Да, правда, это Райдергудъ, и никто другой, точнѣе -- скорлупа Райдергуда -- то, что вносятъ теперь въ спальню перваго этажа таверны миссъ Аббе. Какъ ни былъ гибокъ Рогъ въ своихъ уловкахъ, теперь онъ до того закоченѣлъ, что препроводить его наверхъ, по узкой лѣстницѣ -- довольно трудная задача, сопряженная съ усиленнымъ шарканьемъ ногъ, съ поминутнымъ маневрированьемъ носилокъ то вправо, то влѣво, и съ опасностью, что онъ свалится съ нихъ и полетитъ внизъ черезъ перила.
-- Бѣги за докторомъ!... Бѣги за его дочерью,-- командуетъ миссъ Аббе.
Съ обоими приказаніями проворно отправляются гонцы.
Гонецъ за докторомъ встрѣчаетъ послѣдняго на полдорогѣ подъ полицейскимъ конвоемъ. Докторъ осматриваетъ мокрый трупъ и говоритъ не слишкомъ обнадеживающимъ тономъ, что не мѣшаетъ сдѣлать попытку вернуть оный къ жизни. Лучшія изъ испытанныхъ средствъ немедленно пускаются въ ходъ, и всѣ присутствующіе помогаютъ доктору отъ всего сердца. Ни одинъ изъ нихъ не питаетъ никакого уваженія къ человѣку, который сталъ теперь трупомъ; для всѣхъ онъ былъ существомъ, котораго избѣгали, которое подозрѣвали, которымъ гнушались. Но искра жизни, еще тлѣющая въ этомъ распростертомъ тѣлѣ, какимъ-то непонятнымъ образомъ отдѣляется отъ самаго человѣка, и въ этой-то искрѣ всѣ они принимаютъ живѣйшее участіе -- должно быть потому, что искра эта -- жизнь, и что они сами живутъ и сами должны умереть.
Въ отвѣтъ на вопросъ доктора, какъ это случилось и кто тутъ виноватъ, Томъ Тутль даетъ свой вердиктъ: непредвидѣнный случай, и винить въ въ немъ нельзя никого, кромѣ самого пострадавшаго.-- Онъ рыскалъ по рѣкѣ въ своемъ ботѣ, что ему было въ привычку (не въ обиду будь сказано покойнику), и подвернулся прямо подъ носъ пароходу, который и раскроилъ его пополамъ,-- говоритъ Томъ.
Говоря: "раскроилъ", мистеръ Тутль выражается фигурально, разумѣя лодку, а не утонувшаго, ибо утонувшій лежитъ цѣлехонекъ передъ нимъ.
Капитанъ Джо, толстоносый завсегдатай таверны въ черно-лакированной шляпѣ, принадлежитъ къ числу послѣдователей почтенной старой медицинской школы. Пробравшись въ комнату подъ предлогомъ весьма важной услуги (состоящей въ доставкѣ имъ галстуха утопленника), онъ благосклонно дѣлаетъ доктору мудрое, стариной освященное предложеніе подвѣсить тѣло вверхъ ногами, "на подобіе баранины въ мясной лавкѣ", и затѣмъ, въ видѣ особенно успѣшнаго пріема для возстановленія дыханія, рекомендуетъ покатать его на бочкѣ. Но эти оскребки мудрости предковъ почтеннаго капитана возбуждаютъ такое негодованіе въ груди миссъ Аббе, что она, недолго думая, хватаетъ его за воротъ и молча выталкиваетъ вонъ со сцены безъ малѣйшаго протеста съ-его стороны.
Засимъ на сценѣ остаются только докторъ, Томъ Тутль и еще три завсегдатая таверны -- Бобъ Глеморъ, Вильямъ Вильямсъ и Джонатанъ (фамилія послѣдняго, если она у него есть, никому неизвѣстна),-- и этихъ пятерыхъ совершенно достаточно. Миссъ Аббе, заглянувъ къ нимъ въ комнату, чтобъ удостовѣриться, не нужно ли чего, уходитъ за прилавокъ и остается тамъ ждать результатовъ вмѣстѣ съ добродушнымъ старикомъ-евреемъ и съ миссъ Дженни Ренъ.
Если ты не отправился на тотъ свѣтъ, Райдергудъ,-- любопытно бы знать, куда же ты запропастился? Этотъ комъ земной персти, надъ которымъ мы хлопочемъ теперь съ такою терпѣливой настойчивостью, не подаетъ никакихъ признаковъ твоего присутствія на землѣ. Если ты совсѣмъ ушелъ отъ насъ, Рогъ, это очень серьезно, и едва ли не столь же серьезнымъ актомъ будетъ для насъ твое возвращеніе въ сей міръ. Въ таинственности, въ неразрѣшимости этого вопроса, подразумѣвающаго вопросъ въ томъ, гдѣ ты обрѣтаешься въ этотъ мигъ, есть своего рода торжественность смерти. Вотъ почему всѣ мы, подлѣ тебя находящіеся, боимся смотрѣть, боимся и не смотрѣть на тебя, и вотъ почему тѣ, что остались внизу, чутко прислушиваются и вздрагиваютъ при каждомъ скрипѣ половицы.
"Постойте! Не шевельнулось ли вѣко?" Такъ спрашиваетъ себя докторъ, едва переводя дыханіе и внимательно наблюдая. "Нѣтъ!... Не дрогнули ли ноздри?... Ну, а теперь, послѣ искусственнаго вдыханія, не чувствуется ли въ его груди слабаго трепетанія подъ моею рукой?-- Нѣтъ. Нѣтъ и нѣтъ -- опять и опять... Попробуемъ еще... еще разъ... Смотрите! Признакъ жизни! Несомнѣнный признакъ... Искра можетъ угаснуть, но можетъ разгорѣться и вспыхнуть... Смотрите!"...
Четверо суровыхъ людей глядя на это прослезились. Не все ли имъ равно, на томъ свѣтѣ Райдергудъ или на этомъ? Нѣтъ, Райдергудъ не могъ бы вызвать у нихъ слезъ. Но человѣческая душа, борющаяся между двумя мірами, можетъ вызвать слезы.
Вотъ онъ усиливается вернуться въ здѣшній міръ... Вотъ, вотъ, онъ почти уже здѣсь... Опять ушелъ... далеко... Вотъ онъ опять возвращается... старается вернуться изо всѣхъ силъ. И все-таки, какъ всѣ мы, когда мы лишаемся чувствъ или (какъ это бываетъ со всѣми нами ежедневно), когда мы просыпаемся, онъ инстинктивно не желаетъ возврата къ сознанію и хотѣлъ бы продлить сонъ, если бъ это было возможно.
Бобъ Глиббери возвращается съ Плезантъ Райдергудъ. Ея не было дома, когда за ней послали, и ее нескоро нашли. У нея платокъ на головѣ, и снявъ его и сдѣлавъ книксенъ миссъ Аббе, она, вся въ слезахъ, прежде всего закручиваетъ на макушкѣ свои волосы.
-- Благодарю васъ, миссъ Аббе, что вы позволили внести его къ вамъ.
-- Я вамъ должна сказать, Плезантъ, что я не знала, кого несутъ. Но полагаю, что если бы и знала, это не измѣнило бы дѣла,-- отвѣчаетъ миссъ Аббе.
Бѣдная Плезантъ, подкрѣпившись глоткомъ водки, входитъ въ комнату перваго этажа. Она не сумѣла бы выразить свое горе по отцѣ, если бъ ее попросили произнести надъ нимъ надгробное слово, но она всегда питала къ нему больше любви, чѣмъ онъ къ ней. Увидѣвъ его лежащимъ безъ сознанія, она заливается слезами и, всплеснувъ руками, обращается къ доктору:
-- О, сэръ! Есть надежда?.. Ахъ, бѣдный, бѣдный отецъ! Неужели онъ умеръ?!
На это докторъ, стоя на одномъ колѣнѣ около тѣла, занятый только имъ и пристально его наблюдавшій, отвѣчаетъ, не оборачиваясь:
-- Вотъ что, красавица: если вы не будете вести себя потише, я не могу вамъ позволить оставаться въ этой комнатѣ.
Принявъ къ свѣдѣнію это внушеніе, Плезантъ утираетъ глаза волосами, притянувъ ихъ съ затылка (послѣ чего ей снова пришлось заложить ихъ назадъ), и, отойдя къ сторонкѣ, съ испуганнымъ любопытствомъ слѣдитъ за происходящимъ. И вскорѣ, по свойственной всѣмъ женщинамъ сообразительности, она оказывается пригодною для разныхъ мелкихъ услугъ. Угадывая какимъ-то чутьемъ, какая вещь должна понадобиться доктору въ ближайшій моментъ, она безшумно подготовляетъ и подаетъ ему то то, то другое, и мало-по-малу добивается того, что ей разрѣшаютъ поддерживать голову отца.
Видѣть отца предметомъ участія, найти кого-нибудь, не только готоваго терпѣть его общество въ этомъ мірѣ, но даже настоятельно убѣждающаго, можно сказать -- умоляющаго его, вернуться въ этотъ міръ,-- было новостью для Плезантъ и возбуждало въ ней чувство, никогда дотолѣ ею не испытанное. Въ ея умѣ бродитъ туманная мысль, что если бы дѣла могли остаться въ такомъ положеніи, это была бы чудная перемѣна. Она предается смутной надеждѣ, что старое зло затонуло въ рѣкѣ и что если отецъ ея благополучно вернется назадъ и снова водворится въ опустѣвшей оболочкѣ, лежащей теперь на постели, онъ станетъ другимъ человѣкомъ. И въ этомъ умиленномъ состояніи духа она цѣлуетъ окаменѣвшія губы и горячо вѣритъ, что безчувственная рука, которую она теперь растираетъ, оживетъ болѣе нѣжной рукой.
Сладкое заблужденіе!-- Да. Но какъ ей, бѣдняжкѣ, не поддаться ему, когда эти люди хлопочутъ надъ нимъ съ такимъ горячимъ участіемъ, когда ихъ заботливость такъ искренна и бдительность такъ велика, когда радость ихъ такъ замѣтно возрастаетъ по мѣрѣ того, какъ усиливаются признаки жизни. Вотъ онъ начинаетъ дышать безъ чужой помощи... вотъ шевелится, и докторъ наконецъ объявляетъ, что онъ воротился изъ того таинственнаго путешествія, гдѣ его что-то задержало на темной дорогѣ, и скоро предстанетъ предъ ними.
Томъ Тутль, стоявшій подлѣ доктора во время этого заявленія, съ жаромъ трясетъ его за руку. Бобъ Глеморъ, Вильямъ Вильямсъ и Джонатанъ Безфамильный жмутъ руку другъ другу и доктору. Бобъ Глеморъ сморкается. Джонатанъ Безфамильный желалъ бы послѣдовать его примѣру, но, за неимѣніемъ носового платка, воздерживается отъ такого проявленія своихъ чувствъ. Плезантъ проливаетъ слезы, достойныя ея имени, и ея сладкое заблужденіе достигаетъ своего апогея.
Въ глазахъ его видно сознаніе. Онъ хочетъ что-то спросить. Онъ не понимаетъ, гдѣ онъ. Скажите ему.
-- Отецъ, тебя опрокинули на рѣкѣ, а теперь ты въ домѣ миссъ Аббе.
Онъ съ удивленіемъ смотритъ на дочь, озирается кругомъ, потомъ закрываетъ глаза и впадаетъ въ дремоту, склонившись головой на руку дочери.
Кратковременное сладкое заблужденіе начинаетъ улетучиваться. Невзрачное, жесткое, злое лицо снова поднимается изъ глубины на поверхность. По мѣрѣ того, какъ онъ согрѣвается, докторъ и четверо людей при немъ охладѣваютъ. По мѣрѣ того, какъ черты его лица смягчаются съ возвратомъ жизни, черствѣютъ ихъ лица и сердца.
-- Теперь онъ совсѣмъ оправился,-- говоритъ докторъ, споласкивая руки и глядя на паціента съ возрастающей антипатіей.
-- Бывали люди и получше его, однакоже такой удачи имъ не выпало,-- философствуетъ Томъ Тутль, мрачно покачивая головой.
-- Будемъ надѣяться, что теперь онъ станетъ вести себя лучше,-- говоритъ Бобъ Глеморъ и прибавляетъ въ поясненіе: -- по крайней мѣрѣ лучше, чѣмъ можно разсчитывать.
-- И чѣмъ онъ велъ себя прежде,-- дополняетъ Вильямъ Вильямсъ.
-- Не такой человѣкъ!-- говоритъ Джонатанъ Безфамильный, заканчивая квартетъ.
Они говорятъ такъ тихо, что дочь его не можетъ ихъ слышать. Но она видитъ, что они отошли въ сторону и стоятъ кучкой въ другомъ концѣ комнаты и чуждаются его. Было бы грѣшно заподозрить ихъ въ томъ, что они жалѣютъ, зачѣмъ онъ не умеръ, когда былъ такъ близокъ къ смерти; но легко допустить, что они предпочли бы, чтобы ихъ участіе досталось кому-нибудь получше.
Отправляютъ гонца за прилавокъ. Миссъ Аббе снова появляется на сценѣ: она издали смотритъ на паціента и шепотомъ о чемъ-то бесѣдуетъ съ докторомъ. Искра жизни возбуждала живой интересъ, пока добивались, чтобъ она разгорѣлась, но теперь, когда она разгорѣлась, всѣмъ было бы, повидимому, гораздо пріятнѣе, если бы тотъ, въ комъ она тлѣла, оказался не Райдергудомъ, а кѣмъ-нибудь другимъ.
-- Вы все-таки исполнили свой долгь, какъ подобаетъ честнымъ людямъ,-- говоритъ, ободряя присутствующихъ, миссъ Аббе.-- Можете теперь сойти внизъ и выпить на счетъ "Веселыхъ Товарищей".
Всѣ четверо отправляются внизъ, предоставивъ дочери смотрѣть за отцомъ. Вскорѣ къ ней на подмогу является Бобъ Глиббери.
-- Эхъ, какъ ему рожу-то покривило!-- говоритъ Бобъ, осмотрѣвъ паціента.
Плезантъ киваетъ головой.
-- А какъ очнется, и не такъ еще сморщится,-- продолжаетъ Бобъ.-- Развѣ нѣтъ?
Плезантъ выражаетъ надежду, что нѣтъ. Да и съ чего бы?
-- Да вотъ какъ увидитъ, что онъ здѣсь,-- поясняетъ Бобъ.-- Вы развѣ не знаете? Вѣдь миссъ Аббе запретила ему бывать въ ея домѣ,-- выгнала его вонъ. Но уже вотъ что называется -- судьба: явился, и опять пустили. Ну, не чудно ли?
-- Онъ никогда бы не пришелъ сюда по своей волѣ,-- отвѣчаетъ бѣдная Плезантъ со слабой попыткой проявить нѣчто въ родѣ благородной гордости.
Сладкое заблужденіе проходить теперь безъ слѣда такъ же ясно, какъ она видитъ у себя на плечѣ голову отца. Плезантъ видитъ и то, что онъ ничуть не сдѣлался лучше, и что всѣ опять отшатнутся отъ него, какъ только онъ возвратится къ сознанію. "Я уведу его отсюда какъ можно скорѣе: дома ему лучше", думаетъ съ вздохомъ бѣдняжка.
Въ минуту всѣ возвращаются и ждутъ, чтобъ онъ очнулся и понялъ, что они будутъ очень рады развязаться съ нимъ. Ему собираютъ необходимый костюмъ, ибо собственное его верхнее платье все пропитано водой, теперешнее же его одѣяніе состоитъ изъ однихъ байковыхъ одѣялъ.
Чувствуя себя все болѣе и болѣе не но себѣ, какъ будто общая къ нему антипатія отыскала его гдѣ-то спящимъ и высказала ему, что она о немъ, думаетъ, Райдергудь наконецъ открываетъ глаза и при помощи дочери садится въ постели.
-- Ну, Райдергудъ, какъ вы себя чувствуете?-- спрашиваетъ его докторъ.
Онъ отвѣчаетъ сурово: -- Похвастаться не могу.
Онъ возвратился къ жизни въ необыкновенно мрачномъ настроеніи духа.
-- Я не собираюсь читать проповѣди, но позволяю себѣ надѣяться, что сегодняшній случай, когда вы были такъ близки отъ смерти, благодѣтельно подѣйствуетъ на васъ,-- говоритъ докторъ, многозначительно качая головой.
Въ послѣдовавшемъ въ отвѣтъ на это ворчаньѣ паціента трудно уловить какой-нибудь смыслъ, но дочь его могла бы, если бъ захотѣла, объяснить, что онъ сказалъ: "Убирайтесь вы къ чорту съ вашей
болтовней".
Затѣмъ мистеръ Райдергудъ требуетъ свою сорочку и натягиваетъ ее на себя черезъ голову, точь-въ-точь какъ будто онъ сейчасъ только побывалъ въ кулачномъ бою.
-- Такъ это пароходъ меня опрокинулъ?-- спрашиваетъ онъ дочь.
-- Да, отецъ.
-- Я его къ суду притяну, чортъ его дери! Онъ у меня поплатится за это.
Потомъ онъ угрюмо застегиваетъ на себѣ сорочку и въ промежуткахъ, нагнувъ голову, поглядываетъ себѣ на руки такъ, какъ будто на нихъ и въ самомъ дѣлѣ остались синяки отъ драки; потомъ сердито требуетъ прочія части одежды и, не спѣша, напяливаетъ ихъ съ видомъ крайняго раздраженія противъ своего недавняго противника и зрителей ихъ поединка. Ему, повидимому, кажется, что у него течетъ изъ носу кровь, и онъ безпрестанно утираетъ носъ верхнею стороною руки и смотритъ, не осталось ли на ней слѣдовъ крови, совсѣмъ какъ кулачный боецъ послѣ боя.
-- Гдѣ моя шапка?-- вопрошаетъ онъ, облачившись.
-- Въ рѣкѣ,-- отвѣчаетъ кто-то.
-- Неужто не нашлось ни одного честнаго человѣка, который вытащилъ бы ее?.. А, можетъ, и вытащилъ да прикарманилъ?.. Хорошъ народецъ, нечего сказать!
Такъ говоритъ мистеръ Райдергудъ, съ недобрымъ чувствомъ принимая изъ рукъ дочери уступленную ему на подержаніе шапку и угрюмо натягивая ее на уши. Вслѣдъ за тѣмъ, поднявшись на свои, еще нетвердыя, ноги, тяжело оперевшись на дочь, онъ огрызается на нее:
-- Держи крѣпче! Чего ломаешься? Ишь барыня нашлась!
И съ этимъ выходитъ изъ круга бойцовъ, гдѣ у него происходилъ маленькій кулачный поединокъ со смертью.