Все это время Мартинъ совершенно забывалъ о существованіи Марка Тэпли,-- или, когда онъ представлялся его воображенію, думалъ о немъ, какъ о существѣ, которое можно безъ церемоніи заставить дожидаться. Но теперь, очутившись снова на улицѣ, онъ попросилъ своего спутника завернуть вмѣстѣ, если это не противоречитъ его намѣреніямъ, въ контору "Буяна", чтобъ тамъ свалить съ плечъ одно дѣло.
-- А говоря о дѣлѣ,-- сказалъ Мартинъ:-- могу ли, въ свою очередь, предложить вамъ вопросъ: живете ли вы постоянно здѣсь или только пріѣзжаете сюда на время?
-- Я здѣсь бываю только изрѣдка; я взросъ въ Массачусетѣ, гдѣ и живу въ одномъ маленькомъ городкѣ. Я не люблю суматохи здѣшнихъ многолюдныхъ мѣстъ; а познакомившись съ ними короче, не чувствую большой наклонности часто посѣщать ихъ. Вы, вѣроятно, пріѣхали сюда съ намѣреніемъ поправить свои обстоятельства? Мнѣ бы не хотѣлось васъ разочаровывать; но я нѣсколькими годами старѣе васъ, и, можетъ быть, буду даже въ состояніи снабдитъ васъ, какъ человѣка, который еще не вполнѣ знакомъ съ моимъ отечествомъ, нѣкоторыми полезными совѣтами, разумѣется, въ вещахъ незначительныхъ.
Слова эти были сказаны безъ малѣйшей тѣни навязчивости или докучнаго любопытства, а, напротивъ, съ самымъ открытымъ и непритворнымъ доброжелательствомъ. Мартинъ, немогшій не довѣриться такому ласковому участію, откровенно разсказалъ ему причину, по которой рѣшился пріѣхать въ Америку и даже принудилъ себя къ трудному признанію въ томъ, что онъ бѣденъ. Правда, онъ сказалъ это съ такимъ видомъ, что можно было бы счесть его достаточно снабженнымъ деньгами мѣсяцевъ на шесть, тогда какъ у него едва ли доставало ихъ на шесть недѣль; но все таки онъ сознался въ своей бѣдности и сказалъ, что будетъ благодаренъ за всякій добрый совѣтъ.
Въ продолженіе своего разсказа, Мартинъ замѣтилъ, какъ лицо его пріятеля вытянулось, когда онъ услышалъ о планахъ, основанныхъ на изящной домашней архитектурѣ. Несмотря на все свое желаніе ободрить молодого переселенца, онъ не могъ удержаться, чтобъ не покачать головою; но тотъ отвѣчалъ ему съ веселымъ видомъ, что хотя теперь и не знаетъ въ Нью-Іоркѣ потребности въ родѣ той, на какую Мартинъ надѣялся, но постарается объ этомъ развѣдать какъ можно поспѣшнѣе, и надѣется не пропустить благопріятнаго случая, если онъ представится. Послѣ того, онъ сообщилъ Мартину, что имя его Бивенъ, что по званію онъ медикъ, но практикуетъ очень рѣдко. Среди такихъ разговоровъ, оба въ скоромъ времени подошли къ конторѣ журнала "Буянъ". Вошедъ въ комнату нижняго этажа, они нашли Марка Тэпли, который развалился на грудѣ багажа и насвистывалъ изо всѣхъ силъ "Rule Britannia". Противъ него, на одномъ чемоданѣ, сидѣлъ сѣдой негръ и глядѣлъ на Марка, выпучивъ глаза, чему тотъ отвѣчалъ задумчивымъ насвистываньемъ. Маркъ, повидимому, только что пообѣдалъ, потому что подлѣ него лежали на носовомъ платкѣ разные объѣдки, карманный ножикъ и оплетенная стклянка.
-- Я уже боялся, что вы совсѣмъ пропали, сударь!-- вскричалъ Маркъ.-- Надѣюсь, что съ вами все благополучно?
-- Да, Маркъ. А гдѣ твоя пріятельница?
-- Та женщина? О, съ нею все ладно!
-- Нашла она своего мужа?
-- Да, сударь. По крайней мѣрѣ, его остатки.
-- Надѣюсь, что онъ не умеръ?
-- Не совсѣмъ, сударь; но онъ выдержалъ больше горячекъ и лихорадокъ, нежели позволительно живому. Когда она не увидѣла его на пристани, я думалъ, что она сама умретъ, право!
-- Развѣ его тамъ не было?
-- Его не было; а была какая то слабая тѣнь, которая приползла къ ней, и столько же походила на ея прежняго мужа, сколько походитъ на васъ ваша тѣнь, когда солнце вытягиваетъ ее по вечерамъ до-нельзя. Но она съ радостью обняла его остатки, какъ будто цѣльнаго, бѣдная!
-- Онъ купилъ себѣ землю?-- спросилъ мистеръ Бивенъ.
-- Да, купилъ и поплатился за нее,-- отвѣчалъ Маркъ, качая головою.-- Агенты увѣряли, что тамъ соединены всѣ выгоды; но тамъ было одного только слишкомъ достаточно: воды безъ конца!
-- Да безъ нея онъ, я думаю, не могъ бы и обойтись,-- замѣтилъ Мартинъ съ досадою.
-- Конечно, нѣтъ, сударь. А ея было довольно. Не говоря о трехъ или четырехъ тинистыхъ рѣкахъ по близости, на самой фермѣ вода стояла постоянно отъ четырехъ до шести футовъ высоты въ сухое время года. Онъ не могъ сказать, глубоко ли тамъ было въ дождливое время, потому что у него не было такого длиннаго шеста, чтобъ ее вымѣрять.
-- Возможно ли это?-- спросилъ Мартинъ своего спутника.
-- Совершенно возможно,-- отвѣчалъ тотъ.-- Вѣрно какой-нибудь участокъ на Миссисипи или Миссури.
-- Какъ бы то ни было,-- продолжалъ Маркъ:-- онъ пріѣхалъ оттуда, чтобъ встрѣтить жену и дѣтей; сегодня послѣ обѣда они отправились назадъ на пароходѣ, совершенно счастливые, какъ будто на небо. Я и думалъ, что они скоро туда отправятся, судя по глазамъ бѣднаго мужа.
-- А кто этотъ джентльменъ?-- спросилъ Мартинъ съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ, глядя на негра.-- Вѣрно и онъ изъ твоихъ друзей?
-- Послушайте, сударь,-- сказалъ Маркъ, отводя Мартина въ сторону:-- вѣдь онъ цвѣтной.
-- Развѣ я слѣпъ?
-- Нѣтъ, нѣтъ; когда я говорю "цвѣтной", это значитъ, что онъ изъ тѣхъ, какихъ у насъ рисуютъ на картинкахъ. Онъ "невольникъ".
-- Невольникъ!-- возразилъ Мартинъ шопотомъ.
-- Да-съ, не что другое, какъ невольникъ; не глядите на него, пока я буду говорить... Ему прострѣлили ногу, разрѣзали руку; ему сдѣлали нарѣзки на членахъ; онъ носилъ на шеѣ желѣзный ошейникъ, а на кистяхъ и икрахъ желѣзныя кольца. Слѣды этого остались и до сихъ поръ. Когда я началъ обѣдать, онъ снялъ съ себя куртку и испортилъ мнѣ аппетитъ.
-- Правда ли это?-- спросилъ Мартинъ съ ужасомъ своего новаго пріятеля.
-- Не имѣю причины сомнѣваться,-- отвѣчалъ тотъ, потупя глаза и грустно качая головою.-- Это часто случается
-- Богъ съ вами!-- воскликнулъ Маркъ.-- Да я это знаю, потому что онъ разсказалъ мнѣ всю свою исторію. Тотъ господинъ умеръ; другой также, потому что ему одинъ невольникъ раскроилъ голову топоромъ, а самъ потомъ утопился. Тогда этотъ попался къ доброму господину, который позволилъ ему скопить себѣ мало по малу деньжонокъ и откупиться на свободу, которая досталась ему довольно дешево, потому что онъ почти вовсе обезсилѣлъ и заболѣлъ. Потомъ онъ прибылъ сюда и копитъ деньги, чтобъ сдѣлать еще одну покупку: онъ хочетъ купить бездѣлицу -- свою родную дочь. Ура! Да здравствуетъ свобода!
-- Молчи!-- вскричалъ Мартинъ, зажимая ему ротъ.-- Что онъ тутъ дѣлаетъ?
-- Ждетъ, чтобъ перевезти наши вещи на телѣжкѣ. Онъ хотѣлъ зайти за ними послѣ, но я задержалъ его за свои собственныя деньги, чтобъ онъ меня развеселилъ. Теперь мн ѣ весело! Еслибь я былъ богатъ, то заключилъ бы съ нимъ контрактъ, чтобъ онъ являлся ко мнѣ разъ въ день -- я бы все смотрѣлъ на него.
Выраженіе лица Марка сильно противорѣчило такой восторженности духа и вовсе не подтверждало искренности его возгласовъ.
-- Богъ съ вами, сударь,-- прибавилъ Маркъ:-- здѣсь такъ любятъ свободу, что покупаютъ и продаютъ ее и таскаютъ ее за собою на рынкахъ. Въ здѣшней части земного шара, чувствуютъ такую страсть къ свободѣ, что не могутъ не позволять себѣ обходиться съ нею черезчуръ свободно. Все дѣло именно въ этомъ
-- Прекрасно,-- сказалъ Мартинъ, желавшій перемѣнить предметъ разговора.-- Дойдя до такого заключеніи, Маркъ, ты, можетъ быть, выслушаешь меня. Воть адресъ мѣста, куда нужно отправить вещи. Въ гостиницу мистриссъ Покинсъ.
-- Мистриссъ Покинсь,-- повторилъ Маркъ:-- слышалъ, Цицеронъ?
-- Его зовутъ Цицерономъ?-- спросилъ Мартинъ.
-- Да, сударь,-- отвѣчалъ Маркъ. Послѣ этого онъ пошелъ впередъ съ частью вещей, а негръ, оскаля зубы изъ-подъ кожанаго чемодана, поплелся съ своею долею земныхъ благъ, принадлежавшихъ нашимъ путешественникамъ.
Мартинъ и новый знакомецъ его хотѣли продолжать свою прогулку по городу, но послѣдній вдругъ остановился и спросилъ съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ:-- можно ли положиться на того молодого человѣка?
-- На Марка? Раумѣется, въ чемъ угодно.
-- Вы меня не поняли, я думаю, что ему лучше идти съ нами. Онъ честный малый и говоритъ свое мнѣніе такъ откровенно.
-- Дѣло въ томъ, что онъ еще не привыкъ жить въ свободной республикѣ,-- возразилъ Мартинъ съ улыбкою.
-- Ему лучше идти съ нами; иначе онъ накличетъ на себя какую нибудь непріятность. Здѣшній штатъ не невольничій; но мнѣ стыдно сказать, что у насъ духъ терпимости гораздо рѣже обнаруживается на дѣлѣ, нежели на словахъ. Мы не отличаемся особенною умѣренностью даже въ разногласіяхъ между собою; но съ иностранцами... нѣтъ, пускай онъ лучше пойдетъ съ нами.
Мартинъ подозвалъ Марка, и всѣ трое пошли въ одну сторону, а Цицеронъ съ телѣжкою, нагруженною багажемъ, въ другую.
Они ходили по городу часа два или три, осматривали его съ лучшихъ точекъ, останавливались въ главныхъ улицахъ и передъ публичными зданіями, на которыя указывалъ имъ мистеръ Бивенъ. Начинало смеркаться, и Бивенъ уговорилъ его завернуть хоть на минуту въ домъ одного изъ его пріятелей. Несмотря на свою усталость, Мартинъ почувствовалъ, что неловко будетъ отказаться, и согласился, пожертвовавъ хоть разъ въ жизни своимъ желаніемъ желанію другого.
Мистеръ Бивенъ постучался у дверей одного весьма красиваго домика, въ окнахъ котораго ярко свѣтились огни. Вскорѣ отперъ двери человѣкъ съ такою широкою, чисто ирландскою физіономіей, что странно было видѣть его порядочно одѣтымъ, а не въ лохмотьяхъ.
Поручивъ Марка этому человѣку, мистеръ Бивенъ вошелъ въ освѣщенную гостиную и представилъ присутствующимъ мистера Чодзльвита, джентльмена, только что прибывшаго изъ Англіи, съ которымъ онъ недавно имѣлъ удовольствіе познакомиться. Мартина приняли чрезвычайно ласково и вѣжливо, и черезъ пять минуть онъ уже сидѣлъ у камина, ознакомившись какъ нельзя лучше со всѣмъ семействомъ.
Оно состояло изъ двухъ молодыхъ дѣвицъ -- одной восьмнадцати, а другой двадцати лѣтъ -- весьма тоненькихъ, стройныхъ и весьма хорошенькихъ; матери ихъ, казавшейся старѣе, чѣмъ бы слѣдовало ожидать, и бабушки, маленькой, бодрой старушки съ живыми глазами. Кромѣ того, тутъ были отецъ и братъ молодыхъ дѣвицъ; первый, разумѣется, занимался торговыми дѣлами, а послѣдній былъ студентомъ -- оба, по ласковости обращенія и открытымъ пріемамъ, и даже нѣсколько по наружности, походили на мистера Бивена, который былъ имъ близкій родственникъ; но главное вниманіе Мартина было, разумѣется, обращено на прелестнныхъ дѣвицъ, стройныя ножки которыхъ были обуты въ необычайно маленькіе башмачки и тонкіе до невозможности шелковые чулки, что обнаружило Мартину движеніе ихъ на качающихся креслахъ.
Мистеръ Чодзльвить чувствовалъ необыкновенную отраду, видя себя у веселаго каминнаго огонька, въ хорошо меблированной комнатѣ, наполненной многими пріятными украшеніями, въ числѣ которыхъ важное мѣсто занимали четыре башмачка, такое же количество шелковыхъ чулокъ -- и почему бы не такъ?-- вмѣстѣ съ заключавшимися въ нихъ ножками. Такое положеніе казалось ему чудовищно восхитительнымъ послѣ плаванія на "Скрю" и засѣданія въ домѣ мистриссъ Покинсъ. Все это сдѣлало его самого необыкновенно любезнымъ; а когда подали чай и кофе съ разными лакомыми принадлежностями, онъ уже былъ въ значительно восторженномъ состояніи и пользовался полнымъ благорасположеніемъ всего семейства.
Оказалось еще одно восхитительное обстоятельство: все семейство Норрисовъ (такъ назывались его гостепріимные хозяева) было недавно въ Англіи. Но Мартинъ не очень этому обрадовался, узнавъ, что они были весьма коротко знакомы со всѣми важными герцогами, лордами, виконтами, маркизами, герцогинями, графами и баронетами. Однако, когда его спрашивали, совершенно ли здоровъ такой-то лордъ или вельможа, онъ отвѣчалъ: "О, да, какъ нельзя больше"; или когда хотѣли узнать, перемѣнилась ли матушка милорда, герцогиня, онъ говорилъ: "О, нѣтъ! Вы бы узнали ее съ перваго взгляда, еслибъ увидѣли даже завтра!" Такъ же точно, когда молодыя миссъ Норрисъ справлялись о золотыхъ рыбкахъ въ греческомъ бассейнѣ такого-то лорда, и столько ли ихъ, сколько было прежде, онъ послѣ должнаго соображенія важно отвѣчалъ, что ихъ тамъ вдвое больше, и тому подобное. Потомъ дѣвицы припоминали разныя подробности того блестящаго бала, на который ихъ приглашали особенно убѣдительно, и который былъ данъ отчасти въ честь ихъ; разсказывали, что говорилъ мистеръ Норрисъ-отецъ маркизу или мистриссъ Норрисъ-мать маркизѣ; и что говорили милордъ и миледи, когда клялись, что желали бы, чтобъ всѣ Норрисы основали свое постоянное мѣстопребываніе въ Англіи для того, чтобъ имъ можно было постоянно наслаждаться пріятностью ихъ дружбы. Разговоры такого рода заняли значительный промежутокъ времени.
Мартину казалось нѣсколько страннымъ и даже несообразнымъ, что оба Норриса, останавливаясь съ видимымъ наслажденіемъ на самыхъ мелочныхъ подробностяхъ своихъ знакомствъ съ англійскою аристократіею (съ четырьмя членами которой оба переписывались каждую почту), распространялись вмѣстѣ съ тѣмъ о неописаннихъ преимуществахъ ихъ отечества, въ которомъ не было никакого несправедливаго раздѣленія гражданъ на сословія, и гдѣ все было основано на широкомъ уровнѣ братской любви и естественнаго всеобщаго равенства. Мистеръ Норрисъ-отецъ пустился объ этомъ предметѣ въ такое длинное разсужденіе, что Бивенъ, желая отвлечь его отъ скучной темы, сдѣлалъ ему какой-то случайный вопросъ о хозяинѣ сосѣдняго дома, на что Норрисъ отвѣчалъ, что такъ какъ "этотъ джентльменъ имѣетъ неодобрительныя религіозныя идеи", то онъ не имѣетъ чести быть съ нимъ знакомымъ. Мистриссъ Норрисъ-мать замѣтила, что хотя сосѣди имъ нѣкоторымъ образомъ и могутъ считаться людьми порядочными въ своемъ родѣ, но они недостаточно "милы" для знакомства съ ними, Норрисами.
Еще одна маленькая черта напечатлѣлась живо въ умѣ Мартина. Мистеръ Бивенъ разсказалъ Норрисамъ о Маркѣ Тэпли и негрѣ; оказалось, что все семейство принадлежало къ партіи приверженцевъ уничтоженія невольничества, что весьма обрадовало Мартина и дало ему смѣлость выразить свое участіе къ злополучію черныхъ. Одна изъ молодыхъ дѣвицъ -- самая хорошенькая и чувствительная -- особенно забавлялась серьезностью, съ которою онъ говорилъ; когда онъ рѣшился спросить о причинѣ ея веселости, она нѣсколько времени смѣялась такъ, что не могла ему отвѣчать. Послѣ такого припадка смѣха, она сказала Мартину, что негры самый уморительный народъ и что тѣмъ, кто ихъ вполнѣ знаетъ, невозможно думать серьезно о такой уродливой части человѣчества. Всѣ остальные Норрисы обоего пола были того же мнѣнія.
-- Короче,-- рѣшилъ мистеръ Норрисъ-отець:-- между ихъ племенемъ и нашимъ существуетъ природная антипатія...
-- Которая доводитъ до безчеловѣчнѣйшихъ пытокъ и торговли неродивишимися еще поколѣніями,-- замѣтилъ вполголоса пріятель Мартина.
Мистеръ Норрисъ-сынъ не сказалъ ничего, но сдѣлалъ кислую мину и отряхнулъ пальцы, какъ Гамлетъ, выпустившій изъ рукъ черепъ Іорика, какъ будто молодой Норрисъ только что дотронулся до негра и къ рукамъ его пристало нѣсколько черноты.
Чтобъ какъ-нибудь замять этотъ разговоръ, Мартинъ рѣшился не касаться такого опаснаго предмета и снова обратился къ молодымъ дѣвицамъ, каждая часть одежды которыхъ состояла изъ самыхъ изысканныхъ и дорогихъ матеріаловъ, что давало ему поводъ думать, что онѣ обладаютъ большими познаніями во французскихъ модахъ. Оказалось, что онъ не ошибся, хотя свѣдѣнія ихъ не были еще обогащены самыми свѣжими новостями, но были обширны, въ особенности у старшей сестры, которая занималась метафизикой, законами гидравлическаго давленія и правами человѣчества. Все это она имѣла особенный даръ примѣшивать ко всякому предмету разговора, такъ что встрѣчавшіе ее иностранцы неминуемо подвергались черезъ пять минутъ бесѣды съ нею временному затменію разсудка.
Мартинъ почувствовалъ то же самое съ своимъ собственнымъ разумомъ; чтобъ спасти себя, онъ рѣшился попросить младшую сестру спѣть что-нибудь. Она согласилась охотно и тотчасъ же начался концертъ bravura, выполненный обѣими миссъ Норрисъ. Онѣ пѣли на всѣхъ языкахъ, кромѣ отечественнаго,-- нѣмецкія, французскія, итальянскія, швейцарскія, испанскія аріи, но ни слова на родномъ языкѣ.
Нѣтъ сомнѣнія, что молодыя миссъ Норрисъ добрались бы, наконецъ, и до еврейскаго языка, еслибъ ирландскій слуга по отворилъ дверей настежъ и не возвѣстилъ громкимъ голосомъ:
-- Генералъ Флэддокъ!
-- Боже мой!-- вскричали обѣ сестры.-- Генералъ возвратился!
При этомъ восклицаніи, генералъ, въ полномъ бальномъ мундирѣ, влетѣлъ съ такою поспѣшностью, что шпага заплелась у него между ногъ, одинъ носокъ попалъ подъ коверъ, и самъ онъ растянулся во всю длину, показавъ удивленному обществу небольшую лысину, сіявшую на макушкѣ его головы. Будучи значительно толстъ и сильно затянутъ въ свой воинственный и парадный костюмъ, онъ никакъ не могъ подняться на ноги, бился на мѣстѣ и выдѣлывалъ своими ногами такія штуки, какимъ вѣрно еще не бывало примѣровъ въ военной исторіи.
Всѣ бросились поднимать его, и онъ кое-какъ оправился; потомъ, не желая задѣвать за двери своими золотыми эполетами, онъ пошелъ бочкомъ, чтобъ привѣтствовать хозяйку дома. Трудно было бы изъявить радость, болѣе непритворною той, съ которою все семейство Норрисовъ встрѣтило генерала Флэддока! Его приняли съ такимъ восторгомъ, какъ будто Нью-Іоркъ находился съ осадномъ положеніи и ни за какія деньги нельзя было достать другого генерала.
-- Итакъ, я снова среди избраннѣйшихъ умовъ моего отечества!-- вскричалъ генералъ, пожимая въ третій разъ руки каждаго члена семейства Норрисовъ.
-- Да, генералъ, вотъ и мы,-- отвѣчалъ мистеръ Норрисъ-отецъ.
Потомъ всѣ столпились около генерала и принялись разспрашивать его о томъ, гдѣ онъ былъ, что дѣлалъ за границею, а особенно, до какой степени онъ познакомился со всѣми герцогами, лордами, графинями, маркизами и проч.
-- О, не спрашивайте!-- возразило генералъ, поднявъ руку.-- Я все время былъ между ними, и въ чемоданѣ моемъ есть нѣсколько газетъ, гдѣ мое имя напечатано -- тутъ онъ прибавилъ особенно выразительно -- въ фешенебельныхъ извѣстіяхъ. Но ужъ эта Европа!..
-- Ахъ!-- вскричалъ мистеръ Норрисъ-отецъ, грустно качнувъ головою.
-- Ограниченное распространеніе въ этой Европѣ нравственнаго чувства! воскликнулъ генералъ.-- Отсутствіе въ людяхъ чувства собственнаго достоинства!
-- Ахъ!-- снова отозвались всѣ Норрисы, подавленные печалью.
-- Ихъ надменность, церемонность, гордость!-- воскликнулъ генералъ, съ сильнымъ удареніемъ на каждомъ словѣ.
-- О! Слишкомъ справедливо!-- кричало все семейство.
-- Стойте, стойте, генералъ!-- воскликнулъ мистеръ Норрисъ-отецъ, хватая его за руку.-- Вы вѣрно пришли сюда на "Скрю"?
-- Да, конечно!-- былъ отвѣтъ.
-- Возможно ли! Подумайте!-- вскричали обѣ миссъ Норрисъ.
Генералъ не могъ понять, что такое находятъ необыкновеннаго въ плаваніи его на "Скрю"; также точно онъ нисколько не былъ вразумленъ, когда мистеръ Норрисъ сказалъ, подводя его къ Мартину:
-- Вашъ спутникъ на пакетботѣ, я думаю?
-- Мой?-- воскликнулъ генералъ:-- нѣтъ!
Онъ, точно, никогда не видалъ Мартина; но Мартинъ видѣлъ его и узналъ въ немъ тотчасъ того джентльмена, который передъ концомъ плаванія прохаживался по палубѣ съ раздутыми ноздрями и руками въ карманахъ.
Всѣ глядѣли на Мартина. Нечего было дѣлать -- истина должна была обнаружиться.
-- Я, дѣйствительно, прибылъ на одномъ пакетботѣ съ генераломъ, но не въ той же каютѣ,-- сказалъ Maртинь.--Обстоятельства мои требовали строгой экономіи, и я рѣшился на переѣздъ въ носовой каютѣ.
Еслибъ генерала подвели къ заряженной пушкѣ и заставили самого выпалить, то и тогда лицо его не выразило бы такого изумленія, какъ теперь. Чтобъ онъ, Флэддокъ, ласкаемый иностранными вельможами -- зналъ пассажира носовой каюты пакетбота, человѣка, заплатившаго за свой переѣздъ четыре фунта и десять! И потомъ встрѣтить этого человѣка въ святилищѣ нью-іоркскаго моднаго свѣта, въ нѣдрахъ нью-іоркской аристократіи... Онъ почти наложилъ руку на эфесъ своей шпаги.
Мертвое молчаніе воцарилось между Норрисами. Если исторія эта разнесется, то въ конецъ осрамитъ ихъ. Тогда въ разныхъ сферахъ моднаго свѣта узнаютъ, что Норрисы, обманутые благородными манерами и наружностью человѣка бездолларнаго, упали до того, что приняли его у себя! О, ангелъ-хранитель великой республики, до чего они дожили!
-- Вы мнѣ позволите,-- сказалъ Мартинъ послѣ ужаснаго молчанія:-- проститься съ вами. Чувствую, что я причинилъ собою необыкновенное замѣшательство. Но вмѣстѣ съ тѣмъ позвольте оправдать въ вашихъ глазахъ этого джентльмена, который вовсе не зналъ того, что я такъ недостоинъ вашего знакомства.
Съ этими словами, онъ поклонился Норрисамъ и вышелъ съ совершеннымъ наружнымъ хладнокровіемъ, хотя въ груди его кипѣло и бушевало. Онъ скоро шагалъ по улицѣ, такъ что Маркъ могъ съ трудомъ догнать его. Прошедши нѣкоторое разстояніе, онъ, однако, простылъ столько, что могъ уже смѣяться при воспоминаніи о своемъ приключеніи, какъ вдругъ услышалъ за собою скорые шаги и, обернувшись, увидѣлъ Бивена, который совершенно запыхался, догоняя его.
Бивенъ взялъ его руку и попросилъ убавить шагу. Послѣ нѣкотораго молчанія, онъ сказалъ:
-- Надѣюсь, вы не сердитесь на меня?
-- Что вы хотите сказать?
-- Вы не думаете, чтобъ я могъ предвидѣть окончаніе нашего посѣщенія.
-- Безъ сомнѣнія,-- сказалъ Мартинъ.-- Я тѣмъ больше вамъ благодаренъ, что теперь вижу, изъ какого матеріала созданы здѣсь добрые граждане.
-- Я разсчитываю,-- возразилъ Бивенъ:-- что изъ такого же, какъ и другіе люди.
-- Правда сказать, я согласенъ съ вами.
-- Смѣю сказать, что вы могли бы увидѣть таку то же комедію на англійской сценѣ и не счесть ея очень преувеличенною.
-- Дѣйствительно, такъ!
-- Разумѣется, здѣсь она смѣшнѣе, чѣмъ гдѣ-нибудь. Что до меня, я зналъ съ самаго начала, что вы прибыли въ носовой каютѣ, потому что видѣлъ списокъ пассажировъ и не нашелъ тамъ вашего имени.
-- Тѣмъ болѣе я вамъ за то благодаренъ.
-- Норрисъ человѣкъ хорошій въ своемъ родѣ,-- замѣтилъ Бивенъ.
-- Право?-- возразилъ Мартинъ сухо.
-- О, да! У него много хорошихъ качествъ. Еслибъ вы или кто другой адресовались къ нему въ качествѣ просителя, какъ къ существу высшаго разряда, онъ былъ бы до крайности ласковъ и внимателенъ.
-- Для находки такого характера не было бы нужды переплывать три тысячи милъ.
Послѣ этого ни тотъ, ни другой не сказали ни слова вплоть до дома мистриссъ Покинсъ.
Общій чай или ужинъ былъ уже конченъ; но скатерть, украшенная новыми пятнами, оставалась еще на столѣ, за однимъ концомъ котораго сидѣли мистриссь Бриккъ и двѣ другія дамы. Онѣ очевидно возвратились сейчасъ только домой и пили чай въ шляпкахъ и шаляхъ.
Дамы эти разсуждали между собою очень громко, когда вошли Мартинъ и Бивенъ; но увидя ихъ, онѣ вдругъ замолчали и сдѣлались необыкновенно жеманны. Казалось, температура воды въ чайникѣ понизилась градусовъ на двадцать отъ холода, заморозившаго ихъ лица.
-- Вы были сегодня въ собраніи, мистриссъ Бриккъ?-- спросилъ ее Бивенъ, лукаво мигнувъ Мартину.
-- На поученіи, сударь.
-- Извините, я забылъ. Вы не бываете въ собраніи, я думаю?
Дама, сидѣвшая съ правой стороны отъ мистриссъ Бриккъ, благочестиво кашлянула, какъ будто желая сказать:-- Я бываю!
-- Хороша была рѣчь, сударыня?-- спросилъ се мистеръ Бивенъ.
Дама набожно подняла взоры и сказала:-- Да.
-- Какого рода поученія слушаете вы теперь, сударыня?-- спросилъ Бивенъ, обратясь снова къ мистриссъ Бриккъ.
-- По середамъ -- о философіи души.
-- А по понедѣльникамъ?
-- О философіи преступленія.
-- По пятницамъ?
-- О философіи овощей.
-- Вы забыли четверги -- о философіи правительствъ,-- замѣтила третья дама.
-- Нѣтъ,-- возразила мистриссъ Бриккъ:-- это по вторникамъ
-- Такъ точно!-- вскричала дама.-- Но четвергамъ о философіи вещества, разумѣется!
-- Видите, мистеръ Чодзльвитъ, наши дамы вполнѣ заняты!-- сказалъ Бивенъ.
-- Вы совершенно правы,-- отвѣчалъ Мартинъ:-- время ихъ дѣйствительно должно быть вполнѣ занято семейными заботами дома и этими важными предметами, когда онѣ рѣшаются выйти изъ дома.
Мартинъ остановился, видя, что дамы, смотрятъ на него вовсе неблагосклонно, хотя онъ и не постигалъ, чѣмъ заслужилъ ихъ неблаговоленіе. Но когда онѣ ушли въ свои комнаты, Бивенъ пояснилъ ему, что эти выспреннія философки считаютъ домашнія хлопоты далеко ниже своего достоинства и почти вовсе не занимаются ими.
-- Хотя и можно-бъ было спросить,-- продолжалъ Бивенъ:-- не лучше ли было бы, еслибъ онѣ упражнялись вязальными спицами, чѣмъ такими острыми инструментами; но могу поручиться за одно:-- онѣ рѣдко обрѣзываются. Благочестивыя сборища и поученія замѣняютъ намъ балы и концерты. Женщины ходятъ въ эти мѣста для развлеченія, чтобъ взглянуть на наряды и потомъ опять возвращаются домой.
-- Когда вы говорите "домой", то неужели предполагаете домъ, подобный этому?
-- Очень часто. Но я вижу, вы утомились, а потому желаю вамъ доброй ночи. Мы потолкуемъ о вашихъ планахъ завтра утромъ. Вы не можете, не чувствовать, что здѣсь нельзя надѣяться на успѣхъ. Надобно вамъ забраться дальніе.
-- И ѣсть хуже, по старинной пословицѣ?
-- Ну, надѣюсь, что нѣтъ. Но довольно на сегодняшній день -- покойной ночи!
Они пожали другъ другу руки и разстались. Лишь только Мартинъ остался одинъ, бодрость любопытства и новизны, поддерживавшая его въ продолженіе цѣлаго дня, исчезла; онъ почувствовалъ себя до такой степени измученнымъ и унылымъ, что не имѣлъ духа встать и отправиться къ себѣ въ спальню.
Въ теченіе четырнадцати или пятнадцати часовъ сколько перемѣнъ и разочарованій для самыхъ пламенныхъ его надеждъ! Какъ ни новы для него были земля, на которой онъ стоялъ, и воздухъ, которымъ дышалъ, но онъ не могъ не убѣждаться въ будущей неудачѣ своихъ замысловъ, когда припомнилъ все, что видѣлъ и слышалъ въ продолженіе дня. Какія бы мысли онъ ни призывалъ къ себѣ на помощь, онѣ не облегчали души его, но являлись къ нему въ образахъ мучительныхъ и горестныхъ. Самые брилліанты, блестѣвшіе на его пальцѣ, сверкали въ глазахъ его какъ слезы отчаянія и не заключали въ себѣ ни одного луча надежды.
Онъ сидѣлъ въ грустномъ раздумьи передъ каминомъ, не замѣчая жильцовъ, возвращавшихся одинъ-за-однимъ изъ своихъ конторъ или амбаровъ, или сосѣднихъ погребковъ, и пріостанавливавшихся лѣниво у мѣдныхъ плевальницъ на пути въ свои комнаты, -- пока, наконецъ, не подошелъ къ нему Маркъ Тэпли и не пошевелилъ его за руку, думая, что Мартинъ уснулъ.
-- Маркъ!-- вскричалъ онъ вздрогнувъ.
-- Все хорошо, сударь. Постель не очень велика, и можно бы выпить послѣ завтрака всю воду, которую тамъ приготовили для вашего умыванья, но за то вы будете спать безъ качки.
-- И чувствую себя такъ, какъ будто домъ этотъ былъ на морѣ,-- сказалъ Мартинъ, поднявшись со стула и шатаясь: -- я до крайности рсазстроенъ.
-- А мнѣ здѣсь превесело. Да и есть причина; клянусь вамъ, я долженъ бы былъ родиться зтѣсь... Берегитесь, когда пойдете по лѣстницѣ: тамъ развѣсили сушить рубашки.
Мистеръ Тэпли, нисколько неунывавшій, повелъ Мартина наверхъ, въ его спальню, весьма маленькую и очень скудно меблированную комнатку, съ умывальнымъ столикомъ и крошечнымъ рукомойникомъ.
-- Я думаю, въ здѣшней странѣ моются сухимъ полотенцемъ, какъ будто эти люди больны водобоязнью, сударь,-- замѣтилъ Маркъ.
-- Еслибъ ты потрудился снять съ меня сапоги, Маркъ,-- я измученъ до смерти.
-- Вы этого не скажете, сударь, когда выпьете того, чѣмъ я васъ попотчую. Маркъ досталъ большой стаканъ, наполненный доверха кусочками прозрачнаго льда между которыми проявлялись ломтика два лимона и золотистая жидкость очаровательнаго вида.
-- Что это такое?-- спросилъ Мартинъ.
Тэпли не отвѣчалъ ни слова, а только обмакнулъ въ жидкость какой-то тростничекъ, который произвелъ между льдинками пріятное броженіе; потомъ подалъ стаканъ Мартину съ выразительной пантомимой.
Мартинъ взялъ, поднесъ къ губамъ и не отнималъ отъ нихъ, пока не осушилъ до дна.
-- Что, сударь?-- вскричалъ Маркъ съ торжествующимъ лицомъ.-- Если вы опять будете измучены до смерти, то скажите только первому встрѣчному, чтобъ вамъ принесли кобблеръ -- это дивное изобрѣтеніе называется кобблеръ.
-- Маркъ, я еще не отказываюсь отъ своихъ замысловъ. Но милосердое небо! Что, если мы останемся въ какой нибудь дикой странѣ безъ вещей и безъ денегъ?
-- Что-жъ, сударь! Судя по всему, я не знаю, гдѣ намъ въ такихъ обстоятельствахъ быть удобнѣе -- въ дикихъ или ручныхъ краяхъ.
-- О, Томъ Пинчъ!-- сказалъ Мартинъ задумчиво: -- дорого бы я далъ, чтобъ сидѣть подлѣ тебя и слышать твой голосъ, хоть бы даже въ старой спальнѣ, въ домѣ у Пексниффа?
-- О, Драконъ, Драконъ!-- весело отозвался Маркъ: -- еслибъ между нами не было воды и не стыдно было возвратиться, можетъ быть, и я сказалъ бы то же. Но я въ Америкѣ, въ Нью-Іоркѣ, а ты въ Уильтширѣ, въ Европѣ... Да, намъ надобно составить себѣ состояніе и добыть прекрасную даму. А когда думаешь лѣзть на монументъ, то не нужно падать на нижнихъ ступеняхъ; иначе никогда не взберешься наверхъ.
-- Мудро сказано, Маркъ, надобно смотрѣть впередъ.
-- Но всѣхъ книжкахъ сказано, что тѣ, которые оглядывались назадъ были превращены въ камни. Покойной ночи, сударь, и пріятныхъ сновидѣній.
-- Они будутъ о родинѣ,-- сказалъ Мартинъ, ложась спать.
-- И я думаю то же -- шепнулъ Маркъ Тэпли, забравшись въ свою собственную комнату:-- если не прійдетъ время, когда будетъ стоить труда остаться молодцомъ и весельчакомъ въ крутыхъ обстоятельствахъ, такъ я готовъ присягнуть, что я природный Американецъ.