Въ ночь грозы, описанной въ предыдущей главѣ, мистриссъ Люпенъ, хозяйка "Синяго Дракона", сидѣла въ грустномъ раздумьи въ своемъ буфетѣ. Громъ, молнія и дождь были въ окрестностяхъ "Синяго Дракона" столько же яростны, какъ и на большой дорогѣ. Изъ уваженія къ молніи, мистриссъ Люпенъ сняла съ камина свѣчу. Рабочая корзинка ея стояла подлѣ; ужинъ былъ готовъ на кругломъ столикѣ, но она не обращала вниманія ни на что, и только но временамъ охала, подперши подбородокъ рукою.
Вдругъ отворилась наружная дверь, и какой то путешественникъ, подойдя прямо къ буфету, потребовалъ сердитымъ голосомъ бутылку лучшаго стараго пива.
Онъ имѣлъ причину быть недовольнымъ, потому что промокъ такъ, что врядъ ли могъ бы промокнуть больше, еслибъ даже просидѣлъ цѣлыя сутки подъ водопадомъ. На немъ была грубая матросская фуфайка съ поднятымъ кверху воротникомъ, а на головѣ шляпа изъ крашеной парусины, называемая среди моряковъ зюдвестской, съ широкихъ полей которой вода текла ему на спину, грудь и плечи. Лица нельзя было разсмотрѣть.
-- Дурная ночь!-- замѣтила добродушная хозяйка.
Онъ отряхнулся, какъ ньюфаундлэндская собака и сказалъ, что незавидная.
-- На кухнѣ есть огонь, и тамъ сидятъ добрые люди. Не лучше ли вамъ пойти туда и просушиться?
-- Нѣтъ, благодарю.
-- Вы такъ промокли, что можете умереть эти холода.
-- Меня нелегко уморить; иначе я ужъ давно бы умеръ. Ваше здоровье, сударыня?
Мистриссъ Люпенъ поблагодарила его; но, поднимая кружку къ губамъ, онъ перемѣнилъ намѣреніе и снова поставилъ ее на столь.
-- Какъ у васъ называется этотъ домъ? Не "Дракономъ" ли, а?
-- Да, "Дракономъ".
-- А! Такъ значитъ, у васъ долженъ быть одинъ малый -- онъ мнѣ сродни -- Маркъ Тэпли. Гей, Маркъ, пріятель! Что жъ ты не являешься?
Эти слова задѣли мистриссъ Люпенъ за живое. Она обернулась, чтобъ поправить свѣчку, и сказала, продолжая показывать путешественнику спину:
-- Никто бы меня такъ но порадовалъ, сударь, какъ тотъ, кто бы принесъ мнѣ извѣстіе о Маркѣ Тэпли. Но давно уже онъ уѣхалъ изъ Англіи, и одному Богу извѣстно, живъ ли онъ, бѣдный, или умеръ!
Она грустно качала головою, и голосъ ея дрожалъ при этихъ словахъ.
-- Куда эке онъ отправился, сударыня?
-- Въ Америку. Онъ всегда былъ добръ и сострадателенъ; можетъ быть, онъ теперь валяется гдѣ нибудь въ тюрьмѣ за то, что пожалѣлъ о какомъ нибудь черномъ бѣднякѣ или помогъ ему убѣжать. Да и зачѣмъ онъ поѣхалъ въ Америку? Почему не отправился въ какую нибудь другую, менѣе варварскую страну?
Мистриссъ Люпенъ заплакала и хотѣла уйти, чтобъ рыдать на свободѣ; но незнакомецъ подбѣжалъ къ ней, обхватилъ ее обѣими руками и принялся обнимать и цѣловать изо всѣхъ силъ.
-- Маркъ! Кто бы тебя узналъ?-- вскричала она.
Расцѣловавъ миловидную хозяйку "Синяго Дракона", Маркъ вспомнилъ о своемъ товарищѣ.
-- Мистеръ Мартинъ Чодзльвитъ за дверьми,-- сказалъ онъ.-- Я оставилъ его подъ навѣсомъ, пока вошелъ сюда, чтобъ посмотрѣть, нѣтъ ли кого здѣсь. Мы хотимъ притаиться на эту ночь, пока не узнаемъ отъ васъ новостей и пока не рѣшимъ, что надобно дѣлать.
-- Во всемъ домѣ нѣтъ никого, кромѣ всегдашнихъ посѣтителей кухни. Они бы зажгли иллюминацію, еслибъ узнали, что ты здѣсь.
-- Но имъ не надобно этого знать, безцѣнная душа моя; заприте домъ и погасите въ кухнѣ огонь; а когда все будетъ готово, поставьте свѣчку на окно, и мы войдемъ. Вы разскажите намъ оба всѣхъ старыхъ друзьяхъ. Ну, теперь еще разъ, на закрѣпу!
И онъ снова принялся обнимать и цѣловать ее; потомъ выбѣжалъ къ Мартину, а мистриссъ Люпенъ поспѣшно начала готовиться для пріема нежданныхъ гостей.
Вскорѣ повалила изъ кухни честная компанія, увѣряя другъ друга, что часы въ "Драконѣ" врутъ на цѣлыхъ полчаса. Какъ ни были мокры и утомлены Мартинъ и Маркъ, они съ удовольствіемъ глядѣли на лица старыхъ знакомыхъ, которые проходили близко около нихъ, и сообщали другъ другу свои замѣчанія о каждомъ. Наконецъ, они увидѣли желанный огонь на окнѣ.
-- Вотъ огонь!-- вскричалъ Маркъ.-- Богъ съ нею, какъ она проворна! Ну, сударь, теперь насъ ожидаетъ хорошій ужинъ, доброе вино, мягкія постели!
Огонь въ кухнѣ запылалъ снова. Столъ былъ накрыть и уставленъ всѣмъ, что было готоваго. Подлѣ были туфли. Ужинъ варился и жарился. Бутылка добраго коньяка и кружка пѣнистаго пива заманчиво красовались на столѣ. Мистриссъ Люпенъ стряпала съ самымъ пламеннымъ усердіемъ.
Невозможно было удержаться. Мартинъ подбѣжалъ къ ней и обнялъ ее отъ искренняго сердца. Маркъ важно послѣдовалъ его примѣру.
-- Не думала я,-- сказала мистриссъ Люпенъ, смѣясь и краснѣя:-- хоть и часто говаривала, что молодые джентльмены мистера Пексниффа жизнь и душа "Дракона", а право, я не думала, чтобъ кто-нибудь изъ нихъ обошелся со мною такъ вольно, какъ обходитесь теперь вы, мистеръ Мартинъ! А еще меньше вообразила бы я, что не буду на это сердиться. Но я такъ рада, что первая привѣтствую васъ дома, съ Маркомъ Тэпли, въ качествѣ...
-- Въ качествѣ друга,-- подсказалъ поспѣшно Мартинъ.
-- Въ качествѣ друга,-- сказала хозяйка, повидимому, весьма довольная этимъ названіемъ, а между тѣмъ грозя вилкою Марку, чтобъ онъ держался въ почтительномъ разстояніи -- Не ожидала я этого! Да и не воображала, что мнѣ придется разсказать вамъ первой о здѣшнихъ перемѣнахъ!
-- О какихъ перемѣнахъ?-- вскричалъ Мартинъ, измѣняясь въ лицѣ.
-- Она здорова,-- возразила хозяйка:-- и теперь живетъ у мистера Пексниффа. О ней не безпокойтесь -- она такова, какъ вы только можете желать. Вы видите, я все знаю!
-- Добрая, милая мистриссъ Люпенъ! Я въ восхищеніи, что вы все это знаете! Но въ чемъ же перемѣны? Не умеръ ли кто?
-- Нѣтъ, нѣтъ, еще до этого не дошло. Но теперь ужинъ готовь, и я не скажу вамъ ни слова, пока вы съ нимъ не кончите.
Она объявила это такъ положительно, что имъ оставалось только надѣть туфли, сѣсть и ужинать какъ можно скорѣе. Усталые отъ долгой ходьбы по слякоти и грязи и голодные, они сдѣлали полную честь гостепріимству доброй мистриссъ Люпенъ. Когда имъ казалось, что пора кончить, она опровергала ихъ мнѣнія новыми вкусными перемѣнами, такъ что трапеза продолжалась гораздо дольше, чѣмъ они предполагали. Наконецъ, насытившись до нельзя, они разсѣлись передъ огнемъ очага съ необычайнымъ наслажденіемъ, готовясь слушать вѣсти милой и цвѣтущей хозяйки "Синяго Дракона".
Часты были ихъ восклицанія при извѣстіи о разлукѣ мистера Пексниффа съ дочерьми и о томъ, что мистеръ Пинчъ оставилъ домъ добродѣтельнаго джентльмена. Но негодованію Мартина не было предѣловъ, когда она разсказала объ общей молвѣ, что мистеръ Пексниффъ совершенно овладѣлъ духомъ и волею стараго Мартина Чодзльвита, и о томъ, какую высокую честь онъ предназначилъ Мери. Услыша послѣднее, Мартинъ сбросилъ съ себя туфли въ одно мгновеніе ока и принялся натягивать мокрые свои сапоги съ неопредѣленнымъ намѣреніемъ куда то немедленно мчаться и сдѣлать что-то съ кѣмъ-то.
-- Онъ!-- восклицалъ Мартинъ съ бѣшенствомъ -- Этотъ сладкорѣчивый мерзавецъ! Онъ! Маркъ, дай мнѣ другой сапогъ!
-- Куда вы думаете идти, сударь?-- хладнокровно возразилъ мистеръ Тэпли, просушивая передъ огнемъ подошву сапога.
-- Куда? Неужели ты думаешь, что я останусь здѣсь?
Маркъ очень спокойно сознался, что онъ думалъ именно такъ.
-- Право!-- возразилъ Мартинъ сердито.-- Очень тебѣ благодаренъ. За кого ты меня принимаешь?
-- За того, кто во сдѣлаетъ ничего необдуманнаго и безразсуднаго. Сапогъ, сударь.
Мартинъ бросилъ на него нетерпѣливый взглядъ и быстро началъ ходить взадъ и впередъ по кухнѣ, съ сапогомъ на одной ногѣ и чулкомъ на другой... Но вспомнивъ свою эдемскую рѣшимость, онъ вознамѣрился переломить себя и теперь, скинулъ сапогъ, снова надѣлъ туфли и усѣлся попрежнему. Однако, онъ не могъ удержатся, чтобъ не запустить рукъ на самое дно кармановъ, и чтобъ не восклицать по временамъ съ выраженіемъ гнѣва: "Пексниффъ! Этотъ негодяй! Клянусь душою! Право!" и тому подобное.
-- А что до самого мистера Пексниффа,-- заключила хозяйка, покачивая головою:-- я ужъ и не знаю, что сказать. Кто нибудь отравилъ его душу, я думаю: иначе такой почтенный джентльменъ, о которомъ всѣ такого мнѣнія, не сталъ бы дѣлать зло по доброй волѣ! Что же до мистера Пинча, такъ я прямо скажу, что нѣтъ на свѣтѣ человѣка добрѣе и достойнѣе его. Можетъ быть, самъ старый мистеръ Чодзльвитъ былъ причиною раздора его съ мистеромъ Пексниффомъ. Мистеръ Пинчъ даже мнѣ не хотѣлъ сказать объ этомъ ни слова: онъ гордъ, хоть и тихъ.
-- Бѣдный Томъ!-- сказалъ Мартинъ со вздохомъ.
-- Еще хорошо и утѣшительно то, что сестра его живетъ теперь съ нимъ, и что онъ доволенъ своимъ положеніемъ. Вчера онъ прислалъ мнѣ по почтѣ маленькую ассигнацію, которую я всучила ему взаймы; онъ пишетъ, что благодаритъ меня (тутъ она покраснѣла) и что не нуждается въ деньгахъ, потому что нашелъ хорошее мѣсто. Я этому очень обрадовалась.
-- Какъ вы добры, мистриссъ Люпенъ! Не правда ли, Маркъ?
-- Да ужъ она всегда такова, сударь... А теперь,-- продолжать мистеръ Тэпли:-- что вы намѣрены дѣлать? Если вы не слишкомъ горды и можете рѣшиться на то, о чемъ говорили дорогой, такъ лучшаго нельзя и придумать. Если вы были неправы передъ вашимъ дѣдомъ (ужъ извините, а, мнѣ кажется, что такъ), то идите къ нему, сознайтесь и обратитесь къ его родственнымъ чувствамъ. Не упирайтесь. Вѣдь онъ гораздо старѣе васъ, и если онъ былъ крутъ, то и вы также. Уступите ему, сударь, уступите!
Краснорѣчіе мистера Тэпли было не безъ дѣйствія на Мартина, но онъ все еще колебался.
-- Все это правда, Маркъ,-- возразилъ онъ.-- Но развѣ ты не видишь, что такъ какъ онъ теперь вполнѣ подъ вліяніемъ этого гнуснаго лицемѣра, то въ сущности я прибѣгну съ покорностью не къ дѣду моему, а къ Пексниффу! И если я буду отвергнутъ, то буду отвергнутъ не имъ, а Пексниффомъ -- Пексниффомъ, Маркъ!-- И онъ вспыхнулъ при этой мысли.
-- Хорошо, сударь; но вѣдь мы напередъ знаемъ, что Пексниффъ плутъ, мошенникъ и мерзавецъ.
-- Самый подлый мерзавецъ!
-- Самый подлый мерзавецъ. Значитъ, намъ не будетъ стыдно, если насъ отобьетъ Пексниффъ. Къ чорту Пексниффа! Что онъ такое? Неужели Пексниффъ можетъ пристыдить насъ!-- Пексниффъ!-- продолжалъ Маркъ съ невыразимымъ презрѣніемъ.-- Да что онъ такое? Кто онъ? На что обращать на него вниманіе? Къ тому же, вѣдь мы хлопочемъ не только для себя -- тутъ дѣло идетъ и объ одной молодой особѣ, которая вытерпѣла свою долю горя! Пексниффъ! Я еще не слыхалъ ни о какомъ парламентскомъ актѣ, который былъ бы составленъ Пексниффомъ! Да чего онъ стоитъ?
Мистеръ Люпенъ испугалась краснорѣчія Марка; а Мартинъ, поглядѣвъ въ задумчивости на огонь, отвѣчалъ:
-- Ты правъ, Маркъ. Рѣшено, я иду!
-- Еще слово, сударь. Дѣйствуйте такъ, чтобъ Пексниффъ не могъ сказать противъ васъ ни одного слова. Вамъ даже не должно видѣться съ миссъ Мери. Наша милая хозяйка подготовитъ ее къ тому, что должно случиться, и передастъ ей всякое маленькое, порученіе. Не правда ли, мистриссъ Люпенъ? Вѣдь васъ этимъ вещамъ нечего учить!
Мартинъ почувствовалъ разсудительность этого совѣта и рѣшился соображаться съ нимъ. Потомъ, потолковавъ еще нѣсколько минутъ, они пошли спать, размышляя о завтрашнемъ днѣ.
На слѣдующее утро, послѣ завтрака, мистеръ Тэпли направился прямо къ дому знаменитаго архитектора съ письмомъ отъ Мартина къ его дѣду; въ письмѣ Мартинъ просилъ позволенія представиться ему на нѣсколько минутъ. Маркъ подошелъ къ дверямъ съ такимъ неподвижнымъ лицомъ, что самый проницательный физіономистъ не прочелъ бы на немъ ничего, и постучался. Отъ наблюдательности его не ускользнуло, что мистеръ Пексниффъ весьма прилежно прижалъ свои носъ къ стеклу окна гостиной, чтобъ воспользоваться хоть косвеннымъ взглядомъ на своего посѣтителя; а потому мистеръ Тэпли, желая уничтожить замыселъ непріятеля, всталъ на верхнюю ступеньку крыльца и прижался какъ можно плотнѣе къ дверямъ.
Мистеръ Пексниффъ отворилъ двери съ самымъ веселымъ и довольнымъ выраженіемъ лица.
-- Какъ вы поживаете?-- сказалъ Маркъ.
-- О! Тэпли, если не ошибаюсь!
-- Такъ, сударь. Письмо, сударь. Ждетъ отвѣта.
-- Ко мнѣ? Такъ "блудный" возвратился?
-- Я думаю не къ вамъ, сударь. Тутъ написано къ мистеру Чодзльвиту.
-- О! Да. Благодарю. Отъ кого оно, мой другъ?
-- Подпись внутри письма, сударь,--возразилъ Маркъ съ величайшею учтивостью. Я видѣлъ, какъ этотъ джентльменъ подписываль письмо, сударь.
-- И онъ сказалъ, что ждетъ отвѣта, а?
-- Да, сударь.
-- Онъ получитъ отвѣтъ, конечно!-- сказалъ мистеръ Пексниффъ, изорвавъ письмо въ мелкіе клочки съ величайшею кротостью и подавая ихъ Марку.-- Будь такъ добръ и передай ему это съ моимъ поклономъ. Добраго утра!-- Послѣ этого онъ удалился и заперъ за собою дверь.
Маркъ счелъ за лучшее пересилить свои чувства и возвратился къ Мартину въ "Драконъ". Они не ожидали подобнаго пріема и дали пройти часу времени до слѣдующей попытки. Послѣ того они пошли вмѣстѣ къ дому мистера Пексниффа. Мартинъ постучался, а Маркъ приготовился упереться въ дверь плечомъ и ногою, чтобъ нельзя было захлопнуть ее у нихъ подъ носомъ. Но такая предосторожность оказалась излишнею, потому что въ этотъ разъ имъ отворила служанка. Проскользнувъ мимо ея, Мартинъ, въ сопровожденіи своего союзника, отворилъ двери гостиной, вошелъ въ нее и остановился передъ своимъ дѣдомъ, вовсе непредувѣдомленнымъ и непредчувствовавшимъ его прибытія.
Мистеръ Пексниффъ и Мери были также въ комнатѣ. Увидя своего внука, старикъ поникъ сѣдою головою и закрылъ лицо обѣими руками.
Это тронуло Мартина до глубины души: увидѣвъ слезы на увядшихъ щекахъ своего прежняго друга, покровителя своего дѣтства, старика, который нѣкогда тактъ любилъ его,-- онъ забылъ свою гордость, самоувѣренность, вспомнилъ о невозвратимомъ, упрекавшемъ его прошломъ, и бросился къ старику, чтобъ схватить его за руку. Но мистеръ Пексниффъ быстро сталь между ними:
-- Нѣтъ, молодой человѣкъ!-- вскричалъ онъ, ударяя себя по груди и протянувъ другую руку къ своему гостю, какъ крыло, подъ которымъ онъ предлагалъ ему убѣжище.-- Нѣтъ, сударь! Разите сюда, сюда! Но не смѣйте касаться его!
-- Дѣдушка!-- вскричалъ Мартинъ.-- Выслушайте меня! Умоляю васъ, дайте мнѣ высказать!
-- Вы хотите, сударь! Вы хотите!-- возразилъ мистеръ Пексниффъ, заслоняя отъ него старика.-- Развѣ не довольно того, сударь, что вы пришли сюда, какъ разбойникъ среди бѣлаго дня: привели съ собою развратныхъ товарищей, которые заслоняютъ собою двери комнатъ и предупреждаютъ возможность свободнаго входа и выхода моимъ домашнимъ?-- Маркъ дѣйствительно занялъ эту позицію и удерживалъ ее съ непоколебимымъ спокойствіемъ.-- Но неужели вы также намѣрены поразить почтенную, престарѣлую добродѣтель? Знайте, что она не беззащитна! Я буду ея щитомъ! Нападай на меня, молодой человѣкъ! Рази, стрѣляй!
-- Пексниффъ,-- сказалъ старикъ слабымъ голосомъ.-- Успокоитесь.
-- Не могу и не хочу успокоиться!-- кричалъ мистеръ Пексниффъ.-- Почтенный другъ и благодѣтель мой! Неужели домъ мой не будетъ вамъ безопаснымъ убѣжищемъ?
-- Посторонитесь,-- сказалъ старикъ, протягивая руку:-- дайте мнѣ взглянуть но то, что и нѣкогда любилъ такъ нѣжно.
-- Вы должны его видѣть, благородный сэръ! Желаю только, чтобъ вы его видѣли. Вотъ онъ! Смотрите!
Лицо Мартина не могло не выразить негодованія и презрѣнія, которыя внушалъ ему мистеръ Пексниффъ, но онъ не удостоилъ его ни однимъ словомъ, ни взглядомъ. Мистеръ Пексниффъ сдѣлалъ шагъ въ сторону. Старикъ Мартинъ взялъ руку Мери, шепнулъ ей что то ласково, какъ будто для успокоенія, потомъ кротко отодвинулъ ее за свои кресла и пристально глядѣлъ на внука.
-- И это онъ!-- сказалъ старикъ.-- О, да, онъ! Говори, что ты хотѣлъ сказать, но не приближайся ко мнѣ
-- Въ немъ такъ тонко чувство справедливости,-- сказалъ мистеръ Пексниффъ, не обращаясь ни къ кому въ особенности:-- что онъ хочетъ выслушать даже его!
-- Дѣдушка!-- сказалъ Мартинъ съ чувствомъ.-- Я возвратился къ вамъ послѣ труднаго путешествія, послѣ тяжкой жизни, послѣ тяжкой болѣзни, послѣ отчаянія и лишеній, почти послѣ крайней безнадежности!
-- Даже разбойники возвращаются назадъ, когда не находятъ успѣха въ своихъ грабительскихъ странствованіяхъ,-- замѣтилъ Пексниффъ.
-- Безъ этого вѣрнаго и благороднаго человѣка,-- продолжалъ Мартинъ, указывая на Марка:-- который добровольно послѣдовалъ за мною и былъ мнѣ всегда самымъ преданнымъ и вѣрнымъ другомъ:-- безъ него я бы давно умеръ вдали отъ родины, вдали отъ всякой помощи, вдали отъ всякой надежды на то, чтобъ моя горькая участь сдѣлалась извѣстною кому бы то ни было кто бы пожалѣлъ обо мнѣ... О! позвольте мнѣ разсказать о ней вамъ!
Старикъ взглянулъ на Пексниффа; мистеръ Пексниффъ на него.-- Вы хотѣли сказать что-нибудь, достойный сэръ?-- сказалъ онъ съ улыбкою. Старикъ отвѣчалъ, что нѣтъ.-- Я знаю, что вы думаете, почтенный другъ мой. Пусть онъ продолжаетъ. Интересно наблюдать развитіе своекорыстія въ человѣческой душѣ. Пусть онъ продолжаетъ, достойный сэръ.
-- Продолжай!-- замѣтилъ старикъ, какъ будто машинально повинуясь словамъ Пексниффа.
-- Я былъ въ нищетѣ; чужому человѣку обязанъ тѣмъ, что возвратился въ отечество. Знаю, что это обстоятельство говоритъ вамъ противъ меня и даетъ вамъ поводъ думать, что одна только нужда, а не раскаяніе и привязанность приводитъ меня къ вамъ. Дѣдушка, уходя отъ васъ, я заслуживалъ такое мнѣніе, о теперь нѣтъ. Теперь я его не заслуживаю!
Мистеръ Пексниффъ запустилъ руку за жилетъ и улыбнулся.-- Пусть онъ продолжаетъ, достойный сэръ; и знаю ваши мысли.
Старикъ снова взглянулъ на Пексниффа и потомъ, какъ будто почерпнувъ изъ его взгляда наставленіе, сказалъ опять:
-- Продолжай!
-- Мнѣ остается досказать немногое,-- возразилъ Мартинъ.-- Сходя сюда, я имѣлъ еще тѣнь надежды и буду говорить теперь, потерявъ ее вовсе, или почти вовсе -- но вѣрьте, что скажу правду. Прошу объ одномъ, вѣрьте, что я скажу истину!
-- Святая истина!-- воскликнулъ Пексниффъ, устремивъ глаза вверхъ:-- какъ часто бываетъ твое имя на устахъ порочныхъ!
-- Что касается до первой причины, разлучившей насъ,-- сказалъ Мартинъ, спокойно глядя на своего дѣда, но бросивъ одинъ взглядъ на Мери, которая закрыла себѣ лицо руками:-- сердце и душа моя неспособны къ перемѣнѣ. Что бы я ни вытерпѣлъ со времени нашей разлуки, но чувства мои остались тѣ же: я не жалѣю объ этомъ, не стыжусь этого, и знаю, что даже вы не желали бы ни того, ни другого. Я пришелъ сюда, чтобъ просить у васъ прощенія -- не столько изъ надеждъ на будущее, сколько изъ сожалѣнія о прошедшемъ: потому-что я не желаю ничего большаго, какъ средствъ къ существованію. Помогите мнѣ найти честный трудъ, и я буду трудиться, чтобъ жить. Испытайте, упрямъ ли я, надмененъ ли, своеволенъ ли какъ прежде, или переученъ въ суровой школѣ... ДѣдушкаI Пусть говоритъ за меня голосъ природы! Не отвергайте меня за одну вину, какъ бы велика ни была она.
Когда онъ кончилъ, сѣдая голова старика поникла опятъ, и онъ снова закрылъ себѣ лицо дрожащими пальцами.
-- Любезнѣйшій сэръ!-- воскликнулъ мистеръ Пексниффъ, наклонясь надъ нимъ.-- Вы не должны уступать такой слабости. Неужели безстыдное поведеніе того, кого вы такъ давно и такъ справедливо оттолкнули отъ себя, можетъ васъ тронуть? Ободритесь. Подумайте обо мнѣ, мой другъ!
-- Да,-- возразилъ старикъ Мартинъ, взглянувъ ему въ глаза.-- Вы привели меня въ себя.
-- Что сдѣлалось съ моимъ безцѣннымъ и твердымъ другомъ?-- продолжалъ Пексниффъ съ улыбкою, трепля его съ нѣжностью по рукѣ.-- Неужели мнѣ придется осуждать за слабость такую высокую душу? Я думаю, что нѣтъ!
-- Нѣтъ, нѣтъ. Минутное чувство... Ничего больше.
-- Негодованіе вызоветъ слезу на глаза честнаго человѣка
Мистеръ Пексниффъ тщательно отеръ свои глаза.
-- Но намъ предстоятъ высшія обязанности. Ободритесь, мистеръ Чодзльвитъ. Выразить ли ваши мысли?
-- Да, говорите за меня, Пексниффъ,-- сказалъ старикъ, откинувшись въ креслахъ и глядя на мистера Пексниффа, какъ будто околдованный имъ.-- Благодарю васъ. Вы мнѣ преданы. Благодарю!
-- Не лишайте меня мужества, сударь,-- возразилъ Пексниффъ, сильно качая головою.-- Чувствамъ моимъ горестно, что я долженъ обращаться къ тому, кого изгналъ изъ своего дома, когда узналъ отъ васъ о его чудовищной неблагодарности. Но вы желаете -- довольно! Молодой человѣкъ! Дверь находится за спиною товарища твоего распутства. Краснѣй, если можешь; уйди не краснѣя, если нѣтъ!
Мартинъ смотрѣлъ на своего дѣда такъ пристально, какъ будто во все это время царствовало мертвое молчаніе. Старикъ смотрѣлъ съ неменьшимъ вниманіемъ на мистера Пексниффа.
-- Когда, пораженный въ самое сердце безстыднымъ поведеніемъ вашимъ относительно этого необычайно благороднаго и почтеннаго старца, я говорилъ: "прочь!", то я плакалъ о вашей безнравственности. Не полагайте, что слеза, увлажающая взоръ мой теперь, проливается за васъ. Нѣтъ, сударь, я плачу за него!
Тутъ мистеръ Пексниффъ, случайно уронивъ слезу на лысую часть головы своего друга, отеръ это мѣсто носовымъ платкомъ и попросилъ извиненія у мистера Чодзльвита.
-- Да, сударь!-- продолжалъ мистеръ Пексниффъ, одушевляясь болѣе и болѣе:-- онъ не будетъ жертвою вашего коварства. Пока я живъ, вы не сдѣлаете ему никакого зла. Вы можете перешагнуть черезъ мой безчувственный трупъ -- такой человѣкъ, какъ вы, найдетъ въ этомъ удовольствіе; но пока я существую, вы должны напередъ поразить меня! Да, молодой человѣкъ!
Молодой Мартинъ смотрѣлъ попрежнему кротко и пристально на своего дѣда.-- Неужели вы не дадите мнѣ отвѣта? Неужели не скажете ни слова?
-- Ты слышалъ, что было сказано,-- возразилъ старикъ, не отвращая взоровъ отъ лица Пексниффа, который одобрительно кивалъ головою.
-- Но я не слыхалъ вашего голоса, вашей мысли.
-- Повторите ему,-- сказалъ старикъ Пексниффу.
-- Я слышу только то, что вы мнѣ говорите, дѣдушка,-- возразилъ Мартинъ, который чувствовалъ себя сильнѣе по мѣрѣ того, какъ замѣчалъ, что Пексниффъ жмется и вертится подъ тяжестью его презрѣнія.
Еслибъ старикъ хоть на одно мгновеніе отвелъ взоръ свои отъ лица мистера Пексниффа и сравнилъ его наружность съ наружностью своего молодого внука, то могъ бы замѣтить, что безкорыстный защитникъ добродѣтели являлся въ столь же невыгодномъ видѣ, какъ и въ тотъ разъ, когда увольнялъ на всѣ четыре стороны Тома Пинча. Рѣшительно можно было думать, что мистеръ Пексниффъ обладалъ какимъ то особеннымъ качествомъ, которое украшало его враговъ; можетъ быть, то была выходившая наружу часть его внутренней чистоты и сіянія -- но только враги его всегда смотрѣли подлѣ него такъ благородно и мужественно!
-- Ни слова?-- спросилъ Мартинъ.
-- Я вспомнилъ, что мнѣ осталось сказать одно слово, Пексниффъ,-- замѣтилъ старикъ.-- Одно только слово. Ты говоришь о человѣколюбивой помощи одного чужеземца. Кто онъ такой? И какую денежную помощь оказалъ онъ тебѣ?
Мартинъ оторвалъ изъ записной книжки листокъ и написалъ карандашемъ подробности своего долга мистеру Бивену. Старикъ взялъ бумажку; но глаза его не сходили съ лица мистера Пексниффа.
-- Прочитайте, Пексниффъ,-- сказалъ онъ.
Мистеръ Пексниффъ взялъ листокъ, какъ будто онъ былъ рукописною исповѣдью смертоубійства, и прочелъ его вслухъ.
-- Я думаю, Пексниффъ, что надобно ему заплатить. Я бы не хотѣлъ, чтобъ пострадалъ заимодавецъ, который сдѣлалъ (такъ онъ, вѣроятно, думалъ) доброе дѣло.
-- Благородное чувство, почтенный сэръ. Совершенно въ вашемъ духѣ. Но, позвольте замѣтить, опасный примѣръ!
-- Это не будетъ примѣромъ... Но мы потолкуемъ послѣ. Вы мнѣ посовѣтуете, что надобно дѣлать. Больше ничего?
-- Ничего,-- отвѣчалъ Пексниффъ весело.-- Вамъ остается только оправиться отъ неудовольствія, которое причинилъ вамъ этотъ наглый приходъ, отъ волненій оскорбленныхъ чувствъ, и улыбаться снова.
-- Вамъ больше нечего сказать?-- спросилъ старикъ, взявъ его за рукавъ съ необыкновеннымъ чувствомъ.
Мистеръ Пексниффъ отвѣчалъ, что нѣтъ, потому что упреки будутъ безполезны.
-- Вамъ больше рѣшительно нечего сказать? Вы въ этомъ увѣрены? Нечего присовѣтывать?.. Если что нибудь есть, говорите свободно, что бы то ни было. Я не стану противиться ни чему, что вы потребуете.
Слезы въ такомъ изобиліи поднялись къ глазамъ мистера Пексниффа, растроганнаго безпредѣльнымъ довѣріемъ его почтеннаго друга, что онъ не скоро могъ оправиться и отвѣчать. Наконецъ, онъ сказалъ съ чувствомъ сердечнаго умиленія, что надѣется заслужить это, но что сказать ему нечего.
Старикъ посмотрѣлъ на него нѣсколько мгновеній съ тѣмъ безчувственнымъ и неподвижнымъ выраженіемъ, которое бываетъ свойственно дряхлости преклонныхъ лѣтъ; потомъ всталъ съ твердостью и пошелъ къ дверямъ, отъ которыхъ Маркъ посторонился, чтобъ дать ему дорогу.
Мистеръ Пексниффъ предложилъ ему опереться на его руку. Старикъ сдѣлалъ это. Обернувшись къ Мартину, въ дверяхъ, онъ махнулъ ему рукою и сказалъ:
-- Ты слышалъ его. Ступай! Все кончено.
Мистеръ Пексниффъ, уходя вмѣстѣ съ нимъ, пробормоталъ ему нѣсколько словъ одобренія и сочувствія. Мартинъ, пробудившись отъ оцѣпенѣнія, въ которое его повергло заключеніе этой сцены, подошелъ къ невинной причинѣ всѣхъ бѣдъ и прижалъ ее къ своему сердцу.
-- Милая дѣвушка!-- сказалъ Мартинъ.-- Онъ не измѣнилъ тебѣ. Но какъ онъ упалъ и обезсилѣлъ!
-- Какъ благородно ты обуздалъ себя! Ты перенесъ такъ много!
-- Обуздалъ себя! Ты была тутъ и все та же. Чего мнѣ еще не доставало? Видъ мой былъ такимъ мученіемъ для этой собаки, что я торжествовалъ при мысли, что онъ долженъ перенести это. Но скажи мнѣ,-- минуты дороги,-- правда ли, что этотъ негодяй преслѣдовалъ тебя съ своими предложеніями?
-- Правда, милый Мартинъ. Я даже теперь не совсѣмъ еще отъ нихъ освободилась; но главнымъ источникомъ моихъ мученій было безпокойство о тебѣ. Зачѣмъ оставлялъ ты насъ въ такой ужасной неизвѣстности?
-- Болѣзнь, огромное разстояніе, опасеніе намекнуть на наше настоящее положеніе и невозможность скрыть его иначе, какъ совершеннымъ молчаніемъ, увѣренность, что истина огорчитъ тебя несравненно больше сомнѣнія и неизвѣстности,-- сказалъ Мартинъ, глядя ей нѣжно въ лицо и потомъ снова прижимая къ сердцу:-- вотъ отчего я писалъ одинъ только разъ. Но Пексниффъ? Можешь смѣло разсказать мнѣ все дѣло, потому что ты видѣла меня лицомъ къ лицу съ нимъ, и я не схватилъ его за горло, когда онъ говорилъ... Что за исторія его предложеній? Извѣстно ли это моему дѣду?
-- Да.
-- И онъ помогаетъ ему?
-- Нѣтъ,-- отвѣчала она поспѣшно.
-- Слава Богу! Такъ умъ его не омраченъ хоть въ этомъ!
-- Я не думаю, чтобъ онъ зналъ о томъ сначала. Этотъ человѣкъ подготовилъ умъ его постепенно и потомъ открылъ свои намѣренія. Я такъ полагаю. Потомъ онъ говорилъ со мною наединѣ.
-- Мой дѣдъ?
-- Да, говорилъ наединѣ и сказалъ...
-- Слова этого мерзавца? Не повторяй ихъ.
-- Сказалъ, что мнѣ извѣстны его качества, что онъ имѣетъ хорошую репутацію, что стоитъ высоко въ его благорасположеніи и довѣренности. Но, видя мою горесть, онъ прибавилъ, что не хочетъ принуждать меня и не станетъ огорчать меня ни малѣйшимъ напоминаніемъ объ этомъ предложеніи. Онъ и дѣйствительно сдержалъ свое слово.
-- А Пексниффъ?
-- Онъ имѣлъ мало случаевъ говорить со мною, потому что я всегда тщательно этого избѣгала. Милый Мартинъ, я должна сказать тебѣ, что ласковость ко мнѣ твоего дѣда не уменьшается нисколько. Онъ со мною необыкновенно кротокъ и добръ. Еслибъ я была его единственною дочерью, то не могла бы имѣть отца болѣе нѣжнаго и заботливаго. Почему эти чувства уцѣлѣли въ немъ, когда онъ такъ холодно отвергаетъ тебя, это для меня тайна непостижимая; но я всегда оставалась ему одинаково преданною. Еслибъ онъ даже въ предсмертную минуту вышелъ изъ своего теперешняго ослѣпленія, другъ мой, я буду подлѣ него, чтобъ напомнить ему о тебѣ!
Мартинъ глядѣлъ съ восторгомъ на ея одушевленное лицо и прижалъ свои губы къ ея губамъ.
-- Я не хочу, чтобъ ты его покинула, мой ангелъ, хотя мнѣ и тяжко быть въ разлукѣ съ тобою. Но я боюсь, что вліяніе Пексниффа надъ нимъ усилилось до значительной прочности.
Она не могла не согласиться съ этимъ.
-- Доходитъ ли это вліяніе до страха? Боится ли мой дѣдъ объявить при немъ свое мнѣніе? Мнѣ теперь такъ показалось.
-- И я часто думала то же самое.
Потомъ она разсказала Мартину объ ослабленіи и дряхлости его дѣда и о томъ, какъ Пексниффъ мало по малу овладѣлъ имъ; о Томѣ Пинчѣ, о Джонсѣ; говорила ему также не мало и о немъ самомъ:-- о такихъ предметахъ любящіе бываютъ такъ же болтливы, какъ члены британскаго парламента.
Мистеръ Маркъ Тэпли возвѣстилъ опасность. Мартинъ наскоро простился съ Мери; они обмѣнялись нѣсколькими обѣтами и еще кое-чѣмъ; бѣлая ручка протянулась самому Марку, который поцѣловалъ ее съ благоговѣніемъ странствующаго рыцаря. Потомъ еще прощанья, еще поцѣлуи, и черезъ нѣсколько мгновеній Мартинъ и Маркъ стояли снова за дверьми жилища знаменитаго архитектора.
-- Короткое свиданіе послѣ такой разлуки!-- сказалъ Мартинъ съ грустью.-- Но, оставаясь дольше, мы могли бы очутиться въ непріятномъ положеніи.
-- О насъ еще нечего думать, сударь. А другая особа очутилась бы въ непріятномъ положеніи, вотъ что было бы хуже. У меня дверь была готова, и еслибъ мистеръ Пексниффъ показалъ голову, то я сплюснулъ бы ее, какъ грецкій орѣхъ.
Въ это время, прошелъ мимо ихъ какой-то джентльменъ, очевидно направлявшійся къ дому Пексниффа. Услыша что произносятъ имя архитектора, онъ пріостановился и внимательно посмотрѣлъ на нихъ. Подойдя къ "Дракону", они увидѣли у крыльца дорожную карету. Прежде, чѣмъ они успѣли, войти, мистриссъ Люпенъ выбѣжала изъ дверей и, подозвавъ ихъ къ каретѣ, показала на одномъ чемоданѣ надпись: "Чодзльвитъ".
-- Это мужъ миссъ Пексниффъ,-- сказала она Мартину.-- Я не знала, въ какихъ вы отношеніяхъ съ нимъ, а потому сильно безпокоилась.
-- Мы не говорили другъ съ другомъ ни разу въ жизни, отвѣчалъ Мартинъ:-- но я не желаю съ нимъ болѣе короткаго знакомства.
-- Съ нимъ пріѣхалъ одинъ очень красивый джентльменъ,-- продолжала мистриссъ Люпенъ шопотомъ:-- у него чудеснѣйшіе усы и бакенбарды.
-- Прааво? Ну, такъ мы постараемся не встрѣчаться и съ нимъ. Посѣщеніе наше было безуспѣшно, милая мистриссъ Люпенъ, и мнѣ снова надобно отправляться въ Лондонъ.-- Съ этими словами Мартинъ въ утомленіи опустился въ кресла, стоявшія за ширмами въ буфетѣ "Дракона".
-- Ахъ, Боже мой, Боже мой!-- восклицала хозяйка.
-- Да. Одинъ холодный вѣтеръ не составляетъ зимы, такъ же какъ одна ласточка весны.-- Попробую еще разъ. Тому Пинчу удалось. Можетъ быть, и мнѣ удастся. Когда то я бралъ Тома подъ свое покровительство и обѣщалъ составить его счастье,-- продолжалъ онъ съ грустною улыбкой.-- Можетъ быть, теперь Томъ возьметъ меня подъ свое покровительство и научитъ, какъ мнѣ добывать хлѣбъ насущный!