-- Стефенъ,-- воскликнулъ Баундерби со свойственной ему высокопарностью, что я слышу? Что сдѣлали съ вами эти очумѣлые, эта зараза земли? Входите и разсказывайте.
Стефена позвали въ гостиную. Туда былъ поданъ чай, за которымъ сидѣли молодая жена мистера Баундерби, и ея братъ, и важный господинъ изъ Лондона. Вошедшій поклонился имъ, затворивъ за собою дверь и остановившись у порога со шляпой въ рукѣ.
-- Вотъ человѣкъ, о которомъ я говорилъ вамъ, Гартхаузъ,-- сказалъ мистеръ Баундерби.
Гость, бесѣдовавшій на диванѣ съ хозяйкою дома, всталъ, небрежно промолвивъ: "Ахъ, въ самомъ дѣлѣ?" и лѣниво направился къ камину, гдѣ стоялъ фабрикантъ.
-- Ну, Стефенъ, теперь говорите,-- повторилъ тотъ.
Послѣ четырехдневнаго безмолвія, слова эти отдались грубымъ и рѣзкимъ диссонансомъ въ ушахъ рабочаго. Они не только разбередили его душевную рану, но какъ будто подтверждали, что онъ въ самомъ дѣлѣ корыстолюбивый перебѣжчикъ, какимъ считали его товарищи.
-- Что угодно вамъ отъ меня, сэръ?-- спросилъ Стефенъ.
-- Да, вѣдь, я ужъ сказалъ!-- воскликнулъ Баундерби.-- Говорите смѣло; не бойтесь,-- кажется, вы мужчина,-- сообщите намъ все насчетъ самого себя и того заговора.
-- Извините, сэръ,-- возразилъ ткачъ,-- мнѣ, право, нечего разсказывать.
Мистеръ Баундерби, всегда болѣе или менѣе уподоблявшійся бурѣ, когда встрѣчалъ какую нибудь помѣху на своемъ пути, тотчасъ принялся бушевать.
-- Полюбуйтесь, Гартхаузъ, вотъ вамъ милый образецъ нашихъ рабочихъ! Когда этотъ малый какъ-то зашелъ ко мнѣ однажды, я предостерегалъ его противъ пришлыхъ негодяевъ, которые вѣчно рыщутъ по нашимъ мѣстамъ,-- вѣшать бы ихъ прямо на первой осинѣ!-- я говорилъ, что онъ свернулъ съ прямого пути на дурную дорогу. И вотъ, повѣрите ли, хотя товарищи заклеймили его, онъ все еще настолько раболѣпствуетъ передъ ними, что боится раскрыть ротъ для ихъ изобличенія.
-- Я сказалъ только, что мнѣ нечего разсказывать, сэръ, но вовсе не боялся раскрыть рта.
-- Вы сказали? Я самъ отлично знаю, что вы сказали, болѣе того, знаю даже, что вы подумали. А это не всегда одно и то-же, чортъ побери! Напротивъ, между тѣмъ и другимъ порою большущая разница. Повѣрьте, я вижу васъ насквозь. Ужъ скажите лучше прямо, что вашего Слэкбриджа совсѣмъ нѣтъ въ городѣ, что онъ не подстрекаетъ народъ къ безпорядкамъ, что онъ не отъявленный смутьянъ и вожакъ бунтовщиковъ, иными словами, вредный проходимецъ, плутъ и мошенникъ. Ужъ говорили бы лучше сразу; меня, все равно, не проведешь! Сознайтесь, вѣдь именно это хотѣли вы сказать? Что-жъ вы молчите?
-- Мнѣ такъ же больно, какъ и вамъ, сэръ, видѣть, до какой степени плохи вожаки народа,-- отвѣчалъ Блэкпуль, скорбно покачивая головой. Народъ беретъ такихъ, какіе попадутся подъ руку. Пожалуй, въ томъ то и бѣда, что ему неоткуда взять лучшихъ вождей.
Буря начала свирѣпствовать.
-- Какъ вамъ это нравится, Гартхаузъ?-- спрашивалъ мистеръ Баундерби.-- Довольно сильно сказано, не правда ли? Славный образчикъ человѣческой породы, съ которой приходится имѣть дѣло моимъ друзьямъ, а? Но это сравнительно еще цвѣточки, сэръ. Послушайте дальше: сейчасъ я задамъ ему одинъ вопросъ. Позвольте, мистеръ Блэкпуль (буря готова разгуляться не на шутку), осмѣлюсь васъ спросить, какъ это случилось, что вы отказались участвовать въ заговорѣ?
-- Какъ это случилось?
-- Да,-- произнесъ мистеръ Баундерби, просунувъ большіе пальцы въ проймы жилета, закинувъ голову и конфиденціально подмигивая противоположной стѣнѣ,-- да, какъ это вышло?
-- Не хотѣлось бы мнѣ про то говорить, сэръ. Но разъ вы спрашиваете, я не хочу быть неучтивымъ и отвѣчу откровенно. Я далъ обѣщаніе.
-- Не мнѣ, конечно? (Порывы бури съ промежутками обманчиваго затишья, которое въ данный моментъ преобладаетъ).
-- О, нѣтъ, сэръ, не вамъ!
-- Ну, само собою разумѣется! Меня совсѣмъ не слѣдуетъ имѣть въ виду въ дѣлахъ подобнаго рода. Еслибъ вопросъ касался одного Джозіо Баундерби изъ Коктоуна, то вы, навѣрно, примкнули бы къ заговору, не заставляя уламывать себя?
-- Это вѣрно, сэръ, примкнулъ бы.
-- И, вѣдь, онъ прекрасно знаетъ, замѣтьте,-- продолжалъ мистеръ Баундерби, разражаясь штормомъ,-- что эти люди прямо шайка мерзавцевъ, для которыхъ ссылка слишкомъ слабое наказаніе! Вотъ, мистеръ Гартхаузъ, вы пошатались таки нѣкоторое время по бѣлу свѣту. Встрѣчали ли вы гдѣ либо что нибудь подобное этому субъекту съ нашей благословенной сторонки?
И мистеръ Баундерби гнѣвно ткнулъ пальцемъ въ сторону ткача.
-- Нѣтъ, сударыня,-- возразилъ Стефенъ Блэкпуль, стойко протестуя противъ сказанныхъ хозяиномъ словъ и обращаясь инстинктивно къ Луизѣ послѣ того, какъ онъ всмотрѣлся въ ея лицо,-- они не бунтовщики и не мерзавцы. Ничего подобнаго, сударыня, ничего подобнаго. Наши рабочіе не оказали мнѣ снисхожденія, я знаю и чувствую это. Но между ними не найдется и десятка, сударыня,-- да что я говорю, десятка!-- не сыщется и пятка такихъ, которые не были бы увѣрены, что они исполнили тѣмъ свой долгъ къ другимъ и къ самимъ себѣ. Я знаю ихъ коротко, я имѣлъ съ ними дѣло всю жизнь, водилъ съ ними хлѣбъ-соль и дружбу, мы вмѣстѣ работали бокъ-о-бокъ, и Боже меня упаси покривить душой и не заступиться за нихъ, сколько бы горя ни причинили они мнѣ!
Онъ говорилъ съ грубоватой прямотой, свойственной его средѣ и характеру. Рѣзкость его тона, пожалуй, еще усиливалась гордымъ сознаніемъ, что онъ оставался вѣренъ своему классу, хотя и страдалъ подъ гнетомъ общаго недовѣрія. Но Стефенъ отлично помнилъ, гдѣ находится, и даже не возвысилъ голоса.
-- Нѣтъ, сударыня, нѣтъ. Наши рабочіе не обманываютъ другъ друга; они хранятъ вѣрность своимъ, вѣрность и привязанность до гроба. Если между ними попадется бѣднякъ или больной, если кого нибудь постигнетъ то или иное горе, которое вѣчно сторожитъ у порога нашего брата, то они всегда помогутъ несчастному и обласкаютъ его, и утѣшатъ, подѣлятся съ нимъ послѣднимъ, по-христіански. Повѣрьте мнѣ, сударыня, это честный народъ. И хоть растерзайте ихъ на куски, они не отступятся отъ своихъ правилъ.
-- Однимъ словомъ,-- вмѣшался Баундерби,-- отъ избытка добродѣтели они и выкинули васъ за бортъ. Ну что-жъ, продолжайте, если начали. Высказывайтесь.
-- Отчего это такъ выходитъ, сударыня,-- продолжалъ Стефенъ, по прежнему какъ будто находя себѣ естественное прибѣжище въ лицѣ Луизы,-- что все, что есть лучшаго въ насъ, бѣднякахъ, приноситъ намъ только одно горе, да несчастье и неудачу? Ума не приложу, съ чего бы это. Но выходитъ такъ. Это также вѣрно, какъ и то, что надо мною за чернымъ дымомъ ясное небо. Между тѣмъ, мы народъ терпѣливый и хотимъ обыкновенно жить по правдѣ. Я не могу думать, чтобъ вина была въ насъ однихъ.
-- Послушайте, мой другъ,-- снова вмѣшался мистеръ Баундерби, котораго Стефенъ не могъ ничѣмъ ожесточить такъ сильно, какъ этимъ обращеніемъ къ третьему лицу, хотя несчастный ткачъ обидѣлъ его совершенно безсознательно,-- если вы удостоите меня на полминуты вашимъ вниманіемъ, я желалъ бы сказать вамъ пару словъ. Вы сейчасъ говорили, что вамъ нечего сообщить намъ насчетъ того дѣла. Увѣрены ли вы въ томъ однако? Отвѣчайте, прежде чѣмъ мы будемъ продолжать.
-- Вполнѣ увѣренъ, сэръ.
-- Вотъ джентльменъ изъ Лондона (мистеръ Баундерби показалъ черезъ плечо большимъ пальцемъ на мистера Джемса Гартхауза), членъ парламента. Я желалъ бы, чтобъ онъ самъ слышалъ краткій разговоръ между вами о мною, вмѣсто того, чтобъ передавать ему потомъ его сущность. Вѣдь, я отлично знаю заранѣе, что вы мнѣ скажете,-- никто не знаетъ этого лучше меня, замѣтьте!-- но пусть онъ послушаетъ самъ, не имѣя надобности принимать на вѣру моихъ словъ.
Стефенъ поклонился джентльмену изъ Лондона, сдѣлавшись грустнѣе прежняго. Онъ снова невольно обратилъ глаза къ своему первоначальному прибѣжищу, однако, взглядъ съ той стороны (выразительный, хотя и мимолетный) заставилъ его повернуться къ мистеру Баундерби.
-- Ну, говорите, на что вы собственно жалуетесь?-- спросилъ тотъ.
-- Я пришелъ сюда не съ жалобой, сэръ,-- напомнилъ ткачъ.-- Вѣдь, вы сами за мной посылали.
-- Я спрашиваю,-- повторилъ, скрестивъ руки, фабрикантъ,-- на что жалуетесь вы всѣ, рабочіе вообще?
Стефенъ смотрѣлъ на него съ нѣкоторымъ колебаніемъ, но потомъ какъ будто собрался съ духомъ.
-- Сэръ, я никогда не былъ мастеръ говорить о нашихъ дѣлахъ, хотя и мнѣ самому приходилось туго. Право, мы увязли въ какое то болото, сэръ. Оглянитесь вокругъ на этотъ городъ, такой богатѣйшій, и на это великое, множество народа, выросшаго здѣсь, на этихъ ткачей, поденщиковъ, волночесовъ, которые всѣ тянутъ одну лямку отъ колыбели до могилы. Посмотрите, какъ мы живемъ, гдѣ мы ютимся, въ какой тѣснотѣ, какъ нуждаемся. Посмотрите на эти фабрики, которыя все богатѣютъ, улучшаются, идутъ впередъ, тогда какъ мы все топчемся на одномъ мѣстѣ и не достигаемъ никакого улучшенія нашей участи, а если и двигаемся впередъ, то лишь къ одной могилѣ. Вспомните, какъ вы смотрите на насъ, что о насъ пишете, что говорите; вспомните наши депутаціи къ государственному секретарю насчетъ насъ и то, что вы всегда выходите правы, а мы виноваты и никогда не находили себѣ оправданія съ тѣхъ поръ, какъ родились. Посмотрите, сэръ, какъ несправедливость все растетъ и растетъ, распространяется все дальше и дальше, ожесточается изъ года въ годъ, изъ поколѣнія въ поколѣніе. Кто, видя такой порядокъ, можетъ съ чистой совѣстью увѣрять, что это не болото?
-- Разумѣется,-- согласился мистеръ Баундерби.-- А теперь не соблаговолите ли вы объяснить этому джентльмену, какимъ способомъ уничтожили бы вы это болото, какъ вы любите выражаться?
-- Не умѣю вамъ сказать, сэръ. Можно ли требовать этого отъ меня? Такая задача не моего ума дѣло, сэръ. Пусть рѣшаютъ ее тѣ, которые поставлены надо мной и надъ всѣми нами. Для чего же они и поставлены, сэръ, какъ не для этого?
-- Скажу вамъ нѣчто по этому поводу во всякомъ случаѣ. Мы покажемъ примѣръ на нѣсколькихъ Слекбриджахъ. Притянемъ этихъ мерзавцевъ къ суду за мошенничество и сошлемъ изъ за море въ колоніи преступниковъ.
Стефенъ серьезно покачалъ головой.
-- Не говорите, мнѣ, что этого не будетъ, любезный,-- закричалъ Баундерби, принимаясь бушевать съ яростью урагана,-- будетъ, говорю я вамъ!
-- Сэръ,-- отвѣчалъ Стефенъ, съ спокойной разсудительностью твердаго убѣжденія,-- возьмите хоть сотню Слекбриджей, хоть всѣхъ, сколько ихъ есть на свѣтѣ, и еще вдесятеро больше того, зашейте ихъ каждаго въ отдѣльный мѣшокъ и погрузите въ самый глубокій океанъ, какой только существуетъ на лицѣ земли, и это нисколько не поможетъ. Болото останется на прежнемъ мѣстѣ.-- "Коварные пришельцы!" -- продолжалъ Стефенъ съ тревожной улыбкой; да мы слышимъ объ этихъ коварныхъ пришельцахъ съ той поры, какъ себя помнимъ. Не въ нихъ зло, сэръ. Не они его сѣютъ. Я ихъ не жалую. Мнѣ не за что любить ихъ. Но безнадежно и безполезно мечтать о томъ, чтобъ оторвать этихъ людей отъ ихъ ремесла вмѣсто того, чтобъ уничтожить само ремесло. Вѣдь, все, что есть вокругъ меня въ этой комнатѣ, было тутъ до моего прихода и останется тутъ, когда я уйду. Возьмите эти часы и отправьте ихъ на островъ Норфолькъ, вѣдь, время все-таки пойдетъ своимъ чередомъ. Тоже самое точь въ точь примѣнимо и къ Слекбриджу.
Повернувшись на одинъ моментъ къ своему первоначальному прибѣжищу, ткачъ замѣтилъ осторожное движеніе глазъ Луизы къ дверямъ. Подавшись назадъ, онъ взялся за дверную ручку. Но, вѣдь, онъ говорилъ не по собственной волѣ и желанію! Стефенъ чувствовалъ, что поступилъ благородно, воздавъ добромъ за оскорбительное обращеніе съ нимъ товарищей, оставшись вѣрнымъ до конца тѣмъ, которые отвергли его. Онъ рѣшился излить то, что было у него на душѣ.
-- При моей необразованности, сэръ, и при моей неотесанности я не могу сказать этому джентльмену, что можетъ улучшить наши порядки,-- хотя нѣкоторые рабочіе въ здѣшнемъ городѣ, люди болѣе способные, чѣмъ я, сумѣли бы объяснить ему это,-- но я берусь указать на то, что, какъ мнѣ хорошо извѣстно, никогда не исправитъ этого зла. Насиліе никогда не поможетъ нашей бѣдѣ. Побѣда и торжество -- не принесутъ здѣсь пользы. Предвзятое рѣшеніе, что одна сторона всегда противуестественно права, тогда какъ другая всегда противуестественно виновата, никогда не исправитъ зла, нѣтъ, никогда! Оставлять все въ прежнемъ видѣ такъ же никуда не годится. Бросьте на произволъ судьбы тысячи народа, которые влачатъ одинаково убогую жизнь и гніютъ въ одинаковомъ болотѣ, и они сплотятся между собою, а вы, хозяева, сплотитесь между собою, и между ними и вами ляжетъ черная зіяющая пропасть, а такому бѣдствію, долго ли, коротко ли, долженъ наступить конецъ, Чуждаться рабочаго класса, обходиться жестокосердно, нетерпѣливо, непривѣтливо съ тѣми, которые живутъ такъ дружно между собою, съ такимъ участіемъ спѣшатъ облегчить чужое горе, подѣлиться послѣднимъ съ товарищемъ въ нуждѣ,-- этого, по моему смиренному разумѣнію, заѣзжій джентльмэнъ не встрѣчалъ ни у одного народа во время своихъ путешествій по дальнимъ краямъ и этимъ путемъ не добьешься ничего добраго, пока солнце не превратится въ ледъ. Но хуже всего видѣть въ этихъ труженикахъ лишь рабочую силу, распоряжаться ими точно бездушными цифрами для подведенія итоговъ, или машинами, какъ будто имъ чужды любовь и привязанность, воспоминанія и наклонности, точно у нихъ нѣтъ души, способной страдать и надѣяться. Пока они сидятъ смирно, ими помыкаютъ точно безсловесными тварями, а когда они возмутятся, то ихъ же упрекаютъ въ недостаткѣ человѣческихъ чувствъ относительно васъ. Нѣтъ, сэръ, такими способами не искоренить зла до тѣхъ поръ, пока стоитъ свѣтъ, сотворенный Господомъ Богомъ.
Стефенъ стоялъ, держась рукою за отпертую дверь въ ожиданіи, не потребуютъ ли отъ него еще чего нибудь.
-- Подождите минутку,-- сказалъ мистеръ Баундерби, лицо котораго побагровѣло. Въ послѣдній разъ, когда вы приходили сюда съ жалобой на несправедливость, я говорилъ, что вамъ лучше бросить свои бредни и вернуться съ дурной дороги на правильный путь. Я предупреждалъ васъ также, если вы помните, что я внизу насквозь ваши притязанія на золотую ложку.
-- Но я то самъ ничего не смыслю въ этомъ, сэръ, повѣрьте.
-- Теперь мнѣ ясно,-- продолжалъ фабрикантъ, что вы одинъ изъ тѣхъ безпокойныхъ людей, которые вѣчно чѣмъ нибудь недовольны. Вы только и дѣлаете, что сѣйте вездѣ недовольство и смуту. Это ваше постоянное занятіе, мой другъ.
Стефенъ покачалъ головой, молчаливо протестуя противъ такой клеветы на человѣка, живущаго трудами своихъ рукъ.
-- Вы такой брюзга, такой неуживчивый, несносный человѣкъ,-- не унимался мистеръ Баундерби, что даже вашъ собственный рабочій союзъ, ваши собственные товарищи, знающіе васъ коротко, не. хотятъ имѣть съ вами никакого дѣла. Никогда я не думалъ, что эти негодяи могутъ быть въ чемъ нибудь правы, но теперь скажу вамъ, что на этотъ разъ вполнѣ согласенъ съ ними, и въ свою очередь не желаю васъ знать.
Стефенъ быстро поднялъ глаза и взглянулъ ему въ лицо.
-- Можете кончать начатую вами работу,-- произнесъ фабрикантъ, многозначительно кивая головой, а затѣмъ ступайте на всѣ четыре стороны.
-- Вы хорошо знаете, сэръ,-- сказалъ съ удареніемъ ткачъ, что если я уйду съ вашей фабрики, то меня не возьмутъ никуда.
-- Я знаю свое, а вы знайте свое,-- послѣдовалъ отвѣтъ. Вотъ вамъ и весь сказъ.
Стефенъ снова посмотрѣлъ на Луизу, но она сидѣла потупившись. Онъ вздохнулъ, пробормоталъ чуть слышно: "Господи, помоги намъ всѣмъ въ здѣшнемъ мірѣ!" -- и удалился.