Контора Англо-Бенгальскаго Общества Застрахованія Жизни и Займовъ была недалеко отъ пристани, и мистеръ Монтегю привезъ своего друга прямо туда.
Джонсъ сбросилъ съ себя плащъ, не имѣя больше нужды скрываться, скомкалъ его на колѣняхъ и сидѣлъ въ кабріолетѣ такъ далеко отъ своего сосѣда, какъ только позволяло мѣсто. Наружность и манеры его какъ-то странно перемѣнились: онъ казался человѣкомъ выслѣженнымъ и пойманнымъ; но лицо его выражало какое то намѣреніе, отъ котораго оно казалось совершенно другимъ: оно было мрачно, недовѣрчиво, подло; но сильная рѣшимость пробивалась на немъ сильнѣе и сильнѣе, и уничтожала уныніе и боязнь. Физіономія его никогда не была привлекательна, слѣдовательно, теперь еще меньше, чѣмъ когда нибудь; на губахъ его оставались глубокіе слѣды зубовъ; но видно было, что онъ рѣшился на какую то отчаянную крайность. Подъѣхавъ къ конторѣ Англо-Бенгальскаго Общества, онъ уже совершенно пришелъ въ себя, смѣло выскочилъ изъ кабріолета и взбѣжалъ по лѣстницѣ наверхъ въ залу засѣданія.
Предсѣдатель слѣдовалъ за нимъ и, затворивь за собою двери, раскинулся на софѣ. Джонсъ сталъ у окна и смотрѣлъ на улицу.
-- Нехорошо, Чодзльвитъ!-- сказалъ, наконецъ, Монтегю.-- Нехорошо, клянусь душою!
-- Чего же вы отъ меня хотѣли? Чего ждали?-- отвѣчалъ Джонсъ отрывисто.
-- Довѣренности, любезный другъ, довѣренности.
-- Гмъ! Вы со мною очень довѣрчивы, не правда ли?
-- А развѣ нѣтъ? Развѣ я не открылъ вамъ замысловъ, которые составилъ для нашей общей выгоды? И чѣмъ мнѣ отплачено? Намѣреніемъ убѣжать!
-- Почему вы это знаете? Кто вамъ сказалъ?
-- Кто сказалъ! Полно, полно. Пароходъ, идущій за границу, переодѣванье, ранній часъ! Еслибъ вы не имѣли намѣренія обмануть меня, зачѣмъ вамъ было возвращаться?
-- Я возвратился, чтобъ избѣжать безпокойства.
-- Очень благоразумно.
Джонсъ не трогался съ мѣста и продолжалъ смотрѣть на улицу.
-- Теперь, Чодзльвитъ, несмотря на все происшедшее, я буду съ вами откровененъ. Вы слышите? Я вижу только вашу спину.
-- Слышу. Продолжайте.
-- Я говорю, что несмотря на все происшедшее, я буду съ вами откровененъ.
-- Да я уже слышалъ это разъ. Продолжайте.
-- Вы немножко сердиты, но я, къ счастью, въ самомъ благопріятномъ расположеніи духа. Теперь, посмотримъ, въ какомъ положеніи обстоятельства. Я говорилъ вамъ, что узналъ.
-- Замолчите ли вы?-- вскричалъ Джонсъ гнѣвно, оглянувшись на дверь.
-- Прекрасно! Благоразумно! Но если мои открытія сдѣлаются извѣстными, то мнѣ отъ нихъ не будетъ никакой пользы. Видите, какъ я чистосердеченъ! Я вамъ обнаруживаю свои собственныя слабыя стороны. Далѣе. Я сдѣлалъ, или вообразилъ, что сдѣлалъ одно маленькое открытіе и шепнулъ его вамъ на ухо, въ духѣ самой искренней довѣрчивости. Можетъ быть, въ немъ есть что-нибудь, а можетъ быть и нѣтъ ничего. Я имѣю объ этомъ предметѣ свое мнѣніе, а вы свое. Но, мой любезный, вы были слабы; я хочу вамъ доказать именно то, что вы были слабы. Я могу желать воспользоваться этимъ маленькимъ обстоятельствомъ (и правда, я не отрекаюсь -- желаю), но польза моя заключается не въ томъ, чтобъ обратить его противъ васъ.
-- Что значитъ обратить противъ меня?
-- О, не станемъ распространяться объ этомъ...
-- То-есть, сдѣлать меня нищимъ, да?
-- Вовсе нѣтъ.
-- Конечно!-- горько пробормоталъ Джонсъ.
-- Я желаю только, чтобъ вы рискнули съ нами еще часть вашего капитала и чтобъ молчали. Вы обѣщали и должны исполнить свое обѣщаніе. Я говорю прямо: должны. Разсудите сами. Если вы несогласны, то секретъ мой для меня безполезенъ и можетъ также хорошо сдѣлаться собственностью публики: мнѣ же будетъ лучше, потому что это возвыситъ мою репутацію. Да кромѣ того, вы мнѣ нужны, чтобъ служить въ одномъ извѣстномъ вамъ случаѣ въ видѣ приманки. Для васъ это ничего не значитъ. Вы заботитесь объ этомъ человѣкѣ столько же, сколько обо всѣхъ другихъ, и, навѣрно, перенесете всѣ его потери съ благочестивою твердостію. Ха, ха, ха! Вы хотѣли ускользнуть отъ перваго послѣдствія; но вы не можете ускользнуть, увѣряю васъ. Я доказалъ вамъ это сегодня же. Ну, видите, я человѣкъ вовсе не нравственный и меня нисколько не тронетъ ничто изъ того, что бы вы ни сдѣлали,-- никакая маленькая нескромность съ вашей стороны; но, сознаюсь откровенно, я намѣренъ по возможности пользоваться этимъ. Человѣкъ съ вашимъ умомъ легко понимаетъ, что всякій пользуется нескромностями своего сосѣда. Такъ для чего же вамъ дѣлать мнѣ столько хлопотъ? Онѣ должны кончиться или дружественнымъ согласіемъ, или враждебнымъ взрывомъ. Непремѣнно.-- Въ первомъ случаѣ, вамъ нисколько не будетъ хуже. Во второмъ... вы сами знаете, какого рода послѣдствій надобно ожидать.
Джонсъ отошелъ отъ окна и направился прямо къ Монтегю. Онъ не смотрѣлъ ему въ лицо,-- это было вообще не въ его обычаѣ,-- а на грудь или около того. Онъ говорилъ съ трудомъ, какъ человѣкъ, понимающій то, что онъ пьянъ и что ему надобно говорить ясно и отчетливо.
-- Лгать не для чего,-- сказалъ онъ.-- Я хотѣлъ уѣхать сегодня утромъ и условливаться съ вами издали.
-- Разумѣется! Разумѣется! Очень натурально! Я это предвидѣлъ и принялъ свои мѣры.
-- Не стану спрашивать,-- продолжалъ Джонсъ съ еще большимъ усиліемъ:-- какой чортъ натолкнулъ васъ на вашего посланца. Но я и то у него въ долгу и постараюсь расплатиться съ нимъ по своему. Вѣдь, вы не пожалѣете о такой облѣзлой собакѣ?
Монтегю очевидно не понималъ, въ чемъ дѣло; но, какъ человѣкъ находчивый, отвѣчалъ:
-- Разумѣется!
-- Ваше великое открытіе,-- сказалъ Джонсъ съ дикою усмѣшкой:-- можетъ быть, справедливо, а можетъ быть и ложно. Какъ бы то ни было, смѣю сказать, что я не хуже другихъ людей.
-- Нисколько! Ни на волосъ! Мы всѣ одинаковы -- или почти одинаковы.
-- Я желаю знать, ваше ли оно собственное? Въ этомъ вопросѣ нѣтъ ничего страннаго.
-- Мое!
-- Хорошо! Извѣстно ли оно кому-нибудь другому?
-- Никому! Что мнѣ за польза, если оно извѣстно не одному мнѣ?
Теперь только Джонсъ рѣшился взглянуть на своего собесѣдника и сказалъ съ хриплымъ смѣхомъ, протянувъ ему руку:
-- Ну, облегчите мнѣ дѣло, и я вашъ! Можетъ быть, выйдетъ еще и лучше отъ того, что я не отправился сегодня утромъ. Такъ ѣхать къ Пексниффу? Когда? Говорите, когда?
-- Немедленно! Съ нимъ не должно терять времени.
-- Прекрасно! Мнѣ будетъ весело поймать этого стараго лицемѣра. Я его ненавижу. Ѣхать сегодня вечеромъ?
-- Конечно, любезнѣйшій! Вотъ что называется дѣлать дѣло! Теперь мы понимаемъ другъ друга.
-- Поѣдемъ вмѣстѣ, какъ можно важнѣе и со всѣми документами, потому что онъ лукавъ, и его не легко провести. Я его знаю! Съ нимъ надобно поступать тонко. Такъ какъ я не могу везти къ нему вашихъ комнатъ и обѣтовъ, надобно, чтобъ я привезъ васъ самихъ. Такъ ѣдемте сегодня вечеромъ?
Монтегю обнаружилъ нерѣшительность.
-- Мы уговоримся по дорогѣ,-- продолжалъ Джонсъ.-- Намъ не должно ѣхать прямо къ нему; мы отправимся куда нибудь въ другое мѣсто и своротимъ къ нему съ дороги. Я его знаю, говорю вамъ.
-- Но что, если онъ меня узнаетъ?
-- Онъ узнаетъ! Да развѣ вы не рискуете быть узнаннымъ по пятидесяти разъ въ день? Развѣ я васъ узналъ? Да кто васъ теперь узнаетъ! А еслибъ онъ и узналъ васъ, то развѣ теперешнее положеніе ваше не доказываетъ успѣха вашихъ дѣлъ? Вы сами это знаете, иначе не открылись бы мнѣ. Такъ ѣдете?
-- Извольте, если вы считаете это непремѣнно нужнымъ,-- отвѣчалъ Монтегю послѣ краткой нерѣшительности.
Странная горячность, которую Джонсъ обнаружилъ въ послѣдней половинѣ этого разговора и которая усиливалась съ каждымъ его словомъ, нисколько не утихала. Она была вовсе не свойственна ни его характеру, ни нраву, ни теперешнимъ его мрачнымъ обстоятельствамъ; ее нельзя было приписать дѣйствію вина, потому что Джонсъ былъ совершенно трезвъ. Такое буйное состояніе духа сдѣлало его даже нечувствительнымъ къ вліянію крѣпкихъ напитковъ, потому что въ продолженіе дня онъ нѣсколько разъ выпивалъ по значительному количеству безъ малѣйшаго опьяненія.
Рѣшено было ѣхать ночью, чтобъ не прерывать дневныхъ занятій. Мистеръ Монтегю счелъ нужнымъ ѣхать четверней, по крайней мѣрѣ до первой станціи, чтобъ пустить пыль въ глаза народу; а потому карета, запряженная четырьмя лошадьми, подкатилась къ подъѣзду въ девять часовъ вечера. Джонсъ не ходилъ домой, а послалъ за своимъ чемоданомъ, который принесли въ контору.
Мистеръ Монтегю былъ очень занять въ продолженіе дня, а потому Джонсъ отправился завтракать къ доктору въ комнату, отведенную наверху для медицинскаго чиновника Англо-Бенгальскаго Общества. Въ прихожей онъ встрѣтилъ Педжета и спросилъ его со смѣхомъ, зачѣмъ онъ отъ него бѣгаетъ и почему его боится? Педжетъ робко отвѣчалъ, что ему надобно идти въ ту сторону по порученію. Монтегю слышалъ этотъ разговоръ, и, когда Джонсъ ушелъ, подозвалъ къ себѣ Педжета и шепнулъ ему на ухо:
-- Кто отдалъ ему мою записку?
-- Мой жилецъ, сударь,-- отвѣчалъ Педжетъ тихо.
-- Какъ это случилось?
-- Я нашелъ его на пристани. Время не терпѣло, а васъ еще не было: такъ надобно было на что нибудь рѣшиться. Мнѣ показалось, сударь, что если я самъ отдамъ ему письмо, то сдѣлаюсь безполезнымъ. Онъ бы догадался.
-- Мистеръ Педжетъ, вы алмазъ! Какъ зовутъ вашего жильца?
-- Пинчемъ, сударь. Мистеръ Томасъ Пинчъ.
Монтегю подумалъ немного и спросилъ:
-- Онъ изъ провинціи?
-- Изъ Уильтшира, сударь.
Они разстались, не сказавъ другъ другу ни слова больше. Еслибь кто увидѣлъ, какъ при слѣдующей встрѣчѣ мистеръ Педжетъ поклонился мистеру Монтегю, и какъ предсѣдатель Англо-Бенгальскаго Общества отвѣчалъ на этотъ поклонъ, то готовъ бы былъ присягнуть, что они въ жизнь свою не говорили другъ съ другомъ по секрету.
Между тѣмъ, Джонсъ и докторъ прилежно занимались бутылкою старой мадеры и сухариками, что почтенный врачъ объявилъ чрезвычайно здоровымъ и полезнымъ для желудка. Джонсъ обнаруживалъ какую то дикую, порывистую веселость. Увидя на столѣ ящичекъ съ ланцетами, онъ открылъ его, вынулъ одинъ изъ этихъ блестящихъ ннетрументиковъ и разсматривалъ его съ жадностью.
-- Добрая сталь, докторъ? Добрая сталь? А?
-- Да... а, мистеръ Чодзльвитъ. Этимъ можно проворно пустить кровь.
-- Я думаю, эта вещица имѣла таки практику?
-- Добрую практику, мистеръ Чодзльвитъ, добрую практику!
-- А можно ли такою игрушкой перехватить человѣку глотку?
-- Конечно, конечно. Все зависитъ отъ того, по которому мѣсту черкнете.
-- Не по тому ли гдѣ теперь ваша рука?
-- Именно, по немъ, мистеръ Чодзльвитъ.
Джонсъ въ припадкѣ одушевленія размахнулъ ланцетомъ такъ близко отъ горла доктора Джоблинга, что тотъ невольно отодвинулся и покраснѣлъ. Джонсъ расхохотался громко и дико.
-- Нѣтъ, нѣтъ!-- сказалъ докторъ:-- Это игрушки острыя; ими шутить не должно. Я теперь вспомнилъ объ одномъ примѣрѣ искуснаго употребленія острыхъ инструментовъ. Это было при одномъ смертоубійствѣ, совершенномъ человѣкомъ нашего званія.
-- О! Какъ же это было?
-- А вотъ, сударь. Въ одно утро нашли нѣкотораго извѣстнаго джентльмена, въ темной улицѣ, прислонившимся въ стоячемъ положеніи къ углу дома. На жилетѣ его была одна только капля крови -- только одна! А онъ былъ мертвъ и скончался насильственною смертью!
-- Только одна капля крови!
-- Да, сударь. Онъ былъ пораженъ въ самое сердце такъ ловко, что умеръ въ то же, мгновеніе и истекъ кровью во внутрь. Подозрѣвали, что одинъ изъ его медицинскихъ друзей завелъ съ нимъ разговоръ, взялъ его за пуговицу, можетъ быть, разговорнымъ манеромъ; ощупалъ рукою мѣсто и замѣтилъ настоящій пунктъ; вынулъ инструментъ, когда уже совершенно приготовился, и...
-- И сыгралъ съ нимъ шутку,-- подсказалъ Джонсъ.
-- Точно такъ,-- и съ такимъ искусствомъ, къ какому можетъ быть способна только рука, привыкшая къ операціямъ. Я самъ свидѣтельствовалъ тѣло убитаго вмѣстѣ съ тремя изъ моихъ собратій: мы единогласно рѣшили, что такой ударъ принесъ бы честь любому врачу, но что человѣкъ несвѣдущій могъ бы сдѣлать это не иначе, какъ случайно, при стеченіи самыхъ необыкновенныхъ, счастливыхъ и благопріятныхъ обстоятельствахъ.
Джонсъ до того заинтересовался разсказомъ доктора, что тотъ, для лучшаго объясненія, сталъ въ углу комнаты и но перемѣни о разыгралъ съ большимъ эффектомъ роль убитаго и роль убійцы. Когда разсказъ и бутылка кончились, Джонсъ быль въ томъ же самомъ живомъ расположеніи духа, какъ и сначала.
За обѣдомъ то же самое; послѣ обѣда также; въ девять часовъ также. Въ каретѣ была лампочка, и Джонсъ, взявъ колоду картъ и бутылку вина, пошелъ на крыльцо.
-- Прочь съ дороги, поросенокъ, пошелъ спать!
Такимъ привѣтствіемъ почтилъ онъ Бэйли-Младшаго, который стоялъ у дверецъ кареты, одѣтый по дорожному.
-- Спать, сударь? Я также ѣду,-- сказалъ Бэйли.
-- Неужели вы берете съ собою эту обезьяну?-- сказалъ Джонсъ Монтегю, закуривавшему сигару.
-- Да, беру.
Онъ тряхнулъ мальчика за воротъ и грубо оттолкнулъ его въ сторону.. Потомъ расхохотался и сѣлъ въ карсту. Монтегю послѣдовалъ за нимъ, а мистеръ Бэйли взобрался на козла.
-- Ночь будетъ бурная!-- вскричалъ проводившій ихъ до кареты докторъ, когда они тронулись.