въ которой описывается обѣдъ у мистера Ральфа Никкльби и повѣствуется о томъ, какъ вели себя его гости до обѣда, за обѣдомъ и послѣ обѣда.
Озлобленіе миссъ Нэгъ противъ Кетъ не только не смягчалось, но росло съ каждымъ днемъ. Въ такой же пропорціи возрастало и благородное негодованіе всѣхъ приспѣшницъ старой дѣвы противъ той же особы, вспыхивая съ новой силой всякій разъ, какъ миссъ Никкльби требовали наверхъ въ магазинъ. Такимъ образомъ, не трудно понять, что жизнь молодой дѣвушки въ эту первую недѣлю пребыванія ея въ мастерской была далеко но сладка.
Она встрѣтила вечеръ субботы, какъ встрѣчаетъ узникъ короткій часъ отсрочки своей медленной, мучительной пытки; она чувствовала, что если бы ей заплатили за эту недѣлю работы втрое больше, чѣмъ она получала, теперь, то и тогда ея недѣльный заработокъ былъ бы купленъ слишкомъ дорогою цѣлой.
Мистриссъ Никкльби по обыкновенію поджидала дочь на углу улицы. Подходя къ этому углу, Кетъ очень удивилась, увидѣвъ, что мать ея бесѣдуетъ съ мистеромъ Ральфомъ Никкльби, но удивленіе ея только удвоилось, когда она узнала, о чемъ они говорятъ, а главное, когда она замѣтила, какъ необыкновенно вдругъ смягчилось обращеніе ея дяди.
-- Здравствуй, душенька. А мы только-что о тебѣ говорили,-- сказалъ онъ ей, когда она подошла.
Кетъ вся съежилась подъ его холоднымъ, пристальнымъ взглядомъ, сама не зная отчего.
-- Въ самомъ дѣлѣ?-- проговорила она робко.
-- Да, мы только сейчасъ говорили о тебѣ,-- повторилъ Ральфъ.-- Я шелъ къ тебѣ въ мастерскую,-- я такъ и думалъ, что застану тебя еще тамъ,-- да вотъ встрѣтился съ твоей матерью. Мы съ ней заговорились о семейныхъ дѣлахъ, и время пролетѣло такъ быстро...
-- Да, да, неправда ли, братецъ?-- подхватила мистриссъ Никкльби, не замѣчая насмѣшливаго тона послѣднихъ его словъ.-- Но, знаете, минуту назадъ я бы не повѣрила, если бы мнѣ сказали что моя дочь... Кетъ, дорогая моя, завтра въ половинѣ седьмого ты обѣдаешь у твоего дяди.
Торжествуя, что ей удалось первой сообщить Кетъ эту чрезвычайную новость, мистриссъ Никкльби вся засіяла улыбками и многозначительно закивала головой, дабы сильнѣе запечатлѣть всю ея грандіозность въ умѣ изумленной Кетъ, и затѣмъ, безъ всякой передышки, перескочила подъ острымъ угломъ къ обсужденію имѣвшихся въ ихъ распоряженіи рессурсовъ по части туалета.
-- Постой, моя милая, дай мнѣ сообразить,-- тараторила добрѣйшая дама.-- Твое черное шелковое платье вполнѣ подойдетъ. На плечи ты накинешь тотъ хорошенькій газовый шарфъ,-- ты его знаешь,-- надѣнешь черные шелковые чулки, а на голову приколешь простенькій бантикъ. Боже мой,-- перебила себя мистриссъ Никкльби, круто сворачивая въ сторону,-- вотъ если бы теперь у меня были эти несчастные аметисты! Ты должна ихъ помнить, Кетъ, моя милочка. Помнишь, какъ красиво они блестѣли при свѣчахъ? Но твой папа, твой бѣдный папа... Ахъ, какъ мнѣ больно было разставаться съ этимъ уборомъ и какъ жестоко было съ его стороны довести насъ до необходимости такой жертвы!
Удрученная мучительнымъ воспоминаніемъ, м-риссъ Никкльби грустно покачала головой и поднесла къ глазамъ платокъ.
-- Напрасно вы такъ волнуетесь, мама,-- сказала ей Кетъ.-- мнѣ не нужны эти аметисты, право, не. нужны. Забудьте, что они когда-нибудь у васъ были.
-- Господи, Кетъ, какой ты ребенокъ! Ну, можно ли такъ говорить?-- остановила ее съ сердцемъ мистриссъ Никкльби.-- Вы только подумайте, братецъ: двѣ дюжины чайныхъ серебряныхъ ложекъ, два соусника, четыре солонки, вотъ эти аметисты -- полный приборъ: ожерелье, брошка и серги -- все ухнуло въ одинъ день! А я-то, сколько разъ я чуть что не на колѣняхъ молила моего бѣднаго мужа: "Николай, да сдѣлай же что-нибудь! Распорядись какъ-нибудь, мой дружокъ!" Я убѣждена, что каждый, кто видѣлъ насъ въ то время, подтвердитъ, что я твердила это по пятидесяти разъ на дню. Кетъ, ну. скажи, развѣ неправда? Развѣ не пользовалась я каждымъ удобнымъ случаемъ напоминать объ этомъ твоему бѣдному папа?
-- Да, да, мама, совершенная правда.
И надо отдать справедливость мистриссъ Никкльби (да и всѣмъ замужнимъ дамамъ съ нею вмѣстѣ), что она не упускала случаевъ вдалбливать въ голову своему бѣдному мужу полезныя правила житейской мудрости вродѣ вышеприведеннаго, золотыя правила, грѣшащія лишь однимъ недостаткомъ, неуловимой туманностью формы, въ которую они обыкновенно бываютъ облечены.
-- Да, еслибъ моимъ совѣтамъ слѣдовали съ самаго начала!-- окончила съ жаромъ мистриссъ Никкльби.-- Знаю только одно: я исполнила свой долгъ, и это будетъ мнѣ всегда утѣшеніемъ..
Успокоивъ себя этой мыслью, достойная леди подняла глаза къ небу, вздохнула и приняла видъ кроткой покорности судьбѣ, давая этимъ понять, что хоть она и сознаетъ себя невинно пострадавшей жертвой, но не желаетъ докучать своимъ слушателямъ, называя по имени то, что и такъ всякому ясно.
-- Вернемся, однако, къ началу нашего разговора,-- сказалъ Ральфъ, улыбнувшись. Его улыбка, какъ и всѣ другія внѣшнія проявленія его чувствъ, была какая-то крадущаяся, подлая, какъ будто она не смѣла открыто показаться на лицѣ, а пряталась гдѣ-то подъ кожей.-- Завтра у меня соберется нѣсколько... нѣсколько человѣкъ мужчинъ, съ которыми я веду дѣла, и твоя мать, Кетъ, обѣщала, что въ этотъ день ты побудешь у меня за хозяйку. Я рѣдко принимаю гостей, но мнѣ необходимо было пригласить этихъ людей по нѣкоторымъ соображеніямъ чисто дѣлового характера. Въ коммерческихъ дѣлахъ, видишь ли, часто имѣетъ значеніе даже такой пустякъ, какъ званый обѣдъ. Такъ ты согласна оказать мнѣ эту услугу?
-- Согласна ли!-- вскричала мистриссъ Никкльби.-- Кетъ, душенька, что же ты...
-- Позвольте,-- перебилъ ее Ральфъ, дѣлая ей знакъ замолчать,-- я говорилъ съ племянницей.
-- Конечно, дядя, я буду очень рада быть вамъ полезной,-- отвѣчала Кетъ.-- Боюсь только, что вы найдете меня очень неловкой и ненаходчивой хозяйкой.
-- О, это не бѣда,-- сказалъ Ральфъ.-- Такъ пріѣзжай же пораньше. Впрочемъ, это какъ тебѣ будетъ угодно. Возьми карету, я заплачу. А пока прощай, да хранитъ тебя Богъ!
Это доброе пожеланіе, казалось, застряло у него въ горлѣ, какъ будто заблудилось въ незнакомомъ мѣстѣ и не могло найти выхода. Но такъ или иначе, а оно таки вышло на свѣтъ Божій Раздѣлавшись съ нимъ, Ральфъ пожалъ руку обѣимъ своимъ родственницамъ и, не прибавивъ больше ни слова, ушелъ.
-- Какая выразительная физіономія у твоего дяди!-- сказала мистриссъ Никкльби, пораженная какою-то особенностью въ лицѣ Ральфа въ ту минуту, когда онъ уходилъ.-- Между нимъ и его бѣднымъ братомъ нѣтъ ни малѣйшаго сходства.
-- Ахъ, мама, да развѣ можно ихъ сравнивать! проговорила Кетъ съ упрекомъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, ни малѣйшаго сходства,-- повторила задумчиво мистриссъ Никкльби.-- Но лицо все-таки замѣчательно благородное.
Почтенная матрона высказала свое замѣчаніе такимъ торжественнымъ тономъ, точно оно было нивѣсть какимъ образцомъ человѣческой проницательности. Да и въ самомъ дѣлѣ оно стоило того, чтобы быть помѣщеннымъ въ ряду самыхъ блестящихъ открытій нашего вѣка. Кетъ быстро взглянула на мать и сейчасъ же потупилась.
-- Ради всего святого, Кетъ, что съ тобой приключилось? Отчего ты такъ упорно молчишь?-- спросила мистриссъ Никкльби послѣ того, какъ онѣ прошли часть дороги въ молчаніи.
-- Я думаю, мама,-- отвѣчала Кетъ.
-- Думаешь?.. Да, правда, намъ съ тобой есть о чемъ подумать. Дядя тебя полюбилъ -- это ясно, и если тебѣ свалится теперь съ неба большое счастье, я этому нисколько не удивлюсь. Больше я ничего не скажу.
И мистриссъ Никкльби пустилась разсказывать анекдоты о молодыхъ дѣвушкахъ, которыя находили у себя въ ридикюляхъ тысячефунтовые билеты, подложенные туда ихъ эксцентрическими дядюшками, и которыя случайно встрѣчали у дядюшекъ привлекательныхъ молодыхъ джентльменовъ съ огромнымъ состояніемъ и выходили за нихъ замужъ послѣ непродолжительнаго, но пылкаго ухаживанія съ ихъ стороны. Сначала Кетъ слушала равнодушно, потомъ это начало ее забавлять, но по мѣрѣ того, какъ онѣ приближались къ своему дому, радушное настроеніе матери передавалось и ей, и наконецъ ей самой стало казаться, что будущее какъ будто проясняется и что для нихъ еще могутъ настать лучшіе дни. Такъ дѣйствуетъ надежда -- даръ небесъ, ниспосланный въ утѣшеніе бѣднымъ смертнымъ. Какъ тончайшій эфиръ, проникаетъ она всѣ наши чувства, хорошія и дурныя; она неизбѣжна, какъ смерть, и заразительнѣе всякой болѣзни.
Слабое зимнее солнце (а зимнее солнце въ лондонскомъ Сиги свѣтитъ очень слабо) какъ будто улыбнулось и засвѣтило ярче, заглянувъ въ тусклыя окна пустынной комнаты одного большого стараго дома и увидавъ тамъ небывалое зрѣлище. Въ темномъ углу, гдѣ годами лежала запыленная груда товаровъ, служа пристанищемъ мышамъ и сердито косясь на деревянныя панели, лежала безмолвной, безжизненной массой, изо дня въ день, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда, отзываясь за грохотъ катившихся по улицѣ тяжелыхъ повозокъ, она содрогалась во всемь своемъ составѣ, наполняя трепетомъ трусливыя сердчишки своихъ обитателей, заставляя ярче разгораться ихъ быстрые глазки, а ихъ самихъ чутко прислушиваться и замирать на мѣстѣ, притаивъ дыханіе,-- въ этомъ темномъ углу были теперь заботливо и аккуратно разложены разныя статьи параднаго туалета Кетъ, приготовленнаго къ торжественному дню званаго обѣда. Каждая вещь носила какой-то неуловимый отпечатокъ граціознаго образа своей владѣлицы, потому что платье принимаетъ обликъ того, кто его носитъ, или, можетъ быть, такъ намъ кажется по ассоціаціи идей. На томъ мѣстѣ, гдѣ когда-то стояли мѣшки съ заплѣсневѣлой мукой, лежало теперь черное шелковое платье, прехорошенькое, очень изящное платьице. Изъ подъ маленькихъ башмачковъ съ граціозно вывернутыми наружу носочками еще виднѣлся слѣдъ стоявшей тутъ прежде старой заржавленной гири, а груда порыжѣлыхъ кожъ, сама того не зная, уступила мѣсто той самой парѣ черныхъ шелковыхъ чулковъ, которая составляла предметъ особенной заботливости мистриссъ Никкльби. Крысы и мыши и всѣ прочіе мелкіе гады давно передохли отъ голода или перебрались въ другіе, болѣе привольные края, а вмѣсто нихъ появились перчатки, ленточки, шарфы, шпильки и разныя другія ухищренія моды, придуманныя на пагубу рода людского и въ своемъ родѣ зловредныя не менѣе крысъ и мышей. А среди всей этой роскоши двигалась сама Кетъ, составляя далеко не послѣднее изъ непривычныхъ украшеній, такъ пріятно оживившихъ этотъ угрюмый старый домъ.
Въ надлежащее или въ ненадлежащее время, какъ будетъ угодно читателю, ибо нетерпѣніе мистриссъ Никкльби опередило всѣ часы въ околоткѣ, Кетъ была одѣта съ головы до ногъ вплоть до послѣдней ленточки, ровно за полтора часа до той минуты, когда можно было только начинать думать объ одѣваньѣ,-- въ надлежащее время туалетъ ея былъ законченъ, и когда насталъ, наконецъ, вожделѣнный часъ отъѣзда, разносчикъ молока привелъ съ ближайшей биржи извозчика, и Кетъ, послѣ продолжительнаго и нѣжнаго прощанья съ матерью и многократныхъ просьбъ поклониться отъ нея миссъ Ла-Криви, которую мистриссъ Никкльби ждала къ вечернему чаю, усѣлась въ экипажъ и отъѣхала со всею торжественной пышностью, съ какою только можно отъѣхать въ извозчичьемъ кэбѣ. Экипажъ, кучеръ и лошади грохотали и бренчали по мостовой, подпрыгивали и прищелкивали, ругались и спотыкались на перебой, но, наконецъ, пріѣхали таки въ Гольдень-Скверъ.
Кучеръ возвѣстилъ о своемъ прибытіи оглушительнымъ стукомъ въ дверь дома, которая, впрочемъ, отворилась задолго до того, какъ онъ кончилъ стучать, отворилась такъ быстро, точно за ней стоялъ кто-нибудь на часахъ, положивъ руку на щеколду. Кетъ, не ожидавшая увидѣть ничего слишкомъ необычайнаго, кромѣ развѣ Ньюмэна Ногса въ темной рубашкѣ, очень удивилась, когда передъ нею предсталъ человѣкъ въ роскошной ливреѣ и когда въ передней ее встрѣтили еще двое такихъ же франтовъ. Однако, она не ошиблась домомъ, въ этомъ не могло быть сомнѣній, такъ какъ на дощечкѣ стояла фамилія Ральфа; поэтому она положила руку на учтиво подставленный ей расшитый галунами рукавъ и поднялась наверхъ. Здѣсь ее провели во вторую гостиную и оставили одну.
Если ее удивило появленіе въ домѣ дяди ливрейныхъ лакеевъ, то изумленіе ея не знало границъ теперь, когда она увидѣла себя въ богатѣйшей и роскошнѣйшей обстановкѣ, какую только могла себѣ вообразить. Мягкіе, красивые ковры, великолѣпныя картины, дорогія зеркала, куда ни взглянешь -- изящныя бездѣлушки, поражающія своимъ обиліемъ, блескомъ и красотой. Даже лѣстница сверху до низу, до самаго подъѣзда, была уставлена дорогими вещами. Весь домъ былъ до такой степени набитъ драгоцѣнностями, что, казалось, стоить прибавить еще хоть каплю въ эту полную чашу, и богатство ея польется на улицу.
Но вотъ молодая дѣвушка услышала стукъ въ парадную дверь, потомъ еще и еще, и послѣ" каждаго новаго стука въ сосѣдней комнатѣ раздавался голосъ новаго вошедшаго гостя. Сначала между другими голосами легко было различить голосъ Ральфа, но мало-по-малу все слилось въ одинъ общій гулъ, и Кетъ могла только разобрать, что въ комнатѣ было нѣсколько человѣкъ мужчинъ съ далеко не музыкальными голосами, что говорили они очень громко, еще громче смѣялись и божились чаще, чѣмъ это казалось ей безусловно необходимымъ. Впрочемъ, послѣднее было, конечно, дѣломъ вкуса. Наконецъ дверь отворилась, и появился Ральфъ съ своимъ лукавымъ лицомъ, разставшійся на этотъ разъ съ высокими сапогами и облеченный по всѣмъ правиламъ этикета въ черные шелковые чулки и башмаки съ пряжками.
-- Я не могъ придти къ тебѣ раньше: мнѣ надо было встрѣтить гостей,-- сказалъ онъ вполголоса, кивая на дверь,-- А теперь я пришелъ за тобой.
-- Постойте, дядя,-- прошептала Кетъ, немного волнуясь, какъ это бываетъ даже съ болѣе свѣтскими людьми, когда имъ предстоитъ войти въ комнату, гдѣ уже собралось незнакомое имъ общество.-- Скажите, есть тамъ дамы?
-- Нѣтъ, у меня нѣтъ знакомыхъ дамъ,-- отвѣчалъ Ральфъ лаконично.
-- Я должна сейчасъ идти?-- спросила Кетъ, слегка отодвигаясь отъ него.
Ральфъ пожалъ плечами.
-- Какъ хочешь,-- проговорилъ онъ.-- Тамъ всѣ уже собрались и сію минуту подаютъ обѣдать.
Кетъ очень хотѣлось выпросить себѣ хоть нѣсколько минутъ отсрочки, но, вспомнивъ, что дядя заплатилъ за ея экипажъ и, пожалуй, сочтетъ, что ему возвратили долгъ не сполна, если она позволитъ себѣ такое, промедленіе, она позволила ему взять ея руку и покорно пошла за нимъ.
Въ первой гостиной было семь или восемь человѣкъ джентльменовъ, стоявшихъ кружкомъ у огня. Они говорили такъ громко, что не слыхали, какъ вошли дядя съ племянницей. Ральфъ тронулъ за рукавъ одного изъ этихъ господъ и своимъ всегдашнимъ рѣзкимъ голосомъ, но съ какимъ-то особеннымъ, торжественнымъ выраженіемъ, видимо желая привлечь вниманіе всей компаніи, сказалъ:
-- Лордъ Верисофтъ, моя племянница, миссъ Никкльби.
Группа съ удивленіемъ разступилась; джентльменъ, къ которому обращался Ральфъ, обернулся, и Кетъ увидѣла передъ собой изящнѣйшаго покроя свѣтлую фрачною пару, не уступающею ей по качеству пару бакенбардъ, безукоризненный проборъ и молодое лицо.
-- Э, чортъ возьми, что я вижу!-- произнесъ джентльменъ.
Съ этими словами онъ вставилъ въ глаза монокль и обратилъ изумленный взглядъ на миссъ Никкльби.
-- Моя племянница, милордъ,-- повторилъ Ральфъ.
-- Такъ значитъ уши не обманули меня, и это не восковая фигура,-- сказалъ его сіятельство.-- Мое почтенье, миссъ. Я счастливъ познакомиться съ вами.
Тутъ онъ повернулся къ другому джентльмену, такому же щеголю, какъ и онъ самъ (тотъ стоялъ спиною къ огню, положивъ оба локтя на каминъ), и сказалъ ему громкимъ шепотомъ, что "дѣвочка дьявольски мила".
-- Представьте меня, Никкльби,-- проговорилъ этотъ второй джентльменъ. Онъ былъ постарше милорда, пошире въ плечахъ, покраснѣе въ лицѣ и, судя по всѣмъ признакамъ, болѣе искушенъ жизненнымъ опытомъ.
-- Сэръ Мельбери Гокъ,-- назвалъ его Ральфъ.
-- Другими словами, миссъ Никкльби, первѣйшій пройдоха во всей нашей компаніи,-- пояснилъ лордъ Верисофтъ.
-- Никкльби, и меня не забудьте!-- прокричалъ востроносый джентльменъ, сидѣвшій на низенькомъ креслѣ съ газетой въ рукахъ.
-- Мистеръ Пайкъ,-- сказалъ Ральфъ.
-- И меня, Никкльби!-- раздался изъ-за локтя сэра Мельбери грубый голосъ, принадлежавшій джентльмену съ лоснящимся лицомъ и прилизанной головой.
-- Мистеръ Плекъ,-- сказалъ Ральфъ.
Затѣмъ онъ повернулся къ джентльмену съ журавлиной шеей и пѣтушиными ножками и представилъ его подъ именемъ высокороднаго мистера Снобба, а послѣ него указалъ племянницѣ на сѣдого старика, сидѣвшаго за столомъ, назвавъ его полковникомъ Чаусеромъ. Полковникъ разговаривалъ еще съ какимъ-то джентльменомъ, который былъ, должно быть, неважной персоной, такъ какъ его не потрудились представить.
Съ первыхъ же минутъ молодую дѣвушку больно уязвили два факта, отъ которыхъ кровь бросилась ей въ лицо: во-первыхъ, то нескрываемое презрѣніе, съ какимъ всѣ гости относились къ ея дядѣ, во-вторыхъ, наглая безцеремонность ихъ обращенія съ нею самой. Не нужно было большой сообразительности, чтобы попить, что второе явленіе неминуемо вытекало изъ перваго. И въ этомъ случаѣ мистеръ Ральфъ Никкльби плохо разсчиталъ свои карты. Оно, конечно, молоденькія провинціалки бываютъ вообще мало знакомы со свѣтскими приличіями; несомнѣнно и то, что такая провинціалочка можетъ быть наивна отъ природы. Но если Господь Богъ надѣлилъ дѣвушку тонкимъ внутреннимъ чутьемъ, она сумѣетъ отличить, что прилично и что неприлично, не хуже любой свѣтской львицы, прошедшей школу двѣнадцати лондонскихъ сезоновъ, а, можетъ быть, даже и лучше, потому что не разъ бывали и такіе случаи, что процессъ прохожденія этой школы только притуплялъ истинное чувство приличія.
Покончивъ съ церемоніей представленія, Ральфъ подвелъ свою переконфуженную племянницу къ креслу и, заботливо усаживая ее, зорко оглянулся вокругъ, какъ будто хотѣлъ удостовѣриться, какой эффектъ произвело ея появленіе на гостей.
-- Вотъ такъ пріятный сюрпризъ, Никкльби, могу сказать,-- проговорилъ лордъ Верисофтъ и, вынувъ монокль изъ праваго глаза, которымъ онъ до сихъ поръ разглядывалъ Кетъ, онъ вставилъ его въ лѣвый и обернулся къ Ральфу.
-- Сюрпризъ, предназначавшійся для васъ, лордъ Фредерикъ,-- сказалъ мистеръ Илекъ.
-- Идея недурная,-- продолжалъ его сіятельство,-- до такой степени недурная, что почти заслуживаетъ надбавки двухъ процентовъ.
-- Поймайте-ка его на словѣ, Никкльби!-- закричалъ сэръ Мельбери Рокъ хриплымъ басомъ.-- Прикиньте эти два процента къ прежнимъ двадцати пяти или сколько ихъ тамъ, а мнѣ за совѣтъ половину.
Въ видахъ украшенія своей рѣчи сэръ Мельбери закончилъ ее грубымъ хохотомъ и трехэтажной божбой, въ которой фигурировала особа мистера Никкльби, что до слезъ разсмѣшило господъ Пайка и Плека.
Не успѣли они нахохотаться этой миленькой шуткѣ, какъ новая выходка того же изобрѣтательнаго джентльмена повергла ихъ въ новый экстазъ. Лакей явился съ докладомъ, что поданъ обѣдъ, и въ тотъ же мигъ сэръ Мельбери, ловко перебивъ дорогу лорду Верисофту, который собирался было вести Кетъ къ столу, подбѣжалъ къ ней, схватилъ ея руку и продѣлъ подъ свою до самаго локтя.
-- Ну, нѣтъ, чортъ возьми! Знаете, Верисофтъ, по пословицѣ: давши слово, держись. Мы съ миссъ Никкльби еще десять минутъ тому назадъ условились взглядами, что пойдемъ къ столу вмѣстѣ.
-- Ха, ха, ха!-- расхохотался высокородный мистеръ Сноббъ.-- Чудесно! Восхитительно!
Польщенный этимъ комплиментомъ, сэръ Мельбери счелъ своимъ долгомъ продолжать въ томъ же духѣ. Шутовски подмигнувъ своимъ пріятелямъ, онъ повелъ Кетъ въ столовую такъ фамильярно, что ея гордое сердечко закипѣло гнѣвомъ, который она едва могла подавить. Ея горячее негодованіе нисколько не смягчилось, когда она увидѣла себя сидящей во главѣ стола между сэромь Мельбери Рокомъ и лордомъ Верисофтомъ.
-- А вы таки пробрались въ наше сосѣдство?-- сказалъ сэръ Мельбери его сіятельству, когда тотъ усѣлся подлѣ нихъ.
-- Конечно. Чѣмъ же я хуже васъ?-- отвѣчалъ милордъ, не спуская глазъ съ своей сосѣдки.
-- Вы лучше займитесь вашимъ обѣдомъ, а насъ съ миссъ Никкльби оставьте въ покоѣ. Все равно вы найдете въ насъ очень невнимательныхъ собесѣдниковъ, заранѣе вамъ говорю.
-- Никкльби, я прошу вашего заступничества!-- закричалъ лордъ Верисофтъ.
-- Въ чемъ дѣло, милордъ?-- отозвался Ральфъ съ другого конца стола, гдѣ онъ сидѣлъ въ обществѣ господъ Пайка и Плека.
-- Да вотъ этотъ нахалъ Гокъ совсѣмъ завладѣлъ вашей племянницей.
-- Развѣ для васъ это новость, милордъ?-- проговорилъ съ усмѣшечкой Ральфъ.-- Вѣдь онъ всегда беретъ себѣ львиную долю во всемъ, что вы считаете своей собственностью.
-- Вы правы, ей-ей!-- подхватилъ молодой человѣкъ.-- Пусть чортъ меня возьметъ, если я знаю, кто изъ насъ двоихъ хозяинъ у меня въ домѣ, онъ или я.
-- Я-то знаю, положимъ,-- пробурчалъ Ральфъ.
-- Ужь не дать ли мнѣ ему отступного? Хотите шиллингъ, Гокъ?-- пошутилъ юный лордъ.
-- А, ну, васъ къ чорту съ вашимъ шиллингомъ!-- огрызнулся сэръ Мельбери.-- Вотъ погодите, когда вы доберетесь до вашего послѣдняго шиллинга, тогда я его живо слизну, а пока спѣшить незачѣмъ, все равно я васъ не выпущу, до тѣхъ поръ.
Взрывъ хохота привѣтствовалъ эту милую шутку, подкладкой которой служила голая правда. Громче всѣхъ хохотали господа Пайкъ и Плекъ, бывшіе, очевидно, постоянными прихвостнями сэра Мельбери Гока. Не трудно была видѣть, что большинство членовъ этой компаніи самымъ безсовѣстнымъ образомъ залѣзало въ карманъ несчастнаго молодого лорда, который, при всей своей безхарактерности и недалекомъ умѣ, казался все-таки порядочнѣе ихъ всѣхъ. Сэръ Мельбери Гокъ славился своимъ умѣньемъ разорять при помощи своихъ креатуръ такихъ сынковъ богатыхъ и знатныхъ семействъ; онъ быль великимъ артистомъ въ этой благородной и изящной профессіи. Со всею смѣлою самобытностью истиннаго генія онъ усвоилъ себѣ совершенно новый въ этомъ дѣлѣ пріемъ, противоположный общепринятому. Упрочивъ за собой вліяніе надъ тѣмъ, кого онъ намѣтилъ, этотъ геніальнѣйшій дипломатъ, вмѣсто того, чтобы поддакивать и во всемъ потакать своей жертвѣ, какъ оно водится въ такихъ случаяхъ, начиналъ ею командовать и изощрялъ надъ нею свое остроуміе открыто, ничѣмъ не стѣсняясь. Такимъ образомъ жертвы сэра Мельбери были вдвойнѣ его жертвами: искусно опустошая ихъ карманы, онъ въ то же время обращалъ ихъ въ шутовъ и помощью разныхъ ловкихъ маневровъ заставлялъ продѣлывать всевозможныя глупыя шутки на потѣху почтеннѣйшей публикѣ.
Обѣдъ, какъ и домъ, былъ въ полномъ смыслѣ роскошный и поражалъ обиліемъ и разнообразіемъ блюдъ. Гости отдали ему должную дань, но больше всѣхъ отличались Пайкъ съ Плекомъ. Они накладывали себѣ съ каждаго блюда, подливали изъ каждой бутылки съ постоянствомъ и сноровкой, поистинѣ изумительными. Но что было всего замѣчательнѣе, такъ это то, что, несмотря на такую затрату энергіи, и тотъ и другой сохранили свѣжесть силъ до конца и, когда появился дессертъ, набросились на него съ такой жадностью, какъ будто передъ тѣмъ имѣли дѣло не съ плотнымъ обѣдомъ, а съ легкой закуской, которая только раздразнила ихъ аппетитъ.
-- Ну, господа, я долженъ сказать,-- проговорилъ лордъ Фредерикъ, посасывая свой портвейнъ послѣ дессерта,-- я долженъ вамъ сказать, что если цѣлью этого обѣда было обдѣлать хорошенькій гешефтъ съ векселями, такъ чортъ меня побери, если это не самый остроумный способъ наживаться, какой я только знаю! по крайней мѣрѣ, я лично готовъ за такіе обѣды хоть каждый день подписывать векселя.
-- Успѣете еще надавать векселей въ свое время, не плачьте,-- сказалъ ему сэръ Мельбери. -- Спросите Никкльби, онъ вамъ скажетъ, правду ли я говорю.
-- Какъ вы думаете, Никкльби, хорошій изъ меня выйдеть кліентъ?-- обратился къ нему молодой человѣкъ.
-- Это зависитъ отъ обстоятельствъ, милордъ,-- отвѣчалъ Ральфъ.-- Сирѣчь отъ положенія финансовъ вашего сіятельства и отъ конскихъ скачекъ,-- пояснилъ полковникъ Чоусеръ и посмотрѣлъ при этомъ на господь Пайка и Плека, видимо ожидая, что они засмѣются его остротѣ.
Но эти достойные джентльмены подрядились смѣяться только въ пользу сэра Мельбери и на этотъ разъ сидѣли серьезные и мрачные, какъ факельщики на похоронахъ. Въ довершеніе скандала сэръ Мельбери, считавшій всякую чужую попытку сострить беззаконнымъ нарушеніемъ присвоенныхъ имъ привилегій, твердо посмотрѣлъ на дерзкаго въ свой монокль, давая этимъ понять, что онъ до крайности изумленъ его нахальнымъ поступкомъ, и затѣмъ во всеуслышаніе высказалъ свое мнѣніе о "возмутительныхъ вольностяхъ, какія позволяютъ себѣ иные господа". Лордъ Фредерикъ принялъ къ свѣдѣнію этотъ намекъ и, вставивъ въ глазъ свой монокль, въ свою очередь смѣрилъ бѣдную жертву такимъ взглядомъ, какъ будто передъ нимъ былъ какой-нибудь заморскій рѣдкій звѣрь, впервые появившійся въ звѣринцѣ. Само собою разумѣется, что господа Пайкъ и Плекъ не преминули запустить уничтожающій взглядъ на того, кого заклеймилъ своимъ презрѣніемъ сэръ Мельбери Гокъ, и такимъ образомъ несчастному полковнику, чтобы скрыть свое смущеніе, не оставалось ничего больше, какъ приподнять стаканъ съ портвейномъ въ уровень со своимъ правымъ глазомъ и сдѣлать видъ, что онъ съ живѣйшимъ интересомъ изучаетъ цвѣтъ вина.
Все это время Кетъ сидѣла молча, боясь шевельнуться, не рѣшаясь даже поднять глазъ, чтобы какъ-нибудь не встрѣтить восхищеннаго взора лорда Верисофта или, что еще хуже, нахальнаго взгляда его друга. Впрочемъ, сэръ Мельбери былъ такъ обязателенъ, что постарался и самъ обратить на нее вниманіе всего общества.
-- Господа,-- сказалъ онъ громогласно,-- миссъ Никкльби удивляется, отчего никто не объясняется ей въ любви.
-- Совсѣмъ нѣтъ, я...-- начала было Кетъ, быстро взглянувъ на него, и сейчасъ же умолкла, почувствовавъ, что лучше было молчать.
-- Кто хочетъ пари на пятьдесятъ фунтовъ,-- продолжалъ сэръ Мельбери,-- что миссъ Никкльби не рѣшится сказать, глядя мнѣ прямо въ глаза, что она этого не думала?
-- Держу,-- закричалъ высокородный балбесъ.-- Срокъ -- десять минуть.
-- Идетъ,-- согласился сэръ Мельбери.
Обѣ стороны выложили деньги за столъ. На мистера Снобба, возложили двойную обязанность -- быть общимъ кассиромъ и отсчитывать минуты по часамъ.
-- Пожалуйста,-- заговорила въ отчаяніи Кетъ, увидѣвъ эти приготовленія,-- пожалуйста не дѣлайте меня предметомъ пари. Дядя, я право, не могу...
-- Отчего же, душа моя?-- возразилъ на это Ральфъ, хотя его скрипучій голосъ звучалъ какъ-то особенно глухо, какъ будто онъ говорилъ противъ воли и предпочелъ бы, чтобъ не было рѣчи ни о какихъ пари.-- Это минутное дѣло, тутъ нѣтъ ничего предосудительнаго, и если джентльмены непремѣнно желаютъ...
-- Я не желаю,-- сказали сэръ Мельбери съ громкимъ смѣхомъ,-- т. е. я не желаю, чтобы миссъ Никкльби меня опровергла, потому что я тогда проиграю, но я буду все таки радъ видѣть ея ясные глазки, тѣмъ болѣе, что она еще ни разу не удостоила взглянуть на меня, а предпочитаетъ смотрѣть на столъ.
-- Да, это правда,-- подхватила, молодой лордъ.-- Миссъ Никкльби, съ вашей стороны очень дурно предпочитать намъ какой-то глупый столъ.
-- Жестоко, просто жестоко,-- сказалъ мистеръ Пайкъ.
-- Безчеловѣчно жестоко!-- подержалъ его мистеръ Плекъ.
-- Пускай я лучше проиграю,-- продолжалъ мэръ Мельбери,-- за удовольствіе полюбоваться глазками миссъ Никкльби можно заплатить и вдвое дороже.
-- Не вдвое, а втрое,-- поправилъ мистеръ Пайкъ.
-- Больше чѣмъ втрое!-- подхватилъ мистеръ Плекъ.
-- Ну, что, Сноббь, какъ время?-- спросилъ сэръ Мельбсри.
-- Прошло четыре минуты.
-- Браво!
-- Миссъ Никкльби, неужели вы не сдѣлаете маленькаго усилія надъ собой ради меня?-- спросилъ лордъ Верисофтъ послѣ небольшой паузы.
-- Напрасно трудитесь, милый другъ,-- сказалъ ему сэръ Мельбери.-- Мы съ миссъ Никкльби понимаемъ другъ друга: она за меня, и это только доказываетъ ея хорошій вкусъ. Вы проиграли, пріятель... Сколько времени, Сноббъ?
-- Восемь минутъ.
-- Выкладывайте денежки, дружище: вамъ скоро придется передать ихъ ни принадлежности.
-- Ха, ха, ха!-- засмѣялся мистеръ Пайкъ.
Мистеръ Плекъ, неизмѣнно выводившій втору и старавшійся при случаѣ перекричать своего собрата по профессіи, захохоталъ на всю комнату.
Бѣдная дѣвушка была такъ переконфужена и взволнована, что почти не сознавала., что дѣлаетъ. Она было рѣшила молчать на все, что бы ни говорилось кругомъ, но, испугавшись, какъ бы ея молчаніе не было перетолковано въ пользу сэра Мельбери Гока, какъ оправдывающее его грубую и пошлую похвальбу, она подняла глаза и взглянула ему въ лицо. Въ глазахъ, встрѣтившихъ ея взглядъ, было что-то до такой степени отвратительное, наглое и отталкивающее, что она была не въ силахъ вымолвить хоть слово. Она вскочила съ мѣста и выбѣжала изъ комнаты. Ей стоило страшныхъ усилій не разрыдаться при всѣхъ; за то,-- очутившись одна наверху, она дала волю слезамъ.
-- Я выигралъ,-- сказалъ сэръ Мельбери Гокъ, пряча деньги въ карманъ.-- А все таки молодецъ-дѣвочка! Выпьемъ за ея здоровье.
Нѣтъ надобности говорить, что Пайкъ и компанія поддержали тостъ съ большимъ жаромъ, дополнивъ его остроумными шуточками по поводу блестящей побѣды, одержанной сэромъ Мельбери. А пока вниманіе гостей было занято двумя героями вышеописанной сцены, Ральфъ, которому, повидимому, дышалось вольнѣе съ той минуты, какъ его племянница скрылась, слѣдилъ глазами волка за каждымъ ихъ движеніемъ. Когда графины стали обходить въ круговую и разговоры за столомъ сдѣлались еще свободнѣе и шумнѣе, онъ откинулся на спинку стула и сталъ переводить съ одного лица на другое пытливый, зоркій взглядъ, который, казалось, читалъ въ сердцахъ этихъ людей, обнажалъ каждую ихъ праздную мысль, каждое пошлое чувство, доставляя злорадное наслажденіе наблюдателю.
Тѣмъ временемъ Кетъ, предоставленная себѣ, мало-по-малу оправилась. Служанка ей сказала, что дядя просилъ ее не уѣзжать, не повидавшись съ нимъ. Отъ нея же она узнала, что приказано подавать кофе въ столовую, и очень обрадовалась этому извѣстію. Увѣренность, что она больше не увидитъ всѣхъ этихъ ненавистныхъ людей, помогла ей окончательно успокоиться. Она взяла со стола книгу и расположилась читать.
Минутами, когда въ столовой отворялась дверь и оттуда вырывался дикій гамъ происходившей тамъ оргіи, она вздрагивала я чутко настораживалась, прислушиваясь, не приближаются ли голоса, а раза дна, когда ей почудились шаги на лѣстницѣ, она даже вскочила въ ужасѣ при одной мысли, что кто-нибудь изъ членовъ веселой компаніи можетъ случайно забрести къ ней. Но время шло а страхи ея не оправдывались. Тогда она заставила себя сосредоточить все вниманіе на книгѣ и мало-по-малу такъ заинтересовалась ея содержаніемъ, что позабыла, гдѣ она, и вся ушла въ чтеніе.
Вдругъ она вздрогнула въ испугѣ: надъ самимъ ея ухомъ грубый мужской голосъ произнесъ ея имя. Книга выпала у нея изъ рукъ. Рядомъ съ нею, развалившись на оттоманкѣ, сидѣлъ сэръ Мельбери Гокъ, совершенно пьяный и потому еще болѣе отвратительный (ибо дурного человѣка вино не дѣлаетъ лучше).
-- Какое восхитительное прилежаніе!-- сказалъ сей рыцарь безъ страха и упрека.-- Скажите по совѣсти, вы въ самомъ дѣлѣ читали или только хотѣли показать свои рѣсницы?
Кэтъ съ безпокойствомъ оглянулась на дверь и промолчала.
-- Вотъ уже пять минутъ, какъ я на нихъ гляжу,-- продолжалъ сэръ Мельбери.-- Клянусь душой, мнѣ безукоризненно хороши. Ахъ, зачѣмъ я заговорилъ и испортилъ такую прелестную картину!
-- Сдѣлайте милость, сэръ, замолчите,-- сказала Кетъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, и не просите!-- отвѣчалъ сэръ Мельбери и, сложивъ свой цилиндръ, онъ оперся на него локтемъ и придвинулся къ ней еще близко.-- Я не могу молчать, клянусь жизнью! А вамъ, миссъ Никкльби, грѣшно такъ обращаться съ преданнымъ вашимъ рабомъ. Это адски жестоко съ вашей стороны, адски жестоко!
-- Поймите, сэръ,-- заговорила Кетъ, дрожа, но съ негодованіемъ въ голосѣ,-- поймите, что ваше поведеніе оскорбляетъ меня, внушаетъ мнѣ отвращеніе. Если въ васъ есть хоть искра порядочности, вы уйдете отъ меня.
-- Послушайте, моя красавица, ну, зачѣмъ вы напускаете на себя этотъ неприступный видъ? Вамъ это совсѣмъ не къ лицу. Будьте естественнѣе, миссъ Никкльби, будьте естественнѣе, дорогая моя!
Кетъ быстро встала и хотѣла бѣжать, но сэръ Мельбери схватилъ ее за платье и удержалъ.
-- Пустите меня!-- закричала она, задыхаясь отъ гнѣва.-- Слышите, сейчасъ же пустите!
-- Сядьте, сядьте,-- бормоталъ сэръ Мельбери,-- мнѣ надо съ вами поговорить.
-- Сію минуту отпустите мое платье, вамъ говорятъ!
-- Ни за что въ мірѣ!
Съ этими словами сэръ Мельбери нагнулся съ очевиднымъ намѣреніемъ насильно усадить ее подлѣ себя, по молодая дѣвушка изо всѣхъ силѣ рванулась впередъ, онъ потерялъ равновѣсіе и растянулся на полу. Тогда она бросилась вонъ изъ комнаты и въ дверяхъ наткнулась на Ральфа.
-- Что это значитъ?-- спросилъ онъ съ удивленіемъ.
-- Это значитъ, сэръ,-- отвѣчала Кэтъ, едва выговаривая слова отъ волненія,-- это значитъ, что подъ вашей кровлей, гдѣ беззащитная дѣвушка, дочь вашего покойнаго брата, могла бы, кажется, разсчитывать найти покровительство, она подвергается такимъ оскорбленіямъ, что вамъ должно быть стыдно смотрѣть ей съ лицо. Пропустите меня!
Кажется, Ральфу было и въ самомъ дѣлѣ стыдно въ эту минуту; по крайней мѣрѣ, его всего покоробило, когда онъ встрѣтилъ горящій, негодующій взглядъ молодой дѣвушки. Тѣмъ не менѣе онъ не исполнилъ ея требованія: онъ не далъ ей уйти, а взять ее за руку, подвелъ къ кушеткѣ, стоявшей у противуположной стѣны, и усадилъ; потомъ подошелъ къ сэру Мельбери, который уже успѣлъ подняться на ноги, и указалъ ему на дверь.
-- Ступайте вонъ, сэръ!-- прошипѣлъ онъ такимъ голосомъ, которому позавидовалъ бы самъ сатана.
-- Что вы хотите этимъ сказать?-- спросилъ сэръ Мельбери съ сердцемъ.
У Ральфа жилы на лбу надулись, какъ веревки, и задергались мускулы вокругъ рта; онъ не даль гнѣву осилить себя, онъ Только презрительно усмѣхнулся и снова указалъ на дверь.
-- Вы вѣрно не узнали меня, безумный старикъ?-- проговорилъ сэръ Мельбери надменно.
-- Нѣтъ, узналъ.
Великосвѣтскій прощалыга съежился подъ твердымъ взглядомъ другого, болѣе опытнаго стараго грѣшника, и, бормоча себѣ подъ носъ, направился къ двери. Вдругъ онъ остановился, какъ будто его озарила какая-то новая мысль, и повернулся къ Ральфу.
-- Чортъ возьми, теперь я понимаю,-- сказалъ онъ.-- Вы ожидали увидѣть милорда. Я перебилъ ему дорогу,-- не такъ ли?
Ральфъ опять усмѣхнулся, но ничего не отвѣтилъ.
-- А вспомните-ка, кто привелъ его къ вамъ?-- продолжалъ сэръ Мельбери.-- Любопытно знать, какимъ образомъ вы ухитрились бы безъ меня его поймать въ свои сѣти.
-- Сѣть моя велика и полна,-- сказалъ Ральфъ.-- Берегитесь, Какъ бы она не захватила попутно еще одну рыбы.
-- За деньги вы готовы продать свое тѣло и душу, если бы уже не продали ея чорту. Вы думаете, я не догадываюсь, зачѣмъ очутилась здѣсь ваша хорошенькая племянница? Она должна была служить приманкой пьяному мальчишкѣ, что сидитъ тамъ, внизу. Неужели вы станете отрицать?
Весь этотъ бурный діалогъ велся вполголоса, и все таки при послѣднихъ словахъ сэра Мельбери Ральфь невольно оглянулся на Кетъ, какъ будто хотѣлъ удостовѣриться, не измѣнила ли она своего положенія и не можетъ ли слышать ихъ. Сэръ Мельбери сейчасъ же смекнулъ, въ чемъ это преимущество и воспользовался имъ.
-- Неужели вы посмѣете утверждать, что это не такъ,-- продолжалъ онъ,-- что застань вы его вмѣсто меня, вы не оказались бы немного болѣе слѣпы и глухи и не постарались бы сдержать свой благородный гнѣвъ? Скажите по совѣсти, Никкльби, развѣ не такъ?
-- Я вамъ вотъ что скажу,-- отвѣчалъ Ральфъ.-- Если приглашая ее сегодня къ себѣ, я и имѣлъ свой разсчетъ...
-- Ага, вотъ это настоящее слово,-- перебилъ его сэръ Мельбери со смѣхомъ.-- Вотъ когда вы опять становитесь самимъ собой.
-- Если я и имѣлъ тутъ свой разсчетъ,-- продолжалъ Ральфъ отчетливо и твердо, какъ человѣкъ, рѣшившійся не сказать ничего лишняго,-- (потому что, конечно, я разсчитывалъ, что она произведетъ впечатлѣніе на глупаго мальчишку, котораго вы забрали въ свои лапы и такъ успѣшно ведете по пути къ разоренію), я зналъ, зная его, что онъ никогда не позволитъ себѣ оскорбить ея дѣвичью гордость, что если онъ когда и прорвется какой-нибудь мальчишеской выходкой ни своей простотѣ, его все таки всегда можно заставить уважать доброе имя молоденькой дѣвушки, хотя бы даже племянницы ростовщика. Но если я и надѣялся легче обойти его этой приманкой, я отнюдь не имѣлъ въ виду подвергать дѣвушку всѣмъ послѣдствіямъ грубой распущенности такого закоснѣлаго развратника, какъ вы!
-- Тѣмъ болѣе, что этимъ вы ничего не выгадывали въ свою пользу,-- докончилъ язвительно сэръ Мельбери.
-- Именно.
Говоря это, Ральфъ повернулъ прочь отъ двери и посмотрѣлъ на своею оппонента черезъ плечо. Глаза ихъ встрѣтились, и каждый изъ этихъ двухъ негодяевъ почувствовалъ, что другой видитъ его насквозь. Сэръ Мельбери пожалъ плечами и вышелъ изъ комнаты.
Его пріятель заперъ за нимъ дверь и безпокойно оглянулся на кушетку, гдѣ Кетъ сидѣла не шевелясь, въ той самой позѣ, какъ онъ ее оставилъ. Уронивъ голову на подушку и закрывъ лицо руками, она, повидимому, все еще плакала мучительными слезами оскорбленной гордости и стыда.
Ральфъ преспокойно вошелъ бы въ домъ своего неисправнаго должника и отдалъ бы его въ руки подлежащихъ властей, хотя бы бѣдняка пришлось оторвать отъ постели умирающаго ребенка. Онъ сдѣлалъ бы это безъ малѣйшаго угрызенія совѣсти, потому что такіе поступки въ порядкѣ вещей и неисправный должникъ являлся бы нарушителемъ единственнаго кодекса нравственности, который Ральфъ признавалъ. Но теперь передъ нимъ было юное существо, виноватое только тѣмъ, что оно явилось на свѣтъ,-- молодая дѣвушка, которая терпѣливо подчинялась всѣмъ его требованіямъ, всячески старалась ему угодить, а главное, не была должна ему ни копѣйки, и ему было неловко и безпокойно на душѣ.
Онъ опустился на стулъ на нѣкоторомъ разстояніи отъ нея, потомъ пересѣлъ поближе, потомъ еще ближе, и, наконецъ, сѣлъ на кушетку подлѣ нея и положилъ руку ей на плечо.
-- Ну, полно, милая, не плачъ, успокойся,-- проговорилъ онъ, когда она оттолкнула его руку, зарыдавъ еще пуще.-- Ну, полно, перестань. Не думай больше объ этомъ.
-- Отпустите меня домой, ради Бога,-- рыдала Кетъ.-- Я не хочу здѣсь оставаться. Отпустите меня домой!
-- Да, да, ты поѣдешь, только сперва осуши свои глазки и успокойся. Дай-ка я подниму тебѣ голову. Вотъ такъ. Ну, перестань же плакать!
-- Ахъ, дядя, что я вамъ сдѣлала?-- всплеснувъ руками, вскрикнула Кетъ.-- За что, за что вы такъ со мной поступили! Если бы я васъ обидѣла словомъ, дѣломъ или хоть мыслью, такъ и тогда нашъ поступокъ со мной былъ бы величайшей жестокостью и оскорбленіемъ памяти того, кого вы навѣрное когда-нибудь любили; но теперь...
-- Погоди одну минутку, выслушай меня,-- перебилъ ее Ральфъ, не на шутку встревоженный силой ея горя.-- Я не зналъ, что такъ выйдетъ; невозможно было это предвидѣть. Я сдѣлалъ, все, что могъ... Встань, пройдемся немного по комнатѣ. Здѣсь душно и жарко отъ лампъ, оттого тебѣ и стало нехорошо. Возьми себя въ руки и увидишь, сейчасъ будетъ легче.
-- Я все сдѣлаю, что вы хотите, только отправьте меня домой.
-- Хорошо, хорошо, вѣдь я уже сказалъ. Но прежде перестань волноваться и успокойся совсѣмъ. Нельзя же ѣхать въ такомъ видѣ! Ты напугаешь мать, а я не хочу, чтобы кто-нибудь, кромѣ насъ съ тобой, зналъ о томъ, что здѣсь случилось... Повернемъ теперь въ другую сторону. Ну, вотъ, ты ужь и теперь смотришь бодрѣе.
И, успокоивая дѣвушку, какъ умѣлъ, Ральфъ ходилъ съ ней не комнатѣ и буквально дрожалъ, чувствуя на своей рукѣ легкое прикосновеніе ея пальчиковъ.
Точно такъ же, подъ руку, свелъ онъ ее съ лѣстницы, когда счелъ возможнымъ позволить ей ѣхать домой; самъ помогъ ей одѣться, накинулъ и оправилъ на ней шаль, вѣроятно, въ первый разъ въ жизни, самъ проводилъ ее въ переднюю и даже на подъѣздъ и собственноручно усадилъ въ карету.
Дверца кареты со стукомъ захлопнулась. Отъ этого толчка у Кетъ изъ косы выскочилъ гребень и подкатился къ ногамъ Ральфа. Онъ поднялъ его и подалъ ей. Въ эту минуту свѣтъ отъ сосѣдняго фонаря упалъ на ея лицо. Видъ этого лица съ выбившейся на лобъ прядкой волосъ, со слѣдами еще не высохшихъ слезъ на пылающихъ щекахъ, со скорбнымъ взглядомъ большихъ темныхъ глазъ, разбудилъ заглохшія воспоминанія въ груди старика. Ему показалось, что онъ видитъ лицо своего умершаго брата: точь въ точь такимъ взглядомъ смотрѣлъ и тотъ всегда въ минуты дѣтскаго горя. Одинъ изъ такихъ случаевъ воскресъ въ памяти Ральфа съ мельчайшими подробностями и такъ отчетливо, какъ будто это было вчера.
И Ральфъ Никкльби, всю свою жизнь остававшійся глухимъ къ голосу крови, Ральфъ Никкльби, закованный въ стальною броню равнодушіе къ чужому страданію, зашатался подъ этимъ дѣтски-жалобнымъ взглядомъ и воротился въ свой домъ съ такимъ чувствомъ, какъ будто видѣлъ призракъ.