Удивительное дѣло, что молодой человѣкъ, воспитанный неуклонно по системѣ противуестественннаго принужденія, могъ сдѣлаться лицемѣромъ; между тѣмъ, такъ случилось съ Томомъ. Удивительное дѣло, что юноша, котораго не предоставляли собственному руководительству даже на пять минутъ подрядъ, могъ утратить всякую способность управлять собою, войдя въ года, но такъ вышло съ Томомъ. Становилось прямо невѣроятнымъ, какимъ образомъ юнаго джентльмена, воображеніе котораго было задавлено съ колыбели, могъ назойливо осаждать его призракъ, подъ видомъ самой низменной чувственности, но, именно, подобнымъ чудовищемъ, несомнѣнно, оказывался Томъ.
-- Вы курите?-- спросилъ его мистеръ Джемсъ Гартхаузъ, когда они подошли къ гостиницѣ.
-- Еще бы!-- подхватилъ Томъ.
Пріѣзжему не оставалось ничего болѣе, какъ пригласить Тома войти, а Тому въ свою очередь не оставалось ничего иного, какъ послѣдовать этому приглашенію. Благодаря ли прохладительному напитку, подходящему къ жаркой погодѣ, но не настолько слабому, насколько холодному, или же отличному табаку, не существовавшему въ продажѣ въ тѣхъ мѣстахъ, только Томъ вскорѣ почувствовалъ себя какъ дома въ уголку дивана и больше прежняго проникся восхищеніемъ къ своему новому другу, забившемуся въ другой уголъ.
Послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанія, когда гость предавался куренью, онъ слегка отмахнулъ облако табачнаго дыма и сталь разсматривать хозяина.
"Вѣдь, вотъ", подумалъ Томъ, "онъ какъ будто не обращаетъ никакого вниманія на свой костюмъ, а, между тѣмъ, какъ изящно одѣтъ! Какъ ловко сидитъ на немъ платье!"
Поймавъ случайно восторженный взглядъ Тома, мистеръ Джемсъ Гартхаузъ замѣтилъ, что онъ ничего не пьетъ, и наполнилъ его стаканъ своей собственной небрежной рукою.
-- Благодарствуйте,-- сказалъ Томъ, благодарствуйте. Ну что, мистеръ Гартхаузъ, небось старикъ Баундерби порядкомъ надоѣлъ вамъ сегодня вечеромъ?
Онъ произнесъ эти слова, снова прищуривъ одинъ глазъ и лукаво посматривая на своего собесѣдника изъ за стакана.
-- Кажется, онъ славный малый!-- замѣтилъ тотъ.
-- Вы находите? Не можетъ быть!-- вымолвилъ гость, снова прищурившись.
Мистерѣ Джемсъ Гартхаузъ улыбнулся. Поднявшись съ дивана, онъ прислонился спиной къ пустому камину и. продолжая курить, сказалъ:
-- Какой вы, однако, потѣшный шуринъ!
-- Какой потѣшный зять старикашка Баундерби, должно быть, хотѣли вы сказать!-- поправилъ Томъ.
-- Однако, вы насмѣшникъ, какъ я посмотрю!-- замѣтилъ мистеръ Джемсъ Гартхаузъ.
Было что то необычайно пріятное въ короткости съ такимъ жилетомъ; въ звукѣ этого голоса, называвшаго васъ запросто Томомъ, въ этомъ быстромъ сближеніи на дружескую ногу съ парою такихъ бакенбардъ... И Томъ почувствовалъ крайнее самодовольство.
-- О, мнѣ наплевать на старикашку Баундерби, если вы намекаете на это! Я всегда называлъ его старымъ хрѣномъ за глаза и всегда думалъ о немъ не иначе, какъ о старомъ хрѣнѣ. И теперь у меня нѣтъ никакой охоты оказывать ему учтивость. Это было бы немножко поздно.
-- Мнѣ то все равно,-- возразилъ Джемсъ; но при женѣ, знаете, вамъ надо быть поосторожнѣе.
-- При женѣ?-- подхватилъ Томъ. При сестрѣ то моей Лу? Еще бы!
Онъ засмѣялся и прихлебнулъ прохладительнаго питья.
Джемсъ Гартхаузъ продолжалъ стоять на томъ же мѣстѣ, прислонившись спиной къ камину, въ той же небрежной позѣ, покуривая сигару, и смотрѣлъ на олуха, внутренно потѣшаясь, точно онъ казался самому себѣ демономъ обольстителемъ, которому стоитъ только захотѣть, чтобъ глупый малый отдалъ ему свою душу. И въ самомъ дѣлѣ Томъ какъ будто подчинялся магическому вліянію. Сначала онъ смотрѣлъ на своего собесѣдника раболѣпно, потомъ съ восхищеніемъ, наконецъ, онъ взглянулъ на него смѣло, и развязно протянулъ одну ногу вдоль дивана.
-- Сестра Лу?-- повторилъ Томъ. Да она никогда не любила старика Баундерби.
-- Вѣдь, это время прошедшее, Томъ,-- возразилъ мистеръ Джемсъ Гартхаузъ, стряхивая мизинцемъ пепелъ съ своей сигары.-- а мы живемъ въ настоящемъ.
-- Не любить -- глаголъ дѣйствительнаго залога; наклоненіе изъявительное, настоящее время, первое лицо единственнаго числа: я не люблю; второе лицо единственнаго числа -- ты не любишь; третье лицо единственнаго числа -- она не любитъ,-- сказалъ Томъ.
-- Весьма оригинально!-- замѣтилъ его другъ. Однако, вы не думаете этого, конечно.
-- Напротивъ, я въ томъ увѣренъ!-- воскликнулъ Томъ. Честное, благородное слово! Сознайтесь откровенно, мистеръ Гартхаузъ, вѣдь, вы и сами не допускаете, чтобъ моя сестра въ самомъ дѣлѣ любила старикашку Баундерби?
-- Отчего же и не допустить мнѣ этого, мой другъ, когда я вижу супружескую чету, живущую согласно и счастливо?
Тѣмъ временемъ обѣ ноги Тома были уже, на диванѣ. Еслибъ его другая нога не присоединилась еще къ первой, когда мистеръ Гартхаузъ назвалъ его своимъ другомъ, то онъ, непремѣнно, протянулъ бы ее вдоль дивана въ этомъ знаменательномъ мѣстѣ разговора. Чувствуя, однако, потребность проявить еще чѣмъ нибудь свою полнѣйшую непринужденность, олухъ развалился въ лежачей позѣ, прислонившись затылкомъ къ боковому валику, и, продолжая курить съ безпредѣльной небрежностью свѣтскаго фата, обратилъ свое вульгарное лицо и не особенно трезвые глаза къ другому лицу, глядѣвшему на него такъ беззаботно и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ властно.
-- Вѣдь, вы знакомы съ нашимъ дражайшимъ родителемъ, мистеръ Гартхаузъ,-- сказалъ Томъ,-- и потому не должны удивляться, что Лу вышла за старика Баундерби. У нея никогда не. было поклонника; отецъ предложилъ ей эту партію и она согласилась.
-- Удивительная покорность отцовской волѣ со стороны вашей очаровательной сестры,-- замѣтилъ мистеръ Гартхаузъ.
-- Да, но она не была бы такъ покорна, и свадьба не сладилась бы такъ легко, еслибы не я,-- возразилъ олухъ.
Искуситель только поднялъ брови, но олухъ волей-неволей долженъ былъ продолжать, повинуясь этому мановенію.
-- Это я убѣдилъ сестру,-- произнесъ онъ съ внушительнымъ видомъ превосходства.-- Меня сунули въ банкъ стараго хрыча, (куда меня, конечно, нисколько не тянуло) и я зналъ, что мнѣ придется солоно, если Лу спровадитъ постылаго жениха. Вотъ я и высказалъ ей свои желанія, она же исполнила ихъ. Для меня она готова на что угодно. Вѣдь, это было очень храбро съ ея стороны, не правда ли?
-- Это было восхитительно, Томъ.
-- Для нея-то собственно этотъ вопросъ былъ совсѣмъ не такъ важенъ, какъ для меня,-- хладнокровно продолжалъ Томъ.-- Вѣдь, отъ этого зависѣла моя свобода, мое спокойствіе и, пожалуй, карьера; она же все равно никого не любила. Да и оставаться дома было для нея все равно, что сидѣть въ тюрьмѣ; особенно послѣ моего ухода. Въ сущности сестра ничѣмъ не жертвовала для меня, такъ какъ не любила никого другого, но все же это былъ славный поступокъ съ ея стороны.
-- Прямо превосходно. И она, повидимому, не раскаивается?
-- О,-- подхватилъ Томъ съ покровительственно-презрительнымъ видомъ,-- она настоящая дѣвчонка! Дѣвчонки вездѣ умѣютъ примѣняться къ обстоятельствамъ. Она устроилась въ жизни, и ей все равно. Она ко всему равнодушна. Впрочемъ, хотя Лу и дѣвчонка, но не. заурядная. Она способна замкнуться въ себѣ и думать безъ конца; я часто видѣлъ, какъ она сидѣла у камина, глядя на огонь, иногда цѣлый часъ безъ перерыва.
-- Да неужели? Значитъ, у нея свои собственные рессурсы,-- замѣтилъ Гартхаузъ, спокойно продолжая курить.
-- Ну, не. особенно-то они значительны,-- возразилъ Томъ;-- родитель напичкалъ ее всякой трухой, въ родѣ сухихъ костей и опилокъ. Такова его система.
-- Значитъ, воспиталъ дочку по своему образцу?-- высказалъ свое предположеніе. Гартхаузъ.
-- Дочку? Не одну ее, а также и остальныхъ. Вѣдь, и я воспитанъ на этотъ ладъ.
-- Не можетъ быть!
-- Могу васъ увѣрить,-- подтвердилъ олухъ, покачивая головой.-- Я хочу сказать, мистеръ Гартхаузъ, что когда оставилъ родительскій домъ и поступилъ къ старику Баундерби, то былъ дуракъ-дуракомъ и зналъ жизнь не больше какой нибудь устрицы.
-- Полноте, Томъ! Мнѣ, право, не вѣрится. Это вы только ради краснаго словца.
-- Честное слово,-- увѣрялъ олухъ.-- Я говорю серьезно и не думаю шутить.
Нѣкоторое время онъ курилъ съ большою важностью и достоинствомъ, а потомъ прибавилъ снисходительнымъ тономъ:
-- Разумѣется, съ тѣхъ поръ я понабрался опыта, не стану отрицать. Но этимъ я обязанъ самому себѣ, а не родителю.
-- А ваша интеллигентная сестрица?
-- Моя интеллигентная сестрица застряла тамъ же, гдѣ была. Она, обыкновенно, жаловалась мнѣ, что ей будетъ нечѣмъ помянуть молодость, не такъ, какъ другимъ дѣвушкамъ. Не знаю, удалось ли ей примириться съ этимъ обстоятельствомъ. Но Лу все равно,-- прибавилъ Томъ съ проницательнымъ видомъ, попыхивая сигарой. Дѣвчонки всегда умѣютъ приноровиться къ своей жизни
-- Зайдя вчера вечеромъ въ банкъ за адресомъ мистера Баундерби, я нашелъ тамъ одну древнюю леди, которая, повидимому, ужасно восхищается вашей сестрой,-- замѣтилъ мистеръ Джемсъ Гартхаузъ, бросая окурокъ сигары
-- Старуху Спарситъ!--подтвердилъ Томъ; -- развѣ вы ужъ успѣли съ ней повидаться?
Его другъ утвердительно кивнулъ головой. Томъ вынулъ сигару изо-рта, чтобъ съ большей выразительностью прищурить глазъ (который что-то плохо повиновался ему), и дать себѣ нѣсколько щелчковъ въ носъ.
-- Старуха Спарситъ питаетъ къ Лу болѣе, чѣмъ восхищеніе, это чувство можно скорѣе назвать любовью и преданностью,-- отвѣчалъ Томъ.-- Вѣдь она никогда не ловила старикашку Баундерби въ мужья, когда онъ былъ холостъ. О, нѣтъ, никогда!
То были послѣднія слова, произнесенныя олухомъ передъ тѣмъ, какъ имъ овладѣла головокружительная дремота, перешедшая въ полное забытье.
Изъ этого состоянія онъ былъ выведенъ непріятнымъ сномъ: ему приснилось, что кто-то далъ ему пинка ногою и чей-то голосъ закричалъ надъ нимъ:
-- Эй вы! Ужъ поздно. Вставайте.
-- Ладно,-- сказалъ онъ, поднимаясь съ дивана.-- Однако же надо сначала проститься съ вами. Славный у васъ табакъ. Только слишкомъ мягокъ.
-- Именно слишкомъ мягокъ,-- подтвердилъ хозяинъ.
-- Онъ... онъ слабъ до смѣшного,-- промолвилъ Томъ.-- Гдѣ же дверь? Доброй ночи.
Тутъ ему опять приснилось, будто бы сторожъ ведетъ его сквозь туманъ, который, причинивъ ему нѣкоторую непріятность и безпокойство, разсѣялся на главной улицѣ, гдѣ Томъ очутился совершенно одинъ. Отсюда онъ безъ большого труда побрелъ домой, хотя все еще чувствовалъ присутствіе и вліяніе своего новаго друга, парившаго надъ нимъ гдѣ-то въ воздухѣ въ той же небрежной позѣ, съ тѣмъ же беззаботно-властнымъ взоромъ.
Добравшись до дому, олухъ повалился въ постель. Еслибъ онъ сколько нибудь понималъ то, что надѣлалъ въ ту ночь, еслибъ онъ былъ поменьше олухомъ и побольше братомъ, то вышелъ бы сейчасъ же на дорогу, подбѣжалъ къ зловонной рѣкѣ съ черной водой и, не думая долго, похоронилъ бы себя въ ея мутныхъ волнахъ.