Посреди всѣхъ этихъ удовольствій, забылъ ли мистеръ Пексниффъ, что онъ пріѣхалъ въ Лондонъ за дѣломъ? Конечно, нѣтъ. Время и теченіе моря не ждутъ никого, говоритъ пословица, но зато всѣ люди должны выжидать время и попутное теченіе, что весьма хорошо было извѣстію Пексниффу. Дочери его такъ знали натуру своего достойнаго отца, что были вполнѣ увѣрены, что онъ шагу не сдѣлаетъ даромъ, хотя въ теперешнемъ случаѣ настоящія его намѣренія и были имъ извѣстны. Все, что онѣ знали, заключалось въ томъ, что отецъ ихъ каждое утро, послѣ ранняго завтрака ходитъ на почту дли освѣдомленія нѣтъ ли къ нему писемъ, кончивъ это дѣло, онъ цѣлый день бывалъ свободенъ.
Такъ прошло около пяти дней. Наконецъ, какъ-то утромъ, Пексниффъ возвратился съ почты впопыхахъ и, отыскавъ своихъ дочерей, имѣлъ съ ними часа два тайное совѣщаніе, изъ котораго до насъ дошли только слѣдующія слова:
-- Намъ нѣтъ нужды узнавать, отчего онъ дошелъ до такой перемѣны, мои милыя. Я имѣю касательно этого нѣкоторыя догадки, которыхъ вамъ знать не нужно. Довольно того, что мы не будемъ ни горды, ни злопамятны; если ему нужна наша дружба, она къ его услугамъ. Мы знаемъ свой долгъ, надѣюсь!
Въ полдень того же дня, одинъ старый джентльменъ вышелъ изъ наемнаго экипажа у почтовой конторы и, сказавъ свое имя, требовалъ письма, оставленнаго собственно для него. Письмо это, запечатанное печатью Пексниффа и надписанное его рукою, дожидалось на почтѣ нѣсколько дней. Оно заключало въ себѣ только адресъ съ "почтеніемъ и искреннею преданностію мистера Пексниффа (не взирая ни на что прошедшее)". Старикъ отдалъ кучеру адресъ, по которому и велѣлъ ему ѣхать въ монументу, гдѣ онъ остановился, отпустилъ экипажъ и направился къ гостиницѣ Тоджерсъ.
Хотя лицо, поступь и даже суковатая трость старика показывали рѣшимость и непреклонность, которая въ старинные годы посмѣялась бы всякой пыткѣ, однако онъ но временамъ обнаруживалъ нѣкоторое недоумѣніе и съ намѣреніемъ избѣгалъ цѣли своего пути. Наконецъ, отбросивъ всякую тѣнь нерѣшимости, онъ смѣло пошелъ къ дверямъ коммерческой гостиницы и постучался.
Мистеръ Пексниффъ сидѣлъ въ маленькой комнатѣ хозяйки, и посѣтитель засталъ его читающимъ совершенно случайно превосходное богословское сочиненіе. Онъ извинился въ этомъ передъ старикомъ и сказалъ ему, что, потерявъ надежду на его посѣщеніе, уже приготовился освѣжиться съ дочерьми поставленными на столикѣ виномъ и сухариками.
-- Ну, что ваши дочери?-- спросилъ старый Мартинъ Чодзльвитъ, кладя шляпу и палку.
Мистеръ Пексниффъ съ нѣжнымъ волненіемъ отвѣчалъ, что дочери его здоровы и что онѣ хорошія дѣвушки. Онъ присовокупилъ что еслибъ онъ предложилъ мистеру Чодзльвиту сѣсть въ кресла и удалиться отъ сквозного вѣтра иль дверей, то навлекъ бы на себя, можетъ быть, самыя несправедливыя подозрѣнія, а потому онъ удовольствуется только замѣчаніемъ, что въ комнатѣ есть спокойныя кресла, и что изъ двери несетъ холодъ,-- несовершенство, общее почти всѣмъ старымъ домамъ.
Старикъ усѣлся въ креслахъ и послѣ минутнаго молчанія сказалъ:
-- Во-первыхъ, позвольте поблагодарить васъ за скорый пріѣздъ вашъ въ Лондонъ, по моей необъяснимой для васъ просьбѣ и, считаю излишнимъ упоминать, на мой счетъ.
-- На вашъ счетъ!-- вскричалъ Пексниффъ тономъ величайшаго удивленія.
-- Ну, да, развѣ я ввожу своихъ... своихъ родственниковъ въ расходы для удовлетворенія моихъ прихотей?-- возразилъ старикъ, нетерпѣливо махнувъ рукою.
-- Прихотей, почтенный мистеръ Чодзльвитъ?
-- Да, въ теперешнемъ случаѣ это слово не годится, вы правы.
Мистеръ Пексниффъ внутренно успокоился хотя и самъ не зналъ почему.
-- Вы правы,-- повторилъ Мартинъ.-- Это не капризъ. Намѣреніе мое основано на разсудкѣ, доказательствахъ и хладнокровномъ сравненіи, чего никогда не бываетъ съ капризами. Сверхъ того, я человѣкъ не капризный и никогда не былъ капризнымъ.
-- Безъ всякаго сомнѣнія.
-- А почему вы знаете?-- возразилъ съ живостію старикъ.-- Вы еще только начнете узнавать это. Вамъ придется испытать и доказать это со временемъ. Вы и ваши должны узнать, что я могу бытъ постояненъ, и что меня нельзя совратить съ пути. Слышите ли?
-- Совершенно.
-- Очень сожалѣю,-- снова началъ Мартинъ, пристально глядя на Пекниффа и говоря тихо и мѣрно,-- очень сожалѣю о нашемъ разговорѣ въ послѣднюю нашу встрѣчу, и о томъ, что я такъ свободно изложилъ вамъ тогдашнія мои мысли. Теперешнія мои намѣренія, относительно васъ, совершенно другого рода. Брошенный тѣми, на кого я надѣялся, выслѣживаемый и преслѣдуемый тѣми, кто долженъ бы былъ помогать мнѣ и поддерживать меня, я ищу убѣжища въ васъ. Ввѣряюсь вамъ, какъ союзнику, который долженъ привязаться ко мнѣ узами интереса и ожиданій...-- Онъ произнесъ послѣднія слова съ особеннымъ удареніемъ, хотя Пексниффъ и просилъ его не упоминать объ этомъ,-- и вы должны помочь мнѣ наказать самый низкій родъ подлости, скрытности и коварства.
-- Благородный человѣкъ!-- воскликнулъ Пексниффъ, хватая протянутую ему руку -- И вы сожалѣете о томъ, что имѣли обо мнѣ несправедливое мнѣніе! Вы, съ вашими сѣдыми волосами!
-- Сожалѣніе -- естественная принадлежность сѣдыхъ волосъ; я наслѣдовалъ это качество вмѣстѣ съ остальнымъ человѣчествомъ, а потому не будемъ больше говорить объ этомъ. Сожалѣю, что былъ такъ долго разлученъ съ вами. Еслибъ я зналъ васъ прежде и цѣнилъ васъ по заслугамъ, то, можетъ быть, былъ бы счастливѣе.
Пексниффъ вперилъ взоры въ потолокъ и съ восторгомъ всплеснулъ руками.
-- Ну, а ваши дочери?-- сказалъ Мартинъ послѣ краткаго молчанія.-- Я ихъ не знаю. Похожи онѣ на васъ?
-- Носъ моей старшей и подбородокъ младшей, мистеръ Чодзльвитъ, напоминаютъ ихъ покойную мать.
-- Не въ наружности дѣло, но нравственно?..
-- Не мнѣ отвѣчать на такой вопросъ,-- отвѣчалъ Пексниффъ съ удивленіемъ:-- я сдѣлалъ все, что могъ.
-- Я бы желалъ видѣть ихъ; онѣ гдѣ нибудь тутъ?
Онѣ дѣйствительно были очень недалеко, потому что подслушивали у дверей съ самаго начала разговора и едва имѣли время удалиться къ себѣ наверхъ. Мистеръ Пексниффъ отворилъ двери и кротко закричалъ имъ наверхъ:
-- Милыя мои, гдѣ вы?
-- Здѣсь, милый па!-- отвѣчалъ отдаленный голосъ Черити.
-- Сойди сюда, мой другъ, и приведи съ собою сестру.
-- Сейчасъ, милый па!-- вскричала Мерси; и обѣ, до крайности послушныя отцу, сбѣжали по лѣстницѣ, припѣвая что-то.
Ничто не могло превзойти удивленія обѣихъ миссъ Пексниффъ, когда онѣ нашли у своего отца гостя и когда родитель ихъ сказалъ: Дѣти, мистеръ Чодзльвитъ! Но когда Пексниффъ объявилъ имъ, что онъ другъ съ Чодзльвитомъ, и что почтенный родственникъ его насказалъ ему такъ много добраго и нѣжнаго, что онъ проникнутъ до глубины души, обѣ въ голосъ вскричали: "Ахъ, слава Богу!" и бросились на шею старику. Обнявъ его съ невыразимымъ чувствомъ, онѣ стали по сторожамъ креселъ Чодзльвита, какъ два ангела, готовые наполнить любовію и счастіемъ горестное существованіе стараго Мартина.
Онъ внимательно смотрѣлъ то на одну, то на другую, то на Пексниффа, стоявшаго съ благочестиво устремленными въ потолокъ взорами.
-- Какъ ихъ зовутъ?-- спросилъ онъ, поймавъ взглядъ Пексниффа.
Мистеръ Пексниффъ поспѣшилъ отвѣчать на этотъ вопросъ и присовокупилъ:-- Вы, дѣти, лучше бы написали свои имена. Хотя почеркъ руки вашей и не имѣетъ никакой важности, но родственная любовь можетъ придать ему цѣны. Клеветники подозрѣваютъ, что у Пексниффа въ это время вертѣлись въ головѣ мысли о завѣщаніи его стараго родственника.
-- Не нужно, дѣти,-- возразилъ старикъ:-- Черити и Мерси, я васъ не такъ скоро забуду, чтобъ имѣть нужду въ напоминаніи. Пексниффъ!
-- Что угодно?
-- Вы не имѣете привычки сидѣть?
-- Да, случается, сударь,-- отвѣчалъ Псксииффъ, стоявшій во все это время.
-- Почему же вы теперь не сядете?
-- Можете ли вы сомнѣваться, что я исполню всякое ваше желаніе,-- сказалъ Пексниффъ и немедленно усѣлся.
-- Послушайте,-- сказалъ Чодзльвитъ: я увѣрень въ честности вашихъ намѣреній; но боюсь, что вы не знаете, что такое капризы старика. Вы не знаете, чего стоитъ слѣдовать его желаніямъ и нежеланіямъ; приноравливаться къ его предразсудкамъ; исполнять его волю, какова бы она ни была; переносить припадки его недовѣрчивости и, несмотря ни на что, быть къ нему внимательнымъ. Когда я вспомню о своихъ недостаткахъ и сужу о ихъ огромности по обиднымъ понятіямъ, которыя имѣлъ о васъ, то едва рѣшаюсь надѣяться на вашу дружбу!
-- Достойный мистеръ Чодзльвитъ! Какъ можете вы говорить подобныя вещи! Что можетъ быть естественнѣе одной ошибки, когда во всѣхъ другихъ отношеніяхъ вы были совершенно правы, когда вы имѣли столько причинъ смотрѣть на всѣхъ съ самой дурной точки!
-- Правда, вы очень снисходительны ко мнѣ.
-- Я всегда говорилъ дочерямъ, что какъ намъ ни горько, что насъ смѣшиваютъ съ низкими корыстолюбцами, но удивляться тутъ нечему! Вы помните, мои милыя?
-- О, тысячу разъ!-- отвѣчали дочери въ одинъ голосъ.
-- Мы не жаловались. Иногда только, мы имѣли дерзкую самоувѣренность думать, что со временемъ истина и добродѣтель восторжествуютъ. И когда я видѣлся съ вами въ нашемъ мѣстечкѣ, я, кажется, и самъ сказалъ вамъ, что вы во мнѣ ошибаетесь. Вотъ и все, почтенный другъ мой.
-- Нѣтъ, не все,-- возразилъ Мартинъ, проведя рукою по лбу:-- вы сказали мнѣ гораздо больше такого, что, вмѣстѣ съ другими обстоятельствами, раскрыло мнѣ глаза. Вы безкорыстно вступились за... я не хочу называть его, вы знаете, кого я подразумѣваю.
Мистеръ Пексниффъ смутился и смиренно отвѣчалъ: -- совершенно безкорыстно, сударь, могу васъ увѣрить!
-- Знаю,-- сказалъ спокойно Мартинъ.-- Я въ этомъ увѣренъ. Вы также безкорыстно отвлекли отъ меня эту стаю гадовъ и сами сдѣлались ихъ жертвою; многіе дозволили бы имъ высказать себя передъ мною во всей своей гнусной алчности, чтобъ противоположностью выиграть въ моемъ мнѣніи. Но вы чувствовали за меня, и я вамъ премного благодаренъ. Хотя я и выѣхалъ изъ того мѣста, однако, знаю, что тамъ произошло!
-- Вы меня удивляете!
-- Мои свѣдѣнія о вашихъ поступкахъ не ограничиваются этимъ. Въ вашемъ домѣ новый жилецъ?
-- Да, сударь,-- отвѣчалъ архитекторъ.
-- Онъ долженъ оставить вашъ домъ.
-- Для того... для того, чтобъ перебраться къ вамъ?-- спросилъ Пексниффъ съ нерѣшительною кротостью.
-- Куда онъ хочетъ. Онъ обманулъ васъ.
-- Надѣюсь, что нѣтъ! Я увѣренъ, что нѣтъ!-- возразилъ Пексниффъ съ жаромъ.-- Я былъ очень хорошо расположенъ къ этому молодому человѣку. Надѣюсь, нѣтъ доказательствъ, что онъ недостоинъ моего покровительства. Обманъ, обманъ! Мистеръ Чодзльвитъ, я считаю себя обязаннымъ, въ случаѣ, если жто правда, отказаться отъ него немедленно!
-- Вы, конечно, знаете, что онъ уже сдѣлалъ свои выборъ насчетъ женитьбы?
-- Боже мой!-- вскричалъ Пексниффъ, схватившись за голову обѣими руками и дико глядя на дочерей своихъ.-- Вы меня ужасаете?
-- Вы еще не знали объ этомъ?
-- Но, конечно, онъ имѣетъ на то согласіе и одобреніе своего дѣда! Такъ ли, спрашиваю я васъ во имя чести человѣческой природы?
-- Онъ обошелся безъ меня,-- возразилъ старикъ.
Негодованіе Пексниффа при этой страшной развязкѣ могло сравниться только съ досадою его дочерей. Какъ? Они пріютили на груди своей змѣю, крокодила, осмѣлившагося располагать своимъ сердцемъ? И этотъ злодѣй ослушался своего добраго, почтеннаго, сѣдовласаго дѣда, которому обязанъ именемъ, воспитаніемъ, всѣмъ? О, ужасъ, ужасъ! Выгнать это чудовище изъ дома было бы слишкомъ снисходительно! Неужели нѣтъ законовъ, которые бы карали за такія преступленія! И какъ низко онъ обманулъ ихъ, извергъ!
-- Очень радъ, что вы мнѣ такъ горячо сочувствуете,-- сказалъ старикъ, поднявъ руку, чтобъ остановить этотъ потопъ негодованія.-- Мы будемъ считать это дѣло конченнымъ.
-- Нѣтъ, почтенный другъ мои!-- воскликнулъ Пексниффъ:-- еще неконченнымъ, пока домъ мой не очистится отъ такого оскверненія!
-- Еще одно обстоятельство,-- началъ Мартинъ послѣ нѣкотораго молчанія.-- Помните вы Мери?
-- Ту молодую дѣвушку, которая меня такъ сильно интересовала, помните, дѣти?-- замѣтилъ Пексниффъ.
-- Я разсказалъ вамъ ея исторію...
-- Которую я передалъ вамъ, мои милыя,-- слова прервалъ Пексниффъ.-- Какъ онѣ были тронуты ею, мистеръ Чодзльвитъ!
-- Мнѣ пріятно, что вы такъ хорошо къ ней расположены, дѣти,-- сказалъ старикъ, видимо довольный.-- Я думалъ, что мнѣ придется просить за нее; но въ васъ, я вижу, нѣтъ зависти. Она сирота и ничего отъ меня не получитъ: это ей самой хорошо извѣстно. Надѣюсь, что вы будете, съ нею ласковы!
Найдется ли на свѣтѣ сирота, которую обѣ миссъ Пексниффъ не прижали бы къ своей нѣжной груди, какъ родную сестру!
Настало молчаніе, въ продолженіе котораго Чодзльвитъ задумчиво потупилъ взоры. Пексниффъ и дочери его, видя, что старикъ не желаетъ быть прерваннымъ въ своихъ размышленіяхъ, также молчали. Въ продолженіе всего предыдущаго разговора, Мартинъ былъ холоденъ и безстрастенъ, какъ будто онъ заучилъ и съ трудомъ повторилъ свою роль нѣсколько разъ. Онъ выдерживалъ свой характеръ даже тогда, когда выраженія и манера его были наиболѣе ободрительны и жарки. Но теперь, пробудившись отъ задумчивости, онъ видимо оживился и съ большимъ выраженіемъ въ голосѣ сказалъ:
-- Вы знаете, что объ этомъ будетъ говорить? Вы обдумали это?
-- Что такое? О чемъ, достойный другъ мой?
-- О нашемъ новомъ союзѣ съ вами.
Пексниффъ смотрѣлъ какъ человѣкъ, чувствующій себя превыше всякихъ земныхъ перетолкованій, и отвѣчалъ, качая головою, что безъ сомнѣнія объ этомъ будутъ говорить весьма многое.
-- Конечно,-- присовокупилъ старикъ.-- Нѣкоторые скажетъ, что я на старости сошелъ съ ума, потерялъ всѣ силы душевныя и снова сдѣлался ребенкомъ. Вы можете перенести это?
Пексниффъ отвѣчалъ, что подобныя вещи поразили бы его жестоко, но что съ большимъ усиліемъ надъ собою онъ полагаетъ возможнымъ перенести это.
-- Другіе скажутъ -- я говорю о тѣхъ, которые обманутся въ своихъ надеждахъ -- что вы лгали, притворились, подличали и грязными, низкими путями втерлись въ мое благорасположеніе. Вы и это можете перенести?
Пексниффъ отвѣчали, что и это будетъ очень жестоко, но что чистая совѣсть и дружба Чодзльвита помогутъ ему перенести клевету.
-- Большая часть, какъ мнѣ ясно предвидится, будетъ вотъ что разсказывать: что въ доказательство моего презрѣнія къ ихъ гнусной толпѣ, я выбралъ изъ нихъ худшаго, поручилъ ему составить завѣщаніе и обогатилъ его на счетъ всѣхъ остальныхъ; что я ухватился за такой способъ наказанія этихъ гадовъ въ то время, когда послѣднее звено цѣпи, привязывавшей меня къ моему роду, было жестокосердо разорвано... жестокосердо, потому что я любилъ его и полагался на его привязанность; жестокосердо -- потому что онъ бросилъ меня, когда я наиболѣе дорожилъ имъ. Помоги мнѣ Богъ! Онъ могъ покинуть меня безъ малѣйшаго сожалѣнія! Теперь, мистеръ Пексниффъ, скажите мнѣ по совѣсти, взвѣсивъ хорошенько слова мои, въ состояніи ли вы выдержатъ испытанія такого рода?
-- Любезный мистеръ Чодзльвитъ!-- вскричалъ Пексниффъ въ восторгѣ.-- Для такого человѣка, какимъ вы показали себя сегодня; для человѣка столь обиженнаго, но несмотря на то, до такой степени человѣколюбиваго; для человѣка, столько... я уже и не могу прибрать выраженіи... и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ замѣчательно... словомъ, для такого человѣка, какъ вы, скажу безъ излишней самонадѣянности -- я и мои дочери готовы на всѣ пожертвованія!
-- Довольно,-- сказалъ Мартинъ.-- Теперь ужъ вы не можете обвинить меня въ послѣдствіяхъ. Когда думаете вы возвратиться домой?!
-- Когда вамъ будетъ угодно, почтенный другъ мой. Хоть сейчасъ, если вы желаете.
-- Я ничего не желаю. Будете ли вы готовы возвратиться черезъ недѣлю?
Именно черезъ недѣлю мистеръ Пексниффъ думалъ кончить свои дѣлишки въ Лондонѣ, а у дочерей его еще сегодня утромъ готово было вырваться желаніе быть дома въ субботу.
-- Расходы ваши,-- сказалъ Мартинъ, вынимая изъ бумажника банковый билетъ:-- вѣроятно, превосходятъ это. Когда увидимся, вы скажете, мнѣ, сколько я вамъ долженъ. Вамъ не нужно знать, гдѣ я живу теперь -- да у меня и нѣтъ постояннаго жилища. Мы съ вами увидимся скоро. До тѣхъ поръ, чтобъ подробности нашего свиданія остались между нами. О томъ, что вы сдѣлаете, возвратясь домой, прошу васъ не упоминать мнѣ никогда: я въ особенности этого требую. Я вообще не люблю многословія; кажется, я вамъ сказалъ все, что нужно.
-- Рюмку вина, почтенный другъ мой!-- вскричалъ Пексниффъ, останавливая Мартина,-- Милыя дѣти!
Сестры бросились угодить своему доброму и несчастному родственнику.
-- Которая изъ нихъ младшая?-- спросила" старикъ.
-- Мерси, пятью годами. Говоря какъ артистъ, я дозволяю себѣ замѣтить, что у нея довольно правильное лицо и граціозныя формы.
-- Она должно быть живого нрава, замѣтилъ Мартинъ.
-- Ахъ, Боже мой! Вотъ замѣчательно! Вы опредѣлили ея характеръ, почтенный другъ мой, такъ вѣрно, какъ-будто знали ее съ самаго рожденія. Дѣйствительно, она живого нрава; въ нашемъ скромномъ жилищѣ она поддерживаетъ веселое настроеніе.
-- Безъ сомнѣнія,-- возразилъ старикъ.
-- Черити, съ другой стороны, отличается здравымъ разсудкомъ и глубокимъ чувствомъ, если подобнаго рода выраженія могутъ быть извинительны отцу. И какъ онѣ любятъ другъ друга! Позвольте мнѣ выпить за ваше здоровье, мистеръ Чодзльвитъ?
-- Не думалъ я, съ мѣсяцъ назадъ, что буду пить вино съ вами. Ваше здоровье!
Нисколько несконфуженный послѣдними словами Мартина, Пексниффъ благодарилъ его съ умиленіемъ.
-- Теперь пустите меня,-- сказалъ Мартинъ, ставя на столъ рюмку, къ которой едва коснулся губами.-- Добраго утра, дѣти!
Обѣ миссъ Пексниффъ снова бросились обнимать старика, чему онъ подвергся довольно благосклонно. Кончивъ это, онъ наскоро простился съ Пексниффомъ и вышелъ изъ комнаты, провожаемый до дверей отцомъ и дочерьми, которые дѣлали ему нѣжные знаки и сіяли родственною любовью до тѣхъ поръ, пока онъ не переступилъ за порогъ, хотя Мартинъ во все это время ни разу ни оглянулся назадъ.
Возвратившись въ комнату мистриссъ Тоджерсъ и оставшись наединѣ съ отцомъ, обѣ дѣвицы изъявили необычайную веселость. Онѣ щелкали пальцами, прыгали, смѣялись и лукаво посматривали на отца.
-- Еслибъ была хоть малѣйшая возможность придумать причину такой веселости,-- сказалъ онъ съ важностью: я бы не. осуждалъ васъ. Но когда вамъ рѣшительно нечему радоваться... о, дѣйствительно, нечему!..
Наставленіе это имѣло такъ мало вліянія на Мерси, что она приложила платокъ къ своимъ розовымъ губкамъ и бросилась въ кресла съ признаками крайняго благополучія. Это до такой степени оскорбило Пексниффа, что онъ серьезно началъ ей выговаривать и далъ родительскій совѣтъ исправиться въ уединеніи и созерцаніи. Но въ это время они были прерваны спорящими голосами въ сосѣдней комнатѣ.
-- Я вотъ во что не ставлю Джинкинса, мистриссъ Тоджерсъ! воскликнулъ младшій изъ Тоджерскихъ джентльменовъ, щелкнувъ пальцами.
-- Да, я знаю, что у васъ независимый духъ, сударь,-- отвѣчала хозяйка:-- и что вы никому не уступите. И вы совершенно правы. Я не вижу причины, почему бы вы стали уступать какому бы то ни было джентльмену. Это всякому должно быть извѣстно.
-- Пусть онъ остерегается!-- вскричалъ младшій изъ "тоджерскихъ" отчаяннымъ голосомъ.-- Никто не долженъ стать на пути потока моего мщенія! Я знаю одного джентльмена, у котораго есть пара пистолетовъ. Если я поѣду къ нему завтра, попрошу ихъ на время и пошлю друга своего къ Джинкинсу, то въ газетахъ напечатаютъ трагедію. Вотъ и все!
Мистриссъ Тоджерсъ застонала.
-- Я долго переносилъ это, но наконецъ душа моя возмутилась, и я не въ силахъ терпѣть!
Конечно, мистеръ Джинкинсъ совершенно неправъ; его нельзя извинить, если онъ дѣлаетъ это съ намѣреніемъ.
-- Съ намѣреніемъ!-- воскликнулъ младшій джентльменъ.-- Развѣ онъ не прерываетъ меня и не противорѣчитъ мнѣ на каждомъ шагу? Развѣ онъ упускаетъ случай стать между мною и предметомъ, на который я обращу вниманіе? Развѣ онъ не считаетъ долгомъ забывать меня всякій разъ, когда наливаетъ пиво? Развѣ онъ не говоритъ всякій день вздоръ насчетъ своихъ бритвъ съ обидными намеками на тѣхъ, кому нѣтъ нужды бриться больше раза въ недѣлю? Но совѣтую ему беречься! Я его самого скоро отбрѣю, пусть онъ это знаетъ!
Мистриссъ Тоджерсъ снова застонала.
-- Впрочемъ,-- сказалъ молодой джентльменъ:-- объ этихъ вещахъ нечего разсказывать дамамъ. Срокъ мой -- недѣля, начиная съ будущей субботы: мы оба не можемъ жить въ одномъ и томъ же домѣ! Если время это пройдетъ безъ кровопролитія, вы можете считать себя счастливою, мистриссъ Тоджерсъ!
-- Ахъ, Боже мой, Боже мой! Чего бы я не дала, чтобъ предупредить такія вещи! Потерять васъ, сударь, все равно что потерять правую руку: вы такъ любимы и уважаемы всѣми коммерческими джентльменами! Перемѣните ваши мысли, сударь, если не для кого другого, то хоть для меня, сударь!
-- У васъ останется любимецъ вашъ Джинкинсъ,-- отвѣчалъ онъ угрюмо.-- Онъ утѣшитъ васъ и остальныхъ джентльменовъ въ потерѣ двадцатерыхъ, какъ я! Меня въ этомъ домѣ не понимаютъ.
-- Ахъ, не уходите съ такимъ мнѣніемъ, сударь! Говорите, что хотите о джентльменахъ; но за что же вы обвиняете коммерческую гостиницу? Вы слишкомъ чувствительны, слишкомъ щекотливы, сударь. Это въ вашемъ духѣ!
Молодой джентльменъ закашлялъ.
-- А что до Джинкинса, сударь, ужъ если намъ надобно разстаться, то знайте, что я его вовсе не оправдываю. Я бы желала сама, чтобъ онъ понизилъ голосъ въ моемъ домѣ. Мистеръ Джинкинсъ не такой постоялецъ, которому всѣ должны уступать. Напротивъ...
Такія и подобныя рѣчи мистриссъ Тоджерсъ смягчили наконецъ младшаго джентльмена, и онъ ушелъ, увѣряя хозяйку въ своемъ всегдашнемъ уваженіи.
-- Ахъ, Боже мой, миссъ Пексниффъ!-- вскричала она, войдя въ свою комнату и жалобно всплеснувъ руками.-- Что стоитъ быть хозяйкою подобнаго заведенія! Вы вѣрно слышали нашъ разговоръ! Каково вамъ покажется? Этотъ молокососъ самый смѣшной и безтолковый малый, какихъ только я знаю; а между тѣмъ онъ воображаетъ себѣ, что его можно поставить на одну доску съ Джинкинсомъ... съ Джинкинсомъ!
Мистриссъ Тоджерсъ разсказала много анекдотовъ о молодомъ джентльменѣ и о томъ, какъ ему достается отъ Джинкинса. Пексниффъ слушалъ ее съ строгимъ молчаніемъ. Когда она кончила, онъ сказалъ торжественно:
-- Мистриссъ Тоджерсъ, позвольте узнать, что вамъ платитъ этотъ молодой джентльменъ?
-- Около восемнадцати шиллинговъ въ недѣлю.
Пексниффъ всталъ со стула, скрестилъ руки, взглянулъ на хозяйку и покачалъ головою.
-- И возможно ли, сударыня,-- сказалъ онъ:-- чтобъ женщина съ вашимъ умомъ, изъ за такой бездѣлицы какъ восемнадцать шиллинговъ въ недѣлю, унижалась до двуличія... даже на одно мгновеніе?
-- Я должна же стараться, чтобъ они ладили между собою и не оставляли меня, мистеръ Пексниффъ. Барышъ такъ малъ!
-- Барышъ, мистриссъ Тоджерсъ, барышъ!
Пексниффъ былъ такъ строгъ, что хозяйка заплакала.
-- Притворство для барыша! О, вотъ поклоненіе золотому тельцу! О, Ваалъ, Ваалъ! Цѣнить себя ни во что, притворяться, лгать -- за восемнадцать шиллинговъ въ недѣлю! Горестно!
Восемнадцать шиллинговъ! Ты правъ, добродѣтельный Пексниффъ, совершенно правъ. Добро бы еще за чинъ, за звѣзду, за мѣсто въ парламентѣ, за улыбку министра или за большія деньги! А то за восемнадцать шиллинговъ въ недѣлю! Это жалость, жалость!
Мистеръ Пексниффъ былъ до того растроганъ своею рѣчью, что вышелъ прогуляться для успокоенія взволнованныхъ чувствъ.