Коктоунъ, куда направлялись теперь Баундерби съ Гредграйндомъ, былъ истиннымъ торжествомъ факта; этотъ городъ также отличался отсутствіемъ всего фантастическаго, какъ и мистриссъ Гредграйндъ. Возьмемъ основной тонъ Коктоуна, прежде чѣмъ продолжать нашу пѣснь.
То былъ городъ изъ краснаго кирпича или точнѣе изъ кирпича, который былъ бы краснымъ, еслибъ не покрывавшая его копоть и зола; при данныхъ же обстоятельствахъ то былъ городъ неестественно красный и черный, подобно расписанному лицу дикаря. То былъ городъ машинъ и высокихъ трубъ, изъ которыхъ безпрерывно валили клубы дыма, извивавшіеся на подобіе безконечныхъ змѣй. Въ немъ былъ черный каналъ и рѣка, отливавшая пурпуромъ отъ вонючей краски; въ немъ были огромныя зданія со множествомъ оконъ, дрожавшія и гремѣвшія съ утра до ночи, гдѣ поршни паровыхъ машинъ опускались и подымались съ убійственной монотонностью, точно голова слона, постигнутаго меланхолическимъ помѣшательствомъ. Въ немъ было много большихъ улицъ, похожихъ одна на другую, и много маленькихъ улочекъ, еще болѣе схожихъ между собою, населенныхъ людьми, не менѣе похожими другъ на друга, которые всѣ выходили изъ дома въ одни и тѣ же часы, одинаково стуча сапогами по однимъ и тѣмъ же плитамъ тротуара, спѣша къ одному и тому же дѣлу; у нихъ каждый день походилъ на вчерашній и завтрашній, и каждый годъ былъ копіей предыдущаго и прообразомъ послѣдующаго.
Эти особенности Коктоуна были въ главныхъ своихъ чертахъ нераздѣльно связаны съ промышленностью, которою онъ жилъ; зато онъ надѣлялъ весь свѣтъ удобствами жизни и снабжалъ рынокъ множествомъ изящныхъ украшеній, придающихъ такое великолѣпіе обстановкѣ и туалету свѣтской дамы, передъ которой не посмѣешь произнести даже имени этого закопченнаго города. Остальныя черты города были уже, такъ сказать, произвольныя и независимыя.
Здѣсь мы не встрѣчаемъ ничего такого, что не имѣло бы строго рабочаго отпечатка. Если члены какой нибудь религіозной общины строили церковь, то, по примѣру существовавшихъ въ Коктоунѣ восемнадцати общинъ, они сооружали нѣчто въ родѣ благочестиваго склада изъ краснаго кирпича, надъ которымъ иной разъ (но только въ образцово-стильныхъ постройкахъ) помѣщался колоколъ въ птичьей клѣткѣ. Одинокимъ исключеніемъ служила Новая Церковь, отштукатуренное зданіе съ квадратной колокольней надъ воротами, увѣнчанной четырьмя низкими башенками на подобіе деревянныхъ ногъ. Всѣ общественныя надписи въ городѣ были выведены одинаковыми литерами строгаго образца черной и бѣлой краской. Тюрьма могла сойти за больницу, а больница за тюрьму; городская ратуша могла быть тѣмъ или другимъ или тѣмъ и другимъ вмѣстѣ, или чѣмъ угодно, потому что никакая особенность въ архитектурѣ этихъ общественныхъ сооруженій не подтверждала противнаго. Фактъ, фактъ, фактъ повсюду во внѣшности города; фактъ, фактъ, фактъ повсюду въ его внутреннемъ строѣ. Школа Чоакумчайльда была сплошнымъ фактомъ, и рисовальная школа была сплошнымъ фактомъ, и отношенія между хозяиномъ и рабочимъ были сплошнымъ фактомъ, и все было фактомъ, отъ родильнаго дома до кладбища; все же, что не можетъ быть выражено цифрами или выставлено на продажу по самой дешевой или самой дорогой цѣнѣ, не существовало вовсе и не будетъ существовать во вѣки вѣковъ, аминь.
Казалось бы, городъ, безусловно, посвященный факту и такъ побѣдоносно подтверждающій его, долженъ процвѣтать и благоденствовать. И Коктоунъ, навѣрно, процвѣталъ? Ну нѣтъ, не совсѣмъ. Нѣтъ? Да неужели?
Нѣтъ, Коктоунъ не вышелъ изъ своихъ доменныхъ печей во всѣхъ отношеніяхъ такимъ чистымъ, какъ золото, прошедшее черезъ огонь. Во-первыхъ, его тревожилъ таинственный вопросъ:-- кто принадлежалъ къ восемнадцати религіознымъ общинамъ? Но кто бы къ нимъ ни принадлежалъ, рабочій классъ не входилъ въ составъ ихъ членовъ. Гуляя по городу въ воскресное утро, было странно видѣть, сколь немногіе изъ фабричныхъ спѣшили на варварскій трезвонъ колоколовъ, доводившій до сумасшествія больныхъ и нервныхъ людей. Самое ничтожное число рабочихъ показывалось при этомъ изъ своего квартала, изъ своихъ запертыхъ квартиръ, изъ-за угла своихъ улицъ, гдѣ они били баклуши, безучастно поглядывая на богомольцевъ, направлявшихся къ церквамъ и часовнямъ, какъ на людей, совершенно чуждыхъ имъ.
И не однимъ пріѣзжимъ бросалось въ глаза такое явленіе, потому что въ самомъ Коктоунѣ существовала мѣстная партія, члены которой каждую сессію съ негодованіемъ возвышали свой голосъ въ палатѣ общинъ, требуя парламентскихъ актовъ, которые принудили бы рабочее сословіе къ благочестію силой. Затѣмъ слѣдовало общество трезвости, которое жаловалось, что эти люди непремѣнно будутъ напиваться, и показывало, на основаніи статистическихъ таблицъ, что они, дѣйствительно, напиваются, и увѣряло самымъ убѣдительнымъ образомъ на вечерахъ за чашкой чая, что никакое увѣщаніе ни человѣческое, ни божеское (исключая почетной медали) не заставитъ ихъ отказаться отъ привычки злоупотреблять спиртными напитками. За обществомъ трезвости слѣдовали аптекарь и дрогистъ съ новыми цифровыми данными, которыя свидѣтельствовали о томъ, что если рабочій людъ не пьянствуетъ, то дурманитъ себя опіумомъ. Затѣмъ слѣдовалъ тюремный священникъ, человѣкъ, богатый опытомъ, съ новыми цыфровыми данными, далеко оставлявшими за собою всѣ предыдущія; онъ настаивалъ на томъ, что эти люди посѣщали непристойные притоны, скрытые отъ общественнаго надзора, гдѣ слушали непотребныя пѣсни и смотрѣли на непотребныя пляски, а, можетъ быть, и участвовали въ нихъ. Такъ, между прочимъ, нѣкій А. Б., двадцатичетырехлѣтній мужчина, приговоренный къ одиночному заключенію на полтора года, увѣрялъ (хотя онъ и не особенно заслуживаютъ довѣрія), что его гибель началась, именно, тамъ; по крайней мѣрѣ онъ вполнѣ убѣжденъ и готовъ поклясться, что еслибы не этотъ развращающій примѣръ, то онъ остался бы образцомъ высокой нравственности. Затѣмъ слѣдовали мистеръ Гредграйндъ и мистеръ Баундерби, двое джентльменовъ, шедшіе въ данный моментъ по Коктоуну, оба замѣчательные практики, которые могли представить при случаѣ, сколько угодно цифровыхъ данныхъ, добытыхъ путемъ ихъ личнаго опыта и подтвержденныхъ случаями, происшедшими у нихъ на глазахъ и извѣстными имъ по наслышкѣ, откуда ясно вытекало (собственно, это одно только и было ясно въ настоящемъ дѣлѣ), что эти люди были "сплошь негоднымъ сбродомъ, джентльмены, что, дѣлай для нихъ, что хочешь, отъ нихъ никогда не увидишь благодарности, джентльмены; что это народъ безпокойный, джентльмены; что они никогда не знаютъ, чего хотятъ; что они живутъ припѣваючи и покупаютъ свѣжее масло, и требуютъ непремѣнно мокскаго кофе, и гнушаются мясомъ, если оно не перваго сорта, а между тѣмъ вѣчно ропщутъ, и съ ними нѣтъ никакого сладу".-- Однимъ словомъ, то была мораль старой побасенки для ребятъ:
Жила была старуха, все ѣла да пила,
А все таки до смерти довольна не была.
Но возможно ли, спрашиваю я себя, чтобъ существовала какая нибудь аналогія между нравственнымъ состояніемъ коктоунскаго населенія и душевнымъ настроеніемъ юныхъ Гредграйндовъ? Навѣрно, никто изъ насъ, при своемъ здравомысліи и знакомствѣ съ цифрами, не повѣритъ въ данную пору дня, что впродолженіи множества лѣтъ одинъ изъ главнѣйшихъ элементовъ существованія рабочаго класса въ Коктоунѣ былъ умышленно сведенъ къ нулю?
Неужели правда, что эти люди сохранили въ себѣ еще искру воображенія, которое требовало нормальнаго развитія вмѣсто судорожныхъ порывовъ? Неужели правда, что продолжительность и однообразіе ихъ работы порождаютъ въ нихъ жажду какого нибудь физическаго облегченія, какого нибудь удовольствія, придающаго бодрости и энергіи, какого нибудь признаннаго праздника, хотя бы для того, чтобъ поплясать достойнымъ образомъ подъ шумный оркестръ, какого нибудь вкуснаго угощенія, въ которое не совалъ бы своего носа даже Макъ-Чоакумчайльдъ? Неужели правда, что эту жажду слѣдуетъ удовлетворять разумнымъ образомъ, такъ какъ въ противномъ случаѣ она неизбѣжно будетъ приводить людей къ дурному концу до тѣхъ поръ, пока не измѣнятся законы мірозданія?
-- Этотъ человѣкъ живетъ въ Подсъ-Эндѣ, а я совсѣмъ не знаю, гдѣ находится Подсъ-Эндъ,-- сказалъ мистеръ Гредграйндъ.-- Куда надо повернуть, Баундерби?
Мистеръ Баундерби зналъ только, что такъ называется нижняя часть города, но этимъ и ограничивались всѣ его свѣдѣнія. Такимъ образомъ, пріятели остановились, осматривались по сторонамъ.
Почти въ ту же минуту изъ-за угла улицы выбѣжала стремглавъ дѣвочка съ перепуганнымъ лицомъ, которую мистеръ Гредграйндъ тотчасъ узналъ.
-- Стой,-- крикнулъ онъ.-- Куда ты? Остановись.
Дѣвочка нумеръ двадцатый остановилась, дрожа отъ страха, и присѣла.
-- Зачѣмъ ты носишься вихремъ по улицамъ? Развѣ это пристойно?-- замѣтилъ мистеръ Гредграйндъ.
-- Я... за мной гнались, сэръ,-- отвѣчала дѣвочка прерывистымъ голосомъ,-- я спасалась отъ погони.
-- Гнались?-- недовѣрчиво повторилъ почтенный джентльменъ.-- Кому это охота гнаться за тобой?
На этотъ вопросъ послѣдовалъ неожиданный и внезапный отвѣтъ со стороны бѣлобрысаго мальчика Битцера, который такъ стремительно вылетѣлъ изъ-за угла, очевидно, не ожидая встрѣтить препятствія на тротуарѣ, что угодилъ прямо головою въ животъ мистера Гредграйнда и отскочилъ на мостовую.
-- Что это значитъ, мальчуганъ?-- воскликнулъ мистеръ Гредграйндъ.-- Что ты дѣлаешь? Какъ ты смѣешь натыкаться на... на людей?
Битцеръ поднялъ свою шапку, свалившуюся на земь отъ толчка, попятился назадъ и, приставивъ согнутый палецъ ко лбу, сталъ оправдываться, увѣряя, что это случилось нечаянно.
-- Такъ это онъ гнался за тобою, Джюпъ?-- спросилъ мистеръ Гредграйндъ.
-- Да,-- нерѣшительно отвѣчала дѣвочка.
-- Нѣтъ, сэръ!-- воскликнулъ Битцеръ.-- Она первая кинулась опрометью отъ меня прочь. Эти акробаты только и знаютъ, что врать, сэръ, дѣло извѣстное. Ты сама знаешь, что вашему брату вѣрить нельзя,-- продолжалъ онъ, обращаясь къ Сэсси.-- Это также извѣстно всему городу, съ вашего позволенія, сэръ, какъ и то, что скоморохи изъ цирка не знаютъ таблицы умноженія,-- прибавилъ мальчишка, стараясь ловко поддѣлаться къ мистеру Баундерби.
-- Онъ такъ напуталъ меня своими страшными гримасами,-- жаловалась дѣвочка.
-- Вотъ еще,-- подхватилъ Битцеръ,-- сейчасъ видно, что ты скоморошье отродье! Такая же лгунья и выдумщица! Я и не глядѣлъ на нее. сэръ. Я только спросилъ, сумѣетъ ли она завтра въ школѣ сдѣлать опредѣленіе лошади, и предложилъ ей помочь, а она кинулась бѣжать; ну и я ударился за ней вдогонку, сэръ, чтобъ она знала, какъ отвѣчать, когда ее спросятъ въ классѣ. Ты не выдумала бы такой небылицы, еслибы не была изъ цирка.
-- Ея профессія, должно быть, получила широкую огласку среди учащихся,-- замѣтилъ мистеръ Баундерби.-- Не пройдетъ и недѣли, какъ вся ваша школа выстроится въ рядъ и станетъ заглядывать въ щелку на цирковыя представленія.
-- Ваша правда, я такъ и думаю,-- отвѣчалъ его другъ.-- Ступай, Битцеръ, домой, а ты, Джюпъ, останься на минуту здѣсь. Если я еще когда нибудь услышу, мальчуганъ, что ты бѣгаешь по улицамъ, сломя голову, то тебѣ достанется отъ меня черезъ школьнаго учителя. Понялъ, чѣмъ это пахнетъ? Ну ступай.
Мальчикъ пересталъ моргать глазами, снова ударилъ себя въ лобъ, взглянулъ на Сэсси и былъ таковъ.
-- Ну теперь, дѣвочка,-- началъ мистеръ Гредграйндъ,-- проводи-ка насъ, вотъ этого господина и меня, къ твоему отцу; мы идемъ къ нему. Что такое несешь ты въ бутылкѣ?
-- Джинъ,-- подсказалъ мистеръ Баундерби.
-- Какъ можно, сэръ! Это масло девяти сортовъ.
-- Что такое?
-- Масло девяти сортовъ, сэръ. Для растиранія, отцу.
-- На кой чертъ растираешь ты отца этимъ снадобьемъ?-- продолжалъ мистеръ Баундерби съ громкимъ, отрывистымъ смѣхомъ.
-- Наши всегда такъ дѣлаютъ, сэръ, когда ушибутся въ циркѣ,-- отвѣчала дѣвочка, пугливо озираясь назадъ, чтобъ удостовѣриться въ исчезновеніи своего мучителя.-- Вѣдь они иногда сильно расшибаются.
-- Такъ имъ и надо за ихъ праздность,-- отрѣзалъ мистеръ Баундерби.
Сэсси подняла глаза на его лицо съ изумленіемъ и страхомъ.
-- Честное слово,-- продолжалъ мистеръ Баундерби,-- когда я былъ года на четыре, на пять моложе тебя, то все мое тѣло болѣло отъ такихъ ушибовъ, какихъ не залечить втираньемъ не то, что изъ десяти сортовъ масла, но даже изъ двадцати, изъ сорока. Да и наживалъ я синяки не кривляньемъ, какъ ваша братья; нѣтъ, меня просто тузили всѣ, кому было не лѣнь. На канатѣ я не плясалъ, а плясалъ по голой землѣ, и меня подхлестывали веревкой.
При всей своей грубости мистеръ Гредграйндъ все-таки былъ гораздо мягче мистера Баундерби. Онъ вовсе не былъ золъ по натурѣ; изъ него, пожалуй, вышелъ бы очень добрый человѣкъ, еслибъ онъ не увлекся такъ ариѳметикой, которая изсушила ему сердце.
-- Не это ли Подсъ-Эндъ, Джюпъ?-- спросилъ онъ дѣвочку, когда они свернули на узкую улицу, спускавшуюся подъ гору, причемъ старался придать голосу нѣкоторую привѣтливость.
-- Точно такъ, сэръ,-- отвѣчала она;-- а вотъ, съ вашего позволенія, и нашъ домъ.
Наступали уже сумерки, когда Сэсси остановилась у дверей убогаго кабачка, гдѣ горѣлъ тусклый красный свѣтъ. Домишко былъ жалокъ и невзраченъ, точно за недостаткомъ посѣтителей онъ самъ ударился въ пьянство и опустился, по примѣру всѣхъ пьяницъ, такъ что стоялъ на краю гибели.
-- Нужно только пройти черезъ общую залу, сэръ, и подняться по лѣстницѣ, если вы не побоитесь, а тамъ вы подождете, пока я зажгу свѣчу. Когда услышите собачій лай. сэръ, то не пугайтесь. Это нашъ Меррилегъ.
-- Меррилегъ, масло девяти сортовъ!-- проговорилъ" мистеръ Баундерби, входя послѣднимъ и заливаясь своимъ раскатистымъ хохотомъ; не дурно для человѣка, самостоятельно проложившаго себѣ дорогу!