За самой древней частью Лондона Хольборномъ, гдѣ есть дома, которые уже цѣлыя столѣтія стоятъ на своихъ старыхъ мѣстахъ и грустно смотрятъ на улицу, по которой когда-то протекала рѣка Ольдъ-Бурнъ, находится кварталъ, состоящій изъ двухъ неправильныхъ четвероугольниковъ, называемый Стэпль-Иннъ. Это одно изъ тѣхъ уединенныхъ мѣстъ въ городѣ, попавъ въ которое послѣ шумныхъ улицъ, чувствуешь себя такъ, какъ будто въ ушахъ у тебя вата, а подошвы сапогъ подбиты войлокомъ. Въ этомъ уединенномъ мѣстѣ на чахлыхъ закопченыхъ деревьяхъ чирикаютъ закопченые воробьи, какъ-бы приглашая другъ друга: "Давайте, поиграемъ въ деревню". И птички пылкимъ своимъ воображеніемъ превращаютъ въ рощи жалкую зелень крошечныхъ палисадниковъ, дорожки которыхъ посыпаны грязнымъ пескомъ. Съ другой стороны, Степль-Иннъ -- это одинъ изъ уголковъ Лондона, имѣющихъ твердыя права гражданства. Въ немъ имѣется небольшое зданіе съ маленькимъ фонаремъ надъ дверьми: какимъ цѣлямъ служитъ этотъ фонарь и за чей счетъ поддерживается его существованіе, объ этомъ исторія умалчиваетъ.
Въ тѣ дни, когда Клойстергэмъ противился проведенію около него желѣзной дороги, угрожавшей будто бы той шаткой конституціи, которая составляетъ собственность англичанъ: той конституціи, за которую мы всегда боимся и которой мы всегда хвастаемся при малѣйшей нашей удачѣ гдѣ-либо на свѣтѣ,-- въ тѣ дни въ Степль-Иннѣ не было ни одной архитектурной громады, которая бы затѣняла этотъ кварталъ. Заходящее солнце окрашивало его свободно своими лучами, а юго-западный вѣтеръ свободно и невозбранно гулялъ по его улицамъ.
Впрочемъ въ одинъ зимній день декабря мѣсяца, около шести часовъ, въ Степль-Иннѣ не видно было солнца, не было вѣтра, такъ какъ спустился густой туманъ, черезъ который тускло мерцали въ окнахъ огни. На одномъ изъ домовъ, окна котораго тоже были освѣщены, на небольшомъ четыреугольникѣ стояла слѣдующая таинственная надпись:
il.
Д. Т.
1747.
Въ одной изъ комнатъ этого дома, сидѣлъ мистеръ Груджіусъ, никогда не думавшій о таинственной надписи и предположившій, что она должна означать либо "Джонъ Томасъ", либо "Джонъ Тэйлоръ",-- и писалъ около камина. Кто-бы сказалъ, посмотрѣвъ на мистера Груджіуса, что онъ зналъ когда-либо чувство честолюбія или испытывалъ когда-либо разочарованіе? Онъ готовился быть адвокатомъ и хотѣлъ выступать въ судѣ и вести дѣла, или же сдѣлаться нотаріусомъ и заняться составленіемъ купчихъ. Но его союзъ съ адвокатурой и съ дѣятельностью нотаріуса оказался несчастливымъ и неудачное сожительство кончилось разводомъ. Нужно сказать, однако, что питая съ самаго начала отвращеніе къ дѣятельности адвоката, Мистеръ Груджіусъ все же пытался удержаться на избранномъ пути, но напрасно. Въ концѣ концовъ ему пришлось бросить это дѣло. Къ счастію ему подвернулось какое-то третейское разбирательство. Онъ взялся за него и повелъ такъ удачно, что вслѣдъ за нимъ у него оказались и другія дѣла такого же рода. Мало-по-малу мистеръ Груджіусъ пріобрѣлъ, благодаря своей добросовѣстности, большую популярность, всеобщее уваженіе и довѣріе. Къ дѣятельности третейскаго судьи присоединилась новая работа: завѣдываніе какимъ-то имѣніемъ. Затѣмъ онъ получилъ мѣсто сборщика подоходнаго налога. Со счастіемъ въ мѣстѣ пришло и спокойствіе, и теплое гнѣздо. Въ то время, которое мы описываемъ, онъ былъ сборщикомъ податей и управляющимъ двухъ имѣній, а также велъ судебныя дѣла.
Если когда-нибудь въ немъ и горѣла искра какого-либо честолюбія, то теперь она совершенно погасла, и поселившись въ домѣ съ таинственной надписью, онъ мирно доживалъ свой вѣкъ.
Въ комнатѣ, которую занималъ мистеръ Груджіусъ, было множество конторскихъ книгъ, счетовъ и всякаго рода корреспонденціи. Кромѣ того, въ ней стояло нѣсколько желѣзныхъ сундуковъ. Все это стояло и лежало въ большомъ порядкѣ и придавало комнатѣ дѣловой видъ. Одно только предположеніе, что онъ можетъ скоропостижно умереть и что вслѣдствіе этого, какое-нибудь дѣло или бумага останутся неразъясненными или затемненными какими-либо обстоятельствами, могло бы поразить мистера Груджіуса, какъ молнія. Самое добросовѣстное исполненіе принятыхъ на себя обязательствъ,-- такова была отличительная черта этого человѣка. Въ жизни есть иныя силы, кромѣ добросовѣстности, которыя придаютъ ей больше живости, больше веселости, больше привлекательности, но нѣтъ силы, которая создавала бы болѣе правильное общеніе между людьми.
Въ комнатѣ мистера Груджіуса не было никакой роскоши. Весь ея комфортъ ограничивался тѣмъ, что она была суха и тепла и что въ ней стоялъ старый, но удобро устроенный, каминъ. Можно сказать, что вся частная обстановка этой комнаты ограничивалась этимъ каминомъ, кресломъ и разборнымъ круглымъ столомъ, который въ обыкновенное время стоялъ прислоненнымъ къ углу въ видѣ щита, и только въ часы отдыха устанавливался передъ каминомъ.
За этимъ столомъ, точно подъ его защитой, стоялъ шкапъ, обыкновенно заключавшій въ себѣ какіе-нибудь вкусные напитки. Другая смежная комната служила помѣщеніемъ для клерка, а спальня мистера Груджіуса находилась по другую сторону площадки лѣстницы, ведущей въ квартиру. По той же лѣстницѣ находился и погребъ хозяина квартиры, гдѣ тоже стояли разныя вина. 300 дней въ году, во всѣ дни недѣли, мистеръ Груджіусъ въ тѣ же самые часы отправлялся обѣдать въ гостиницу Фурниваль-Иннъ, откуда послѣ обѣда возвращался назадъ, чтобы исполнить какъ можно больше очередной работы и затѣмъ ложился спать до слѣдующаго рабочаго дня.
Въ то время, какъ мистеръ Груджіусъ сидѣлъ и писалъ передъ каминомъ, въ сосѣдней комнатѣ тоже писалъ его клеркъ. Мужчина, лѣтъ тридцати, съ блѣднымъ одутловатымъ лицомъ, черными волосами, съ близорукими подслѣповатыми глазами и съ непропорціональнымъ сложеніемъ, этотъ помощникъ мистера Груджіуса былъ какимъ-то страннымъ существомъ, обладавшимъ особенной властью надъ своимъ хозяиномъ. Эту власть можно было объяснить только предположивъ нѣчто довольно невѣроятное: что онъ былъ вызванъ къ мистеру Груджіусу какими то волшебными чарами, при чемъ ни самъ мистеръ Груджіусъ, ни кто либо другой не знали какъ нарушить эти чары. По крайней мѣрѣ ни интересы, ни удобства жизни мистера Груджіуса не требовали присутствія у него этого клерка и даже, наоборотъ, можно сказать, что спокойствіе мистера Груджіуса только страдало отъ его присутствія. Какъ бы то ни было, но этотъ мрачный человѣкъ, съ взъерошенными волосами, который, казалось, родился и выросъ подъ тѣнью того ядовитаго явскаго дерева, которое создало больше зла, чѣмъ всѣ растенія міра, вмѣстѣ взятыя,-- пользовался какимъ-то непонятнымъ уваженіемъ мистера Груджіуса.
-- Ну что, Базардъ,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ при входѣ клерка, смотря на него поверхъ своихъ бумагъ, которыя онъ разбиралъ передъ сномъ,-- что принесъ намъ вѣтеръ, кромѣ тумана?
-- Мистера Друда,-- отвѣтилъ Базардъ
-- Что-же вы скажете о немъ?
-- Онъ здѣсь -- отвѣтилъ Базардъ.
-- Вы бы впустили его.
-- Я уже сдѣлалъ это,-- сказалъ Базардъ.
-- Господи!-- воскликнулъ мистеръ Груджіусъ, взглянувъ на гостя между двухъ свѣчей, которыя стояли у него на столѣ. Я думалъ, что вы пришли, оставили только карточку и ушли! Какъ поживаете, мистеръ Эдвинъ? Боже, почему же вы такъ ужасно выглядите?
-- Это отъ тумана,-- отвѣтилъ Эдвинъ;-- онъ щиплетъ мнѣ глаза, какъ кайенскій перецъ.
-- Развѣ на улицѣ такъ скверно? Раздѣньтесь. На ваше счастье у меня хорошій огонь въ каминѣ. Мистеръ Базардъ похлопоталъ обо мнѣ.
-- Ничего я не хлопоталъ,-- отвѣтилъ Базардъ черезъ дверь.
-- А, значитъ не замѣтивъ того, я самъ позаботился о себѣ,-- сказалъ мистеръ Груджіусь. Пожалуйста садитесь въ мое кресло, очень васъ прошу. При такой погодѣ необходимо отдохнуть.
Эдвинъ занялъ кресло въ углу, и скоро туманъ, который онъ принесъ съ собой и которымъ было пропитано его пальто и плэдъ, разсѣялся подъ дѣйствіемъ огня.
-- Ну, я расположился здѣсь,-- сказалъ съ улыбкой Эдвинъ,-- точно я намѣренъ остаться надолго.
-- И отлично,-- воскликнулъ мистеръ Груджіусъ. Извините, что я перебилъ васъ. Останьтесь. Черезъ часъ или два туманъ разсѣется. Мы можемъ послать за обѣдомъ въ Хольборнь. Вамъ лучше будетъ принять кайенскій перецъ здѣсь, чѣмъ на улицѣ. Останьтесь и отобѣдайте со мной.
-- Вы очень любезны,-- сказалъ Эдвинъ, осматриваясь кругомъ.
-- Вотъ ужъ нѣтъ,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ. Это вы любезны, что остаетесь обѣдать у холостяка. Я приглашу также,-- замѣтилъ мистеръ Груджіусъ, понижая голосъ и подмигивая, точно онъ придумалъ нѣчто замѣчательное,-- я приглашу также къ обѣду и Базарда. Иначе онъ еще чего добраго обидится. И онъ крикнулъ:-- "Базардъ!"
Въ дверяхъ показался клеркъ.
-- Отобѣдайте со мной и мистеромъ Друдомъ.
-- Если вы приказываете мнѣ обѣдать, то я буду,-- былъ грубый отвѣтъ.
-- Что вы!-- воскликнулъ мистеръ Груджіусъ. Вамъ никто ничего не приказываетъ. Васъ приглашаютъ
-- Благодарю васъ,-- отвѣтилъ Базардъ. Въ такомъ случаѣ мнѣ безразлично.
-- Ну вотъ, дѣло и устроилось. Будьте тогда добры,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ, сдѣлать мнѣ одолженіе сходить въ гостиницу Фурниваля и попросить ихъ прислать приборы. Что-же касается обѣда, то хотѣлось бы получить миску хорошаго крѣпкаго бульона, какой нибудь хорошій соусъ, кусокъ мяса (напримѣръ, баранью ногу), гуся или индѣйку, или какую-нибудь другую дичь, какая имѣется налицо. Однимъ словомъ, пусть дадутъ все, что у нихъ есть готоваго
Всѣ эти свои распоряженія мистеръ Груджіусъ отдавалъ своимъ обычнымъ тономъ, тѣмъ самымъ, которымъ читаютъ инвентарь, или заученный урокъ или то, что знаютъ на память. Уставивъ на мѣсто круглый столъ, Базардъ отправился исполнять порученіе.
-- Вы видите, я былъ съ нимъ деликатенъ,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ добродушно, когда клеркъ вышелъ изъ комнаты,-- отправляя его на фуражировку, потому что онъ не любятъ этого.
-- Мнѣ кажется, онъ всегда все дѣлаетъ по своему,-- замѣтилъ Эдвинъ.
-- По своему?-- переспросилъ мистеръ Грудянусъ.-- О, нѣтъ, дорогой юноша, вы заблуждаетесь. Если-бъ онъ дѣлалъ все по своему, его не было бы здѣсь.
-- Я удивляюсь. Гдѣ-же бы онъ могъ быть!-- подумалъ Эдвинъ. Но онъ только подумалъ это, а не сказалъ, такъ какъ мистеръ Груджіусъ въ этотъ моментъ повернулся спиной къ камину и, разставивъ фалды своего сюртука, приготовился, повидимому, къ самой пріятной бесѣдѣ.
-- И не будучи пророкомъ,-- началъ мистеръ Груджіусъ, скажу вамъ, что, собираясь ѣхать туда, гдѣ -- какъ я могу сообщить вамъ -- васъ ждутъ, вы заглянули ко мнѣ, чтобы сообщить о своемъ отъѣздѣ, а также для того, чтобы предложить свои услуги исполнять какое либо маленькое порученіе мое для моей опекаемой. Или-же вы хотѣли ускорить какое-нибудь дѣло? Что, мистеръ Эдвинъ? Такъ?
-- Я зашелъ къ вамъ передъ отъѣздомъ, чтобы оказать вамъ свое вниманіе.
-- Вниманіе!-- сказалъ мистеръ Груджіусъ.-- А! Можетъ быть, отъ нетерпѣнія?
-- Отъ нетерпѣнія, сэръ?
Мистеръ Груджіусъ хотѣлъ, очевидно, сострить, но его острота не удалась, быть можетъ потому, что онъ не сумѣлъ ее выразить, такъ какъ въ это время слишкомъ неосторожно приблизился къ огню, отъ котораго долженъ былъ отскочить съ такимъ же недоумѣніемъ, съ какимъ встрѣтилъ его остроту его посѣтитель.
-- Я былъ тамъ недавно,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ, поправляя свои фалды,-- вотъ почему я и сказалъ вамъ, что васъ тамъ ждутъ.
-- Конечно, сэръ. Я и самъ знаю, что Кошечка ждетъ меня.
-- Развѣ у васъ тамъ есть кошка?-- спросилъ мистеръ Груджіусъ.
Эдвинъ немного покраснѣлъ, когда ему пришлось объяснить, что кошечкой онъ зоветъ Розу.
-- Вотъ что!-- сказалъ мистеръ Груджіусъ, опуская глаза. Это очень мило.
Эдвинъ взглянулъ на лицо мистера Груджіуса, желая узнать, не имѣетъ-ли онъ чего-нибудь противъ такого прозвища, но лицо мистера Груджіуса объяснило бы ему это не больше, чѣмъ циферблатъ стѣнныхъ часовъ.
-- Это ласкательное имя, сэръ,-- снова началъ онъ объяснять.
Мистеръ Груджіусъ издалъ при этомъ какое-то странное мычаніе, въ которомъ было въ одно и то-же время такъ мало, и такъ много выраженія, что гость его смутился еще больше.
-- Кис... Роза...-- началъ Эдвинъ, намѣреваясь объяснить странное нрозвище.
-- Кис... Роза?-- повторилъ вопросительно мистеръ Груджіусъ.
-- Я хотѣлъ сказать Кисанька, но потомъ раздумалъ... она ничего не говорила вамъ о Ландлессѣ?
-- Нѣтъ,-- отвѣтилъ мистеръ Груджіусъ.-- А что такое Ландлессъ? Помѣстье? Дача? Ферма?
-- Братъ и сестра. Сестра въ учебномъ заведеніи миссъ Твинкльтонъ и сдѣлалась большимъ другомъ Кис...
-- Кисъ-Розы,-- договорилъ за него мистеръ Груджіусъ съ невозмутимымъ выраженіемъ на лицѣ.
-- Это удивительно красивая дѣвушка, сэръ, и я думалъ, что Роза по крайней мѣрѣ описала вамъ ее, или представила?
-- Ни того, ни другого,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ. Но вотъ и Базардъ.
Базардъ вернулся въ сопровожденіи двухъ лакеевъ, изъ которыхъ одинъ былъ неподвиженъ какъ колода, а другой легокъ, какъ птица. Всѣ трое принесли съ собой такое количество тумана, что пришлось подложить въ каминъ дровъ. Порхающій лакей, который принесъ на своихъ плечахъ всѣ принадлежности, съ необыкновеннымъ проворствомъ накрылъ столъ, между тѣмъ какъ другой, ровно ничего съ собой не принесшій, все время пререкался съ нимъ. Затѣмъ порхающій лакей начисто вытеръ всѣ стаканы, которые онъ принесъ, между тѣмъ какъ другой только смотрѣлъ. Потомъ порхающій лакей помчался въ Хальборнъ за супомъ; послѣ супа онъ слеталъ такъ-же быстро за соусомъ, потомъ за бараниной и, наконецъ, за дичью. Кромѣ того, въ промежутки онъ совершилъ нѣсколько дополнительныхъ полетовъ за разными мелочами, которыя, какъ оказывалось, забылъ захватить лакей, неподвижный, какъ колода. Тѣмъ не менѣе, какъ ни быстро леталъ первый лакей, всякій разъ, по его возвращеніи, его неподвижный товарищъ осыпалъ его упреками,-- или за то, что онъ нанесъ съ собой тумана, или даже за то, что онъ тяжело дышетъ. По окончаніи обѣда, когда летающій лакей оказался совершенно сбившимся съ ногъ, его неповоротливый товарищъ съ большимъ достоинствомъ снялъ скатерть, взялъ ее подъ мышки, и, презрительно (чтобъ не сказать съ негодованіемъ) взглянувъ на летающаго, разставлявшаго чистые стаканы, бросилъ на мистера Груджіуса взглядъ, который ясно говорилъ: "Вы, конечно, понимаете, что награда принадлежитъ мнѣ, а этотъ только ничтожный рабъ". Затѣмъ, толкая впереди себя летающаго, неподвижный лакей съ важностью удалился.
Въ этой маленькой сценѣ дается совершенно законченная миніатюра, изображающая и лордовъ въ ихъ безплодной департаментской говорильнѣ, и обычаи и нравы любого правительственнаго учрежденія. Было бы весьма умѣстно повѣсить подобную картинку въ Національной Галлереѣ.
Такъ какъ туманъ явился главной причиной этого роскошнаго обѣда, то этотъ-же туманъ былъ и его главнымъ соусомъ. Слышать, какъ за дверью чихали и сморкались на улицѣ клерки, какъ они отбивали себѣ тамъ ноги,-- это было такое благополучіе, которому могъ-бы позавидовать и докторъ Китченеръ. Кричать порхающему лакею, чтобы онъ закрывалъ дверь еще ранѣе того, чѣмъ онъ успѣлъ ее открыть, было пріятнѣе, чѣмъ вдыхать благовонія духовъ Гарвея. Тутъ кстати будетъ, между прочимъ, замѣтить, что ноги этого лакея до такой степени приспособились къ дверямъ, что онѣ какъ бы предчувствовали ихъ. Такъ, когда онъ входилъ въ комнату, одна изъ его ногъ какъ-бы предупреждала объ этомъ, появляясь на нѣсколько секундъ раньше ея обладателя, а когда онъ оставилъ комнату, то нога его на нѣсколько секундъ запаздывала, точно макбетовская нога, идущая на убійство Дункана.
Послѣ обѣда хозяинъ спустился въ свой погребъ и досталъ изъ него нѣсколько бутылокъ съ золотистыми, пурпурно-красными и другими напитками, которые задолго до этого были приготовлены въ такихъ странахъ, гдѣ нѣтъ тумановъ, и которые давно уже лежали въ погребѣ. Эти игристыя и крѣпкія вина, точно обрадовавшись свободѣ, сами помогали штопору откупорить ихъ, выбивая пробки (точно заключенные, старающіеся разорвать свои цѣпи), и весело пѣнились и шипѣли. Если П. Д. Т. пилъ такія вина,-- все равно въ 1747 году, или въ другой годъ той эпохи,-- то, конечно П. Д. Т. былъ счастливый малый.
Наружно мистеръ Груджіусъ не проявлялъ никакихъ признаковъ дѣйствія на него вина. Вмѣсто того, чтобы пить его, онъ просто выливалъ его въ свой желудокъ, и при этомъ лицо его нисколько не мѣнялось: не становилось ни темнѣе, ни свѣжѣе. Точно также оставались неизмѣнными и его манеры. Весь деревянный и неподвижный, какъ всегда, онъ и пилъ какъ-то бездушно, и смотрѣлъ бездушно. Однако, глаза его все-же наблюдали за Эдвиномъ, и, когда, по окончаніи обѣда, онъ усадилъ Эдвина на угловое кресло противъ камина, а самъ усѣлся около огня на другое, онъ, проведя рукой по головѣ и лицу, даже съ нѣкоторымъ выраженіемъ посмотрѣлъ сквозь пальцы на своего гостя.
-- Базардъ!-- вдругъ обратился мистеръ Груджіусъ къ своему клерку.
-- Слушаю васъ, сэръ,-- отвѣтилъ Базардъ, который мрачно и все время молча пилъ.
-- Пью за ваше здоровье, Базардъ. Мистеръ Эдвинъ, выпейте за успѣхъ Базарда!
-- За успѣхъ мистера Базарда!-- воскликнулъ Эдвинъ, стараясь придать своему голосу ноту энтузіазма, но подумавъ при этомъ про себя: "За какой успѣхъ? Не понимаю!"
-- И пусть,-- продолжалъ мистеръ Груджіусъ -- я не умѣю выражать своихъ мыслей,-- пусть я лишенъ всякой способности краснорѣчія, пусть у меня нѣтъ никакого воображенія, которое было-бы здѣсь умѣстно, но я все-таки, скажу: да минуютъ его шипы заботы! Впрочемъ, я не знаю, какъ сказать.
Мистеръ Базардъ, смотрѣвшій при этомъ мрачно въ калинъ, провелъ рукой по своимъ взъерошеннымъ локонамъ, точно въ нихъ были шипы заботъ; затѣмъ пошарилъ по своему жилету, какъ будто и тамъ могли быть шипы; наконецъ, опустилъ руки въ карманы, точно ища шипы и въ нихъ. Во время всѣхъ этихъ движеній, за нимъ все время слѣдилъ глазами Эдвинъ, какъ будто ожидая, что вотъ-вотъ шипы покажутся наружу. Этого, впрочемъ, не случилось, а все дѣло ограничилось тѣмъ, что Базардъ сказалъ:
-- Я слышу, сэръ, и благодарю васъ.
-- Теперь я выпью за здоровье моей опекаемой,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ, поднимая одной рукой стаканъ, а другой, прикрывая ротъ и шепотомъ обращаясь къ Эдвину: -- "Я пилъ раньше за Базарда, такъ какъ иначе онъ могъ бы обидѣться".
Это было сказано съ таинственнымъ подмигиваніемъ, на которое счелъ своимъ долгомъ отвѣтить и Эдвинъ, хотя онъ и не понялъ, почему нужно было подмигивать, разъ мистеръ Груджіусъ прикрывался рукой.
-- А теперь,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ послѣ этого отступленія, поднимаю бокалъ за прелестную и обворожительную миссъ Розу. Базардъ, за здоровье прелестной миссъ Розы!
-- Слышу и пью!-- отвѣтилъ Базардъ.
-- И я также!-- сказалъ Эдвинъ.
-- Да благословитъ меня Богъ!-- воскликнулъ мистеръ Груджіусъ, прерывая наступившее вслѣдъ за тѣмъ обычное молчаніе (хотя трудно объяснить, почему такой обычай не подвергся измѣненію при нашей страсти реформировать самыя мелкія спеціальныя установленія).-- Хотя я и удивительно неловкій и неуклюжій человѣкъ, но мнѣ кажется (если я могу употребить слово "воображеніе"), что я могу сегодня вообразить и нарисовать состояніе души влюбленнаго.
-- Мы слушаемъ, сэръ. Рисуйте.
-- Мистеръ Эдвинъ будетъ любезенъ поправить меня, если я ошибусь,-- прибавилъ мистеръ Груджіусъ,-- и придастъ моей картинѣ нѣсколько жизненныхъ штриховъ. Долженъ сказать, что картина моя будетъ во многомъ ошибочна и не жизненна, такъ какъ я родился шипомъ и не знаю ни нѣжныхъ чувствъ, ни того, что переживаютъ любя. Итакъ, я рѣшаюсь сказать, что душа влюбленнаго всецѣло поглощена предметомъ его любви. Рѣшаюсь сказать, что ея имя ему дорого, какъ драгоцѣнность; онъ почитаетъ это имя, какъ святыню и произноситъ и слышитъ его съ трепетомъ. И если онъ имѣетъ для нея уменьшительное имя, то оно предназначается имъ только ей, а никакъ не произносится во всеуслышанье. Разглашать такое имя, предназначенное только для объясненій съ ней, есть нарушеніе ея тайны; это недостойно влюбленнаго, это непозволительная вольность, доказательство холодности и недостатка чувства.
Удивительно странное впечатлѣніе производилъ въ этотъ моментъ мистеръ Груджіусъ. Онъ сидѣлъ гордый и прямой, держалъ обѣ руки на колѣняхъ и говорилъ свою рѣчь ровнымъ, непрерывающимся голосомъ, точно ученикъ, отвѣчавшій затверженный урокъ по катехизису. Ни волненія, ни вдохновенія не замѣтно было на его лицѣ. Единственное, что намекало на нѣкоторое необычное состояніе мистера Груджіуса, это его носъ, кончикъ котораго во время его рѣчи слегка колебался.
-- Моя картина,-- продолжалъ мистеръ Груджіусъ,-- изображаетъ (съ поправками вашими, мистеръ Эдвинъ) истинно-влюбленнаго, всегда стремящимся бытъ вмѣстѣ съ предметомъ его страсти, равнодушнымъ къ другому обществу и всегда думающимъ только о ней. Еслибы я сказалъ, что онъ жаждетъ своей возлюбленной, какъ птица гнѣзда, я былъ-бы осломъ, потому что это значило-бы претендовать на поэзію, къ чему я совершенно не способенъ, такъ какъ всегда находился отъ нея за десять тысячъ миль. Кромѣ того я совершенно не знакомъ съ привычками птицъ, за исключеніемъ воробьевъ Стэпль-Инна, которые вьютъ себѣ гнѣзда въ водосточныхъ и домовыхъ трубахъ, совершенно не приспособленныхъ къ ихъ природѣ. Поэтому, я прошу понять меня, избѣгая сравненія моего съ птичьими гнѣздами. Но моя картина должна изобразить влюбленнаго совершенно неспособнымъ жить безъ его возлюбленной; когда онъ вмѣстѣ съ ней, онъ живетъ двойной жизнью; когда онъ одинъ, то живетъ лишь половинной жизнью. И если я не умѣю выразить яснѣе свою мысль, то только потому, что я не обладаю способностью рѣчи. Я не умѣю выразить того, что думаю, или, можетъ быть, не имѣю мыслей, а потому и выражать тѣ нечего. Впрочемъ, въ данномъ случаѣ, по моему глубокому убѣжденію, это не такъ.
Эдвинъ, по мѣрѣ того какъ въ этой картинѣ выступала физіономія истинно-влюбленнаго, то краснѣлъ, то блѣднѣлъ. Онъ сидѣлъ, уставившись въ горѣвшій каминъ, и кусалъ себѣ губы.
-- Разсужденія крайне неловкаго и неуклюжаго человѣка,-- заключилъ свою рѣчь мистеръ Груджіусъ, сидя все такъ же неподвижно и говоря все въ томъ же тонѣ,-- по всей вѣроятности ошибочны или утопичны. Но я представляю, все-же, себѣ (этотъ предметъ, какъ и предыдущій подлежитъ поправкѣ мистера Эдвина), что въ истинной любви не можетъ быть ни холодности, ни усталости, ни сомнѣній, ни безразличія, ни дыма и огня вмѣстѣ. Прошу указать, насколько я отклонился въ моей картинѣ отъ истины.
Мистеръ Груджіусъ закончилъ свою рѣчь этимъ обращеніемъ къ Эдвину такъ же неожиданно, какъ онъ и началъ ее, между тѣмъ, какъ всякій могъ-бы подумать, что онъ только въ срединѣ рѣчи.
-- Если вы хотите знать мое мнѣніе...-- нерѣшительно началъ Эдвинъ.
-- Да,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ.-- Я обращаюсь къ вамъ, какъ къ авторитету.
-- Въ такомъ случаѣ, сэръ,-- опять заговорилъ смущенно Эдвинъ,-- въ такомъ случаѣ я скажу, что въ общемъ нарисованная вами картина вѣрна, но я нахожу, что вы черезчуръ требовательны къ несчастному влюбленному.
-- Готовъ согласиться,-- замѣтилъ мистеръ Груджіусъ,-- готовъ согласиться. Я ужъ по природѣ такой требовательный.
-- Любящій человѣкъ,-- продолжалъ Эдвинъ,-- можетъ и не проявлять своихъ чувствъ, или-же...
Тутъ онъ остановился, стараясь подыскать подходящее окончаніе для своей сентенціи, между тѣмъ какъ мистеръ Груджіусъ, точно еще болѣе желая смутить его, неожиданно выстрѣлилъ въ него:
-- Нѣтъ, конечно. Конечно, не можетъ!
Послѣ этого наступило общее молчаніе. Впрочемъ, мистеръ Базардъ молчалъ потому, что заснулъ.
-- Во всякомъ случаѣ,-- прервалъ, наконецъ, молчаніе мистеръ Груджіусъ,-- отвѣтственность влюбленнаго очень велика.-- И онъ направилъ свой взглядъ на огонь.
Эдвинъ выразилъ свое согласіе тѣмъ, что тоже сталъ глядѣть въ огонь.
-- И онъ долженъ быть увѣренъ, что никого не обманываетъ, ни себя, ни другихъ,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ,
Эдвинъ снова началъ кусать свои губы и еще пристальнѣе уставился на огонь.
-- Онъ не долженъ обращаться съ сокровищемъ, какъ съ забавой. Если онъ будетъ такъ поступать, онъ жестоко раскается въ этомъ. Онъ долженъ это знать и помнитъ!-- сказалъ мистеръ Груджіусъ.
Несмотря на то, что мистеръ Груджіусъ произнесъ это тѣмъ же тономъ, какъ и раньше, тономъ школьника, который повторяетъ наизусть одну или двѣ сентенціи изъ книги прописей, было что-то возвышенное или мечтательное въ томъ жестѣ, который онъ сдѣлалъ своимъ правымъ указательнымъ пальцемъ по направленію къ догорающимъ углямъ въ каминѣ.
Снова наступило общее молчаніе, но не надолго. Выпрямившись въ своемъ креслѣ мистеръ Груджіусъ неожиданно ударилъ себя по колѣнямъ, точно желая прогнать отъ себя какое-то видѣніе или же отдѣлаться отъ какой-то назойливой мечты, и сказалъ:
-- Мы должны кончить эту бутылку, мистеръ Эдвинъ. Позвольте вамъ налить стаканъ. Я налью и Базарду, хотя онъ заснулъ, иначе онъ обидится.
Онъ налилъ имъ обоимъ, затѣмъ налилъ себѣ, опорожнилъ свой стаканъ и затѣмъ поставилъ его вверхъ дномъ на столъ.
-- А теперь, мистеръ Эдвинъ,-- продолжалъ онъ, обтеревъ себѣ руки и ротъ платкомъ,-- намъ нужно поговорить съ вами о маленькомъ дѣлѣ. Вы получили отъ меня на-дняхъ засвидѣтельствованную копію завѣщанія отца миссъ Розы. Хотя вы и знали содержаніе этого завѣщанія раньше, но я считалъ своей формальной обязанностью вручить вамъ копію. Я намѣревался послать ее мистеру Джасперу, но, по желанію миссъ Розы, послалъ ее непосредственно вамъ. Вы получили ее?
-- Какъ-же, сэръ, получилъ.
-- Вы должны были бы увѣдомить меня объ этомъ,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ.-- Дѣло остается дѣломъ всегда и вездѣ. Между тѣмъ вы не сдѣлали этого.
-- Я имѣлъ намѣреніе заявить вамъ объ этомъ лично, когда пришелъ сегодня, сэръ.
-- Такое словесное заявленіе не есть дѣловое заявленіе,-- возразилъ мистеръ Груджіусъ.-- Впрочемъ не будемъ больше говорить объ этомъ. Такъ вотъ въ этомъ документѣ вы вѣроятно замѣтили нѣсколько словъ интимнаго характера, въ которыхъ говорится о томъ, что я долженъ передать вамъ, по своему усмотрѣнію, тогда, когда я это найду наиболѣе удобнымъ, небольшую вещицу, которая отдана мнѣ на сохраненіе.
-- Да, сэръ.
-- Такъ вотъ, мистеръ Эдвинъ, мнѣ пришло на умъ сейчасъ, когда я смотрѣлъ на огонь, что я могу, ввиду предоставленнаго мнѣ права, исполнить эту обязанность теперь же нисколько не хуже, чѣмъ въ другое время. Поэтому на нѣсколько минутъ попрошу вашего вниманія.
Онъ вынулъ изъ кармана связку ключей, выбралъ, наклонившись къ свѣчкѣ, тотъ ключъ, который былъ ему нуженъ, и затѣмъ, взявъ свѣчку въ руки, подошелъ къ своему бюро, открылъ его, тронулъ пружинку потайного ящика и вынулъ оттуда небольшою коробочку, въ которой находилось золотое кольцо. Съ этой коробочкой въ рѣкахъ онъ вернулся и опять усѣлся въ своемъ креслѣ. Когда онъ передавалъ ее юношѣ, чтобъ тотъ посмотрѣлъ ея содержимое, его рука дрожала.
-- Это кольцо съ розой изъ брилліантовъ и рубиновъ, мистеръ Эдвинъ, такъ изящно вставленныхъ въ это кольцо, принадлежало матери миссъ Розы. Оно было снято съ ея мертвой руки въ моемъ присутствіи, при такихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ, присутствовать при которыхъ вторично я бы не пожелалъ себѣ. При всей моей безчувственности я не могъ вынести того, что видѣлъ. Посмотрите, какая игра у этихъ камней,-- произнесъ Груджіусъ, открывая коробочку.-- И вотъ теперь, тѣ самые глаза, которые блестѣли еще ярче этихъ камней и такъ часто любовались ими, превратились въ земной прахъ, и много-много уже лѣтъ ихъ больше не существуетъ! Если бы у меня было хоть какое нибудь воображеніе (конечно у меня его нѣтъ), я бы вообразилъ себѣ, что прелестный блескъ этихъ камней имѣетъ въ себѣ что-то жестокое.
Онъ снова закрылъ коробочку и продолжалъ:
-- Это кольцо было дано молодой дѣвушкѣ ея возлюбленнымъ тогда, когда они впервые объяснились другъ съ другомъ. Это самое кольцо было снято съ ея бездыханнаго тѣла ея мужемъ, и это самое кольцо было имъ же передано мнѣ. Я получилъ это кольцо съ тѣмъ условіемъ, чтобы вручить его вамъ и чтобы вы въ свою очередь, если ваше обрученіе приведетъ къ свадьбѣ, сами надѣли его на руку миссъ Розы. Въ случаѣ же, если ваша свадьба не состоится, вы должны вернуть мнѣ это кольцо обратно.
Когда мистеръ Груджіусъ, пристально смотря въ глаза молодому человѣку, передалъ ему изъ рукъ въ руки кольцо, на лицѣ Эдвина выразилось смущеніе и растерянность.
-- Помните,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ,-- что разъ вы надѣнете это кольцо на руку Розы, то это обстоятельство будетъ равносильно вашей клятвѣ остаться ей вѣрнымъ до самой смерти. Теперь вы будете дѣлать приготовленія къ свадьбѣ, а потому возьмите это кольцо съ собой.
Юноша взялъ коробочку и положилъ ее въ карманъ.
-- Если только что нибудь случится, что разстроитъ ваши отношенія съ Розой, если у васъ будетъ малѣйшее сомнѣніе въ вашемъ чувствѣ, если вы убѣдитесь, что рѣшаетесь жениться только потому, что привыкли къ мысли объ этой свадьбѣ, въ такомъ случаѣ,-- сказалъ мистеръ Груджіусъ -- жизнью и смертью заклинаю васъ вернуть мнѣ это кольцо.
Въ это время проснулся Базардъ, разбуженный собственнымъ храпомъ, и, какъ это часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, выпрямился и сталъ пристально смотрѣть передъ собой, точно желая доказать, что онъ не спалъ и что подозрѣвать его въ этомъ не слѣдуетъ.
-- Базардъ!-- сказалъ мистеръ Груджіусъ рѣзче, чѣмъ когда либо.
-- Я слушаю, сэръ,-- сказалъ Базардъ,-- и все время слушалъ.
-- Исполняя данное мнѣ порученіе, я передалъ мистеру Эдвину Друду кольцо съ брилліантами и рубинами. Вы видите?
Эдвинъ снова вынулъ и открылъ коробочку. Базардъ заглянулъ въ нее.
-- Я слышалъ и видѣлъ и, могу быть свидѣтелемъ,-- сказалъ Базардъ.
Очевидно разстроенный, Эдвинъ, желая уйти и остаться наединѣ, надѣлъ пальто и заявилъ, что у него есть дѣла. Туманъ все еще не прояснился (какъ доложилъ, порхающій лакей, который примчался съ кофе), но Эдвинъ, все-же вышелъ. Ушелъ и Базардъ.
Оставшись одинъ, мистеръ Груджіусъ около часу, и даже больше, ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Ему совсѣмъ не хотѣлось спать, и онъ былъ разстроенъ.
-- Надѣюсь, что я поступилъ правильно,-- сказалъ объ самъ себѣ. То, что я сказалъ ему, было, кажется, необходимо сказать. Грустно мнѣ было разстаться съ этимъ кольцомъ, хотя, все равно, оно должно было скоро покинуть меня.
Онъ со вздохомъ заперъ маленькій потайной ящикъ, закрылъ свое бюро и снова усѣлся въ свое одинокое кресло передъ каминомъ.
"Это было ея кольцо",-- думалъ онъ. "Вернется-ли оно ко мнѣ? Мои мысли какъ-то прикрѣпились къ ея кольцу сегодня къ ночи больше, чѣмъ всегда. Но это объяснимо. Оно было у меня такъ долго, и я такъ цѣнилъ его! Удивляюсь...
Онъ находился въ безпокойномъ какомъ-то настроеніи, которое мѣшало ему думать и удивляло его самого. Пройдясь снова нѣсколько разъ по комнатѣ, онъ снова усѣлся въ кресло, и только теперь могъ докончить прерванную мысль.
"Удивляюсь (въ десятитысячный разъ, несчастный глупецъ, точно это можетъ имѣть какой нибудь смыслъ теперь!), удивляюсь, почему онъ поручилъ заботу о своемъ ребенкѣ мнѣ, если зналъ... Боже милостивый, какъ она стала похожа на свою мать! Неужели онъ подозрѣвалъ, когда ухаживалъ за ней и затѣмъ женился на ней, что на безнадежно далекомъ отъ нея разстояніи робко молится на нее другой? И неужели онъ могъ заинтересоваться этимъ несчастнымъ?.. Да, не заснуть мнѣ, кажется, сегодня. Но, во всякомъ случаѣ, спрячусь отъ міра подъ одѣяломъ и постараюсь заснуть."
Мистеръ Груджіусъ перешелъ площадку лѣстницы, вошелъ въ свою пустую и темную спальню и приготовился ко сну. Увидавъ себя въ зеркало, онъ подошелъ къ нему ближе, поднялъ свѣчу и посмотрѣлъ на свое лицо.
-- Хорошъ, нечего сказать! И кому только можетъ придти въ голову мысль о тебѣ!-- воскликнулъ онъ.-- Твое мѣсто здѣсь! Иди, ложись и перестань фантазировать!
Произнеся про себя эту тираду, онъ потушилъ свѣчу, закрылся одѣяломъ и со вздохомъ отрѣшился отъ міра. Въ самыхъ непоэтическихъ натурахъ бываютъ, значитъ какіе-то тайные романтическіе уголки; такъ могли они быть и у таинственнаго лица, которое жило въ 1747 и скрыло свое имя подъ буквами П. Д. Т.