-- Эй, Пексниффъ!-- кричалъ мистеръ Джонсъ изъ гостиной.-- Развѣ тамъ не кому отворить вашу дурацкую дверь?
-- Сейчасъ, мистеръ Джонсъ, сейчасъ!
-- Ну, кто бы тамъ ни быль, онъ стучитъ такъ, что можетъ разбудить семерыхъ спящихъ. Мистеръ Джонсъ хотѣлъ, было, сказать, разбудить "мертвыхъ", но не могъ выговорить этого слова.
-- Сейчасъ, сейчасъ!-- повторилъ Пексниффъ.-- Томасъ Пинчъ, отправляйтесь въ комнату моихъ дочерей и скажите имъ кто тамъ. Скажите имъ только:-- "тише!" Слышите?
Томъ побѣжалъ исполнить порученіе своего благодѣтеля.
-- Вы,-- ха, ха, ха,-- вы извините меня, Джонсъ, если я на минуту запру эту дверь?-- сказалъ Пексниффъ.-- Можетъ быть, ко мнѣ пришли по какому нибудь архитектурному дѣлу; я даже увѣренъ, что такъ. Послѣ чего мистеръ Пексниффъ, кротко напѣвая какую то старинную пѣсню, въ садовничьей шляпѣ, съ заступомъ въ рукѣ, отперъ наружную дверь дома и спокойно явился на порогѣ, какъ будто ему показалось, что онъ услышалъ изъ своего вертограда скромный стукъ, но еще не увѣренъ, точно ли это былъ стукъ въ двери.
Увидя предъ собою джентльмена и даму, онъ отступилъ назадъ, обнаруживъ столько смущенія, сколько можетъ дозволить себѣ сильно удивившійся добродѣтельный человѣкъ. Но потомъ онъ вдругъ узналъ ихъ и воскликнулъ:
-- Мистеръ Чодзльвитъ! Вѣрить ли мнѣ своимъ глазамъ? Почтенный дорогой сэръ! Вотъ счастливый часъ! Войдите, войдите, прошу васъ! Вы видите меня въ садовничьемъ костюмѣ; но я увѣренъ, что вы за это не разсердитесь. Садоводство -- занятіе древнее. Адамъ былъ первымъ садовникомъ. Но моей Евы уже нѣтъ!
Говоря это, онъ ввелъ своихъ гостей въ лучшую гостиную, украшенную портретомъ его, произведенія Сновера, и бюстомъ работы Спиллера.
-- Дочери мои,-- продолжалъ мистеръ Пексниффъ:-- будутъ внѣ себя отъ радости; онѣ такъ ожидали васъ, такъ давно желали видѣть свою прекрасную молодую подругу,-- надѣюсь, что я вижу ее,-- видѣть ее и полюбить! Если лицо служитъ указателемъ сердечныхъ свойствъ, то я не имѣю на этотъ счетъ никакихъ опасеній. Какая привлекательная физіономія, мистеръ Чодзльвитъ!
-- Мери,-- сказалъ старикъ:-- мистеръ Пексниффъ льститъ тебѣ, но онъ говоритъ отъ искренняго сердца. Мы думали, что мистеръ...
-- Пинчъ,-- сказала Мери.
-- Что мистеръ Пинчъ пришелъ къ вамъ прежде насъ.
-- Онъ, дѣйствительно, пришелъ прежде васъ, почтенный сэръ,-- возразилъ Пексниффъ, возвысивъ голосъ, чтобъ предупредить Пинча:-- и, вѣроятно, хотѣлъ увѣдомить меня о вашемъ прибытіи, но я попросилъ его постучаться напередъ въ двери моей милой Черити и узнать, каково ей, потому что она не совсѣмъ здорова. Но это не больше, какъ истерическій припадокъ; я спокоенъ за нее. Мистеръ Пинчъ! Томасъ! Подите сюда. Томасъ у меня старинный домашній другъ, мистеръ Чодзльвитъ.
-- Благодарю васъ, сударь,-- сказалъ Томъ.-- Вы представляете меня въ такихъ выраженіяхъ, которыми я смѣло могу гордиться.
-- Старый Томъ!-- воскликнулъ его учитель съ чувствомъ.
Томъ донесъ, что молодыя дѣвицы явятся немедленно, и что все, что въ домѣ есть лучшаго, будетъ сейчасъ готово для освѣженія гостей. Пока онъ говорилъ, старикъ разсматривалъ его внимательно съ меньшею противъ своего обыкновенія суровостью; онъ замѣтилъ также нѣкоторое смущеніе, обнаруженное Томомъ и Мери.
-- Пексниффъ,-- сказалъ онъ, отводя его къ окну:-- меня сильно поразила смерть брата. Мы многіе годы были съ нимъ чужды другъ друга и я утѣшаюсь тѣмъ, что онъ сдѣлалъ лучше, не основывая никакихъ плановъ на родствѣ со мною. Миръ его памяти! Мы нѣкогда рѣзвились вмѣстѣ; лучше бы было, еслибъ мы оба тогда умерли.
Видя его въ такомъ кроткомъ расположеніи духа, мистеръ Пексниффъ сталъ меньше опасаться за пребываніе Джонса въ его домѣ.
-- Извините мое сомнѣніе, сударь,-- возразилъ онъ:-- насчетъ того, что кому нибудь было бы лучше не знать васъ. Но я могу увѣдомить васъ, что мистеръ Энтони, на закатѣ дней своихъ, былъ счастливъ сердечною привязанностью сына -- превосходнаго сына, сударь, образца сыновней любви -- и также одного дальняго родственника. который, несмотря на слабость своихъ средствъ, не зналъ предѣловъ своему усердію.
-- Какъ такъ?-- вскричалъ старикъ.-- Развѣ вы участвуете въ его завѣщаніи?
-- Вы еще не совсѣмъ меня поняли,-- сказалъ мистеръ Пексниффъ съ грустною улыбкою.-- Нѣтъ, сударь, я не участвую въ его завѣщаніи ни я, ни дочери мои -- скажу это съ гордостью. А между тѣмъ я былъ у него по собственной его просьбѣ: онъ понималъ меня! Онъ писалъ ко мнѣ: "Я боленъ, умираю; пріѣзжайте ко мнѣ!" Я пріѣхалъ. Я сидѣлъ подлѣ его кровати и стоялъ подлѣ его могилы. Да, сударь, даже рискуя оскорбить этимъ васъ... Но я не участвую въ его завѣщаніи и никогда не желалъ этого!
-- Вы назвали сына его образцомъ!-- вскричалъ старый Мартинъ.-- Какъ можете вы говорить такія вещи? Богатство брата моего было источникомъ его злополучія и разливало вокругъ него свое зловредное вліяніе. Оно превратило сына его въ жаднаго наслѣдника, который считалъ дни и часы, приближавшіе отца его къ могилѣ, и проклиналъ ихъ медленность.
-- Нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ, сударь!
-- Но я самъ это видѣлъ и самъ предостерегалъ моего брата.
-- Отвергаю это!-- возразилъ Пексниффъ съ жаромъ.-- Скорбящій сынъ теперь въ моемъ домѣ; онъ ищетъ въ перемѣнѣ мѣста душевнаго мира, котораго лишился. Неужели я буду къ нему несправедливъ, когда поведеніе его тронуло даже, гробового мастера и похороннаго подрядчика! Есть одна женщина, мистриссъ Гемпъ, спросите ее. Она видѣла Джонса въ ту трогательную минуту! Разите, но выслушайте!.. Простите меня, почтенный сэръ, за мою горячность, но я честенъ и долженъ говорить правду
Слезы честности катились изъ глазъ его.
Старикъ посмотрѣлъ на него съ изумленіемъ, повторяя про себя: "Здѣсь, въ этомъ домѣ!" Но онъ преодолѣлъ свое удивленіе и сказалъ послѣ краткаго молчанія:
-- Я хочу видѣть его.
-- Въ дружественномъ духѣ, надѣюсь?-- возразилъ мистеръ Пексниффъ.-- Простите меня... но онъ подъ кровомъ моего гостепріимства...
-- Я сказалъ, что хочу его видѣть. Еслибъ я былъ расположенъ недружественно, то сказалъ бы противное.
-- Конечно, почтенный сэръ, вы бы такъ сдѣлали. Вы олицетворенная откровенность. Онъ сію минуту явится.
Пексниффъ пошелъ за Джонсомъ и возвратился съ нимъ не ранѣе, какъ черезъ четверть часа. Въ продолженіе этого промежутка, явились обѣ миссъ Пексниффъ, и столъ былъ готовъ для подкрѣпленія силъ путешественниковъ.
Какъ мистеръ Пексниффъ ни старался внушить Джонсу необходимость вести себя почтительно въ присутствіи дяди, и какъ лукавый Джонсъ ни понималъ это самъ, но все таки наружность и манеры молодого человѣка, когда онъ вошелъ въ гостиную, были весьма непривлекательны. Никакое человѣческое лицо не выражало, можетъ быть, такой смѣси недовѣрчивости и искательства, страха и дерзости, упрямства и старанія казаться смиренникомъ, какъ лицо Джонса въ то время, когда, поднявъ на Мартина потупленные взоры, онъ снова опустилъ ихъ, складывалъ и разводилъ руки и перекачивался со стороны въ сторону, ожидая, чтобъ съ нимъ заговорили.
-- Племянникъ,-- сказалъ старикъ: -- я слыхалъ, что ты былъ добрымъ сыномъ.
-- Какъ сыновья вообще, я полагаю,-- отвѣчалъ Джонсъ.-- Не лучше, но и не хуже другихъ.
-- Ты былъ образцомъ сыновей, какъ мнѣ сказывали,-- продолжалъ старый Мартинъ, взглянувъ на Пексниффа.
-- Гм! Я былъ всегда такимъ же добрымъ сыномъ, какъ вы добрымъ братомъ.
-- Твои слова жестоки, но ты огорченъ,-- возразилъ Мартинъ послѣ краткаго молчанія.-- Дай мнѣ руку.
Джонсъ исполнилъ его желаніе и былъ почти въ своей тарелкѣ.-- Пексниффъ,-- шепнулъ онъ ему, когда всѣ усѣлись вокругъ стола:-- каково я ему отвѣтилъ?
Мистеръ Пексниффъ толкнулъ его локтемъ, что можно было истолковать выраженіемъ негодованія или согласія, но во всякомъ случаѣ совѣтомъ молчать.
Даже безпечная веселость и все радушіе почтеннаго мистера Пексниффа не были въ силахъ сблизить и примирить враждебные элементы этого маленькаго общества. Невыразимая зависть и ненависть, посѣянныя въ груди Черити объясненіемъ того вечера, не могли успокоиться и часто обнаруживались съ такою силою, что нѣжный отецъ ея приходилъ въ отчаяніе. Прекрасная Мерси, въ полномъ торжествѣ своей побѣды, до того мучила сестру капризными минами и тысячами прихотей, которымъ она испытывала повиновеніе и покорность своего жениха, что чуть по довела се до припадка бѣшенства и заставила встать изъ-за стола въ порывѣ досады, едва ли слабѣйшемъ того, съ которымъ ока убѣжала въ свою комнату послѣ предложенія, сдѣланнаго Джонсомъ Мерси. Присутствіе Мери Грегемъ (подъ этимъ именемъ старый Чодзльвитъ представилъ свою питомицу семейству Пексниффа), несмотря на ея кротость и спокойствіе, также не порождало непринужденности. Положеніе мистера Пексниффа было до крайности затруднительно: ему предстояло заботиться о сохраненіи мира между своими дочерьми, поддерживать наружный видъ единодушія своего семейства; укрощать возраставшую веселость и безцеремонность Джонса, которыя обнаруживались дерзкими выходками насчетъ Пинча и грубою невѣжливостью къ Мери (по причинѣ зависимости ихъ положенія); стараться не потерять благосклонности своего стараго и богатаго родственника улаживаніемъ и объясненіемъ въ благопріятную сторону тысячи неблаговидныхъ обстоятельствъ того злополучнаго вечера, и все это онъ былъ осужденъ дѣлать одинъ безъ малѣйшей посторонней помощи. Никогда въ жизни не чувствовалъ онъ такого облегченія, какъ въ то время, когда старикъ Мартинъ взглянулъ на часы и объявилъ, что пора идти.
-- Мы на время заняли себѣ комнаты въ "Драконѣ",-- сказалъ онъ.-- Мнѣ хочется прогуляться туда пѣшкомъ, а такъ какъ ночь темна, то я надѣюсь, что мистеръ Пинчъ согласится посвѣтить намъ до дому?
-- Почтенный другъ мой!-- вскричалъ Пексниффъ:-- я буду въ восхищеніи... Мерси, дитя мое, принеси мнѣ фонарь.
-- Да, милая, фонарь,-- сказалъ Мартинъ.-- Но я бы не желалъ безпокоить вашего отца такъ поздно, короче сказать, не хочу этого.
Мистеръ Пексниффъ взялъ было шляпу, но слова старика были сказаны такимъ положительнымъ тономъ, что онъ пріостановился.
-- Я возьму мистера Пинча, или пойду одинъ -- что изъ двухъ?
-- Если ужъ вы такъ рѣшили, то пусть идетъ Томасъ,-- отвѣчалъ Пексниффъ.-- Томасъ, другъ мой, будьте какъ можно осторожнѣе.
Томась нуждался въ такомъ совѣтѣ, потому что чувствовалъ такое раздраженіе нервовъ и такъ дрожалъ, что едва былъ въ силахъ держать фонарь. Каково же было его положеніе, когда, по приказанію старика, онъ взялъ Мери подъ руку?
-- И такъ, мистеръ Пинчъ, вы довольны своимъ теперешнимъ положеніемъ?-- спросилъ Мартинъ на дорогѣ.
Томъ отвѣчалъ съ большими противъ обыкновеннаго энтузіазмомъ, что онъ столько обязанъ мистеру Пексниффу, что жизни его не хватитъ для доказательства ему своей благодарности.
-- Давно ли вы знаете моего племянника?
-- Вашего племянника?
-- Мистера Джонса Чодзльвита,-- подсказала Мери.
-- О, да!-- вскричалъ успокоившійся Томъ, потому что ему показалось, что его спрашиваютъ о молодомъ Мартинѣ.-- То есть, я говорилъ съ нимъ въ первый разъ сегодня вечеромъ.
-- Можетъ быть, половины вашей жизни будетъ достаточно, чтобъ отблагодарить его за благосклонность?-- замѣтилъ старикъ.
Томъ почувствовалъ, что этотъ намекъ задѣваетъ стороною и его благодѣтеля, а потому молчалъ. Мери также молчала. Старикъ, котораго подозрительность заставляла считать восторгъ Тома въ пользу Пексниффа гнусною продѣлкою добродѣтельнаго архитектора, державшаго у себя Пинча собственно для этого,-- прямо очертилъ бѣдняка мысленно низкимъ, лживымъ льстецомъ. Хотя всѣ трое чувствовали какую то неловкость, но Мартину было непріятнѣе нежели кому нибудь, потому что онъ съ самаго начала почувствовалъ расположеніе къ Тому, котораго простодушіе ему понравилось.
-- И ты не лучше другихъ,-- подумалъ онъ.-- Ты чуть не обманулъ меня; но труды твои напрасны. Вы, мистеръ Пинчъ, слишкомъ ревностно вздумали подслуживаться своему покровителю!
Никто не казалъ ни слова въ продолженіе того времени, какъ они шли. Они разстались у дверей "Синиго Дракона". Томъ со вздохомъ погасилъ свѣчу въ фонарѣ и грустно пошелъ назадъ по полямъ. Подходя ко входу черезъ аллею, весьма темною, Томъ увидѣлъ кого то, скользнувшаго мимо его. Подошедъ ко входу, незнакомецъ усѣлся на столбикъ. Томъ удивился и пріостановился на мгновеніе; но онъ тотчасъ же оправился и пошелъ впередъ.
То былъ Джонсъ, размахивавшій ногами, сосавшій набалдашникъ своей трости и глядѣвшій съ злобною усмѣшкою на Тома.
-- Ахъ, Боже мой!-- воскликнулъ Томъ.-- Кто бы подумалъ, что это вы! Такъ вы за нами слѣдили?
-- А тебѣ что за дѣло? Убирайся къ чорту!
-- Вы, кажется, не очень вѣжливы?..
-- Для тебя достаточно. Что ты за человѣкъ?
-- Человѣкъ, который не менѣе всякаго другого имѣетъ право на общую вѣжливость,-- отвѣчалъ съ кротостью Томъ.
-- Лжешь! Ты не имѣешь никакихъ правъ. Еще толкуетъ о правахъ!
-- Если вы будете продолжать въ такомъ же тонъ,-- возразилъ Томь, покраснѣвъ:-- то заставите меня заговорить о моемъ неудовольствіи. Но я надѣюсь, что ваша шутливость кончилась,
-- Всѣ вы, собаки, таковы! Когда съ вами говорятъ серьезно, вы увѣряете, что съ вами шутятъ. Но отъ меня этимъ не отдѣлаешься. Теперь, мистеръ Пичъ, или Бичъ, или Стичъ, не угодно ли послушать меня съ минуту?
-- Мое имя Пинчъ.
-- Что? Такъ тебя нельзя и назвать иначе? Какъ эти нищіе задираютъ голову!.. Но въ городѣ мы держимъ ихъ лучше.
-- Мнѣ нѣтъ дѣла до того, что вы дѣлаете въ городѣ. Что вы хотите сказать?
-- А вотъ что, мистеръ Пинчъ. Совѣтую вамъ держать языкъ на привязи и не вмѣшиваться туда, гдѣ васъ не спрашиваютъ. Я кое что знаю о васъ, почтеннѣйшій, и о вашихъ сладкихъ продѣлкахъ; а потому совѣтую тебѣ забыть объ этомъ, пока я не женюсь на одной изъ дочерей Пексниффа, и не втираться въ милость къ моимъ родственникамъ. Знаешь, когда собаки суются туда, гдѣ имъ не слѣдуетъ быть, то ихъ отхлестываютъ -- вотъ тебѣ добрый совѣтъ. Чортъ возьми, что ты такое, что гуляешь съ ними іо дому и идешь не позади, какъ слуга?
-- Перестаньте! Лучше сойдите со столбика и пропустите меня.
-- Не жди этого!-- сказалъ Джонсъ, раздвинувъ ноги шире.-- Что? Ты боишься, что я заставлю тебя проболтаться?
-- Я не боюсь многаго, надѣюсь; и, конечно, нисколько не боюсь того, что бы вы могли сдѣлать. Я не пересказчикъ и презираю всякую подлость. Прошу васъ, пропустите меня. Чѣмъ меньше я буду говорить, тѣмъ лучше.
-- Чѣмъ меньше ты скажешь!-- возразилъ Джонсъ, раздвинувъ ноги еще шире.-- Гм! Я желалъ бы я знать, что происходитъ между тобою и однимъ бродягой изъ моей фамиліи?
-- Я не знаю никакого бродяги изъ вашей фамиліи.
-- Знаешь!
-- Нѣтъ. Если вы говорите о внукѣ вашего дяди, такъ онъ не бродяга. Всякое сравненіе между имъ и вами,-- продолжалъ разсерженный Томъ,-- будетъ къ вашей неизмѣримой невыгодѣ.
-- Будто-бы? А что ты думаешь о его любезной, а?
-- Не скажу вамъ больше ни слова и не останусь здѣсь ни минуты дольше.
-- Я уже сказалъ тебѣ, что ты лжешь,-- возразилъ хладнокровно Джонсъ.-- Ты останешься здѣсь, пока я не вздумаю отпустить тебя. Ну, стой, ни съ мѣста!
Онъ махнулъ палкой надъ головою Тома; но черезъ мгновеніе та же палка надѣлила самого Джонса такимъ ловкимъ ударомъ по лбу, что онъ полетѣлъ въ канаву. Кровь струйкою текла изъ его разсѣченнаго виска. Томъ замѣтилъ это, увидѣвъ, что Джонсъ прижимаетъ платокъ къ раненому мѣсту и шатается.
-- Вы сильно ушиблены?-- вскричалъ Томъ,-- Очень сожалѣю. Опирайтесь объ меня... можете дѣлать это, не прощая мнѣ, если вы все еще злитесь, хоть я, право, не постигаю за что, потому что никогда ничѣмъ не оскорбилъ васъ.
Джонсъ не отвѣчалъ и какъ будто не понималъ его словъ. Онъ только взглядывалъ нѣсколько разъ на кровь, окрашивавшую его носовой платокъ. Потомъ онъ взглянулъ на Тома съ такимъ выраженіемъ лица, которое доказывало, что онъ не забудетъ о происшедшемъ.
Они молча шли къ дому. Джонсъ шелъ впереди, а Томъ печально слѣдовалъ за нимъ, размышляя о томъ, какъ извѣстіе о ихъ ссорѣ огорчитъ его благодѣтеля. Когда Джонсъ постучался въ двери, сердце бѣднаго Тома забилось сильно, забилось сильнѣе, когда отворившая имъ Мерси громко вскрикнула, увидя своего раненаго обожателя,-- еще сильнѣе, когда Томъ послѣдовалъ за ними въ гостиную,-- сильнѣе, чѣмъ когда нибудь, когда Джонсъ заговорилъ:
-- Все это ничего; я не зналъ дороги, ночь была очень темная, и я наткнулся на сукъ, лишь только встрѣтилъ мистера Пинчъ. Вотъ и все -- пустяки!
-- Мерси, дитя мое, холодной воды! Сѣрой бумаги! Ножницы! Чистую тряпку! Черити, моя милая, приготовьте перевязку. Ахъ, Боже мой, мистеръ Джонсъ!-- такъ восклицалъ испуганный Пексниффъ.
-- Оставьте весь этотъ вздоръ; лучше дѣлайте что нибудь, а не то убирайтесь!-- отвѣчалъ его нареченный зять.
Миссъ Черити, несмотря на призывъ отца, не шевельнула даже пальцемъ и сидѣла на своемъ мѣстѣ съ улыбкою. Мерси сама обмыла рану; мистеръ Пексниффъ держалъ обѣими руками голову паціента; Томъ Пинчъ взболталъ голландскія капли до того, что онѣ просто превратились въ пѣну. Одна Черити не трогалась и не сказала ни слова. Но когда перевязали голову мистера Джонса и всѣ разошлись по своимъ комнатамъ, мистеръ Пинчъ, сидѣвшій въ грустномъ раздумьи на своей кровати, услышалъ легкій стукъ въ дверь; отворивъ ее, онъ съ величайшимъ изумленіемъ увидѣль передъ собою миссъ Чирити, которая стояла, приложивъ палецъ къ губамъ.
-- Мистеръ Пинчъ,-- шептала она:-- милый мистеръ Пинчъ! Скажите правду -- вы это сдѣлали? Вы съ нимъ поссорились и ударили его? Я увѣрена.
Въ первый разъ въ жизни, она говорила съ Томомъ ласково. Онъ не зналъ, что и думать.
-- Такъ или нѣтъ?-- спросила она съ жадностью.
-- Онъ вывелъ меня изъ терпѣнія...
-- Значитъ такъ?-- вскричала Черити, сверкая глазами.
-- Да... да... Но я хотѣлъ ударить его не такъ сильно.
-- Не такъ сильно?-- повторила она, сжавъ кулакъ и топнувъ ногою.-- Не говорите этого! Вы поступили храбро и благородно. Чту васъ за это. Если вамъ опять случится съ нимъ поссориться, не щадите его ради всего на свѣтѣ. Ни слова объ этомъ никому! О, милый мистеръ Пинчъ! Съ этой минуты -- я вашъ другъ навсегда.
Въ доказательство своихъ словъ, она обратила къ нему пылающее лицо, схватила его правую руку, прижала ее къ груди и поцѣловала. По горячности, съ которою это было сдѣлано, даже Томъ понялъ, что она готова поцѣловать всякую руку, какъ бы грязна она ни была, лишь бы только эта рука раскроила голову мистеру Джонсу Чодзльвиту.
Томъ легъ спать съ непріятными мыслями. Онъ не понималъ, какъ могъ случиться такой страшный раздоръ въ семействѣ Пексниффа, что Черити превратилась въ пламеннаго друга ему, Тому Пинчу; что Джонсъ, поступившій съ нимъ такъ дурно и грубо, великодушно промолчалъ о ихъ ссорѣ; наконецъ, что онъ самъ, облагодѣтельствованный мистеромъ Пексниффомъ, рѣшился поразить человѣка, котораго добродѣтельный архитекторъ называетъ своимъ другомъ. Тому казалось, что сама судьба хочетъ сдѣлать его чернымъ ангеломъ его покровителя. Но, наконецъ, онъ заснулъ, и ему грезилось, будто ему удалось обмануть старика Мартина и похитить его питомицу.
Должно сознаться, что во снѣ или на яву положеніе Тома относительно Мери Грегемъ, было весьма неловко. Чѣмъ больше онъ ее видѣлъ, тѣмъ больше, восхищался ея красотою, умомъ и любезными качествами, которыя черезъ нѣсколько дней водворили что то въ родѣ добраго согласія даже въ терзаемомъ раздоромъ семействѣ Пексниффа. Когда Мери говорила, Томъ удерживалъ дыханіе и прислушивался съ жадностью; когда пѣла, онъ сидѣлъ какъ околдованный. Она коснулась его органа, и этотъ инструментъ сдѣлался для него вещью болѣе чѣмъ священною.
Затруднительное положеніе Тома Пинча стало еще опаснѣе отъ того, что между имъ и Мери не произошло ни малѣйшаго разговора касательно молодого Мартина, хотя Пинчъ, помня свое обѣщаніе, и старался доставлять ей къ тому случаи всякаго рода. Рано утромъ и поздно вечеромъ онъ приходилъ въ церковь, являлся въ любимыхъ мѣстахъ ея прогулокъ -- на лугахъ, въ саду, въ деревнѣ,-- вездѣ, гдѣ можно было бы говорить на свободѣ. Но нѣтъ: она тщательно избѣгала такихъ встрѣчъ, или приходила туда не одна. Невозможно было предполагать, чтобъ она питала къ Тому недовѣрчивость или нерасположеніе, потому что она не упускала случая оказывать ему самую деликатную и непритворную ласковость. Неужели же она забыла Мартина или никогда не чувствовала къ нему взаимности? Томъ краснѣлъ при такихъ предположеніяхъ и съ негодованіемъ отвергалъ ихъ.
Во все это время, старый Мартинъ приходилъ къ Пексниффамъ или уходилъ отъ нихъ по своему чудному обычаю; онъ обыкновенно садился среди всѣхъ, погруженный въ размышленія, и не говорилъ ни съ кѣмъ ни слова. Онъ быль нелюдимъ, но не своенравенъ, не брюзгливъ. Больше всего нравилось ему то, когда вокругъ его всѣ продолжали заниматься, чѣмъ кому хотѣлось, не обращая на него вниманія, оставляя его въ покоѣ за книгою и не стѣсняя себя нисколько его присутствіемъ. Если не обращались съ какими нибудь вопросами прямо къ нему, онъ никогда не обнаруживалъ, что пользуется чувствами слуха или зрѣнія. Невозможно было угадать, кѣмъ именно онъ интересовался, и даже интересовался ли онъ кѣмъ бы то ни было.
Однажды веселая Мерси, сидѣвшая съ потупленными глазами подъ тѣнистымъ деревомъ на кладбищѣ, куда она скрылась, утомившись многоразличными опытами надъ долготерпѣньемъ своего жениха, почувствовала, что кто то стоитъ передъ нею. Поднявъ глаза, она увидѣла съ удивленіемъ самого старика Мартина. Онъ сѣлъ подлѣ нея на траву и началъ разговоръ слѣдующими словами:
-- Когда будетъ ваша свадьба?
-- О, милый мистеръ Чодзльвитъ! Право, не знаю! Надѣюсь, что еще не скоро.
-- Вы надѣетесь?
Хотя старикъ произнесъ это весьма серьезно, но она приняла вопросъ его за шутку и начала смѣяться.
-- Послушайте,-- сказалъ старикъ съ необыкновенною ласковостью:-- вы молоды, хороши собою и, я надѣюсь, добродушны! Хотя вы и вѣтрены и любите вѣтреничать, но вѣдь у васъ есть же сердце.
-- И еще не отдала его цѣликомъ, могу вамъ сказать,-- возразила Мерси, лукаво кивнувъ ему головою и щипля траву.
-- Но вы отдали хоть часть его?
Она разбрасывала вокругъ себя траву, глядѣла въ другую сторону и не отвѣчала ни слова.
Мартинъ повторилъ вопросъ.
-- Ахъ, Боже мой, мистеръ Чодзльвитъ! Право, вы должны извинить меня! Какъ вы странны!
-- Если во мнѣ странно желаніе узнать, любите ли вы молодого человѣка, за котораго выходите замужъ, то согласенъ -- я чудакъ.
-- Но знаете, онъ такое чудовище!
-- Такъ вы его не любите? Вы это хотите сказать?
-- Ахъ, мистеръ Чодзльвитъ! Да я по сто разъ въ день говорю ему, что я его ненавижу... Вы вѣрно сами это слыхали?
-- Часто.
-- И это правда, я его ненавижу!
-- А между тѣмъ выходите за него?
-- О, да! Но я сказала этому страшилищу,-- милый мистеръ Чодзльвитъ, право, я ему это говорила -- что если выйду за кого, то затѣмъ только, чтобъ мучить и ненавидѣть его во всю жизнь.
Она догадывалась, что старику не нравился ея женихъ, а потому предполагала, что обворожитъ его такимъ отвѣтомъ. Но, кажется, она ошиблась, потому что Мартинъ, промолчавъ нѣсколько, заговорилъ строгимъ голосомъ, указывая на могилы:
-- Оглянитесь вокругъ себя, и вспомните, что со дня вашей свадьбы и до того времени, когда вы уляжетесь здѣсь, вамъ противъ него не будетъ никакой защиты. Подумайте и хоть разъ въ жизни говорите и дѣйствуйте, какъ существо разсудительное. Развѣ васъ кто нибудь принуждаетъ къ такому супружеству? Развѣ склонности ваши чѣмъ-нибудь обузданы? Или вамъ лукаво внушили мысль согласиться на этотъ бракъ? Я не хочу сказать кто... ну, кто бы то ни былъ?
-- Нѣтъ, я не знаю никого, кто бы принуждалъ или склонилъ меня къ этому.
-- Вы не знаете, такъ ли?
-- Нѣтъ. Еслибъ кто нибудь вздумалъ принудить меня выйти за него, то я ни за что бы не согласилась.
-- Мнѣ сказали, что его сначала считали поклонникомъ вашей сестры?
-- Ахъ, Боже мой! Милый мистеръ Чодзльвитъ, хоть онъ и чудовище, но несправедливо было бы обвинять его за тщеславіе другихъ. А бѣдная Черри ужасно тщеславна.
-- Такъ тутъ была ея ошибка?
-- Надѣюсь, что такъ; но бѣдняжка сдѣлалась такъ капризна и завистлива, что на нее невозможно угодить, да и не стоитъ.
-- Не принуждена, не убѣждена, не завлечена,-- сказалъ задумчиво Мартинъ.-- И я вижу, что это правда. Но, можетъ быть, вы согласились на этотъ бракъ чисто изъ вѣтренности. А?
-- О, мистеръ Чодзльвитъ, что до этого, увѣряю васъ, мудрено быть вѣтреннѣе и легкомысленнѣе меня! Дѣйствительно!
Онъ спокойно далъ ей договорить и потомъ сказалъ медленно, но ласково, какъ будто ища ея довѣренности:
-- Нѣтъ ли у васъ какого нибудь желанія, или не говоритъ ли вамъ что нибудь внутри васъ, что вы можете со временемъ пожелать освободиться отъ этого обѣщанія? Подумайте.
Миссъ Мерси снова надулась, потупила глаза, щипала траву, подергивала плечами. Нѣтъ! Она не помнитъ, чтобъ это было -- даже увѣрена, что нѣтъ. Она объ этомъ не заботится.
-- Случалось ли вамъ вообразить, что супружеская жизнь ваша можетъ быть несчастлива, исполнена страданій, горести?
Мерси снова потупила глаза и начала вырывать траву съ корнемъ.
-- Ахъ, мистеръ Чодзльвитъ, что за странныя слова! Разумѣется, я буду ссориться съ нимъ; я бы ссорилась со всякимъ мужемъ. Вѣдь женатые всегда ссорятся между собою. А касательно того, что я буду несчастлива, что мнѣ будетъ горько и я буду страдать, то думаю, это случится только тогда, когда онъ будетъ имѣть постоянный верхъ надо мною; я же рѣшилась на совершенно противное. Я изъ него уже сдѣлала настоящаго невольника,-- прибавила она съ хихиканьемъ.
-- Пусть же будетъ то, чему должно свершиться!-- сказалъ Мартинъ, вставая.-- Я хотѣлъ узнать ваши чувства, и вы мнѣ ихъ обнаружили. Желаю вамъ радости... Радости!-- повторилъ онъ, указывая на калитку, въ которую входилъ Джонсъ. Послѣ чего, не дожидаясь своего племянника, онъ вышелъ изъ ограды въ другія ворота.
-- О, ты страшный старикъ!-- кричала про себя веселая Мерси.-- Тебѣ только и скитаться по кладбищамъ, чтобъ пугать людей. Не ходи сюда, кащей безсмертный!
Мистеръ Джонсъ пользовался прозваніемъ кащея. Онъ сердито сѣлъ подлѣ нея на траву и спросиль:
-- О чемъ толковалъ дядя?
-- О тебѣ; онъ говоритъ что ты и въ половину меня не стоишь.
-- О, да, разумѣется! Всѣ мы это знаемъ. Вѣроятно, онъ хочетъ подарить вамъ что нибудь порядочное. Не говорилъ онъ ничего въ такомъ родѣ?
-- Нѣтъ, не говорилъ!
-- Скаредная собака! Ну?
-- Кащей, что ты дѣлаешь, страшилище!
-- Только обнимаю васъ. Что-жъ тутъ худого?
-- Премного, если я не считаю этого пріятнымъ. Поди прочь, ступай! Мнѣ и безъ теби жарко!
Мистеръ Джонсъ оставилъ ее и съ минуту смотрѣлъ на свою невѣсту скорѣе какъ убійца, нежели какъ любовникъ. Но лицо его мало по малу прояснилось, и онъ сказалъ:
-- Послушай, Мерси!
-- Что скажешь, дикарь, чудовище?
-- Когда это кончится? Не могу же я слоняться здѣсь половину жизни, а Пексниффъ говоритъ, что отецъ мой умеръ довольно давно и что это не помѣшаетъ; притомъ мы женимся здѣсь очень тихо и спокойно. А что до того костляваго (то есть, моего дядюшки), онъ еще сегодня утромъ объявилъ Пексниффу, что если ты согласна, такъ онъ и не вмѣшивается. Ну, Мерси, когда же это будетъ?
-- Навѣрное?
-- Ну, да -- что ты скажешь о будущей недѣлѣ?
-- О будущей недѣлѣ! Еслибъ ты сказалъ черезъ три мѣсяца, то я бы удивилась такой наглости.
-- Но я сказалъ не черезъ три мѣсяца, а на будущей недѣлѣ.
-- Въ такомъ случаѣ, нѣтъ!-- вскричала миссъ Мерси, вставая и отталкивая своего обожателя.-- Не бывать этому, пока я не захочу сама,-- а я могу не захотѣть еще нѣсколько мѣсяцевъ. Вотъ тебѣ и все!
Онъ поднялъ на нее глаза почти съ такимъ же зловѣщимъ выраженіемъ, какъ когда взглянулъ на Пинча.
-- Никакое чудовище, съ заплаткою во весь глазъ, не будетъ имѣть голоса къ этомъ дѣлѣ,-- сказала Мерси.-- Вотъ тебѣ!
Мистеръ Джонсъ молчалъ попрежнему.
-- Самое близкое время -- будущій мѣсяцъ; но я не скажу до завтрашняго дня ничего рѣшительнаго: а если это тебѣ не нравится, то не надобно мнѣ тебя вовсе. Если-жъ ты не будешь оставлять меня въ покоѣ и не будешь дѣлать того, что я прикажу, то не надобно мнѣ тебя вовсе. Вотъ тебѣ! Итакъ, оставайся тутъ, страшилище, не ходи за мною!
Съ этими словами она скрылась за деревьями.
-- Ну, миледи,--сказалъ Джонсъ, глядя ей вслѣдъ:-- ты со мною за это расплатишься, когда мы будемъ жить вмѣстѣ! Покуда праздникъ на твоей сторонѣ, но придетъ и мое время!
Когда онъ поворотилъ въ одну аллею, Мерси, ушедшая далеко впередъ, случайно оглянулась.
-- А,-- воскликнулъ Джонсъ съ злобною улыбкой:-- пользуйся, покуда можно! Суши сѣно, пока солнце свѣтитъ! Наслаждайся своимъ владычествомъ, пока есть еще время, миледи!