Когда мистеръ Сапси къ вечеру не знаетъ, что ему дѣлать, а его размышленія надъ собственнымъ глубокомысліемъ, вслѣдствіе обширности самой темы, начинаютъ казаться ему немножко однообразными, онъ часто отправляется расхаживать взадъ и впередъ по соборной оградѣ. Ему нравится пройтись по кладбищу съ важнымъ видомъ хозяина, внушающимъ ему благородное чувство удовлетворенія въ томъ, что онъ какъ помощникъ наградилъ до заслугамъ своего вѣрнаго батрака, мистриссъ Сапси, и публично оцѣнилъ ея заслуги. Ему нравится, когда какой нибудь прохожій, а иногда и два, смотрятъ черезъ рѣшетку на памятникъ мистриссъ Сапси и читаютъ сдѣланную на немъ надпись. И если онъ встрѣчаетъ даже совершенно незнакомаго человѣка, который быстрымъ шагомъ удаляется съ кладбища, онъ увѣренъ, что этотъ человѣкъ "посрамленный" удаляется отъ памятника мистриссъ Сапси.
Значеніе мистера Сапси особенно выросло съ тѣхъ поръ, какъ онъ получилъ званіе мэра Клойстергэма. Безъ мэровъ и даже многихъ изъ нихъ,-- никто не станетъ спорить противъ этой истины -- распалось бы все общественное строительство. Мистеръ Сапси увѣренъ, что "общественное строительство" -- выраженіе изобрѣтенное имъ. Мэры поднимались по общественной лѣстницѣ при помощи адресовъ, которые они подносили властямъ и стиль которыхъ являлся настоящей адской машиной, метавшей ядра и картечь въ англійскую грамматику. Почему-же и мистеру Сапси было не сдѣлать карьеры при помощи какого нибудь адреса. Дерзай и дальше, сэръ Томасъ Сапси! Дерзай! Такіе люди, какъ ты, настоящая соль земли!
Мистеръ Сапси поддерживалъ свое знакомство съ мистеромъ Джасперомъ съ того самаго дня, когда онъ впервые угощалъ его портвейномъ, эпитафіей, ростбифомъ и салатомъ. Когда онъ явился къ Джасперу, послѣдній встрѣтилъ его самымъ радушнымъ образомъ и даже по случаю такого почетнаго посѣтителя сѣлъ за фортепіано и спѣлъ ему нѣсколько пѣсенъ, доставившихъ его ушамъ,-- фигурально выражаясь, достаточно длиннымъ -- пріятное щекотаніе. Что особенно понравилось мистеру Сапси въ этомъ молодомъ человѣкѣ это то, что онъ всегда былъ готовъ учиться мудрости у старшихъ и что при этомъ онъ былъ регентъ, т. е. начальникъ церковнаго хора. Какъ-бы въ подтвержденіе этого, мистеръ Джасперъ спѣлъ ему въ тотъ вечеръ не пустенькіе мотивы, излюбленныхъ врагами родины, а патріотическую пѣсню Георга Третьяго, приглашающую всѣхъ настоящихъ англичанъ уничтожить всѣ острова, кромѣ англійскихъ, всѣ континенты, полуострова, мысы и перешейки, а также вообще всѣ земли, перечисленныя въ географіи, оставивъ лишь моря для исключительнаго пользованія англичанъ. Говоря кратко, въ этой пѣснѣ ясно намекалось на то, что Провидѣніе лишь по ошибкѣ создало такую прекрасную, но черезчуръ маленькую націю. И ей, ей одной желалось все лучшее, потому, что всѣ остальныя многочисленныя націи никуда не годились.
Однажды мистеръ Сапси, медленно прохаживаясь какъ всегда около кладбища съ заложенными за спину руками и ожидая встрѣтить удаляющагося "съ посрамленіемъ" прохожаго, встрѣтилъ завернувъ за уголъ собора, настоятеля, который о чемъ-то разговаривалъ съ мистеромъ Джасперомъ и со сторожемъ. Мистеръ Сапси поспѣшилъ поклониться, но съ такимъ достоинствомъ, которому позавидовали бы архіепископы Іоркскій и Кентерберійскій.
-- Вы, очевидно, хотите написать о насъ книгу, мистеръ Джасперъ?-- сказалъ настоятель.-- Что-жъ? Это хорошо. Мы вѣдь очень древни, и можемъ представить матеріалъ для хорошей книги. Хотя наше богатство скорѣе въ древности, чѣмъ въ какихъ-либо драгоцѣнныхъ достопримѣчательностяхъ. Мы бѣдны, и вы бы хорошо сдѣлали, если-бы, между прочимъ, обратили вниманіе въ вашей книгѣ и на наши нужды.
Мистеръ Тонъ, какъ, впрочемъ, полагается по его обязанностямъ, очень заинтересованъ тѣмъ, что сказалъ настоятель.
-- У меня, увѣряю васъ, сэръ, совсѣмъ нѣтъ такого намѣренія. Я не хочу сдѣлаться авторомъ археологическаго изслѣдованія. Просто я кое что записывалъ для себя. Это былъ мой капризъ. И въ немъ больше, чѣмъ даже я самъ, повиненъ мистеръ Сапси.
-- Какъ-же такъ, господинъ мэръ?-- обратился настоятель къ подошедшему мистеру Сапси, любезно поклонившись ему.
-- Я не знаю, въ чемъ дѣло,-- замѣтилъ мистеръ Сапси, оглядывая вопросительно присутствующихъ,-- я не знаю, что вы мнѣ приписываете, ваше преподобіе.
-- Дордльса,-- говоритъ мистеръ Тонъ.
-- Вотъ, вотъ! Дордльсъ, Дордльсъ!
-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ, это такъ,-- сказалъ Джасперъ.-- Мистеръ Сапси первый обратилъ мое вниманіе на этого человѣка. Умѣнье мистера Сапси замѣчать то, что находится кругомъ него, его знаніе людей и способность обнаруживать ихъ любопытныя стороны впервые заставила меня съ любопытствомъ приглядѣться къ этому человѣку, котораго я встрѣчалъ и раньше. Вы-бы не удивились этому, сэръ, еслибы слышали, какъ мистеръ Сапси разговаривалъ съ нимъ у себя дома.
-- О!-- воскликнулъ Сапси, ловко подхватывая брошенный ему мячикъ и принимая при этому самый любезный и достойный видъ.-- Да, да. Ваше преподобіе намекали на него? Да, да. Это я свелъ мистера Джаспера съ Дордльсомъ. Я смотрю на Дордльса, какъ на типъ.
-- Да, мистеръ Сапси, это дѣйствительно типъ, и вы удивительно умѣете выворачивать его на изнанку.
-- Ну, не совсѣмъ такъ,-- отвѣчалъ довольный похвалой аукціонистъ.-- Возможно, что я имѣю на него нѣкоторое вліяніе и что я немного изучилъ его характеръ. Его преподобіе вѣдь знаетъ, что я много видѣлъ на своемъ вѣку.
Здѣсь мистеръ Сапси зашелъ немного за спину настоятеля, чтобы посмотрѣть, какъ у него пришиты пуговицы сзади.
-- Да, конечно,-- отвѣтилъ настоятель, оборачиваясь и ища глазами копировавшаго его во всемъ мистера Сапси.-- Надѣюсь, господинъ мэръ, что вы используете ваше знаніе характера Дордльса и убѣдите его, что совершенно напрасно онъ хочетъ сломать шею нашему регенту. Мы не можемъ допустить этого. Мы слишкомъ цѣнимъ и его голову, и его голосъ.
Мистеръ Тонъ дѣлаетъ вновь чрезвычайно внимательное лицо и, корчась въ почтительной конвульсіи смѣха, даетъ этимъ всѣмъ какъ бы понять, что всякій могъ-бы считать честью для себя сломать голову, чтобы удостоиться комплимента отъ такой особы.
-- Я беру это на себя,-- говоритъ съ достоинствомъ Сапси,-- можете не безпокоиться за шею мистера Джаспера. Я скажу Дордльсу, чтобъ онъ былъ осторинѣе. Онъ обратитъ вниманіе на мои слова. Но въ чемъ-же опасность?-- спрашиваетъ онъ, оглядываясь кругомъ.
-- Только въ томъ, что я хочу предпринять въ лунную ночь прогулку съ Дорддьсомъ между гробницами,-- отвѣтилъ Джасперъ.-- Вы помните, вѣроятно, что когда познакомили насъ, то посовѣтывали мнѣ, любителю изящнаго, посмотрѣть на это живописное зрѣлище?
-- Помню, помню!-- отвѣтилъ аукціонистъ. И святой идіотъ дѣйствительно полагалъ въ этотъ моментъ, что онъ помнитъ то, чего не было.
-- Я воспользовался вашимъ совѣтомъ,-- продолжалъ Джасперъ,-- и совершилъ нѣсколько такихъ прогулокъ днемъ. А сегодня мы хотимъ прогуляться по кладбищу ночью.
-- А вотъ и Дордльсъ,-- говоритъ настоятель.
Между тѣмъ, Дордльсъ подошелъ къ разговаривавшимъ со своимъ узелкомъ въ рукахъ. Замѣтивъ настоятеля, онъ снялъ шляпу и, взявъ ее подъ мышку, хотѣлъ пройти дальше, но мистеръ Сапси остановилъ его.
-- Будьте осторожны съ моимъ другомъ,-- обратился къ нему со своимъ наставленіемъ мистеръ Сапси.
-- Какой же другъ у васъ умеръ?-- спросилъ Дордльсъ.-- Я не получалъ никакихъ заказовъ для вашихъ друзей.
-- Я разумѣю моего живого друга, который здѣсь стоитъ.
-- О! его?-- сказалъ Дордльсъ.-- Онъ самъ позаботится о себѣ.
-- Но вы тоже позаботьтесь о немъ,-- сказалъ Сапси.
Слова эти мистеръ Сапси произнесъ такимъ повелительнымъ тономъ, который показался обиднымъ Дордльсу. Онъ смѣрилъ мэра съ головы до ногъ недовольнымъ взглядомъ и сказалъ:
-- Съ позволенія его преподобія, скажу вамъ, что лучше всего вы сдѣлаете, если позаботитесь о собственныхъ своихъ дѣлахъ. А о дѣлахъ Дордльса позаботитеся самъ Дордльсъ.
-- Вы сегодня въ дурномъ настроеніи,-- замѣтилъ мистеръ Сапси, оглядывая собраніе и какъ-бы говоря при этомъ: "Посмотрите, какъ я его сейчасъ выверну на изнанку".-- Мои друзья не могутъ не интересовать меня, а мистеръ Джасперъ мой другъ. И вы мой другъ.
-- Напрасно вы хвастаетесь,-- говорятъ опять Дордльсъ тономъ поученія. Это не хорошо.
-- Вы, въ самомъ дѣлѣ въ черномъ расположеніи духа,-- снова говоритъ Сапси, краснѣя, но, все-же, подмигивая компаніи.
-- Я самъ знаю, въ какомъ настроеніи мнѣ быть. Я не люблю, когда со мной зазнаются.
Мистеръ Сапси въ третій разъ подмигиваетъ своимъ слушателямъ, точно хочетъ сказать:-- "Я думаю, вы согласитесь со мной, что мы столковались съ нимъ", и прекращаетъ споръ.
Тогда Дордльсъ желаетъ добраго вечера настоятелю и затѣмъ надѣвая шляпу, прибавляетъ, обращаясь къ Джасперу:
-- Вы найдете меня дома, мистеръ Джасперъ, если пожелаете повидать меня. Я иду домой привести себя въ порядокъ.
Этотъ человѣкъ, всегда говорившій, что онъ идетъ домой "почиститься", былъ какимъ-то явнымъ и живымъ примѣромъ того противорѣчія, которое существуетъ между нашими намѣреніями у дѣлами: ни онъ, ни его шляпа, ни его сапоги и платье никогда не имѣли на себѣ даже малѣйшаго слѣда того, что ихъ когда нибудь чистили.
Наступалъ уже вечеръ и фонарщикъ, обходя ограду, сталъ зажигать фонари, то и дѣло приставляя къ нимъ и отставляя отъ нихъ свою лѣстницу -- лѣстницу, которая знакома уже многимъ поколѣніямъ клойстергэмскихъ жителей и исчезновеніе которой, а вмѣстѣ съ нею и масляныхъ лампочекъ въ фонаряхъ, привело бы въ ужасъ весь городъ. Настоятель отправился домой обѣдать, мистеръ Тонъ пошелъ пить чай, а мистеръ Джасперъ -- играть на фортепіано. При свѣтѣ камина, безъ лампы, регентъ часа два или три просидѣлъ за фортепіано, напѣвая своимъ пре краснымъ голосомъ, хоровыя мелодіи.
Только когда стемнѣло совсѣмъ и на небѣ вышла луна, только тогда онъ медленно заперъ инструментъ, медленно облачился, вмѣсто обычнаго костюма, въ кожаную куртку, положилъ въ ея широкій карманъ большую чѣмъ-то наполненную бутылку и, надѣвъ на голову широкополую мягкую шляпу, вышелъ изъ дома. Почему, однако, идетъ онъ такъ медленно въ этомъ вечеръ? Внѣшней причины для этого нѣтъ. Можетъ быть, есть поводъ внутренній, запрятанный въ его душѣ?
Дойдя до дома Дорддьса, или до норы въ городскомъ валу, гдѣ онъ жилъ, и увидя внутри дома свѣтъ, онъ тихо пробирается между монументами и надгробными плитами, которые кое-гдѣ уже освѣщены луннымъ сіяніемъ. Двое обычныхъ поденщиковъ уже закончили свою работу, оставивъ въ каменной глыбѣ свою пилу, и, при свѣтѣ мѣсяца, невольно приходитъ на умъ, что вотъ-вотъ явятся два привидѣнія и, исполнивъ пляску смерти, начнутъ пилить эту глыбу, готовя надгробную плиту для двухъ очередныхъ жертвъ Клойстергэма, обреченныхъ на смерть. Легко представить себѣ, что такія двѣ жертвы, очевидно, имѣются, но они, вѣроятно, даже и не думаютъ о своемъ роковомъ часѣ, а живутъ себѣ веселые и даже счастливые! Интересно было-бы узнать, кто эти двое, или хотя-бы только одинъ изъ нихъ!
-- Эй! Дордльсъ!
Въ окнѣ движется свѣтъ, и Дордльсъ, со свѣчей, показывается въ дверяхъ. Онъ имѣетъ такой видъ, какъ будто все это время онъ "приводилъ себя въ порядокъ" при помощи бутылки, штопора и стакана. По крайней мѣрѣ въ его пустомъ помѣщеніи не видно никакихъ другихъ инструментовъ, годныхъ для этой цѣли.
-- Вы готовы?
-- Готовъ, мистеръ Джасперъ. Пусть только сегодня мои старики осмѣлятся выйти изъ могилъ. Сегодня я ихъ совсѣмъ не боюсь. Я набрался духа.
-- Духа или спирта?
-- Одинъ стоитъ другого,-- отвѣчаетъ Дордлъсъ, я разумѣю, поэтому, обоихъ.
Онъ достаетъ съ гвоздя фонарь, беретъ свой узелокъ, кладетъ въ карманъ нѣсколько спичекъ, и они выходятъ на улицу.
Не подлежитъ сомнѣнію, что эта ихъ ночная экспедиція, нѣчто странное и загадочное! Что Дордльсъ, привыкшій бродить по ночамъ среди могилъ и копаться какъ кротъ, въ склепахъ, идетъ совершать свою обычную прогулку, тутъ нѣтъ ничего необычнаго. Но что съ нимъ находится регентъ соборнаго хора, который собирается любоваться лунными свѣтовыми эффектами на кладбищѣ, въ его компаніи, это ставитъ въ тупикъ. Что за странная и непонятная экспедиція!
-- Взгляните вонъ на ту кучу около ограды, мистеръ Джасперъ.
-- Вижу. А что?
-- Это известь.
Мистеръ Джасперъ останавливается, и ждетъ, чтобы къ нему подошелъ Дорддьссъ, который отсталъ.
-- Вы называете эту известь негашеной?-- спрашиваетъ онъ его.
-- Ай, ай! Какая еще! Положите-ка на нее ногу! Да прибавьте водицы. И костей не соберете!
Они идутъ дальше, проходятъ мимо "Ночлежки" съ ея красными занавѣсками и вступаютъ на кладбище, освѣщенное луной. За оградой заросшей виноградомъ, домъ младшаго каноника. Въ то время какъ они равняются съ нимъ, изъ него выходятъ два человѣка: Криспаркль и Невиль. Джасперъ, замѣтивъ ихъ, странно улыбается и, останавливаясь самъ, кладетъ руку на грудь Дордльса, останавливая и его.
Съ этой стороны дома младшаго каноника, противоположной той сторонѣ неба, гдѣ взошла луна, царитъ густая тѣнь, такъ какъ, кромѣ дома, луну закрываетъ довольно высокая, почти въ человѣческій ростъ, стѣна. Эта стѣна -- остатокъ садовой ограды, и она выходитъ теперь на улицу. Джасперъ и Дордльсъ должны были бы въ слѣдующій моментъ завернуть за эту стѣну, но, остановившись, оказались спрятанными за нею.
-- Видно, они просто гуляютъ,-- говоритъ тихо Джасперъ. Скоро они выйдутъ на свѣтъ луны. Пускай ихъ уйдутъ, а то, пожалуй, пристанутъ къ намъ.
Дордльсъ выражаетъ согласіе, и, доставъ что-то изъ своего узелка, начинаетъ жевать. Джасперъ берется руками за стѣну и, вытянувъ голову, смотритъ черезъ нее на проходящихъ. Глаза его, обращенные на Невиля (на каноника онъ не смотритъ), имѣютъ такое свирѣпое выраженіе, какъ будто онъ слѣдитъ за врагомъ, цѣлясь въ него изъ ружья, и вотъ-вотъ собирается спустить курокъ. Это выраженіе ненависти до такой степени очевидно, что даже Дордльсъ перестаетъ жевать и удивленно смотритъ на него съ недожеваннымъ кускомъ за щекой.
Между тѣмъ мистеръ Криспаркль и Невиль ходятъ взадъ и впередъ и о чемъ-то тихо бесѣдуютъ. Что они говорятъ, того не слышно какъ слѣдуетъ, но мистеръ Джасперъ ясно различилъ нѣсколько разъ свое имя.
-- Сегодня первый день недѣли,-- говоритъ мистеръ Криспаркль, когда они поворачиваютъ обратно,-- а послѣдній день недѣли будетъ канунъ Рождества.
-- Вы можетъ быть во мнѣ увѣрены, сэръ.
Въ этомъ мѣстѣ эхо благопріятствовало Джасперу, но когда говорившіе приблизились, рѣчь ихъ стала доноситься опять лишь безсвязно. Слово "довѣріе", сказанное Криспарклемъ, дошло до него. Когда они еще разъ повернули назадъ, Джасперъ опять услышалъ свое имя въ связи съ фразой Криспаркля: "Помните, что я взялъ на себя отвѣтственность за васъ". Затѣмъ звукъ ихъ голосовъ сдѣлался опять неяснымъ; видно было только, что они на минуту остановились и что Невиль дѣлалъ какіе-то энергичные жесты. Наконецъ, когда они повернули въ третій разъ, мистеръ Криспаркль указалъ Невилю рукой на небо. Послѣ этого они медленно скрылись изъ виду, завернувъ за противоположный уголъ стѣны.
Мистеръ Джасперъ двинулся дальше только тогда, когда они исчезли изъ виду. При этомъ обернувшись къ Дордльсу онъ засмѣялся. Дордльсъ, продолжая что-то жевать, не понимая надь чѣмъ смѣется Джасперъ, съ изумленіемъ смотритъ на него до тѣхъ поръ, пока Джасперъ, закрывъ лицо руками, не затихаетъ. Затѣмъ Дордльсъ проглатываетъ то, что было у него во рту, нисколько не заботясь о своемъ пищевареніи.
Въ такихъ уединенныхъ уголкахъ Клойстергэма, въ какомъ находились Джасперъ и Дордльсъ, съ наступленіемъ темноты нѣтъ ни шума, ни движенія. Его мало бываетъ тутъ и днемъ, а къ вечеру оно совершенно прекращается. Главная улица "High Street" проходитъ параллельно тому мѣсту, гдѣ находились Дордльсъ съ Джасперомъ (старый соборъ находится между этимъ мѣстомъ и главной улицей). Являясь естественной артеріей клойстергэмской торговли главная улица сосредоточиваетъ въ себѣ весь шумъ и все движеніе, и вотъ почему около собора и кладбища царитъ особенная тишина, которую, впрочемъ, любятъ далеко не всѣ. Спросите первыхъ сто человѣкъ въ Клойтергэмѣ, встрѣтивъ ихъ на улицѣ днемъ, вѣрятъ-ли они въ привидѣнія; они отвѣтятъ вамъ, что не вѣрятъ. Но заставьте ихъ выбрать дорогу, предложите имъ итти -- или между старыхъ развалинъ и надгробныхъ плитъ, или же по болѣе длинному пути, лежащему чрезъ многолюдную улицу,-- и они всегда, въ 99 случаяхъ изъ 100, выберутъ второй путь. Причина этого заключается не въ какомъ нибудь мѣстномъ суевѣріи, связанномъ съ этими мѣстами -- хотя каклю-то призрачную даму съ ребенкомъ на рукахъ и съ веревкою на шеѣ видѣли какіе-то призрачные очевидцы,-- но причина эта лежитъ въ томъ инстинктивномъ отвращеніи, которое питаютъ живые мертвецы къ мертвецамъ могилъ, а, кромѣ того, въ слѣдующемъ весьма распространенномъ, хотя и не вполнѣ основательномъ соображеніи: "Если вообще возможно, что при нѣкоторыхъ обстоятельствахъ, мертвецы становятся видимыми для живыхъ людей, то, конечно, скорѣе всего это можетъ произойти въ уединенномъ мѣстѣ и ночью, а потому лучше всего всякому живущему сторониться такихъ мѣстъ".
Черезъ нѣкоторое время, когда мистеръ Джасперъ и Дордльсъ прежде, чѣмъ спуститься въ склепъ, черезъ его маленькую боковою дверь, оглянулись кругомъ, все пространство, освѣщенное луной, которое они могли видѣть, было совершенно безлюдно. Могло притти въ голову, что у домика Джаспера., примыкающаго къ воротамъ кладбищенской ограды, жизнь останавливается. Звуки жизни слышались за ней, но они не переходили за арку воротъ, надъ которой, за красной занавѣской, каждый вечеръ, точно предостерегающій огонь маяка, горѣла лампа. Они входятъ въ склепъ, запираютъ за собой дверь, спускаются по обломаннымъ ступенькамъ и оказываются тогда на днѣ его. Фонарь дѣлается излишнимъ, такъ какъ яркіе лучи луннаго свѣта вливаются въ окна склепа, при чемъ сломанныя рамы бросаютъ на полъ длинныя тѣни. Такую же тѣнь бросаютъ тяжелые пилястры, поддерживающіе верхнюю часть склепа. Джасперъ и Дордльсъ ходятъ взадъ и впередъ мимо этихъ пилястровъ. Дордльсъ говоритъ объ умершихъ старикахъ и ищетъ ихъ, стуча, въ стѣну, въ которой, по его мнѣнію, лежитъ ихъ "цѣлое семейство". Мрачность Дордльса разсѣивается по временамъ бутылкою Джаспера, которая переходитъ отъ одного изъ нихъ къ другому. Впрочемъ, правильнѣе было бы сказать нѣсколько иначе: содержимое бутылки переходило въ желудокъ одного только Дордльса, такъ какъ Джасперъ только полоскалъ ротъ виномъ и затѣмъ выплевывалъ его.
Послѣ склепа они отправляются на вершину большой колокольни. Поднимаясь въ соборъ Дордльсъ останавливается на ступенькахъ, чтобы перевести духъ. На ступенькахъ очень темно, но изъ этой темноты они видятъ тѣ полосы свѣта., въ которыхъ они проходили. Дордльсъ садится на ступень. Мистеръ Джасперъ опускается на другую. Запахъ отъ бутылки (которая какимъ-то образомъ перешла окончательно въ руки Дордльса) обнаруживаетъ, что пробка открыта; однако въ этомъ можно убѣдиться только по запаху, такъ какъ сидящіе не видятъ другъ друга. И, тѣмъ не менѣе, разговаривая, они поворачиваютъ одинъ къ другому лица, какъ будто могутъ что-нибудь увидать.
-- Это хорошій напитокъ, мистеръ Джасперъ!
-- Надѣюсь, хорошій. Я купилъ его нарочно для этой цѣли.
-- Вотъ видите, мистеръ Джасперъ, старики-то и не показываются!
-- Еслибъ они могли показываться, въ мірѣ было бы еще больше смуты, чѣмъ теперь.
-- Да, это создало-бы большую смуту.-- соглашается Дордльсъ, дѣлая паузу, точно мысль о призракахъ никогда не являлась ему съ этой стороны.-- А, что вы думаете? Могутъ быть призраки не только мужчинъ и женщинъ, но и другихъ предметовъ?
-- Какихъ же предметовъ. Клумбъ или леекъ? Лошадей и уздечекъ?
-- Нѣтъ. Звуковъ.
-- Какихъ звуковъ?
-- Криковъ.
-- Какіе крики разумѣете вы. Крики, которые раздаются на улицѣ?
-- Нѣтъ. Я разумѣю вопли. Подождите, я сейчасъ вамъ разъясню, мистеръ Джасперъ. Дайте только мнѣ привести въ порядокъ бутылку. Тутъ слышится какъ открывается и вновь закрывается пробка. Вотъ теперь все въ порядкѣ. Въ прошломъ году, вотъ въ это же время, можетъ быть всего нѣсколькими днями позже, чѣмъ теперь, я былъ занятъ тѣмъ, что полагается по сезону. И, вотъ, когда я шелъ по улицѣ, чтобы осмотрѣть здѣсь кое-что, на меня напали уличные мальчишки. Въ концѣ концовъ я скрылся отъ нихъ и забрался сюда. И здѣсь я заснулъ. И что же меня разбудило?-- Крикъ привидѣнія! Этотъ крикъ былъ ужасенъ. И его сопровождалъ призрачный вой собаки,-- продолжительный и заунывный, какъ воютъ собаки, когда кто-нибудь умираетъ. Это былъ мой послѣдній канунъ Рождества.
-- Что вы разумѣете подъ этимъ?-- былъ рѣзкій и, можно даже сказать, сердитый вопросъ.
-- Я разумѣю, что справлялся вездѣ кругомъ и что ни одни живые уши, кромѣ моихъ, не слышали никакого крика и никакого воя. Поэтому, я и говорю, что оба эти крика были привидѣніями, хотя я никогда не могъ понять, почему они явились мнѣ.
-- Я думалъ, что вы человѣкъ болѣе крѣпкаго склада,-- презрительно сказалъ Джасперъ.
-- Я и самъ такъ думалъ,-- отвѣтилъ Дордльсъ, со своей обычной флегмой; а вотъ теперь я сбитъ съ толку.
Джасперъ неожиданно поднялся и сказалъ:-- Пойдемте, мы замерзнемъ здѣсь. Показывайте дорогу.
Дордльсъ, шатаясь, поднимается и, сдѣлавъ еще нѣсколько шаговъ вверхъ по лѣстницѣ, останавливается передъ дверью, ведущей въ соборъ. Онъ открываетъ ее тѣмъ-же ключомъ, которымъ онъ отпиралъ ранѣе склепъ, и они входятъ въ церковь, со стороны алтаря. Къ нему ведетъ длинный коридоръ. Здѣсь свѣтъ луны такъ ярокъ, что на ихъ лицахъ отражается отблескъ цвѣтныхъ стеколъ собора. Когда Дордльсъ, открывъ дверь, пропускаетъ въ нее своего товарища, то онъ, при лунномъ свѣтѣ, съ красной полосой на лицѣ и съ желтымъ бликомъ на лбу, кажется какимъ-то призракомъ. Пристально смотря на отупѣвшее лицо Дордлъса, Джасперъ достаетъ изъ кармана ввѣренный ему ключъ отъ рѣшетки, которая закрываетъ входъ въ башню, и говоритъ:
-- Ключа и бутылки достаточно съ васъ, дайте мнѣ вашъ узелъ. Я моложе васъ и не такъ задыхаюсь при подъемѣ, какъ вы.
Съ этими словами онъ передаетъ Дордльсу вынутый изъ кармана ключъ. Дордльсъ съ минуту колеблется, чему отдать преимущество: бутылкѣ, или узлу? Но предпочтеніе его клонится въ сторону бутылки, и онъ отдаетъ свою провизію Джасперу.
Затѣмъ они начинаютъ подниматься по винтовой лѣстницѣ на башню, кружась вокругъ каменнаго столба и стараясь не стукаться головами о верхнія ступени. Дордльсъ зажегъ свой фонарь, чиркнувъ спичкой о холодную каменную стѣну, и при его слабомъ освѣщеніи они карабкаются все выше и выше, сквозь паутину. Путь ихъ лежитъ черезъ странныя мѣста. Два или три раза они выходятъ на широкія площадки, съ которыхъ открывается видъ внизъ, и Дордльсъ, махая своимъ фонаремъ, указываетъ Джасперу на фигуры ангеловъ на кровлѣ собора,-- ангеловъ, которые какъ будто слѣдятъ за ихъ подъемомъ. Съ площадокъ они сворачиваютъ на еще болѣе узкія и крутыя лѣсенки, и ихъ начинаетъ обдувать ночной воздухъ, а надъ ихъ головами, обдавая ихъ пылью, взлетаютъ испуганныя летучія мыши, или грачи. Поднявшись до самаго верха, они ставятъ фонарь за ступени лѣстницы, такъ какъ здѣсь дуетъ довольно сильный вѣтеръ, и смотрятъ внизъ на Клойстергэмъ, представляющій при лунномъ свѣтѣ дѣйствительно красивую картину: полуразрушенныя могилы и надгробные памятники у подножія башни, покрытыя мхомъ, красныя черепичныя крыши и красные кирпичные дома, раскинутые вокругъ собора, и еще дальше извивающаяся на заднемъ планѣ рѣка, точно вытекаетъ изъ тумана, который стелется на горизонтѣ и затѣмъ все быстрѣе и быстрѣе бѣжитъ впередъ по мѣрѣ своего приближенія къ морю -- вотъ, что было предъ ихъ глазами.
Но, опять-таки, еще разъ, какая странная прогулка! Джасперъ (все время слегка вздрагивая, хотя для этого и нѣтъ видимой причины) созерцаетъ разстилающуюся у его ногъ картину, и особенно внимательно смотритъ при этомъ на ту тихую площадку надъ которой возвышается соборъ. Онъ болѣе чѣмъ внимательно слѣдитъ также и за Дордльсомъ, и послѣдній по временамъ чувствуетъ смущеніе отъ направленныхъ на него проницательныхъ взглядовъ; но только по временамъ, потому что Дордльса все сильнѣе и сильнѣе начинаетъ клонить ко сну. Какъ аэронавты, желая подняться, выкидываютъ часть своего балласта, такъ Дордльсъ, по мѣрѣ подъема, облегчалъ плетеную бутылку Джаспера отъ ея содержимаго. Дремота одолѣваетъ его, ноги его дѣлаются свинцовыми и языкъ еле двигается. Съ нимъ начинается галлюцинація. Ему кажется, что разстилающаяся внизу земля поднялась до самой вершины башни и что стоитъ только шагнуть черезъ воздухъ, чтобы очутиться на ней. Таково его состояніе, когда они начинаютъ спускаться. И какъ воздухоплаватели прибавляютъ себѣ тяжести, чтобы спуститься, такъ-же и Дордльсъ, чтобы лучше спуститься нагружаетъ себя большимъ количествомъ жидкости изъ бутылки.
Достигнувъ желѣзной рѣшетки, они запираютъ ее -- прежде чѣмъ дойти до нея Дордльсъ дважды падалъ, а разъ расшибъ себѣ лобъ -- и спускаются опять въ склепъ съ намѣреніемъ выйти тѣмъ же путемъ, какимъ они и пришли. Но, дойдя до освѣщенныхъ пространствъ между пиллястрами, Дордльсъ до такой степени становится нетвердъ на ногахъ и въ такой мѣрѣ не владѣетъ уже языкомъ, что онъ не то падаетъ, не то сознательно валится на полъ около одного изъ этихъ пиллястровъ, который кажется ему не тяжелѣе его самого, и невнятно проситъ товарища дать ему соснуть сорокъ сновъ по секундѣ каждый.
-- Если вы хотите, или вамъ необходимо это, то спите,-- говоритъ Джасперъ. Только я не оставлю васъ тутъ. Спите, а я пока похожу здѣсь.
Дордльсъ заснулъ почти моментально, и увидѣлъ какой-то странный сонъ.
Сонъ его ничѣмъ особеннымъ не отличался, если имѣть въ виду всю обширность царства сновидѣній и его удивительное богатство, но одна особенность въ немъ, все-же, была: онъ былъ необыкновенно тревоженъ и реаленъ. Онъ видѣлъ себя спящимъ, на томъ мѣстѣ, гдѣ онъ лежалъ, и ему снилось, что онъ считаетъ шаги своего разгуливающаго тутъ-же взадъ и впередъ товарища. Шаги эти то удаляются, то приближаются, то исчезаютъ въ его сознаніи совсѣмъ, то слышатся вновь. Затѣмъ кто-то возится около него, что-то вынимаютъ у него изъ руки, звенитъ, и опять шаги удаляются. И ему кажется, что онъ такъ долго остается одинъ, что лунный свѣтъ перешелъ какъ будто совсѣмъ на другое мѣсто. Послѣ этого безсознательнаго состоянія онъ впадаетъ въ тревожный сонъ, начинаетъ ощущать холодъ, и просыпается. Луна дѣйствительно сильно измѣнила свое положеніе на небѣ, пока онъ спалъ, и лучи ея приняли, въ самомъ дѣлѣ, совсѣмъ другое направленіе, чѣмъ раньше. А Джасперъ, какъ и раньше, ходилъ взадъ и впередъ, стараясь согрѣться.
-- Кто тутъ?-- вскрикнулъ Дордльсъ, внезапно испугавшись чего-то.
-- Проснулся, наконецъ?-- сказалъ Джасперъ, подходя къ нему. Вы знаете, ваши сорокъ сновъ превратились въ тысячи!
-- Развѣ?
-- Да.
-- Который часъ?
-- Слушайте: вотъ звонятъ на башнѣ часы!
На башнѣ пробило три четверти, а затѣмъ послышался звонъ большого колокола.
-- Два часа!-- вскрикнулъ Дордльсъ, вскочивъ.-- Почему же вы не постарались разбудить меня?
-- Я старался. Но съ такимъ же успѣхомъ, какъ если-бы будилъ умершаго, или ваше семейство мертвецовъ, тамъ наверху, въ углу.
-- Вы трогали меня?
-- Трогалъ!.. Трясъ васъ.
Вспомнивъ, что ему снилось, что его кто-то трогалъ, Дордльсъ смотритъ на полъ и видитъ лежащій тутъ, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ онъ свалился, ключъ отъ двери въ склепъ.
-- Должно быть, уронилъ,-- говоритъ онъ, нагибаясь и поднимая его, и вспоминая эту часть своего сна. Потомъ онъ снова выпрямляется, насколько это вообще ему доступно, и замѣчаетъ, что Джасперъ опять пристально смотритъ на него.
-- Все въ порядкѣ?-- спрашиваетъ Джасперъ, улыбаясь.-- Вы совсѣмъ готовы? Тогда пойдемъ.
-- Дайте только поправить мой узелъ, и я иду за вами.
Въ то время, какъ онъ завязываетъ узелъ, онъ снова видитъ устремленный на него пристальный взглядъ Джаспера.
-- Что вы такъ подозрительно смотрите на меня, мистеръ Джасперъ?-- спрашиваетъ онъ пьянымъ, недовольнымъ голосомъ.-- Кто имѣетъ что противъ Дордльса, тотъ пусть скажетъ объ этомъ Дордльсу.
-- Я ничего не имѣю противъ васъ, мой добрый мистеръ Дордльсъ, но я подозрѣваю, что моя бутылка была налита чѣмъ-то болѣе крѣпкимъ, чѣмъ я предполагалъ. А, кромѣ того, я подозрѣваю -- добавилъ Джасперъ, поднявъ ее съ пола и перевернувъ дномъ кверху -- что она пуста.
Дордльсъ удостоиваетъ эту реплику смѣхомъ. И затѣмъ, продолжая посмѣиваться и разсуждать самъ съ собой о своей выносливости по отношенію къ крѣпкимъ напиткамъ, онъ добирается до двери и отпираетъ ее. Они оба выходятъ изъ склепа, и Дордльсъ запираетъ дверь, а ключъ опускаетъ въ карманъ.
-- Тысяча благодарностей за любопытную и интересную ночь, говоритъ Джасперъ, пожимая ему руку.-- А вы въ состояніи дойти одинъ до дому?
-- Я думаю!-- отвѣчаетъ Дордльсъ.-- Если бы вы предложили Дордльсу проводить его домой, онъ обидѣлся бы и вовсе не пошелъ бы домой.
Дордльсъ не пошелъ бы домой до самаго утра.
И тогда Дордльсъ не пошелъ-бы домой, не пошелъ-бы.
Слова эти произноситъ онъ вызывающимъ тономъ.
-- Въ такомъ случаѣ, доброй ночи.
-- Доброй ночи, мистеръ Джасперъ.
И оба они поворачиваютъ въ разныя стороны. Въ это время пронзительный свистъ пронизываетъ тишину и затѣмъ раздается пронзительный дѣтскій голосъ, что-то напѣвающій.
Вслѣдъ затѣмъ начинается бѣглый огонь бросаемыхъ камней, добытыхъ изъ соборной стѣны, и на противоположной сторонѣ улицы показывается приплясывающій мальчишка.
-- Что? Неужели этотъ чертенокъ стоялъ здѣсь и караулилъ насъ?-- восклицаетъ въ такомъ бѣшенствѣ Джасперъ, что самъ кажется дьяволомъ.-- Я выпущу кровь изъ этой негодной твари! Да, я сдѣлаю это!
И, не обращая вниманія на градъ камней, онъ кидается на "депутата", хватаетъ его за шиворотъ и старается перетащить его на другую сторону улицы. Но тащить депутата не такъ-то легко. Съ дьявольской сообразительностью онъ, несмотря на свое отчаянное положеніе, подбираетъ ноги и, повиснувъ въ воздухѣ, вцѣпляется въ горло своего противника, весь сжавшись при этомъ въ комочекъ, точно предчувствуя уже удушеніе и приготовившись къ агоніи. Джасперу ничего не осталось, какъ выпустить его. Мальчишка моментально перебѣгаетъ на другую сторону къ Дордльсу, и съ бѣшенствомъ кричитъ своему врагу, скаля зубы:
-- Я ослѣплю тебя, если только меня тронешь! Я выбью тебѣ глаза камнями! Въ то-же время, прячась за Дордльса, и, дразня Джаспера, то высовываясь съ одной стороны, то съ другой, онъ смотритъ во всѣ стороны, выбирая наиболѣе удобное направленіе для бѣгства, заранѣе готовый, въ случаѣ неудачи, броситься на землю и закричать: -- Ну бей меня теперь, когда я лежу! Бей!
-- Не троньте мальчишку, мистеръ Джасперъ,-- ворчитъ Дордльсъ, прикрывая его. Успокойтесь. Онъ слѣдилъ за нами сегодня ночью, съ самаго того часа, когда мы пришли сюда!
-- Онъ лжетъ, я не слѣдилъ,-- говоритъ депутатъ.-- Я только что вышелъ погулять, когда увидѣлъ васъ, выходящихъ изъ склепа.
И онъ затянулъ свою обычную пѣсню, приплясывая ей въ тактъ за спиной Дордльса.
-- Такъ веди его домой,-- говоритъ сердито Джасперъ, дѣлая усиліе, чтобы успокоиться. И пусть мои глаза не видятъ тебя больше!
Депутатъ издаетъ побѣдоносный свистъ и начинаетъ бросать камнями въ Дордльса, точно въ вола, котораго загоняютъ въ хлѣвъ.
Мистеръ Джасперъ идетъ, задумавшись, домой.
Такъ кончается, какъ и все на свѣтѣ, эта непонятная, странная экскурсія, по крайней мѣрѣ, на время.