Маркъ Тэпли, оставя Мартина въ архитекторскихъ и землемѣрческихъ конторахъ, и дѣйствительно ободрясь видомъ ихъ общихъ несчастій, поспѣшилъ за пособіемъ своему главному партнеру, поздравляя себя съ завиднымъ положеніемъ, до котораго наконецъ достигъ онъ.
-- Я иногда думалъ,-- разсуждалъ мистеръ Тэпли:-- что какой-нибудь необитаемый островъ пришелся бы какъ разъ по мнѣ; но тамъ мнѣ пришлось бы заботиться только о себѣ, а такъ какъ я малый неприхотливый, то проку было бы тамъ немного. Теперь же мнѣ приходится думать о своемъ партнерѣ, а онъ именно человѣкъ, какого мнѣ было нужно. Какое счастіе!
Онъ пріостановился въ нерѣшимости, къ которой лачужкѣ ему направиться.
-- Право, не знаю, въ которую войти,-- замѣтилъ онъ:-- всѣ такъ привлекательны снаружи и, вѣроятно, не менѣе удобны внутри. Ничего лучшаго не могъ бы пожелать себѣ аллигаторъ въ естественномъ состояніи! Посмотримъ. Гражданинъ, который выходилъ вчера, живетъ подъ водою, тамъ, на углу. Его, бѣдняка, нечего безпокоитъ. Вотъ домъ съ окошкомъ -- но я боюсь, что тамъ слишкомъ горды хозяева. Вотъ другой съ дверью -- можетъ быть, тамъ живутъ не такіе надменные аристократы!
Онъ подошелъ къ ближайшей хижинѣ и постучался въ двери. Его пригласили войти, и онъ вошелъ.
-- Сосѣдъ,-- сказалъ Маркъ:-- потому что я сосѣдъ, хоть мы и незнакомы другъ съ другомъ -- я пришелъ съ просьбою. О-го! О-го-го! Сплю я, или нѣтъ?
Восклицанію этому подало поводъ то обстоятельство, что его назвали по имени и онъ видѣлъ, что на него бросились два мальчика, которыхъ онъ такъ часто мылъ и которымъ такъ части готовилъ ужинъ на быстроходномъ пакетботѣ "Скрю".
-- Нелжели я вижу свою спутницу съ маленькой дочкой?-- сказалъ Маркъ.-- А это ея мужъ, а это мои маленькіе пріятели!
Женщина заплакала отъ радости, увидѣвъ Марка; мужъ ея схватилъ его за руку обѣими руками; мальчики повисли на его ногахъ, а больная малютка, протягивая къ нему горящіе пальчики, проговорили хриплымъ голосомъ знакомое и памятное ей имя.
Маркъ увидѣлъ то же самое семейство, но перемѣнившееся отъ цѣлебнаго воздуха Эдема.
-- Вотъ утренній визитъ!-- воскликнулъ онъ, переводя духъ.-- Я едва могу опомниться! Постойте... Однако, эти джентльмены не изъ моихъ знакомыхъ. Записаны они въ визитный списокъ здѣшняго дома?
Вопросъ этотъ касался нѣсколькихъ свиней, которыя забрели въ домъ вслѣдъ за Маркомъ. Такъ какъ онѣ не принадлежали къ дому, то были немедленно изгнаны мальчиками.
-- Я не суевѣренъ на счетъ жабъ,-- продолжалъ онъ, оглядываясь въ комнатѣ:-- но еслибъ вы, мои маленькіе друзья, могли убѣдить двухъ или трехъ, которыя пользуются вашимъ обществомъ, выйти на чистый воздухъ, то я полагаю, это освѣжило бы ихъ значительно. Жаба прекрасное существо, но я думаю, что за дверьми она смотритъ гораздо привлекательнѣе, чѣмъ въ комнатѣ, а?
Показывая этою болтовнею, что онъ чувствуетъ себя какъ нельзя лучше, Маркъ пристально осматривался вокругъ. Болѣзненный и блѣдный видъ всего семейства, перемѣнившееся лицо бѣдной матери, малютка, которая на ея колѣняхъ пылала въ лихорадочномъ жару, видъ бѣдности -- все это произвело на Марка глубокое впечатлѣніе.
-- Какъ вы очутились здѣсь?-- спросилъ хозяинъ дома.
-- Вчера вечеромъ на пароходѣ,-- отвѣчалъ Маркъ.-- Мы имѣемъ намѣреніе устроить свое состояніе какъ можно скорѣе. Но каково вы всѣ поживаете? Вы смотрите важно!
-- Мы теперь хвораемъ,-- отвѣчала бѣдная женщина, наклоняясь надъ своимъ ребенкомъ.-- Но намъ будетъ лучше, когда привыкнемъ къ здѣшнему мѣсту.
-- Разумѣется!-- возразилъ весело Маркъ.-- Нѣтъ никакого сомнѣнія. Мы всѣ будемъ здоровѣе, когда попривыкнемъ. А между тѣмъ, я вспомнилъ, что партнеръ мой немножко нездоровъ. Послушай ка, пріятель, пойдемъ со мною: ты скажешь мнѣ свое мнѣніе о немъ.
Хозяинъ немедленно всталъ, чтобы идти за Маркомъ куда бы ему ни вздумалось. Мистеръ Тэпли взялъ больную малютку на руки и старался успокоить мать; но онъ ясно видѣлъ, что смерть уже наложила свою руку на бѣдняжку.
Они нашли Мартина, завернутаго въ одѣяло и лежащаго на землѣ. Онъ былъ повидимому очень боленъ и жестоко трясся всѣмъ тѣломъ, какъ будто его подергивали судороги. Пріятель Марка объявилъ болѣзнь лихорадкою въ сильной степени, съ примѣсью горячки, что было весьма обыкновенно въ тѣхъ мѣстахъ; онъ предсказалъ также, что завтра больному будетъ хуже, потомъ еще и еще хуже, въ продолженіе многихъ дней. Онъ говорилъ, что самъ страдаетъ года два тою же болѣзнью и благодаритъ Бога за то, что остался въ живыхъ.
-- Да, немного же въ тебѣ осталось живого,-- подумалъ Маркъ, глядя на истощенную фигуру своего пріятеля: "Ура, Эдемъ!"
Въ чемоданѣ ихъ были кой какія лекарства. Опытный житель Эдема показалъ Марку какъ ихъ надобно употреблять и какимъ образомъ лучше облегчать страданія Мартина, Внимательность его на этомъ не остановилась, потому что онъ безпрепятственно бѣгалъ взадъ и впередъ и всячески помогалъ Марку въ усиліяхъ его сдѣлать жилище ихъ сколько возможно сноснѣе. Онъ не могъ обѣщать имъ въ будущемъ ничего утѣшительнаго. Время года было нездоровое, а мѣсто было само по себѣ могилою. Дитя его умерло въ ту ночь, и Маркъ, скрывъ это обстоятельство отъ Мартина, помогъ несчастному отцу похоронить малютку подъ деревомъ.
Несмотря на безпрестанныя попеченія о Мартинѣ, который дѣлался своенравнѣе по мѣрѣ того, какъ ему становилось хуже, Маркъ работалъ съ утра до вечера, стараясь, при помощи сосѣдей, сдѣлать что ни будь изъ ихъ земли. Не потому трудился онъ, чтобъ дѣйствительно надѣялся на что нибудь, а собственно за тѣмъ, чтобъ только занять себя такъ или иначе. Онъ ясно видѣлъ, что положеніе ихъ безнадежно и старался крѣпиться, не унывая духомъ.
-- Я вижу, сударь,-- сказалъ Маркъ однажды вечеромъ Мартыну, пока онъ мылъ бѣлье, послѣ сольнаго дневного труда:-- что мнѣ никогда не дождаться такихъ обстоятельствъ, изъ которыхъ бы можно было "выйти крѣпкимъ". Кажется, судьба рѣшительно отказываетъ мнѣ въ этомъ.
-- Неужели бы ты желалъ обстоятельствъ хуже теперешнихъ?-- возразилъ Мартинъ со стономъ изъ подъ своего одѣяла.
-- Да, они легко могли бы быть еще хуже, сударь. Въ ту ночь, какъ мы сюда пристали, я подумалъ себѣ: славно! Все смотрѣло такъ хорошо. Я былъ доволенъ...
-- А теперь?-- простоналъ Мартинъ.
-- А теперь! Тутъ то и вопросъ. Въ первое же утро, какъ я вышелъ, на кого я наткнулся? На знакомое семейство, которое всячески намъ помогаетъ до сихъ поръ. Этому не слѣдовало бы быть. Еслибъ, напримѣръ, я наткнулся на змѣю или на толпу сочувствователей съ вывороченными рубашечными воротничками, и изъ меня сдѣлали бы льва -- такъ еще, пожалуй, я бы могъ отличиться. А при теперешнихъ обстоятельствахъ, главная цѣль моего путешествія въ Америку зашиблена. Что дѣлать! Какъ вы себя чувствуете, сударь?
-- Хуже, чѣмъ когда-нибудь.
-- Это уже есть нѣчто, но этого мало. Я буду вполнѣ удовлетворенъ только тогда, когда сильно свалитъ меня самого и я буду молодцомъ до самаго конца.
-- Ради Бога, не говори этого!-- сказалъ Мартинъ съ ужасомъ. Что станется со мною, если ты захвораешь!
Замѣчаніе это, повидимому, ободрило Марка, потому что онъ продолжалъ свое мытье еще веселѣе.
-- А знаете ли, сударь, одна вещь утѣшаетъ меня,-- то, что наше мѣсто само по себѣ маленькіе Соединенные-Штаты. Здѣсь есть человѣка два Американцевъ, и они такъ же хладнокровны, какъ будто они живутъ въ самомъ миломъ мѣстѣ земного шара. Они и здѣсь не могутъ не каркать; видно, что они родились именно дли этого.
Взглянувъ въ это время на двери, Маркъ увидѣлъ тощую фигуру въ синей курткѣ и соломенной шляпѣ, съ коротенькою трубкою во рту и узловатою дубиною въ рукѣ; человѣкъ этотъ безпрестанно курилъ и жевалъ табакъ и плевалъ очень часто, такъ что путь его обозначался слѣдомъ разжеваннаго табака.
-- Вотъ одинъ изъ нихъ,-- воскликнулъ Маркъ.-- Аннибалъ Чоллопъ.
-- Не впускай его,-- сказалъ Мартинъ слабымъ голосомъ.
-- Да онъ войдетъ самъ -- его не остановишь.
Это оказалось совершенно справедливымъ, потому что Аннибалъ вошелъ. Лицо и руки его были почти такъ же жестки и узловаты, какъ дубина. Голова походила на помело трубочиста. Онъ усѣлся на сундукѣ, не снимая шляпы, скрестилъ ноги и, взглянувъ на Марка, сказалъ, не вынимая изо рта трубки:
-- Что, мистеръ Ком.! Каково вы себя чувствуете?
Нужно замѣтить, что Маркъ преважно отрекомендовалъ себя всѣмъ незнакомымъ подъ этимъ именемъ.
-- Недурно, сударь, недурно,-- отвѣчалъ Маркъ.
-- А это мистеръ Чодзльвитъ, а? А вамъ каково, сударь?
Мартинъ покачалъ головою и невольно скрылся подъ одѣяло, видя, что Аннибалъ Чоллопъ собирается плюнуть, и что смотритъ на него.
-- Не бойтесь за меня, сударь,-- замѣтилъ тотъ снисходительно.-- Меня лихорадка не беретъ.
-- Да я думалъ не о васъ: я боялся того, что вы хотите...
-- Я разсчитываю свое разстояніе, сударь, съ точностью до дюйма.
И онъ немедленно снабдилъ его доказательствомъ такой рѣдкой способности.
-- Мнѣ потребно два фута въ окружности, и я изъ нихъ не выйду. Разъ я плевалъ на десять футъ въ окружности, но тогда я бился объ закладъ.
-- И вы его выиграли, надѣюсь?-- сказалъ Маркъ.
-- Я "осуществилъ" закладъ. Да, сударь.
Онъ нѣсколько минутъ молчалъ, очерчивая вокругъ себя магическій кругъ. Потомъ, вынувъ изо рта трубку, сказалъ, глядя на Мартина:
-- А каково вамъ нравится наша сторонка?
-- Вовсе не нравится,-- отвѣчалъ больной.
Чоллопъ курилъ, не обнаруживая никакого ощущенія. Наконецъ, почувствовавъ желаніе говорить, замѣтилъ:
-- Я этому не удивляюсь. Потребна возвышенность разума и особенное приготовленіе. Умъ долженъ быть приготовленъ къ наслажденію свободой, мистеръ Ком.
Онъ обращался къ Марку, видя, что Мартинъ, желавшій его ухода и доведенный чуть не до изступленія его гнусливымъ голосомъ, ворочается на своемъ безпокойномъ ложѣ.
-- А думаю, что нужно и нѣкоторое тѣлесное приготовленіе для такого благополучнаго болота, какъ здѣшнее,-- замѣтилъ Маркъ.
-- Вы считаете это мѣсто болотомъ, сударь?
-- Нисколько не сомнѣваюсь въ этомъ.
-- Чувство совершенно европейское,-- сказалъ гость:-- это не удивляетъ меня. А что сказали бы милліоны вашихъ Англичанъ о такомъ болотѣ въ Англіи?
-- Я полагаю, они сказали бы, что это необыкновенно гадкое болото, сударь.
-- Европейское, совершенно европейское понятіе!-- замѣтилъ Чоллопъ съ насмѣшливымъ соболѣзнованіемъ.
И опять онъ продолжалъ молчать и курить съ совершеннѣйшимъ хладнокровіемъ, какъ будто дома.
Мистеръ Чоллопъ былъ, разумѣется, "однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ людей своего отечества"; но онъ былъ и въ самомъ дѣлѣ лицомъ извѣстнымъ. Друзья его въ западныхъ и южныхъ отдаленныхъ странахъ обыкновенно говорили, что онъ "великолѣпный образчикъ нашего отечественнаго сырого матеріала". Его чрезвычайно уважали за либерализмъ, для лучшаго распространенія котораго онъ имѣлъ привычку носить въ своихъ карманахъ пару семиствольныхъ револьверовъ. Кромѣ ихъ, въ числѣ прочихъ игрушекъ, онъ всегда носилъ палку со шпагой, которую называлъ "щекоталкой", и огромный ножъ, который называлъ "реберникомъ". Онъ во многихъ случаяхъ употреблялъ это оружіе съ отличнымъ эффектомъ, что было должнымъ образомъ описано въ газетахъ.
Мистеръ Чоллопъ былъ человѣкъ скитальческой натуры, и въ менѣе просвѣщенной сторонѣ его просто сочли бы по ошибкѣ разбойникомъ и бродягой. Но доказательства его были вполнѣ оцѣнены въ странахъ, куда его забросилъ жребій, что случается не со всякимъ смертнымъ. Предпочитая отдаленные города и селеніи, по удобствамъ предаваться въ нихъ своимъ "щекотальнымъ" и "ребернымъ* фантазіямъ, онъ переселялся изъ мѣста въ мѣсто и въ каждомъ основывалъ какую нибудь спекуляцію -- большею частію газету, право на которую немедленно перепродавалъ; при такихъ случаяхъ онъ большею частію заключалъ торгъ тѣмъ, что вызывалъ на дуэль, застрѣливалъ, закалывалъ или пришибалъ новаго издателя прежде, чѣмъ тотъ успѣвалъ вступить во владѣніе своею собственностью.
Спекуляція подобнаго рода привлекла его и въ Эдемъ; но видя, что тутъ нельзя сдѣлать ничего, онъ собирался уѣхать. Нѣтъ сомнѣнія, что онъ угостилъ бы по своему обыкновенію и Марка за непринужденность его мнѣній, еслибъ селеніе не было въ такомъ жалкомъ состояніи, и еслибъ самъ онъ не приготовлялся оставить его. А потому онъ удовольствовался тѣмъ, что показалъ мистеру Ком. одинъ изъ своихъ револьверовъ и спросилъ его. что онъ думаетъ объ этомъ оружіи
-- Недавно еще я повалилъ имъ одного человѣка въ Иллинойскомъ-Штатѣ,-- замѣтилъ Чоллопъ.
-- Неужели?-- возразилъ Маркъ очень спокойно.-- Вы поступили очень свободно, очень независимо!
-- Я застрѣлилъ его, сударь, за то, что онъ написалъ въ "Спартанскомъ Портикѣ" (трехнедѣльномъ журналѣ), что древніе Аѳиняне ушли впередъ противъ теперешняго Локофоко Предложенія.
-- А что это такое?
-- Европеецъ не понимаетъ! Настоящій Европеецъ!
Покуривъ нѣсколько въ молчаніи, Чоллопъ возобновилъ разговоръ замѣчаніемъ:
-- Вы теперь и въ половину не чувствуете себя дома?
-- Нѣтъ, нисколько.
-- Вамъ не достаетъ вашихъ налоговъ? Податей съ домовъ?
-- Да и самыхъ домовъ, я думаю.
-- Здѣсь нѣтъ пошлины на окна, сударь.
-- Не на что наложить такую пошлину.
-- Нѣтъ ни пытокъ, ни позорныхъ столбовъ, ни подземныхъ темницъ, ни эшафотовъ.
-- Одни только револьверы и реберники. А что они такое? Не стоитъ говорить!
Въ это время прибрелъ туда человѣкъ, встрѣтившій нашихъ Англичанъ на пристани въ ночь прибытія, и заглянулъ въ двери.
-- Что, сударь?-- сказалъ ейу Чоллопъ.-- Каковы вы поживаете?
-- Очень плохо.
-- Мы съ мистеромъ Ком. споримъ, объ одной вещи,-- замѣтилъ Чоллопъ -- Его бы слѣдовало порядочно поддѣть за то, что онъ споритъ между старымъ и новымъ свѣтомъ, я "ожидаю", а?
-- Что жъ!-- возразила жалкая тѣнь.-- Съ нимъ это и было.
-- Я только замѣчалъ, сударь,-- сказалъ Маркъ новому посѣтителю:-- что городъ, въ которомъ мы съ вами имѣемъ честь жить, по моему мнѣнію, болотистъ. Какъ вы думаете?
-- Я разсчитываю, что онъ, можетъ быть, и бываетъ иногда сыръ,-- отвѣчалъ тотъ.
-- Но не такъ сыръ, какъ Англія, сударь!-- вскричалъ Чоллопъ съ звѣрскимъ выраженіемъ лица.
-- О, конечно не такъ, какъ Англія, оставляя даже ея узаконенія!-- возразила тѣнь.
-- Я полагаю, что во всей Америкѣ нѣтъ такого болота, которое бы не зашибло этого маленькаго островишка,-- замѣтилъ рѣшительно Чоллопъ.-- Вы вѣрно заключили торгъ съ Скеддеромъ?-- спросилъ онъ у Марка.
Маркъ отвѣчалъ утвердительно. Мистеръ Чодлопъ подмигнулъ другому гражданину.
-- Скеддеръ человѣкъ ловкій, сударь, человѣкъ поднимающійся. Онъ навѣрно пойдетъ вверхъ, сударь. И Чоллопъ снова подмигнулъ другому гражданину.
-- Будь моя воля,-- сказалъ Маркъ:-- такъ я бы поднялъ его очень высоко, на добрую висѣлицу, можетъ быть.
Мистеръ Чоллопъ былъ до того восхищенъ ловкостью своего соотечественника, который провелъ Британца, что вскрикнулъ отъ восторга. Но страннѣе всего былъ другой Американецъ; это несчастное, пораженное болѣзнью, едва живое существо столько забавлялось продѣлкою Скеддера, что, повидимому, забыло свои собственныя страданія и отъ души смѣялось, говоря, что Скеддеръ малый смышленный и, вѣроятно, вытянулъ такимъ образомъ груду англійскаго капитала.
Насладившись этою шуткой, покуривъ и поплевавъ досыта, мистеръ Чоллопъ поднялся.
-- Я ухожу,-- замѣтилъ онъ.
Маркъ просилъ его идти осторожнѣе: начинало темнѣть.
-- А между тѣмъ,-- прибавилъ Чоллопъ сурово:-- я долженъ замѣтить, что вы чертовски остры.
Маркъ поблагодарилъ за комплиментъ.
-- Слишкомъ, чтобъ это продлилось. Бьюсь объ закладъ, что васъ исполосуютъ когда нибудь.
-- За что?-- спросилъ Маркъ.
-- Вы теперь не въ деспотической землѣ, сударь,-- возразилъ Чоллопъ угрожающимъ тономъ.-- Мы образецъ всѣмъ народамъ и шутить не любимъ.
-- Что жъ? Я говорилъ слишкомъ свободно?
-- Я закололъ человѣка и застрѣлилъ человѣка за меньшее. Слыхалъ я, что просвѣщенный народъ избивалъ людей въ пухъ за меньшее. Мы разумъ и добродѣтель земли, сливки человѣческой натуры, цвѣты нравственной силы! Мы зло показываемъ зубы, говорю вамъ!
Послѣ этой предостерегательной рѣчи, мистерь Чоллопъ вышелъ съ "реберникомъ", "щекоталкой" и семиствольными пистолетами, совершенно готовыми въ дѣло по первому востребованію.
-- Вылѣзайте изъ подъ одѣяла, сударь,-- сказалъ Маркъ:-- онъ ушелъ. Что это?-- прибавилъ онъ, ставъ на колѣни, чтобъ разсмотрѣть лицо своего партнера и съ нѣжностью взявъ его горячую руку.-- Чѣмъ кончилась вся эта хвастливая болтовня? Онъ меня не узнаетъ!
Мартинъ былъ дѣйствительно опасно боленъ, очень близко отъ смерти. Онъ долго пролежалъ въ томъ же положеніи и бѣдные друзья Марка, не заботясь о себѣ, безпрестанно ухаживали за нимъ. Маркъ, утомленный тѣломъ и духомъ, работавшій днемъ и часто не спавшій по ночамъ, измученный отъ непривычныхъ трудовъ новой его жизни, окруженный всякаго рода горестными и отчаянными обстоятельствами.-- Маркъ никогда не жаловался и не падалъ духомъ. Если онъ когда нибудь считалъ Мартина безразсуднымъ и себялюбивымъ, твердымъ и дѣятельнымъ только на время и порывами, а потомъ слишкомъ бездѣйственнымъ и унылымъ, то теперь онъ забылъ обо всемъ этомъ: онъ помнилъ только добрыя качества своего спутника и предался ему сердцемъ и рукою.
Много недѣль прошло прежде, чѣмъ Мартинъ укрѣпился на столько, что могъ двигаться при помощи палки и опираясь на своего Ком.; но выздоровленіе его, за недостаткомъ здороваго воздуха и хорошей пищи, шло весьма медленно. Онъ былъ еще очень изнуренъ и слабъ, когда постигло его несчастіе, котораго онъ больше всего опасался:-- Маркъ занемогъ.
Маркъ боролся съ болѣзнью, но болѣзнь сражалась сильнѣе его и усилія его были напрасны.
-- Свалило, сударь, но все таки я бодръ!-- сказалъ онъ однажды утромъ, упадая снова на постель.
Если друзья Марка усердно ухаживали за больнымъ Мартиномъ, то сдѣлались въ двадцать разъ усерднѣе въ попеченіяхъ своихъ о самомъ Маркѣ. Теперь Мартину пришла очередь трудиться, сидѣть подлѣе больного, бодрствовать и прислушиваться въ теченіе долгихъ, темныхъ ночей ко всякому звуку этой мрачной глуши; выслушивать бѣднаго Марка Тэпли, какъ онъ въ бреду игралъ въ кегли въ "Драконѣ", пускался въ любовныя объясненія съ мистриссъ Люпенъ, добывалъ себѣ "морскія ноги" и "Скрю", странствовалъ съ Томомъ Пинчемъ по дорогамъ Англіи и выжигалъ пни въ Эдемѣ...
Но когда Мартинъ давалъ ему питье или лекарство, или возвращался въ домъ послѣ какихъ нибудь хлопотъ, мистеръ Тэпли прояснивался и кричалъ: "Мнѣ весело, сударь, мнѣ весело!"
Когда Мартинъ размышлялъ объ этомъ и глядѣлъ на лежачаго Марка, который ни разу не упрекнулъ его даже изъявленіемъ сожалѣнія, что послѣдовалъ за нимъ, никогда не ропталъ и всегда старался сохранить бодрость и мужество, Мартинъ начиналъ думать, отчего бы человѣкъ этотъ, котораго жизнь не имѣла преимуществъ его собственной жизни, такъ далеко различался отъ него? Ухаживанье за страдальцемъ, котораго онъ недавно еще видѣлъ такимъ бодрымъ и дѣятельнымъ, навело его на невольный вопросъ о томъ, какая разница между нимъ и его Ком.?
Частое пребываніе въ ихъ домѣ пріятельницы Марка, съ которою они вмѣстѣ плавали по Атлантическому Океану, внушило Мартину мысль, что, помогая тогда ей, Маркъ поступалъ совсѣмъ не такъ, какъ онъ самъ. Иногда приходилъ ему въ голову Томъ Пинчъ, и онъ сознавался, что Томъ въ подобныхъ обстоятельствахъ навѣрно составилъ бы такого же рода знакомство. Какимъ же образомъ Томъ и мистеръ Тэпли, люди столь разнохарактерные, походили другъ на друга въ этомъ отношеніи, и нисколько не были похожи на него?
Мартинъ быль отъ природы открытаго и великодушнаго характера; но онъ воспитывался въ домѣ своего дѣда, котораго эгоизмъ и подозрительность пристали и къ нему. Мартинъ разсуждалъ еще ребенкомъ: "дѣдушка мой столько заботится о себѣ, что если я не стану дѣлать того же самаго для себя, то обо мнѣ забудутъ". Такимъ образомъ, сдѣлался онъ себялюбивымъ.
Но онъ никогда и не подозрѣвалъ въ себѣ такого порока. Онъ бы горячо сталъ спорить, еслибъ кто нибудь упрекнулъ его эгоизмомъ. Поднявшись послѣ долгой и тяжкой болѣзни, и сидя подлѣ страдальца, мучащагося тѣмъ же недугомъ, онъ открылъ глаза и понялъ, какъ близко онъ былъ отъ могилы и какое безпомощное, зависимое и жалкое существо его гордое я. Онъ имѣлъ много времени -- цѣлые мѣсяцы, чтобъ размыслить о своемъ собственномъ спасеніи и о крайности, въ которой находился Маркъ. Опасаясь за жизнь своего Ком., онъ невольно спрашивалъ самого себя, исполнилъ ли онъ свой долгъ относительно Марка и заслуживалъ ли его неусыпанныя попеченія и преданность?! Нѣтъ! Онъ чувствовалъ, что часто заслуживалъ порицанія. Углубляясь въ причину, онъ открывалъ, что виновата его себялюбивое я.
Долгія размышленія въ уединеніи этого отвратительнаго мѣста научили его самосознанію. Онъ понялъ свой главный недостатокъ и постигъ его безобразіе. Эдемъ былъ ужаснымъ мѣстомъ для жестокаго урока; но болота, чаща, злокачественный воздухъ и одиночество -- такіе учители, у которыхъ своя метода выводить доказательства.
Мартинъ торжественно рѣшился не оспоривать такого убѣжденія, но смотрѣть, какъ на несомнѣнный фактъ, на то, что въ груди его глубоко вкоренился эгоизмъ, и что надобно истребить этотъ недостатокъ. Онъ сомнѣвался въ споемъ характерѣ, а потому рѣшился не говорить Марку ни слова о своемъ раскаяніи и добромъ намѣреніи, и молча наблюдать за собою.
Послѣ долгой и изнурительной болѣзни (въ нѣкоторые отчаянные періоды которой Маркъ, не могши говорить, писалъ иногда слабою рукою на аспидной доскѣ слово "крѣплюсь!"), онъ началъ обнаруживать нѣкоторые признаки возвращающагося здоровья. Признаки эти появлялись и исчезали на время; но, наконецъ, Маркъ рѣшительно началъ поправляться -- и укрѣплялся съ каждымъ днемъ.
Когда онъ могъ говорить не утомляясь, Мартинъ рѣшился посовѣтоваться съ нимъ объ одномъ замыслѣ, который, нѣсколько мѣсяцевъ назадъ, онъ выполнилъ бы, не заботясь ни о чьемъ согласіи.
-- Дѣло ваше отчаянное,-- сказалъ Мартинъ:-- это ясно. Мѣсто здѣшнее покинуто, и безнадежность его вѣрно уже извѣстна. Нельзя и думать, чтобъ кто нибудь рѣшился купить нашу собственность въ Эдемѣ, еслибъ даже было честно продать ее за какой бы то ни было безцѣнокъ. Мы оставили Англію, какъ сумасшедшіе, и обанкротились. Теперь намъ остается одно: уѣхать отсюда во что бы то ни стало и возвратиться домой. Какъ бы то ни было, но намъ необходимо возвратиться, Маркъ!
-- Только, сударь? Не больше того?-- отвѣчалъ Маркъ выразительно.
-- Въ Америкѣ мы можемъ надѣяться на помощь только одного человѣка -- мистера Бивена.
-- Я думалъ о немъ, когда вы были больны.
-- Но еслибъ и это оказалось безнадежнымъ, я готовъ даже написать къ моему дѣду и умолить его о помощи. Не попробовать ли напередъ съ мистеромъ Бивеномъ?
-- Что жъ! Онъ очень пріятный джентльменъ...
-- Немногіе припасы, на которые мы истратили всѣ свои деньги, можно продать, и тотчась же возвратить вырученныя деньги ему. Но продать ихъ здѣсь невозможно!
-- Здѣсь, кромѣ мертвецовъ и свиней, не найдете покупателей.
-- Не написать ли къ нему объ этомъ и не просить ли у него столько денегъ, чтобъ имѣть возможность добраться какъ можно дешевле до Нью-Іорка или какого нибудь другого приморскаго города, откуда мы могли бы отправиться въ Англію, взявъ на себя на суднѣ какую нибудь должность? Я объясню ему всѣ свои обстоятельства и связи, и напишу, что постараюсь заплатить ему даже черезъ моего дѣда, немедленно послѣ возвращенія нашего въ Англію.
-- Что жъ, сударь, разумѣется! Вѣдь онъ можетъ только сказать нѣтъ, а можетъ быть, скажетъ и да.
-- Помни,-- воскликнулъ Мартинъ: -- я одинъ виноватъ въ томъ, что мы здѣсь! Значитъ я и долженъ употребить всѣ средства, чтобъ отсюда выбраться. Мнѣ горько подумать о прошломъ. Еслибъ я прежде спросилъ твоего мнѣнія, Маркъ, я увѣренъ, намъ бы не бывать здѣсь.
Маркъ удивился до крайности, но увѣрялъ съ жаромъ, что они все таки были бы въ Эдемѣ, и что онъ рѣшился, лишь только услышалъ объ этомъ благословенномъ мѣстѣ.
Мартинъ прочиталъ ему письмо свое къ Бивену, которое онъ заготовилъ уже заранѣе. Оно было написано умно и откровенно и нисколько не скрывало ихъ безпомощнаго положенія, ихъ страданій и крайности. Просьба о пособіи была изложена скромно, но прямодушно. Маркъ былъ очень доволенъ этимъ посланіемъ, и они рѣшились отправить его съ первымъ пароходомъ, который зайдетъ въ Эдемъ за дровами. Не зная настоящаго мѣстопребыванія мистера Бивена, Мартинъ адресовалъ письмо въ Нью-Іоркъ, на имя достопамятнаго мистера Норриса, съ просьбою на обложкѣ о немедленномъ доставленіи Бивену.
Прошло больше недѣли до появленія парохода. Наконецъ, рано утромъ, ихъ пробудило фырканье высокаго давленія "Олоджа", парохода, названнаго этимъ именемъ въ честь "одного изъ замѣчательнѣйшихъ людей его отечества". Оба поспѣшили къ пристани и благополучно отдали письмо на пароходъ. Потомъ когда ему надобно было отваливать, они, забывшись, остались на сходкѣ, за что капитанъ "Олоджа" пожелалъ просѣять ихъ сквозь сито и объявило, что если они не уберутся со сходни какъ можно проворнѣе, то онъ "выполощетъ ихъ въ питьѣ", чѣмъ онъ выразилъ иносказательно, что намѣренъ утопить ихъ въ рѣкѣ.
Мартинъ не могъ ожидать отвѣта ранѣе, какъ недѣль черезъ восемь или десять. Въ продолженіе этого времени, чтобъ не оставаться праздными, онъ и Маркъ принялись обрабатывать и очищать свою землю. Какъ ни были недостаточны ихъ земледѣльческія познанія, но все же ихъ больше было у нашихъ друзей, чѣмъ у ихъ сосѣдей, которые воображали, что земледѣльчество -- врожденный даръ человѣка. Маркъ имѣлъ о немъ кой какія практическія понятія, а Мартинъ старался пользоваться его примѣромъ и научаться отъ него.
Часто по ночамъ, оставаясь одни и ложась спать, они бесѣдовали объ отечествѣ и объ оставшихся тамъ знакомыхъ мѣстахъ и людяхъ -- иногда съ надеждой увидѣть ихъ снова, иногда съ грустнымъ спокойствіемъ безнадежности. Маркъ Тэпли съ удивленіемъ замѣчалъ при этихъ случаяхъ, что Мартинъ странно измѣнился.
-- Онъ совсѣмъ не тотъ человѣкъ,-- подумалъ онъ однажды ночью -- Онъ и въ половину не думаетъ о себѣ столько, сколько прежде. Испытаю его еще разъ! Спите, сударь?
-- Лѣтъ, Маркъ.
-- Думаете объ Англіи, сударь?
-- Да, Маркъ.
-- И я также, сударь. Я думалъ о томъ, какъ теперь живутъ мистеръ Пинчъ и мистеръ Пексниффъ.
-- Бѣдный Томъ?-- сказалъ задумчиво Мартинъ.
-- Человѣкъ слабодушный, сударь,-- играетъ на органѣ даромъ, нисколько не заботится о себѣ.
-- Я бы желалъ, чтобъ онъ больше о себѣ заботился... не знаю для чего, впрочемъ. Мы бы, можетъ быть, не любили его тогда и въ половину противъ теперешняго.
-- Имъ всякій помыкаетъ, сударь,-- намекнулъ Маркъ.
-- Да. Я это знаю, Маркъ.-- Онъ сказалъ это съ такою грустью, что товарищъ его замолчалъ на нѣсколько минутъ. Потомъ Маркъ заговорилъ со вздохомъ:
-- Ахъ, сударь! На многое вы рискнули изъ любви къ одной молодой особѣ!
-- Знаешь ли что, Маркъ,-- отвѣчалъ Мартинъ поспѣшно и съ необыкновеннымъ жаромъ, приподнявшись на постели:-- можешь быть увѣренъ, что она очень несчастлива. Она пожертвовала своимъ душевнымъ спокойствіемъ; она не можетъ бросить все и убѣжать такъ, какъ я. Она должна терпѣть, Маркъ,-- терпѣть, не имѣя возможности дѣйствовать! Я начинаю думать, что ей пришлось перенести больше горя, нежели мнѣ. Клянусь душою, я такъ думаю!
Маркъ широко открылъ глаза, но не прерывалъ его.
-- Скажу тебѣ по секрету, Маркъ, такъ какъ мы коснулись этого предмета, что тотъ перстень...
-- Какой, сударь?
-- Который она прислала мнѣ на прощаньи, Маркъ. Она купила его -- купила, зная, что я былъ тогда бѣденъ и гордъ (помоги мнѣ Богъ, гордъ!) и что нуждался въ деньгахъ.
-- Кто вамъ сказалъ, сударь?
-- Я говорю. Я знаю, что такъ. Я думалъ объ этомъ, дружище, сто разъ, когда ты лежалъ больной. И я взялъ у нея перстень, какъ животное, и носилъ его на своемъ пальцѣ, не подозрѣвая истины! Но поздно; ты слабъ и утомленъ, я знаю. Доброй ночи! Богъ съ тобою, Маркъ!
-- Богъ съ вами, сударь!-- Но я чисто обманутъ!-- подумалъ мистеръ Тэпли, поворачиваясь на другой бокъ съ счастливымъ лицомъ.-- Это обманъ. Что за слава быть "крѣпкимъ" съ нимъ!
Время текло. Нѣсколько пароходовъ приходило въ Эдемъ, но отвѣта на письмо не было. Дождь, жаръ, топь и зловредные пары производили по прежнему свое смертоносное дѣйствіе. Пріятельница ихъ давно уже лишилась двоихъ дѣтей; теперь она схоронила послѣдняго.
Наконецъ пришелъ еще пароходъ и остановился въ Эдемѣ. Маркъ ждалъ его у лачужки дровосѣка; ему подали письмо. Онъ снесъ его Мартину. Съ трепетомъ глядѣли они другъ на друга.
-- Оно тяжеловѣсно,-- проговорилъ Мартинъ, заикаясь.
Открыли письмо и оттуда выпала пачка ассигнацій.
Что каждый изъ нихъ сказалъ, сдѣлалъ или почувствовалъ -- они не помнили. Маркъ бросился изо всѣхъ силъ къ пристани, чтобъ узнать, когда опять пріидетъ пароходъ.
Ему сказали, что дней черезъ десять или двѣнадцать. Несмотря на то, наши Британцы въ тотъ же вечеръ принялись укладывать свои вещи и къ ночи были готовы.
Три недѣли протянулись тяжко, мучительно, до возвращенія парохода. На разсвѣтѣ одного осенняго дня, Мартинъ и Маркъ стояли уже на его палубѣ.
-- Смѣлѣе, мы снова встрѣтимся въ старомъ свѣтѣ!-- кричалъ Мартинъ, махая двумъ стоящимъ на пристани изнуреннымъ фигурамъ.
-- Или на томъ свѣтѣ,-- подумалъ Маркъ.
Оставшіеся переселенцы взглянули другъ на друга и на то мѣсто, откуда понесся пароходъ, и скоро скрылись въ утреннемъ туманѣ, густо поднимавшемся отъ болотистой почвы Эдема.