Навѣрно можно сказать, что ни въ какой столицѣ, ни въ какомъ городѣ или мѣстечкѣ нѣтъ такого чуднаго мѣста, какъ то, въ которомъ находилась гостиница Тоджерса. Одинъ только Лондонъ, сжимавшій ее со всѣхъ сторонъ, заслонявшій ее отъ свѣта Божія и коптившій ее своимъ дымомь, можетъ похвастаться подобными мѣстами. Въ сосѣдствѣ Тоджерса вы не можете гулять, какъ во всякомъ другомъ сосѣдствѣ: вамъ придется бродить больше часа по закоулкамъ, проходнымъ дворамъ и подъ тѣсными сводами, прежде нежели вы доберетесь до чего-нибудь, что можно съ нѣкоторою основательностью назвать улицей. Бывали случаи, что люди, приглашенные обѣдать у Тоджерса, путешествовали вокругъ дома до упада, имѣя въ виду даже трубы его, и, наконецъ, найдя рѣшительно невозможнымъ попасть въ это заколдованное мѣсто, возвращались домой въ меланхолическомъ размышленіи. Никто еще не отыскивалъ гостиницы Тоджерса по словесному указанію, хотя бы оно и было дано ищущему въ самомъ близкомъ разстояніи отъ желанной цѣли. Однимъ словомъ, домъ Тоджерса находился въ лабиринтѣ, тайна котораго была извѣстна только немногимъ избраннымъ.
Около гостиницы Тоджерсъ ютились фруктовщики. Пріѣзжаго прежде всего поражали апельсины съ какими-то подозрительными темными пятнами; они грудами гнили и плѣсневѣли въ ящикахъ и подвалахъ. Крючники цѣлый день таскали сюда съ пристани треснувшіе ящики съ этими фруктами и спускали ихъ въ подвалъ гостиницы, гдѣ вѣчно толкалась цѣлая толпа посѣтителей. Въ окрестностяхъ встрѣчались, въ глухихъ проходахъ, насосы, а рядомъ съ ними пожарныя лѣстницы. Церкви въ этой мѣстности попадались дюжинами; около нихъ были кладбища съ порослью, какая обычно появляется въ сырыхъ мѣстахъ, съ почвою, богатою мусоромъ и перегноемъ. Эти кладбища были столъ же мало похожи на роскошныя зеленыя кладбища просторныхъ мѣстъ, какъ горшки съ цвѣтами на сады. Мѣстами на этихъ мрачныхъ мѣстахъ вѣчнаго упокоенія были деревья, и эти деревья ежегодно роняли и возобновляли свою зелень; но, смотря на чахлыя вѣтви ихъ, можно было подумать, что они съ такой же печалью вспоминаютъ свое дѣтство, какъ птички въ неволѣ. Старые, немощные сторожа охраняли покои мертвыхъ, пока и сами не присоединялись къ мрачной компаніи. Посмотрѣть на нихъ, какъ они спятъ тамъ, внизу, болѣе глубокимъ сномъ, чѣмъ спали наверху, запертые въ ящики иного фасона, чѣмъ тѣ, въ какихъ спали наверху,-- можно было подумать, что разница была для нихъ не велика.
Вдоль узкихъ проходовъ и проѣздовъ мѣстами потихоньку догнивали массивныя дубовыя двери, съ искуссною рѣзьбою, черезъ которыя встарь неслись звуки веселаго пира. Теперь эти дома сдѣлались складами шерсти, хлопка и другихъ громоздкихъ товаровъ, заглушающихъ всякія звуки и отзвуки. Спертый воздухъ въ сочетанія съ тишиною и запустѣніемъ дѣлали изъ нихъ мѣста, наводившія страхъ. Были въ окрестностяхъ дворы, по которымъ ходили проѣзжіе, а узлы и тюки съ пожитками чердачныхъ жильцовъ то и дѣло поднимались и спускались канатами на блокахъ. Было тутъ, также, великое множество колесъ, но не дѣятельныхъ, рабочихъ колесъ, а колесъ-бродягъ, которыя стояли, вытянувшись рядами вдоль домовъ своихъ хозяевъ-мастеровъ; ихъ было тутъ столько, что казалось, ихъ бы съ избыткомъ хватило на весь городъ, и при проѣздѣ тяжелыхъ возовъ они подымали, отъ сотрясенія, такой адскій стукъ, что наполняли имъ всю окрестность, и заставляли гудѣть колокола на ближайшей колокольнѣ. Въ тупикахъ и недоулкахъ, сосѣднихъ съ Тоджерсомъ, выросъ цѣлый городокъ изъ оптовыхъ складовъ вина и иныхъ товаровъ. Въ нижнихъ этажахъ построекъ было немало конюшенъ, гдѣ бѣдныя лошади, осаждаемыя крысами, то и дѣло гремѣли сбруею, напоминая сказочныхъ духовъ, гремящихъ своими цѣпями.
Еслибъ начать разсказывать о старыхъ кабачкахъ, разсѣянныхъ въ сосѣдствѣ съ Тоджерсомъ, такъ вышла бы большая книга; а потомъ можно бы сочинить второй, весьма вмѣстительный томъ о посѣтителяхъ этихъ заведеній. Все это былъ мѣстный народъ, обитавшій по сосѣдству, народъ давнымъ давно обрюзгшій, запасшійся и одышкою, и кашлемъ и огромнымъ талантомъ разсказывать разныя исторіи; замѣчательно, что эти розсказни у нихъ шли плавно, несмотря на одышку. Все это были враги новшествъ:-- пара, новыхъ путей сообщеній; а по поводу воздухоплаванія они даже проливали слезы, сѣтуя о грѣхопаденіи и вырожденіи человѣческаго рода, какъ сектанты, усердные посѣтители молитвенныхъ домовъ, что вѣчно жалуются на оскудѣніе въ людяхъ благочестія и сваливаютъ на это всѣ напасти. Впрочемъ, болѣе престарѣлые члены кабацкихъ засѣданій склонны были приписывать порчу нравовъ скорѣе отступленію отъ обычаевъ сѣдой старины; эти почтенные старцы твердили, что въ Англіи добродѣтели исчезли вмѣстѣ съ париками, пудрою и брадобрѣями добраго стараго времени.
Наконецъ, что касается самой гостиницы Тоджерса -- если говорить о ней только какъ о строеніи, а не какъ коммерческомъ заведеніи -- то она, конечно, заслуживала вниманія. Въ ней, напр., было одно окно на лѣстницѣ, внизу, которое, по преданію, будто бы не отворяли уже болѣе ста лѣтъ. Оно выходило въ грязнѣйшій переулокъ и за истекшее столѣтіе заимствовало отъ этого сосѣдства такую массу нечисти всякаго рода, что отъ нея оставшіеся въ рамѣ осколки стеколъ (тридцать разъ разбитыхъ) невозможно было и вынуть; грязь сцѣпила и слѣпила ихъ лучше всякой замазки. Но особою таинственностью былъ проникнутъ погребъ Тоджерса, въ который можно было входить не иначе какъ черезъ маленькою дверцу въ ржавой рѣшеткѣ. Домъ и погребъ съ незапамятныхъ временъ прекратили между собою всякія сношенія; однако, онъ считался чьею-то наслѣдственною собственностью, и всѣ вѣрили, что онъ биткомъ набитъ всяческими несмѣтными драгоцѣнностями. Но что это было за драгоцѣнности: золото ли, серебро ли, или мѣдь, или бочки съ виномъ или бочки съ порохомъ -- это никто не зналъ, да и знать не хотѣлъ.
Достоинъ былъ вниманія также и чердакъ дома. На крышѣ была устроена площадка со столбиками и протянутыми между ними истлѣвшими веревками, на которыхъ когда-то производилась сушка бѣлья и одежды. Тутъ стояло нѣсколько ящиковъ изъ подъ чая, съ землею и бренными останками какихъ-то растеній. Кто предпринималъ подъемъ на эту обсерваторію, тотъ прежде всего бывалъ оглушенъ, крѣпко стукнувшись головою о входную дверцу; а вслѣдъ затѣмъ еще натыкался на трубу. Но одолѣвъ эти два препятствія, могъ вознаградить себя интересною панорамою, съ вершины дома Тоджерса. Въ ясный день, поверхъ трубъ и крышъ, открывался видъ на длинную темную полосу:-- тѣнь стоявшаго вблизи памятника; а если повернуться вокругъ собственной оси, то можно было узритъ и самый памятникъ, фигуру съ поднявшимися дыбомъ золочеными волосами, словно, ужасающуюся творящимся крутомъ безобразіямъ. А дальше тѣснились и тянулись башни, шпицы, колокольни, флюгера, каланчи, мачты,-- настоящій лѣсъ!-- кровли, чердаки, слуховыя окна -- вавилонское столпотвореніе! Дыма и гвалта хватило бы на весь міръ.
Вслѣдъ за этими первыми сильными впечатлѣніями, начинали понемногу выдѣляться второстепенныя мелочи, которыя, неизвѣстно по какой причинѣ, невольно привлекали вниманіе наблюдателя. Ему начинало казаться, что вращающіеся натрубники на сосѣднихъ крышахъ, по временамъ поворачиваются одинъ къ другому для того, чтобы что-то сказать, быть можетъ, подѣлиться впечатлѣніями. Другіе, нагнувшись, словно озлобленно мечтали о томъ, какъ бы устроить такъ, чтобъ уничтожить Тоджерсову гостиницу. Въ одномъ окнѣ, черезъ улицу, какой-то человѣкъ чинилъ перо, и когда онъ, кончивъ дѣло, отходитъ отъ окна, чувствуется какъ бы пробѣлъ въ общей картинѣ. На кровлѣ красильщика треплется какая-то одежда, и кажется зрителю куда интереснѣе, чѣмъ шумящая внизу, въ улицахъ, толпа. А пока зритель сердится на себя за свое разсѣяніе, за то, что его вниманіе привлекаетъ такой вздоръ, шумъ внизу успѣваетъ превратиться въ ревъ, и толпа людей и предметовъ все сгущается, превращаясь во что-то сплошное. Тогда онъ съ оторопью оглядывался вокругъ и возвращался внизъ, часто гораздо поспѣшнѣе, чѣмъ шелъ вверхъ. Потомъ онъ говорилъ съ м-съ Тоджерсъ, что не поторопись онъ спуститься по лѣстницѣ, онъ бы, пожалуй, не выдержалъ, и спустился съ крыши кратчайшимъ путемъ, т. е. внизъ головой.
Такъ именно утверждали и обѣ барышни Пексниффъ, когда онѣ, вмѣстѣ съ м-съ Тоджерсъ вернулись къ себѣ послѣ посѣщенія этого наблюдательнаго поста, оставивъ юнаго привратника у двери, чтобъ онъ заперъ ее. Будучи одаренъ жизнерадостнымъ темпераментомъ, и увлекаемый свойственной юности склонностью никогда не упускать случая свернуть себѣ шею, онъ нарочно отсталъ отъ дамъ, чтобъ не отказать себѣ въ наслажденіи проѣхаться на животѣ по периламъ лѣстницы.
На другой день послѣ пріѣзда въ Лондонъ, обѣ миссъ Пексниффъ совершенно подружились съ мистриссъ Тоджерсъ, до такой степени, что хозяйка сообщила своимь молодымъ пріятельницамъ общій очеркъ жизни, характера и поведенія мистера Тоджерса, который, повидимому, весьма скоро разсѣкъ супружескія узы, беззаконно убѣжавъ отъ своего благополучія и поселившись за границей подъ видомъ холостяка.
-- Нѣкогда вашъ папаша былъ ко мнѣ особенно внимателенъ, мои милыя; но мнѣ было отказано въ благополучіи быть вашею мамою. Вы вѣрно не знаете, для кого эта вещь была сдѣлана?
Она обратила вниманіе своихъ пріятельницъ на маленькую овальную миніатюру, на которой тускло изображалось ея лицо.
-- Ахъ, Боже мой, какое сходство!-- закричали въ голосъ обѣ миссъ Пексниффъ.
-- Да, въ прежнее время многіе были такого мнѣнія, мои милыя,-- сказала мистриссъ Тоджерсъ, жеманно грѣясь передъ каминомъ,-- только я не ожидала, что вы узнаете.
Онѣ узнали бы вездѣ. Взглянувъ на этотъ портретъ хоть посреди улицы, онѣ бы закричали:
-- Ахъ, Боже мой, мистриссъ Тоджерсъ!
-- Хозяйничая здѣсь, поневолѣ перемѣнишься. Тутъ одна только подливка, къ жаркому способна состарить васъ лѣтъ на двадцать.
-- Неужели?
-- Нѣтъ на свѣтѣ страсти сильнѣе той, какую торговые джентльмены питаютъ къ хорошему жаркому. И что я изъ-за этого вытерпѣла! Никто не повѣритъ!
-- Совершенно какъ Пинчъ, Мерри!-- замѣтила Черити.-- Помнишь, какъ онъ любитъ жиръ?
-- Да, но вѣдь ты знаешь, что мы ему никогда не давали подливки,-- отвѣчала. Мерри.
-- Вамъ легко ладить съ учениками мистера Пексниффа, мои милыя, потому что имъ ничего не остается, какъ только терпѣть; а вотъ въ торговомъ заведеніи другое дѣло, когда всякій джентльменъ можетъ сказать каждую субботу,-- "Мистриссъ Тоджерсъ, мы уѣзжаемъ оттого, что недовольны сыромъ или чѣмъ нибудь другимъ". Вашъ папа былъ такъ любезенъ, что пригласилъ меня ѣхать вмѣстѣ съ вами сегодня къ какой то миссъ Пинчъ. Она родня тому джентльмену, о которомъ вы сейчасъ говорили, миссъ Пексниффъ?
-- Ради всего на свѣтѣ, мистриссъ Тоджерсъ,-- возразила веселая Мерри,-- не называйте его джентльменомъ! Черри, Пинчъ -- джентльменъ! Вотъ славно!
-- Ахъ, какая вы шалунья!-- вскричала мистриссъ Тоджерсъ, обнимая ее весьма ласково.-- Вы презлая насмѣшница, моя милая миссъ!
-- Онъ самый гадкій, безобразный уродъ, какой только есть на свѣтѣ, мистриссъ Тоджерсъ,-- продолжала Мерси,-- просто чудовище! Самое неловкое, неуклюжее, отвратительное пугало, какое только можно себѣ вообразить. Представьте же себѣ, какова должна быть его сестра.. Я просто расхохочусь ей въ глаза; мнѣ ни за что не выдержать! Одна, мысль о существованіи миссъ Пинчъ уже убійственна,-- каково же видѣть ее!
Мистриссъ Тоджерсъ премного смѣялась веселости своей милой миссъ Мерси и объявила, что она ея боится -- она такъ взыскательна!
-- Кто это взыскателенъ?-- вскричалъ голосъ у двери.-- Надѣюсь, что въ нашемъ семействѣ нѣтъ взыскательныхъ! Можно войти, мистриссъ Тоджерсъ?-- И вслѣдъ за тѣмъ, мастеръ Пексниффъ, улыбаясь, вошелъ въ комнату.
Едва не вскрикнувъ отъ смущенія, мистриссъ Тоджерсъ поспѣшила захлопнуть дверь въ сосѣднюю комнату, гдѣ виднѣлась растрепанная софа, на которой ночевали дѣвицы.
-- Ну, каково мы сегодня поживаемъ? Какіе у насъ планы на сегодняшній день? Готовы ли мы ѣхать къ сестрѣ Тома Пинча? Хе, хе, хе! Бѣдный Томасъ Пинчъ!-- И при этихъ словахъ Пексниффъ обнялъ одною рукою Мерси, а другою м-съ Тоджерсъ, принявъ ее, быть можетъ, по ошибкѣ за Черити.
-- А готовы ли мы,-- возразила мистриссъ Тоджерсъ, таинственно кивая головою,-- послать благопріятный отвѣтъ мистеру Джинкинсу?
-- Джинкинсъ человѣкъ высокихъ дарованій,-- замѣтилъ Пексниффъ.-- Я получилъ очень выгодное мнѣніе о Джинкинсѣ. Я принялъ вѣжливое желаніе Джинкинса представиться моимъ дочерямъ, какъ добавочное доказательство дружескаго расположенія Джинкинса ко мнѣ, мистриссъ Тоджерсъ.
-- Сказавъ столько,-- возразила хозяйка,-- договорите ужъ и остальное, мистеръ Пексниффъ...
Мистеръ Пексниффъ объявилъ своимъ дочерямъ, что коммерческіе джентльмены, извѣстные подъ общимъ собирательнымъ именемъ "тоджерскихъ", просятъ обѣихъ миссъ Пексниффъ почтить общій столъ своимъ присутствіемъ къ обѣду въ воскресенье, т. е. завтра. Онъ присовокупилъ, что такъ какъ мистриссъ Тоджерсъ изъявила свое согласіе участвовать въ этомъ приглашеніи, которое онъ, Пексниффъ, принялъ, то имъ не остается ничего, какъ дать свое согласіе. Послѣ того, онъ ихъ оставилъ, чтобъ дать имъ время принарядиться для посѣщенія миссъ Пинчъ и окончательнаго ея пораженія.
Сестра Тома Пинча была гувернанткою въ одномъ важномъ семействѣ, въ семействѣ одного изъ богатѣйшихъ литейщиковъ земного шара. Оно жило въ Кэмбервеллѣ, въ огромномъ домѣ такой грозной наружности, что, проходя мимо, величайшіе смѣльчаки невольно содрогались. На улицу выходила ограда съ огромными воротами, подлѣ которыхъ была выстроена, громадная будка для привратника исполинскаго роста, радѣвшаго днемъ и ночью о безопасности хозяевъ и ихъ домочадцевъ. Подлѣ воротъ былъ большой звонокъ или, скорѣе, колоколъ, рукоятка котораго сама по себѣ уже стоила удивленія. Когда привратникъ допускалъ посѣтителя войти, онъ звонилъ въ другой такой же исполинскій звонокъ, сообщавшійся съ домомъ, и тогда на главный подъѣздъ выходилъ ливрейный лакей, съ плечомъ до такой степени опутаннымъ аксельбантами и шнурками, что онъ безпрестанно задѣвалъ и зацѣплялъ мимоходомъ за стоявшіе на пути его столы и стулья.
Къ этому то почтенному жилищу направился мистеръ Пексниффъ съ обѣими дочерьми и мистриссъ Тоджерсъ въ наемномъ экипажѣ.
Послѣ всѣхъ вышеописанныхъ церемоній, ихъ ввели въ домъ и, наконецъ, въ маленькую комнату съ книгами, гдѣ миссъ Пинчъ давала уроки старшей своей ученицѣ, маленькой, преждевременно созрѣвшей тринадцатилѣтней дѣвочкѣ, у которой отъ родительскихъ наставленій и тугостянутыхъ корсетовъ не осталось ничего дѣтскаго, къ общей радости родныхъ.
-- Гости къ миссъ Пинчъ,-- возвѣстилъ лакей.
Миссъ Пинчъ поспѣшно встала со всѣми признаками волненія, доказывавшаго, что у нея бываетъ мало посѣтителей. Въ то же время, молодая ученица вытянулась въ струнку и приготовилась къ наблюденіямъ надъ всѣмъ, что будетъ сказано и сдѣлано. Надобно замѣтить, что хозяйка дома весьма интересовалась натуральною исторіею и привычками породы, называемой гувернантками, и поощряла дочерей своихъ къ доставленію ей свѣдѣній объ этомъ любопытномъ предметѣ.
Надобно также сообщить читателю горестный фактъ, что миссъ Пинчъ вовсе не была дурна собою, напротивъ, имѣла очень кроткое, привлекательное и добродушное лицо, дышавшее робкою довѣрчивостью, и была хотя малаго роста, но хорошо сложена.. Обѣ миссъ Пексниффъ, собравшіяся увидѣть урода, не могли простить ей своей ошибки и смотрѣли на нее съ неописаннымъ негодованіемъ.
-- Не тревожьтесь, миссъ Пинчъ,-- сказалъ Пексниффъ, снисходительно взявъ ее за руку.-- Я посѣтилъ васъ вслѣдствіе обѣщанія, даннаго мною вашему брату, Томасу Пинчу. Мое имя,-- успокойтесь, миссъ Пинчъ,-- мое имя Пексниффъ.
Онъ выговорилъ эти слова такимъ тономъ, какъ будто хотѣлъ сказать:-- "Молодая особа, ты видишь передъ собою благодѣтеля твоего семейства, покровителя твоего брата, который ежедневно питается манною съ моего стола и за котораго имя мое внесено въ небесныя книги. Но я не горжусь этимъ, потому что могу и безъ того обойтись".
Бѣдная дѣвушка чувствовала и вѣрила всему этому, какъ евангельской истинѣ. Братъ ея часто писалъ къ ней въ полнотѣ сердца о своемъ благодѣтелѣ. Когда Пексниффъ умолкъ, она поникла головою и уронила слезу на его руку.
-- Томасъ здоровъ,-- сказалъ Пексниффъ,-- онъ вамъ кланяется и посылаетъ это письмо. Нельзя сказать, чтобъ онъ, бѣдный, когда-нибудь отличился въ нашемъ ремеслѣ; но у него много доброй воли, а потому онъ у насъ не лишній.
-- О, знаю, сударь, что у него много доброй воли,-- отвѣчала сестра Тома,-- я знаю, какъ благосклонно вы ее поддерживаете, и мы вамъ за то вѣчно будемъ благодарны. Мы часто пишемъ объ этомъ другъ другу. Я знаю также, какъ много мы обязаны молодымъ миссъ Пексниффъ,-- присовокупила она, устремивъ на нихъ благодарные взоры.
-- Мы не должны ничего принимать на себя, на!-- вскричала Черри.-- Мистеръ Пинчъ обязанъ всѣмъ однимъ вамъ, и мы только можемъ радоваться, что онъ за то должнымъ образомъ благодаренъ.
-- А, хорошо, миссъ Пинчъ!-- подумала ея ученица:-- у васъ есть благодарный братъ, живущій благосклонностью другихъ.
-- Вы оказали мнѣ большое благодѣяніе вашимъ посѣщеніемъ,-- сказала сестра Пинча со всѣмъ простодушіемъ и улыбкою Тома: я вамъ очень, очень благодарна за то, что вы доставили мнѣ случай видѣть васъ и благодарить васъ.
-- Очень мило, очень благодаренъ,-- пробормоталъ Пексниффъ.
-- Я совершенно счастлива,-- продолжала миссъ Пинчъ, которая, какъ и Томъ, имѣла простосердечіе видѣть только лучшую сторону вещей,-- что могу просить васъ сказать моему брату, что мнѣ здѣсь очень хорошо и спокойно, и чтобъ онъ не огорчался тѣмъ, что я предоставлена своимъ собственнымъ силамъ. Пока я буду знать, что онъ доволенъ своей судьбою, и пока онъ будетъ знать, что я счастлива, мы безъ малѣйшаго нетерпѣнія и огорченія готовы перенести гораздо больше того, что намъ досталось горестнаго на долю.
-- О, да, конечно!-- сказалъ мистеръ Пексниффъ, котораго глаза обратились въ это время на ученицу:-- а какъ вы поживаете, очаровательное дитя?
-- Очень хорошо, благодарю васъ, сударь,-- отвѣчала холодно молодая невинность.
-- Какое милое лицо, какія очаровательныя манеры!-- воскликнулъ Пексниффъ, обратясь къ дочерямъ.
Обѣ дѣвицы были въ восторгѣ отъ отпрыска богатаго семейства, а мистриссъ Тоджерсъ клялась, что она въ жизнь свою не видала ничего и въ четверть столь ангельскаго: "ей только не достаетъ крылышекъ, чтобъ быть настоящимъ херувимчикомъ!"
-- Если вы будете такъ любезны, мое очаровательное дитя,-- сказалъ Пексниффъ, вынимая свою карточку:-- и отдалите это вашимъ достойнымъ уваженія родителямъ, то скажите имъ, что я съ моими дочерьми...
-- И мистриссъ Тоджерсъ, па,-- замѣтила Мерри.
-- И съ мистриссъ Тоджерсъ, изъ Сити, не безпокоимъ ихъ, потому что цѣль нашего посѣщенія -- миссъ Пинчъ, которой братъ у меня служитъ; но что я не могъ оставить ихъ прекрасное жилище, не отдавъ, какъ архитекторъ, полной справедливости вкусу и изяществу понятій его хозяина и тому, что онъ на дѣлѣ доказываетъ познанія въ прекрасномъ искусствѣ, которому я посвятилъ свою жизнь и для котораго я пожертвовалъ состояніемъ. Вы меня этимъ премного обяжете...
-- Миссисъ свидѣтельствуетъ почтеніе миссъ Пинчъ и желаетъ знать, чему теперь учится молодая миссъ,-- сказалъ внезапно появившійся лакей.
-- А! Вотъ этотъ молодой человѣкъ возьметъ мою карточку. Передайте ее съ моимъ почтеніемъ, достойнымъ всякаго уваженія хозяевамъ этого великолѣпнаго дома... Однако, мы мѣшаемъ урокамъ. Пойдемте, дѣти.
Въ это время, мистриссъ Тоджерсъ засуетилась и вытащила изъ своей корзинки карточку своего заведенія, въ которой объявлялось, между прочими условіями коммерческой гостиницы, что Тоджерсъ благодаритъ джентльменовъ, удостоившихъ своимъ посѣщеніемъ гостиницу и проситъ ихъ, если они остались довольны ея столомъ и помѣщеніемъ, рекомендовать ее своимъ друзьямъ и знакомымъ. Мистриссъ Тоджерсъ всучила эту карточку "молодому человѣку", но Пексниффъ съ изумительнымъ присутствіемъ духа овладѣлъ этимъ документомъ и положилъ его въ свой карманъ. Послѣ того, онъ обратился къ миссъ Пинчъ съ большею противъ прежняго снисходительностью и благосклонностью для того, чтобъ лакей зналъ, что видитъ передъ собою не родственниковъ и друзей, а покровителей ея:
-- Прощайте, Богъ съ вами! Вы можете положиться, что я не оставлю своимъ покровительствомъ вашего брата Томаса. Будьте совершенно спокойны, миссъ Пинчъ.
-- Благодарю васъ, тысячу разъ благодарю!
-- Не нужно, не говорите этого, а то я разсержусь на васъ... Прощайте, прелестное дитя! Какое воздушное созданіе!-- сказалъ Пексниффъ, обращаясь къ ученицѣ миссъ Пинчъ.
Дочери его долго не могли разстаться съ "воздушнымъ созданіемъ", которое онѣ безпрестанно ласкали. Наконецъ, промелькнувъ мимо миссъ Пинчъ съ надменнымъ полу киваньемъ головы, онѣ послѣдовали за отцомъ.
Лакею предстояла продолжительная работа проводить гостей миссъ Пинчъ за двери. Восторгъ Пексниффа при видѣ изящной отдѣлки дома былъ такъ великъ, что онъ не могъ не останавливаться нѣсколько разъ и не обнаруживать своего восхищенія громко, въ ученыхъ выраженіяхъ, особенно когда онъ былъ у двери, ведущей въ кабинетъ. Краснорѣчіе его было еще въ полной свѣжести, когда они достигли сада.
-- Если вы посмотрите, мои милыя,-- сказалъ онъ, наклонивъ голову на бокъ и прищурясь: -- на карнизъ, поддерживающій крышу, и обратите вниманіе на воздушность его постройки, особенно около южнаго угла,-- вы вмѣстѣ со мною почувствуете... Какъ вы поживаете, сударь? Надѣюсь, что вы здоровы?
Прервавъ свою рѣчь этими словами, онъ весьма вѣжливо поклонился какому то джентльмену среднихъ лѣтъ, стоявшему у окна верхняго этажа, хотя тотъ и не могъ его слышать.
-- Я не сомнѣваюсь, что это хозяинъ дома, мой милыя; я бы очень радъ былъ съ нимъ познакомиться. Это могло бы пригодиться Смотритъ онъ скда, Черити?
-- Онъ открываетъ окно, на.
-- Хе, хе! Онъ замѣтилъ, что я архитекторъ и вѣрно слышалъ, что я говорилъ. Не смотрите вверхъ. Что же касается до этого портика, мои милыя...
-- Эй! Кто тамъ?-- кричалъ джентльменъ.
-- Вашъ покорнѣйшій слуга, сударь!-- отвѣчалъ Пексниффъ, вѣжливо снимая шляпу:-- горжусь честью познакомиться съ вами...
-- Не ходите по травѣ!-- заревѣлъ джентльменъ.
-- Извините, сударь,-- сказалъ Пексниффъ, не рѣшаясь вѣрить своимъ ушамъ:-- вы сказали?..
-- Чтобъ вы не ходили по травѣ!-- повторилъ сердито джентльменъ.
-- Мы не намѣрены безпокоить, сударь...-- началъ съ улыбкою Пексниффъ.
-- Да, вы безпокоите, и еще хуже того: вы у меня портите садъ! Развѣ вы не видите дорожки? Для чего, вы думаете, она сдѣлана и посыпана пескомъ? Эй, отворить ворота! Выпроводить эту компанію.-- Съ этими словами онъ сердито захлопнулъ окно и исчезъ.
Пексниффъ надѣлъ шляпу и молча дошелъ до своего экипажа, глубокомысленно разсматривая облака. Усадивъ дочерей и мистриссъ Тоджерсъ, онъ простоялъ въ нерѣшимости передъ каретой, какъ будто неувѣренный, карета это или храмъ? Наконецъ, онъ усѣлся и поглядывалъ, улыбаясь, на своихъ спутницъ. Но дочери его, менѣе спокойныя, разразились потокомъ негодованья. Вотъ говорили онѣ, что значитъ знаться съ такими тварями, какъ Пинчи! Все произошло оттого, что онѣ унизились до посѣщенія этой гадкой дѣвчонки. Онѣ предсказывали это мистриссъ Тоджерсъ. Къ этому онѣ прибавила, что хозяинъ дома, навѣрное, считая ихъ родственниками миссъ Пинчъ, поступилъ какъ слѣдовало и лучшаго ничего нельзя было ожидать. Присовокупивъ, что онъ скотъ, медвѣдь и грубіянъ, онѣ залились слезами.
Миссъ Пинчъ, можетъ быть, была тутъ и не столько виновата, какъ "херувимчикъ", которая, тотчасъ послѣ ухода посѣтителей, побѣжала съ донесеніемъ въ главную квартиру и подробно описала то, какъ, ей осмѣлились имѣть дерзость поручить карточку, которую послѣ передали лакею, Обида эта, вмѣстѣ съ принятыми въ насмѣшку замѣчаніями Пексниффа на счетъ дома, была главною причиною грубости, съ которою ихъ выпроводили. Бѣдной миссъ Пинчъ жестоко досталось отъ матери "воздушнаго созданія" за то, что она имѣетъ такихъ гадкихъ, неотесанныхъ знакомыхъ; бѣдняжка, со всегдашнею своею покорностью, ушла въ свою комнату въ слезахъ и едва могла утѣшиться письмомъ отъ брата и счастьемъ, что имѣла случай видѣть его покровителя.
Что касается до Пексниффа, онъ увѣрялъ своихъ слушательницъ въ каретѣ, что доброе дѣло само себя награждаетъ и далъ имъ уразумѣть, что онъ остался бы не менѣе доволенъ, еслибъ его даже выгнали въ пинки. Но молодыя дѣвицы не утѣшались этимъ и въ досадѣ даже готовы были напасть на мистриссъ Тоджерсъ, которой наружности, особенно карточкѣ и корзинкѣ, онѣ втайнѣ приписывали половину своей неудачи.
Въ этотъ вечеръ, у Тоджерсъ хлопотали больше обыкновеннаго. Вообще, суббота была тамъ самый дѣятельный день, потому что надобно было приготовиться къ воскресенью и раздѣлываться съ коммерческими джентльменами. Рыжій мальчишка обыкновенно надѣлялся въ этотъ вечеръ большимъ количествомъ щелчковъ и пощечинъ и чаще бывалъ дираемь за уши и за волосы, нежели въ простые дни. Въ этотъ вечеръ, мальчикъ, которому часто приходилось бѣгать въ покои мистриссъ Тоджерсъ, рѣдко пропускалъ случай, чтобъ не просунутъ свою красную голову въ комнату молодыхъ миссъ Пексниффъ, которыя сидѣли за своею работой при свѣтѣ нагорѣвшей сальной свѣчи. Пользуясь случаемъ, онъ обыкновенно отпускалъ имъ комплименты или новости насчетъ завтрашняго обѣда.
-- Барышни, что я вамъ скажу:-- завтра супъ будетъ!-- шепталъ онъ въ одно изъ своихъ шатаній взадъ-впередъ. Она сейчасъ съ нимъ возится. Это, вотъ, должно быть ее и слышно, какъ она плещется?.. Нѣтъ, не то, это не она!..
Черезъ нѣсколько время онъ снова стукалъ въ дверь и опять шепталъ:
-- Слушайте, что я скажу: завтра будутъ куры, хорошія куры, славныя!
Опять черезъ нѣсколько времени онъ шепталъ черезъ замочную скважину:
-- Завтра рыба. Сейчасъ принесли. Только вы ее не ѣшьте. И, сдѣлавъ это предостереженіе, онъ убѣгалъ.
Потомъ онъ принесъ салфетку и накрылъ на столъ для ужина. Дѣвицы тайно уговорились съ м-съ Тоджерсъ, что имъ будутъ подавать на ужинъ особую телячью котлетку, и онѣ ее будутъ ѣсть у себя, затворившись. Пользуясь случаемъ позабавить дѣвицъ, онъ вставлялъ въ ротъ свѣчку съ огнемъ и превращалъ свою физіономію въ просвѣчивающій фонарь. Покончивъ съ этимъ номеромъ программы, онъ снова брался за свое дѣло, дышалъ на ножи и протиралъ ихъ. Справивъ и это дѣло, онъ улыбался сестрицамъ и объявлялъ имъ, что скоро будетъ имъ подано угощеніе "съ лукомъ, съ перцемъ, съ телячьимъ сердцемъ".
-- А развѣ она еще не готова, Бейли?-- спрашивали дѣвицы.
-- Нѣтъ еще, жарится. Когда я сюда шелъ, она ковыряла ее вилкой, выскребала нѣжные кусочки и ѣла.
Но не успѣлъ онъ договорить, какъ передъ нимъ предстала м-съ Тоджерсъ, ознаменовывая свое появленіе на сценѣ рукопашнымъ привѣтствіемъ по головѣ, вслѣдствіе котораго малый отлетѣлъ къ стѣнѣ. А м-съ Тоджерсъ стояла передъ нимъ съ блюдомъ въ рукахъ и кричала ему:
-- Ахъ ты, дрянь мальчишка! Ахъ ты, враль негодный!
-- Не хуже васъ!-- возражалъ малый, защищая, на всякій случай, свою голову пріемомъ, предложеннымъ Томасомъ Криббомъ.-- Ну-ка, попробуй-ка, ударь еще!
-- Вы не повѣрите, что это за каналья, этотъ мальчишка!-- говорила м-съ Тоджеръ, ставя на столъ блюдо. Чистая мука съ нимъ! А джентльмены еще подучиваютъ его на разныя штуки. Я боюсь, что его повѣсятъ гораздо раньше, чѣмъ изъ него выйдетъ хоть какой нибудь прокъ!
-- Видишь ты какъ?-- дерзилъ Бейли.-- А ты-то рада будешь? Сама подставишь стулъ подъ висѣлицу, подсобить меня повѣсить!
-- Пошелъ прочь отсюда, негодяй!-- вскричала м-съ Тоджерсъ, отворяя дверь.-- Слышишь ты?..
Онъ сдѣлалъ два-три ловкихъ поворота, чтобъ избѣжать колотушки, и вышмыгнулъ вонъ. Потомъ онъ принесъ еще стаканы, горячую воду и чрезвычайно смутилъ барышенъ, ставъ за спиною ничего не подозрѣвавшей м-съ Тоджерсъ и скорчивъ по ея адресу неимовѣрную рожу. Насытивъ этимъ свою злобу на хозяйку, онъ спустился внизъ, въ подвалъ, и здѣсь, въ компаніи таракановъ и сверчковъ, при свѣчкѣ, долго старался надъ чисткою платья и обуви жильцовъ.
Настоящее имя этого мальчика было, какъ предполагали, Бенджэминъ, но онъ былъ вообще извѣстенъ подъ множествомъ другихъ именъ. Бенджэмина, напримѣръ, превратили въ дядю Бена, а потомъ просто называли его "дядей". Сверхъ того, "Тоджерскіе" имѣли веселое обыкновеніе давать ему на время имена знамнитыхъ министровъ или злодѣевъ; иногда даже, когда не было современныхъ интересныхъ событій, они рѣшались рыться въ страницахъ исторіи. Такимъ образомъ, онъ бывалъ то Питтомъ, то Юнгомъ Броунриггомъ, или кѣмъ нибудь подобнымъ. Въ эпоху нашей повѣсти, его называли Бэйли-младшимъ.
У Тоджерсъ по воскресеньямъ обѣдали обыкновенно въ два часа -- время, удобное для всѣхъ; но въ то воскресенье, когда обѣ миссъ Пексниффъ должны были предстать предъ тоджерскими коммерческими джентльменами, время обѣда, для большей чинности, было отложено до пяти часовъ.
Незадолго до назначеннаго часа, Бэйли-младшій измученный хлопотами, явился въ костюмѣ, который пришелся бы впору на человѣка вчетверо выше его; особенно замѣчательна была чистая рубашка такихъ необъятныхъ размѣровъ, что одинъ изъ джентльменовъ, отличавшійся находчивостью, сразу назвалъ ее "ошейникомъ". За четверть часа до пяти, депутація, состоявшая изъ мистера Джинкинса и другаго джентльмена, мистера Гэндера, постучалась у дверей мистриссъ Тоджерсъ; представленные обѣимъ миссъ Пексниффъ ихъ родителемъ они чинно повели дѣвицъ наверхъ, въ гостиную, столько отличавшуюся отъ гостинныхъ вообще, сколько домъ мистриссъ Тоджеръ отличался отъ другихъ домовъ. Здѣсь то коммерческіе джентльмены дожидались ихъ появленія. Всеобщее восклицаніе: "Слушайте, слушате! и "браво Джинкъ!" раздались, когда вошли Джникинсъ подъ руку съ миссъ Черити, Гэндеръ съ миссъ Мерси и Пексниффъ съ мистриссъ Тоджерсъ.
Тотчасъ же начались представленія "тоджерскихъ" дѣвицамъ. Тутъ были: джентльменъ любитель лошадей, предлагавшій издателямъ воскресной газеты затруднительные вопросы; джентльменъ-театралъ, собиравшійся нѣкогда явиться на сцену, но удержанный злыми завистниками; джентльменъ-спорщикъ, мастеръ сочинять рѣчи, и джентльменъ литературный, острившій надъ остальными и знавшій слабыя стороны всѣхъ характеровъ, исключая своего собственнаго. Потомъ представлялись джентльмены: вокальный, курящій и хлѣбосольный: нѣкоторые имѣли большую наклонность къ висту и весьма многіе къ бильярду и пари. Всѣ они вмѣстѣ были, разумѣется, народъ торговый и дѣловой. Джинкинсъ былъ модникъ; онъ каждое воскресенье прогуливался въ паркахъ, и зналъ множество каретъ. Онъ таинственно говорилъ о знатныхъ красавицахъ и его даже подозрѣвали, будто онъ нѣкогда имѣлъ связь съ какою то графиней. Гэндеръ слылъ острякомъ. Джинкинсъ, какъ старшій изъ "тоджерскихъ" годами (ему было за сорокъ) разъигрывалъ первую роль, тѣмъ болѣе, что онъ дольше всѣхъ жилъ у мистриссъ Тоджерсъ.
Долго не являлся обѣдъ, и мистриссъ Тоджерсъ разъ двадцать выбѣгала для освѣдомленія; наконецъ, Бэйли младшій прервалъ общій разговоръ возгласомъ:
-- Кушать подано!
Немедленно всѣ отправились въ столовую и усѣлись за столъ, гнувшійся подъ тяжело нагруженными блюдами, мисками, соусниками, бутылками портера, пива, вина и разныхъ крѣпкихъ напитковъ отечественныхъ и чужестранныхъ.
"Тоджерскіе" принялись за ѣду съ большимъ аппетитомъ, нежели церемоніями. Миссъ Пексниффъ, сидѣвшія по обѣ стороны Джинкинса въ головѣ стола, производили огромный эффектъ. Особенно отличалась миссъ Мерси своими веселыми отвѣтами и возраженіями. Обѣихъ дѣвицъ безпрестанно приглашали выпить вина то съ тѣмъ, то съ другимъ изъ удивлявшихся имъ джентльменовъ -- словомъ, онѣ были необыкновенно счастливы и рѣшительно объявили, что теперь только чувствуютъ себя дѣйствительно въ Лондонѣ.
Молодой пріятель ихъ, Бэйли, совершенно благополученъ. Онъ дѣлаетъ имъ знаки, улыбается и, по временамъ, прикладываетъ къ своему носу пробочникъ, давая имъ понять, что скоро настанетъ вакханалія. Дѣйствія этого замѣчательнаго мальчика стоили особеннаго вниманія; онъ нисколько не унывалъ, когда изъ рукъ его выскользали на полъ тарелки или блюда; онъ хладнокровно смотрѣлъ на осколки, не изъявляя никакого признака сожалѣнія. Бэйли не бѣгалъ взадъ и впередъ около обѣдающихъ, какъ дѣлаютъ обыкновенные трактирные слуги; напротивъ, чувствуя невозможность поспѣть на всѣхъ, онъ предоставилъ коммерческихъ джентльменовъ ихъ собственнымъ средствамъ, а самъ рѣдко отходилъ отъ стула Джинкинса, за которымъ онъ уставился, широко раздвинувъ ноги, запустивъ руки въ карманы и наслаждаясь разговоромъ присутствующихъ.
Десеертъ былъ великолѣпенъ: нѣсколько дюжинъ апельсиновъ, фунты изюма и миндаля и полныя миски орѣховъ доказывали, что тоджерскіе умѣютъ наслаждаться. Потомъ принесли еще вина и огромную миску съ горячимъ пуншемъ, который былъ приготовленъ хлѣбосольнымъ джентльменомъ, приглашавшимъ обѣихъ миссъ Пексниффъ отвѣдать. Какъ онѣ смѣялись! Какъ онѣ закашливались отъ крѣпкаго пунша, когда его нѣжно прихлебывали, и какъ потомъ смѣялись, когда одинъ изъ Тоджерскихъ клялся, что еслибъ не цвѣтъ то можно было бы принять пуншъ за молоко! Напрасно умоляли онѣ Джинкинса разбавить ихъ пуншъ горячею водою. Рѣшительное "нѣтъ!" раздалось со всѣхъ сторонъ, и бѣдныя дѣвицы, краснѣя, мало по малу осушили свои стаканы до самаго донышка!
Настало время дамамъ уйти. Мистриссъ Тоджерсъ встала, за нею двѣ миссъ Пексниффъ, и вслѣдъ за ними всѣ тоджерскіе. Дамы обхватили таліи другъ другу и вышли изъ столовой. Общій восторгъ провожалъ ихъ. Младшій въ обществѣ джентльменъ жаждетъ крови счастливца Джинкинса. Раздается возгласъ: "Джентльмены, выпьемъ за здоровье дамъ!"
Энтузіазмъ ужасенъ. Сочиняющій рѣчи джентльменъ встаетъ и разливается потокомъ краснорѣчія. Онъ предлагаетъ тостъ, которому всѣ должны отвѣчать: въ обществѣ ихъ находится человѣкъ, которому всѣ они обязаны благодарностью; съ ними сидитъ джентльменъ, на котораго двѣ прелестнѣйшія и совершеннѣйшія дѣвицы смотрятъ съ благоговѣніемъ, какъ на источникъ ихъ существованія -- "да здравствуетъ и благоденствуетъ мистеръ Пексниффъ!" Всѣ апплодируютъ, всѣ пожимаютъ Пексниффу руки, но особенно восхищенъ младшій въ обществѣ джентльменъ, глубоко чувствующій таинственное влеченіе къ человѣку, который называетъ очаровательное существо въ розовомъ шарфѣ своею дочерью.
Что сказалъ на это мистеръ Пекинффъ, или лучше, что онъ оставилъ недосказаннымъ въ своемъ отвѣтѣ?-- Ничего. Требуютъ еще пунша и выпиваютъ его. Энтузіазмъ разгарается болѣе и болѣе, и всякій является въ своемъ настоящемъ характерѣ: джентльменъ-театралъ декламируетъ, вокальный джентльменъ поетъ. Тендеръ превосходитъ самого-себя. Онъ встаетъ и предлагаетъ тостъ за здоровье отца тоджерскихъ, здоровье ихъ общаго друга, стараго Джинка! Младшій въ обществѣ джентльменъ произноситъ громовое "нѣтъ!"; но на него никто не обращаетъ вниманія и всѣ пьютъ за здоровье Джинкинса, счастливаго такимъ вниманіемъ.
Новый запасъ пунша -- новый энтузіазмъ, новыя рѣчи. Пьютъ здоровье каждаго, кромѣ младшаго въ обществѣ джентльмена. Онъ сидитъ въ сторонѣ, облокотясь на столъ, и мечетъ презрительные взгляды на Джинкинса. Гэндеръ предлагаетъ здоровье Бэйли-младшаго. Иногда слышится икота и звукъ разбитыхъ стакановъ. Мистеръ Джинкинсъ объявляетъ, что пора присоединиться къ дамамъ и предлагаетъ окончательный тостъ за здоровье мистриссъ Тоджерсъ. Всѣ серживались на нее довольно часто; но теперь каждый чувствуетъ себя готовымъ умереть для ея защиты!
Тоджерскіе идутъ къ дамамъ, гдѣ еще ихъ не ожидали, потому что мистриссъ Тоджерсъ спитъ, миссъ Черити приводитъ въ порядокъ свои волосы, а миссъ Мерси граціозно разлеглась на окнѣ. Она поспѣшно вскочила, но Джинккисъ умоляетъ ее не трогаться съ мѣста, потому-что она очаровательна въ томъ положеніи, въ которомъ ее застали. Она смѣется, соглашается, обмахивается вѣеромъ, роняетъ его, и всѣ стремятся поднять его. Какъ настоящая царица красоты, миссъ Мерси жестока и капризна; она посылаетъ однихъ джентльменовъ съ порученіями къ другимъ и забываетъ о нихъ прежде, нежели они успѣваютъ возвратиться съ отвѣтомъ; она изобрѣтаетъ тысячи пытокъ и терзаетъ сердца въ клочки. Бэйли приноситъ чай и кофе. Около Черити небольшой кружокъ поклонниковъ, да и то только тѣ, которымъ не удалось добраться до ея сестры. Младшій въ обществѣ джентльменъ блѣденъ, но спокоенъ и сидитъ въ сторонѣ: его душа не смѣшивается съ шумною толпою. Она чувствуетъ его присутствіе и его обожаніе; онъ замѣчаетъ это по-временамъ въ ея взглядахъ. Берегись Джинкинсъ, не приводи въ ярость человѣка отчаяннаго!
Пексниффъ послѣдовалъ на верхъ за остальными и усѣлся подлѣ мистриссъ Тоджерсъ. Онъ пролилъ чашку кофе себѣ на ноги, но не чувствуетъ этого -- онъ слишкомъ тронутъ!
-- Ну, а какъ они тамъ обходились съ вами, сэръ?-- спросила его хозяйка.
-- Лучше требовать нельзя, и я не могу онъ этомъ вспомнить безъ волненія и слезъ. О, м-съ Тоджерсъ!..
-- О, Боже, какъ вы чувствительны и слабы душою!-- воскликнула Тоджерсъ.
-- Я человѣкъ, моя дорогая,-- говорилъ Пексниффъ, утирая слезы, и произнося слова не безъ нѣкотораго затрудненія.-- Да, я человѣкъ, но я въ тоже время отецъ!.. Да... и я вдовецъ. И чувства мои нельзя заглушить, нельзя ихъ запереть какъ маленькихъ дѣтей въ башню! И они все растутъ, и я не могу ихъ задушить подушкою, и какъ я ни давлю на подушку, они все выглядываютъ изъ подъ нея!..
Тутъ онъ замѣтилъ у себя на колѣнкѣ кусочекъ булки и уставился на него; долго взиралъ на этотъ кусокъ и долго качалъ головою съ какимъ то растеряннымъ и безсмысленнымъ выраженіемъ, точно передъ нимъ была не булка, а злой духъ, и онъ кротко укорялъ его.
-- Она была красавица, м-съ Тоджерсъ,-- проговорилъ онъ съ поразительною внезапностью, вперивъ въ хозяйку свои стеклянные глаза;-- и у ней, знаете, было небольшое состояніе.
-- Слыхала я объ этомъ,-- отвѣтила м-съ Тоджерсъ, полная сочувствія.
-- Это ея дочери,-- продолжалъ Пексниффъ съ наростающимъ волненіемъ чувствъ, указывая перстомъ на юныхъ леди.
М-съ Тоджерсъ въ этомъ не сомнѣвалась.
-- Мерси и Черити,-- сказалъ Пексниффъ.-- Да.. Черити и Мерси. Благочестивыя имена, надѣюсь?..
-- О, мистеръ Пексниффъ, какая у васъ болѣзненная улыбка! Здоровы ли вы?
Онъ крѣпко схватилъ ее подъ руку и тихонько проговорилъ:
-- Боленъ... хроническая болѣзнь!..
-- Колическая?.. Колики?..
-- Хр-хрроническаи,-- повтори ль онъ, съ трудомъ одолъвал упрямое слово.-- Хроническая. Хроническій недугъ. Я съ самаго дѣтства сталъ его жертвою. И онъ... да... онъ меня сведетъ въ гробъ!..
-- Храни Богъ!-- вскричала м-съ Тоджерсъ.
-- Именно такъ, правда!-- подтвердилъ Пексниффъ съ равнодушіемъ отчаянія.-- Да я этому и радъ. А вѣдь вы -- вылитая она, м-съ Тоджерсъ!
-- Не жмите меня, пожалуйста, м-ръ Пексниффъ.-- Нехорошо. Вдругъ кто нибудь увидитъ!
-- Въ память о ней!-- воскликнулъ Пексниффъ.-- Дозвольте! Въ честь ея памяти!ю. Въ воспоминаніе голоса изъ за могилы! О, какъ вы на нее похожи, м-съ Тоджерсъ! И какъ все на свѣтѣ глупо!
-- Вы можете такъ говорить,-- подтвердила леди.
-- Я въ ужасѣ отъ этого суетнаго и безсмысленнаго свѣта!-- воскликнулъ Пексниффъ съ порывомъ неизрѣченнаго отчаянія.-- Вотъ, хоть бы эта молодежь около насъ! Понимаютъ ли они свою отвѣтственность? Нѣтъ и нѣтъ! Дайте мнѣ вашу другую руку, м-съ Тоджерсъ!
Леди заколебалась и сказала, было, что ей этого не хотѣлось бы.
-- Но голосъ, голосъ изъ за могилы, развѣ онъ не оказываетъ на васъ дѣйствія?-- сказалъ Пексниффъ съ нѣжною грустью.-- Благочестиво ли такъ дѣлать, о, моя безцѣнная!
-- Тише!.. Не надо,-- противилась м-съ Тоджерсъ.
-- Не и... поймите... не я!-- убѣждалъ Пексниффъ.-- Не думайте обо мнѣ! Это голосъ изъ за могилы! Ея голосъ!
Надо заключить, что у покойницы м-съ Пексниффъ былъ голосъ для леди черезчуръ грубый и рѣзкій, и притомъ, какъ будто, явственно хмѣльной, если только онъ вообще походилъ на тотъ голосъ какимъ теперь говорилъ м-ръ Пексниффъ. Ну, а можетъ быть, м-ръ Пексниффъ просто заблуждался, принимая свой голосъ за голосъ покойницы.
-- Сегодняшній день, м-съ Тоджерсъ былъ день радостный и мучительный. Онъ мнѣ напомнилъ о моемъ одиночествѣ. Ну, что я такое не семь свѣтѣ?
-- Превосходный джентльменъ, м-ръ Пексинффъ, отвѣтила м-съ Тотжерсъ.
-- Въ этомъ есть извѣстное утѣшеніе,-- со слезами воскликнулъ м-ръ Пексниффъ.-- Но такъ ли это?
-- Нѣтъ человѣка лучше васъ,-- сказала м-съ Тоджерсъ.-- Я въ этомъ увѣрена.
М-ръ Пексниффъ улыбнулся сквозь слезы и покачалъ головою.
-- Вы очень добры,-- сказалъ онъ,-- благодарю васъ. Для меня счастье -- доставлять счастье молодымъ людямъ. Счастье моихъ учениковъ -- моя главная забота. Я ихъ безумно люблю, да и они меня тоже... да... и они тоже... иногда...
-- Всегда,-- сказала м-съ Тоджерсъ.
-- Иной разъ они говорятъ, ма-мъ {Англичане часто употребляютъ въ разговорѣ слово мадамъ, и комкаютъ его: ма-амъ, или мамъ.},-- прошепталъ Пексниффъ, придвигаясь къ хозяйкѣ, чтобъ было удобнѣе говорить ей на ухо,-- говорятъ, что ничему у меня не выучиваются. Но когда они говорятъ, что я ничему не выучиваю, и что плату беру чрезмѣрную, они лгутъ!.. Я не хотѣлъ бы объ этомъ говорить; вы поймите меня. Но вамъ, какъ старому другу, я прямо говорю,-- они лгутъ!
-- Экю негодяи!-- негодовала м-съ Тоджерсъ.
-- Вы правы, ма-мъ,-- сказалъ Пексниффъ,-- и я уважаю васъ за это замѣчаніе. Я вамъ скажу на ушко еще одно словечко. Родителямъ и опекунамъ... Но, вы понимаете, это секретъ, м-съ Тоджерсъ...
-- О, понимаю!-- воскликнула леди.-- Строжайшій секретъ!
-- Такъ, я говорю, родителямъ и опекунамъ,-- повторилъ Пексниффъ, предоставляется удобный случай сочетать всѣ выгоды отличнаго практическаго обученія архитектурѣ съ домашнимь комфортомъ и общеніемъ съ такими людьми, которые, хотя и не блещутъ талантами и способностями, но за то, замѣтьте это, никогда не забываютъ лежащей на нихъ нравственной отвѣтственности.
М-съ Тоджерсъ смотрѣла на него съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, обдумывая, что это значитъ. Если припомнить читатель, такова была обычная манера м-ра Пексриффа "зазывать" къ себѣ учениковъ; но теперь это воззваніе казалось неумѣстнымъ. Пексниффъ поднялъ палецъ, какъ бы предупреждая собесѣдницу, чтобъ она не прерывала его.
-- Такъ вотъ, не знаете ли вы, м-съ Тоджерсъ, какихъ нибудь родителей или опекуновъ, которые стараются куда нибудь сбыть съ рукь молодыхъ людей? Лучше всего бы раздобыть сироту. Нѣтъ ли у васъ на примѣтѣ такого сиротины съ тремя-четырьмя сотнями фунтовъ стерлинговъ?
Мистриссъ Тоджерсъ подумала и покачала головой.
-- Если услышите о сиротѣ, у котораго есть три-четыре сотни фунтовъ,-- продолжалъ Пексниффъ,-- такъ пускай друзья этого милаго сироты обратятся письменно, по адресу: Сэлисбери, почтовая контора. Я ужъ о немъ все разузнаю... Только, вотъ, что, м-съ Тоджерсъ,-- продолжалъ онъ, плотнѣе приваливаясь къ ней,-- вы не бойтесь, это хроническая болѣзнь, хроническая... Нельзя бы чего нибудь, капельку, выпить?..
-- О, Боже! Миссъ Пексниффъ, вашему папенькѣ дурно!-- громко крикнула м-съ Тоджерсъ.
Мистеръ Пексниффъ сдѣлалъ усиліе надъ собою, и въ то время какъ всѣ пугливо повернулись къ нему, онъ поднялся на ноги и окинулъ всю компанію проникновеннымъ взглядомъ. Потомъ на его лицѣ появилась слабая, болѣзненная улыбка.
-- Ничего, друзья мои, не безпокойтесь. Не плачьте обо мнѣ. Это хроническій недугъ.
Сказавъ это, онъ сдѣлалъ попытку скинуть обувь, но пошатнулся и упалъ прямо въ каминъ.
Младшій членъ компаніи мгновенно выхватилъ его изъ огня, такъ что у него не успѣли даже опалиться волосы. Еще бы!.. Дѣло шло объ ея отцѣ!..
А она стояла внѣ себя отъ ужаса, и ея сестра тоже. Джинкинсъ утѣшалъ ихъ, и всѣ другіе тоже. Каждый находилъ что нибудь сказать имъ въ утѣшеніе, кролѣ самаго юнаго джентльмена, который съ благороднымъ самоотверженіемъ продолжалъ свою подвигъ спасенія, и поддерживалъ голову м-ра Пексниффа, не обращая ни на что вниманія. Наконецъ, всѣ окружили больного и порѣшили отнести его въ постель. Юный джентльменъ получилъ выговоръ отъ Джинкинса за то, что порвалъ сюртукъ м-ра Пексниффа.-- Ха, ха, ха!.. Ну, да это ничего.
Всѣ понесли его наверхъ, причемъ юному джентльмену отъ всѣхъ доставалось. Спальня Пексниффа была наверху, и путь предстоялъ не малый, но, мало-по-малу, добрались до туда. По дорогѣ онъ все просилъ у нихъ капельку выпить чего нибудь. Надо полагать такое ужъ было свойство хроническаго недуга. Юный джентльменъ предложилъ было дать ему воды, но за такое предложеніе Пексниффъ наградилъ его самыми позорными прозвищами.
Дальнѣйшія заботы о немъ приняли на себя Джинкинсъ и Гэндеръ. Они уложили его, какъ сумѣли удобнѣе, на постель, и когда у него проявилось желаніе заснуть, оставили его одного. Но едва они успѣли выбраться на лѣстницу какъ м-ръ Пексниффъ, въ самомъ необычайномъ туалетѣ, выскочилъ на площадку, и изъявилъ намѣреніе прознести поученіе о великихъ задачахъ натуры и человѣческой жизни.
-- Друзья мои,-- воскликнулъ онъ, перегибаясь черезъ перила лѣстницы,-- будемъ совершенствовать нашъ разумъ взаимными разсужденіями и преніями! Будемъ созерцать существованіе и бытіе! Гдѣ Джинкинсъ?
-- Я здѣсь,-- отвѣтилъ этотъ джентльменъ.-- А вы идите назадъ, въ постель!
-- Въ постель!-- отвѣтилъ Пексниффъ.-- Постель! Это голосъ того бездѣльника! Слыхалъ я разглагольствованія! Вы меня скоро разбудили! Я еще хочу поспать. Но если какой нибудь юноша, сирота, пожелаетъ выучить все остальное изъ сборника доктора Уаттса, то ему предоставляется прекрасный случай!..
Но желающихъ не оказалось.
-- Ну и прекрасно,-- сказалъ Пексниффъ, помолчавь.-- Отлично, хорошо! Охладительно и усладительно, а особенно для ногъ. Ноги человѣческаго существа великолѣпнѣйшее произведеніе природы, друзья мои. Вы только взгляните на деревянную ногу, и вникните, какая разница между анатоміею природы и анатоміею искусства. Тутъ м-ръ Пексниффъ облокотился на перила, и продолжалъ въ той манерѣ, въ какой обычно поучалъ своихъ питомцевъ:-- Знаете ли, мнѣ очень хотѣлось бы выслушать мнѣніе м-съ Тоджерсъ о деревянной ногѣ, если только ей это не было бы непріятно!
Такъ какъ послѣ такихъ рѣчей мудрено-было питать какія ни будь дальнѣйшія разумныя надежды, то Джинкинсъ и Гэндеръ снова поднялись по лѣстницѣ и снова уложили его. Но опять, едва они вышли, онъ выскочилъ слѣдомъ за ними, и когда они его снова угомонили, повторилась та же исторія. Какъ только его укладывали и уходили, онъ вскакивалъ съ кровати и вылеталъ на лѣстницу, разражаясь новымъ высоконравственнымъ поученіемъ, которое онъ декламировалъ съ преотмѣннымъ удовольствіемъ, а главное, съ искреннѣйшимъ желаніемъ быть полезнымъ для спасенія ихъ душъ. Эта продѣлка повторилась разъ тридцать, пока они не выбились изъ силъ, и не догадались поставить на стражѣ около недужнаго Бейли-младшаго. Этотъ юноша съ полною охотою взялся за дѣло. Онъ притащилъ къ двери спальни стулъ, свѣчку и свой ужинъ, и неусыпно стерегъ дверь, устроившись около нея съ весьма сноснымъ комфортомъ.
Когда онъ окончилъ свои приготовленія къ стоянію на стражѣ, они заперли Пексниффа на ключъ снаружи, а стражнику внушили, чтобъ онъ прислушивался, что будетъ твориться внутри комнаты со страждущимъ хроническимъ недугомъ, въ случаѣ же надобности позвалъ ихъ. Мистеръ Бейли скромно завѣрилъ ихъ въ своемъ полномъ пониманіи положенія и успокоилъ насчетъ своей добросовѣстности.