Кто же былъ такой мистеръ Баундерби, если онъ и воплощалъ въ себѣ общественное мнѣнія?
Мистеръ Баундерби былъ въ такой мѣрѣ закадычнымъ другомъ мистера Гредграйнда, въ какой только человѣкъ, лишенный всякаго чувства, способенъ духовно сблизиться съ другимъ человѣкомъ, также лишеннымъ всякаго чувства. Настолько мистеръ Баундерби и былъ близокъ къ дружбѣ, или, если угодно читателю, настолько онъ былъ далекъ отъ нее.
Мистеръ Баундерби былъ богачъ: банкиръ, купецъ, фабрикантъ и еще Богъ вѣсть что. Человѣкъ крупный, громогласный, съ наглымъ взглядомъ и металлическимъ хохотомъ. Человѣкъ, сдѣланный изъ грубаго матеріала, который, казалось, былъ вытянутъ, чтобъ его хватило на такую громоздкую фигуру. Человѣкъ съ большой раздутой головой и выпуклымъ лбомъ, съ надувшимися жилами на вискахъ. Кожа у него на лицѣ была такъ туго натянута, что она какъ будто этимъ натяженіемъ держала его глаза открытыми, а брови вздернутыми кверху. Человѣкъ, похожій на раздутый воздушный шаръ, готовый улетѣть. Человѣкъ, который не могъ достаточно нахвалиться, что онъ обязанъ самому себѣ всѣмъ. Человѣкъ, который вѣчно хвастался своимъ прежнимъ, невѣжествомъ и нищетой, оглушая слушателей громоподобнымъ голосомъ, словно вырывавшимся изъ мѣднаго рупора. Человѣкъ, доходившій въ своемъ самоуничиженіи до бахвальства.
Будучи на годъ или на два моложе своего замѣчательнаго практическаго друга, мистеръ Баундерби казался, однако, старше. Къ его сорока семи, сорока восьми годамъ можно было бы прикинуть годковъ семь, восемь лишнихъ, не удививъ этимъ никого. Онъ не отличался обиліемъ волосъ, которые какъ будто разлетѣлись отъ его многословія, а то, что еще уцѣлѣло, торчало въ безпорядкѣ на головѣ, точно постоянно развеваемое хвастливостью своего обладателя.
Въ неуютной гостиной Стонъ-Лоджа, стоя на коврѣ и грѣясь у каминнаго огня, мистеръ Баундерби разговаривалъ съ мистриссъ Гредграйндъ; онъ сообщилъ ей, что въ тотъ день было его рожденіе. Гость стоялъ передъ каминомъ отчасти изъ за того, что осенній вечеръ былъ холоденъ, несмотря на яркое солнце, отчасти потому что подъ кровлей Стонъ-Лоджа всегда бродилъ призракъ сырости; отчасти потому, что здѣсь онъ занималъ выгодную позицію, откуда ему было легко господствовать надъ мистриссъ Гредграйндъ.
-- У меня не было башмака на ногѣ. Что же касается чулокъ, то я не зналъ ихъ даже по названію. День я проводилъ въ канавѣ, а ночь въ свиномъ хлѣву. Вотъ какимъ образомъ отпраздновалъ я свою десятую годовщину. Впрочемъ, канава не представляла для меня никакой новизны; вѣдь я и родился-то въ ней.
Мистриссъ Гредграйндъ, маленькая, тонкая, блѣдная, красноглазая женщина, настоящая груда всевозможныхъ шалей, воплощеніе невѣроятной слабости, духовной и тѣлесной, постоянно глотала лекарство безъ всякой пользы. Стоило ей обнаружить хотя бы малѣйшій признакъ возвращенія къ жизни, какъ ее тотчасъ ошеломлялъ ударъ какого ни будь тяжеловѣснаго факта. Слушая своего собесѣдника, она робко выразила надежду, что канава была, по крайней мѣрѣ, сухая.
-- Какъ бы не такъ! Мокра, какъ похлебка. Въ ней было на цѣлый футъ воды,-- отвѣчалъ мистеръ Баундерби.
-- Достаточно, чтобъ простудиться ребенку,-- замѣтила хозяйка дома.
-- Простудиться? Да я, должно быть, родился съ воспаленіемъ легкихъ и всего прочаго, что только способно воспаляться,-- возразилъ гость.-- Цѣлые годы, сударыня, былъ я несчастнѣйшимъ маленькимъ созданіемъ, до того хилымъ, что постоянно стоналъ и охалъ. Я ходилъ такимъ грязнымъ оборванцемъ, что вы, конечно, не согласились бы прикоснуться ко мнѣ даже щипцами.
Мистриссъ Гредграйндъ бросила томный взглядъ на каминные щипцы; то было самое подходящее дѣйствіе, какое могло подсказать ей ея крайнее умственное убожество.
-- Положительно не понимаю, какъ могъ я выдержать все это,-- продолжалъ Баундерби.-- Должно быть, моя рѣшительность преодолѣла обстоятельства. Впослѣдствіи у меня обнаружился твердый характеръ, и, вѣроятно, эти задатки были во мнѣ съ самаго рожденья. И вотъ, теперь я стою передъ вами, мистриссъ Гредграйндъ, какимъ вы меня знаете, и никому не обязанъ тѣмъ, что изъ меня вышло, кромѣ себя.
Мистриссъ Гредграйндъ мягкимъ и слабымъ голосомъ выразила надежду, что его мать...
-- Моя мать? Да она сбѣжала, сударыня!-- воскликнулъ гость.
Хозяйка дома, ошеломленная, по своему обыкновенію, оцѣпенѣла и не стала возражать.
-- Моя мать бросила меня у бабушки,-- продолжала Баундерби, а бабушка, насколько помнится, была самая порочная и гадкая старуха, какую только можно себѣ представить. Если мнѣ случайно дарили башмаки, она тотчасъ отнимала ихъ у меня, чтобы пропить. Какъ теперь помню, прежде чѣмъ стать съ постели и позавтракать, она выпивала четырнадцать рюмокъ водки натощакъ.
Мистриссъ Гредграйндъ, слабо улыбаясь и не подавая иныхъ признаковъ жизни, сильно смахивала (какъ всегда) на тусклое изображеніе на плохо исполненномъ и слабо освѣщенномъ транспарантѣ.
-- Моя бабушка держала мелочную лавочку,-- разглагольствовалъ дальше гость,-- и укладывала меня спать въ ящикъ изъ-подъ яицъ. Вотъ какова была колыбель моего дѣтства. Едва я подросъ настолько, что могъ убѣжать, я, разумѣется, удралъ отъ нея. Изъ меня вышелъ маленькій бродяга; вмѣсто того, чтобы голодать и терпѣть колотушки отъ одной старухи, я голодалъ не меньше и выносилъ побои отъ людей всѣхъ возрастовъ. И эти люди были вполнѣ правы; ничто не обязывало ихъ поступать иначе; я былъ язвой, обузой и сущей чумой; мнѣ самому это хорошо извѣстно.
Гордость по поводу того, что нѣкогда онъ достигъ такого высокаго соціальнаго отличія, что имѣлъ право назваться язвой, обузой и чумой, могла быть удовлетворена лишь звонкимъ троекратнымъ повтореніемъ этой похвальбы.
-- Вѣроятно, мнѣ было предназначено пройти черезъ это, миссисъ Гредграйндъ. Какъ бы то ни было, сударыня, но я вышелъ побѣдителемъ изъ тяжкаго испытанія. Я выкарабкался изъ болота, хотя никто не кидалъ мнѣ спасительной веревки. Бродяга, посыльный, опять бродяга, потомъ работникъ, носильщикъ, конторщикъ, управляющій, мелкій компаньонъ фирмы, Джозія Баундерби изъ Коктоуна. Вотъ ступени, приведшія меня на вершину. Джозія Баундерби изъ Коктоуна выучился разбирать буквы по лавочнымъ вывѣскамъ, а узнавать время по башеннымъ часамъ на колокольнѣ св. Джидьса въ Лондонѣ подъ руководствомъ пьянаго калѣки, отъявленнаго вора и неисправимаго лодыря. Толкуйте послѣ того Джозіи Баундерби изъ Коктоуна о вашихъ окружныхъ школахъ, о вашихъ образцовыхъ и нормальныхъ школахъ и о какихъ угодно выдумкахъ то этой части,-- Джозія Баундерби изъ Коктоуна скажетъ вамъ просто и прямо, коротко и ясно,-- вѣдь, онъ не пользовался этими преимуществами!-- "давайте намъ людей съ крѣпкой головой и сильными кулаками". Конечно, житейская школа, пройденная имъ, годится не для всякаго, онъ это отлично знаетъ, но таково было полученное имъ воспитаніе. И вы можете заставить его проглотить кипящее сало, но никогда не заставите утаить ни единаго факта изъ его жизни.
Разгорячившись, когда онъ дошелъ до этого пункта, Джозія Баундерби изъ Коктоуна остановился въ своихъ разглагольствованіяхъ. Онъ умолкъ какъ разъ въ ту минуту, когда его отмѣнно практическій другъ вошелъ въ комнату въ сопровожденіи двухъ преступниковъ. При видѣ гостя, практическій другъ остановился въ свою очередь и бросилъ на Луизу укоризненный взглядъ, ясно говорившій: "Вотъ тебѣ твой Баундерби!"
-- Ну, что случилось?-- выпалилъ Баундерби.-- Почему юный Томасъ такой унылый?
Онъ говорилъ о юномъ Томасѣ, но смотрѣлъ на Луизу.
-- Мы глядѣли въ щелку на представленіе въ циркѣ,-- надменно пробормотала Луиза, не поднимая глазъ,-- и отецъ поймалъ насъ врасплохъ.
-- Да, миссисъ Гредграйндъ,-- сказалъ отецъ высокомѣрнымъ тономъ;-- я менѣе удивился бы, еслибъ засталъ своихъ дѣтей за чтеніемъ стиховъ.
-- Боже милосердный,-- заохала мистриссъ Гредграйндъ,-- какъ это можно, Луиза и Томасъ? Вы меня поражаете. Говорю прямо, вы способны заставить меня пожалѣть, что я имѣю семью. Я почти готова сказать, что предпочла бы остатсья бездѣтной. Вотъ, что бы вы тогда сдѣлали, интересно знать?
Мистеръ Гредграйндъ, казалось, не одобрялъ этихъ убѣдительныхъ доводовъ. Онъ нетерпѣливо нахмурилъ брови.
-- Какъ будто вы не могли при моей сегодняшней головной боли заняться своими раковинами, минералами и всякой всячиной, припасенной для васъ, вмѣсто того, чтобъ бѣгать по циркамъ,-- продолжала мать.-- Вамъ изѣстно не хуже моего, что дѣтямъ не берутъ наставниковъ изъ цирка, что для нихъ не составляютъ циркологическихъ коллекцій и никто не слушаетъ лекцій о циркахъ. И что вамъ понадобилось знать о циркѣ? Дѣла у васъ, кажется, довольно, если только вамъ этого нужно. При теперешнемъ состояніи моей больной головы, я не въ силахъ припомнитъ даже и названій половины фактовъ, съ которыми вамъ надо познакомиться.
-- Вотъ въ томъ-то и бѣда,-- надувъ губы, подхватила Луиза.
-- Не говори мнѣ этого, потому что ничего подобнаго не можетъ быть,-- возразила мать.-- Ступай и займись сейчасъ чѣмъ нибудь ологическимъ.
Мистриссъ Гредграйндъ была слаба по части науки и, отсылая отъ себя дѣтей, обыкновенно, давала имъ это общее указаніе относительно выбора ихъ занятій.
Дѣйствительно, запасъ фактовъ въ памяти мистриссъ Гредграйндъ былъ страшно скуденъ, но мистеръ Гредграйндъ, возвышая ее до званія своей супруги, руководствовался двумя соображеніями. Во-первыхъ, относительно цифры приданаго она не оставляла желать ничего большаго; во-вторыхъ, у ней не было никакихъ фанаберій. Подъ именемъ фанаберій онъ подразумѣваль воображеніе. И, дѣйствительно, мистриссъ Гредграйндъ была лишена его, насколько это возможно для человѣка, еще не впавшаго въ идіотство.
Когда она осталась снова наединѣ со своимъ мужемъ и мистеромъ Баундерби, уже столь простого обстоятельства было достаточно, чтобы ошеломить эту превосходную лэди, безъ всякихъ коллизій между нею и какимъ либо инымъ фактомъ. Такимъ образомъ, она снова замерла, и никто не обращалъ на нее больше вниманія.
-- Баундерби,-- произнесъ мистеръ Гредграйндъ, подвигая стулъ къ камину,-- вы всегда принимали такое горячее участіе въ моей молодежи -- особенно въ Луизѣ -- что я безъ обиняковъ скажу вамъ, насколько сильно разстроило меня сегодняшнее открытіе. Какъ вамъ извѣстно, я систематически посвящалъ себя воспитанію разума въ моей семьѣ. Разумъ, какъ вамъ извѣстно, есть единственная способность, на которую слѣдуетъ обратить усилія воспитанія. Между тѣмъ, Баундерби, изъ неожиданнаго сегодняшняго происшествія, какъ бы оно ни было ничтожно само по себѣ, какъ будто вытекаетъ, что въ мышленіе Томаса и Луизы проскользнуло нѣчто... нѣчто такое... право не знаю, какъ выразиться точнѣе,-- чего совсѣмъ не хотѣли въ нихъ развивать и въ чемъ не участвуетъ ихъ разумъ.
-- Конечно, нѣтъ смысла заглядываться на шайку бродягъ,-- отвѣчалъ Баундерби.-- Когда я былъ бродягой, никто не заглядывался на меня; это мнѣ хорошо извѣстно.
-- Тогда возникаетъ вопросъ,-- продолжалъ отмѣнно практическій отецъ, не сводя глазъ съ огня,-- откуда же взялось это вульгарное любопытство?
-- Я сейчасъ скажу вамъ, откуда. Оно зародилось въ праздномъ воображеніи.
-- Едва ли,-- возразилъ практическій человѣкъ;-- признаюсь, однако, что то же самое опасеніе мелькнуло и у меня, когда я шелъ домой.
-- Праздное воображеніе, Гредграйндъ,-- повторилъ Баундерби.-- Весьма скверная штука для всякаго и настоящее проклятіе для такой дѣвочки, какъ Луиза. Прошу прощенья у миссисъ Гредграйндъ за рѣзкость моихъ выраженій; но ей хорошо извѣстно, что я человѣкъ далеко не утонченный. Тотъ, кто ищетъ утонченности во мнѣ, жестоко ошибется. Я не получилъ утонченнаго воспитанія.
-- Не наслушались ли они чего нибудь такого отъ одного изъ учителей или отъ прислуги?...-- задумчиво промолвилъ Гредграйндъ, засунувъ руки въ карманы и устремивъ на огонь свои впалые глаза.-- А не то, пожалуй, наша Луиза или Томасъ прочли что нибудь запретное? Ужъ не попала ли въ нашъ домъ, несмотря ни на какія предосторожности, какая нибудь пустая книжонка съ разсказами? Иначе, какъ объяснить себѣ такое странное, такое непонятное извращеніе умовъ, которые отъ самой колыбели практически развивались съ строгою правильностью?...
-- Постойте!-- воскликнулъ Баундерби, который попрежнему стоялъ на коврѣ противъ камина, какъ будто обдавая даже мебель въ комнатѣ своимъ хвастливымъ самоуничиженіемъ, бившимъ черезъ край. Вѣдь, у васъ въ школѣ есть дѣвочка изъ семьи этихъ странствующихъ акробатовъ?
-- Да, Сесилія Джюпъ,-- подтвердилъ мистеръ Гредграндъ, взглянувъ почти въ смущеніи на своего друга.
-- Постойте еще немного!-- продолжалъ Баундерби.-- Какъ она сюда попала?
-- Дѣло въ томъ, что я самъ въ первый разъ увидалъ ее сегодня. Не принадлежа къ числу городскихъ обывателей, она пришла ко мнѣ на домъ съ просьбою о пріемѣ, и вотъ... Да, вы правы, Баундерби, вы правы!
-- Постойте еще!-- воскликнулъ опять Баундерби.-- Луиза видѣла ее, когда она приходила?
-- Разумѣется, Луиза видѣла ее, потому что сама передала мнѣ просьбу дѣвочки. Но ихъ свиданіе, въ чемъ я ни мало не сомнѣваюсь, происходило въ присутствіи миссисъ Гредграйндъ.
-- Будьте такъ добры, миссисъ Гредграйндъ,-- сказалъ гость,-- разскажите, какъ было дѣло.
-- Охъ, мнѣ такъ нездоровится,-- простонала хозяйка.-- Дѣвочка хотѣла поступить въ школу, а мистеръ Гредграйндъ желалъ, чтобъ дѣвочки поступали въ его училище. И Луиза съ Томасомъ оба говорили, что дѣвочка хочетъ поступить, а мистеръ Гредграйндъ желаетъ принимать дѣвочекъ. Развѣ можно было противорѣчить имъ въ виду такого факта?
-- Послушайте, что я скажу вамъ теперь, Гредграйндъ,-- изрекъ Баундерби.-- Вытурите вонъ эту дѣвчонку: вотъ и дѣлу конецъ.
-- Я и самъ того же мнѣнія.
-- Такъ и не откладывайте этого,-- уговаривалъ гость; -- не откладывать дѣла въ долгій ящикъ, таковъ былъ мой девизъ съ самаго дѣтства. Когда я вздумалъ сбѣжать отъ бабушки, то исполнилъ это немедленно. Послѣдуйте моему примѣру. Не надо мѣшкать понапрасну.
-- Вы пѣшкомъ?-- спросилъ его другъ.-- У меня есть адресъ ея отца. Можетъ бытъ, вы не откажетесь пройтись со мною до города?
-- Я не прочь,-- согласился мистеръ Баундерби; -- идемте, куда хотите, только не откладывайте своего рѣшенія!
Мистеръ Баундерби небрежно надѣлъ шляпу -- онъ всегда носилъ ее небрежно, какъ человѣкъ слишкомъ занятой устройствомъ своей карьеры для того, чтобы научиться надѣвать шляпу съ изяществомъ -- и, засунулъ руки въ карманы, побрелъ въ прихожую. "Я никогда не ношу перчатокъ", говаривалъ онъ обыкновенно. "Мнѣ удалось взобраться на вершину общественной лѣстницы безъ нихъ. Едва ли бы я поднялся такъ высоко, еслибы щеголялъ въ перчаткахъ".
Пока мистеръ Гредграйндъ ходилъ наверхъ за адресомъ, мистеръ Баундерби продолжалъ бродить по прихожей; тутъ ему вздумалось отворить дверь въ классную комнату и заглянуть въ это тихое убѣжище, обитое клеенкой, которое, несмотря на книжные шкапы, учебныя коллекціи и множество научныхъ и философскихъ приспособленій всякаго рода, сильно смахивало на залу для стрижки волосъ. Луиза, томно прислонившись къ косяку окна, смотрѣла вдаль, не видя ничего, тогда какъ юный Томасъ стоялъ противъ камина, злобно фыркая на огонь. Адамъ Смитъ и Мальтусъ, двое младшихъ Гредграйндовъ, отсутствовали: они сидѣли за чтеніемъ въ карцерѣ, тогда какъ маленькая Дженъ, размазавъ по своему лицу липкое тѣсто изъ грифельнаго порошка, смоченнаго слезами, крѣпко спала надъ задачей изъ простыхъ дробей.
-- Все уладилось хорошо, Луиза, все уладилось, юный Томасъ,-- сказалъ мистеръ Баундерби.-- Не глупите больше. Ручаюсь вамъ, что отецъ пересталъ сердиться. Ну, Луиза, вѣдь, за это стоитъ поцѣловать меня?
-- Цѣлуйте, если хотите, мистеръ Баундерби,-- отвѣчала Луиза; въ холодномъ молчаніи она нехотя перешла черезъ комнату и неласково подставила гостю щеку, отвернувшись въ сторону.
-- Моя неизмѣнная любимица, не такъ ли, Лупза?-- промолвилъ онъ,-- Ну прощай, Луиза.
Баундерби вышелъ, но она стояла на прежнемъ мѣстѣ, вытирая носовымъ платкомъ поцѣлованную имъ щеку до тѣхъ поръ, пока нѣжная кожа у нея разгорѣлась до красна. Молодая дѣвушка продолжала эту операцію еще минутъ пять послѣ ухода посѣтителя.
-- Что съ тобою, Лу?-- проворчалъ, наконецъ, ея братъ,-- вѣдь, этакъ ты протрешь себѣ щеку насквозь.
-- Ты можешь вырѣзать изъ нея кусочекъ своимъ ножичкомъ, если хочешь, Томъ, я не заплачу.