Нелегко жилось Сэсси Джюпъ между мистеромъ Чоакумчайльдомъ и мистриссъ Гредграйндъ, такъ что въ первый мѣсяцъ ея искуса дѣвочка не разъ подвергалась соблазну сбѣжать. Цѣлый день съ утра до вечера осыпали ее градомъ такихъ суровыхъ фактовъ, а вся жизнь ея въ этомъ домѣ была до такой степени похожа на мелко разграфленную ариѳметическую тетрадь, что Сэсси, навѣрное, обратилась бы въ бѣгство, еслибъ ее не останавливала одна мысль.
Къ сожалѣнію, надо сознаться, что благоразумная покорность обстоятельствамъ не была въ ней результатомъ какой-нибудь ариѳметической выкладки; напротивъ, она овладѣла дѣвочкой наперекоръ всѣмъ разсчетамъ и шла совершенно въ разрѣзъ всякой таблицѣ вѣроятностей, какую только можно было построить на существующихъ данныхъ. Сэсси твердо вѣрила, что отецъ не бросилъ ее; она жила надеждой на его возвращеніе и была убѣждена, что, оставаясь въ домѣ мистера Гредграйнда, она доставитъ ему больше удовольствія.
Жалкое невѣжество, съ какимъ Джюпъ цѣплялась за это утѣшеніе, пренебрегая доводами разсудка и не имѣя никакой охоты убѣдиться на прочныхъ математическихъ основаніяхъ, что отецъ ея былъ безсердечнымъ бродягой, внушало состраданіе мистеру Гредграйнду. Между тѣмъ, что же оставалось дѣлать? Макъ-Чоакумчайльдъ докладывалъ ему, что у дѣвочки страшно тупая голова, и цифры ей рѣшительно не даются, что, получивъ общее понятіе о земномъ шарѣ, она не обнаружила ни малѣйшаго интереса къ его точнымъ измѣреніямъ; что она очень плохо заучивала хронологическія числа, если съ ними не было связано какое нибудь ничтожное событіе; что она заливалась слезами, когда ее заставляли рѣшать въ умѣ, что будутъ стоить двѣсти сорокъ семь кисейныхъ чепчиковъ по четырнадцати съ половиной пенсовъ за штуку; что она идетъ въ школѣ послѣднею по ученію, что, наконецъ, послѣ восьми недѣль посвященія въ основные законы политической экономіи, не дальше какъ вчера, ее поправила на урокѣ маленькая пичужка въ три фута ростомъ, такъ какъ на вопросъ:-- каковъ основной принципъ этой науки?-- Сэсси Джюпъ дала безсмысленный отвѣтъ:-- "Поступать съ другими такъ, какъ ты желаешь, чтобъ они поступали съ тобою".
Мистеръ Гредграйндъ замѣтилъ, качая головою, что все это весьма неутѣшительно и указываетъ на необходимость кореннымъ образомъ переработать умъ ребенка въ горнилѣ знанія, руководствуясь системой, книгой, и статистическими таблицами отъ А до Z включительно. И онъ прибавилъ, что на Джюпъ слѣдуетъ "приналечь". На нее, дѣйствительно, "приналегли", отчего она впала въ уныніе, нисколько, однако, не поумнѣвъ.
-- Вотъ было бы славно превратиться въ васъ, миссъ Луиза!-- сказала Сэсси однажды вечеромъ, когда молодая дѣвушка вздумала помочь ей въ приготовленіи уроковъ къ слѣдующему дню.
-- Ты такъ думаешь?
-- Тогда я знала бы ужасно много! Все, что затрудняетъ меня теперь, давалось бы мнѣ легко.
-- Едва ли ты стала бы лучше отъ этого, Сэсси.
-- Но не стала бы и хуже, миссъ Луиза,-- возразила та послѣ нѣкотораго колебанія.
-- Ну, не знаю,-- отвѣтила на это миссъ Луиза.
Благодаря тому, что жизнь обитателей Стонъ-Лоджа протекала съ убійственнымъ однообразіемъ, съ механической правильностью, не располагавшей къ сердечнымъ порывамъ, а также, благодаря строгому запрещенію касаться прошлаго Сэсси, эти двѣ дѣвочки не сближались до сихъ поръ между собою, и почти не знали другъ друга. Съ удивленіемъ уставившись на Луизу своими темными глазами, Сэсси колебалась, продолжать ли ей разговоръ, или умолкнуть.
-- Ты полезнѣй для моей матери и гораздо ласковѣе съ нею, чѣмъ бываю я,-- начала опять Луиза. Да и самой собою ты не тяготишься, тогда какъ я себѣ ужасно надоѣла.
-- Но, съ вашего позволенія, миссъ Луиза,-- жалобно возразила Сэсси, вѣдь я... о, я такъ глупа!
Луиза разсмѣялась веселѣе обыкновеннаго и сказала, что она постепенно поумнѣетъ.
-- Нѣтъ, вы не знаете,-- настаивала дѣвочка, чуть не плача,-- до какой степени я дура. За уроками въ школѣ я то и дѣло ошибаюсь. Мистеръ и миссисъ Макъ-Чоакумчайльдъ вызываютъ меня ежеминутно прямо для того, чтобъ я ошибалась. Такова ужъ моя горькая участь. Ошибки точно сами приходятъ ко мнѣ.
-- Ну, а мистеръ и миссисъ Чоакумчайльдъ, надо полагать, никогда не ошибаются, Сэсси?
-- Какъ можно!-- съ живостью подхватила школьница.-- Вѣдь, они все знаютъ.
-- Разскажи-ка мнѣ, въ чемъ заключались, напримѣръ, твои ошибки?
-- Мнѣ прямо стыдно,-- нехотя отвѣчала Сэсси. Вотъ хоть бы сегодня, мистеръ Макъ-Чоакумчайльдъ толковалъ намъ насчетъ природнаго благосостоянія.
-- Народнаго, должно быть,-- поправила Луиза.
-- Да, и то бишь народнаго! Но развѣ это не одно и тоже?-- робко спросила дѣвочка.
-- Ты ужъ лучше говори "народное", если такъ сказалъ учитель,-- посовѣтовала Луиза со свойственной ей сухою сдержанностью.
-- Народное благосостояніе. Вотъ онъ и говоритъ: "представьте себѣ, что эта классная комната -- народъ. И у этого народа пятьдесятъ милліоновъ денегъ. Какъ по вашему, этотъ народъ благоденствуетъ? Дѣвочка нумеръ двадцатый, можно ли назвать этотъ народъ благоденствующимъ, а про тебя сказать что ты процвѣтаешь, принадлежа къ нему?"
-- Ну, чтожъ ты отвѣтила?-- спросила Луиза.
-- Да я сказала, что ничего не знаю, миссъ Луиза. Я подумала, откуда же. мнѣ знать, благоденствуетъ ли этотъ народъ, или нѣтъ, и процвѣтаю ли я сама, принадлежа къ нему, покуда мнѣ не скажутъ, кому отданы въ руки эти деньги и есть ли въ нихъ и моя доля? Но дѣло было совсѣмъ не въ томъ. Цифры вовсе не показывали этого,-- сказала Сэсси, вытирая глаза.
-- То была важная ошибка съ твоей стороны,-- замѣтила Луиза.
-- Да, миссъ Луиза, теперь я понимаю свой промахъ. Послѣ того мистеръ Макъ-Чоакумчайльдъ сказалъ, что задастъ мнѣ новый вопросъ. "Представь себѣ", началъ онъ опять, "что эта классная комната громадный городъ съ милліоннымъ населеніемъ, изъ котораго только двадцать пять человѣкъ умираютъ голодной смертью на улицахъ впродолженіи года. Каково трое мнѣніе объ этой пропорціи?" А мое мнѣніе было -- потому что я не могла придумать ничего лучшаго -- что тѣмъ людямъ, которые умерли съ голода, было нисколько не легче отъ того, былъ ли кромѣ нихъ еще милліонъ народа въ городѣ или милліонъ милліоновъ. И опять это вышло неправильно.
-- Ну, разумѣется.
-- Тутъ мистеръ Макъ-Чоакумчайльдъ вздумалъ проэкзаменовать меня еще. "Вотъ гимнастика", сказалъ онъ...
-- Статистика,-- поправила Луиза.
-- Да, миссъ Луиза, это слово всегда напоминаетъ мнѣ гимнастику,-- и это опять одна изъ моихъ постоянныхъ ошибокъ -- "вотъ статистика несчастныхъ случаевъ на морѣ. Оказывается, что въ данное время ушло въ дальнее плаваніе сто тысячъ человѣкъ, и только пятьсотъ изъ нихъ утонуло или погибло въ огнѣ. Какой это составитъ процентъ?" А я и брякнула, миссъ -- тутъ Сэсси горько зарыдала съ крайней неохотой сознаваясь въ своей грубѣйшей ошибкѣ;-- я и брякнула, что это все равно...
-- Какъ-же все равно, Сэсси?
-- Все равно, миссъ, для родныхъ и друзей погибшихъ. Нѣтъ, видно никогда мнѣ не выучиться!-- съ сокрушеніемъ заключила дѣвочка.-- И что всего хуже, такъ это то, что хотя мой бѣдный отецъ такъ сильно хотѣлъ, чтобъ я училась, и что я сама такъ стараюсь учиться въ угоду ему, я боюсь, что не люблю ученья.
Луиза не спускала глазъ съ хорошенькой скромной головки, стыдливо опущенной передъ нею, пока Сэсси снова не подняла на нее глазъ. Тогда она спросила:
-- Вѣрно, твой отецъ самъ былъ очень образованный человѣкъ, если такъ сильно желалъ дать тебѣ образованіе?
Сэсси не рѣшалась отвѣтить и такъ явно обнаружила боязнь ступить на запретную почву, что Луиза нашла нужнымъ прибавить:
-- Никто насъ не услышитъ, да еслибъ и услыхали, такъ что-жъ за бѣда? Въ такомъ невинномъ вопросѣ нѣтъ ничего непозволительнаго.
-- Нѣтъ, миссъ Луиза,-- отвѣчала Сэсси, ободренная ея словами,-- отецъ мой совсѣмъ неученый. Онъ умѣетъ только читать и писать, да и то не всякій разберетъ его писаніе, кромѣ меня. Я-то разбираю его отлично.
-- А твоя мать?
-- Отецъ говорилъ, что она была образованная. Моя мать умерла, когда я родилась. Она была...
Сэсси пришла въ безпокойство при этомъ ужасномъ признаніи -- она была танцовщицей.
-- А твой отецъ любилъ ее?
Луиза задавала эти вопросы со свойственнымъ ей страстнымъ, порывистымъ, измѣнчивымъ любопытствомъ, которое, будучи подавлено въ человѣкѣ, мечется во всѣ стороны и таится, какъ бѣглецъ во время преслѣдованія.
-- О, да, онъ любилъ ее такъ же горячо, какъ и меня. Да и меня-то онъ началъ любить ради нея. Онъ повсюду возилъ меня съ собою, когда я была совсѣмъ еще малюткой; мы съ нимъ никогда не разставались.
-- Однако, онъ бросилъ же тебя, Сэсси?
-- Только для моего блага. Никто не понимаетъ моего отца, никто не знаетъ его такъ, какъ я. Если онъ и рѣшился покинуть меня, ради моей пользы,-- онъ никогда не сдѣлалъ бы этого изъ-за своего интереса,-- то я увѣрена, сердце у него разрывалось отъ горя передъ разлукой. Онъ не увидитъ ни одной счастливой минуты, пока не вернется ко мнѣ назадъ.
-- Разскажи мнѣ о немъ еще что нибудь,-- попросила Луиза,-- и я никогда больше не буду разспрашивать тебя. Гдѣ вы съ нимъ жили?
-- Мы странствовали съ мѣста на мѣсто, у насъ не было нигдѣ постояннаго жилья. Вѣдь, мой отецъ клоунъ.
Это ужасное слово Сэсси произнесла шопотомъ.
-- Знаю; это который смѣшитъ публику?-- подхватила Луиза, кивая головой въ знакъ того, что она поняла.
-- Да. Но иногда публика не хотѣла смѣяться, и тогда отецъ плакалъ. Послѣднее время публика почти совсѣмъ не смѣялась, и онъ приходилъ домой въ отчаяніи. Отецъ мало похожъ на другихъ людей. Тѣмъ, кто не зналъ его такъ коротко, какъ я, и не любилъ его такъ крѣпко, могло казаться, что голова у него не въ порядкѣ. Порою надъ нимъ подшучивали въ циркѣ, дурачили его, но никто не зналъ, какъ онъ обижался этимъ и какъ горевалъ, когда мы оставались вдвоемъ. Никому и въ голову не приходило, до чего онъ былъ застѣнчивъ, мой отецъ.
-- И ты утѣшала его во всякомъ горѣ?
Сэсси кивнула головой; слезы катились у нея по лицу.
-- Надѣюсь, что такъ; по крайней мѣрѣ, отецъ всегда увѣрялъ меня въ томъ. Становясь такимъ запуганнымъ и робкимъ, чувствуя себя такимъ несчастнымъ, слабымъ, невѣжественнымъ и безпомощнымъ (таковы были его собственныя слова), онъ непремѣнно хотѣлъ, чтобъ я научилась многому и не походила на него. Я обыкновенно читала ему вслухъ, чтобъ развеселить его, и онъ ужасно любилъ мое чтеніе. То были скверныя книги,-- здѣсь мнѣ запрещено и поминать про нихъ,-- но мы тогда не думали, что въ нихъ заключается какой нибудь вредъ.
-- А ему-то онѣ нравились?-- спросила Луиза, все время неспускавшая съ Сэсси испытующаго взгляда.
-- Ужасно нравились! Не разъ удерживали онѣ его отъ дѣйствительно вредныхъ привычекъ и зачастую по вечерамъ отецъ забывалъ за ними всѣ огорченія, интересуясь тѣмъ, дастъ ли султанъ своей супругѣ договорить сказку, или велитъ отрубить ей голову, не дослушавъ ее до конца.
-- И твой отецъ былъ всегда добръ къ тебѣ, до самаго послѣдняго дня?-- допытывалась Луиза, охваченная невольнымъ удивленіемъ, вопреки внушенному ей великому принципу.
-- Всегда, всегда!-- воскликнула Сэсси, всплеснувъ руками.-- Ужъ такъ онъ былъ добръ, что и сказать нелизя. Только однажды вечеромъ разсердился отецъ, да и то не на меня, а на Меррилега -- (она сообщила шепотомъ такой ужасающій фактъ); это была его ученая собака.
-- Почему разсердился онъ на собаку?-- полюбопытствовала Луиза.
-- Вскорѣ по возвращеніи изъ цирка, отецъ приказалъ Меррилегу вскочить на спинки двухъ стульевъ и встать на нихъ поперекъ. Это былъ одинъ изъ его фокусовъ. Собака посмотрѣла на отца и не сразу послушалась. Въ тотъ вечеръ отцу во всемъ была неудача, и онъ ничѣмъ не могъ угодить публикѣ. Тутъ онъ закричалъ, что даже собака видитъ, что онъ никуда не годенъ, и не имѣетъ къ нему жалости. Вотъ съ горя онъ и давай бить Меррилега. А я перепугалась и упрашиваю:-- "Отецъ, отецъ! Не обижай безсловесную тварь, которая тебя такъ любитъ! Перестань драться, ради Бога!" Онъ пересталъ, но собака была вся въ крови; бѣдняга отецъ кинулся въ слезахъ на полъ, обнялъ собаку, растянулся съ ней рядомъ, а Меррилегъ сталъ лизать ему лицо.
Замѣтивъ, что Сэсси рыдаетъ втихомолку, Луиза подошла къ ней, поцѣловала ее, взяла за руку и сѣла возлѣ нея.
-- Разскажи-ка мнѣ напослѣдокъ, какъ отецъ покинулъ тебя, Сэсси. Я разспрашивала тебя такъ много, что хочу слышать и конецъ. Всю вину, если тутъ есть какая нибудь вина, я беру на себя.
-- Дорогая миссъ Луиза, -- сказала Сэсси, закрывъ руками лицо и не переставая рыдать,-- вернувшись въ тотъ день изъ школы, я застала дома своего бѣднаго отца, который также только что пришелъ изъ балагана. Онъ сидѣлъ, раскачиваясь передъ огнемъ, точно у него что-то болѣло. Я спросила:-- "не ушибся ли ты, отецъ?" (что бывало съ нимъ иногда, какъ и со всѣми служащими въ циркѣ).-- "Немножко есть грѣхъ, моя милая",-- отвѣчалъ онъ.-- А когда я подошла, наклонилась и посмотрѣла ему въ лицо, то увидала, что онъ плачетъ. Чѣмъ больше я говорила, тѣмъ больше онъ отворачивался отъ меня; его точно колотилъ ознобъ, и онъ то и дѣло повторялъ только одно: "моя милочка", или "сокровище мое!"
Тутъ въ комнату лѣнивой походкой забрелъ Томъ и уставился на дѣвочекъ съ жестокимъ равнодушіемъ, ясно говорившимъ, что онъ неспособенъ интересоваться ничѣмъ, кромѣ собственной персоны, да и она ему порядкомъ надоѣла.
-- Мы тутъ разговорились съ Сэсси, Томъ,-- замѣтила его сестра.-- Тебѣ нѣтъ надобности уходить прочь, но не мѣшай намъ одну минутку, милый Томъ.
-- Ладно,-- отвѣчалъ Томъ. Только отецъ привелъ въ гости старика Баундерби, и мнѣ хочется, чтобъ ты вышла въ гостиную. Дѣло въ томъ, что если ты придешь, то старый хрѣнъ, пожалуй, пригласитъ меня на обѣдъ; въ противномъ же случаѣ онъ этого не сдѣлаетъ.
-- Я приду сейчасъ.
-- Я подожду тебя,-- сказалъ Томъ,-- для вѣрности, чтобъ ты не забыла.
Сэсси продолжала, понизивъ голосъ:
-- Наконецъ, бѣдный отецъ признался, что публика опять была имъ недовольна въ тотъ день, что теперь онъ ничѣмъ не можетъ ей угодить, что это стыдъ и позоръ, и что я могла бы гораздо лучше устроиться безъ него. Я осыпала его самыми ласковыми словами, какія только подсказывало мнѣ сердце, и отецъ успокоился. Тутъ я подсѣла къ нему и разсказала о нашей школѣ и обо всемъ, что тамъ дѣлалось и говорилось. Когда мнѣ было нечего больше разсказывать, онъ обнялъ меня за шею и поцѣловаль нѣсколько разъ, а потомъ послалъ за лекарствомъ, которымъ лечился отъ ушибовъ. Мнѣ было велѣно купить его въ самой лучшей москательной лавкѣ, гдѣ отецъ бралъ всегда это снадобье -- на другомъ концѣ города. Послѣ того онъ поцѣловала меня еще разъ и отпустилъ. Сбѣжавъ съ лѣстницы, я вернулась назадъ, чтобъ хоть еще немного побыть съ отцомъ, и, заглянувши въ дверь, спросила:-- "не взять ли мнѣ съ собою Меррилега, милый отецъ?" -- Но отецъ покачалъ головой и возразилъ: "нѣтъ, Сэсси, нѣтъ; не бери съ собой ничего изъ моего имущества, моя душечка". Такъ я и оставила его, сидящимъ у огня. Должно быть, тутъ ему и пришла мысль о бѣгствѣ. Бѣдный, бѣдный отецъ!
Онъ вздумалъ скрыться, чтобъ попытать счастья для меня, потому что, когда я вернулась обратно, онъ уже исчезъ.
-- Ну что же ты? Старикъ Баундерби, того и гляди, уйдетъ отъ насъ, Лу!-- торопилъ Томъ.
-- Вотъ я все разсказала вамъ, миссъ Луиза., бутылка съ масломъ девяти сортовъ хранится у меня до сихъ поръ, и я все поджидаю отца къ себѣ. Стоитъ мнѣ увидать письмо въ рукахъ мистера Гредграйнда, какъ у меня захватитъ дыханіе и потемнѣетъ въ глазахъ при мысли, что его прислалъ отецъ, или мистеръ Слири написалъ что нибудь о немъ. Мистеръ Слири обѣщалъ написать тотчасъ, какъ онъ услышитъ объ отцѣ, и я вѣрю, что онъ сдержитъ слово.
-- Не прозѣвай старика Баундерби, Лу,-- приставалъ онъ, нетерпѣливо насвистывая.-- Онъ сейчасъ удеретъ, если ты не выйдешь къ нему.
Послѣ-того всякій разъ, когда Сэсси дѣлала реверансъ мистеру Гредграйнду въ присутствіи его домашнихъ и говорила, запинаясь: "прошу прощенія, сэръ, что осмѣливаюсь васъ безпокоить... но... не получалныи вы письма на мое имя?" -- Луиза отрывалась на минуту отъ своего занятія, каково бы оно ни было, и ждала отвѣта съ немсныней тревогой, чѣмъ сама Сэсси. Когда же мистеръ Гредграйндъ неизмѣнно отвѣчалъ на этотъ вопросъ:-- "Нѣтъ, Джюпъ, ничего подобнаго",-- трепетъ губъ Сэсси передавался Луизѣ, и взглядъ молодой дѣвушки съ участіемъ провожалъ до дверей одинокаго ребенка. При этомъ мистеръ Гредграйндъ обыкновенно пользовался случаемъ, чтобъ замѣтить послѣ ея ухода, что еслибъ Джюпъ была воспитана, какъ слѣдуетъ, съ ранняго дѣтства, то она давно доказала бы себѣ, на основаніи здравыхъ принциповъ, всю неосновательность такихъ фантастическихъ надеждъ. Между тѣмъ, казалось (конечно, не мистеру Гредграйнду; онъ этого не замѣчалъ), что фантастическая надежда можетъ также сильно завладѣть человѣкомъ, какъ и дѣйствительный фактъ.
Это соображеніе, впрочемъ, приходило въ голову только его дочери. Что же касается Тома, то онъ постепенно превращался, подобно многимъ другимъ, въ торжество разсчета, вращающагося обыкновенно вокругъ цифры. О мистриссъ Гредграйндъ нечего и говорить. Когда она касалась порою этого предмета, то высовывала немного свою голову изъ-подъ груды одѣялъ и шалей, точно сонливый сурокъ, и начинала свои причитанья.
-- Боже милосердый, моя бѣдная голова готова разлетѣться въ куски изъ-за этой дѣвчонки Джюпъ, которая такъ назойливо пристаетъ со своими несносными письмами! Честное слово, мнѣ видно ужъ на роду написано и предназначено судьбой вѣчно жить среди такихъ вещей, о которыхъ нѣтъ конца разговорамъ Прямо удивительно и ни на что не похоже, что я, кажется, никогда не дождусь послѣдняго слова о чемъ бы то ни было.
На этомъ пунктѣ ея рѣчи мистеръ Гредграйндъ обыкновенно взглядывалъ на жену, и подъ вліяніемъ этого леденящаго факта она снова, впадала въ свое обычное оцѣпенѣніе.