Возвращаясь черезъ церковную ограду домой, мистеръ Джасперъ съ изумленіемъ увидѣлъ вдругъ передъ собой Дордльса съ его узелкомъ. Каменьщикъ стоялъ, прислонившись спиной къ оградѣ, отдѣляющей кладбище отъ собора, а какой-то весьма безобразный съ виду уличный мальчишка обстрѣливалъ его неподвижную фигуру, ярко выступавшую при лунномъ свѣтѣ, камнями. Камни то попадали въ цѣль, то пролетали мимо. Однако, Дордльсъ относился ко всему этому совершенно равнодушно. Скверный уличный мальчуганъ, напротивъ того, попадая въ Дордльса камнемъ, издавалъ побѣдный радостный свистъ, а когда онъ промахивался, то визжалъ и, выходя изъ себя, кричалъ: "снова мимо!", и старался въ слѣдующій разъ попасть навѣрняка.
-- Что ты дѣлаешь съ этимъ человѣкомъ?-- спросилъ Джасперъ, выйдя изъ тѣни на свѣтъ луны.
-- Онъ служитъ мнѣ мишенью,-- отвѣчалъ отвратительный мальчишка.
-- Отдай мнѣ камни, которые у тебя въ рукѣ.
-- Изволь, я всѣ ихъ вобью тебѣ въ глотку!-- кричитъ мальчишка, отскакивая назадъ. Поворачивай лучше въ сторону, а то я выбью тебѣ глаза.
-- Да что онъ тебѣ сдѣлалъ, чертенокъ ты эдакій!
-- Онъ не хочетъ идти домой.
-- А тебѣ какое до этого дѣло?
-- А то, что онъ даетъ мнѣ всегда полпенни, когда мнѣ удается загнать его пьянаго домой,-- отвѣтилъ мальчуганъ и сталь орать во всю глотку, прыгая и стуча своими рваными сапогами, какую-то дикую пѣсню:
-- Прочь ступай, пора спать! А не уйдешь такъ закидаю камнями!
При этомъ на послѣднихъ словахъ мальчишка особенно вскрикиваетъ и поворачивается къ Дорлльсу, готовый бросить въ него камнемъ. Очевидно, странная пѣсня мальчишки являлась какъ-бы предупрежденіемъ каменьщику.
Мистеръ Джасперъ знакомъ головы приглашаетъ мальчугана идти за нимъ (урезонить или схватить его, очевидно, ему не удалось бы) и, перейдя на другую сторону улицы, гдѣ около рѣшетки въ глубокомъ раздумья стоитъ каменный человѣкъ, побиваемый камнями, онъ спрашиваетъ:
-- Вы знаете этого мальчишку?
-- Да, отвѣчаетъ Дордльсъ, наклоняя голову,-- это депутатъ.
-- Что-же это такое? Это имя?
-- Депутатъ,-- повторяетъ Дордльсъ.
-- Я служу въ "Двухпенсовомъ ночлежномъ домѣ",-- объясняетъ мальчишка.-- Тамъ всѣхъ насъ называютъ депутатами. Послѣ ужина, когда всѣ ложатся спать, я выхожу подышать воздухомъ.
Съ этими словами мальчуганъ отходитъ въ сторону и снова начинаетъ орать свою пѣсню, цѣлясь въ то же время въ Дордльса:
"Прочь ступай, пора спать!"
-- Не смѣй бросаться, пока я здѣсь,-- кричитъ Джасперъ, иначе я убью тебя. Пойдемте со мной, Дордльсъ, я пройдусь съ вами до вашего дома. Дайте мнѣ вашъ узелокъ, я понесу его.
-- Ни за какія деньги,-- отвѣчаетъ Дордльсъ. Когда вы подошли сюда, Дордльсъ задумался. Окруженный своими твореніями, онъ созерцалъ ихъ. Вотъ здѣсь лежитъ вашъ зять (и онъ показывалъ рукой на бѣлѣвшій въ холодныхъ лучахъ мѣсяца надгробный монументъ), а здѣсь мистриссъ Сапси (и онъ указывалъ на склепъ, въ которомъ лежала эта преданная супруга), а вотъ тамъ покойный ректоръ (онъ направилъ руку на обломанную колонну), еще дальше акцизный чиновникъ (рука Дордльса показывала какой-то кувшинъ, стоящій на чемъ-то, напоминающемъ кусокъ мыла), а вотъ это уважаемый кондитеръ (и онъ сдѣлалъ жестъ по направленію къ одной изъ надгробныхъ плитъ). Всѣ они лежатъ тутъ въ покоѣ и безопасности, подъ твореніями Дордльса. О простыхъ смертныхъ, могилы которыхъ украшаетъ лишь дернъ, я, конечно, но говорю. Чѣмъ бѣднѣе живетъ человѣкъ, тѣмъ скорѣе его забываютъ.
-- А вѣдь депутатъ идетъ за нами,-- говоритъ Джасперъ. Ужъ не хочетъ-ли онъ выслѣдить насъ?
Отношенія между Дордльсомъ и депутатомъ чрезвычайно странныя и капризныя. Стоитъ только Дордльсу остановиться и съ тяжеловѣсностью человѣка, напившагося пивомъ, повернуться въ сторону мальчишки, какъ послѣдній немедленно отбѣгаетъ подальше отъ него и принимаетъ оборонительную позу.
-- Ты ни разу не крикнулъ сегодня ночью "берегись", когда кидалъ свои камни,-- кричитъ вдругъ Дордльсъ, вспомнивъ или вообразивъ, что мальчишка нанесъ ему какую-то обиду.
-- Ты врешь, я кричалъ,-- говоритъ депутатъ, не умѣющій выражаться болѣе прилично.
Дордльсъ поворачивается опять къ Джасперу и говоритъ:
-- Это, сэръ, братъ Петьки дикаря! Но я далъ ему цѣль жизни.
-- Въ нее-то онъ и цѣлится сейчасъ,-- замѣчаетъ Джасперъ.
-- Да, именно такъ,-- отвѣчаетъ Дордльсъ, поворачиваясь къ собесѣднику и совершенно довольный его остротой,-- именно такъ. Я забралъ его въ свои руки и поставилъ на ноги. Чѣмъ онъ былъ раньше? Разрушителемъ. Что онъ дѣлалъ? Только разрушалъ все. Что онъ зарабатывалъ этимъ? Приговоры судовъ на заточенія въ Клойстергэмской тюрьмѣ. Онъ только и дѣлалъ, что бросалъ камни въ людей, въ окна, въ собакъ, кошекъ, свиней и птицъ, во все, что попадалось ему на глаза. И это происходило потому, что у него не было никакой цѣли въ жизни. Я далъ ему эту цѣль, и теперь онъ честнымъ трудомъ зарабатываетъ полпенни въ день, т. е. три пенса въ недѣлю.
-- Меня удивляетъ, что у него нѣтъ конкурентовъ.
-- Сколько угодно, мистеръ Джасперъ, но онъ бьетъ ихъ камнями. И я, право, не знаю,-- говоритъ съ серьезностью пьянаго Дордльсъ,-- какъ назвать мою систему, и думаю вы сами затруднитесь дать ей имя. Во всякомъ случаѣ, нельзя-же ее назвать системой національнаго воспитанія?
-- Я бы не сказалъ такъ.
-- И я не сказалъ бы такъ,-- соглашается съ нимъ Дордльсъ. Поэтому, не будемъ стараться найти ей названіе.
-- Однако, онъ все продолжаетъ идти за нами,-- говоритъ Джасперъ, оглянувшись назадъ. Неужели онъ пойдетъ за нами и дальше?
-- Если мы пойдемъ кратчайшимъ путемъ, то мы не минуемъ Двухпенсоваго ночлежнаго дома. А тамъ онъ отстанетъ отъ насъ.
Продолжая бесѣду, оба путника идутъ дальше. За ними, въ аріергардѣ, слѣдуетъ депутатъ, который нарушаетъ тишину ночи тѣмъ, что бросаетъ камни во все, что попадаетъ ему подъ руку: въ стѣны, въ заборы и т. п. неодушевленные предметы.
-- Нѣтъ-ли у васъ въ склепахъ чего нибудь новаго, Дордльсъ?-- спрашиваетъ Джасперъ.
-- Вы хотите сказать старенькаго? Новенькаго въ нашихъ мѣстахъ не бываегь,-- бормочетъ Дордльсъ.
-- Я хочу сказать, не нашли-ли вы тамъ чего-нибудь,-- говоритъ Джасперъ.
-- Да, нашелъ. Старика подъ седьмымъ пилястромъ на лѣвой сторонѣ часовни, если спуститься подъ землю. Я думаю (насколько я пока могу опредѣлить), что это одинъ изъ важныхъ старцевъ съ посохомъ. Тѣсненько имъ было, вѣрно, въ тѣсныхъ и низкихъ коридорахъ склепа съ ихъ митрами и посохами.
Не стараясь ни опровергнуть, ни подтвердить правильность мнѣнія Дордльса, Джасперъ съ любопытствомъ поглядываетъ на своего спутника, съ ногъ до головы вымазаннаго известью, и говоритъ:
-- Странная ваша жизнь, но и любопытная!
Ничего не отвѣчая на это замѣчаніе, такъ что не видно, пріятно или обидно оно Дордльсу, каменьщикъ ворчливо говоритъ:
-- Да и ваша жизнь любопытная!
-- Я согласенъ съ вами. Мнѣ тоже приходятся вѣчно жить въ этомъ старомъ, мрачномъ и никогда не мѣняющемся мѣстѣ. Да, это такъ. Но въ вашихъ отношеніяхъ къ собору гораздо больше интереснаго и таинственнаго, чѣмъ въ моихъ. Между прочимъ, вотъ какая мысль пришла мнѣ въ голову: я хочу поступить къ вамъ въ ученики и походить съ вами по этимъ холоднымъ подземнымъ склепамъ, въ которыхъ вы проводите свои дни.
Дордль даетъ свое согласіе, но въ самыхъ неопредѣленныхъ выраженіяхъ
-- Всякій знаетъ, гдѣ ему найти Дордльса, если онъ ему нуженъ.
Если въ этихъ словахъ каменьщика и заключалась нѣкоторая неточность, то приблизительно они, все-же, были вѣрны. Конечно, гдѣ нибудь Дордльса найти всегда было возможно даже и при его кочевомъ образѣ жизни.
-- Больше всего меня удивляетъ въ вашемъ ремеслѣ та поразительная точность, съ которой вы находите тѣ мѣста въ землѣ, гдѣ лежатъ трупы... Въ чемъ дѣло? Вамъ мѣшаетъ вашъ узелъ? Дайте, я понесу его.
Дордльсъ остановился и поглядѣлъ назадъ (въ тотъ-же моментъ, "депутатъ", слѣдившій внимательно за нимъ и за всѣми его движеніями, исчезъ въ темнотѣ), а затѣмъ сталъ осматривать кругомъ, какъ бы ища, куда-бы ему положить свой узелъ.
-- Возьмите,-- отвѣчаетъ Дордльсъ, только дайте мнѣ изъ него молотокъ. Сейчасъ я покажу вамъ, какъ я это дѣлаю.
Джасперъ подаетъ ему молотокъ и Дордльсъ беретъ его въ руки и стучитъ.
-- Теперь, смотрите. Когда вы хотите пѣть, мистеръ Джасперъ, то, не правда-ли, вы задаете себѣ тонъ? Да?
-- Да.
-- Такъ же дѣлаю и я въ моемъ ремеслѣ. Я вооружаюсь моимъ молоткомъ и стучу (Дордльсъ стучитъ по мостовой, между тѣмъ какъ внимательный "депутатъ" отбѣгаетъ на далекое разстояніе, боясь, очевидно, что молотокъ можетъ оказаться опаснымъ и для его головы). Такъ вотъ, я стучу, стучу, стучу. Крѣпко! Я снова стучу. Все еще крѣпко. Стучу дальше. Вотъ! Слышу пустоту. Опять стучу. Въ пустотѣ чувствуется что-то твердое. Вотъ вамъ и разгадка: твердое въ пустотѣ -- это старикъ въ каменномъ гробу подъ сводами.
-- Удивительно!
-- Я дѣлаю еще вотъ какъ,-- говоритъ Дордльсъ, вынимая свою двухфутовую мѣрку (между тѣмъ "депутатъ", замѣтивъ движенія Дордльса, подбирается ближе, думая, что ищутъ кладъ и что онъ можетъ донести объ этомъ и, такимъ образомъ, не только обогатиться, но и увидѣть пріятное зрѣлище, какъ повѣсятъ Дордльса и Джаспера за ихъ дѣянія), предположите, что вотъ этотъ молотокъ -- стѣна. Я отмѣряю отъ стѣны (онъ откладываетъ мѣркой по мостовой "разъ, два, три") шесть футовъ и знаю теперь, что именно на такомъ разстояніи отъ нея лежитъ мистриссъ Сапси.
-- Развѣ, въ самомъ дѣлѣ, тутъ лежитъ мистриссъ Сапси?
-- Нѣтъ, я говорю примѣрно. У нея стѣна толще, но скажемъ, что тутъ лежитъ хоть мистриссъ Сапси.
Дордльсъ стучитъ по воображаемой стѣпѣ, которую изобращаетъ его молотокъ и говоритъ: "Между нами и стѣной есть что-то! Навѣрное, рабочіе Дордльса оставили въ этомъ мѣстѣ, на разстояніи этихъ шести футовъ какую-нибудь дрянь".
Джасперъ выражаетъ мнѣніе, что подобная способность Дордльса граничитъ съ талантомъ.
-- Я бы не достигъ до этого талантомъ,-- возражаетъ Дордльсъ, принявшій замѣчаніе Джаспера не особенно благосклонно. Я выработалъ въ себѣ эту способность. Дордльсъ искалъ свое знаніе глубоко въ землѣ и извлекалъ его оттуда, когда оно не давалось въ руки, трудомъ и настойчивостью. Эй, "депутатъ!"
-- Я!-- кричитъ "депутатъ", показываясь снова.
-- Бери свои полпенни и затѣмъ, когда мы дойдемъ до Двухпенсовой ночлежки, чтобы я тебя больше не видѣлъ сегодня ночью.
-- Берегись!-- отвѣчаетъ "депутатъ", поймавъ свой заработокъ и выражая своимъ мистическимъ возгласомъ свое согласіе на предложенную ему комбинацію.
Дордльсу и Джасперу оставалось только пройти пустырь, бывшій когда-то виноградникомъ при монастырѣ, чтобы попасть въ тотъ узкій переулокъ, гдѣ, накренившись на бокъ стояло двухъэтажное зданіе Двухпенсовой ночлежки. Наружный видъ этого дома, ветхаго и грязнаго, съ затоптаннымъ палисадникомъ и жалкими остатками какихъ-то рѣзныхъ украшеній надъ воротами, вполнѣ соотвѣтствуетъ нравственности его посѣтителей.
Видъ гостиницы придаютъ этой трущобѣ красныя занавѣски на окнахъ. По вечерамъ черезъ эти "шторы" виднѣется слабый свѣтъ огарковъ, еле горящихъ въ душной и спертой атмосферѣ биткомъ набитыхъ конуръ. Когда Дордльсъ и Джасперъ подошли къ зданію ближе, они узнали его по надписи на бумажномъ фонарѣ, висѣвшемъ надъ входной дверью. Они узнали также его и по полудюжинѣ отвратительныхъ мальчишекъ, которые -- это были или посѣтители ночлежки, или прислуга ея -- какъ-бы привлеченные особымъ запахомъ "депутата", начали бросать въ него и другъ въ друга камнями.
-- Подождите вы, маленькіе скоты!-- сердито закричалъ на нихъ Джасперъ.-- Дайте намъ войти!
Это замѣчаніе встрѣчается криками и дождемъ камней, какъ, впрочемъ, это и полагается въ послѣдніе годы въ англійскихъ городахъ, гдѣ, благодаря полиціи, христіане неукоснительно побиваются камнями, какъ и во времена Св. Стефана. Тѣмъ не менѣе Дордльсъ дѣлаетъ довольно вѣрное замѣчаніе, что поведеніе мальчишекъ обусловлено тѣмъ, что у нихъ нѣтъ цѣли въ жизни. Послѣ этого оба путника двигаются дальше.
На углу переулка, Джасперъ, выведенный изъ терпѣнія, останавливаетъ Дордльса и оглядывается назадъ. Но все кругомъ тихо. Однако, въ слѣдующій моментъ въ шляпу Джаспера попадаетъ камень, а вдали раздастся знакомый возгласъ: "Берегись!", по которому регентъ узнаетъ, подъ чьимъ мѣткимъ огнемъ онъ находится. Къ счастью, путники заворачиваютъ за уголъ, откуда Джасперъ, уже въ полной безопасности, провожаетъ Дордльса до его дома, къ которому каменьщикъ подходитъ качаясь и спотыкаясь, готовый, кажется, улечься у перваго попавшагося памятника, находящагося тутъ въ работѣ.
Джонъ Джасперъ возвращается домой другой дорогой, тихо отпираетъ находящимся при немъ ключомъ дверь дома и входитъ въ свою комнату, въ которой слабо еще мерцаетъ каминъ. Здѣсь онъ вынимаетъ изъ запертаго шкапа трубку, набиваетъ ее чѣмъ-то (только не табакомъ) и поднимается затѣмъ въ верхній этажъ, гдѣ находятся спальни его племянника и его самого. Въ обѣихъ верхнихъ комнатахъ горитъ свѣтъ. Племянникъ его спитъ тихимъ, спокойнымъ сномъ. Джасперъ долго смотритъ на него съ напряженнымъ вниманіемъ. Потомъ, стараясь не производить шума, онъ идетъ въ свою собственную комнату, зажигаетъ тамъ свою трубку и отдается во власть тѣмъ видѣніямъ, которыя она посылаетъ ему въ ночные часы.