Новый джентльменъ является на сцену.-- Еще приключеніе съ Оливеромъ.
Слова доктора произвели на всѣхъ большое вліяніе. Оливеръ не могъ ни плакать, ни говорить, ни радоваться. Онъ едва понималъ, что происходило, и только ввечеру потокѣ слезъ облегчилъ грудь его.
Ночь уже наступала, когда онъ возвращался домой, нарвавъ цвѣтовъ, чтобъ ихъ поставить въ комнату больной Розы, Проходя по дорогѣ, онъ услышалъ за собою стукъ приближавшагося экипажа, и, оглянувшись, увидѣлъ почтовую карету, скакавшую во весь опоръ.
Когда карета проѣзжала мимо, Оливеръ бросилъ взглядъ на человѣка въ бѣломъ колпакѣ, котораго лицо показалось ему знакомымъ. Бѣлый колпакъ еще разъ выглянулъ изъ кареты, приказывая кучеру остановиться, и потомъ назвалъ Оливера по имени.
-- Сюда! кричалъ голосъ.-- Господинъ Оливеръ, что новаго? Миссъ Роза... господинъ Оливеръ!
-- Это ты, Джильсъ? спросилъ Оливеръ, подбѣгая къ каретѣ.
Джильсъ хотѣлъ отвѣчать; но его вытолкнулъ молодой человѣкъ, занимавшій другой уголъ кареты, спрашивая, что новаго?
-- Однимъ словомъ, вскричалъ онъ; -- хуже, или лучше?
-- Лучше, гораздо-лучше! отвѣчалъ Оливеръ.
-- Слава Богу! вскричалъ молодой человѣкъ.-- Ты точно увѣренъ?
-- Точно: мистеръ Лосбернъ сказалъ, что опасность миновалась.
Молодой человѣкъ не сказалъ болѣе ни слова, но выскочилъ изъ кареты и, отведя Оливера.въ сторону, спросилъ:
-- Точно ли это правда? Не ошибаешься ли ты, дружокъ? Прошу тебя, скажи прямо...
-- Я самъ слышалъ слова доктора, отвѣчалъ Оливеръ.
Слезы блистали въ глазахъ Оливера, и молодой человѣкъ, отворотясь, нѣсколько минутъ оставался безмолвнымъ. Въ это время Джильсъ въ бѣломъ колпакѣ, сидя на подножкѣ кареты, облокотился локтями на колѣни и платкомъ утиралъ слезы.
-- Я думаю, тебѣ лучше ѣхать къ матушкѣ, Джильсъ, сказалъ молодой человѣкъ.-- Я пойду пѣшкомъ; ты можешь сказать, что я иду.
-- Позвольте мнѣ идти съ вами, а карету можно отпустить, сказалъ Джильсъ.
Генрихъ согласился, и они пошли вмѣстѣ. Оливеръ смотрѣлъ ш него съ любопытствомъ. Молодому человѣку казалось около двадцати-пяти лѣтъ; онъ былъ средняго роста, съ прекраснымъ, открытымъ лицомъ, и, не смотря на различіе лѣтъ, имѣлъ такое сходство съ мистриссъ Мели, что Оливеру нетрудно было бы догадаться о ихъ родствѣ, еслибъ даже Генрихъ и не говорилъ, что онъ сынъ ея.
Мистриссъ Мели съ безпокойствомъ ждала сына; свиданіе ихъ было трогательно.
-- О, матушка! шепталъ молодой человѣкъ: -- зачѣмъ вы не написали прежде?
-- Я хотѣла писать, отвѣчала мистриссъ Мели: -- но рѣшилась лучше подождать мнѣнія нашего добраго доктора.
-- Но еслибъ что-нибудь случилось безъ меня? спросилъ молодой человѣкъ.-- Еслибъ Роза... я боюсь выговорить... еслибъ ея болѣзнь кончилась иначе, могли ли бы вы простить себѣ, и могъ ли бы я быть счастливъ?
-- Еслибъ даже это и случилось, сказала мистриссъ Мели: -- твой пріѣздъ днемъ ранѣе ни къ чему не послужилъ бы.
-- Но если бъ вы знали, что я перенесъ въ это время, сказалъ молодой человѣкъ.-- Я не могу скрывать чувствъ своихъ: сердце мое вполнѣ принадлежитъ Розѣ; у меня въ жизни нѣтъ ни мысли, ни надежды, ни желанія, кромѣ ея, и если вы несогласны со мною, вы развѣете на вѣтеръ все мое счастіе а радость. Матушка, подумайте объ этомъ; не пренебрегайте чувствами, о которыхъ вы такъ мало думаете...
-- Генрихъ, сказала мистриссъ Мели:-- я слишкомъ-много думаю о нихъ, и потому боюсь, чтобъ они не обманули тебя. Подумай.!
-- Я ужъ много думалъ, отвѣчалъ онъ съ нетерпѣніемъ:-- думалъ цѣлые годы, думалъ съ-тѣхъ-поръ, какъ началъ думать въ первый разъ. Чувства мои остаются неизмѣнными; зачѣмъ мнѣ мучить себя! Нѣтъ! Прежде, нежели я уѣду отсюда, Роза выслушаетъ меня.
-- Но прежде, нежели ты сдѣлаешь это, прежде, нежели ты увидишь себя на высшей степени надежды, подумай, другъ мой, объ исторіи Розы, размысли, какое дѣйствіе вѣсть о ея темномъ рожденіи можетъ имѣть на ея рѣшеніе,-- вспомни, какъ она привязана къ намъ и какъ во всѣхъ случаяхъ велико ея самоотверженіе.
-- Что вы хотите сказать?
-- Угадай самъ. Мнѣ пора идти къ Розѣ.
-- Увижу ли я васъ вечеромъ? спросилъ молодой человѣкъ.
-- Да, когда я оставлю Розу.
-- Вы скажете ей, что я здѣсь?
-- Скажу.
-- И прибавьте, какъ я безпокоился, какъ я страдалъ, какъ я спѣшилъ скорѣе ее видѣть. Не откажите мнѣ въ этомъ, матушка...
-- Нѣтъ, сказала старушка: -- я все скажу ей. И, пожавъ руку сына, она поспѣшно вышла изъ комнаты.
Мистеръ Лосбернъ и Оливеръ оставались въ другомъ углу комнаты во время этого разговора. Теперь докторъ дружески протянулъ руку Генриху и разсказалъ ему въ подробности болѣзнь своей паціентки, обнадеживая въ скоромъ ея выздоровленіи. Джильсъ въ это время со вниманіемъ прислушивался къ разговору.
-- Что, Джильсъ? не подстрѣлилъ ли ты опять чего-нибудь? спросилъ докторъ.
-- Ничего особеннаго, сударь, отвѣчалъ Джильсъ, покраснѣвъ до ушей.
-- Не поймалъ ли какихъ воровъ или разбойниковъ? лукаво спросилъ докторъ.
-- Нѣтъ, сударь, отвѣчалъ серьёзно Джильсъ.
-- Жаль! Вѣдь ты на это мастеръ. Въ тотъ день, какъ за мной такъ поспѣшно послали отсюда, я выпросилъ кое-что для тебя у твоей доброй барыни. Поди-ка сюда, я скажу тебѣ.
Джильсъ отошелъ въ уголъ съ важностью и нѣкоторымъ удивленіемъ; но когда докторъ шепнулъ ему нѣсколько словъ на ухо, онъ началъ дѣлать ему низкіе поклоны, и, вышелъ въ кухню, съ достоинствомъ объявилъ всѣмъ слугамъ, что госпожѣ угодно было, за его храбрость противъ разбойниковъ, положить для него въ банкъ двадцать-пять фунтовъ стерлинговъ. На это двѣ горничныя подняли вверхъ глаза и руки, думая, что мистеръ Джильсъ уже загордится вередъ ними; но онъ успокоилъ всѣхъ, сказавъ, что ни для кого ни въ чемъ не перемѣнится.
Наверху, вечеръ пролетѣлъ незамѣтно; докторъ былъ особенно веселъ: его шутливые разсказы заставляли хохотать Оливера, и даже Генриха; было уже поздно, когда они разошлись по комнатамъ.
Оливеръ всталъ на другое утро съ радостію въ сердцѣ, и съ надеждою принялся за свои ежедневныя занятія. Клѣтки съ птицами были повѣшены на свои мѣста, и прекраснѣйшіе цвѣты собраны для Розы. Задумчивость исчезла съ лица мальчика; всѣ предметы представлялась ему въ новомъ, прелестнѣйшемъ видѣ. Казалось, роса ярче блестѣла на зеленыхъ листьяхъ, голубой цвѣтъ неба былъ свѣтлѣе и прозрачнѣе.
Но Оливеръ не одинъ дѣлалъ свои утреннія прогулки. Генрихъ Мели, встрѣтивъ однажды утромъ Оливера, получилъ такую страсть къ цвѣтамъ, что сдѣлался усерднѣе его въ собираніи ихъ. Но за то Оливеръ зналъ, гдѣ растутъ лучшіе цвѣты, и каждое утро они бѣгали вмѣстѣ по полямъ, чтобъ потомъ душистою гирляндою украсить окно Розы.
Для Оливера быстро летѣло время, хотя молодая дѣвушка еще не выходила изъ своей комнаты, и вечернія прогулки ихъ не возобновлялись. Онъ съ особеннымъ стараніемъ учился у сѣда то старика, и сдѣлалъ успѣхи, удивившіе его самого. Но вдругъ одно обстоятельство испугало и разстроило его.
Маленькая комнатка, въ которой онъ привыкъ сидѣть съ своими книгами, была въ нижнемъ этажѣ, въ заднемъ фасадѣ дома. Это была совершенно-деревенская комната, съ рѣшетчатымъ окномъ, вокругъ котораго вились кусты жасминовъ и каприфолій, наполняя ароматомъ воздухъ. Окно выходило въ садъ, откуда калитка вела за ограду; кругомъ было поле и лѣсъ. Вблизи никакого жилья.
Однажды вечеромъ, когда земля начала одѣваться тѣнью, Оливеръ сидѣлъ у этого окна съ своими книгами. Нѣсколько времени онъ читалъ ихъ, и наконецъ, не въ укоръ господамъ-авторамъ, началъ постепенно засыпать.
Есть особенный родъ сна, который, оковывая тѣло, оставляетъ мысли свободными. Оливеръ помнилъ очень-хорошо, что онъ въ своей маленькой комнаткѣ, что его книги лежатъ передъ нимъ на столѣ, и что свѣжій воздухъ вѣетъ ему въ лицо,-- и однакоже онъ спалъ. Вдругъ сцена перемѣнилась, воздухъ сдѣлался спертъ и душенъ; ему показалось, что онъ опять въ домѣ Жида. Гнусный старикъ сидѣлъ въ своемъ углу, показывая на него и шепча другому человѣку, сидѣвшему возлѣ него:
-- Тише! казалось ему, говорилъ Жидъ: -- это онъ, я увѣренъ. Пойдемъ отсюда.
-- Онъ! казалось, отвѣчалъ другой: -- ужь я не ошибусь. Еслибъ черти спрятали его, я и тогда бы не ошибся. Если бъ вы зарыли его на пятьдесятъ футовъ въ землю и привели меня на могилу, я узналъ бы, безъ памятника, гдѣ онъ зарытъ,-- узналъ бы!
Онъ говорилъ это съ такою яростію, что Оливеръ проснулся отъ страха и вздрогнулъ,
Боже! что заставило его кровь прилить къ сердцу и лишило его способности кричать и двигаться?.. Тутъ, у окна, почти возлѣ него, такъ близко, что онъ могъ дотронуться,-- стоялъ, устремивъ глаза въ комнату, Жидъ; а за нимъ, блѣдный отъ ярости или страха -- человѣкъ, котораго онъ встрѣтилъ у трактира.
Все это въ одно мгновеніе мелькнуло передъ его глазами и скрылось. Но они узнали его, онъ ихъ,-- и взглядъ ихъ такъ глубоко остался въ его памяти, какъ-бы онъ былъ врѣзанъ на каинъ. Съ минуту онъ стоялъ, не зная, что дѣлать, а потомъ, выскочивъ изъ окна въ садъ, громко звалъ на помощь.