Мистеръ Джемсъ Гартхаузъ, "ударившись" въ содѣйствіе своей партіи, вскорѣ началъ преуспѣвать. Съ помощью нѣсколько расширеннаго знакомства съ политическими мудрецами по ихъ книгамъ, чуточку большаго свѣтскаго равнодушія къ обществу вообще, съ помощью усвоенной имъ откровенности относительно собственныхъ недостатковъ (самый существенный и наиболѣе популярный изъ вѣжливыхъ смертныхъ грѣховъ), Гартхаузъ въ короткое время прослылъ человѣкомъ, подающимъ большія надежды. Его беззаботное отношеніе къ серьезной сторонѣ жизни давало ему большое преимущество; благодаря этому свойству, онъ примкнулъ къ партіи суроваго факта такъ охотно, точно съ самаго рожденія принадлежалъ къ ней, тогда какъ въ представителяхъ другихъ партій видѣлъ лишь сознательныхъ лицемѣровъ, "которымъ (говорилъ онъ Луизѣ) никто изъ насъ не вѣритъ, дорогая миссисъ Баундерби, и которые сами не вѣрятъ, себѣ. Единственная разница между нами и этими профессорами добродѣтели, или милосердія, или филантропіи -- дѣло не въ названіи -- заключается только въ томъ, что мы считали все это безсмыслицей и признаемся въ этомъ откровенно, тогда какъ они знаютъ это не хуже нашего, но стараются это скрыть".
Почему же такое признаніе могло смутить Луизу? Развѣ оно шло въ разрѣзъ съ принципами ея отца или полученнымъ ею въ дѣтствѣ воспитаніемъ, что заставило ее содрогнуться? Неужели существовало громадно различіе между этими двумя направленіями? Вѣдь, то и другое приковывало ее къ матеріальной дѣйствительности и не внушало ей вѣры ни во что иное. Неужели Джемсъ Гартхаузъ могъ разбить въ ея душѣ что нибудь такое, что было вскормлено въ ней Томасомъ Гредграйндомъ въ годы невинности и чистоты?
Луиза тѣмъ болѣе заслуживала сожалѣнія въ данномъ случаѣ, что въ ея умѣ (раньше, чѣмъ необычайно практическій отецъ принялся за его образованіе) зародилась инстинктивная жажда вѣрить въ болѣе широкое и благородное человѣчество, чѣмъ то, о которомъ она слышала. Но эта вѣра постоянно боролась въ ней съ сомнѣніями и приступами злобы. Съ сомнѣніями потому, что въ ней съ дѣтства была подавлена всякая самостоятельность; съ приступами злобы -- по причинѣ несправедливости къ ней самой ея ближнихъ, если внутренній голосъ не обманывалъ ее. На эту исковерканную, раздвоенную натуру, давно привыкшую подавлять въ себѣ всякій порывъ, философія Гартхауза дѣйствовала благотворно, какъ утѣшеніе и оправданіе. Если все на свѣтѣ въ самомъ дѣлѣ такъ пусто и ничтожно, значитъ, она ничего не потеряла и ничѣмъ не пожертвовала. "Не все ли равно!" -- сказала она отцу, когда тотъ предложилъ ей выйти замужъ. "Не все ли равно",-- твердила она и теперь. Съ презрительной самонадѣянностью спрашивала она себя: стоитъ ли на что нибудь обращать вниманіе?-- и шла своей дорогою дальше.
Куда? Шагъ за шагомъ подвигалась она впередъ и подъ гору -- къ невѣдомому концу, но съ такою обманчивою постепенностью, что ей казалось, будто бы она стоитъ неподвижно.
Что же касается мистера Гартхауза, то этотъ человѣкъ совсѣмъ не задавалъ себѣ вопроса, чего онъ добивается отъ нея и что ему нужно. У него не было никакого опредѣленнаго намѣренія или обдуманнаго плана; ни одна слабость не переходила у него въ страсть, способную вывести его изъ апатіи. Общество Луизы доставляло ему развлеченіе, и онъ былъ заинтересованъ ею въ данное время, на сколько это подобаетъ изящному джентльмену, пожалуй, даже нѣсколько болѣе, чѣмъ онъ могъ сознаться, не повредивъ своей репутаціи свѣтскаго льва. Послѣ своего пріѣзда въ Коктоунъ, онъ небрежно сообщилъ въ письмѣ своему брату, почтенному и остроумному члену парламента, что супруги Баундерби "пресмѣшная чета"; а далѣе, что сама миссисъ Баундерби не только не похожа на Горгону, какъ онъ ожидалъ, но, напротивъ, молода и замѣчательно красива. Послѣ того Гартхаузъ пересталъ о нихъ писать, но посвящалъ имъ всѣ свои досуги. Онъ часто заглядывалъ къ нимъ во время своихъ разъѣздовъ по выборамъ въ Коктоунскомъ округѣ, и мистеръ Баундерби всегда приглашалъ его къ себѣ. Совершенно въ духѣ мистера Баундерби было хвастаться передъ всѣми, что онъ не придаетъ важности знакомству съ знатными людьми; но если женѣ его, дочери Тома Гредграйнда, нравится ихъ общество, то онъ не мѣшаетъ ей принимать ихъ.
Мистеру Джемсу Гартхаузу начинало казаться, что для него было бы совершенно новымъ ощущеніемъ, еслибъ юное личико, преобразившееся такъ восхитительно изъ-за олуха -- брата, преобразилось бы точно такъ же ради него.
Онъ былъ тонкій наблюдатель, обладалъ отличной памятью и не забылъ ни слова изъ откровенныхъ признаній Тома. Онъ сопоставилъ слышанное со всѣмъ, что замѣчалъ въ его сестрѣ, и началъ понимать ее. Безспорно, лучшая и самая глубокая часть ея натуры была недоступна его наблюденію, потому что душа человѣческая то же, что море: въ ней глубина измѣряется глубиною; но онъ вскорѣ научился довольно искусно читать то, что всплывало на поверхность.
Мистеръ Баундерби пріобрѣлъ въ собственность домъ и землю, миляхъ въ пятнадцати отъ города и въ одной или двухъ миляхъ отъ станціи желѣзной дороги, проведенной по множеству віадуковъ черезъ дикую мѣстность, изрытую заброшенными угольными коплю, усѣянную по ночамъ огнями и темными фигурами подъемныхъ машинъ у отверстій шахтъ. Эта мѣстность постепенно теряла свой суровый характеръ по мѣрѣ приближенія къ имѣнію мистера Баундерби и превращалась здѣсь въ сельскій пейзажъ, золотившійся верескомъ и бѣлѣвшій боярышникомъ по веснѣ, трепетавшій зеленой листвою съ ея подвижными тѣнями цѣлое лѣто. Эта усадьба съ живописнымъ мѣстоположеніемъ осталась за банкомъ Баундерби, гдѣ была заложена однимъ изъ коктоунскихъ магнатовъ, который, рѣшивъ достичь колоссальнаго состоянія кратчайшимъ путемъ, зарвался въ спекуляціяхъ и ошибся въ своемъ разсчетѣ тысячъ на двѣсти фунтовъ. Такіе казусы случались иногда въ самыхъ аккуратныхъ семействахъ Коктоуна, но, какъ извѣстно, банкротства не имѣютъ ничего общаго съ непредусмотрительностью нисшихъ классовъ.
Мистеръ Баундерби съ величайшимъ удовольствіемъ расположился въ этомъ уютномъ уголкѣ и со свойственнымъ ему показнымъ смиреніемъ началъ сажать капусту въ цвѣточномъ саду. Ему нравилось жить по дачному среди изящной мебели, и онъ еще болѣе чванился здѣсь своимъ плебействомъ, находя во всемъ поводъ къ хвастовству.
-- Знаете ли, сэръ,-- говорилъ онъ какому нибудь гостю,-- меня увѣряли, будто бы Никкитсъ,-- прежній владѣлецъ -- заплатилъ семьсотъ фунтовъ вотъ за эту картину Сибича. Скажу вамъ по правдѣ, что я едва ли взглянулъ на нее хоть семь разъ въ жизни; значитъ, каждый взглядъ обошелся мнѣ въ сотню фунтовъ. Нѣтъ, чертъ возьми! Я не забываю, что меня зовутъ Джозія Баундерби изъ Коктоуна. Вѣдь, многіе годы единственными картинами въ моемъ владѣніи или пріобрѣтенными мною тѣмъ или инымъ способомъ, если только я ихъ не воровалъ, были гравюры, изображавшія человѣка, который брѣется передъ вычищеннымъ сапогомъ вмѣсто зеркала; онѣ наклеивались на банки съ ваксою, которою я съ наслажденіемъ чистилъ сапоги прохожимъ господамъ на улицѣ, а порожнія банки продавалъ по фартингу за штуку, да еще какъ радовался такому барышу.
Въ томъ же духѣ Баундерби обращался и къ мистеру Гартхаузу:
-- Гартхаузъ, у васъ здѣсь съ собой пара лошадей. Приведите еще хоть полдюжины, если будетъ охота, всѣмъ найдется мѣсто. Тутъ конюшня на двѣнадцать лошадей и, если только не врутъ про Никкитса, то у него все было занято. Цѣлая дюжина коней, сэръ. Въ юности Никкитсъ учился въ Вестминстерской школѣ. Онъ учился тамъ на королевскій счетъ, когда я питался преимущественно отбросами и спалъ въ рыночныхъ корзинахъ. Да еслибъ мнѣ даже пришла блажь обзавестись дюжиной лошадей -- чего мнѣ совсѣмъ не надо, потому что съ меня довольно и одной -- я, право, не могъ бы равнодушно видѣть ихъ въ здѣшнихъ стойлахъ, вспоминая, какимъ помѣщеніемъ въ былые годы довольствовался самъ! Я не могъ бы смотрѣть на нихъ, сэръ, не приказавъ убрать ихъ прочь. Вотъ какъ все перевертывается на свѣтѣ. Видите эту усадьбу? Вамъ извѣстно, что врядъ ли найдется другое болѣе благоустроенное имѣніе такихъ размѣровъ въ соединенномъ королевствѣ или гдѣ бы то ни было -- мнѣ все равно, гдѣ -- и тутъ, въ самой середкѣ, словно червякъ въ сердцевинѣ орѣха, сидитъ Джозія Баундрби. Между тѣмъ Никкитсъ (какъ говорилъ мнѣ одинъ человѣкъ, приходившій вчера въ банкъ), исполнявшій роли въ латинскихъ пьесахъ, которыя давались въ Вестминстерской школѣ въ присутствіи высшаго судебнаго персонала и тамошней знати, аплодировавшихъ ему до тѣхъ поръ, пока они чернѣли въ лицѣ, опустился теперь де степени идіота, сэръ -- опустился до степени идіота -- и живетъ гдѣ-то въ пятомъ этажѣ въ одномъ изъ узкихъ темныхъ переулковъ Антверпена!
И вотъ въ этомъ уединеніи, подъ густолиственной сѣнью деревьевъ, долгими, ясными лѣтними днями принялся мистеръ Гартхаузъ производить свои опыты надъ юнымъ лицомъ, которое такъ удивило его вначалѣ: онъ хотѣлъ испытать, преобразится ли оно для него.
-- Миссисъ Баундерби, какъ я радъ, что, по счастливой случайности, встрѣтилъ васъ здѣсь одну. Давно ужъ хотѣлось мнѣ потолковать съ вами съ глазу на глазъ.
На самомъ дѣлѣ не было ничего удивительнаго въ томъ, что онъ нашелъ ее одну; въ эту пору она всегда оставалась въ одиночествѣ, а мѣсто ихъ встрѣчи было ея любимымъ убѣжищемъ. То была прогалина въ темномъ лѣсу, гдѣ лежало нѣсколько срубленныхъ деревьевъ и гдѣ молодая женщина просиживала цѣлыми часами, заглядываясь на паденіе прошлогоднихъ листьевъ, какъ она заглядывалась когда-то на падавшіе искры въ каминѣ у себя дома.
Гартхаузъ сѣлъ съ нею рядомъ и заглянулъ ей въ лицо.
-- Вашъ братъ... мой юный другъ Томъ...
У ней заигралъ румянецъ, и Луиза обернулась къ гостю, видимо заинтересованная.
"Никогда въ моей жизни",-- подумалъ онъ,-- "не видывалъ я ничего замѣчательнѣе и плѣнительнѣе внезапнаго просвѣтленія въ этихъ чертахъ!
Лицо Джемса выдавало его помыслы -- пожалуй, не выдавая его тайны -- потому что, можетъ быть, это дѣлалось преднамѣренно.
-- Простите меня. Выраженіе вашего сестринскаго участія такъ прекрасно... Тому слѣдовало бы гордиться... Я знаю, это непростительно, но не могу преодолѣть восторга.
-- При вашей повышенной впечатлительности,-- сказала она сдержаннымъ тономъ.
-- Нѣтъ, миссисъ Баундерби, нѣтъ; вы знаете, я не притворяюсь передъ вами. Вамъ извѣстно, что я низкая натуришка, готовая продаться во всякое время за приличную сумму, и совершенно неспособенъ ни къ какой аркадской идилліи.
-- Я жду, что скажете вы мнѣ дальше о моемъ братѣ,-- промолвила она.
-- Вы суровы ко мнѣ, чего я не заслуживаю. Пускай я нестоющій человѣкъ, но зато не лицемѣръ, нѣтъ, не лицемѣръ! Однако, вы сбили меня съ толку и отвлекли отъ предмета, который я имѣлъ въ виду. Вернемтесь къ вашему брату. Я принимаю въ немъ участіе.
-- Неужели что нибудь можетъ внушить вамъ участіе, мистеръ Гартхаузъ?-- спросила Луиза, колебавшаяся между недовѣріемъ и благодарностью.
-- Еслибъ вы задали мнѣ этотъ вопросъ въ первый день нашего знакомства, я отвѣтилъ бы отрицательно. А теперь -- даже рискуя показаться неискреннимъ и возбудить въ васъ справедливое недовѣріе, я говорю "да".
Она сдѣлала легкое движеніе, какъ будто хотѣла заговорить, но голосъ измѣнилъ ей; наконецъ, она сказала:
-- Мистеръ Гартхаузъ, я вѣрю, что вы принимаете участіе въ моемъ братѣ.
-- Благодарю васъ и смѣю надѣяться, что въ данномъ случаѣ я заслужилъ ваше довѣріе. Вы сдѣлали такъ много для своего брата, вы такъ нѣжно любите его; вся ваша жизнь, миссисъ Баундерби, выражаетъ такое восхитительное самозабвеніе ради него... Извините, однако: я опять далеко уклонился отъ предмета нашего разговора; однимъ словомъ, я хочу сказать, что интересуюсь Томомъ ради его самого.
Она сдѣлала еле замѣтное движеніе, точно хотѣла вскочить и уйти, не давъ ему договорить. Онъ это замѣтилъ и придалъ другой оборотъ своей рѣчи; тогда она осталась.
-- Миссисъ Баундерби,-- продолжалъ онъ уже другимъ, болѣе безпечнымъ тономъ, который старался принять, будто бы насильно, что дѣйствовало еще сильнѣе его недавней серьезности; нельзя считать еще непоправимой испорченностью въ такомъ юношѣ, какъ вашъ братъ, если онъ безразсуденъ, неосмотрителенъ и неразсчетливъ, т. е. любитъ мотать деньги, говоря прямо. Правду-ли я говорю?
-- Да -- Позвольте мнѣ быть откровеннымъ. Не думаете ли вы, что онъ играетъ?
-- Кажется, онъ держитъ пари.
Мистеръ Гартхаузъ, повидимому, ждалъ опредѣленнаго отвѣта, и Луиза прибавила:
-- Мнѣ въ точности извѣстно, что это такъ.
-- И, конечно, онъ проигрываетъ?
-- Да.
-- Всякій, кто держитъ пари, неизбѣжно проигрываетъ. Смѣю ли я спросить: давали вы ему когда нибудь денегъ на игру?
Луиза сидѣла, потупившись; но при этомъ вопросѣ она подняла глаза съ недоумѣніемъ и какъ будто съ досадой.
-- Повѣрьте, что мною руководитъ не дерзкое любопытство, миссисъ Баундерби. Я опасаюсь, что Томъ постепенно запутывается, и я хочу подать ему руку помощи, какъ человѣкъ, имѣющій за собой печальный опытъ собственныхъ погрѣшностей. Надо ли повторять, что я дѣлаю это ради его самого; не лишнее ли это?
Она, казалось хотѣла отвѣтить, но слова не шли у ней съ языка.
-- Простите за откровенность,-- продолжалъ Джемсъ Гартхаузъ, снова впадая въ притворно-беззаботный тонъ,-- говоря между нами, я думаю, во многомъ виновато его воспитаніе. Едва ли между нимъ и вашимъ почтеннымъ батюшкой существовало когда нибудь особенное довѣріе.
-- Едва ли оно было,-- созналась Луиза, краснѣя при воспоминаніи о своемъ собственномъ прошломъ въ родительскомъ домѣ.
-- Или между нимъ и... (вы, конечно, поймете мою мысль) и его почтеннѣйшимъ зятемъ.
Румянецъ Луизы сгущался все больше и больше; наконецъ, она, пылая, какъ зарево, отвѣчала ослабѣвшимъ голосомъ:
-- Не думаю, чтобы это было возможно.
-- Миссисъ Баундерби,-- произнесъ Гартхаузъ послѣ нѣкотораго молчанія,-- не отнесемся ли мы съ вами съ большимъ довѣріемъ одинъ къ другому? Томъ занялъ у васъ значительную сумму?
-- Вы поймете, мистеръ Гартхаузъ,-- отвѣчала Луиза послѣ нѣкотораго колебанія, (все время она болѣе или менѣе обнаруживала нерѣшительность и замѣшательство во время этого разговора, хотя не измѣняла своей обычной сдержанности); вы поймете, что если я скажу вамъ то, о чемъ вы допытываетесь, то не въ видѣ жалобы и не изъ раскаянія. Я никогда не жалуюсь и не имѣю привычки раскаиваться въ томъ, что дѣлаю.
"Какая твердость, однако!" -- подумалъ Джемсъ Гартхаузъ.
-- По выходѣ замужъ я убѣдилась, что уже и тогда мой братъ страшно запутался въ долгахъ, т. е. я хочу сказать, что эти долги были значительны только для него. Мнѣ поневолѣ пришлось продать кой-какія драгоцѣнныя вещицы. То не было жертвой съ моей стороны. Я разсталась съ ними охотно, не придавая имъ цѣны; онѣ совсѣмъ не были мнѣ нужны.
Поняла ли она по его лицу, что онъ догадался, или только боялась, что онъ догадается, въ чемъ дѣло, но она запнулась и снова вспыхнула румянцемъ. Это внезапное замѣшательство окончательно выдало ее. Онъ понялъ, что она говорила о подаркахъ своего мужа -- это было ясно даже и для менѣе проницательнаго человѣка.
-- Съ тѣхъ поръ я давала брату въ разное время всѣ деньги, какія могла скопить, однимъ словомъ, все, чѣмъ я располагала. Повѣривъ вашему участію къ Тому, я буду откровенна до конца. Послѣ того, какъ вы стали ѣздить къ намъ на дачу, ему понадобилась разомъ сумма въ сто фунтовъ стерлинговъ. Я не могла достать для Тома такихъ большихъ денегъ. Меня ужасно тревожили послѣдствія такого мотовства, и я не знала, что придумать; но хранила тайну до сегодняшняго дня, когда довѣряю ее вашей чести. Я ни съ кѣмъ не совѣтовалась, потому что... ну, вы сами поймете, почему.
И она умолкла.
Гартхаузъ былъ малый не промахъ и поспѣшилъ воспользоваться благопріятнымъ случаемъ, чтобъ набросать передъ Луизой ея собственный образъ, занимаясь для вида ея братомъ.
-- Миссисъ Баундерби, хотя я и пустой свѣтскій кутила, безпутный человѣкъ, но,-- увѣряю васъ,-- то, что вы мнѣ сказали, растрогало меня до глубины души. Я не могу произнести надъ вашимъ братомъ суроваго приговора. Я понимаю и раздѣляю вашу разумную снисходительность къ его заблужденіямъ. При всемъ глубокомъ уваженіи къ мистеру Гредграйнду и мистеру Баундерби я долженъ сознаться, что воспитаніе Тома было неудачно. Неподготовленный къ той роли, которую предстояло играть ему въ обществѣ, онъ естественно бросается въ излишества, вырвавшись на волю послѣ строгости и принужденія, въ которыхъ его держали,-- конечно, съ самыми лучшими намѣреніями, въ чемъ никакъ нельзя сомнѣваться. Это называется попасть изъ одной крайности въ другую. Прямота и смѣлая независимость мистера Баундерби хотя и составляютъ прекрасную черту чисто англійскаго характера, но не располагаютъ, однако, къ довѣрію, въ чемъ мы съ вами были согласны между собою еще раньше. Если я осмѣлюсь прибавить, что вашему супругу недостаетъ той деликатности, которая могла бы привлечь неопытнаго юношу, непонятый характеръ, дурно направленныя способности,-- недостаетъ снисходительности, къ которой охотно обращаются за утѣшеніемъ и руководствомъ, то я выражу вполнѣ свой взглядъ на этотъ вопросъ.
Луиза сидѣла глядя передъ собою черезъ полосы солнечнаго свѣта на травѣ въ темноту лѣса за прогалиной, и Гартхаузъ прочелъ по ея лицу, что она примѣняетъ къ себѣ сказанныя имъ слова.
-- Томъ заслуживаетъ снисхожденія,-- продолжалъ гость.-- Я вижу въ немъ только одинъ страшный недостатокъ, который не могу ему простить; онъ налагаетъ на него большую вину.
Луиза обратила къ нему глаза и спросила, въ чемъ заключается этотъ порокъ.
-- Можетъ быть,-- отвѣчалъ онъ,-- я сказалъ лишнее; можетъ быть, было бы лучше, еслибъ я совсѣмъ не затрогивалъ этого предмета.
-- Вы меня пугаете, мистеръ Гартхаузъ... Скажите, въ чемъ дѣло...
-- Чтобъ избавить васъ отъ лишнихъ тревогъ и такъ какъ между нами установилась откровенность относительно вашего брата,-- что я ставлю выше всего на свѣтѣ,-- я повинуюсь. Я не могу простить того равнодушія, которое выказываетъ Томъ къ привязанности своего лучшаго друга, къ его преданности, къ его безкорыстію и самопожертвованію. Онъ совсѣмъ не умѣетъ цѣнить всего этого, что сквозитъ у него въ каждомъ словѣ, въ каждомъ взглядѣ, въ каждомъ поступкѣ. То, что сдѣлали вы для него, заслуживаетъ вѣчной любви, неизмѣнной благодарности; за подобное самоотреченіе грѣшно платить грубостью и капризами. При всей своей безшабашности я не настолько черствъ, миссисъ Баундерби, чтобъ не возмущаться такою испорченностью вашего брата или считать недостатокъ въ немъ чувства пустяками.
Лѣсъ поплылъ передъ глазами Луизы отъ подступившихъ къ нимъ слезъ. Онѣ поднялись изъ глубокаго родника, таившагося долгіе годы, а ея сердце пронзила острая боль, которой онѣ не облегчили.
-- Однимъ словомъ,-- продолжалъ Гартхаузъ,-- я долженъ постараться исправить юношу отъ этого недостатка, миссисъ Баундерби. Болѣе основательное знакомство съ его обстоятельствами, мое руководство и совѣты при распутываніи его затрудненій,-- вѣдь, опытность повѣсы, пожалуй, почище Тома, чего нибудь да стоитъ!-- доставятъ мнѣ надъ нимъ извѣстное вліяніе, которымъ я и воспользуюсь для своей цѣли.-- Мною сказано довольно, пожалуй, даже слишкомъ много. Выходитъ такъ, будто бы я прикидываюсь добрымъ малымъ, но -- клянусь честью,-- у меня нѣтъ ни малѣйшаго намѣренія рисоваться передъ вами, и я прямо говорю, что не украшенъ никакими добродѣтелями. А вотъ и вашъ братъ собственной персоной,-- заключилъ онъ, поднявъ глаза и осмотрѣвшись (до сихъ поръ Джемсъ Гартхаузъ пристально смотрѣлъ на Луизу). Онъ тамъ, между деревьями. Должно быть, онъ только что пріѣхалъ. Такъ какъ онъ, повидимому, бредетъ сюда, то не пойти ли намъ къ нему навстрѣчу? Послѣдніе дни бѣдняга былъ крайне молчаливъ и печаленъ. Пожалуй, его мучитъ совѣсть,-- если, вообще, есть такая штука на свѣтѣ. Ужъ слишкомъ часто слышишь о ней, клянусь честью, чтобъ не считать ее пустой выдумкой.
Молодой человѣкъ помогъ Луизѣ встать; она взяла его подъ руку, и они пошли навстрѣчу Тому. Олухъ, отъ нечего дѣлать, хлесталъ тросточкой по вѣткамъ, проходя мимо, или наклонялся, чтобъ злобно сковырнуть ею мохъ съ древеснаго ствола. Онъ вздрогнулъ, когда они застали его за этой забавой, и перемѣнился въ лицѣ.
-- Алло!-- пробормоталъ Томъ; я и не подозрѣвалъ, что вы тутъ.
-- Чье это имя вы такъ старательно вырѣзали на деревьяхъ,
Томъ?-- спросилъ мистеръ Гартхаузъ, положивъ ему руку на плечо и поворачивая его такъ, чтобъ всѣ они могли направиться вмѣстѣ къ дому.
-- Чье имя?-- отозвался Томъ. О, вы, вѣроятно, подразумѣваете дѣвическое имя?
-- Можно было заподозрить, что вы собираетесь увѣковѣчить на древесной корѣ память о какомъ нибудь прелестномъ созданіи.
-- И не подумаю, мистеръ Гартхаузъ; развѣ только какое ни будь прелестное созданіе съ крупнымъ капитальцемъ въ своемъ собственномъ распоряженіи влюбится въ меня;-- ну тогда другое дѣло! Впрочемъ, если богатая невѣста была бы даже безобразна, какъ смертный грѣхъ, то и тогда я не сбѣжалъ бы отъ нея. И сталъ бы въ угоду ей повсюду вырѣзывать ея имя.
-- А вы таки корыстолюбивы, Томъ!
-- Корыстолюбивъ?-- подхватилъ Томъ. Да кто же не страдаетъ этой слабостью? Спросите вотъ мою сестру.
-- А развѣ я доказала, что подвержена ей, Томъ?-- возразила Луиза, не обнаруживая болѣе ничѣмъ своего неудовольствія и гнѣва.
-- Тебѣ лучше знать,-- угрюмо буркнулъ братъ.-- Видно, попало не въ бровь, а прямо въ глазъ!
-- Сегодня Томъ настроенъ мрачно и ударился въ мизантропію; такъ бываетъ отъ времени до времени со всѣми скучающими людьми,-- замѣтилъ мистеръ Гартхаузъ.-- Не вѣрьте ему, миссисъ Баундерби. Онъ самъ не думаетъ того, что говоритъ. Я сейчасъ открою нѣкоторыя его мнѣнія о васъ, сообщенныя мнѣ конфиденціально, если онъ не раскается немножко.
-- Во всякомъ случаѣ, мистеръ Гартхаузъ,-- возразилъ Томъ, нѣсколько смягчаясь отъ восхищенія передъ своимъ кумиромъ, но все-таки угрюмо качая головой,-- вы не можете сказать Луизѣ, чтобъ я хвалилъ ее за корыстолюбіе. Я могу превозносить въ ней лишь противуположныя качества и стану дѣлать это, если буду имѣть къ тому основательный поводъ. Впрочемъ, оставимъ теперь этотъ вопросъ; вамъ онъ не интересенъ, а мнѣ надоѣлъ до смерти.
Они подошли къ дому. Выпустивъ руку гостя, Луиза пошла въ комнаты. Гартхаузъ провожалъ ее глазами, пока она поднималась на ступени крыльца и скрылась, наконецъ, за дверью. Тогда онъ снова положилъ руку на плечо ея брата и, таинственно кивнувъ ему головой, пригласилъ его пройтись съ нимъ по саду.
-- Томъ, любезный другъ, мнѣ надо перекинуться съ вами словечкомъ!
Они остановились среди заброшенныхъ розовыхъ кустовъ (въ своемъ показномъ смиреніи мистеръ Баундерби не хотѣлъ беречь розъ, разведенныхъ Никкитсомъ), и Томъ присѣлъ на каменныя перила терассы, машинально срывая бутоны и ощипывая ихъ по лепесточку. Демонъ-искуситель стоялъ надъ нимъ, поставивъ одну ногу на балюстраду и граціозно облокотившись на согнутое колѣно. Ихъ было видно изъ комнаты Луизы. Пожалуй, она смотрѣла на эту сцену.
-- Что съ вами, Томъ?
-- Ахъ, мистеръ Гартхаузъ,-- простоналъ молодой Гредграйндъ.-- Туго мнѣ приходится! Прямо, жизнь надоѣла.
-- Вотъ и мнѣ тоже, любезнѣйшій.
-- Вамъ!-- воскликнулъ Томъ. Да вы воплощенная независимость! Мистеръ Гартхаузъ, я въ ужасной петлѣ. Вы и представитъ себѣ не можете, въ какомъ болотѣ я увязъ; изъ какихъ тисковъ могла бы освободить меня сестра, еслибъ захотѣла!
Онъ кусалъ теперь розовые бутоны и вытаскивалъ ихъ изъ стиснутыхъ зубовъ рукой, дрожавшей, какъ у дряхлаго старика. Внимательно всмотрѣвшись въ олуха, его собесѣдникъ заговорилъ самымъ беззаботнымъ тономъ:
-- Вы безразсудны, Томъ; вы требуете слишкомъ много отъ сестры. Вѣдь, она ужъ давала вамъ денегъ, повѣса вы этакій, не запирайтесь!
-- Давала, мистеръ Гартхаузъ, не спорю. Откуда же мнѣ было и взять ихъ, еслибъ не она? Вотъ мистеръ Баундерби хвастается, что въ мои годы онъ жилъ на два пенса въ мѣсяцъ или что то въ этомъ родѣ. Вотъ мой отецъ, который по его словамъ, заранѣе начерталъ для меня жизненный путь и скрутилъ мнѣ руки и ноги съ самой колыбели. Вотъ моя мать, у которой нѣтъ ничего своего кромѣ вѣчнаго хныканья. Съ нихъ со всѣхъ взятки гладки. А какъ прожить человѣку безъ денегъ и откуда мнѣ ихъ достать, если не отъ сестры?
Онъ чуть не плакалъ и истреблялъ бутоны цѣлыми десятками. Ради вящей убѣдительности мистеръ Гартхаузъ взялъ его за лацканъ сюртука.
-- Но, милый Томъ, если ваша сестра не достала ихъ...
-- Не достала, мистеръ Гартхаузъ! Да я и не говорю, что она ихъ достала. Можетъ быть, мнѣ понадобилось больше денегъ, чѣмъ она имѣла у себя. Ну, тогда возьми и достань,-- очень просто! Вѣдь, она могла бы достать. Теперь нѣтъ смысла скрывать того, о чемъ я уже говорилъ вамъ раньше. Луиза вышла за старикашку Баундерби, какъ вы знаете, не ради себя и не ради его, а ради меня. Такъ почему же она не хочетъ добиться отъ него того, что мнѣ нужно? Она не обязана отдавать ему отчеты, куда дѣваетъ свои деньги. Луиза преловкая; она сумѣла бы вытянуть ихъ изъ него лаской, еслибъ захотѣла. Такъ почему же она не хочетъ, если я сказалъ ей, какими послѣдствіями грозитъ мнѣ неуплата долга? Куда тебѣ! Она и ухомъ не ведетъ. Сидитъ каменнымъ истуканомъ въ присутствіи мужа, вмѣсто того, чтобъ быть полюбезнѣе и подладиться къ нему. Не знаю, какъ назовете это вы, но, по-моему, ея поведеніе противуестественно.
У самаго подножія терассы, по другую сторону, блестѣла вода въ искусственномъ бассейнѣ. Мистеръ Джемсъ Гартхаузъ почувствовалъ непреодолимое желаніе швырнуть туда мистера Тома Гредграйнда младшаго на подобіе того, какъ угрожали оскорбленные коктоунскіе фабриканты швырнуть въ Атлантическій океанъ свои капиталы. Однако, онъ остался стоять все въ той же непринужденной позѣ, и за каменныя перила полетѣла только пригоршня скомканныхъ бутоновъ, образовавшихъ плавучій островокъ на поверхности воды.
-- Милѣйшій Томъ,-- промолвилъ Гартхаузъ,-- позвольте мнѣ быть вашимъ банкиромъ.
-- Ради Бога,-- внезапно воскликнулъ тотъ,-- не напоминайте мнѣ про банкировъ!
Лицо его страшно поблѣднѣло, представляя рѣзкій контрастъ съ алыми розами. Эта блѣдность кидалась въ глаза.
Мистера Гартхауза, человѣка вполнѣ благовоспитаннаго, привыкшаго вращаться въ избранномъ обществѣ, ничѣмъ нельзя было удивить. Однако, онъ чуть-чуть приподнялъ брови, точно съ легкимъ оттѣнкомъ изумленія, хотя оно такъ же противорѣчило правиламъ его школы, какъ и доктринамъ гредграйндовской коллегіи.
-- Сколько вамъ нужно, Томъ, въ настоящую минуту? Три цифры? Назовите ихъ скорѣй. Не робѣйте.
-- Мистеръ Гартхаузъ,-- отвѣчалъ Томъ, дѣйствительно, расплакавшись, при чемъ его слезы были лучше недавней брани, хотя и придавали ему жалкій видъ,-- теперь слишкомъ поздно; деньги не помогутъ мнѣ больше. Немного пораньше онѣ спасли бы меня. Тѣмъ не менѣе, я весьма признателенъ вамъ; вы истинный другъ.
Истинный другъ! "Олухъ, олухъ!" безпечно подумалъ про себя гость. "Какъ же ты непроходимо глупъ!"
-- Я смотрю на ваше предложеніе, какъ на большое великодушіе,-- вымолвилъ Томъ, хватая его руку,-- какъ на большое великодушіе, мистеръ Гартхаузъ!
-- Хорошо,-- сказалъ тотъ,-- оно можетъ пригодиться вамъ на будущее время. Имѣйте въ виду, милѣйшій, что, если вы посвятите меня въ ваши затрудненія, когда вамъ придется круто, я сумѣю лучше васъ найти изъ нихъ выходъ.
-- Благодарю,-- произнесъ Томъ, съ унылымъ видомъ пожимая ему руку и машинально разжевывая бутоны. Зачѣмъ не зналъ я васъ раньше, мистеръ Гартхаузъ!
-- Видите-ли, Томъ,--сказалъ тотъ, бросая въ свою очередь за балюстраду одну или двѣ розы, словно въ видѣ дани розовому островку, который все норовилъ пристать къ каменной оградѣ, точно желая слиться съ твердою землей,-- каждый человѣкъ себялюбивъ во всѣхъ своихъ поступкахъ, и я не составляю исключенія изъ общаго правила. Я упорно хочу (вялость этого упорнаго хотѣтѣнія по истинѣ была тропической) упорно хочу, чтобъ вы стали относиться мягче къ вашей сестрѣ,-- это вашъ прямой долгъ, и чтобъ вы сдѣлались болѣе любящимъ и внимательнымъ братомъ; это также вашъ долгъ.
-- Оно такъ и будетъ, мистеръ Гартхаузъ.
-- Не откладывайте на будущее. Томъ. Начните сейчасъ.
-- Разумѣется, начну. И сестра моя Лу подтвердитъ это вамъ.
-- Итакъ,-- сказалъ Гартхаузъ, снова хлопнувъ Тома по плечу съ такимъ видомъ, который давалъ ему право предположить (какъ и поспѣшилъ сдѣлать про себя несчастный дуралей), что это условіе было поставлено ему добродушнымъ малымъ съ единственной цѣлью отклонить его благодарность,-- итакъ, заключивъ нашъ договоръ, разстанемся пока до обѣда.
Когда Томъ вышелъ къ обѣду, то, несмотря на удрученный духъ, держался на сторожѣ. На этотъ разъ онъ не позволилъ себѣ опоздать и не заставилъ дожидаться мистера Баундерби, придя раньше его.
-- Я не хотѣлъ огорчить тебя, Лу,-- сказалъ онъ, подавая руку сестрѣ и цѣлуясь съ нею. Я знаю, ты любишь меня, и люблю тебя самъ, что такъ же тебѣ извѣстно.
На лицѣ Луизы появилась улыбка, обращенная сегодня къ кому то другому. Увы, къ кому то другому!
"Теперь нельзя сказать, чтобъ она интересовалась однимъ только олухомъ",-- подумалъ Джемсъ Гартхаузъ, припоминая свои наблюденія въ первый день знакомства между ними. "Нѣтъ, нѣтъ, теперь совсѣмъ не то".