о мистерѣ Ральфѣ Никкльби, его конторѣ и предпріятіяхъ, и о компаніи на акціяхъ огромной государственной важности.
Мистеръ Ральфъ Никкльби, строго говоря, не былъ тѣмъ, что принято называть негоціантомъ; не былъ онъ ни банкиромъ, ни стряпчимъ, ни адвокатомъ, ни нотаріусомъ; не былъ онъ и купцомъ; однимъ словомъ, занятія его трудно было подвести подъ какую-нибудь опредѣленную рубрику, ибо ни къ одной изъ извѣстныхъ профессій онъ не принадлежалъ. Тѣмъ не менѣе, такъ какъ онъ занималъ большой домъ въ Гольденъ-Скверѣ, гдѣ, помимо большой мѣдной дощечки надъ входной дверью, имѣлась еще и другая, поменьше, на лѣвомъ косякѣ, надъ мѣдной моделью дѣтской руки, указующей путь, и такъ какъ на обѣихъ дощечкахъ стояла надпись: "Контора",-- то было вполнѣ очевидно, что мистеръ Ральфъ Никкльби велъ или во всякомъ случаѣ дѣлалъ видъ, что ведетъ какое-то дѣло. Если же фактъ этотъ нуждался еще въ подтвержденіи, то такимъ подтвержденіемъ могло служить ежедневное присутствіе въ "конторѣ", между половивою десятаго и пятью часами пополудни, блѣднолицаго человѣка въ потертомъ темномъ костюмѣ, сидѣвшаго въ каморкѣ, въ концѣ корридора, на необыкновенно твердомъ табуретѣ и всегда имѣвшаго перо за ухомъ, когда онъ выходилъ отворять на звонокъ.
Хотя кое-кто изъ членовъ весьма почтенныхъ профессій и проживаетъ по близости къ Гольденъ-Скверу, однако нельзя сказать, чтобы это было особенно бойкое мѣсто. Это одинъ изъ тѣхъ скверовъ которые отживаютъ свой вѣкъ, пережили свои лучшіе дни и теперь почти сплошь сдаются подъ квартиры. Почти всѣ его первые и вторые этажи заняты меблированными комнатами, отдающимися въ наймы одинокимъ джентльменамъ, по большей части со столомъ. Мѣсто это служитъ главнымъ пристанищемъ для иностранцевъ. Смуглолицые люди, съ широкими перстнями на рукахъ, съ массивными золотыми цѣпочками на жилетахъ и съ густыми черными баками, имѣющіе обыкновеніе толпиться подъ колоннадою зданія Оперы, а во время опернаго сезона, между четырьмя и пятью часами, поджидать у театральной кассы раздачи даровыхъ билетовъ, проживаютъ по большей части въ Гольденъ-Скверѣ или его окрестностяхъ. Здѣсь же имѣютъ свою резиденцію двѣ или три скрипки и одинъ духовой инструментъ изъ Оперы. Квартиры здѣсь отличаются музыкальностью, и по вечерамъ звуки фортепіано и арфы носятся надъ головой мрачной статуи -- генія-хранителя маленькой группы чахлыхъ кустиковъ и деревьевъ, занимающихъ центръ сквера. Въ лѣтнія ночи всѣ окна стоятъ настежь, и прохожій можетъ видѣть на подоконникахъ смуглыхъ, усатыхъ людей, причемъ всѣ они неистово курятъ. Вечерняя тишина нарушается звуками грубыхъ мужскихъ голосовъ, выдѣлывающихъ рулады и трели; клубы ароматнаго табачнаго дыма наполняютъ воздухъ. Сигары и папиросы, кларнеты и флейты, віолончели и скрипки оспариваютъ первенство другъ у друга. Это царство табачнаго дыма и пѣсенъ. Странствующіе артисты чувствуютъ себя въ Гольденъ-Скверѣ какъ дома; уличные пѣвцы заливаются здѣсь непринужденнѣе и громче, чѣмъ во всякомъ другомъ изъ столичныхъ кварталовъ.
Повидимому, эта мѣстность не совсѣмъ подходящая для дѣльца; тѣмъ не менѣе, мистеръ Ральфъ Никкльби прожилъ въ ней много лѣтъ и никогда не высказывалъ жалобъ по этому поводу. Онъ не зналъ никого изъ сосѣдей, и его никто здѣсь не зналъ, хотя за нимъ установилась репутація страшнаго богача. Купцы считали его чѣмъ-то въ родѣ юриста, другіе сосѣди -- агентомъ по торговымъ дѣламъ; и тѣ и другіе были настолько близки къ истинѣ, насколько могутъ быть вообще близки къ истинѣ догадки людей, когда они суютъ свой носъ въ чужія дѣла.
Въ одно прекрасное утро мистеръ Ральфъ Никкльби, совершенно готовый къ выходу, сидѣлъ у себя въ кабинетѣ. На ночь была накидка бутылочнаго цвѣта поверхъ темно-снняго фрака; бѣлый жилетъ, темно-сѣрыя панталоны и высокіе "Веллингтоновскіе" сапоги. Уголокъ мелко сплоеннаго, туго накрахмаленнаго жабо старался изо всѣхъ силъ вынырнуть между его подбородкомъ и застегнутой верхней пуговицей накидки. Это послѣднее одѣяніе было не настолько длинно, чтобы скрыть массивную золотую цѣпочку изъ плоскихъ колечекъ, заканчивавшуюся съ одной стороны часами съ репетиціей, засунутыми въ карманъ панталонъ мистера Никкльби, а съ другой -- двумя ключиками: однимъ -- отъ часовъ, другимъ -- отъ нѣкоего патентованнаго, секретнаго замка. Голова его была слегка припудрена, какъ будто затѣмъ, чтобы придать его наружности болѣе благожелательный видъ; но если таково было намѣреніе мистера Ральфа, онъ лучше бы сдѣлалъ, если бы напудрилъ за одно и лицо, такъ какъ въ рѣзкихъ складкахъ рта и въ холодномъ взглядѣ его безпокойно бѣгающихъ глазъ было что-то до того злое и лицемѣрное, что при всемъ желаніи этого нельзя было скрыть. Какъ бы то ни было, въ настоящую минуту мистеръ Ральфъ сидѣлъ у себя въ кабинетѣ, а такъ какъ онъ былъ одинъ, то ни его пудра, ни глаза, ни рѣзкія складки у рта не могли производить ни дурного, ни хорошаго впечатлѣнія -- и слѣдовательно, намъ нѣтъ до нихъ пока ни малѣйшаго дѣла.
Мистеръ Никкльби закрылъ лежавшую передъ нимъ на конторкѣ счетную книгу и, откинувшись на спинку стула, устремилъ разсѣянный взглядъ въ грязное окно. При нѣкоторыхъ лондонскихъ домахъ имѣются небольшіе клочки свободной земли, окруженные обыкновенно со всѣхъ четырехъ сторонъ высокими оштукатуренными стѣнами и цѣлымъ рядомъ дымовыхъ трубъ. Въ этихъ загончикахъ изъ года въ годъ прозябаетъ какое-нибудь чахлое дерево. Каждую осень, когда другія деревья теряютъ свои листья, этотъ жалкій представитель растительнаго царства дѣлаетъ безплодныя усилія выпустить два-три свѣжіе листка и затѣмъ замираетъ подъ слоемъ дыма и копоти до слѣдующаго года, когда онъ снова повторяетъ ту же попытку. Порой, въ особенно ясные и теплые дни, его чахлой зелени удается даже привлечь какого-нибудь калѣку воробья, который принимается чирикать на ея вѣткахъ. Есть люди, называющіе "садиками" эти мрачные внутренніе дворы, но изъ этого не слѣдуетъ выводить заключеніе, чтобы такіе садики кто-нибудь насаждалъ; происхожденіе ихъ вѣрнѣе будетъ приписать тому обстоятельству, что нѣкогда на мѣстѣ каждаго такого садика была мусорная яма. Никому никогда и въ голову не придетъ избрать такое мѣсто для прогулки или вообще такъ или иначе воспользоваться имъ для своего удовольствія. Изломанная корзина, съ полдюжины разбитыхъ бутылокъ и тому подобный хламъ валяется здѣсь, можетъ быть, съ того самаго дня, когда въ домъ перебрался первый жилецъ и, вѣроятно, будетъ валяться до той минуты, когда изъ него выѣдетъ послѣдній. Сырая солома, среди пробивающейся кое-гдѣ чахлой травки, будетъ здѣсь гнить до скончанія вѣка въ перемежку съ разбросанными кругомъ сломанными ящиками и разбитыми цвѣточными горшками, которые служатъ пріютомъ всякому сору и нечистотѣ.
Такой именно "садикъ" разстилался передъ взорами мистера Ральфа Никкльби, пока онъ сидѣлъ, засунувъ руки въ карманы и уставившись въ запыленное окно. Взглядъ его былъ прикованъ къ искалѣченной кривой сосенкѣ, посаженной (вѣроятно, какимъ-нибудь прежнимъ жильцомъ) въ деревянную кадку, когда-то зеленую, а теперь наполовину сгнившую и разсохшуюся. Зрѣлище это не имѣло въ себѣ ничего привлекательнаго, но мистеръ Никкльби былъ погруженъ въ глубокую задумчивость и разглядывалъ жалкую сосенку съ такою добросовѣстностью и вниманіемъ, какимъ, быть можетъ, не удостоилъ бы въ другое время даже самое рѣдкое экзотическое растеніе. Наконецъ, взоръ его, оторвавшись отъ интересной каптины, скользнулъ влѣво, къ маленькому окошку, такому же грязному, какъ и то, въ которое онъ смотрѣлъ. Въ этомъ окнѣ, какъ въ туманѣ, вырисовывалось лицо его клерка. Клеркъ случайно поднялъ глаза на патрона, и мистеръ Ральфъ поманилъ его къ себѣ.
Повинуясь приказанію, клеркъ сошелъ съ своего высокаго табурета (великолѣпно отполированнаго по милости этихъ постоянныхъ слѣзаній и влѣзаній) и минуту спустя стоялъ въ кабинетѣ мистера Никкльби. Это былъ высокій человѣкъ среднихъ лѣтъ, съ блѣднымъ, какъ у трупа, лицомъ, съ краснымъ носомъ, однимъ до странности неподвижнымъ, а другимъ косымъ глазомъ. Одѣтъ онъ былъ въ сильно потертый черный сюртукъ не по росту (если еще это одѣяніе можно было назвать сюртукомъ) и которому притомъ было отпущено такое мизерное количество пуговицъ, что оставалось только подивиться, какъ онъ держался на нихъ.
-- Есть уже половина перваго, Ногсъ?-- спросилъ мистеръ Никкльби. Голосъ у него былъ рѣзкій и непріятный.
-- Всего двадцать пятъ минутъ по...-- Ногсъ чуть было не сказалъ: "по трактирнымъ часамъ", но, во-время спохватившись, поправился:-- По мѣстному времени.
-- Мои часы остановились,-- сказалъ мистеръ Никкльби,-- рѣшительно не знаю отчего.
-- Не заведены?-- замѣтилъ мистеръ Ногсъ.
-- Нѣтъ, я завелъ,-- сказалъ мистеръ Никкльби
-- Значитъ испортились,-- рѣшилъ Ногсъ.
-- Не думаю,-- сказалъ мистеръ Никкльби.
-- Навѣрно, испортились,-- возразилъ Ногсъ.
-- Можетъ быть,-- согласился мистеръ Никкльби, опуская часы въ карманъ.
Ногсъ издалъ носомъ характерный звукъ въ родѣ хрюканья, что онъ имѣлъ обыкновеніе дѣлать въ заключеніе всѣхъ своихъ споровъ съ хозяиномъ, какъ бы давая этимъ понять, что онъ, Ногсъ, считаетъ себя побѣдителемъ; послѣ чего, сохраняя гробовое молчаніе, принялся медленно потирать себѣ руки и самымъ невозможнымъ образомъ выворачивать пальцы, пощелкивая ими въ суставахъ. Эта привычка мистера Ногса, къ которой онъ возвращался при каждомъ удобномъ случаѣ, въ соединеніи съ необыкновеннымъ маневромъ, продѣлываемымъ его здоровымъ глазомъ,-- вѣроятно, съ цѣлью привести себя въ соотвѣтствіе съ другимъ, который косилъ, причемъ для собесѣдника мистера Ногса сказывалось совершенно невозможнымъ опредѣлить направленіе его взгляда,-- была одною изъ его многочисленныхъ особенностей, прежде всего бросавшеюся въ глаза постороннему зрителю.
-- Я иду нынче въ Лондонскую таверну,-- сказалъ мистеръ Никкльби.
-- Публичное засѣданіе?-- освѣдомился Ногсъ.
Мистеръ Никкльби кивнулъ головой.
-- Я жду письма отъ стряпчаго по дѣлу о залогѣ имѣнія Рудльса. Письмо можетъ придти не ранѣе, какъ съ двухчасовою почтой. Около этого времени я буду въ Чарингъ-Кроссѣ; пойду по лѣвому тротуару. Если будутъ письма, захватите съ собой и выйдите мнѣ навстрѣчу.
Теперь Ногсъ кивнулъ головой. Въ эту минуту у входной двери конторы зазвонилъ колокольчикъ. Мистеръ Никкльби поднялъ голову отъ бумагъ и взглянулъ на клерка; тотъ стоялъ передъ нимъ въ выжидательной позѣ.
-- Звонятъ,-- сказалъ Ногсъ въ видѣ поясненія.-- Вы дома?
-- Да.
-- Для всѣхъ?
-- Да.
-- И для сборщика податей?
-- Нѣтъ, пусть зайдетъ въ другой разъ.
Ногсъ по своему обыкновенію хрюкнулъ, какъ будто говоря: "Такъ я и зналъ." Но такъ какъ въ эту минуту звонокъ опять зазвенѣлъ, онъ поспѣшилъ къ двери и минуту спустя вернулся съ докладомъ: "Мистеръ Бонни!" Слѣдомъ за нимъ въ комнату вошелъ очень блѣдный джентльменъ. Онъ видимо торопился; его волосы торчали во всѣ стороны, узенькій бѣлый галстухъ былъ повязанъ небрежно, и вообще онъ имѣлъ такой видъ, какъ будто его ночью подняли съ постели, и съ тѣхъ поръ онъ не успѣлъ одѣться какъ слѣдуетъ.
-- Милѣйшій Никкльби,-- сказалъ гость, торопливо снимая бѣлую шляпу, которая была до того набита бумагами, что оставалось только удивляться, какъ она держалась у него на головѣ,-- время не терпитъ, у дверей насъ ждетъ кэбъ. Предсѣдательствуетъ сэръ Матью Пункеръ, и трое членовъ парламента дали слово быть непремѣнно. Двоихъ я видѣлъ поутру: они уже встали съ постели. Третій провелъ всю ночь въ Крокфордѣ и только что пошелъ домой переодѣться и выпить бутылку содовой воды. Но онъ обѣщалъ подоспѣть къ началу рѣчей. Онъ еще не совсѣмъ въ порядкѣ послѣ сегодняшней ночи; но это пустяки, въ такихъ случаяхъ онъ всегда говоритъ еще лучше.
-- Кажется, дѣло-то не на шутку налаживается,-- замѣтилъ мистеръ Никкльби, сдержанныя манеры котораго составляли рѣзкій контрастъ съ живостью его гостя.
-- Еще бы!-- воскликнулъ мистеръ Бонни.-- Развѣ могло быть иначе! Такая великолѣпнѣйшая идея, какъ "Союзная столичная компанія усовершенствованія производства горячаго хлѣба и сухарей, съ ручательствомъ за аккуратную доставку на домъ и нятимиліоннымъ капиталомъ въ пятьсотъ тысячъ акцій, по десяти фунтовъ стерлинговъ каждая". Да одно названіе въ одну недѣлю подниметъ наши акціи.
-- Ну, а когда онѣ поднимутся?-- сказалъ мистеръ Ральфъ Никльби, улыбаясь.
-- Когда онѣ поднимутся, тогда вы лучше всякаго другого будете знать, что съ ними дѣлать: не даромъ вы у насъ первый дѣлецъ. Небось, не упустите случая во время умыть себѣ руки,-- сказалъ мистеръ Бонни, фамильярно похлопывая своего собесѣдника по плечу.-- Кстати, милѣйшій, у васъ замѣчательный клеркъ.
-- Да, бѣдняга!-- отвѣчалъ мистеръ Ральфъ, натягивая перчатки.-- Теперь онъ нищій, а было время, когда Ньюмэнъ Ногсъ держалъ своихъ лошадей и свору собакъ.
-- Да что вы!-- замѣтилъ гость разсѣянно.
-- Да,-- продолжалъ мистеръ Ральфъ,-- и даже не такъ давно. Но онъ спустилъ все до гроша; чортъ знаетъ, какъ помѣщалъ свои капиталы, занималъ на проценты, словомъ, глупо началъ и кончилъ сумой. Одно время онъ запилъ, его хватилъ параличъ, и онъ явился ко мнѣ за займомъ фунта стерлинговъ на томъ основаніи, что въ лучшіе его дни у насъ съ нимъ были...
-- Общія дѣлишки,-- подхватилъ мистеръ Бонни, подмигнувъ.
-- Именно,-- сказалъ Ральфъ.-- Конечно, я ему отказалъ.
-- Еще бы!
-- Но такъ какъ въ это время мнѣ нуженъ былъ клеркъ, чтобы отворять дверь, и такъ далѣе, то я и взялъ его, просто изъ милости, и съ тѣхъ поръ онъ у меня. Онъ, кажется, немного помѣшанъ,-- добавилъ мистеръ Никкльби, пытаясь состроить сострадательную мину,-- но нельзя сказать, чтобы онъ былъ мнѣ вполнѣ безполезенъ, бѣдняга. Нѣтъ, нѣтъ, этого я не скажу.
Великодушный джентльменъ забылъ прибавить, что Ньюмэнъ Ногсъ, находясь въ крайности, служилъ ему за такую плату, за которую не сталъ бы служить и тринадцатилѣтній мальчишка. Забылъ упомянуть въ своемъ спѣшномъ разсказѣ еще и о томъ, что необыкновенная молчаливость клерка дѣлала его неоцѣнимымъ на такомъ мѣстѣ, гдѣ обдѣлывались дѣлишки, о которыхъ было совершенно излишне болтать. Но, можетъ быть, мистеръ Никкльби забылъ упомянуть объ этихъ ничтожныхъ фактахъ просто потому, что гость его очень спѣшилъ, и они вели разговоръ на ходу. Съ послѣднимъ словомъ мистера Никкльби оба сѣли въ кэбъ и поѣхали.
Когда они выѣхали на Бишопгэтскую улицу, тамъ было большое движеніе. День былъ вѣтряный, и около полудюжины какихъ-то людей, съ трудомъ лавируя противъ вѣтра, суетливо сновали по улицѣ, согнувшись подъ тяжестью цѣлыхъ кипъ объявленій, на которыхъ было отпечатано огромными буквами, что ровно въ часъ дня имѣетъ быть публичный митингъ по случаю внесенія въ парламентъ петицій объ утвержденіи "Союзной столичной компаніи усовершенствованіи изготовленія сдобнаго хлъба и сухарей, съ ручательствомъ за аккуратную доставку ихъ на домъ и пятимилліоннымъ капиталомъ въ пятьсотъ тысячъ акцій, по десяти фунтовъ стерлинговъ каждая". Цифры были отпечатаны жирнымъ чернымъ шрифтомъ и сразу бросались въ глаза. Мистеръ Бонни, усердно работая локтями, проложилъ себѣ дорогу на лѣстницу, гдѣ разставленные на площадкахъ лакеи отвѣшивали ему низкіе поклоны, и, наконецъ, въ сопровожденіи мистера Никкльби, пробрался въ аппартаменты, расположенные за большой залой для публики. Во второй комнатѣ они застали цѣлое собраніе людей, съ виду дѣльцовъ, засѣдавшее за такимъ же дѣловымъ, по виду, столомъ.
-- Вниманіе!-- закричалъ какой-то джентльменъ съ двойнымъ подбородкомъ при появленіи мистера Бонни.-- Посторонитесь, джентльмены, посторонитесь!
Новоприбывшихъ встрѣтили весьма любезно. Мистеръ Бонни протолкался къ верхнему концу стола, снялъ шляпу, привелъ рукой по волосамъ и забарабанилъ молоточкомъ по столу, какъ пьяный извозчикъ. Послышались крики: "Слушайте, слушайте!", и присутствующіе одобрительно закивали, какъ будто говоря: "Какой молодецъ!" Въ эту минуту дверь съ трескомъ распахнулась, и вбѣжавшій впопыхахъ лакей доложилъ:
-- Сэръ Матью Пупкеръ!
Все собраніе поднялось на ноги; раздались рукоплесканія, превратившіяся въ цѣлую бурю, когда въ дверяхъ показался сэръ Матью Пупкеръ въ сопровожденіи двухъ настоящихъ, живыхъ членовъ парламента, одного -- ирландца, другого -- шотландца. Всѣ трое улыбались и раскланивались такъ мило, что казалось просто невѣроятнымъ, чтобы у кого-нибудь могло хватить духу подать свой голосъ противъ нихъ. Особенно милъ былъ сэръ Матью Пупкеръ. Онъ такъ усердно кивалъ своей маленькой кругленькой головкой, что украшавшій ее плоскій парикъ грозилъ каждую минуту свалиться.
Когда, наконецъ, первое волненіе поулеглось, тѣ изъ джентльменовъ, которые имѣли честь быть настолько знакомыми съ сэромъ Матью Пупкеромъ и двумя другими членами парламента, что могли вступить съ ними въ разговоръ, окружили ихъ и такимъ образомъ образовали три группы, возлѣ которыхъ остальные джентльмены, не имѣвшіе счастья быть такъ близко знакомыми съ сэромъ Матью Пупкеромъ и двумя другими членами парламента, тѣснились, улыбаясь и потирая руки въ тщетной надеждѣ, что какой-нибудь счастливый случай обратитъ на нихъ благосклонное вниманіе великихъ людей. Тѣмъ временемъ сэръ Матью Пупкеръ и два другіе члена парламента сообщали каждый своему кружку слушателей, каковы взгляды правительства на подачу предполагаемой петиціи, причемъ весьма многозначительно останавливались на нѣкоторыхъ подробностяхъ, какъ, напримѣръ: что имъ сказало правительство по секрету въ послѣдній разъ, когда они обѣдали у него, и какъ, сказавъ это, оно имъ подмигнуло. А изъ всего этого ужъ не трудно было заключитъ, что если правительству были дороги чьи-нибудь интересы, такъ это интересы и преуспѣваніе "Союзной столичной компаніи усовершенствованія изготовленія сдобнаго хлѣба и сухарей, съ ручательствомъ за аккуратную доставку ихъ на домъ".
Въ то время, какъ въ комнатѣ совѣщанія шли всѣ эти разговоры и между ораторами распредѣлялись рѣчи къ предстоящему митингу, публика въ залѣ глазѣла то на пустую эстраду, то на музыкальную галерею и на собравшихся въ ней дамъ. Въ этомъ развлеченіи прошло уже около двухъ часовъ, а такъ какъ даже самое пріятное развлеченіе, когда имъ злоупотребляютъ, въ концѣ концовъ надоѣстъ, то наиболѣе суровые умы начали выражать свое неудовольствіе топаньемъ, крикомъ и свистомъ. Естественно, что въ этихъ вокальныхъ упражненіяхъ всѣхъ больше отличались тѣ, кто явился раньше другихъ, кому, слѣдовательно, больше наскучило ждать и кто, придя раньше, быль по этой самой причинѣ ближе къ эстрадѣ и дальше отъ дежурной полиціи. Между тѣмъ полисмены, не имѣя ни малѣйшаго желанія протискиваться сквозь толпу, но обуреваемые весьма похвальнымъ стремленіямъ что-нибудь предпринять для пресѣченія безпорядковъ, принялись хватать за шиворотъ самыхъ смирныхъ, то есть тѣхъ, кто стоялъ ближе къ нимъ и къ дверямъ, разсыпая при этомъ направо и налѣво звонкіе удары своими дубинками на манеръ остроумнаго мистера Понча, чьему примѣру какъ въ способѣ ношенія оружія, такъ и въ употребленіи онаго, всегда съ такою точностью слѣдовали эти представители исполнительной власти.
Уже во многихъ мѣстахъ шли жаркія схватки, какъ вдругъ громкіе крики за дверьми залы привлекли вниманіе не только публики, но даже воюющихъ сторонъ. Вслѣдъ затѣмъ изъ боковой двери показалась голова длинной процесіи, которая и потянулась къ эстрадѣ. Всѣ джентльмены были безъ шляпъ и шли, обернувшись лицомъ назадъ и потрясая воздухъ громогласнымъ "ура!". Причина этихъ радостныхъ возгласовъ объяснилась къ общему удовольствію, когда на эстрадѣ появился сэръ Матью Пупкеръ въ сопровожденіи двухъ другихъ членовъ парламента. Появленіе ихъ было встрѣчено рукоплесканіями и оглушительнымъ крикомъ. Всѣ трое раскланивались, стараясь высказать выразительными жестами, что никогда еще за все время своей общественной дѣятельности они не были такъ тронуты вниманіемъ публики, какъ въ эту минуту.
Наконецъ, собраніе перестало кричать, но, когда сэръ Матью Пупкеръ былъ единогласно избранъ предсѣдателемъ, крики возобновились и длились не менѣе пяти минутъ. Когда тишина опять водворилась, сэръ Матью Пупкеръ выступилъ съ рѣчью, въ которой излилъ свои чувства по случаю этой великой минуты, объяснилъ, что въ эту великую минуту на нихъ устремлены глаза всего міра, высказалъ увѣренность, что видитъ передъ собой просвѣщеннѣйшихъ людей изъ числа своихъ согражданъ, намекнулъ на могущество и солидныя качества своихъ высокочтимыхъ друзей и товарищей, сидящихъ за нимъ, и въ заключеніе выяснилъ, какое огромное вліяніе должно оказать на матеріальныя средства, благополучіе, преуспѣяніе, гражданскія права, даже на самое существованіе свободной и великой націи такое учрежденіе, какъ "Союзная столичная компанія усовершенствованія изготовленія сдобнаго хлѣба и сухарей, съ ручательствомъ за аккуратную доставку ихъ на домъ".
Затѣмъ поднялся мистеръ Бонни; онъ долженъ былъ прочесть первый пунктъ петиціи и изложить ея цѣли. Мистеръ Бонни провелъ по волосамъ правой рукой, небрежно уперся въ бокъ лѣвой, и, поручивъ свою шляпу попеченіямъ джентльмена съ двойнымъ подбородкомъ (служившаго господамъ ораторамъ чѣмъ-то вродѣ подставки для палокъ и шляпъ), приступилъ къ изложенію перваго пункта петиціи, который гласилъ: "Члены настоящаго собранія съ тревогой и страхомъ взираютъ на существующій порядокъ изготовленія сдобнаго хлѣба въ столицѣ и ея предмѣстьяхъ; сословье пекарей, въ теперешнемъ его видѣ, считаютъ не заслуживающимъ довѣрія публики, а всю систему изготовленія сдобнаго хлѣба не только безусловно вредною для здоровья и нравственности народа, но и наносящею явный ущербъ всему торговому и промышленному строю государства". Тутъ мистеръ Бонни произнесъ рѣчь, которая до слезъ растрогала дамъ и пробудила самое горячее сочувствіе въ груди всѣхъ присутствующихъ. Онъ посѣщалъ дома бѣдняковъ въ разныхъ кварталахъ столицы и нигдѣ не нашелъ ни намека на сдобный хлѣбъ, изъ чего можно съ полнымъ основаніемъ заключить, что многіе изъ этихъ несчастныхъ годами не видятъ въ глаза сдобнаго хлѣба. Онъ убѣдился, что въ средѣ пекарей сильно развиты пьянство и разгулъ,-- обстоятельство, которое онъ всецѣло приписываетъ развращающему вліянію ихъ профессіи въ томъ видѣ, въ какомъ она существуетъ теперь. Тѣ же пороки господствуютъ и среди бѣднѣйшаго класса народа, который, въ сущности, долженъ былъ бы быть главнымъ потребителемъ сдобнаго хлѣба. Это грустное явленіе легко объясняется тѣмъ, что несчастные, доведенные до отчаянія невозможностью подкрѣплять себя питательной пищей, поневолѣ ищутъ искусственнаго возбужденія въ спиртныхъ напиткахъ. Мистеръ Бонни брался доказать передъ палатой общинъ существованіе въ средѣ пекарей стачки, имѣющей цѣлью постоянное повышеніе цѣнъ на сдобный хлѣбъ и полную монополизацію его производства. Онъ брался доказать это въ присутствіи всего сословія пекарей точно такъ же, какъ и то, что въ средѣ этихъ людей, существуетъ особый способъ переговоровъ посредствомъ таинственныхъ знаковъ и словъ, какъ-то: "Гляди въ оба!", "Шатунъ идетъ", "Фергюсонъ", "Какъ здравствуетъ Морфи?" и т. д. Это-то печальное положеніе вещей и предполагаетъ исправить "Союзная компанія" помощью нижеизложенныхъ мѣръ. Во-первыхъ, воспрещенія подъ страхомъ тяжелой отвѣтственности всякой частной продажи сдобнаго хлѣба какъ оптовой, такъ и розничной; во-вторыхъ, снабженія публики вообще и бѣдныхъ на дому въ частности сдобнымъ хлѣбомъ самаго лучшаго качества и по умѣренной цѣнѣ, заботу объ изготовленіи котораго возьмутъ на себя члены компаніи. Эту именно цѣль имѣетъ въ виду уважаемый предсѣдатель собранія, извѣстный патріотъ сэръ Матью Пупкеръ, взявшійся провести въ парламентѣ упомянутый билль. Но ему необходима поддержка. Итакъ, каждый, кто желаетъ покрыть имя Англіи неувядаемымъ блескомъ и славой, обязанъ поддержать предлагаемый билль въ пользу "Союзной столичной компаніи усовершенствованія изготовленія сдобнаго хлѣба и сухарей, съ ручательствомъ за аккуратную доставку ихъ на домъ" -- компаніи, которая, какъ онъ смѣли можетъ заявить, располагаетъ пятью милліонами капитала въ пятьсотъ тысячъ акцій, по десяти фунтовъ стерлинговъ каждая.
Мистеръ Ральфъ Никкльби поддержалъ мнѣніе мистера Бонни, а другой джентльменъ предложилъ внести въ петицію небольшую поправку, а именно: вездѣ, гдѣ стоятъ слова: "сдобный хлѣбъ", дополнить ихъ словами: "и сухари". Предложеніе было принято единогласно. Одинъ только голосъ въ толпѣ закричалъ было: "Нѣтъ!", но дерзкій былъ немедленно арестованъ и выведенъ изъ залы засѣданія.
Второй пунктъ -- о своевременности полнаго упраздненія торговцевъ сдобнымъ хлѣбомъ (и сухарями) и вообще всего сословія изготовителей сдобнаго хлѣба (и сухарей) кто бы они ни были: мужчины или женщины, взрослые или дѣти, розничные или оптовые торговцы,-- былъ прочитанъ джентльменомъ, который по наружности смахивалъ на духовнаго и у котораго былъ такой видъ, точно его постигло огромное горе. Онх произнесъ такую прочувствованную рѣчь, что первый ораторъ былъ забытъ въ мгновеніе ока. Можно было услышать паденіе булавки,-- да что тамъ булавки!-- самаго легкаго перышка, когда онъ нарисовалъ яркими красками картину жестокаго обращенія хозяевъ-пекарей съ разносчиками-мальчишками. Одна эта причина, какъ весьма основательно замѣтилъ почтенный ораторъ, могла послужить достаточнымъ поводомъ къ возникновенію такого незамѣнимаго учрежденія, какъ вышеназванная компанія на акціяхъ. Оказывалось, что несчастныхъ дѣтей выгоняютъ на улицу даже по ночамъ и въ самое суровое время года; часами заставляютъ бродить въ темнотѣ подъ дождемъ, а иногда подъ снѣгомъ и градомъ, безъ пищи и теплой одежды. На это послѣднее обстоятельство почтенный ораторъ просилъ публику обратить особенное вниманіе, ибо въ то время, какъ горячій сдобный хлѣбъ заботливо обертывали теплыми одѣялами, бѣднымъ дѣтямъ, лишеннымъ необходимаго теплаго платья, предоставлялось бороться собственными средствами со стужей и ненастьемъ. (Какой позоръ!) Почтенный джентльменъ разсказалъ любопытный случай, какъ одинъ мальчишка-разносчикъ, подвергавшійся въ продолженіе пяти лѣтъ этому безчеловѣчному обращенію, сдѣлался наконецъ жертвой жестокой простуды, отъ которой онъ неминуемо погибъ бы, если бы его не спасла благодѣтельная испарина. Ораторъ былъ самъ очевидцемъ этого чудеснаго исцѣленія. Но онъ слыхалъ и о другомъ, еще болѣе возмутительномъ случаѣ, и не имѣетъ никакихъ основаній сомнѣваться въ вѣрности сообщеннаго ему факта: онъ слышалъ, что одного маленькаго разносчика-сироту переѣхала карета; ребенокъ былъ отправленъ въ больницу, гдѣ ему отняли ногу до колѣна, и съ тѣхъ поръ онъ занимается своимъ ремесломъ на костыляхъ. Боже правый, доколѣ мы будемъ испытывать Твое долготерпѣніе!
Обсуждавшіеся вопросы были изложены членами собранія съ такимъ чувствомъ и знаніемъ дѣла, что завоевали всѣ симпатіи. Мужчины апплодировали, дамы рыдали такъ добросовѣстно, что ихъ носовые платки насквозь вымокли, и потомъ махали ими такъ долго, что они опять высохли. Въ публикѣ царило неописуемое волненіе, и мистеръ Никкльби шепнулъ своему другу, что теперь ихъ акціи поднялись, по крайней мѣрѣ, на двадцать пять процентовъ.
Петиція о биллѣ была принята при громкихъ одобрительныхъ возгласахъ. Всѣ руки поднялись за петицію, поднялись бы и ноги,-- такъ великъ былъ общій энтузіазмъ,-- если бы такой фокусъ былъ хоть сколько-нибудь исполнимъ.
Засѣданіе было объявлено закрытымъ; члены собранія разошлись при громѣ рукоплесканій, и мистеръ Никкльби съ другими директорами отправились въ буфетъ завтракать, что они аккуратно выполняли изо дня въ день въ половинѣ второго, хотя этотъ ихъ трудъ вознаграждался пока очень скромно, такъ какъ компанія была еще только въ зародышѣ: они опредѣлили себѣ за каждое посѣщеніе буфета всего по три гинеи на брата.