-- Пексниффъ!-- сказалъ Джонсъ, снявъ шляпу, чтобъ осмотрѣть, въ порядкѣ ли на ней крепъ:-- а сколько дадите вы приданаго вашимъ дочерямъ?
-- Любезный мистеръ Джонсъ, что за странный вопросъ?-- вскричалъ нѣжный отецъ.
-- Странный или не странный, до этого вамъ нѣтъ дѣла,-- возразилъ Джонсъ, глядя на него не очень благосклонно.-- Вы мнѣ только отвѣчайте, а не хотите, такъ и не нужно.
-- Гм! Отвѣтъ мой, почтенный другъ, зависитъ отъ многихъ соображеній. Вы хотите знать, много ли я имъ дамъ, а?
-- Ну, да.
-- Это будетъ въ значительной степени зависѣть отъ того, какого рода мужей онѣ себѣ изберутъ, молодой другъ мой.
Мистеръ Джонсъ, очевидно, не нашелся, что сказать. Отвѣтъ его собесѣдника былъ глубокомысленъ.
-- Я требую, чтобъ зять мой имѣлъ большія достоинства,-- заговорилъ Пексниффъ послѣ краткаго молчанія -- Простите, милый мистеръ Джонсъ,-- продолжалъ растроганный родитель:-- если я вамъ скажу, что вы меня избаловали; требованія мои фантастическія, даже какъ будто окрашенныя цвѣтами, которые человѣческій глазъ разсматриваетъ сквозь призму.
-- Что вы этимъ хотите сказать?-- проворчалъ Джонсъ съ возрастающимъ неудовольствіемъ.
-- О, вы можете разспрашивать, милый другъ мой! Знаете ли что, мистеръ Джонсъ? Если бъ я могъ отыскать двухъ зятей, похожихъ на васъ, то забылъ бы о себѣ и постарался бы дать моимъ дочерямъ все, что только позволяютъ мнѣ мои слабыя средства.
Не должно удивляться краснорѣчію Пексниффа, знавшаго высокія добродѣтели Джонса, которыя воспламенили восторгомъ даже похороннаго поставщика съ причтомъ.
Мистеръ Джонсъ молчалъ и въ задумчивости разсматривалъ окрестные виды. Они сидѣли наверху дилижанса, и Джонсъ сопутствовалъ Пексниффу въ Уильтширъ для перемѣны воздуха и мѣста послѣ недавнихъ тяжкихъ испытаній.
-- Ну,-- сказалъ онъ, наконецъ, съ самымъ очаровательнымъ прямодушіемъ:-- положимъ, что вы и пріобрѣтете себѣ такого зятя, какъ я, что тогда?
Мистеръ Пексниффъ взглянулъ на него сначала съ видомъ невыразимаго изумленія; потомъ, переходя постоянно въ состояніе въ родѣ отчаяннаго одушевленія, воскликнулъ:
-- Я знаю, мужемъ которой онъ хочетъ быть!
-- Которой же?-- спросилъ Джонсъ сухо.
-- Моей старшей дочери, моей безцѣнной Черри!-- вскричалъ мистеръ Пексниффъ съ увлажняющимися взорами:-- моей опоры, моего сокровища, мистеръ Джонсъ. Тяжкая предстоитъ мнѣ борьба, но она свершится! Знаю, милый другъ, и приготовленъ къ такой разлукѣ!
-- Гм! Вы ужъ, я думаю, давно таки къ ней приготовлены?
-- Многіе старались разлучать меня съ нею, но никому не удавалось. "Не отдамъ своей руки тому, кто не пріобрѣтетъ моего сердца", вотъ ея слова. Въ послѣднее время, не знаю отчего, она чувствовала себя не такъ счастливою, какъ обыкновенно.
Мистеръ Джонсъ снова разглядывалъ ландшафтъ, потомъ посмотрѣлъ на почтальона, наконецъ, на Пексниффа.
-- Я полагаю, что вамъ придется въ одинъ изъ этихъ дней разстаться съ другою.
-- Вѣроятно,-- возразилъ родитель:-- лѣта укротятъ вѣтреность моей безумной птички, и тогда она попадетъ въ клѣтку. Но Черри, мистеръ Джонсъ, Черри..
-- О, эту уже лѣта достаточно исправили,-- прервалъ Джонсъ:-- безъ всякаго сомнѣнія. Но вы не отвѣчали на мой вопросъ. Впрочемъ, какъ хотите; васъ къ этому никто не принуждаетъ.
Въ голосѣ его были что то сердито предостерегающее, что дало Пексниффу почувствовать необходимость прямого отвѣта на сдѣланный Джонсомъ вопросъ и дало ему уразумѣть, что съ нимъ нельзя ни шутить, ни увертываться. Помня также совѣтъ стараго Энтони, онъ рѣшился сказать -- распространившись напередъ на счетъ своей довѣренности и привязанности къ Джонсу,-- что еслибъ Богъ послалъ ему такого зятя, какъ онъ, то онъ даль бы дочери приданое въ четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ.
-- Меня это сильно стѣснитъ и затруднитъ,-- было отеческое его замѣчаніе:-- но таковъ долгъ, и совѣсть моя наградитъ меня. Да, мистеръ Джонсъ, мнѣ будетъ трудно; но судьба... могу сказать, особенное предопредѣленіе -- благословило мои старанія, и я въ состояніи сдѣлать такое пожертвованіе.
Такая рѣчь дастъ поводъ къ философическому разсужденію о томъ, имѣлъ ли мистеръ Пексниффъ право считать себя подъ особымъ покровительствомъ судьбы. Всю жизнь свою онъ проходилъ по узкимъ закоулкамъ и проселочнымъ путямъ съ крючкомъ въ одной рукѣ и посохомъ въ другой, сгребая въ свой кошель всѣ достойные вниманія кончики и обрѣзки. Теперь, такъ какъ и воробей не упадетъ безъ особаго предопредѣленія, то не мудрено, что оно же наблюдаетъ за паденіемъ камня или палки, которыми въ него бросаютъ. А такъ какъ крючки мистера Пексниффа неминуемо поражали воробьевъ прямо въ голову и сваливали ихъ, то не мудрено, что почтенный джентльменъ могъ считать себя предназначеннымъ собственно къ тому, чтобъ зашибать воробьевъ и класть ихъ въ свой кошель.
Но мистеръ Джонсъ, никогда не утруждавшій своего ума теоріями, не выразилъ на этотъ счетъ никакого мнѣнія и не сказалъ своему собесѣднику ни одного слова. Онъ молчалъ съ четверть часа и былъ, повидимому, занятъ соображеніями, въ которыя входили четыре правила арифметики, тройное правило во всѣхъ возможныхъ примѣненіяхъ и теорія процентовъ простыхъ и сложныхъ. Результатъ его соображенія былъ, повидимому, удовлетворителенъ, потому что онъ вдругъ воскликнулъ, какъ человѣкъ, вышедшій изъ состояніе тяжкаго недоумѣнія:
-- Ну, старый Пексниффъ,-- таково было его веселое восклицаніе, когда онъ хлопнулъ своего спутника по плечу, подъѣзжая къ станціи:-- выпьемъ чего ни будь!
-- Отъ всего сердца!-- отвѣчалъ Пексниффъ.
-- Попотчуемъ и почтальона.
-- Разумѣется, если онъ только не вздумаетъ роптать на остановку.
Джонсъ засмѣялся и проворно соскочилъ съ верха кареты на дорогу. Потомъ онъ вошелъ въ станціонный домъ и велѣлъ подать столько разныхъ напитковъ, что мистеръ Пексниффъ усомнился насчетъ здороваго состоянія его разсудка; но Джонсъ скоро его успокоилъ, сказавъ ему, когда дилижансу нужно было тронуться, и нельзя было ждать дольше:
-- Я платилъ цѣлую недѣлю за всевозможныя угощенія, такъ что вы наслаждались всѣмъ лучшимъ. За то теперь вы заплатите, Пексниффъ.
Онъ говорилъ не шутя, потому что, не распространяясь далѣе, взобрался на карету, предоставя своей жертвѣ расплатиться съ хозяиномъ.
Но мистеръ Пексниффъ былъ человѣкъ кротко терпѣливый, а мистеръ Джонсъ былъ его другомъ. Сверхъ того, уваженіе его къ этому джентльмену основывалось на знаніи его добродѣтелей и отличныхъ качествъ его характера. Пексниффъ вышелъ изъ дверей съ улыбающимся лицомъ и даже рѣшился повторить то же самое на слѣдующей станціи, хотя и не въ такомъ расточительномъ размѣрѣ. Джонсъ былъ во всю остальную часть дороги въ какомъ-то дикомъ, несвойственномъ ему состояніи духа и до того веселъ и даже шумливъ, что Пексниффъ не зналъ что и думать.
Дома ихъ вовсе не ожидали... о, Боже мой, вовсе нѣтъ. Мистеръ Пексннффъ задумалъ еще въ городѣ, чтобъ сдѣлать своимъ дочерямъ сюрпризъ. Онъ сказалъ Джонсу, что не написалъ имъ ни строчки о своемъ возвращеніи, чтобъ застать ихъ врасплохъ и видѣть, что онѣ будутъ дѣлать, воображая своего милаго "папа" за множество миль отъ себя; вслѣдствіе чего никто не встрѣтилъ ихъ у придорожнаго столба. Но это ничего не значило, потому что у Пексниффа была только дорожная киса, а у мистера Джонса небольшой чемоданъ. Они положили кису на чемоданъ и понесли его вдвоемъ; мистеръ Пексниффъ шелъ на ципочкахъ, какъ будто безъ такой предосторожности милыя дочери его могли по какому нибудь особенному дочернему инстинкту почуять его приближеніе.
Вечеръ былъ прекрасный; вся природа покоилась въ кроткой тишинѣ сумерекъ. Тысячи ароматовъ разливались въ атмосферѣ отъ весеннихъ почекъ и листьевъ. Погода была такого рода, какой располагаетъ людей къ добрымъ намѣреніямъ и къ сожалѣнію объ утраченномъ прошломъ.
-- Что за скука!-- замѣтилъ мистеръ Джонсъ, оглядываясь вокругъ себя.-- Тутъ можно сойти съ ума отъ скуки.
-- Мы скоро будемъ сидѣть при огнѣ камина и свѣчей,-- возразилъ Пексниффъ.
-- Не мѣшало бы и то и другое, пока мы дойдемъ до дома. Но ради какого дьявола вы молчите? О чемъ вы задумались?
-- Сказать вамъ правду, мистеръ Джонсъ, я думаю теперь о нашемъ общемъ покойномъ другѣ...
Мистеръ Джонсъ выпустилъ изъ рукъ чемоданъ и воскликнулъ, грозя своему спутнику кулакомъ:
-- Бросьте это, Пексниффъ!
Мистеръ Пексниффъ, не понимая навѣрное, относилось ли это восклицаніе къ чемодану или къ предмету разговора, смотрѣлъ на своего молодого друга съ изумленіемъ.
-- Бросьте это, говорю вамъ!-- кричалъ Джонсъ въ бѣшенствѣ.-- Слышите! Чтобъ я никогда не слышалъ объ этомъ, разъ навсегда!
-- Я ошибся,-- возразилъ мистеръ Пексниффъ съ видомъ глубокаго прискорбія.-- Я бы долженъ былъ понимать, что касаюсь нѣжной струны.
-- Не толкуйте мнѣ о нѣжныхъ струнахъ,-- сказалъ Джонсъ, отирая лобъ рукавомъ.-- Я не хочу, чтобъ вы тутъ каркали о мертвецахъ.
Мистеръ Пекснифъ выговорилъ: "каркать, мистеръ Джонсъ!"; но молодой человѣкъ прервалъ его еще разъ съ мрачнымъ выраженіемъ лица:
-- Полноте! Я не хочу слышать объ этомъ. Не совѣтую разговаривать объ этомъ предметѣ ни со мною, ни съ кѣмъ бы то ни было. Ни слова больше! Довольно! Пойдемъ!
Схвативъ чемоданъ, онъ пошелъ впередъ такъ поспѣшно, что мистеръ Пексниффъ едва успѣвалъ за нимъ слѣдовать. Черезъ нѣсколько минутъ, Джонсъ, однако, успокоился и убавилъ шагу. Очевидно было, что онъ досадовалъ на себя за недавнюю вспышку неудовольствія и не зналъ, какое дѣйствіе она произвела на Пексниффа. А потому, лишь только мистеръ Пексниффъ рѣшался взглянуть на Джонса, то неминуемо встрѣчалъ его испытующіе взоры, что каждый разъ приводило его въ замѣшательство. Но это продолжалось очень недолго; мистеръ Джонсъ засвисталъ, а Пексниффъ аккомпанировалъ ему какимъ то мелодическимъ напѣвомъ.
-- Что, близко?-- спросилъ Джонсъ черезъ нѣсколько минутъ.
-- Близехонько, любезнѣйшій другъ мой.
-- Что онѣ тамъ дѣлаютъ?
-- Невозможно угадать... вѣтреницы! Ихъ, можетъ быть, нѣтъ дома. Я хотѣлъ -- хе, хе, хе!-- я хотѣлъ предложить вамъ войти съ задняго крыльца, мистеръ Джонсъ, и поразить ихъ, какъ громомъ.
Трудно было бы рѣшить, появленіе чего могло уподобиться дѣйствію громового удара: чемодана ли, кисы или, наконецъ, самихъ мистера Пексниффа и Джонса. Но такъ какъ молодой человѣкъ изъявилъ свое согласіе, они подкрались со стороны двора и осторожно подходили къ окну кухни, изъ котораго виднѣлся огонь свѣчи и очага.
Браво, дочери мистера Пексниффа составляютъ его блаженство -- по крайней мѣрѣ одна изъ нихъ. Благоразумная Черити -- подпора, костыль, сокровище своего нѣжнаго родителя -- сидитъ за маленькимъ, бѣлымъ, какъ снѣгъ, столикомъ передъ очагомъ и сводитъ счеты! Посмотрите на эту милую дочь, какъ, съ перомъ въ рукѣ, она обращаетъ въ потолокъ взглядъ, въ которомъ выражается хозяйственная разсчетливость; связка ключей лежитъ подлѣ нея въ корзиночкѣ, и она обдумываетъ ограниченіе домашнихъ издержекъ. Даже луковицы, развѣшенныя въ кухнѣ, улыбаются ей одобрительно, какъ щечки херувимчиковъ. Мистеръ Пексниффъ глубоко растроганъ... онъ плачетъ.
Но такая слабость только минутна, и онъ старается скрыть ее отъ наблюденія своего друга тщательнымъ приложеніемъ носового платка къ увлажненнымъ глазамъ.
-- Пріятно, усладительно дли отеческаго сердца! Милая дѣвушка! Что, мистеръ Джонсъ, не пора ли намъ извѣстить ее, что мы здѣсь?
-- Я полагаю, что вы не имѣете желанія провести всю ночь въ конюшнѣ или въ сараѣ,-- возразилъ Джонсъ.
-- Конечно, молодой другъ мой; вамъ я хочу оказать гостепріимство совсѣмъ другого рода!-- воскликнулъ Пексниффъ, пожимая ему руки. Потомъ онъ нѣжно вздохнулъ и, подойдя къ окну, закричалъ умилительнымъ голосомъ:
-- Бу!
Черри уронила, перо и вскрикнула, по невинность всегда бываетъ отважна, или должна бы быть отважною. Когда Пексниффъ отворилъ двери, она закричала твердымъ голосомъ и съ удивительнымъ присутствіемъ духа:
-- Кто тамъ? Чего тебѣ нужно? Говори, или я кликну па!
Мистеръ Пексниффъ открылъ ей свои нѣжныя объятія; она узнала его и тотчасъ же бросилась ему на шею.
-- Вѣдь я не одинъ, мое милое дитя,-- сказалъ нѣжный отецъ, гладя ее по головѣ.-- Развѣ ты этого не видишь?
Конечно, нѣтъ. Она не видала никого, кромѣ своего милаго па. Она, однако, вскорѣ разсмотрѣла мистера Джонса и, краснѣя, поздоровалась съ нимъ. Но гдѣ же Мерси? Она наверху читаетъ книгу на кушеткѣ гостиной. О, домашнія заботы не имѣютъ для нея никакой занимательности.
-- Позови ее сюда, мой другъ Черри,-- сказалъ ей па съ самоотверженіемъ.
Ее позвали, и она явилась, нѣсколько растрепанная и измятая отъ лежанья на кушеткѣ; но это ее нисколько не портило... о, совсѣмъ нѣтъ!
-- Ахъ, Боже мой!-- закричала бойкая дѣвушка, расцѣловавъ отца своего въ обѣ щеки и въ кончикъ носа; а потомъ, обратясь къ мистеру Джонсу:-- и вы здѣсь, страшилище? Ну, я очень рада, что вы меня не очень будете тревожить.
-- Что, все такая же живая?-- возразилъ Джонсъ:-- что за злая дѣвушка!
-- Да идите, что ли!-- кричала Мерси, толкая его впередъ.-- Я не знаю, что со мною станется, если я часто буду васъ видѣть. Идите же, ради Бога!
Чуть вмѣшался мистеръ Пексниффъ съ просьбою, чтобъ мистеръ Джонсъ отправился наверхъ. Хотя молодой человѣкъ велъ за руку Черри, однакожъ не могъ удержаться, чтобъ не оглядываться нѣсколько разъ назадъ на ея сестру и чтобъ не отпустить ей нѣсколькихъ любезностей. Въ гостиной былъ еще на столѣ чай, потому что въ тотъ вечеръ молодыя дѣвушки случайно засидѣлись дольше обыкновеннаго.
Пинча не было дома, а потому обѣ сестры, въ серединѣ между которыми усѣлся Джонсъ, хлопотали сами около чайнаго столика. Всѣ были очень веселы, довольны и говорливы. Мистеръ Пексниффъ, замѣтивъ, что ему очень жаль оставить такой милый кружокъ, извинился тѣмъ, что ему необходимо прочитать нѣкоторыя весьма важныя бумаги, и вышелъ. Не успѣлъ онъ исчезнуть, какъ веселая Мерси, едва удерживая одолѣвавшую ее охоту смѣяться, также скользнула къ дверямъ.
-- Ну, это что?-- вскричалъ Джонсъ.-- Не уходите.
-- Вотъ еще!-- возразила Мерси.-- Вамъ, вѣрно, очень хочется, чтобъ я оставалась здѣсь, пугало, не такъ ли?
-- Разумѣется, клянусь вамъ. Мнѣ нужно съ вами поговоритъ.-- Но такъ какъ Мерси выбѣжала, не обращая на это вниманія, то онъ бросился за нею и, послѣ непродолжительнаго сопротивленія съ ея стороны, привелъ ее назадъ.
-- Ахъ, какая ты сумасшедшая!-- сказала Черри недовольнымъ голосомъ.-- Право, я тебѣ удивляюсь.
-- Очень благодарна, моя милая... Да оставьте меня, чудовище!-- Послѣднее восклицаніе Мерси было исторгнуто мистеромъ Джонсомъ, который насильно посадилъ ее подлѣ себя на софу.
-- Ну,-- сказалъ онъ, обхвативъ за таліи обѣихъ сестеръ:-- теперь у меня обѣ руки заняты, такъ ли?
-- Одна изъ нихъ посинѣетъ къ завтрему, если вы меня не оставите!-- вскричала игривая Мерси.
-- Мнѣ ни по чемъ ваше щипанье,-- возразилъ Джонсъ, оскаля зубы.-- Слушайте, кузина Черити...
-- Ну, что такое?-- отвѣчала она рѣзко.
-- Мнѣ нужно поговорить серьезно, чтобъ не было недоумѣній. Вѣдь это лучше всего, не такъ ли?
Обѣ сестры молчали. Джонсъ прокашлялся.
-- Она вѣдь не повѣритъ тому, что я скажу, кузина, какъ вы думаете?-- сказалъ Джонсъ, робко пожавъ руку Черити.
-- Право, мистеръ Джонсъ, я не знаю!-- отвѣчала она.
-- Она всегда любитъ шутить и смѣяться; но я увѣренъ, что вы ей скажете, что я теперь буду говорить безъ всякихъ шутокъ, не такъ ли, кузина?
Нѣтъ отвѣта.
-- Вотъ видите, кузина Черити, никто лучше васъ не можетъ доказать ей, какого труда мнѣ стоило добраться до нея у Тоджерса. Я всегда разспрашивалъ о ней, старался узнать, ее и всегда интересовался знать, гдѣ она и что дѣлаетъ. Вѣдь вы ей это разскажете? Надѣюсь, что вы поступите честно?
Молчаніе попрежнему. Правая рука мистера Джонса ощущала какое то трепетаніе -- миссъ Черити сидѣла по правую его руку. Въ горлѣ у него засохло и горѣло.
-- Но даже, если вы и не скажете ей ничего, то бѣда небольшая,-- продолжалъ мистеръ Джонсъ.-- Мы съ самаго начала были добрыми друзьями, не такъ ли? Значитъ, мы и впередъ будемъ дружны. Кузина Мерси, вы слышали, что я говорилъ? Хотите ли, чтобъ я былъ вашимъ мужемъ, а?
Черити вскочила съ мѣста и выбѣжала изъ комнаты, издавая какіе то неопредѣленные звуки.
-- Пустите меня, пустите меня за нею!-- кричала Мерси, отталкивая своего обожателя и отпуская по его физіономіи нѣсколько звонкихъ ударовъ.
-- Не выпущу, пока вы не скажете "да"... Вы еще мнѣ не отвѣчали. Хотите меня въ мужья?
-- Нѣтъ, не хочу. Я тебя терпѣть не могу. Ты страшилище -- я ужъ это сто разъ говорила. Да кромѣ того, я думала, что моя сестра вамъ больше нравится. Всѣ мы думали то же самое.
-- Да чѣмъ же тутъ я виноватъ?
-- Виноватъ, разумѣется, виноватъ.
-- Но въ любви обманъ позволяется.
-- Какая мнѣ до того нужда? Пустите же!
-- Скажите "да", и я пущу.
-- Если я когда нибудь дойду до того, что скажу "да", такъ только затѣмъ, чтобъ ненавидѣть и мучить тебя во всю жизнь.
-- Ну, кузина, такъ дѣло слажено. Значитъ, теперь мы пара!
Эта милая фраза заключалась смѣшанными звуками поцѣлуевъ и пощечинъ; послѣ чего прелестная, но весьма растрепанная Мерси вырвалась и убѣжала къ своей сестрѣ.
Подслушивалъ ли Пексниффъ, что было бы несвойственно человѣку съ его добродѣтелями, или угадалъ о происшедшемъ по вдохновенію, что скорѣе можно предположить, достовѣрно одно, что нѣжный отецъ появился въ дверяхъ комнаты своихъ дочерей, лишь только онѣ успѣли войти туда. Наружность его представляла странную противоположность съ ихъ наружностью: онѣ были разгорячены, встревожены, шумны -- онъ тихъ, спокоенъ и исполненъ мирной кротости.
-- Дѣти!-- вскричалъ онъ, всплеснувъ руками съ удивленіемъ, заперевъ, однако, напередъ дверь и заслонивъ ее спиною:-- дѣти, дочери! Что это значитъ?
-- Злодѣй, отступникъ, лгунъ, низкій негодяй! Онъ при мнѣ сдѣлалъ предложеніе Мерси!
-- Кто сдѣлалъ предложеніе Мерси?
-- Онъ! Этотъ самый Джонсъ!
-- Джонсъ сдѣлалъ предложеніе Мерси?-- возразилъ мистеръ Пексниффъ.-- О-го! Неужели?
-- Вы не можете придумать ничего утѣшительнѣе! Вы хотите свести меня съ ума, папа?-- кричала Черити.-- Онъ сдѣлалъ предложеніе Мерси, а не мнѣ -- понимаете?
-- Стыдись, стыдись!-- возразилъ съ важностью мистеръ Пексниффъ.-- О, стыдись! Неужели торжество сестры могло тебя разстроить до такой степени? Я удивленъ и огорченъ этимъ. О, зависть, зависть, какая ты ужасная страсть!
Сказавъ это печальнымъ голосомъ, онъ вышелъ изъ комнаты (не забывъ снова запереть двери) и отправился въ гостиную. Тамъ онъ увидѣлъ своего будущаго зятя и схватилъ его за обѣ руки.
-- Джонсъ!-- воскликнулъ мистеръ Пексниффъ.-- Джонсъ! Теперь совершилось пламеннѣйшее желаніе моего сердца!
-- Прекрасно, очень радъ. Однако, знаете, такъ какъ дѣло идетъ не о той, которую вы такъ чрезмѣрно любите, Пексниффъ, то надобно прибавить еще тысячу фунтовъ. Пусть будетъ пять тысячъ. Вѣдь за то ваше сокровище останется при васъ и вы отдѣлаетесь очень дешево.
При этомъ случаѣ, мистеръ Джонсъ оскалилъ зубы такъ мило, что даже самъ мистеръ Пексниффъ растерялся и смотрѣлъ на молодого человѣка въ нѣмомъ изумленіи. Онъ, однако, скоро поправился и былъ уже готовъ перемѣнить разговоръ, какъ вдругъ послышались скорые шаги, и Томъ Пинчъ, взволнованный донельзя, вбѣжалъ въ комнату.
Увидя посторонняго, занятаго, какъ казалось, важнымъ разговоромъ съ мистеромъ Пексниффомъ, Томъ сконфузился, но все-таки смотрѣлъ человѣкомъ, пришедшимъ съ важными вѣстями, что служило достаточнымъ извиненіемъ его внезапнаго входа.
-- Мистеръ Пинчъ,-- сказалъ Пексниффъ:-- извините, если я вамъ скажу, что вы вошли сюда самымъ неприличнымъ образомъ.
-- Извините, сударь, что я не постучался въ дверь.
-- Извиняйтесь лучше передъ этимъ джентльменомъ, мистеръ Пинчъ. Я васъ знаю, а онъ не знаетъ... Это мистеръ Джонсъ, мой будущій зять.
Будущій зять кивнулъ Пинчу головою, не совершенно презрительно, потому что онъ былъ въ духѣ, а такъ, равнодушно.
-- Позвольте сказать вамъ одно слово, сударь; право, очень нужно,-- сказалъ Томъ мистеру Пексниффу.
-- Должно быть, что очень нужно; иначе вы не ворвались бы сюда такъ бѣшено,-- отвѣчалъ его учитель.
-- Очень сожалѣю, сударь, что поступилъ такъ грубо.
-- Да, мистеръ Пинчъ, грубо.
-- Чувствую это, сударь; но я такъ удивился, увидя ихъ, и былъ до того убѣжденъ, что и вы удивитесь не меньше моего, что побѣжалъ сюда сколько можно скорѣе. Я сейчасъ былъ въ церкви, сударь, и игралъ на органѣ, какъ вдругъ, оглянувшись, вижу, что мою игру слушаютъ какой то джентльменъ и какая то дама. Я не могъ узнать ихъ въ темнотѣ, а потому всталъ и, подошелъ къ нимъ, спросилъ, не угодно ли имъ сѣсть или взойти наверхъ? Они сказали, что нѣтъ и поблагодарили меня за музыку. "Прекрасная музыка", говорили они,-- продолжалъ Томъ, покраснѣвъ:-- но крайней мѣрѣ она это замѣтила, что мнѣ польстило болѣе всего на свѣтѣ. Но извините... извините, сударь, я самъ не свой и, кажется, отвлекся отъ главнаго предмета.
-- Вы меня обяжете, если возвратитесь къ нему.
-- Да, сударь, конечно. У ограды стояла почтовая карета, и они сказали, что остановились нарочно за тѣмъ, чтобъ послушать органъ; потомъ они сказали, то-есть, она сказала: "Вы, кажется, живете у мистера Пексниффа, сударь?" Я отвѣчалъ, что пользуюсь такою честью и взялъ смѣлость присовокупить,-- что совершенно справедливо,-- какъ много я вамъ обязанъ, какъ я вамъ благодаренъ и какъ несказанно вы меня о благодѣтельствовали.
-- Напрасно, мистеръ Пинчъ, напрасно; вамъ бы не слѣдовало говорить такихъ вещей.
-- Вотъ, сударь, она спросила меня: "Не эта ли дорога ведетъ къ дому мистера Пексниффа?"
Мистеръ Пексниффъ вдругъ навострилъ уши.
-- "Не поворачивая къ "Дракону", сказала она,-- продолжалъ Пинчъ.-- Когда я отвѣчалъ, что она не ошиблась и что мнѣ будетъ очень пріятно проводить ихъ сюда, они отослали карету, а сами пошли со мною пѣшкомъ черезъ луга. Я оставилъ ихъ у переулка, а самъ побѣжалъ сюда, чтобъ предупредить васъ; они будутъ здѣсь меньше, чѣмъ черезъ минуту,-- прибавилъ Томъ, съ трудомъ переводя духъ.
-- Кто бы это былъ?-- сказалъ мистеръ Пексниффъ въ раздумьи.
-- Ахъ, Боже мой!-- вскричалъ Томъ:-- я думалъ, что уже сказалъ вамъ, кто они такіе. Я ихь узналъ въ ту же минуту. Тотъ джентльменъ который прошлую зиму захворалъ въ "Драконѣ", а молодая дама, которая около него ухаживала.
Томъ задрожалъ и отшатнулся назадъ при видѣ дѣйствія, произведеннаго его послѣдними словами на мистера Пексниффа. Опасеніе потерять благосклонность стараго Мартина черезъ то, что въ домѣ его находится Джонсъ; невозможность выпроводить своего будущаго зятя или упрятать его, не обидѣвъ его смертельно; раздоръ, вспыхнувшій въ его собственномъ семействѣ, и невозможность привести его въ приличное положеніе, потому что Черити бѣсновалась до истерики, Мерси была разгорячена, растрепана и къ крайнемъ безпорядкѣ; къ этому всему Джонсъ въ гостиной, а Мартинъ Чодзльвитъ и его питомица чуть не на порогѣ. Такое страшное сцѣпленіе неблагопріятныхъ обстоятельствъ привело великаго архитектора въ совершенное отчаяніе. Еслибъ Томъ былъ Горгоной и вытаращилъ глаза на мистера Пексниффа, то и тогда они не могли бы смотрѣть другъ на тру за съ большею дикостью, съ большимъ ужасомъ.
-- Боже мой, Боже мой, что я сдѣлалъ! Я думалъ, что обрадую васъ...
Но въ это время раздался громкій стукъ въ наружную дверь дома.