Мистеръ Пинчъ и Мартинъ, нисколько не предчувствуя предстоящей грозы, преспокойно наслаждались въ домѣ Пексниффа и ежедневно сближались между собою болѣе и болѣе. Планъ школы, при замѣчательныхъ способностяхъ Мартина, быстро подвигался впередъ; Томъ былъ отъ него въ восторгѣ, и самъ Мартинъ не могъ не основывать на немъ кой-какихъ воздушныхъ замковъ, а потому трудился охотно и дѣятельно.
-- Еслибъ изъ меня вышелъ великій архитекторъ, Томъ,-- сказалъ новый ученикъ, разсматривая съ удовольствіемъ свою работу,-- знаете ли, что бы я непремѣнно постарался состроить?
-- А что?
-- Ваше счастье.
-- Нѣтъ! Неужели? Какъ вы добры!
-- Право, Томъ, и на такомъ прочномъ основаніи, что оно пережило бы и васъ и даже вашихъ внуковъ. Я васъ взялъ бы подъ свое покровительство; а ужъ еслибъ мнѣ только удалось взобраться на верхушку дерева, такъ посмотрѣлъ бы я, кто осмѣлится помѣшать тѣмъ, кого я вздумаю поддерживать, Томъ!
-- Ахъ, какъ вы меня радуете!
-- О! Я говорю не шутя,-- возразилъ Мартинъ такимъ непринужденно и величественно снисходительнымъ видомъ, какъ будто онъ уже, дѣйствительно занималъ мѣсто перваго архитектора при всѣхъ европейскихъ государяхъ.
-- Я боюсь, что меня трудно будетъ вывести въ люди,-- замѣтилъ Томъ, покачивая головою.
-- Вздоръ, вздоръ! Если я заберу себѣ въ голову и буду говорить, что Пинчъ дѣльный малый и что я доволенъ нничемъ, такт никто и не рѣшится сомнѣваться въ этомъ. Кромѣ того, Томъ, вы во многомъ можете мнѣ быть полезны.
-- Въ чемъ бы, напримѣръ?
-- Вы были бы чуднымъ малымъ для выполненія моихъ идей; ты можете слѣдить за дѣломъ въ обыкновенныхъ вещахъ, пока оно не сдѣлается достаточно интереснымъ для самого меня. Мнѣ будетъ тогда очень полезно имѣть при себѣ человѣка съ вашими познаніями, а не какого-нибудь болвана. О, я бы о васъ позаботился тогда; можете положиться, что я не шучу!
Томъ, никогда недумавшій быть первою скрипкой въ общественномъ оркестрѣ, былъ необычайно доволенъ обѣщаніями своего молодого товарища.
-- Я бы, разумѣется, женился на ней, Томъ,-- продолжалъ Мартинъ.
Томъ поблѣднѣлъ и молчалъ.
-- У насъ было бы множество дѣтей, Томъ, и они бы васъ любили, потому что здѣсь всѣ дѣти очень васъ любятъ.
Томъ молчалъ; слова замерли на его устахъ.
-- Я бы, можетъ быть, назвалъ одного сына въ честь вашу -- Томасъ Пинчъ Чодзльвитъ... не дурно?
Томъ прокашлялся и улыбнулся.
-- Она бы также васъ полюбила, Томъ.
-- О!-- слабо отозвался Пинчъ.
-- Она бы улыбалась, глядя на васъ или говоря съ вами... улыбалась бы весело -- но вы на это не стали бы сердиться. Я никогда еще не видалъ такой свѣтлой улыбки, какъ у нея!
-- О, конечно, я бы не сталъ на нее сердиться!
-- Она была бы съ вами такъ же нѣжна, какъ съ ребенкомъ, потому что сознайтесь, вѣдь вы во многомъ еще ребенокъ
Томъ кивнулъ головою.
-- Она всегда будетъ къ вамъ добра и рада будетъ васъ видѣть,-- продолжалъ Мартинъ.-- А какъ узнаетъ, что вы за человѣкъ (а объ этомъ она очень скоро узнаетъ), то станетъ давать вамъ кое-какія пустяшныя порученія, будетъ просить у васъ маленькихъ услугъ, которыя вы, конечно, не откажетесь съ удовольствіемъ исполнить. А она потомъ будетъ васъ благодарить и увѣрять васъ, что вы исполнили ея порученіе какъ нельзя лучше. А ужъ обращаться съ вами она, конечно, стала бы лучше, чѣмъ я, да и оцѣнила бы васъ скорѣе и лучше, и, навѣрное, потомъ говорила бы о васъ, какъ о человѣкѣ милѣйшемъ, добрѣйшемъ и чудномъ товарищѣ
А Томъ все молчалъ, молчалъ.
-- Мы бы завели органъ у себя дома, въ память прошлаго, на память о томъ, какъ вы играли для нея. Я бы отдѣлалъ у себя въ домѣ особую музыкальную залу, гдѣ-нибудь въ концѣ дома, чтобъ вы могли тамъ сидѣть и играть сколько вамъ угодно, не опасаясь никого обезпокоитъ музыкой. Вы любите играть въ потемкахъ, ну, и тамъ въ залѣ тоже было бы темно. А мы бы сидѣли и слушали васъ каждый вечеръ.
Видно было, что Тому Пинчу понадобилось сдѣлать большое усиліе, чтобъ встать и пожать своему другу обѣ руки, сохраняя спокойное и ясное выраженіе признательности. Много понадобилось ему воли, чтобъ заставить себя сдѣлать это съ чистымъ сердцемъ; такіе подвиги мужества въ другихъ условіяхъ сопровождались бы трубными звуками во славу героя, хотя эти звуки часто и звучатъ фальшиво. Надо думать, что сцены убійствъ, жестокостей и крови, среди которыхъ раздаются обычно эти трубные звуки дурно подѣйствовали на музыкальный инструментъ, заржавили его, расшатали его клапаны, и онъ началъ фальшивить.
-- Я вижу доказательство врожденной доброты людей,-- началъ Томъ, по обыкновенію отводя самого себя на задній планъ,-- въ томъ, что каждый, кто бы ни явился сюда, проявляетъ ко мнѣ гораздо болѣе вниманія и ласки, чѣмъ я могъ бы желать, еслибъ былъ даже самымъ требовательнымъ созданіемъ на свѣтѣ. Я не могъ бы выразить какъ это меня удивляетъ и трогаетъ, еслибъ былъ краснорѣчивѣйшимъ человѣкомъ. И повѣрьте мнѣ, я человѣкъ не неблагодарный, и не забуду вашей доброты ко мнѣ и постараюсь вамъ это доказать, когда будетъ къ тому случаи.
-- Ну, вотъ, и прекрасно,-- сказалъ Мартинъ, положа руки въ карманы и разваливаясь на стулѣ.-- Но вѣдь я пока еще у Пексниффа, и далеко еще не устроилъ своей судьбы... А что, скажите,-- продолжалъ онъ,-- вы сегодня утромъ получили вѣсти отъ этого... какъ его?..
-- А что,-- повторилъ онъ послѣ короткаго молчанія.-- Вы сегодня слышали о томъ... какъ его зовутъ?
-- Кого бы это?-- спросилъ Томъ, кротко готовясь заступиться за достоинство отсутствующаго.
-- Ну, вы знаете... какъ его? Норткей.
-- Вестлокь,-- возразилъ Томъ громче обыкновеннаго.
-- Да, Вестлокъ! Я помнилъ, что въ его имени есть что-то, имѣющее связь съ румбомъ компаса и дверью {Игра словъ: -- Northkey -- буквально сѣверный ключъ: Westlock -- западный замокъ. Прим. перев.}. Ну, такъ что-жь говорить Вестлокъ?
-- Онъ вступилъ во владѣніе своимъ наслѣдствомъ.
-- Счастливецъ! Хотѣлось бы и мнѣ того же, Больше онъ ничего не пишетъ?
-- О, нѣтъ, пишетъ; остальное для васъ не важно, но мнѣ очень нравится. Джонъ всегда говорилъ:-- Смотри, Томъ, когда душеприказчики моего отца кончатъ дѣло, я угощу тебя обѣдомъ, и нарочно для этого пріѣду въ Сэлисбюри. Ну, вотъ, въ тотъ день, когда Пексниффъ уѣхалъ, Джонъ писалъ, что дѣла его придутъ очень скоро въ порядокъ и что онъ немедленно подучитъ деньги; а потому онъ просилъ меня написать, когда мнѣ можно будетъ увидѣться съ нимъ въ Сэлисбюри? Я отвѣчалъ ему по почтѣ, что на этой недѣлѣ и что у насъ новый ученикъ, и какой вы славный малый, и какъ мы съ вами подружились. Джонъ и пишетъ на оборотѣ моего письма, что назначаетъ завтрашній дснь, что посылаетъ вамъ поклонъ и что надѣется имѣть удовольствіе обѣдать вмѣстѣ съ вами въ лучшей гостиницѣ города. Вотъ и письмо.
-- Хорошо, пожалуй, очень ему благодаренъ,-- сказалъ Мартинъ, хладнокровно взглянувъ на письмо.
Томъ желалъ бы видѣть Мартина нѣсколько болѣе удивленнымъ или обрадованнымъ такому событію; но тотъ не обнаружилъ никакого особеннаго душевнаго движенія, а просто принялся свистать и провелъ черты двѣ на планѣ школы, какъ будто не случилось ничего особеннаго.
Такъ какъ конь Пексниффа считался животнымъ священнымъ, предназначеннымъ для того, чтобъ возитъ только его, главнаго жреца храма, или особъ, удостоенныхъ его особеннаго вниманія, молодые люди сговорились отправиться въ Сэлисбюри пѣшкомъ, что было гораздо лучше, чѣмъ ѣхать въ кабріолетѣ, потому что погода была очень холодная.
Именно лучше! Прогулка пѣшкомъ, при которой дѣлаются узаконенныя четыре мили въ часъ, это здоровая, бодрящая прогулка; нѣтъ ни грохота, ни встряски, ни толчковъ, ни скрипѣнья сквернаго стараго экипажа. Развѣ возможно тутъ сравненіе? Сравнивать эти двѣ вещи, значитъ нанести обиду прогулкѣ. Видано ли, чтобъ поѣздка въ телѣжкѣ полировала кровь? Она можетъ возбудить тревожное круговращеніе крови развѣ только въ тома, случаѣ, когда старая колымага грозитъ свихнуть путнику шею; тогда онъ, конечно, почувствуетъ жаръ и въ крови, и въ позвоночникѣ, но едва ли усладительный. Можно-ли сказать, что старый фаэтонъ когда либо укрѣплялъ духъ и энергію, кромѣ, развѣ, тѣхъ случаевъ, когда лошадь понесетъ по скату пригорка внизъ, гдѣ торчитъ по дорогѣ большой камень, и когда сѣдоку, конечно, приходится воспрянуть духомъ, чтобъ мгновенно изобрѣсти способъ выпрыгнуть, не разбившись вдребезги.
Правда, холодновато, объ этомъ никто и не споритъ. Ну, а въ телѣжкѣ развѣ было бы теплѣе? Въ придорожной кузницѣ ярко вспыхиваетъ и взвивается огонь, словно соблазняя погрѣться; но развѣ онъ меньше соблазнялъ бы, еслибъ на него смотрѣть съ сидѣнья телѣжки? Вѣтеръ дулъ немилосердно и хлесталъ путника по лицу его собственными волосами, если ихъ у него было много, или снѣжною пылью, если волосъ у него не было, и захватывалъ духъ, и словно погружалъ въ ледяную ванну, когда распахивалъ одежду. Но вѣдь то же самое вѣтеръ сдѣлалъ бы съ нимъ и на телѣжкѣ. Развѣ не такъ? Ну, ихъ, эти экипажи!
Что, тамъ, экипажи! Видывали ли у кого нибудь изъ путешествующихъ на колесахъ и копытахъ такія алыя щеки, и бывали ли они когда нибудь такъ веселы и благодушны? Раздавался ли ихъ веселый смѣхъ въ тѣ минуты, когда вѣтеръ заставлялъ ихъ повертываться къ себѣ спиною, и снова потомъ лицомъ къ нему, когда порывъ проносился мимо? Да вотъ, тамъ кто-то, какъ разъ мчится на двухколескѣ. Взгляните вы на этого человѣка:-- бичъ въ лѣвой рукѣ, а самъ третъ закоченѣлую руку объ окаменѣвшую ногу, и постукиваетъ окаменѣвшими носками сапогъ о подножку. Возможно-ли промѣнять это неподвижное застываніе на живое движеніе, полирующее кровь?
Кто, ѣдучи въ экипажѣ, сталъ бы такъ заниматься верстовыми столбами? У кого изъ ѣдущихъ могли бы такъ дѣятельно работать глаза, чувства, мысли, какъ у веселаго странствователя на собственныхъ ногахъ? Взгляните, какъ вѣтеръ проносится по песчанымъ буграмъ и прометаетъ на нихъ траву, оставляя послѣ себя полосы. Взгляните кругомъ, на равнину, какъ красивы на ней тѣни въ этотъ зимній день! Таково уже свойство тѣней. Лучшая вещь въ жизни -- это тѣни; онѣ приходятъ и уходять, мѣняются, исчезаютъ такъ-же быстро, какъ и сейчасъ.
Пройдена еще миля, и начинается снѣгъ, сквозь который вороны, низко летающіе надъ землею, кажутся какими-то чернильными пятнами на бѣломъ фонѣ. Они не сердятся на вѣтеръ и снѣгъ и не требуютъ, чтобъ снѣгъ сыпался не такъ густо, хотя бы имъ предстояло пролетѣть двадцать миль. Но вотъ вдали уже виднѣется и колокольня стараго собора. Шагъ за шагомъ, они вступаютъ, наконецъ, въ улицы, на которыхъ лежитъ отпечатокъ какого-то особеннаго спокойствія, послѣ того, какъ ихъ устлало бѣлымъ снѣгомъ. Когда они подходятъ къ трактиру, гдѣ назначено свиданіе, ихъ свѣжія, румяныя лица даже приводятъ въ конфузъ и въ зависть служителя, встрѣчающаго ихъ со своею блѣдною и блеклою физіономіею.
Чудный трактиръ! Буфетъ быль просто рощей, наполненной мертвой дичиной и бараньими ногами. За стеклянными дверьми шкафа красовались холодныя индѣйки и куры, благородные ростбифы и куски баранины, сладкіе пироги съ разными вареньями и всякая лакомая всячина. А въ первомъ этажѣ, въ комнатѣ съ опущенными занавѣсами, ярко топился каминъ; передъ нимъ грѣлись тарелки; восковыя свѣчи были разставлены вездѣ, и посерединѣ стоялъ столъ, накрытый на троихъ, но на которомъ было серебра и хрусталя человѣкъ на тридцать: тамъ ожидалъ своихъ гостей Джонъ Вестлокъ -- не тотъ Джонъ Вестлокъ, какимъ онъ былъ нѣкогда у Пексниффа, но настоящій джентльмень, смотрѣвшій теперь гораздо величавѣе, потому что теперь онъ былъ человѣкомъ вполнѣ независимымъ, и зналъ, что въ банкѣ лежитъ порядочная сумма денегъ, принадлежащихъ собственно ему. Но въ другихъ отношеніяхъ, онъ былъ прежній Джонъ Вестлокъ, потому что схватилъ Пича за обѣ руки, лишь только тотъ вошелъ въ комнату, и обнялъ его отъ всей души.
-- А это,-- сказалъ Джонъ:-- мистеръ Чодзльвить? Очень радъ съ нимъ познакомиться!-- Джонъ былъ малый самаго открытаго характера, а потому, пожавъ другъ другу руки, они сразу сдѣлались пріятелями съ Мартиномъ.
-- Постой-ка, Томъ,-- вскричалъ старый ученикъ, положивъ руки на плечи мистера Пинча,-- дай взглянуть на себя! Тотъ же, не перемѣнился ни на волосъ!
-- Да вѣдь немного и времени то прошло,-- возразилъ Томъ Пинчъ.
-- Мнѣ оно кажется вѣкомъ, да и тебѣ должно было бы казаться тѣмъ же, песъ ты этакій!-- Съ этими словами, Джонъ втолкнулъ своего стараго пріятеля въ самыя спокойныя кресла, и всѣ трое искренно засмѣялись.
-- Я приказалъ изготовить намъ къ обѣду все, чего намъ нѣкогда хотѣлось, помнишь, Томъ?
-- Неужели?
-- Все; смотри же, не смѣйся при слугахъ. Я не могъ удер жаться, когда заказывалъ обѣдъ. Все это такъ похоже на сонъ.
Тутъ Джонъ ошибался, потому что, вѣроятно, никому не снился такой превосходный супъ, какой имъ вскорѣ потомъ подали, или такіе превосходные соусы и жаркія; однимъ словомъ, существенность въ видѣ обѣда, стоящаго по десяти съ половиною шиллинговъ съ персоны, исключая винъ, превосходила всякое воображеніе. А что до винъ, пусть тотъ, кому можетъ присниться такое холодное шампанское, такой портвейнъ, хересъ или французскія вина -- пусть тотъ ложится въ постель и не слѣзаетъ съ нея.
Но лучшею, отличительною чертою пиршества было то, что никто такъ не удивлялся всему, какъ самъ Джонъ, который въ полномъ восторгѣ то хохоталъ, какъ сумасшедшій, то старался казаться степеннымъ, чтобъ не показать трактирной прислугѣ, что онъ не привыкъ къ подобной роскоши. Онъ не зналъ, какъ приняться разрѣзывать многіе изъ паштетовъ и по временамъ до того забывалъ свое величіе, что громкія восклицанія и веселый смѣхъ его слышались по всему дому. Молодые люди ѣли, пили и были совершенно веселы и довольны, особенно же, когда они усѣлись втроемъ противъ камина, щелкали орѣхи, запивали ихъ виномъ и откровенно бесѣдовали между собою. Пинчъ вспомнилъ, что ему было нужно сказать слова два своему пріятелю, помощнику органиста, и потому вышелъ на нѣсколько минутъ, чтобъ послѣ не опоздать.
Мартинъ и Джонъ выпили въ отсутствіе Тома за его здоровье, и послѣдній воспользовался случаемъ сказать своему новому пріятелю, что во все время пребыванія своего у Пексниффа, онъ имѣлъ ни тѣни неудовольствія на Пинча. Послѣ этого, Вестлокъ разговорился о его характерѣ и намекнулъ, что Пексниффъ совершенно понялъ его; онъ нарочно намекнулъ объ этомъ довольно неясно, зная, что Пинчу непріятно, когда о его покровителѣ отзываются дурно, и полагая, что лучше будетъ предоставить новому ученику самому удостовѣриться въ истинѣ.
-- Да,-- сказалъ Мартинъ:-- невозможно не любить Пинча и не отдавать справедливости его добрымъ качествамъ. Онъ самый услужливый малый, какого только можно вообразить.
-- Даже слишкомъ услужливый,-- возразилъ Вестлокъ:-- и это можно причесть къ его недостаткамъ.
-- Да, да, конечно! Съ недѣлю назадъ, былъ тамъ одинъ негодный, какой-то мистеръ Тиггъ, который занялъ у него всѣ сто деньги и, разумѣется, никогда не отдастъ ихъ. Хорошо еще, что вся сумма заключалась въ полгинеѣ.
-- Бѣднякъ!.. Вамъ, можетъ быть, не случалось замѣчать, что Томъ очень гордъ въ денежныхъ дѣлахъ и ни за что не рѣшится занять денегъ; да онъ скорѣе умретъ, нежели приметъ отъ кого-нибудь денежный подарокъ.
-- Неужели? Онъ необыкновенно простодушенъ.
-- Вы, однако,-- продолжалъ Джонъ, глядя съ нѣкоторымъ любопытствомъ на своего собесѣдника:-- такъ какъ вы старѣе и опытнѣе большей части помощниковъ Пексниффа, безъ сомнѣнія, понимаете Тома и видите, какъ легко обмануть его.
-- Разумѣется,-- возразилъ Мартинъ, протягивая ноги и держа г вою рюмку передъ свѣчкою:-- да и Пексниффу это извѣстно. Дочерямъ его также. А?
Джонъ Вестлокъ улыбнулся, но не отвѣчалъ.
-- Между прочимъ,-- продолжалъ Мартинъ:-- какого вы мнѣнія о Пексниффѣ? Каковъ онъ былъ съ вами? Что вы о немъ теперь думаете? Говорите безпристрастно; вѣдь теперь у васъ все съ нимъ кончено?
-- Спросите Пинча; онъ знаетъ мои мысли объ этомъ предметѣ; они не перемѣнились.
-- Нѣтъ, нѣтъ, скажите сами.
-- Но Пинчъ говоритъ, что я сужу несправедливо.
-- О, такъ я знаю, въ чемъ дѣло! Не обращайте на меня вниманія, прошу васъ. Скажу вамъ откровенно, онъ мнѣ не нравится. Я живу у него по нѣкоторымъ обстоятельствамъ, имѣю кой какія способности и знанія въ этомъ дѣлѣ, а потому скорѣе онъ долженъ быть благодаренъ мнѣ, а не я ему. Значитъ, вы можете говорить со мною, какъ будто я не имѣю съ нимъ никакихъ сношеній.
-- Если вы настоятельно требуете моего мнѣнія...
-- О, да; вы меня этимъ обяжете.
-- Такъ я вамъ скажу, что считаю Пексниффа величайшимъ мерзавцемъ въ свѣтѣ.
-- О,-- возразилъ Мартинъ очень хладнокровно.-- Это довольно строго.
-- Не строже истины; я готовъ сказать то же самое, безъ малѣйшаго измѣненія ему въ глаза. Одно обращеніе его съ Пинчемъ уже достаточно оправдываетъ мое мнѣніе; но когда я оглянусь назадъ на тѣ пять лѣтъ, которыя прожилъ въ его домѣ, и вспомню лицемѣріе, плутовство, низость, ложные предлоги и святошество для достиженія самыхъ гнусныхъ цѣлей; когда мнѣ представится, сколько разъ я былъ этому свидѣтелемъ и отчасти участникомъ, потому что находился тутъ же, въ качествѣ его ученика,-- клянусь вамъ, я почти готовъ презирать себя!
Мартинъ допилъ рюмку и смотрѣлъ на огонь камина.
-- Скажу вамъ просто, что даже теперь, когда между нами все кончено,-- продолжалъ Вестлокъ:-- и когда я съ наслажденіемъ знаю, что онъ меня всегда ненавидѣлъ, что мы вѣчно ссорились, и что я всегда высказывалъ ему свое мнѣніе -- даже теперь, я сожалѣю о томъ, что не послѣдовалъ ребяческому внушенію, которое мнѣ часто приходило на умъ -- не убѣжалъ изъ его дома "куда глаза глядятъ".
-- Для чего же это?
-- Чтобъ найти пропитаніе, котораго я не могъ бы отыскать себѣ дома. Тутъ было бы хоть что-нибудь смѣлое. Но довольно; налейте себѣ рюмку и забудемъ о немъ.
-- Сколько вамъ угодно. Что касается до моихъ сношеній съ нимъ, повторю только то, что говорилъ вамъ прежде. Я поступаю съ нимъ безъ церемоній и не намѣренъ поступать иначе; дѣло въ томъ, что ему, кажется, не хотѣлось бы лишиться меня, потому что я ему нуженъ. Я и прежде такъ думалъ. За ваше здоровье!
-- Покорно благодарю. За ваше! И пусть новый ученикъ выдетъ такимъ, какъ только можно пожелать лучше!
-- Какой новый ученикъ?
-- Благополучный юноша, рожденный подъ счастливымъ созвѣздіемъ,-- возразилъ, смѣясь, Вестлокъ:-- котораго родителямъ или опекунамъ будетъ суждено попасться на удочку его объявленія. Развѣ вы не знаете, что онъ снова напечаталъ объявленіе?
-- Нѣтъ.
-- О, какъ же! Я по слогу узналъ его въ газетѣ. Однако, довольно объ этомъ; вотъ идетъ Пинчъ. Не странно ли, что чѣмъ больше онъ любитъ Пексниффа, тѣмъ больше заставляетъ любить самого себя?
Томъ вошелъ съ радостною улыбкой и снова усѣлся въ теплый уголокъ, потирая руки. Онъ былъ счастливъ, какъ только Томъ Пинчъ могъ быть счастливымъ.
-- Такъ вотъ,-- сказалъ онъ, глядя на своего стараго пріятеля съ истиннымъ удовольствіемъ:-- наконецъ то ты сталь настоящимъ джентльменомъ, Джонъ!
-- Стараюсь быть имъ, Томъ, только стараюсь.
-- Теперь ужъ ты не понесешь своего чемодана къ дилижансу?
-- Почему-жъ нѣтъ? Надобно, чтобъ чемоданъ былъ очень тяжелъ, чтобъ я не унесъ его отъ Пексниффа, Томъ.
-- Вотъ!-- вскричалъ Томъ, обратясь къ Мартину:-- я вамъ говорилъ, что онъ вѣчно несправедливъ къ Пексниффу. Но вы его не слушайте; у него закоренѣлое предубѣжденіе противъ Пексниффа.
-- У Тома вовсе нѣтъ предубѣжденій,-- возразилъ со смѣхомъ Вестлокъ.-- Онъ глубоко знаетъ Пексниффа и всѣ его побужденія.
-- Разумѣется, знаю. Еслибъ ты, Джонъ, зналъ его столько же, какъ я, то уважалъ бы его, благоговѣлъ бы передъ нимъ. О, какъ ты оскорбилъ его чувства въ тотъ день, когда уѣхалъ отъ насъ!
-- Еслибъ я зналъ, гдѣ у него находятся чувства, то постарался бы задѣть ихъ; но такъ какъ нельзя было оскорбить того, чего человѣкъ не имѣетъ и чего не щадитъ у другихъ, я боюсь, что не заслуживаю твоего комплимента.
Пинчъ, не желая продлить непріятнаго для него спора, который могъ бы совратить Мартина, не отвѣчалъ ни слова; но Джонъ Вестлокъ, котораго никакія силы не могли бы заставить замолчать, когда дѣло коснулось достоинствъ Пексниффа, продолжалъ:
-- Его чувствъ? О, онъ человѣкъ съ нѣжнымъ сердцемъ!.. Его чувствъ! О, онъ человѣкъ добросовѣстный, нравственный, благочестивый!.. Что съ тобою, Томъ?
Пинчъ въ это время стоялъ ужъ на порогѣ и поспѣшно застегивалъ сюртукъ.
-- Я не могу этого перенести,-- сказалъ онъ, качая головою:-- нѣтъ. Извини меня, Джонъ. Я тебя очень люблю и былъ радъ, видя, что ты не перемѣнился; но этого я не могу слушать.
-- Да вѣдь я и прежде говорилъ то же самое; а не самъ ли ты сейчасъ же сказалъ, что радуешься, не находя во мнѣ никакой перемѣны?
-- Только не въ этомъ. Ты долженъ извинить меня, Джонъ. Это очень дурно. Ты бы долженъ былъ говорить осторожнѣе. И прежде ты былъ неправъ, но теперь я не могу долѣе слушать. Нѣтъ -- какъ тебѣ угодно!
-- Ну, ты совершенно правъ, Томъ, а я вполнѣ неправъ!-- воскликнулъ Вестлокъ, обмѣнявшись взглядами съ Мартиномъ.-- Какой чортъ потянулъ меня на этотъ разговоръ!.. Ну, извини меня, Томъ.
-- Ты малый открытый и благородный, Джонъ, а потому мнѣ вдвойнѣ жаль, что ты судишь такъ несправедливо. Передо мною тебѣ нечего извиняться, я отъ тебя не видалъ ничего, кромѣ хорошаго.
-- Такъ что-жъ, извиниться передъ Пексниффомъ, что ли? Изволь, передъ кѣмъ угодно. Выпьемъ за здоровье Пексниффа!
-- Благодарю!-- вскричалъ Томъ, съ чувствомъ пожавъ ему руку и наливая полный стаканъ.-- Выпью этотъ тостъ отъ всего сердца, Джонъ. Здоровье мистера Пексниффа, и пусть онъ будетъ счастливъ!
Джонъ отозвался на эту здравицу или сдѣлалъ видъ, что отозвался; онъ выпилъ за здоровье Пексниффа и пожелалъ ему чего то -- чего именно, нельзя было вполнѣ разслышать. Такъ какъ единодушіе воцарилось снова, всѣ трое опять подсѣли къ огню и весело бесѣдовали между собою до ночи.
Ничто не могло бы пояснить различіе характеровъ Джона Вестлока и Мартина Чодзльвита лучше, какъ то, какими глазами каждый изъ нихъ смотрѣлъ на Тома Пинча послѣ теперешней маленькой размолвки. Правда, въ глазахъ обоихъ отражалась веселость; но старый ученикъ всячески старался показать Тому, что онъ его любить отъ всей души и что питаетъ къ нему самое искреннее дружество; тогда какъ новый, напротивъ, чувствовалъ только желаніе смѣяться надъ крайнимъ ослѣпленіемъ Пинча. Казалось, по его мнѣнію, мистеръ Пинчъ былъ такъ уже простъ, что съ нимъ не могъ быть другомъ человѣкъ хоть сколько нибудь разсудительный.
Наконецъ, послѣ весьма пріятнаго вечера, молодые люди пошли спать, потому что Вестлокъ велѣлъ приготовить для гостей своихъ постели. Пинчъ сидѣлъ на кровати съ галстухомъ въ рукѣ, перебирая въ умѣ добрыя качества своего стараго пріятеля; но вскорѣ былъ прерванъ стукомъ въ двери и голосомъ Джона:
-- Ты еще не спишь, Томъ?
-- Нѣтъ, нѣтъ, войди сюда!
-- Не хочу тебѣ мѣшать, но я чуть но забылъ объ одномъ порученіи, которое взялъ на себя. Ты знаешь, Томъ, одного мастера Тигга?
-- Тигга! Джентльмена, который занялъ у меня деньги?
-- Его самого, Томъ. Онъ просилъ меня поклониться тебѣ и отдать свой долгъ. Вотъ деньги. Этотъ Тиггъ человѣкъ сомнительный, Томъ, и тебѣ лучше избѣгать его. А особенно -- замѣть себѣ -- не давай ему взаймы денегъ, потому что онъ очень рѣдко отдаетъ ихъ.
-- Будто бы?-- воскликнулъ Пинчъ, принимая съ удовольствіемъ маленькую золотую монету.-- Однако, послушай, Джонъ, надѣюсь, что ты не связываешься съ дурнымъ обществомъ?
-- Разумѣется, нѣтъ,-- отвѣчалъ Вестлокъ, смѣясь.
-- Но если Тиггъ таковъ, какъ ты говоришь, такъ зачѣмъ тебѣ самому было съ нимъ знаться?
-- Я встрѣтился съ нимъ случайно и между нами нѣтъ никакой короткости. На этотъ счетъ ты можешь быть совершенно спокоенъ, даю тебѣ торжественное обѣщаніе.
-- Ну, если ты такъ говоришь, то я спокоенъ.
-- Такъ прощай же еще разъ, доброй ночи.
-- Доброй ночи,-- вскричалъ Томъ: -- и пріятнѣйшихъ сновидѣній.
Пріятели разстались на ночь. На другое утро, рано, молодые люди завтракали вмѣстѣ, потому что Томъ и Мартинъ хотѣли засвѣтло возвратиться домой, а Джонъ Вестлокъ долженъ былъ въ тотъ же день уѣхать въ Лондонъ. Имѣя въ запасѣ нѣсколько часовъ, онъ проводилъ своихъ пріятелей мили на три и потомъ разстался съ ними. Прощаніе было самое дружеское, и Джонъ, отойдя на нѣкоторое разстояніе, пріостановился на одной возвышенности и оглянулся назадъ. Томъ и Мартинъ шли скорыми шагами, и, повидимому, Пинчъ говорилъ что то очень серьезно; такъ какъ вѣтеръ былъ имъ попутный, Мартинъ снялъ съ себя теплый сюртукъ и понесъ его на рукѣ. Вскорѣ Джонъ увидѣлъ, что черезъ нѣсколько минуть Пинчъ, послѣ слабаго сопротивленія со стороны своего спутника, взялъ у него его теплую одежду и понесъ вмѣстѣ съ своею. Это ничтожное обстоятельство произвело на стараго ученика Пексниффа глубокое впечатлѣніе; онъ, покачавъ головою, смотрѣлъ имъ вслѣдъ, пока они не скрылись за пригоркомъ, и задумчиво воротился въ Сэлисбюри.
Между тѣмъ, Мартинъ и Томъ продолжали идти и, наконецъ, благополучно прибыли къ дому Пексниффа, гдѣ нашли краткое посланіе отъ почтеннаго джентльмена, извѣщавшаго Пинча о томъ, что все семейство возвратится въ ночномъ дилижансѣ; а такъ какъ онъ долженъ былъ проѣзжать часовъ около шести мимо ихъ мѣстечка, то Пексниффъ просилъ Тома распорядиться, чтобъ кабріолетъ и телѣжка для багажа дожидались дилижанса у придорожнаго столба. Чтобъ встрѣтить своего учителя съ большею торжественностью, молодые люди рѣшились встать пораньше и лично явиться на указанномъ мѣстѣ.
День, въ который они возвратились изъ Сэлисбюри, былъ самымъ скучнымъ изъ всѣхъ, проведенныхъ ими вмѣстѣ. Мартинъ былъ не въ духѣ; онъ сравнивалъ положеніе Джона Вестлока съ своимъ собственнымъ и съ грустью замѣчалъ всю невыгоду на своей сторонѣ. Томъ, видя скуку и неудовольствіе новаго ученика, также пріунылъ. Часы текли медленно, и оба были рады, когда дождались времени, чтобъ ложиться спать.
На слѣдующее утро, они поднялись рано и, несмотря на холодную зимнюю погоду, были у придорожнаго столба за полчаса до назначеннаго времени. Небо было черно, дождь лилъ. Мартинъ бѣсился и ворчалъ, и сказалъ, что его утѣшаетъ хоть то, что проклятая кляча (такъ онъ назвалъ коня мистера Пексниффа) порядочно намокнетъ. Наконецъ, послышался вдали стукъ колесъ, и вскорѣ подкатился дилижансъ, разбрызгивая грязь на обѣ стороны. Когда онъ остановился, мистеръ Пексниффъ опустилъ каретною раму и закричалъ Пинчу:
-- А, мистеръ Пинчъ! Возможно ли, что вы здѣсь въ такую ужасною погоду?
-- Какъ же, сударь,-- вскричалъ Томъ, спѣша къ своему патрону:-- мы тутъ оба съ мистеромъ Чодзльвитомъ, сударь.
-- О,-- отвѣчалъ Пексниффъ, глядя не столько на Мартина, сколько на мѣсто, на которомь онъ стоялъ.-- О, дѣйствительно! Потрудитесь посмотрѣть за чемоданами, мистеръ Пинчъ.
Послѣ того, мистеръ Пексниффъ вылѣзъ изъ экипажа и высадилъ оттуда своихъ дочерей; но ни онъ, ни онѣ не обратили ни малѣйшаго вниманія на Мартина, который подошелъ было, чтобъ помочь дамамъ, но остановился, видя, что самъ Пексниффъ обернулся къ нему спиною. Также точно и въ такомъ же безмолвіи, мистеръ Пексниффъ посадилъ дочерей своихъ въ кабріолетъ, сѣлъ въ него и, взявъ возжи, поѣхалъ домой.
Растерявшись отъ изумленія, Мартинъ вытаращилъ глаза на дилижансъ, а когда дилижансъ тронулся, то на Пинча и на багажъ; наконецъ, уѣхала и телѣжка. Тогда онъ обратился къ Пинчу:
-- Не объясните ли вы мнѣ, что это значить?
-- Что такое?
-- Обращеніе этого человѣка... то-есть, мистера Пексниффа. Вы видѣли?
-- Нѣтъ, я ничего не видалъ; я хлопоталъ около чемодановъ.
-- Все равно, пойдемте скорѣе домой.-- Съ этими словами онъ пошелъ такъ поспѣшно, что Томъ едва успѣвалъ за нимъ слѣдовать. Мартинъ шагалъ по лужамъ и кучкамъ грязи, не разбирая ничего, смотрѣлъ впередъ и по временамъ странно смѣялся. Томъ молчалъ, чтобъ не взбѣсить его еще больше, въ надеждѣ, что мистеръ Пексниффъ обращеніемъ своимъ заставитъ новаго ученика забыть объ ошибкѣ, бывшей, вѣроятно, причиною его невнимательности. Но каково было удивленіе добраго Тома Пинча, когда они вошли въ гостиную, гдѣ Пексниффъ сидѣлъ передъ каминомъ одинъ и пилъ горячій чай, и когда онъ увидѣлъ, что покровитель его, вмѣсто того, чтобъ ласково обратиться къ своему молодому родственнику и оставить его, Пинча, въ сторонѣ, сдѣлалъ совершенно противное и былъ съ нимъ такъ любезенъ и внимателенъ, что Томъ совершенно сконфузился.
-- Напейтесь чаю, мистеръ Пинчъ, напейтесь чаю,-- сказалъ мистеръ Пексниффъ, мѣшая угли въ каминѣ.-- Вы вѣрно прозябли и промокли. Согрѣйтесь.
Томъ видѣлъ, что Мартинъ смотрѣлъ на Пексниффа такими глазами, какъ будто ожидалъ, что ему предложатъ присѣсть на теплое мѣсто.
-- Возьмите стулъ, мистеръ Пинчъ, садитесь,-- продолжалъ Пексниффъ.-- Каково шли дѣла въ нашемъ отсутствіи?
-- Вы... вы будете очень довольны планомъ школы, сударь; онъ почти конченъ.
-- Если позволите, мистеръ Пинчъ, мы не будемъ разсуждать объ этомъ предметѣ. Но что вы сами дѣлали, Томасъ, а?
Пинчъ смотрѣлъ то на учителя, то на новаго ученика, и былъ до того смущенъ, что не могъ выговорить ни одного слова. Пексниффъ, между тѣмъ, ни разу невзглянувшій на Мартина, мѣшалъ въ каминѣ угли необычайно усердно.
-- Теперь, мистеръ Пексниффъ,-- началъ Мартинъ спокойнымъ голосомъ:-- если вы достаточно согрѣлись и понравились послѣ дороги,-- могу ли узнать, что означаетъ ваше теперешнее обращеніе со мною?
-- Такъ что же вы дѣлали, другъ мой Томасъ?-- сказалъ Пексниффъ, глядя на Пинча съ еще большею нѣжностью и кротостью.
Повторивъ этотъ вопросъ, онъ обводилъ взорами стѣны, какъ будто желая удостовѣриться, не было ли тамъ въ прежніе годы оставлено лишнихъ гвоздей.
-- Мистеръ Пексниффъ,-- снова заговорилъ Мартинъ, слегка постучавъ по столу и подойдя шага на два ближе:-- вы слышали, что я сейчасъ говорилъ. Не угодно ли вамъ отвѣчать? Я васъ спрашиваю,-- прибавилъ онъ,--возвысивъ нѣсколько голосъ:-- что это значитъ?
-- Я сейчасъ съ вами поговорю, сударь,-- отвѣчалъ мистеръ Пексниффъ строгимъ тономъ, рѣшившись взглянуть на Мартина.
-- Вы очень обязательны, но я попрошу васъ отвѣчать немедленно.
Мистеръ Пексниффъ казался глубоко занятымъ своимъ бумажникомъ, который трясся въ рукахъ его.
-- Что-жъ?-- сказалъ Мартинъ:-- угодно вамъ говорить? При этихъ словахъ, онъ опять постучалъ по столу.
-- Вы, кажется, грозите мнѣ, сударь?-- вскричалъ Пексниффъ.-- Мнѣ это грустно, но я нахожусь вынужденнымъ сказать,-- продолжалъ Пексниффъ:-- что угрозы съ вашей стороны только утвердили бы вашу репутацію. Вы меня обманули. Вы обманули человѣка довѣрчиваго и были приняты въ домъ его, предъявивъ ложные поводы и несправедливыя показанія.
-- Продолжайте,-- возразилъ Мартинъ съ презрительною улыбкою.-- Теперь я васъ понялъ. Что далѣе?
-- То, сударь,-- воскликнулъ Пексниффъ, вставъ со стула, дрожа всѣми членами и стараясь потирать руки, какъ будто онъ озябли:-- то, сударь, если ужъ вы хотите, чтобъ я высказалъ все въ присутствіи третьяго лица,-- что какъ ни скроменъ этотъ домъ, онъ не долженъ оскверняться присутствіемъ человѣка, который жестоко обманулъ добраго, почтеннаго и благороднаго старца, который скрылъ это отъ меня, ища моего покровительства и зная, что, несмотря на мое смиреніе, я человѣкъ честный и противоборствую пороку. Горько скорблю о вашемъ развращеніи, сударь. Соболѣзную о васъ; но въ домѣ моемъ не должна обитать неблагодарная змѣя! Идите отсюда,-- сказалъ онъ, протянувъ руку.-- Уйди, молодой человѣкъ! Подобно всѣмъ, кто тебя знаетъ, я отрекаюсь отъ тебя!
Невозможно опредѣлить, съ какимъ именно намѣреніемъ Мартинъ бросился впередъ, услыша эти слова. Довольно будетъ сказать, что Томъ Пинчъ обхватилъ его обѣими руками, а Пексниффъ отскочилъ назадъ съ такою поспѣшностью, что споткнулся, опрокинулся черезъ стулъ и очутился на полу въ сидячемъ положеніи, не дѣлая никакихъ усилій встать и упершись затылкомъ въ уголъ комнаты, который считалъ, можетъ быть, безопаснѣйшимъ для себя убѣжищемъ.
-- Оставь меня, Пинчъ!-- воскликнулъ Мартинъ, оттолкнувъ его.-- Зачѣмъ ты меня держишь? Неужели ты думаешь, что побои сдѣлали бы его презреннѣе и гаже теперешняго? Неужели ты думаешь, что еслибъ я даже плюнулъ на него, то могъ бы его этимъ унизить? Взгляни на него, Пинчъ, взгляни на него!
Пинчъ невольно обернулся къ своему покровителю. Сидячее положеніе Пексниффа и испуганная его физіономія вовсе не прибавляли ему наружнаго величія; но все таки это былъ Пексниффъ -- а одного этого было достаточно для возбужденія участія Тома.
-- Говорю тебѣ,-- продолжалъ Мартинъ:-- вотъ онъ, униженный, гадкій, гнусный мерзавецъ -- онъ валяется тутъ, какъ тряпка для грязныхъ рукъ, какъ матъ для обтиранія грязныхъ ногъ, какъ лживое, пресмыкающееся животное! Но замѣть мои слова, Пинчъ: придетъ день -- и онъ это знаетъ, вижу на его лицѣ -- когда даже ты поймешь его и узнаешь такъ, какъ я его знаю! Онъ отрекается отъ меня! Взгляни на него, Пинчъ, и будь впередъ умнѣе!
Съ этими словами, онъ указалъ на Пексниффа съ невыразимымъ презрѣніемъ, надѣлъ шляпу и вышелъ изъ дома. Онъ шелъ тактъ скоро, что уже выходилъ изъ деревни, какъ вдругъ услышалъ, что Пинчъ зоветъ его. Оглянувшись, онъ увидѣлъ, что Томъ, запыхавшись, бѣжитъ къ нему.
-- Ну, что еще?-- спросилъ Мартинъ.
-- Ахъ, Боже мой! Боже мой!-- кричалъ Томъ.-- Вы уходите?
-- Да, ухожу!
-- Но вы уходите теперь... въ эту ужасную погоду... пѣшкомъ... безъ платья... безъ денегъ?
-- Да,-- сурово отвѣчалъ Мартинъ.
-- Но куда? О, куда вы идете?
-- Не знаю.-- Или нѣтъ, знаю; я ѣду въ Америку.
-- Нѣтъ, нѣтъ! Обдумайте напередъ хорошенько! Не ѣздите въ Америку!
-- Я рѣшился -- ѣду въ Америку! Богъ съ вами, Пинчъ! Прощайте!
-- Возьмите хоть это!-- воскликнулъ Томъ въ мучительномъ безпокойствѣ, всовывая ему въ руки книгу.-- Мнѣ нужно назадъ. Да благословитъ васъ Богъ! Взгляните на листокъ, который я тамъ загнулъ. Прощайте! прощайте!
Добрякъ пожалъ Мартину руку -- слезы текли по щекамъ его; они поспѣшно разстались и разошлись по противоположнымъ дорогамъ.