлъ меня и такъ хорошо улыбнулся... И тутъ-то, какъ увидала я эту улыбку,-- тутъ меня и озарило. Точно фейерверкъ какой разомъ вспыхнулъ въ моей головѣ и освѣтилъ мнѣ все. Часто, охъ, какъ часто, доводилось мнѣ видѣть его въ былые дни, какъ онъ сидѣлъ одинъ-одинешенекъ, бѣдный ребенокъ, и некому, кромѣ меня, было пожалѣть его. Часто, охъ, какъ часто, онъ нуждался въ ласкѣ, въ добромъ словѣ, и такъ рѣдко слышалъ его... Нѣтъ, я не могла ошибиться. Я вскрикнула: "Я узнала тебя! Ты Джонъ!" И я не устояла бы на ногахъ, если бъ онъ не подхватилъ меня... Ну, такъ какъ же,-- продолжала мистрисъ Боффинъ, прерывая потокъ своихъ словъ и расцвѣтая лучезарной улыбкой,-- какъ же, думаешь ты теперь, зовутъ твоего мужа, моя дорогая?
-- Не можетъ быть,-- пролепетала Белла дрожащими губами,-- не можетъ быть, чтобы Гармонъ?..
-- Не дрожи такъ. Отчего не можетъ быть, голубушка? Все можетъ быть,-- проговорила мистрисъ Боффинъ успокоительнымъ тономъ.
-- Вѣдь онъ убитъ,-- еле выговорила Белла.
-- Его считали убитымъ,-- поправила мистрисъ Боффинъ. -- Но если когда-нибудь Джонъ Гармонъ жилъ на землѣ, то ужъ, конечно, рука Джона Гармона, и ничья больше, обнимаетъ тебя въ эту минуту, моя красавица. И если когда-нибудь у Джона Гармона была жена, то жена эта -- ты, и никто больше. И если у Джона Гармона и у жены его была когда-нибудь дочка, такъ вотъ она здѣсь эта дочка.
Помощью какой-то тайной, необычайно искусной махинаціи неистощимый ребенокъ какъ разъ въ этотъ моментъ появился въ дверяхъ, поддерживаемый въ воздухѣ невидимой силой. Мистрисъ Боффинъ бросилась къ нему, подхватила его и положила на колѣни къ Беллѣ, гдѣ его засыпали цѣлымъ градомъ поцѣлуевъ и сама мистрисъ Боффинъ и ея старикъ. Только своевременное появленіе этой малютки спасло Беллу отъ обморока. Это, да еще, пожалуй, то, что мужъ ея сталъ разсказывать ей, какъ случилось, что его сочли убитымъ, а потомъ даже заподозрили въ убійствѣ себя самого, и какъ онъ рѣшилъ скрыть отъ нея на время свое настоящее имя, и какъ боялся, что она не одобритъ цѣли, ради которой былъ задуманъ этотъ маленькій обманъ, приведенный въ исполненіе съ такимъ блестящимъ успѣхомъ.
-- Ахъ Боже мой!-- воскликнула мистрисъ Боффинъ, перебивая его на этомъ мѣстѣ и принимаясь снова хлопать въ ладоши.-- Да вѣдь не одинъ Джонъ участвовалъ въ обманѣ. Всѣ мы приложили руку.
-- Я все-таки не понимаю...-- начала было Белла, въ недоумѣніи переводя глаза съ одного на другого.
-- Конечно, не понимаешь, мой дружокъ,-- перебила ее мистрисъ Боффинъ.-- Гдѣ жъ тебѣ понять, пока не скажутъ? Постой, я тебѣ все разскажу. Давай опять сюда твои ручки (тутъ эта добрѣйшая женщина поцѣловала ее). Пусть этотъ гвой милый маленькій портретикъ лежитъ у тебя на колѣняхъ, а я пока все по порядку тебѣ разскажу... Ну, я начинаю. Разъ, два, три! Ну, поѣхали!.. Когда я закричала въ тотъ вечеръ: "Джонъ! Я узнала тебя!",-- этими самыми словами, правда, Джонъ?
-- Этими самыми словами,-- подтвердилъ Джонъ и положилъ руку на ея руку.
-- Вотъ такъ! Чудесно!-- воскликнула она.-- Не отнимай ее. Джонъ. И такъ какъ всѣ мы приложили здѣсь руку, такъ и ты, Нодди, положи теперь свою руку на его, и мы не будемъ разстраивать этой кучи, пока я не доскажу всей сказки до конца.
Мистеръ Боффинъ подъѣхалъ къ нимъ вмѣстѣ со стуломъ и присоединилъ свою широкую коричневую руку къ общей кучѣ.
-- Великолѣпно!-- сказала мистрисъ Боффинъ, цѣлуя эту руку.-- Совсѣмъ семейная картина... Но, однако, я и забыла про сказку. Ну, хорошо. Когда въ тотъ вечеръ я закричала: "Джонъ! Я узнала тебя!", онъ подхватилъ меня, это правда. Но я, вѣдь, тяжесть не маленькая, и онъ не могъ меня удержать. Я упала на полъ. Нодди услыхалъ шумъ и прибѣжалъ. А я, какъ только очнулась немножко, и говорю ему: "Нодди, вотъ когда я могу сказать: " Благодарю тебя, Боже! Ты знаешь, вѣдь это нашъ Джонъ!" Онъ глубоко такъ вздохнулъ, когда услышалъ это, да какъ грохнется на полъ головой прямо подъ письменный столъ. Ну, потомъ мы съ нимъ понемножку оправились, а потомъ и я, и онъ, и Джонъ -- всѣ трое стали плакать отъ радости.
-- Да! Они отъ радости плакали. Понимаешь ты это, дорогая?-- вставилъ тутъ мужъ Беллы.-- Отъ радости плакали эти два чудака, которыхъ я, вернувшись къ жизни, сдѣлалъ почти нищими.
Белла сконфуженно взглянула на него, а потомъ опять перевела глаза на сіяющее лицо мистрисъ Боффинъ.
-- Вотъ такъ-то лучше, мои милая, не гляди на него. Ты на меня смотри,-- сказала мистрисъ Боффинъ.-- Ну хорошо. Вотъ сѣли мы, успокоились и стали совѣтъ держать. Джонъ разсказалъ намъ, что онъ ни на что не надѣется со стороны той молодой дѣвицы и что онъ уже рѣшилъ было отправляться на всѣ четыре стороны искать новой жизни, а состояніе свое оставить намъ на вѣки-вѣчные въ незаконное наслѣдство. Если бъ ты видѣла, до чего тутъ испугался Нодди! Легко ли сказать? Незаконно завладѣть чужимъ добромъ -- хоть и безъ своего вѣдома, положимъ,-- и такъ, до самой смерти, пользоваться имъ! Онъ сталъ бѣлѣе мѣла отъ одной этой мысли.
-- Да и ты тоже,-- сказалъ мистеръ Боффинъ.
-- Не слушай ты его, душечка!-- перебила его мистрисъ Боффинъ.-- Меня слушай. Ну вотъ, все это привело насъ къ совѣщанію насчеть той молодой дѣвицы-красавицы, надо тебѣ сказать. Тутъ Нодди и выложилъ свое мнѣніе. "Она, можетъ быть, немножко избалована", говоритъ, "но это только снаружи, а я", говоритъ, "головой ручаюсь, что сердце у нея золотое".
-- Ты то же самое говорила,-- сказалъ мистеръ Боффинъ.
-- Не слушай ни одного его словечка, дорогая моя, а меня слушай,-- снова перебила его мистрисъ Боффинъ.-- Ну вотъ, тутъ Джонъ и говоритъ: "Ахъ, если бъ можно было это испытать!" Мы оба въ ту же минуту вскочили и говоримъ: "Испытай!".
Белла вздрогнула и бросила быстрый взглядъ на мистера Боффина. Но онъ сидѣлъ задумавшись, улыбаясь на свою растопыренную коричневую руку, и не замѣтилъ ея движенія или не хотѣлъ замѣтить.
-- "Испытай, Джонъ!", сказали мы оба, повторила мистрисъ Боффинъ.-- "Испытай ее, выйди съ торжествомъ изъ своихъ сомнѣній и будь счастливъ въ первый разъ въ жизни и ужъ на всю жизнь". Джонъ совсѣмъ ожилъ. Тутъ мы и говоримъ опять: "Скажи, что могло бы тебя убѣдить? Если, напримѣръ, она вступится за тебя, когда тебя начнутъ оскорблять, если она проявитъ благородныя чувства, видя несправедливое отношеніе къ тебѣ, если она полюбитъ тебя и останется вѣрна тебѣ, безродному, одинокому бѣдняку, какимъ она тебя считаетъ,-- останется вѣрна, несмотря ни на что, вопреки собственнымъ интересамъ,-- довольно будетъ этого для тебя?" "Довольно ли?", говоритъ Джонъ. "Да это вознесетъ меня до небесъ!". "Ну, такъ приготовься же летѣть", говоритъ ему Нодди, "потому что я твердо увѣренъ, что ты вознесешься до небесъ".
Белла поймала было на одинъ мигъ смѣющійся взглядъ мистера Боффина, но онъ сейчасъ же отвелъ глаза и снова остановилъ ихъ на своей широкой коричневой рукѣ.
-- Ты съ самаго начала и всегда была особенной любимицей Нодди,-- продолжала мистрисъ Боффинъ, качая головой.-- О, да еще какой! Если бъ я вздумала ревновать, я не знаю, чего бы я не сдѣлала тебѣ. Но такъ какъ ревновать я не думала, то я и рѣшила, красавица ты моя (тутъ мистрисъ Боффинъ расхохоталась отъ всего сердца и поцѣловала ее)... рѣшила, что ты будешь и моей любимицей тоже... Ну, теперь мы, кажется, скоро доѣдемъ -- уже за уголъ завернули... Потомъ Нодди говоритъ, а самъ трясется отъ смѣха,-- какъ только у него бока тогда не заболѣли,-- говорить: "Ну, Джонъ, теперь держись! Наслушаешься ты отъ меня пріятныхъ вещей. Увидишь, что такое жестокій хозяинъ. Я съ этого дня такимъ звѣремъ стану, какого еще никто не видалъ". Послѣ того онъ и пошелъ, и пошелъ!-- воскликнула съ восторженнымъ изумленіемъ мистрисъ Боффинъ.-- Господи, спаси насъ и помилуй! И вѣдь какъ ловко-то началъ!
Белла смотрѣла испуганными глазами, но уже почти была готова смѣяться.
-- Но, Господи, еслибъ ты видѣла, что онъ выдѣлывалъ тогда по вечерамъ!-- продолжала мистрисъ Боффинъ.-- Если бъ ты видѣла, какъ онъ хохоталъ самъ надъ собой! "Сегодня я былъ настоящимъ бурымъ медвѣдемъ", скажетъ бывало, а самъ схватится за бока и хохочетъ, хохочетъ до слезъ оттого, что такъ хорошо притворялся. И каждый вечеръ говоритъ мнѣ: "Лучше, лучше, старуха! Что, развѣ не правду мы съ тобой говорили о ней? Она молодцомъ выйдетъ изъ этого искуса: она чистѣйшее золото. Это будетъ самое лучшее, самое счастливое дѣло нашей жизни". А потомъ непремѣнно прибавить: "Завтра я буду еще страшнѣе рычать, вотъ увидишь", и давай опять хохотать. Намъ съ Джономъ не разъ приходилось водой его отпаивать и колотить по спинѣ, чтобъ онъ не задохнулся.
Опустивъ голову надъ своей широкой, тяжелой рукой, мистеръ Боффинъ не произносилъ ни звука, а только передергивалъ плечами все время, что говорили о немъ, видимо, наслаждаясь отъ всего сердца.
-- И такимъ-то манеромъ, -- продолжала мистрисъ Боффинъ,-- тебя, моя красавица, повѣнчали, а мы сидѣли въ церкви за органомъ и смотрѣли на васъ. Вотъ этотъ самый твой мужъ насъ туда и запряталъ, потому что онъ не позволилъ намъ еще тогда открыть тебѣ нашъ секретъ, какъ было рѣшено у насъ сначала. "Нѣтъ", говоритъ. "она такъ мало думаеть о себѣ и такъ счастлива, что я пока не хочу еще быть богатымъ. Я немножко подожду". Потомъ, когда ожидался ребенокъ, онъ опять говоритъ: "Она такъ весела и такъ чудесно хозяйничаетъ, что мнѣ еще не хочется быть богатымъ. Еще немного подождемъ". Мотомъ ребенокъ родился, а онъ все говоритъ: "Она теперь счастливѣе прежняго и мнѣ просто жаль мѣнять нашу жизнь. Подождемъ еще чуточку". Такъ и тянулось у насъ день за днемъ, пока я, наконецъ, не сказала ему напрямикъ: "Послушай, Джонъ: если ты не назначишь срока, когда ты, наконецъ, введешь ее въ ея домъ и примешь отъ насъ свое имущество, я сдѣлаюсь доносчицей, увѣряю тебя". Тогда онъ сказалъ, что хочетъ показать намъ тебя во всемъ блескѣ, что даже мы не представляемъ себѣ, какая у тебя высокая душа. "Она увидитъ меня очерненнымъ -- подъ подозрѣніемъ въ убійствѣ -- въ убійствѣ Джона Гармона, и тогда-то вы увидите, какъ она вѣриъ въ меня, какъ она мнѣ предана". Ладно! Мы съ Нодди согласились, и что же?-- Джонъ оказался нравъ. И вотъ, теперь ты здѣсь, всѣ довольны, и все хорошо... Тпру-у! Пріѣхали! Кончена моя сказка! Поздравляю тебя, моя дорогая. И да будетъ надъ тобой благословеніе Божее и надъ всѣми нами!
Кучка изъ четырехъ рукъ разсыпалась, и Белла съ мистрисъ Боффинъ долго обнимались, къ явной опасности для неистощимаго ребенка, который лежалъ на колѣняхъ у Беллы и смотрѣлъ на нихъ во всѣ глаза.
-- Но совсѣмъ ли досказана сказка?-- проговорила задумчиво Белла.-- Развѣ больше нечего къ ней прибавить?
-- Что же еще можно прибавить?-- спросила сіяющая мистрисъ Боффинъ.
-- А вы увѣрены, что ничего не выпустили изъ нея?-- спросила ее Белла въ свою очередь.
-- Кажется, что ничего,-- отвѣчала мистрисъ Боффинъ лукаво, начиная догадываться, къ чему клонится дѣло.
-- Джонъ!-- сказала тогда Белла.-- Ты хорошая нянька: подержи дѣвочку.
Съ этими словами она передала ему на руки неистощимаго, пристально посмотрѣла на мистера Боффина, который отошелъ къ столу и сидѣлъ, опершись головой на руку и отвернувъ въ сторону лицо, и, тихонько опустившись передъ нимъ на колѣни и положивъ руку ему на плечо, сказала:
-- Прошу у васъ прощенья: я ошиблась словомъ, говоря съ вами, когда мы видѣлись въ послѣдній разъ. Я думаю, что вы не хуже Гопкинса, не хуже Дансера, не хуже Блекберри Джонса, а въ милліонъ разъ лучше ихъ всѣхъ... Постойте! Еще не все,-- воскликнула она съ звонкимъ, радостнымъ смѣхомъ, сражаясь съ мистеромъ Боффиномъ и силясь повернуть къ себѣ его счастливое лицо.-- Есть кое-что, чего я еще не сказала. Слушайте же: я не думаю больше, что вы жестокосердый, черствый скряга, и не вѣрю, что вы хоть на минутку были такимъ.
Услышавъ это, мистрисъ Боффинъ взвизгнула отъ восторга, затопала ногами, захлопала въ ладоши и закачалась взадъ и впередъ, точно какой-нибудь рехнувшійся членъ семьи мандариновъ.
-- Вотъ когда я поняла васъ, сэръ!-- продолжала Белла.-- Не разсказывайте мнѣ теперь конца сказки -- ни вы и никто другой! Я вамъ сама могу ее досказать, если хотите.
-- Можешь, мой другъ?-- спросилъ мистеръ Боффинъ.-- Ну, такъ говори.
-- Такъ слушайте,-- сказала Белла, держа его, точно арестанта, обѣими руками за борты сюртука.-- Когда вы увидѣли, какую корыстную, дрянную дѣвченку вы взяли подъ свое покровительство, вы рѣшились ей показать, какъ часто богатство портитъ людей, если къ нему пристращаются и злоупотребляютъ имъ. Что, развѣ не такъ? Не заботясь о томъ, что она подумаетъ о васъ (и Богу извѣстно, какъ мало значитъ ея мнѣніе), вы показали ей на себѣ самыя отвратительныя стороны богатства Вы сказали себѣ: "Эта глупая, мелочная дѣвчонка, съ ея слабой, ничтожной душой никогда не доищется правды собственными силами, дай ей на это хоть сто лѣтъ сроку; но поставленный передъ нею яркій примѣръ можетъ открыть глаза даже ей, можетъ заставить ее поразмыслить". Вотъ что вы себѣ говорили,-- признавайтесь, сэръ!
-- Ничего подобнаго я никогда не говорилъ,-- объявилъ мистеръ Боффинъ, сіяя восторгомъ.
-- Такъ вамъ слѣдовало сказать это, сэръ, потому что вы должны были это думать,-- сказала Белла, два раза дернувъ его за сюртукъ и влѣпивъ ему въ щеку поцѣлуй.-- Вы видѣли, что богатство вскружило мою глупую голову и ожесточило мое дрянное сердце, что я становлюсь жадной, корыстной, самоувѣренной, нестерпимой, и вы не пожалѣли труда, чтобъ указать мнѣ любящей рукой, куда я иду и къ какому концу приведетъ меня эта дорога... Признавайтесь сейчасъ же!
-- Джонъ!-- заговорилъ мистеръ Боффинъ, представлявшій теперь съ головы до ногъ одно сплошное, широкое пятно солнечнаго свѣта, такъ онъ сіялъ.-- Джонъ, помоги мнѣ выпутаться изъ этой исторіи.
-- Защитника вамъ не полагается, сэръ!-- объявила Белла.-- Извольте сами за себя говорить... Ну, признавайтесь!
-- Ну, коли такъ, то вотъ тебѣ вся правда, безъ утайки,-- сказалъ мистеръ Боффинъ.-- Когда мы задумали сообща тотъ маленькій планъ, про который тебѣ разсказала старуха, я спросилъ Джона, какъ онъ думаетъ, не лучше ли будетъ развести наше дѣло на широкую ногу -- въ такомъ родѣ, какъ ты говоришь. Только я не выражался такими словами, потому что ничего такого у меня не было на умѣ. Я только сказалъ Джону, не вѣрнѣе ли будетъ, не будетъ ли больше похоже на правду, если я стану медвѣдемъ рычать не на него одного, а на всѣхъ.
-- Сію минуту признавайтесь, сэръ, что все это вы сдѣлали для того, чтобъ исправить меня,-- сказала Белла.
-- Конечно, милое мое дитя, я это дѣлалъ не затѣмъ, чтобъ повредить тебѣ,-- въ этомъ ты можешь быть увѣрена,-- отвѣчалъ мистеръ Боффинъ -- И, правда, я надѣялся, что это послужитъ тебѣ... какъ бы это выразиться?.. маленькимъ намекомъ. Но тутъ были и другія соображенія. Надо тебѣ сказать, что когда моя старуха узнала Джона, Джонъ намъ сказалъ, что онъ слѣдитъ тутъ за однимъ нехорошимъ человѣкомъ (его зовутъ Сайлесъ Веггъ), чтобы вывести его на свѣжую воду. А чтобы наказать этого самаго Вегга, надо было дать ему довести до конца его низкую игру. Такъ вотъ отчасти для этого мы съ тобой -- помнишь?-- и покупали всѣ эти книжки про скрягъ (къ слову сказать, тотъ скряга былъ вовсе не Блэкберри, а Блубери Джонсъ), а этотъ Сайлесъ Веггъ читалъ мнѣ ихъ вслухъ.
Белла, все еще стоявшая на колѣняхъ у ногъ мистера Боффина, мало-по-малу опустилась и присѣла на полу, все крѣпче и крѣпче задумываясь и не сводя глазъ съ его сіяющаго лица.
-- И все-таки,-- заговорила она послѣ довольно долгаго молчанія,-- остаются два вопроса, которыхъ я не могу понять. Вѣдь мистрисъ Боффинъ никогда не считала, что мистеръ Боффинъ, въ самомъ дѣлѣ, такъ измѣнился? Не считали? Правда?-- спросила она, повернувшись къ ней.
-- Нѣтъ!-- отвѣчала мистрисъ Боффинъ самымъ рѣшительнымъ и радостнымъ гономъ.
-- А между тѣмъ вы очень принимали это къ сердцу,-- сказала Белла.-- Я помню, какъ васъ это мучило.
-- Ого! Да у мистрисъ Джонъ превострый глазокъ, я замѣчаю!-- воскликнулъ съ восхищеніемъ мистеръ Боффинъ, качая головой.-- Ты правду говоришь, моя милая. Старуха моя много разъ готова была на мелкіе кусочки насъ разорвать.
-- За что же?-- спросила Белла.-- Какъ могло это быть, когда она участвовала въ заговорѣ?
-- Ужъ это была слабость съ ея стороны,-- сказалъ мистеръ Боффинъ.-- А все-таки, если хочешь знать правду, я горжусь моей старухой за это. Дѣло въ томъ, мой дружокъ, что старуха такого высокаго обо мнѣ мнѣнія, что она не могла выносить, когда видѣла меня настоящимъ бурымъ медвѣдемъ. Не могла выносить, даже зная, что я притворялся. И намъ поэтому вѣчно грозила опасность, что она провалитъ нашъ планъ.
Мистрисъ Боффинъ отъ души смѣялась сама надъ собой, но подозрительный блескъ въ ея честныхъ глазахъ показывалъ, что она и теперь отнюдь не исцѣлилась отъ этого опаснаго свойства.
-- Помнишь ты тотъ знаменитый день,-- продолжалъ мистеръ Боффинъ,-- когда я показалъ себя во всемъ блескѣ? Тогда оба они въ одинъ голосъ признали, что это была самая удачная изъ всѣхъ моихъ демонстрацій. Помнишь? "Мяу-мяу!" говоритъ кошка, "Ква-ква!" говорить лягушка, "Гамъ-гамъ!" говоритъ собака". Ну такъ увѣряю тебя, моя дорогая, что эти невѣроятно-свирѣпыя слова такъ испугали мою старуху за меня, что мнѣ пришлось ее держать, чтобы не дать ей побѣжать за тобой и сказать тебѣ, что я просто комедію ломалъ.
Тутъ мистрисъ Боффинъ опять расхохоталась, и глаза ея опять заблестѣли, и тутъ же выяснилось, что въ своемъ взрывѣ саркастическаго краснорѣчія мистеръ Боффинъ не только превзошелъ себя по общему приговору двухъ своихъ союзниковъ, но и по собственному своему мнѣнію исполнилъ замѣчательный кунстштюкъ.
-- Ничего такого и въ головѣ не было до послѣдней минуты, повѣришь ли?-- сказалъ онъ Беллѣ.-- Когда Джонъ сталъ говорить, какъ онъ былъ бы счастливъ, если бъ заслужилъ твою любовь, тутъ-то меня и осѣнило, и я накинулся на него: "Заслужить ея любовь! Ха, ха! Мяу-мяу! Ква-ква! Гамъ-гамъ!" Я не могу тебѣ объяснить, какъ мнѣ пришло это въ голову и откуда я это взялъ, но это рѣзало ухо, точно пилой, такъ что, признаюсь, я даже самъ удивился. И, знаешь, я чуть-чуть не расхохотался тогда же, когда увидѣлъ, какъ вытаращилъ на меня глаза Джонъ.
-- Ты говорила, душечка, что есть еще одинъ вопросъ, котораго ты не можетъ понять,-- напомнила Беллѣ мистрисъ Боффинъ.
-- Ахъ, да!-- воскликнула Белла, закрывая руками лицо.-- Но этого я никогда не пойму до самой смерти. Я не понимаю, какъ Джонъ могъ полюбить меня, когда я такъ мало этого стоила, и какъ вы оба могли, совершенно забывая о себѣ, такъ много возиться со мной ради моего же блага и ради того, чтобы помочь ему пріобрѣсти такую плохую жену... Но я такъ глубоко вамъ благодарна!
Тутъ пришелъ чередъ Джону Гармону -- отнынѣ и навсегда Джону Гармону и никогда уже больше Джону Роксмиту -- оправдываться передъ Беллой (безъ всякой нужды) въ своемъ обманѣ и въ сотый разъ повторять ей, что если этотъ обманъ продолжался такъ долго, то только потому, что она была такъ необыкновенно мила въ тѣхъ скромныхъ условіяхъ жизни, которыя она считала для себя постоянными. Все это привело къ безконечнымъ радостнымъ изліяніямъ со всѣхъ сторонъ. Когда же, въ разгарѣ этихъ изліяній, было замѣчено, что неистощимый самымъ безсмысленнымъ образомъ таращить глаза на грудь мистрисъ Боффинъ, его единогласно признали необычайно умнымъ ребенкомъ, который отлично понимаетъ все, что при немъ говорятъ, и заставили объявить леди и джентльменамъ: "Я уже сообщила моей почтенной мам а, что все это давно мнѣ извѣстно", и помахать при этомъ крошечнымъ кулачкомъ, съ трудомъ отдѣленнымъ отъ непомѣрно коротенькой таліи, къ которой онъ былъ крѣпко прижать.
Потомъ Джонъ Гармонъ спросилъ мистрисъ Гармонъ, не желаетъ ли она осмотрѣть свой домъ. Ахъ, что за чудесный былъ это домъ и съ какимъ вкусомъ меблированъ! Они ходили по немъ цѣлой процессіей. Неистощимый, все еще таращившій глаза, занималъ центръ на груди мистрисъ Боффинъ, а мистеръ Боффинъ замыкалъ шествіе. И все вышло, какъ въ сказкѣ. На изящномъ туалетномъ столикѣ Беллы стояла шкатулка слоновой кости, а въ шкатулкѣ лежали золотыя, съ драгоцѣнными камнями, украшенія, какія ей и не снились. А въ верхнемъ этажѣ была дѣтская, вся расписанная, какъ радуга, разноцвѣтными красками, "хотя, признаюсь", сказалъ Джонъ Гармонъ, "не легко было успѣть это сдѣлать въ такой короткій срокъ".
Послѣ осмотра дома невидимыя силы опять похитили неистощимаго, и вскорѣ послѣ того изъ области радугъ донесся его крики, вслѣдствіе чего Белла должна была удалиться изъ присутствія "леди и джентльменовъ", и крикъ прекратился, и улыбающійся миръ сошелъ на эту юную масличную вѣтвь.
-- Пойдемъ, посмотримъ на нихъ, Нодди,-- сказала мистрисъ Боффинъ мужу.
Безпрекословно покорившись требованію идти на цыпочкахъ, мистеръ Боффинъ даль своей старухѣ довести себя до двери дѣтской и заглянулъ въ нее съ величайшимъ наслажденіемъ, хотя не увидѣлъ тамъ ничего, кромѣ Беллы, въ блаженной задумчивости сидѣвшей у камина на низенькомъ стулѣ, съ малюткой на своихъ прекрасныхъ молодыхъ рукахъ.
-- Мнѣ кажется, душа старика Гармона успокоилась теперь. Какъ ты думаешь?-- сказала мистрисъ Боффинъ.
-- Я думаю, что да, старуха.
-- И денежки его послѣ того, какъ онѣ ржавѣли въ потемкахъ столько лѣтъ, какъ будто опять посвѣтлѣли и блестятъ на солнышкѣ? Да?
-- Да, старуха.
-- И что за прелестная картина! Сколько въ ней радости и надеждъ! Вѣдь правда?
-- Правда, старуха.
Но вдругъ, почувствовавъ, что это самый подходящій моментъ для повторенія остроумнѣйшей изъ всѣхъ его шутокъ, мистеръ Боффинъ неожиданно закончилъ свою реплику страшнѣйшимъ рычаньемъ бураго медвѣдя, сказавъ: "Прелестная картинка! Много радости и надеждъ!... Мяу-мяу! Ква-ква! Гамъ-гамъ!" И потомъ осторожной рысцой спустился внизъ по лѣстницѣ, причемъ плечи у него такъ и ходили ходуномъ отъ смѣха.