Уважаемый Септимъ Криспаркль (Септимъ, потому что другіе его шесть братьевъ угасли, какъ быстро сгорѣвшіе ночники), ради укрѣпленія своего здоровья купавшійся утромъ въ рѣчкѣ, не смотря на то, что для этого пришлось проломать тонкій слой льда, стоитъ передъ зеркаломъ и, полируя свою кровь, занимается въ одиночествѣ боксомъ. Въ зеркалѣ отражаются: и свѣжая, здоровенная фигура уважаемаго Септима, и различные пріемы боксера, начиная съ выпадовъ и до скачковъ назадъ, и его добродушное лицо, сіяющее привѣтливой улыбкой.
Былъ приблизительно часъ завтрака, и мать мистера Криспаркля -- мать, а не жена уважаемаго Септима -- только что спустилась изъ своихъ покоевъ внизъ. Въ то-же время уважаемый Септимъ прекратилъ свое упражненіе боксомъ и, не снявъ даже своихъ спортивныхъ перчатокъ, нѣжно обнялъ старушку. Исполнивъ свою сыновнюю обязанность уважаемый Септимъ опять сталъ въ оборонительную позу передъ зеркаломъ и съ жаромъ началъ дѣлать выпады и наносить удары воображаемому противнику.
-- Я говорю, всякое утро моей жизни говорю тебѣ и сегодня повторяю: ты кончишь плохо, Септъ, ворчитъ старуха.-- Вотъ самъ увидишь.
-- Да что-же я увижу?
-- А то, что ты разобьешь это зеркало, или же у тебя лопнетъ какой-нибудь сосудъ кровяной.
-- Ничего не случится, дорогая, дастъ Богъ. Вотъ ловкій пріемъ! Посмотрите!
И уважаемый Септимъ, воодушевившись удачнымъ ударомъ, сталъ съ такимъ азартомъ размахивать руками, что, если-бы онъ дѣйствительно гдѣ-нибудь боксировалъ, то несомнѣнно пріобрѣлъ-бы славу знатнаго борца, такъ какъ его техника достигла такого совершенства, какое только возможно въ этомъ благородномъ искусствѣ. Наконецъ, послѣ множества самыхъ искусныхъ маневровъ, онъ съ легкостью и граціей сдѣлалъ выпадъ по направленію къ чепчику старухи, дотронувшись до него съ такой осторожностью, что на немъ не помялась ни одна ленточка. Затѣмъ, едва успѣлъ онъ снять перчатки, положить ихъ въ ящикъ и выглянуть въ окно, какъ въ комнату вошелъ слуга съ чаемъ и другими предметами, предназначавшимися для завтрака. Разставивъ все на столѣ, слуга вышелъ, а мать и сынъ снова остались вдвоемъ. Трогательную картину представляла старушка, читающая молитву (жаль что никто не видѣлъ этой картины), и ея сынъ, который, несмотря на свой санъ пастора, слушалъ ее, опустивъ голову, такъ-же благоговѣйно и почтительно, какъ и тридцать три года тому назадъ, трехлѣтнимъ ребенкомъ.
Что можетъ быть, въ самомъ дѣлѣ, пріятнѣе милой старушки,-- за исключеніемъ, конечно, молоденькой леди,-- когда глаза ея блестятъ, лицо доброжелательно и спокойно, когда ея нарядъ напоминаетъ нарядъ китайской куклы: такъ онъ гармониченъ въ своихъ цвѣтахъ, такъ индивидуаленъ и такъ ей къ лицу! Ничего нѣтъ привлекательнѣе этого,-- думалъ часто добрый младшій каноникъ, усаживаясь за столъ противъ своей давно овдовѣвшей матери. Что касается мыслей старушки, то онѣ въ такіе часы заключались все въ двухъ словахъ: "мой Септимъ!"
Мирная парочка, сидѣвшая за завтракомъ, находилась въ домѣ младшаго каноника Клойстергэма -- мирномъ уголкѣ, который, пріютившись около собора, казался особенно тихимъ, благодаря звону колокола, крику грачей и шагамъ рѣдкихъ прохожихъ, какъ-бы еще болѣе подчеркивавшихъ окружающее его безмолвіе. Когда-то здѣсь царили жестокіе феодалы, подъ властью которыхъ стонали рабы; когда-то здѣсь могущественные монахи по своему произволу дѣлали людей то счастливыми, то несчастными. Но теперь, въ мирномъ уголкѣ, обитаемомъ младшими канониками -- ничего этого уже нѣтъ. И тѣмъ лучше! Послѣ всѣхъ этихъ смутныхъ лѣтъ, канувшихъ въ вѣчность, мирная атмосфера теперешняго жилища каноника какъ-то особенно располагала въ свою пользу. Отъ нея вѣяло милосердіемъ и прощеніемъ, какимъ-то грустнымъ воспоминаніемъ о былыхъ романтическихъ эпохахъ съ ихъ драмами.
Равномѣрно выцвѣтшія красныя кирпичныя стѣны, обильно разросшійся плющъ, стрѣльчатыя рамы, старинныя комнаты съ каменными полами, дубовыя балки на низкихъ потолкахъ, окруженный каменной стѣной садъ, до сихъ поръ ежегодно дающій плоды -- вотъ та обстановка, въ которой жили миловидная старушка мистриссъ Криспаркль и уважаемый Септимъ, сидѣвшіе теперь за завтракомъ.
-- Что-же пишутъ въ письмѣ?-- спрашиваетъ младшій каноникъ, проявляя въ то-же время здоровый и изрядный аппетитъ.
Милѣйшая старушка., прочитавъ письмо, о которомъ шла рѣчь, только что опустила его на столъ. Послѣ вопроса сына, она беретъ опять письмо въ руки и передаетъ Септиму.
Нужно сказать, что мистриссъ Криспаркль весьма гордилась тѣмъ, что ея большіе глаза настолько сохранились, что она могла читать безъ очковъ, а ея сынъ, тоже гордившійся тѣмъ же самымъ, но желавшій сдѣлать удовольствіе матери, притворялся, что онъ не можетъ читать безъ очковъ. Поэтому, получивъ изъ рукъ старушки письмо, онъ надѣваетъ на носъ огромные очки, которые не только стѣсняютъ его носъ и мѣшаютъ ему спокойно продолжать завтракъ, но серьезно мѣшаютъ и чтенію письма, такъ какъ глаза каноника безъ очковъ могли-бы замѣнить и микроскопъ и телескопъ.
-- Это отъ мистера Хонитундера,-- говоритъ старушка, складывая руки.
-- Несомнѣнно,-- говоритъ и сынъ, и принимается за чтете, на каждомъ словѣ запинаясь:
Гавань филантропіи
Главная Контора, Лондонъ,
Среда.
"Милостивая Государыня,
"Я пишу Вамъ въ"...
-- Что тамъ такое, въ чемъ это онъ пишетъ?
-- Въ креслѣ,-- говоритъ старушка.
Уважаемый Септимъ снимаетъ очки и вопросительно смотритъ на свою мать:
-- А въ чемъ-же ему сидѣть, когда, онъ пишетъ?
-- Богъ мой! Да ты не видишь связь съ дальнѣйшимъ! Дай письмо мнѣ. Я тебѣ прочту.
Уважаемый Септимъ очень радъ, что онъ можетъ снять очки, которые вызываютъ уже у него слезы изъ глазъ, и поспѣшно передаетъ письмо матери, вполголоса замѣчая, что ему съ каждымъ днемъ читать становится все труднѣе.
"Пишу,-- продолжаетъ прерванное чтеніе старушка,-- пишу вамъ, сидя въ креслѣ, съ котораго меня спустятъ лишь черезъ нѣсколько часовъ (Септимъ смотритъ при этомъ на стоящія кругомъ кресла не то съ негодованіемъ, не то съ мольбой). У насъ въ Главной конторѣ происходитъ сейчасъ собраніе представителей -- Главнаго Соединеннаго комитета центральныхъ и окружныхъ филантроповъ, и я, ко всеобщей радости, избранъ предсѣдателемъ".
-- Ну, если такъ, то пустъ себѣ сидитъ въ своемъ креслѣ,-- замѣчаетъ Септимъ, вздыхая свободнѣе.
"Я не хочу пропустить почты, а потому и пишу сейчасъ, пользуясь тѣмъ, что читается длинный докладъ, обличающій какого-то преступника."
-- Удивительная вещь! Эти филантропы вѣчно кого нибудь обличаютъ!
-- "Пользуясь тѣмъ, что читается длинный докладъ, обличающій какого-то преступника,-- читаетъ мистриссъ Криспаркль, я хочу покончить съ нашимъ дѣломъ. Я уже говорилъ съ моими питомцами относительно недостатковъ ихъ воспитанія, и оба они, и Невиль, и Елена Ландлессъ, вполнѣ одобрили мой планъ. Впрочемъ, они, все равно, должны были-бы на него согласиться, ибо я принялъ свои мѣры".
-- Удивительная вещь!-- опять восклицаетъ младшій каноникъ въ томъ-же тонѣ.-- Удивительная вещь! Эти филантропы даже и на самый путь истины наставляютъ людей, хватая ихъ за шиворотъ!.. Извините, дорогая матушка, я помѣшалъ вамъ читать.
-- "Въ виду этого, я прошу васъ, сударыня, сообщить вашему сыну, уважаемому мистеру Септиму, что въ ближайшій понедѣльникъ Невиль поступитъ къ нему въ ученье. Что-же касается Елены, то она въ тотъ-же самый день ѣдетъ съ братомъ въ Клойстергэмъ, чтобы поступить въ женское учебное заведеніе, которое такъ лестно рекомендовали мнѣ Вы и вашъ сынъ. Пожалуйста, приготовьте тамъ все для ея пріема и помѣщенія. Условія мои остаются тѣми самыми, какія вы указали мнѣ въ началѣ нашей переписки объ этомъ предметѣ, вопросъ о которомъ зашелъ въ домѣ Вашей сестры, когда мы познакомилась съ Вами въ Лондонѣ. Свидѣтельствуя свое почтеніе сыну Вашему, уважаемому мистеру Септиму, остаюсь, Милостивая Государыня, вашъ преданный братъ (Въ филантропіи). Лука Хонитундеръ".
-- Что-жъ, я согласенъ,-- говоритъ Септимъ, почесавъ у себя немного за ухомъ, мы должны попробовать это дѣло. Комната, конечно, у насъ для жильца найдется, а времени заняться съ нимъ у меня тоже довольно. Долженъ, впрочемъ, сознаться, что я очень радъ, что моимъ ученикомъ будетъ не самъ мистеръ Хонитундеръ, хотя моя антипатія къ нему основана лишь на предразсудкѣ. Что онъ высокъ ростомъ?
-- Я бы назвала его скорѣе высокимъ, чѣмъ низкимъ,-- говоритъ послѣ нѣкотораго колебанія старушка, но что у него дѣйствительно необычно -- это его голосъ.
-- Необычнѣе его самого?
-- Необычнѣе чего-бы то ни было.
-- Вотъ что!-- говоритъ Септимъ, и быстро заканчиваетъ свой завтракъ, точно послѣ сообщенія старушки, у него пропалъ уже аппетитъ и къ ветчинѣ, и къ яйцамъ.
Сестра мистриссъ Криспаркль была бездѣтной супругой лондонскаго пастора и была такимъ-же хрупкимъ созданіемъ, какъ и сама мистриссъ Криспаркль. Вдвоемъ онѣ могли-бы сложить прекраснымъ и изящнымъ украшеніемъ какого-нибудь стариннаго камина. Мистеръ Хонитундеръ, бывшій проповѣдникомъ филантропіи, познакомился съ мистриссъ Криспаркль во время послѣдняго ея посѣщенія сестры въ Лондонѣ. Это случилось на какомъ-то торжественномъ филантропическомъ собраніи, гдѣ нѣсколько сиротъ оыли закормлены разными сластями... Другихъ свѣдѣній о собирающихся пріѣхать воспитанникахъ ни мистриссъ Криспаркль, ни ея сынъ не имѣли никакихъ.
-- Я увѣренъ, что вы присоединитесь къ моему мнѣнію, матушка,-- сказалъ послѣ нѣкотораго размышленія Криспаркль,-- что первѣйшая наша обязанность принять юныхъ воспитанниковъ, которыхъ мы ожидаемъ самымъ радушнымъ образомъ, чтобы они почувствовали себя у насъ какъ дома. Здѣсь сейчасъ находится племянникъ Джаспера, а такъ какъ молодежь естественно тянется къ молодежи и Эдвинъ славный малый, то надо будетъ въ день пріѣзда гостей, пригласить его къ обѣду. Вотъ уже трое. Но Эдвина нельзя пригласить безъ Джаспера. Значитъ -- четверо. Кромѣ того нужно позвать миссъ Тиникльтонъ и хорошенькую невѣсту. Если прибавить насъ двоихъ, всего будетъ, такимъ образомъ, восемь человѣкъ. Васъ не затруднитъ, матушка, интимный обѣдъ на восемь человѣкъ?
-- На девять, Септимъ,-- съ видимой нервностью отвѣчаетъ старушка.
-- Дорогая матушка, я приглашаю только восемь и ни одного больше.
-- Больше нельзя и помѣстить у насъ за столомъ, мой дорогой.
Такимъ образомъ, дѣло было рѣшено, и когда мистеръ Криспарклъ отправился вмѣстѣ со своей матушкой къ миссъ Твинкльтонъ, чтобы устроить пріемъ въ ея учебное заведеніе миссъ Елены Ландлессъ, то два приглашенія, относящіяся къ этому учрежденію были сдѣланы и приняты. Миссъ Тиникльтонъ съ сожалѣніемъ взглянула при этомъ на свои глобусы, какъ бы жалѣя, что она не можетъ ихъ взять съ собой въ гости, но, въ концѣ концовъ, успокоилась и рѣшила, что они могутъ остаться и дома. Затѣмъ была дана инструкція филантропу, когда именно должны были выѣхать въ Клойстергэмъ Елена и Невиль.
Въ тѣ дни до Клойстергэма не ходили поѣзда. Мистеръ Сапси говорилъ даже, что этого и не будетъ никогда. Больше того и не нужно. И въ наши дни, дѣйствительно, странно видѣть, какъ скорые поѣзда, точно не считая Клойстергэмъ достаточно значительнымъ пунктомъ, чтобы останавливаться въ немъ, мчатся мимо него, обдавая городъ пылью, которую поднимаютъ ихъ колеса. Въ эпоху, о которой мы говоримъ, движеніе въ Клойстергэмъ, а также и его торговля, совершались по какой-то скверной проселочной дорогѣ, на которой у въѣзда въ городъ красовалась слѣдующая характерная надпись: "Остерегаться собакъ!"
Къ этому-то мѣсту и отправился мистеръ Криспаркль встрѣчать небольшой и уродливый омнибусъ, съ заваленнымъ багажомъ верхомъ -- точно слонъ съ несоразмѣрно большою надписью на спинѣ -- омнибусъ, который поддерживалъ сообщеніе между Клойстергэмомъ и остальнымъ міромъ. При приближеніи этого угодливаго омнибуса Криспаркль замѣтилъ прежде всего огромнаго роста пассажира, который, разставивъ локти, занималъ своей массивной фигурой почти все пространство козелъ, такъ что кучеръ былъ совершенно сплюснутъ къ одной сторонѣ сидѣнья.
-- Это Клойстергэмъ?-- обратился пассажиръ къ кучеру громовымъ голосомъ
-- Да,-- отвѣтилъ возница, слѣзая съ козелъ и потирая себѣ бока,-- и я никогда еще не былъ такъ радъ доѣхать до мѣста, какъ сегодня.
-- А ты-бы сказалъ своему патрону, чтобы онъ расширилъ сидѣнье на козлахъ!-- замѣтилъ пассажиръ.-- Онъ нравственно обязанъ заботиться о своихъ ближнихъ, и, если онъ не хочетъ этого, его нужно къ этому вынудить.
Между тѣмъ кучеръ продолжалъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ ощупывать свое помятое тѣло.
-- Развѣ я сидѣлъ на васъ?-- спросилъ пассажиръ.
-- Да, сидѣли!-- отвѣтилъ недовольнымъ тономъ кучеръ.
-- Возьмите эту карточку, мой дружокъ.
-- Я думаю, что мнѣ не за чѣмъ брать ее отъ васъ,-- возразилъ кучеръ, недружелюбно глядя на карточку и не беря ее въ руки.-- Какая мнѣ отъ нея польза?
-- Сдѣлайтесь членомъ этого общества.
-- А чего-же достигну этимъ?-- спросилъ кучеръ.
-- Вы достигнете братства,-- страшнымъ голосомъ отвѣчалъ послѣдній.
-- Благодарю васъ,-- рѣзко отвѣтилъ кучеръ, мнѣ ни братства, ни братьевъ не нужно. У моей матери другихъ сыновей, кромѣ меня, не было.
-- Хотите, или не хотите, а вы должны имѣть братьевъ,-- отвѣтилъ пассажиръ, тоже слѣзшій теперь съ козелъ. Я вашъ братъ.
-- Да замолчите, сударь,-- крикнулъ въ свою очередь кучеръ, выходя изъ себя.-- Знаете, даже дождевой червякъ...
Въ этотъ моментъ весьма кстати вмѣшался въ разговоръ мистеръ Криспаркль и примиряющимъ тономъ произнесъ, обращаясь къ кучеру:
-- Джо, Джо, ДжоI Не забывайтесь, другъ мой!
Джо вѣжливо раскланялся съ мистеромъ Криспарклемъ, а послѣдній подошелъ къ пассажиру:
-- Мистеръ Хонитундеръ?
-- Таково мое имя, сэръ.
-- А мое имя Криспаркль.
-- Уважаемый мистеръ Криспаркль? Радъ васъ видѣть, сэръ. Невиль и Елена тамъ внутри. Заваленный въ послѣднее время моими общественными трудами, я подумалъ, что не худо-бы подышать свѣжимъ воздухомъ, а потому и поѣхалъ проводить ихъ, съ разсчетомъ вернуться къ ночи въ Лондонъ. Такъ вы мистеръ Септимъ? Да?-- опять повторилъ онъ, точно съ нѣкоторымъ разочарованіемъ, вертя въ рукахъ свой лорнетъ, который онъ носилъ, повидимому, лишь для украшенія. Вы мистеръ Септимъ! А я думалъ, что вы значительно старше.
-- Увидите меня, надѣюсь и такимъ,-- добродушно отвѣтилъ, смѣясь, Криспаркль.
-- Что?-- спросилъ мистеръ Хонитундеръ.
-- Ничего, я немножко пошутилъ. Не стоитъ повторять.
-- Пошутили?-- недовольнымъ тономъ замѣтилъ мистеръ Хонитундеръ,-- со мной не стоитъ шутить, я не замѣчаю шутокъ. Но гдѣ-же они? Елена и Невиль, идите сюда! Васъ пришелъ встрѣтить мистеръ Криспаркль.
Невиль былъ необычайно красивый и живой юноша, а Елена -- на рѣдкость красивая и живая дѣвушка. При этомъ оба, они была очень похожи другъ на друга. Въ обоихъ можно было замѣтить что-то дикое, неукротимое, даже, пожалуй, хищное, хотя, съ другой стороны, они производили и другое впечатлѣніе: въ нихъ было что-то робкое, испуганное, точно они были звѣрьки, за которыми гонятся охотники. Черноволосые и смуглые, гибкіе и стремительные, они, по временамъ, несмотря на свою юность, умѣли выпускать когти.
Таково было общее впечатлѣніе, которое произвели на мистера Криспаркля будущіе его воспитанники.
Пригласивъ не безъ нѣкотораго внутренняго смущенія мистера Хонитундера къ обѣду (его безпокоило, какъ отнесется къ этому его милая старушка), мистеръ Криспаркль но даль руку Еленѣ Ландлессъ, и они отправились въ городъ. Молодые люди съ восхищеніемъ смотрѣли на соборъ и на монастырскія развалины, которыя имъ указалъ мистеръ Криспаркль. Что касается мистера Хонитундера, то онъ, шествуя по серединѣ улицы и безъ церемоніи толкая попадавшихся ему на пути прохожихъ, всю дорогу развивалъ какой-то планъ, состоявшій въ томъ, чтобы забрать въ тюрьмы всѣхъ неработающихъ англичанъ, а затѣмъ, подъ страхомъ смертной казни, обратить ихъ всѣхъ въ членовъ филантропическаго общества.
Мистриссъ Криспаркль нужно было проникнуться настоящимъ филантропическимъ чувствомъ, чтобы не запротестовать противъ этого огромнаго и шумнаго новаго члена ея маленькой компаніи. И, дѣйствительно, мистеръ Хонитундеръ, въ крошечной квартирѣ младшаго каноника не могъ не казаться какимъ-то злокачественнымъ нарывомъ. Хотя про него и не совсѣмъ справедливо утверждали, будто онъ кричалъ тѣмъ, которыхъ хотѣлъ обратить въ свою вѣру: "Прокляты ваши тѣла и души; пріидите сюда, и да благословитъ васъ Богъ", но его филантропическая дѣятельность отличалась такой необузданностью, что ее можно было и въ самомъ дѣлѣ легко смѣшать съ ненавистью къ людямъ. Онъ требовалъ, напримѣръ, чтобы человѣчество уничтожило арміи, но при этомъ, онъ хотѣлъ предварительно отдать подъ судъ всѣхъ военачальниковъ. Онъ требовалъ уничтоженія войнъ, но для этого призывалъ къ уничтоженію людей. Онъ проповѣдывалъ уничтоженіе смертной казни, но въ то-же время взывалъ объ уничтоженіи всѣхъ законодателей и судей, не согласныхъ съ нимъ. Онъ хотѣлъ, чтобы всѣ люди были братьями, и въ то-же время требовалъ уничтоженія всѣхъ противниковъ его мнѣнія. Нужно было, по его словамъ, любить ближняго, но при этомъ и громить его всѣми проклятіями. Самое-же главное, мистеръ Хонитундеръ не допускалъ никакой чужой самостоятельности. Первая обязанность всякаго человѣка, какъ онъ говорилъ, была сдѣлаться членомъ его филантропическаго общества. Само собой разумѣется, нужно было для этого внести членскій взносъ, получить членскій билетъ, значекъ и кокарду. Кромѣ того вы обязывались говорить только то, что говорилъ самъ мистеръ Хонитундеръ, или-же то, что говорилъ казначей, его помощникъ, главный или вспомогательный комитетъ, секретарь общества, или помощникъ секретаря. Своихъ мыслей членамъ не полагалось. Что-же касается мыслей и выраженій оффиціальныхъ представителей филантропическаго общества, то ихъ образцомъ можетъ служить слѣдующее единогласно принятое постановленіе общаго собранія:
"Всѣ дѣйствительные члены филантропическаго общества съ невыразимымъ презрѣніемъ и негодованіемъ смотрятъ на тѣхъ, кто не принадлежитъ къ обществу, и ставятъ, своея задачей обличать ихъ, не считаясь съ фактами".
Обѣдъ мистера Криспаркля вышелъ крайне неудачнымъ. Филантропъ совершенно нарушилъ симметрію за столомъ, усѣлся такъ, что мѣшалъ всякому проходу, и довелъ всѣмъ этимъ Тона, который помогалъ прислуживать горничной, до настоящаго отчаянія, такъ какъ приходилось передавать блюда и тарелки чуть ли не черезъ головы сидящихъ. Никто ни съ кѣмъ не могъ сказать слова такъ какъ мистеръ Хонитундеръ, предполагая очевидно, что онъ на митингѣ, а не въ обществѣ знакомыхъ, говорилъ все время одинъ и обращаясь ко всѣмъ сразу. Впрочемъ, главнымъ объектомъ его вниманія, вѣроятно, въ виду оффиціальнаго званія хозяина, сдѣлался мистеръ Криспаркль. Это положительно была вѣшалка для его шляпы., т. е. для его ораторскаго краснорѣчія. Ничего не спрашивая и не ожидая никакихъ возраженій онъ самымъ безтолковымъ образомъ излагалъ несчастному канонику самыя невѣроятныя вещи. Онъ упрекалъ его въ отсутствіи здраваго смысла, въ упорствѣ (хотя мистеръ Криспаркль соблюдалъ мертвое безмолвіе), въ какихь-то невѣроятныхъ преступленіяхъ и потомъ восклицалъ: "Вотъ до чего вы дошли. Но я не допущу вашей гибели!.." Мистеръ Криспаркль то въ смущеніи, то въ негодованіи смотрѣлъ по сторонамъ, рѣшительно не зная, что ему предпринять, а его милѣйшая старушка сидѣла со слезами на глазахъ. Всѣ-же остальные гости сидѣли въ какомъ-то ледяномъ столбнякѣ, еле-еле удерживаясь отъ протеста.
Зато съ приближеніемъ часа отъѣзда мистера Хонитундера все общество проявило къ нему такое вниманіе, что оно должно было-бы тронуть его. Такъ, кофе ему подали, благодаря Тону, на цѣлый часъ раньше, чѣмъ-бы нужно было по времени. Мистеръ Криспаркль все время смотрѣлъ на часы какъ-бы опасаясь, что дорогой гость опоздаетъ къ омнибусу. Молодежь, вся вчетверомъ чуть не клялась, что на соборной башнѣ уже пробило три четверти, когда било всего четверть. Миссъ Твинкльтонъ удостовѣрила, что до станціи не 5 минутъ ходьбы, какъ это было въ дѣйствительности, а 25 минутъ. Эти заботы и вниманіе къ моменту ухода мистера Хонитундера достигли апогея. Мистеру Хонитундеру помогали надѣть пальто, подавали шляпу, наконецъ, проводили на улицу. А затѣмъ, проводившіе его до омнибуса мистеръ Криспаркль и Невиль, боясь, очевидно, что онъ можетъ простудиться, заперли его въ карету за цѣлыхъ полчаса до ея ухода, и немедленно ушли домой.